Тени Вайаты (джен)

Найра открыла глаза, но светлее вокруг не стало. Когда она попыталась пошевелиться, у нее вырвался невольный стон: невыносимо болела голова, да и все тело тоже. Ее душило что-то вонючее, плотное, вроде грубой ткани. Найра отчаянно завозилась, пытаясь стряхнуть с себя тряпки, и наконец это ей удалось. «Хорошо, что меня не связали», — мысленно порадовалась она, пока озиралась кругом.

В пещере, где она очутилась, было не слишком светло, лишь два-три тонких лучика пробивались сквозь кривые проломы в каменных стенах. От здешнего воздуха, пронизанного затхлой пылью и застарелой вонью нечистот, Найре тотчас сделалось дурно, и ее вырвало. С трудом поднявшись на ноги, она преодолела брезгливость и утерлась сброшенной тряпкой. Теперь к головной боли прибавилась дикая жажда, но даже они не заглушили невольного любопытства пополам со страхом.

Глядя на кривые, кое-где сочащиеся мерзкой на вид жижей стены, железные и деревянные обломки в углах, огромные дыры в полу, груды камней, Найра пыталась понять, что же произошло. Мысли немного путались. Она помнила, как вышла из лавки купца, как на нее накинулись те двое. Уже в мчащейся телеге она вывернулась из тряпок и хотела позвать на помощь, а потом была лишь яркая вспышка перед глазами и тьма — видно, ударили по голове. И вот она неизвестно где, в какой-то пещере или, скорее…

Найра едва не упала на грязный пол. Шахту — вот что напоминала эта пещера. Заброшенную шахту, в которой, как говорили в городе, прячутся разбойники. Эта мысль заставила Найру похолодеть, но стоять на месте и ждать неведомо чего было невыносимо. Еле переставляя негнущиеся ноги, она двинулась к пролому в стене, похожему на выход.

Только сейчас она поняла, что давно уже слышит странное жужжание, которое порой перемежает что-то вроде злобного собачьего лая. На морок оно не походило, как и на шум в голове после удара. Вскоре жужжание и лай, подхваченные гулким эхом, обрели слова, и Найра поняла, что эти звуки — чей-то разговор, вернее, чья-то ссора.

— …медузы безмозглые! — расслышала Найра — прочих слов она не поняла. — Скажите мне, как? Как можно было спутать толстую купеческую девку с этой щепкой? Глаза вы, что ли, растеряли по дороге вместе с умом или на солнце перегрелись?

Сердитого бурчанья-ответа Найра не различила. Несмотря на весь ужас своего положения, она не сдержала улыбки: так вот в чем дело! Выходит, ее похитили по ошибке, перепутали с дочерью купца Шеректа, у которого она сегодня купила ткань на платье и вышитое покрывало. Что ж, можно понять того, кто так злобно бранит горе-похитителей: воистину для этого надо лишиться глаз и ума заодно. Найра видела в лавке эту дочь купца — пухлую, надменную девицу, которая покосилась на нее, точно на бродяжку из трущоб. К слову, на ней было точно такое же покрывало с птичками, какое купила себе Найра, — может, сама и вышивает их на продажу. Вот же угораздило ее сразу примерить его — нет бы потерпеть до праздника! Значит, это оно обмануло разбойников.

Мысль о том, что и красивое покрывало, и прочие покупки так и остались валяться на рынке, мигом растаяла. Пока голоса продолжали браниться, Найра задумалась: что теперь с нею будет? Ясно, зачем понадобилась разбойникам дочь Шеректа — чтобы взять за нее богатый выкуп. Но они уже поняли, что увезли не ту. А за нее, Найру, брать нечего. «Может быть, они отпустят меня, ведь я им не нужна», — подумала она со слабой надеждой.

Выждав еще несколько мгновений, Найра решилась. Крепко сжав руки, она шагнула к выходу, и в тот же миг проем перекрыл коренастый оборванец, лохматый и бородатый. Найра отшатнулась — и от вони, что исходила от разбойника, и от его взгляда, который показался ей свирепым, точно у тигра. Хотя заговорил разбойник без всякой злобы, скорее, устало-равнодушно.

— А, очнулась, — сказал он. — Тогда пошли к атаману.

Он взял Найру за локоть, но она вырвалась и пошла сама. В соседней пещере было не в пример уютнее: сухие стены, в нишах — глиняные светильники, по углам — мешки и свертки марибьих шкур, видимо, служащие постелями, у другой стены — нечто вроде низкого стола, уставленного кувшинами и парой больших мисок из знира. Каждый звук гулко отдавался под сводами, а дальний край пещеры терялся в темноте, разве что угадывались такие же провалы, собранные в кучи обломки и камни.

В пещере оказалось человек тридцать разбойников; были и молодые, но больше — средних лет. Почти все выглядели, как уроженцы побережья, хотя мелькнули трое-четверо светловолосых, голубоглазых южан. Никто не бездельничал: некоторые возились с мешками, несколько человек собрались вокруг дымного очага, еще несколько окружили серую лошадь и телегу, ту самую, на которой увезли Найру. Двое, в которых она могла бы узнать своих похитителей, тихо говорили о чем-то, а при виде нее расхохотались, тыкая пальцами.

Среди прочих выделялся один, который сразу зашагал к Найре, — видимо, это и был атаман. Он вовсе не выглядел жестоким — скорее, измученным и отчаявшимся. Ему могло быть и сорок, и пятьдесят; на худом, даже тощем лице застыло угрюмое выражение. На лбу его багровел уродливый шрам, точно глиняная нашлепка или привязанный кусок тухлого мяса, как у нищих-обманщиков. Атаман был одет лучше своих людей, на его верхней тунике тускло поблескивали железные пластины, как на броне, у пояса висел длинный кинжал.

— Мне жаль тебя, девушка, — заговорил атаман. — Ты ни в чем не виновата, но нам придется убить тебя.

Найра узнала его голос — это он недавно бранил своих недоумков-товарищей. Смысл его слов дошел до нее не сразу: казалось, время застыло, как будто не верило вместе с нею, что это правда.

— Убить? — повторила Найра; язык едва ворочался, губы дрожали. — Но почему? Я не сделала вам ничего дурного.

Она огляделась, словно ожидала увидеть хоть каплю жалости в чьем-нибудь взоре. Напрасно: те разбойники, которые не поленились взглянуть на нее, смотрели равнодушно или с любопытством, которое Найре уже встречалось в глазах других мужчин — и совсем не нравилось.

— Вот глупая девка, — хохотнул кто-то и передразнил: — «Не сделала ничего дурного»! Ты же видела наше убежище и можешь донести на нас.

— Я не донесу, клянусь! — Найра отступила к ближайшей стене, словно разбойники уже бросились на нее с ножами. — Пусть я видела вашу пещеру, но дороги сюда я не знаю! Как я могу донести, что расскажу?

— Ты видела нас, — сурово прервал атаман, — и этого довольно.

Один из похитителей подошел к нему и шепнул что-то, поглядывая на Найру с тем же нехорошим, липким любопытством. Атаман нахмурился пуще прежнего.

— Нет, — отрезал он. — И не мечтайте. Я сказал: убьем, и все. Зачем понапрасну мучить девушку?

Столь равнодушное обсуждение ее судьбы, да еще при ней, ошеломило Найру. Страх, возмущение, неверие клубились в ее душе, как морские волны в бурю. По вискам и по спине стекал пот, ноги онемели, и она поневоле ухватилась за стену. Вряд ли мольбы о пощаде помогут ей. Хотя в глазах атамана ей увиделось нечто, вселяющее робкую надежду.

— Я прошу вас: пощадите меня, — все же попыталась Найра, найдя в себе силы выпрямиться. — Вы все… — Она огляделась. — У вас тоже могут быть дочери. Если бы…

— Мою дочь, — прервал атаман — на сей раз злобно, — никто не пощадил. Отчего мне щадить чужих? Это справедливо, девушка.

— Но разве справедливость — не брат милосердия? — возразила Найра. — Разве справедливо — взращивать зло вместо того, чтобы искоренять его милостью?

Если ей и померещилась в глазах атамана тень колебания, то этот миг ушел бесследно. Атаман коротко, жестоко рассмеялся.

— Набралась глупых сказочек от жрецов, — сказал он. — Сама посуди: где ты видела в жизни милосердие, да и справедливость? Их нет и не будет. А те, кто может, живут по своей справедливости, как мы. — Он вздохнул. — Ну все, хватит, разболтались. Если хочешь, помолись богам, только быстро. Не бойся, мучиться не будешь.

К удивлению Найры, недавний леденящий ужас ушел. Его сменила горячая, неистовая волна гнева: будь у нее чародейская сила, она бы, не колеблясь, обрушила своды пещеры на головы разбойников, даже если сама оказалась бы погребена вместе с ними. В опустевшей голове зазвенела пронзительная мысль об отце — был бы он сейчас здесь, этим бродягам бы не поздоровилось. Ни один бы не ушел живым!

— Будьте вы прокляты, убийцы! — закричала Найра. — Если вы меня убьете, мой отец найдет вас, и тогда горе вам!

Пещерное эхо гулко подхватило дружный хохот, смеялся даже атаман. Он же первым опомнился и равнодушно кивнул обоим похитителям. Те переглянулись, достали из-за поясов кривые ножи, но не успели шагнуть вперед, а Найра не успела испугаться вновь. В тот же миг издалека донесся слабый вопль, полный боли и ужаса.

— Что это? — Разбойники завертели головами. — Вроде Мотыга кричал — он же с Ахримом и Шкурой на страже стоит…

Дружной волной они подались к выходу, откуда слабо просачивался дневной свет. Крики снаружи стали громче, затем стихли. И тогда в пещеру влетел еще один разбойник: волосы его стояли дыбом, лицо белое, как морская пена, — там, где его не покрывала свежая кровь. Руки его тряслись, рот кривился, но он не мог произнести ни слова. А следом, пригнувшись, вошел тот, кто напугал его.

Глядя на вошедшего, Найра сама не знала, пугаться или радоваться. Никогда прежде не видела она отца таким. В рабочем кожаном переднике, пропыленный, руки по локоть залиты кровью, и в каждой руке — по трупу разбойничьего дозорного, которые висели, точно слепые котята в пасти кошки. Отец отшвырнул их, словно мусор, и молча оглядел остальных горящими глазами.

Разбойники таращились то на тела товарищей — окровавленные, со сломанными шеями, — то на нежданного врага. Тем временем Найра опомнилась, отбросив все свои думы и страхи: она спасена, каким-то чудом отец отыскал ее и пришел защитить. Только разве он справится со всеми разбойниками в одиночку, что бы она ни говорила им недавно? Ему понадобится помощь. Размышляя так, Найра уже подбиралась бочком к груде камней, чтобы выбрать подходящий, когда кто-то схватил ее сзади и зажал рот.

Найра попыталась вырваться — напрасно: держащие ее руки могли бы сравниться с железными клещами. А прямо над ухом раздался голос атамана:

— Бросай оружие!

Отец тотчас обернулся в их сторону и развел руки.

— У меня нет оружия, — сказал он, и голос его звенел, как железо под кузнечным молотом, рождая жуткое эхо. — Отпусти мою дочь.

Дожидаться ответа атамана Найра не стала. Недавно отец преподал ей кое-какие уроки, как раз на подобный случай, и она поневоле удивилась, что тело ее словно действовало само, без воли разума. Краем деревянной сандалии она ударила атамана по голени и, изловчившись, крепко укусила его ладонь. Та оказалась не мягче коры знира — и все же разжалась, а сам атаман не сдержал брани. Не успел он договорить, как Найра уже стояла рядом с отцом.

— Зря, — бросил атаман и склонился, чтобы растереть ушибленную ногу. — Теперь мы убьем вас обоих.

Отец отстранил Найру, прикрывая собой. Вперед кинулись с полдесятка разбойников с ножами и дубинами. Первые же двое упали с разорванными — буквально — шеями: пальцы у отца были словно кованые гвозди. Он ломал кости, пробивал животы и груди, крошил в руках дубины, как труху. Ни один нож не оставил на его теле ни следа и не рассек одежды.

Пока на помощь гибнущим товарищам бросились, хотя не так смело, другие разбойники, Найра не теряла времени. Смотреть на кровавую расправу она не могла, зато рассудила, что кто-то может прокрасться вдоль стены и вновь схватить ее. Оглядевшись, она заметила валяющийся поблизости труп дозорного: за поясом у него виднелся обнаженный кинжал. Стараясь не смотреть на лицо убитого, Найра тотчас схватила оружие, хотя не умела обращаться; все же сражаться — это тебе не потрошить рыбу или птицу. Но холодная рукоять, зажатая в потных пальцах, и тусклый блеск клинка придавали уверенности.

Шум драки и крики ярости давно сменились стонами боли. Отец, залитый чужой кровью, стоял над горой обезображенных тел, грозный и прекрасный, как владыка морей Мерхамет, победитель темных духов. Никто больше не смел броситься на него, разбойники трусливо жались к стенам, как побитые псы. По рядам их струился жидкий шепоток, в котором Найра сумела различить слово «тень».

— «Тень»… — повторил атаман уже громче.

Лицо его сделалось изжелта-бледным, отчего шрам на лбу казался еще безобразнее, точно вправду кусок гнилого мяса. Он широко развел руки, не то делая знак своим людям отойти, не то пытаясь защитить их всех. Отец так и стоял молча, а Найра недоумевала, стискивая ненужный кинжал и не зная, что сказать и что сделать.

Прежде чем кто-то заговорил или двинулся с места, из глубины пещеры послышался шум и звонкий голос, подхваченный эхом, — что-то вроде: «Стой! Не трогай ее!» Темнота зашевелилась, из нее выскочили двое. Один был незнаком Найре, второго же она никак не ждала увидеть — по крайней мере, здесь.