Тайна ведьмина цветка (гет)

Близился вечер — вечер второго дня пути. Все кругом было знакомо Аргису. Из этого ручья он сколько раз пил сам и поил Сильга — эх, где-то он сейчас? На тех дальних полях жители Ломса устраивали гуляния после сенокоса и на праздник урожая, и он тоже приходил — показать свою удаль и меткость. А в лесу за тем холмом стоит пустым и медленно ветшает заброшенное жилище — дом названого отца. Дом, куда он никогда не вернется.

Аргис заставил себя вырваться из тоскливых дум и оглянулся на Таливу. Она шла бодро в своих башмаках, подбитых полосками древесной коры, — и все же спотыкалась порой, хотя молчала. О чем она сейчас думала, одни боги знали. «Должно быть, она все поняла, образумилась и теперь хочет скорее добраться до родни», — решил Аргис. И хотя мысль была здравой, она обожгла его жестокой горечью.

Еще один день — и они расстанутся навсегда. Иначе быть не может и не должно. Как бы ни было ему тяжко, свое горе и свое проклятье он понесет сам. Незачем делить их с этой светлой, ни в чем не повинной девушкой, которая уже выстрадала больше, чем заслужила.

Она слишком хороша для чудовища.

И все же… Как одиноко ему будет без нее! Без доброго взгляда серых глаз, без нежного голоса, без ласковых и умелых рук. Без добрых слов, без чистого сердца. Без всего того, что он, юный дурень, надеялся отыскать в принцессе Геальде — а нашел в простой дочери деревенского целителя. И нашел, увы, слишком поздно.

Аргис подавил очередной тяжелый вздох — по счастью, Талива от усталости не расслышала его. А он, чтобы отбросить унылые думы, обратился к ней:

— Устала? Не спорь, я же вижу. Пора нам поискать место для ночлега.

— Я… могу идти, — ответила Талива, хотя отерла пот с покрасневшего лица.

Аргис невольно улыбнулся — ее упрямство порой восхищало его. И он мог ее понять, поскольку сам был таким же.

— Сегодня — да, а завтра не сможешь и шагу сделать. — Сам не зная, зачем, он подал ей руку, и она не отказалась. — Здесь неподалеку есть… должен быть еще один ручей. На берегу заночуем.

Талива кивнула и зашагала бодрее. Когда же впереди правда показался ручей, отчего-то прозванный в округе Желтым, и приютившиеся на его берегу кусты, она замедлила шаг. Но вовсе не от усталости.

— Ты так и не скажешь мне правду? — шепнула она, глядя на него.

— О чем? — Аргис нахмурился, сердце его вспыхнуло внезапной тревогой.

Талива остановилась и поглядела на него в упор.

— Мне кажется, ты знаешь, как снять проклятье, — заявила она, точно деревенский староста на суде, обличающий виновного. — И то ли не хочешь сказать мне, то ли не можешь. Мне кажется, не хочешь. Почему? Ты не веришь мне?

Аргис вздохнул — на сей раз с досадой.

— Я просил тебя не говорить больше об этом… — начал он — и осекся.

Две знакомые черные фигуры появились откуда ни возьмись: слева волк, справа — ворон. Волк злобно рычал, тогда как ворон летел молча — в клюве у него играло в закатных лучах что-то блестящее. Аргис отступил на два шага и оттолкнул Таливу, сам же мигом надел тетиву на лук и нащупал за плечом серебряную стрелу — они были мечены.

— Бежим! — выдавила Талива, хотя сама будто вросла в землю.

Аргис качнул головой: бежать здесь некуда и укрыться от напасти негде. Оборотни приближались, но как будто не спешили нападать. Первая стрела сорвалась с тетивы и поразила ворона в шею. Он хрипло закаркал, на землю полетели перья — и то блестящее, что он нес в клюве.

Едва оно коснулось земли, как Талива истошно закричала. Аргис вмиг вспомнил ее рассказ про нападение на Онгал: прямо из земли полезли черные тени. Они не имели ни лиц, ни облика — просто человекоподобные клочья тьмы, лишь белые глаза горят, а в руках — короткие копья. Один десяток, два, три, четыре — и они продолжали расти, точно грибы после дождя.

Аргис пустил стрелу в одну из теней. Стрела сверкнула, тень с визгом развеялась — а на ее месте выросли две новые. Волк и ворон остановились, вой и карканье прозвучали глумливым смехом. В тот же миг они обернулись людьми: волк — угрюмым увальнем, ворон — плешивым коротышкой.

Тени обступили Аргиса и Таливу со всех сторон, но не смыкали кольца. Наставленные копья угрожающе сверкали. Талива вцепилась сзади в плечи Аргису, и он не отгонял ее.

— Они убьют нас… — прошептала она.

— Хотели бы убить, уже бы убили, — ответил Аргис.

В отчаянии он схватился за кинжал: да, ему — только погибать в неравном бою, лишь бы Талива спаслась. Но ей не прорваться сквозь кольцо. Или эти твари впрямь хотят взять их живыми?

Серебро на шее Аргиса вспыхнуло огнем. Встрепенувшись, он сунул кинжал в ножны и рванул цепь.

— Держи! — Он повернулся к Таливе и надел цепь ей на шею. — Спрячь под рубаху и никогда не снимай, она защитит тебя от слуг тьмы.

— А как же ты… — начала Талива, но ее прервал низкий, лающий голос — волка:

— Сдавайтесь, людишки! Ты, страшилище, бросай кинжал и стрелы! Если не хочешь, чтобы мы порвали в клочья человечью девчонку! Никому не одолеть темных воинов нашего хозяина!

— Что ж это за хозяин такой? — спросил Аргис, держа ладонь на рукояти, но не вынимая оружия.

— Могущественный чародей Фогар, сын госпожи Тембы, которую ты подло убил, страшилище! — ответил волк и щелкнул зубами. — Ты уже получил по заслугам и еще получишь — когда хозяин возьмется за тебя! Давай, бросай оружие!

— Нет… — шепнула Талива на ухо Аргису. — Лучше убей меня…

«Убей…»

Вновь вспомнился Аргису тот страшный день, тот берег ручья — и острие собственного кинжала, готовое пронзить сердце. Тогда это казалось лучшим выходом, но он удержался. Напрасно, быть может? Если бы он умер тогда, не было бы ничего, и Талива была бы жива, свободна и счастлива, и Онгал был бы цел… Хотя нет, не был. А Талива погибла бы раньше.

Но сейчас они еще не погибли.

— Нет, — ответил он ей и крепко обнял на прощание. — Прости меня за все.

Аргис снял через голову колчан, бросил его на землю вместе с кинжалом. Волк тотчас подобрал оружие, держа его так, словно боялся обжечься. Ворон же с противным «ха-карр» накинул на шею Аргису петлю из странной светящейся веревки и дернул. Он упал на колени, Талива вскрикнула, а ворон с хриплым хохотом сорвал с него капюшон.

— Хватит прятать свое прелестное личико, страшилище!

Аргис опустил голову, закрыл лицо руками, проклиная себя на чем свет стоит. Что он наделал! Талива верно сказала, надо было убить — сперва ее, потом себя. Тогда все бы уже закончилось, и она не видела бы того, что…

— Давай-давай, гляди на него, людишка! — Ворон сгреб Таливу за руку и вытащил вперед. — Видишь, какой красавец! Зверюга зверюгой! Сейчас он — чудище только лицом, а скоро весь станет, так-то! И тебя сожрет, когда хозяин прикажет…

Он расхохотался своим хриплым «ха-карр» и вдруг вскрикнул: Талива отвесила ему оплеуху.

— Ай, она дерется!

— Поделом тебе, — рыкнул волк. — А людишка еще получит свое, как и он. Давай, щипаная башка, неси сюда перстень.

Ворон перекинул волку конец светящейся веревки, пробежал мимо расступившихся молчаливых теней и вскоре вернулся с той самой блестящей вещью, которую нес недавно в клюве. Теперь было видно, что это перстень с мутным черно-желтым камнем. Ворон бросил перстень оземь — и воздух впереди завертелся черным водоворотом. Поля и ручьи вдали задрожали, вместо них в водовороте появились знакомые Черные холмы и ведьмин замок у подножия.

— Вставай! — Волк дернул веревку, и Аргис поднялся. — А станешь дурить, мы твою людишку заживо сожрем, медленно, по кусочку, а тебя заставим смотреть!

— Точно! — подхватил ворон и погрозил кривым пальцем Таливе. — Тебя то же касается: распустишь еще раз свои мерзкие ручонки, и ему не поздоровится!

Один за другим они прошли в чародейский водоворот, который вмиг исчез за их спинами. Куда делись тени, Аргис не понял, да и не думал об этом. Веревка жгла шею каленым железом, хотя это было пустяком в сравнении с ядовитой горечью, которая терзала сейчас его душу.

Своей участи он не страшился — все равно его жизнь бессмысленна. Но речь не только о нем — обо всем Аллавеле, на который вот-вот обрушится несметное войско черных теней, безжалостных, непобедимых и неуязвимых. И о Таливе, его боли, душе и сердце, чья участь будет еще страшнее.

* * *

Не без тайного любопытства Фогар смотрел на захваченных пленников. Стоящие здесь же Кэрун и Слув тоже удостоились взгляда — и усмешки: надо же, справились, растяпы. Оба вмиг расцвели от гордости, приосанились, надули щеки. Фогар же тотчас позабыл о них.

Он смотрел на высокого юношу, некогда бывшего человеком. Лицо его, вернее, морда, в самом деле напугала бы кого угодно — покойная матушка постаралась на славу. Шею его и запястья опутывала чародейская веревка, и он не пытался освободиться, хотя, как заметил Фогар, телом он был вправду крепче любого обычного человека. Спина его оставалась прямой, руки еще не сделались когтистыми лапами, хотя обросли шерстью, как и лицо. Он молча стоял и глядел на Фогара, и хотя казался смелым, трудно было не ощутить его страх.

Впрочем, боялся он не за себя.

Фогар перевел взгляд на русоволосую девушку в обтрепанном платье, косынке на плечах и переднике — обычная миленькая крестьяночка, таких всюду полно. И она тоже боялась — и тоже не за себя, что заставило Фогара поморщиться. Он достаточно слышал о странных человечьих чувствах, которые порой необъяснимо связывают, а порой столь же необъяснимо разделяют этих жалких существ. Что ж, если эти двое правда дороги друг другу, ему же будет проще.

— Значит, это ты убил мою мать, — произнес наконец Фогар.

— Ты не выглядишь опечаленным, — ответил пленник, словно усмехаясь.

Фогар же рассмеялся открыто.

— Ох уж мне эти люди! Все-то они судят по-своему! — Он неспешно подошел ближе, заметил, как попятилась девушка. — Нет, на самом деле я благодарен тебе. Будь Темба все еще жива, я до сих пор оставался бы под властью ее чар. Ее смерть меня освободила, и вот я здесь. Надеюсь, тебе будет приятно знать, что ты отчасти повинен в тех бедах, которые скоро обрушатся на ваше королевство. Тембе хватало мелких пакостей вроде подобных заклятий. Мне этого мало.

С удовольствием Фогар отметил ужас в глазах пленника — только они остались человеческими на его лице. Ужас тотчас сменился гневом, он шагнул вперед, но Слув сгреб его за плечо и рыкнул, кивнув на девушку.

— И в благодарность, — продолжил Фогар, — я даю тебе выбор. Я верну тебе прежний облик и дарую долгую жизнь, если ты поклянешься служить мне. Если же нет, мне не будет нужды делать с тобой что-либо — заклятье само доконает тебя. И ты сделаешься полностью чудовищем, лишишься человеческого разума и будешь жить только жаждой убийства и крови. Правда, пока ни один человек не выдержал до конца, обычно заклятье убивает задолго до окончательного превращения. Но ты выглядишь сильным. Кто знает — вдруг выживешь. И тогда тебе все равно придется мне служить.

— Я предпочту умереть, — был ответ. — А слова своего ты не сдержишь. Надо быть дураком, чтобы верить слову колдуна.

— Ты и есть дурак, — улыбнулся Фогар. — Думаешь своими жалкими человечьими силами противиться мне. А если я сейчас велю убить девчонку?

Девушка при этих словах тихо вскрикнула, сжала руки, но заставила себя не дернуться. Даже выпрямилась, расправив плечи, — совсем как ее приятель-чудовище.

— Тем самым ты освободишь ее, — ответил пленник, хотя голос его дрогнул. — И ничем больше не сможешь ей навредить.

— Что ж. — Фогар посмотрел на них обоих. — Ты сам приговорил ее. Слув, перерви ей глотку.

Девчонка шарахнулась, но ее удержал за плечи Кэрун с привычным «ха-карр». Слув же подскочил и стиснул лапищами шею девушки — и тотчас взвыл. Отпрянув, он заметался, как безумный, и затряс руками, на которых виднелись черные узкие полосы ожогов.

— Серебро! — провизжал он, точно ошпаренный щенок. — У нее на шее серебро!

— Так снимите, болваны! — крикнул Фогар.

Оборотни дружно попятились.

— Нет, господин, мы не можем… Оно же жжется, и людишка драчливая. Может, вы сами, вы же сильнее…

Фогар махнул рукой, и оба замолкли. Какие же дурни, просто свет не видывал таких! Все выболтают, дай только волю. Разумеется, он не выносит серебра — и теперь проклятые люди тоже знают об этом.

— Тогда стерегите ее, глаз не спускайте. Но не трогайте, раз так боитесь, — прибавил Фогар, скривившись. — Девчонка пригодится нам живой и здоровой — когда наше чудовище войдет в силу. Уведите ее.

Слув все еще дул на ладони, так что девушку увел Кэрун. Она же оглянулась и крикнула: «Аргис!» — видимо, таково было имя пленника. Но он не отозвался — наоборот, отвернулся и вздрогнул всем телом. И это было прекрасно — значит, понял наконец, какая судьба ждет их обоих. Нет лучше средства, чтобы сломить самую сильную волю, чем отчаяние.

— А ты, зверушка, пойдешь со мной. — Фогар подхватил конец веревки. — У нас много дел.