Росинант – конь блеклый, или Ситхи печального образа (джен)

По пути из церкви они заглянули в рекомендованную доном Мигелем кузницу и прикупили моток медной проволоки и всякой скобяной мелочевки. Причем, не украли, а именно прикупили. Украли они деньги из церковного ящика для пожертвований. В результате Дарт Вейдер пребывал в добром расположении духа, отчего принялся болтать о приятном: о том, чем следует заняться по возвращении на Корусант. Не ему заняться — императору.

— Прежде всего, нам просто необходим эдикт о запрете капищам всех местных культов называться храмами. Чтобы впредь путаницы не возникало. Храмы могут быть только у ситхов. Ладно, пусть и у джедаев тоже. Из уважения к тысячелетнему противнику.

— Точно из уважения? Или не хотите писать в автобиографии, что юность провели на джедайском капище?

Ехидное замечание не испортило благостного настроения младшего ситха. Поэтому шагнувшего к ним из тени каменного забора добротно одетого грузного человека сразу убивать не стал. Просто встал между ним и повелителем, демонстративно положив руку на цилиндр меча. Прохожий отреагировал правильно: лицо посерело, пышные усы обвисли, колени задрожали. Но попытки убежать незнакомец не предпринял, на что Дарт Вейдер очень надеялся. Пришлось чуть посторониться, чтобы повелитель мог вразумить нахала вербально.

— Вы что-то хотели, любезный?

— Мы?.. То есть я?.. Ага, хотел! Сообщить святой инквизиции про ведьму.

— Датомирскую?

— Нет, табосскую.

— Кто такова?

— Я ж и говорю: некая Альдонса Лоренса из Эль-Табоссы. Это деревенька такая недалеко от Консуэгры. Так вот, Альдонса эта — ведьма, постановившая себе всех мужчин христианских в Ламанче известь под корень.

— Как именно?

— Колдовством, а как иначе?

— Факты имеются?

— Да! Иначе, разве я дерзнул бы!

— Излагай.

— Сей момент!

Только перед тем, как начать излагать, оратор приосанился. Принял театральную позу трагика-любителя и, кажется, даже шире в талии стал от важности.

— Началось все с год назад на празднике урожая. Заехал на него сосед-идальго Алонсо Кехана. Отведал вина, посмотрел на пляски, да так ему плясуньи понравились, что он на свою беду Альдонсу за грудь ущипнуть изволил. И все!

— Что все? — не стал пережидать драматической паузы Палпатин.

— Все! Трех месяцев не прошло, как умом тронулся! Напрочь! Да только с чего та беда приключилась, не смекнул никто. Пока я на Иванов день, из церкви возвращаясь, не встретил ту окаянную Альдонсу, да не ущипнул ее по-соседски.

— Тоже за грудь?

— Не приведи Господь! По-отечески, за зад. Но что бы вы думали? Вечером третьего дня ложусь я моей хозяйке под бок, и ничего! Не могу и все тут. Та полночи подождала, да и встала надо мной, руки в бока уперев: «С кем, старый кобель, путался? Кто тебя, дурака, сглазил?» Вот тут-то у меня глаза и открылись.

— Это все?

— Все, да не совсем. Старый Лоренса в Консуэгру приехал. Будто бы на мельницу. И точь-ведьму с собой привез. Они в одной с вами корчме остановились. Теперь все.

— Врешь. Еще ты хочешь получить коров этого Лоренсы в счет оплаты услуг донесшего на ведьму.

— Так что в том плохого… — начал было доносчик, но скоро сообразил, что знать про коров инквизитору просто неоткуда и испуганно прикусил язык.

— Пошли, покажешь, — не стал развивать скользкую тему Палпатин.

Собственно, они уже пришли. После яркого полуденного солнца к полутьме обеденного зала пришлось привыкать даже глазам ситхов. Местный же принялся крутить головой в поисках обидчицы. Нашел быстро и, не особо заботясь о конспирации, незатейливо указал на нее пальцем.

— Все, свободен. Пошел вон, — отмахнулся от доносчика Палпатин, усаживаясь за стол к дону Сервантесу.

Толстяк исчез практически мгновенно, но дон Мигель суету заметил, а, узнав ее причину, только головой покачал.

— Дульсинея — ведьма? Что за нелепость…

— Хотели сказать «что за бред», так и говорили бы, — заворчал Палпатин.

— Вообще-то она Альдонса, разве нет? — уточнил Вейдер.

— Крещена Альдонсой, верно. Только дон Кехана как-то на празднике при всем честном народе похвалил девчушку, сказав, будь она королевой, то звалась бы Дульсинеей.

Разглядывавший девчушку Дарт Вейдер фыркнул на всю корчму. Девчушка Альдонса уродилась крупненькой — под стать самому Вейдеру. Со спины — чисто штурмовик в броне. Спереди, чего врать-то, грудь у девицы по-более будет.

— Информацию надобно проверить экспериментально, — задумчиво промолвил Палпатин. — Дон Вейдер, друг мой, вы знаете, что делать.

— Что делать? — решил продемонстрировать некоторую тупость, чтобы оттенить мудрость инквизитора младший ситх.

— Пойдите и ущипните девушку за что-нибудь. А мы понаблюдаем за результатом.

— Да свершится воля святого отца.

Дарт Вейдер с поклоном встал из-за стола и переместился к компании нарядно одетых крестьян с дочерями и женами.

— Ох, а если ведьма милорда жабой оборотит?! Беда-то какая! — шепотом заголосил честно подслушивавший разговор корчмарь.

— При его преосвященстве инквизиторе не посмеет, — не то, чтобы очень уверенно покачал головой дон Мигель.

— Не волнуйтесь, друзья мои. Все под контролем. Видите вон те светящиеся каменья на груди дона Вейдера? Это индикаторы. В случае колдовского воздействия они поменяют цвет. Это и будет доказательством вины или невиновности подозреваемой. Но если вы полагаете дополнительную защиту необходимой…

Дарт Сидиус извлек купленный в лавке у храма местный сувенир — оловянный крестик. Только в руках ситха статическое электричества на концах распятия тускло блеснуло крохотными огнями святого Эльба. Корчмарь и Сервантес сдавленно охнули. Палпатин и не сомневался в эффекте. Наиболее сильное впечатление на разумным производят как раз привычные им вещи, у которых вдруг проявляются непривычные способности. Так что убеждать зрителей в том, что эта финтифлюшка — грозный аннигилятор ведьм, не придется.

Верно, не пришлось. Громогласный, словно иерихонская труба, взвизг девицы Альдонсы помешал. Дарт Вейдер как раз уселся за соседний стол и по-хозяйски возложил руку на коленку подозреваемой. При этом рука оказалась под юбкой. Реакция оказалась весьма громкой. Только вот отодвигаться от охальника Альдонса не торопилась. Напротив, норовила прижаться к Вейдеру поплотней. Только на цвет индикаторов костюма это никак не повлияло.

— Тьфу! Куда старый Лоренса смотрит?! — сплюнул корчмарь Санчо.

— Шалава ваша Дульсинея, а не ведьма, — вынес вердикт инквизитор Палпатин.

— Чем нехорошим толстяка Рико такая могла и наградить, — со знанием дела подытожил Сервантес.

На этом расследование сочли законченным.

* * *

Как бы не так. Весть о чудесной прозорливости проезжего монаха, который на самом деле кардинал и инквизитор, разнеслась со скоростью ветра. И люди к нему потянулись.

После обеда Палпатин распорядился вынести ему лавку под старое тенистое дерево, потому что отдыхать в комнате слишком душно. Ему притащили деревянное кресло. Не очень удобное, но величественное. Сидеть неудобно, а медитировать — в самый раз, решил император. Дарт Вейдер привычно пристроился сзади. Пробурчал что-то про необходимость сделать расчеты будущего усилителя, но деку и стило даже не достал. В общем, один сидя, другой стоя, а задремали оба.

Только не судьба. Два добротно одетых горожанина появились, и пяти минут не прошло. Опасаясь нарушить отдых почтенных людей, они замерли в десятке шагов, но вовсе не уходили. Поняв, что сами и не уйдут, Палпатин приоткрыл глаз.

— Что вам, уважаемые?

— Прошу простить нашу дерзость, святой отец. Но не иначе как нечистый глумится над нами. Мы с соседом шли к отцу Педро, но он сегодня никого не принимает, а люди присоветовали обратиться к вам.

— Излагайте.

— Некоторое время назад я одолжил моему соседу пять золотых монет. Вчера пришел срок вернуть долг, но сосед говорит, будто уже вернул мне деньги, да я это запамятовал.

— Он все верно сказал?

— Да, святой отец. Все верно. Я брал в долг у моего уважаемого соседа, не отказываюсь, но вернул ему всю сумму до последнего песо. Как так вышло, что он запамятовал, мне не ведомо.

Должник выглядел уверенно. Гораздо уверенней, чем его кредитор. Тот растерянно моргал, вытирал под с лысины и переминался с ноги на ногу. Должник же уверенно расставил ноги, положив обе руки на набалдашник массивной трости. Даже заинтересованный взгляд Вейдера, которому по ситхской привычке померещилось спрятанное в трости оружие, его не смутил.

— Чего же вы от меня хотите? — лениво уточнил Палпатин.

— Хочу в вашем присутствии поклясться на Библии да пред святым распятием в том, что на мне нет долга, — шагнул вперед должник.

— Этого будет достаточно? — оживился Палпатин.

— Да, — печально вздохнул кредитор.

— Тогда преступим.

Палпатин чуть повысил голос. Зря. Корчмарь его замечательно слышал и уже волок большой деревянный крест и книгу. Должник неспешно передал свою трость кредитору и, поцеловав крест и положив руку на Библию, поклялся в том, что долг возвращен им сполна прямо в руки. Молния в него не ударила, и земля под ногами не разверзлась. Кредитор совсем скис и, отводя глаза в сторону, протянул трость владельцу. Но Палпатин обратился к Дарту Вейдеру.

— Закрепите результат, друг мой.

— Да, святой отец.

Трость уже в руках младшего ситха. Переломил он ее словно спичку. На землю выкатилось пять золотых монет.

— Действительно, в момент, когда аферист давал клятву, деньги находились в руках кредитора. Так что клятвопреступником он не является. А с прочим пусть городские власти разбираются, — подытожил инквизитор.

Только подивиться произошедшему нешуточная толпа зрителей не успела. Перед судейским креслом возникли сразу трое.

— Меня тут все знают. Я завсегда за справедливость стою, — напористо начал жилистый старикан.

Зрители загудели недружно. Похоже, представление о справедливости у дедушки было своеобразным, а склонность к сутяжничеству — общеизвестной. Только просителя это не смутило.

— Я — добрый католик. А вот соседи у меня — колдуны. Оба!

Толпа ахнула. Палпатину же задавать наводящие вопросы и не пришлось. Старик сам продолжил.

— Вот этот, Хулио Лопес, вчера при всем честном народе пришел ко портному с куском сукна, якобы для того, чтоб этот прислужник рогатого в портняжном обличии сшил ему шапку. Я сам слышал, как они торговались. Хулио, дурачком прикинувшись, все выспрашивал, можно ли из аршина сукна сшить две шапки, потом три, потом пять, до семи договорился! Из аршина сукна — семь шапок! Они нас всех за идиотов держат? И портной ему эдак кивает многозначительно: сошью, мол, не извольте беспокоиться.

— И что, сшил?

— Сшил! Виданое ли дело, чтоб ночью работать, но сшил семь штук. Мал-мала-меньше! Хулио поголосил для виду, но заказ забрал.

— Верно ли он рассказывает?

— Все верно, святой отец, — поклонился Палпатину портной. — Уж больно жаден уважаемый Лопес. Вот я и решил его проучить. Ткань, конечно, испортил, каюсь. Но денег за работу не взял.

— Ох, наука мне другой раз будет, — как не в чем ни бывало всплеснул руками незадачливый заказчик. — Шапки те я забрал, да на колья насадил. Пусть птиц в саду распугивают.

— Вот! Признался! — взвыл жалобщик. — Пташек Божьих они пугать вздумали. Целый колдовской ритуал сотворили. Все, чтобы птички те у меня все оливки поклевали! Мало того, пугал этих я сам, выйдя ночью из дома по нужде, испужался!

— Это по какой такой нужде ты ночью в соседский сад ходил? — вкрадчиво уточнил Палпатин.

Старик не нашелся, что ответить.

— А от птичек ты сеть натяни над деревьями, — посоветовал ему Вейдер.

Только от ситхского совета жалобщик попятился и исчез за спинами зрителей.

— С этим все? Значит, вон отсюда, — напутствовал Палпатин ответчиков.

Их как ветром сдуло. Только жалобщик был пойман корчмарем под руку. До лордов донесся голос Санчо.

— Ты слушай. Лорд дело говорит. Англичане — они такие: навроде голландцев, доки всякие штуки выдумывать.

Потом был разбор снов донны Розы, в которых сам сатана подстрекал почтенную матрону на всякие непотребства. Сатане сделали строгое внушение, донну послали к аптекарю за снотворным.

Потом реабилитировали (посмертно) черную кошку донны Анны.

Потом… Да чего только потом не было.