Золотая Лилия и Тёмный Соблазн (гет)

Примечания:

Иллюстрация к главе https://vk.com/photo97211035_457249764

Целый мирБудет нашимОт низов до высот!Этой власти на стражуВстанут огонь и лёд.Лишь сошлись взгляды нашиОн уже стал иной.Будь со мной!(Рок-опера «Орфей» — Целый мир)

Лилит так неистово дрожала от каждого его вольного прикосновения, словно вернулась к нему нетронутой девой, робеющей от любого намёка на близость. И эту дрожь никак нельзя было списать на ярость или страх. Хотя она старалась изо всех сил, продолжая брыкаться, рычать и едва не плюясь в него пламенем, как маленькая необъезженная драконица. Тело предавало её, поддаваясь каждому дразнящему касанию. Вековое мастерство безошибочно отмечало, как приблизиться, сжать, будто бы для укрощения, задержать поверх ткани платья ладонь, провести долгую линию фалангами пальцев по её лебединой шее, как невесомо коснуться белой щеки, чтобы ярость начала стремительно перерождаться в голод.

Вместо того, чтобы самостоятельно разрушить её сопротивление извне, куда тоньше обратить Лилит против самой себя. И чем больше она теряла над собой контроль, тем упрямее повторяла слова ненависти. Милая, твоя ненависть не может напугать. Можешь ненавидеть сколько захочешь. Это даже интереснее. Впрочем, никого в разрушенном кабинете она не смогла убедить в подлинности своей очаровательной ненависти. А тем временем каждый изгиб её тела бросал вызов выдержке Астариона. Выдержке ничуть не вечной. Невесомые поддразнивания срывались на откровенно интимные прикосновения.

Он вновь зашептал в её шею, наслаждаясь, как её кожа отзывается мурашками на каждое слово, как приподнимаются волоски, щекоча его самолюбие:

— Я не верю, что ты меня ненавидишь… По крайней мере, в глубине души. Ты просто пытаешься убедить себя в чем-то. В своей правде, — от каждого звука она вздрагивала, будто обжигаясь. Её участившееся дыхание лишь снова подтверждало его слова, от чего он улыбался всё шире. — Твоё тело выдает тебя с головой, моя милая, и, я думаю, ты сама это прекрасно понимаешь…

Он наклонился к ней слишком низко, увлечённый бархатом её кожи, манящей запахом солнечного тепла, крови и лаванды. В своей игре он беспечно закрыл глаза на то, что Лилит стала порождением ночи, способным пить кровь. Более того, способным эту кровь добывать, если не искушая жертву, то просто силой.

Последние слова ещё срывались с губ соблазнительным шёпотом, когда на его шее сомкнулись её зубы. Знакомые маленькие клыки мгновенно вспороли его кожу, выпуская тёплый поток. Непорядок. Такая потеря контроля постыдна для лорда вампиров. Маленькая непослушная вампирша решила испить его без разрешения. А вот за такое точно полагается наказание! На мгновение он ослабил хватку на ней и утратил контроль в буйстве хаотичных чувств, первым из которых его поразило по-настоящему животное желание. До искр из глаз. До утраты последних крупиц разума. Чертовка даже не подозревала, на что обрекала себя. Только вспыхнувшей в ответ холодной злостью удалось уравновесить себя и не разорвать на ней платье, немедленно овладев нахальной бестией.

В конце концов, она его женщина…

Куда жёстче, чем следовало, он схватил её свободной рукой за волосы и резко оттащил от своей шеи внезапным рывком. Если бы не его рука, она врезалась бы затылком в стену с нешуточной силой. Неизвестно, что могло пострадать больше — голова или стена, но грохот вышел бы приличным. Улыбка превратилась в злой оскал. Движения из-за внутренней борьбы стали рваными.

— Забываешься, любовь моя. Я был достаточно великодушен, но теперь…

Астарион осёкся, заметив её ошеломлённый вид. Глаза Лилит пьяно блестели. Щёки вновь порозовели кратким вампирским румянцем. Позабыв о нём, она прижималась обмякшим телом к стене, чуть дрожа. Тяжёлое дыхание рвалось из груди. Пальцы на руках нервно подрагивали. А волоски на шее стояли дыбом, приподнятые мурашками. Неосознанно она продолжала облизывать губы. Она только что испытала наслаждение. От вкуса его крови. Её искренняя реакция на него настолько льстила, что злость мгновенно испарилась.

А ведь он стал её первым укушенным. Как и она его первая. Своего первого она точно никогда не забудет, он ей не позволит! Без холодной злости, самоконтроль пошёл ко всем чертям. Словно прыщавый юноша, он не мог оторвать голодного взгляда от её губ. Собственное дыхание участилось. Воздух в кабинете показался раскалённым, словно их вновь отправили в Аверно.

— Понравилось? — попытался он насмешливо спросить, но голос подвёл, вышел излишне хриплым. — Может, не стоит тебя наказывать… Может, мне стоит просто вознаградить тебя за смелую попытку, моя маленькая любовь?..

Лилит, дрожащая от захватившего её голода, не сразу поняла сказанного. Но едва до неё дошёл смысл, она вновь начала отчаянно сопротивляться. Но противиться собственным желаниям заведомо проигрышный вариант. Он усмехнулся, отпустив её волосы, позволив им скользить между пальцев. Вновь шепот в её шею. Предельная манящая близость. Надо лишь поддаться искушению. Лишь немного уступить…

— Нет, я не… — пролепетала она из последних крупиц рассудка.

— Пей! — чуть надавил он, ломая последние барьеры разумного. Её и своих.

Даже с неутихшим пылом перерождающейся ярости она кусала мягко, как котёнок. Дразнила своей нежностью. Сводила с ума. Пила жадно, дрожа ещё сильнее. Теряла себя, всё больше растворяясь в желании проиграть. Неосознанно прижималась к нему сильнее. Астарион уже позабыл о необходимости держать её крепко, безотчётно обнимал. Сквозь потерю всего рационального пробивались только инстинкты, подсказывая, что пора прекращать кормление. В этот раз глаза Лилит пьяно блестели похотью, не менее чудовищной чем та, что пожирала его.

Едва она коснулась язычком своей губы, чтобы слизать последние капельки крови, он обрушил на неё самый жадный из поцелуев. Ощущение собственной крови на её губах и языке обостряли подступающее удовольствие. Мысли о собственной безопасности исчезли в похоти. Ладонями он обхватывал её лицо, не позволяя отстраниться. Пожелай она ударить его заклинанием, осколком или кинжалом, он никак не смог бы её остановить. Но в поцелуе тонули двое. С необузданностью, граничащей с остервенением, она тянула его за обрывки дублета к себе. План убийства вознесённого вампира катился ко всем чертям.

Дерзко пересеченная дважды черта ударила по ним неудержимым вожделением друг к другу. На нежность не оставалось ни сил, ни воли. У обоих. Взаимность проявлялась в нетерпеливо разорванном надвое дублете, поверх лохмотьев которого полетели обрывки платья. Снимать одежду слишком долго. Последние клочки дорогой ткани ещё не успели опасть на пол, когда Астарион с силой вжал Лилит в стену. Удара она не почувствовала, даже не поморщилась, яростно набрасываясь на него. Целовала требовательно, глубоко и неистово. Судорожно цеплялась пальцами за его плечи, оставляя ногтями царапины. Жадно переплетала их языки, подобно двум кобрам.

На прелюдию времени не осталось. Вся драка стала прелюдией. Финал выставил противников предельно голодными до тел друг друга. Терпения покинуть кабинет не нашлось. Только здесь и сейчас. Из подходящего оставались стол, стена и пол, усеянный осколками. Последнее Астарион даже в самом диком эксперименте не пожелал бы на себе испытать. Он почти взял себя в руки, чтобы перенести её мягкое тело на стол, но вновь грянул поцелуй. Из тех, что разрывают в кровь губы, а следом за ними рассудок. Лилит не щадила, вновь подписывая себе приговор, неизвестно который за сегодня. Безжалостно прокушенная губа стала для него триггером. Подхваченная под бёдра юная вампирша была впечатана в стену кабинета.

Момент соединения двух тел прозвенел её вскриком. Астарион замер, на мгновение вслушиваясь в её чувства, но боли среди них не встретил, и наконец дал себе волю. Вбивался сильно и яростно. На всю длину. На пределе собственных возможностей. Словно так пытался выбить из своей головы одержимость ею. Но привязывался лишь сильнее. В её объятиях рай, растворяющий его в блаженстве до желания сложить перед её ногами всего себя, внутри неё жаркая влажная преисподняя, дарующая ему мучительно сладкое удовольствие, от которого желание скручивалось только вокруг её одной. Не сможет он больше захотеть никого другого. Не посмотрит в сторону. Не увидит больше…

Мурашками по коже проходила отдача от её царапающих коготков, бессвязного шёпота и смазанной нежности её губ, скользящих по его плечам и шее. Теряясь в нём, она сжимала его с немаленькой силой своего юного тела. Другой бы уже сломался, но теперь они равны. Теперь страсть и потеря контроля щекочет нервы, усиливая вожделение. Теперь от силы мурашки бегут по коже быстрее, а разум тонет в дурмане желания. Глубоко вонзившиеся в него ногти прочертили четыре глубокие кровавые полосы, закрывшиеся через секунду. Он лишь зашипел, но мгновением после в полубезумном восторге смотрел, как она слизывает его кровь со своих пальцев. Последнюю каплю похитил он, обхватив её мизинчик губами. После их взгляды сцепились с непримиримой жаждой друг друга. Забыв обо всём на свете он желал лишь чувствовать её снова и снова. Горячую, влажную, сжимающую его стенками плоти до искр из глаз. Сильнее. Быстрее. Глубже. Так, чтобы все былые споры разлетелись золой от их обоюдного огня.

Пошлый звук соединяющихся тел гас в какофонии обоюдных стонов, растворяя за собой весь остальной мир. Пусть всё катится в Аверно. И все. Есть только они. Двое. Только болезненно жаркая близость, которой всё ещё было мало, чтобы удовлетворить их голод. Только нарастающее с каждым движением наслаждение. Предельно скручивающееся в ней напряжение он ощущал как своё. С каждым ударом тела о тело всё больше, всё сильнее… Стоны агонии страсти стали почти жалобными, когда Лилит забилась в его руках, словно пойманная в силки дикая кошка. Дрожь прокатилась по её телу, вынуждая прикрыть глаза и бессознательно сжать пальцы на ногах. Тонкие клыки пронзили его плечо с утробным рыком, а ногти исполосовали спину, пока она пульсировала вокруг него, сдавливая почти до ответного падения в наслаждение… Почти.

Он зашипел в попытке удержаться. Это было слишком легко. Сдаться. Пасть вместе с ней в пучину порока. Утратить последние крупицы власти. Сложить их перед ней. Протянуть следом своё сердце и молиться, чтобы приняла дар…

Но тогда он не был бы собой!

Первая кульминация разожгла ещё больший голод. Брать её такую, разомлевшую, ослабевшую и обессилевшую хотелось снова и снова. До окончательной потери рассудка. Позволяя первобытному танцу тел подчинить его. Пока мир не распадётся пеплом. Но её нежная покорность быстро сменилась ещё более дикой похотью. Мягкость обернулась почти звериной силой. Отталкиваясь пятками от стены, она с остатками ярости насаживалась на него. Сильнее. Ещё сильнее. Глубже. Она продолжала слепо шептать в его шею слова, которыми уже никто из них не обманывался. Напротив, её исступлённое «ненавижу» гладило по сердцу куда искреннее, чем любое «люблю», в которое он бы никогда не поверил.

Никто никогда не будет его любить, но такую ненависть он примет с искренней радостью.

И чем больше она впечатывала в его кожу с поцелуями своё упрямство, прихватывая поверх то губами, то зубами, тем жарче он шептал «моя». Прежде, чем слить их слова в единое признание поцелуем, сминая её губы своими. Кровавый росчерк её ногтей по его спине стал особенно глубоким. Её колени сдавили его сильнее. Движения стали лихорадочными. Стоны — всё более несдержанными. Дрожь подступающего оргазма уже сотрясала нежное тело его женщины. Объятия напоминали попытку тонущего схватиться хоть за что-то во спасение своей жизни. Тяжёлое дыхание рвалось стонами уходящей в принятие злости.

Вторая волна кульминации отбирала у Лилит остатки ярости, лишая последних сил противиться неизбежному. Он обнял её крепче, впечатывая в стену так, чтобы только силой всех архидьяволов Аверно можно было бы их разлучить, пока она сжимала его, пока сжималась вокруг него, неумолимо забирая с собой. На сей раз она капканом сжала его руками и ногами так сильно, что ни вдохнуть, ни выдохнуть. Без слов требовала его себе немедля, получая безропотно. Силой толкала пасть в безумие исступления вместе. Астарион пытался. Старался держаться. Самообладание дало трещину. От её сбивчивого шёпота, от сжимающейся вокруг него желанной преисподней. От жара, исходящего от её кожи. От синяков, что она оставила на нём, не рассчитав силу. Опыт тысячи любовников не помог удержаться на грани.

Она слишком была другой. Не такой, как они все. Он хотел проиграть ей. Даже в такой маленькой игре, о которой она не знала.

Мир содрогнулся в кроваво-алой вспышке тёмного безумного экстаза. Словно какая-то его часть горела в адском пламени с остальными семью тысячами душ, но этот огонь испепелял удовольствием. Казалось, в этот раз он пал в самые бескрайне пленительные глубины. Но самым крепким якорем держала поющая под его кожей кровь Лилит. Его нежная несостоявшаяся убийца обмякла, уткнувшись лбом в плечо. Горячая, тяжело дышащая, едва слышно проклинающая его, что все слова уходили в кожу. Вымотанная.

* * *

После выжженной до пепла ярости стена утратила свою привлекательность. Астарион хотел было осторожно уложить притихшую вампиршу на чудом уцелевший стол, небрежно смахнув в ковёр щепок и осколков всё лежащее на столешнице. Но тот, словно отслужив наконец весь свой срок, треснул и сложился пополам, стоило посмотреть в его сторону. Ворох разорванной на части одежды стал их импровизированным ложем. Почувствовав изменения, Лилит распахнула глаза, едва не испепелив его своим непокорным взглядом. Уставшая, но не сдавшаяся. Едва он потянулся к её лицу, она дерзко перехватила его руку и, нетерпеливо выдохнув, атаковала его. Но лишь для того, чтобы опрокинуть его на спину и оказаться сверху.

Непривычно. Раньше он ей такого не позволял, но… сегодня день экспериментов.

В алом всполохе любимых глаз отчётливо просматривалось что-то спокойное, ледяное и выжидающее своего часа. Терпеливый убийца, способный затаиться и ждать днями, неделями, месяцами… Тёмный Соблазн. Жёсткой хваткой на его шее сцепились её пальцы, сжимая настолько, чтобы дышать мог только по её разрешению. Неужели остались силы для второго раунда покушения? Но едва предположение повисло между ними в воздухе, она вновь удивила, наклонившись, чтобы смять его губы своими. Не выпуская из своей хватки. Зато предоставляя всю себя его рукам.

Силы у неё остались. Астарион тоже не настолько устал, чтобы пропустить ещё один виток их нескончаемой жажды обладания друг другом. Теперь она целовала иначе. Без страсти на грани ярости. Скорее в нескончаемом любопытстве. Будто впервые. Она вся стала ощущаться другой женщиной. Эмоции тихие, едва слышные. Взгляд изучающий. Та тёмная часть Лилит, с которой он был едва знаком. Удручённая очередным провалом в убийстве вампира, она выглянула и решила… соблазнить его?

Нетерпеливое движение её бёдер будоражило воображение. Не в пример Кукле, её он хотел не меньше. Возможно, с того самого момента, когда она пожелала его убить у Тёмных Башен. Её рык вновь хотелось услышать. Как и её желания, щекочущие нервы. Две женщины в одной. И обе его…

— Ас-та-ри-он, — едва слышно пропела она совсем иным тоном, что был у Лилит. Да ещё и так, словно где-то между строк скрывался вопрос «и что мне теперь с тобой делать?». Риторический, разумеется, поскольку его руки сжимали её бёдра, не позволяя слишком быстро получить желаемое.

— Тёмный Соблазн… — он довольно ухмыльнулся, глядя в её алые всполохи глаз.

Он не пытался перехватить власть. Ему тоже стало любопытно. Назло самосохранению он предоставил ей полную свободу действий. Лишь его руки распаляли её, прежде чем дать насадиться на него. На сей раз хотелось иначе. Безумный секс погасил ярость. Теперь он терзал её лихорадочной лаской. Так, чтобы могла думать о нём и только о нём. Так, чтобы предыдущие крики высшей степени наслаждения показались слабым мышиным писком. Так, чтобы от пережитой пытки удовольствием он приручил не только Лилит, но и её тёмную половину.

Приподнявшись на локтях, он с новой позиции покрывал поцелуями её тело, отзывающееся на каждое прикосновение с совсем иным жаром. Забыв все два века соблазнений, исступлённо оставлял на ней свои метки. Ключицы, грудь, живот, ладони, крылья рёбер алели страстными следами. Она казалась настолько другой, что её хотелось изучать заново. Совсем иная реакция на его губы и язык. Не менее восхитительная. От каждого прикосновения она дышала всё тяжелее, глядя на него так удивлённо, словно сама не знала, что способна на такие чувства. Разжигала в нём немалый интерес, показать ей, какого удовольствия она лишалась, уходя в тень. Она не шипела и не пыталась сыпать проклятиями. С её губ срывался едва различимый шёпот. Ни единого раза она не попыталась вывернуться из его рук. Напротив, тянулась. Ластилась. Цеплялась за него, жадно притягивая туда, где хотелось почувствовать его сильнее. Покорялась.

Её пальцы чуть сильнее сжались на его шее, когда она приподнялась, наконец принимая его в себя. Отчего-то не по-детски нежную Лилит, а Тёмный Соблазн хотелось брать неторопливо. Астарион желал её медленно, неспешно, чтобы почувствовать всю её тьму до самого дна. Она и сама двигалась на нём медленно. Изучала. Чувствовала. Погружалась в удовольствие с ним так же плавно, как он с ней. Он дразнил её ещё большей нежностью, приподнимаясь на локтях, чтобы коснуться губами ключиц и живота. Тёмный Соблазн была куда молчаливее Лилит, за неё говорило её тело. От каждого прикосновения она покрывалась мурашками, подрагивая от удовольствия. Под кожей ощущалось нарастающее напряжение.

Мир вокруг послушно притих. Замер. Остались только они. Их медленный чувственный танец тел. Скользящие по разгорячённой коже руки. Объятия, срывающиеся из щемящей нежности в нетерпение, чтобы немедля сбавить обороты. Движения бёдер глубокие и плавные. Объятые желанием почувствовать друг друга во всей первозданной тьме, скрытой на самом дне души. Под звуки взаимно срывающегося дыхания. Под нежный шёпот. Дрожа от ответной неумелой ласки. Покрываясь мурашками от нежности той, что умела только убивать. Ощущая что-то тёплое, расцветающее внутри от осознания полученной взаимности.

В нежности нарастал тот жар, что обещал унести их обоих. Губы встретились в поцелуе. И вновь всё иначе. Недоверчиво и жадно, но по-другому. От нежности той, кого не любили. Никогда. Никак. Только ему открывалось её настороженное доверие. И только сейчас. Небывалая честь вновь защекотала самолюбие. Жар становился всё мучительнее, переполняя, будто в венах кровь начала нагреваться до состояния лавы. Пальцы чуть сильнее сжались на его шее, напоминая… Но лишь от необходимости чувствовать уверенность. От робости на собственную реакцию, на то, как легко удовольствие бросало её в руки вампира. Она судорожно выдохнула, выгибаясь от подступающей третьей волны экстаза. В ответ он лишь сильнее сжал её бёдра. Две хищные женщины. В одном теле. Обе его. Даже если не сейчас, то однажды будут…

Он чувствовал её. Чувствовал, как волнами её охватывает удовольствие, растворяя в себе, сметая последнее сопротивление, даря её… ему. Едва её тело начали сотрясать первые разряды кульминации, он прижал её к своей груди, наслаждаясь дрожью танцующего тела в его объятиях. И той неудержимой пляской плоти вокруг него, отбирающей волю. Он сжал её ещё сильнее, нагоняя на последней волне оргазма, сжигающего все оставшиеся силы. Испепеляющего до тех пор, пока в теле не останется ничего, кроме хрупкой души. Кроме двух душ, причудливо переплетённых вместе.

Время разом остановилось и помчалось вперёд. Длинные косые лучи солнца запустили множество солнечных зайчиков от осколков разгромленного кабинета. Впервые после вознесения Астарион не почувствовал, как пролетел день. В его упорядоченный ад вернулся маленький кусочек хаоса с душой юркой пикси. И на этот раз он желал удержать её всеми силами. Ловкий солнечный зайчик ударил его по глазам, вынудив зажмуриться и прижать Лилит к себе ещё крепче. Он не желал впускать между ними даже самое незначительное расстояние. Ярость прошла. Вся бравада сгинула следом. Ликование притихло. Счастье, переполняющее его от её возвращения, взяло под руку страх.

Что, если это ненадолго?

Узы, стянувшие их намертво, едва Астарион почувствовал её ярость, оставались столь крепкими, словно отчасти их души срослись друг с другом. Даже не стремясь к тому специально, он ощущал все её эмоции ярче собственных. Тёмный Соблазн отошла в тень, осталась Лилит. Её разум пульсировал рваной раной. Всё чувства клочьями торчали наружу. Только протяни руку…

И он протянул. Хотел коснуться её ненависти. Попробовать на языке то, что сам на себя навлёк. Касался осторожно, боясь вновь вернуть Куклу. По ту сторону упрямого крика «ненавижу» кололись иглами погасшая ярость и горькая обида с отравляющим всё островком боли. Но сколько он ни искал — ненависти не было. Стоило сковырнуть обиду, как под ней навстречу ему ощерилась растоптанная, попранная и замученная любовь. Упрямо живая. Грубая и режущая острыми краями, словно осколок стекла. Изрезанный лишь попыткой коснуться её неумирающего чувства, он отпрянул.

Всё ещё не веря. Отрицая. Ощетинившись против истины.

Встревоженная обида выплёскивалась из неё невыплаканными слезами. Без ярости она вытягивала последние силы. Вспыхнувшее в ответ упрямство требовало не показывать свою слабость рядом с ним. Астарион улыбнулся. Маленькая бунтарка. Она бесилась от его спокойной улыбки, от его терпения без единой попытки ответить ей ударом на удар, навредить и доказать её правоту. А он лишь обнимал крепче. Собирал её слёзы губами. Внутри него робко расцветала тихая радость.

«Я же тебя убить пыталась!» — почти обиженно закричали её мысли, пляшущие вразлад из-за его поведения.

Умная девочка. Как быстро нащупала их связь.

«Тише, это лишь крохотная размолвка. Маленькая ссора. Не думай об этом… Просто отпусти», — спокойно ответил он, не сводя с неё взгляда.

Юное тело не умело ещё копить силы. Лилит жадно впитала мощь его крови, так же жадно потратила всё до капли и теперь уставшая лежала в его руках. Не протестовала, когда он, поддавшись нежности, продолжал снова и снова гладить её по волосам и фарфоровому личику.

— Для тебя всё так просто?! Просто ссора, просто размолвка, просто… — от возмущения она вновь перешла на обычную речь, едва не подпрыгивая, но осталась на месте, удерживаемая его хваткой.

— Да. Пока ты рядом, всё остальное просто и несущественно, — не раздумывая ответил он, усмехаясь от её вопроса.

Бесконечная пытка существованием рядом с Куклой давила на него так долго, что он согнулся. Какая-то его часть, уверенная в его безусловной вине в происходящем, смирилась провести в этом аду вечность. Принимала эти пытки. Варилась в бесконечном презрении к себе. Умирала без возможности умереть по-настоящему… словно он вновь оказался в пыльной могиле, с одним изменением — он находится в одной могиле с мёртвой Лилит, безуспешно убеждая себя, что она хоть немного жива. После его личного ада всё остальное казалось ерундой. Временными трудностями. Пустяком. Ничем из того, чего нельзя решить.

Главное, чтобы она не исчезла.

— И тебе просто плевать на мои слова?

— Меня не волнует, что ты меня ненавидишь… Я привык к ненависти. Я привык к тому, что не нужен, — зло усмехнулся он, по-привычке ожесточившись. — Но я не собираюсь тебя отпускать. Ненавидь. Злись. Кричи. Проклинай. Режь и царапай. Только…

— Только что? — глухо уточнила она, глядя на него уставшим, обиженным, но всё ещё непокорённым взглядом.

«Только больше не исчезай. Только не оставляй меня. Только не бросай меня наедине с пустотой, Куклой и вечным никогда. Только останься…» — безнадёжно взвыли мысли ответом, скрытым за семью печатями.

«Пусть говорит, что ненавидит. Пусть злится. Пусть берёт кинжал и режет по живому. Я вынесу всё. Я прощу ей всё. Главное, что она вернулась. Вернулась такой, какой была. Всё остальное незначительно», — кричало сердце.

Но признаться себе даже в мыслях он не мог. Вся его сущность протестовала против этого. Ни один вампир не признается в своих слабостях. Лилит была и оставалась его главной уязвимостью. Особенно теперь, когда древний ритуал сковал их связью, силу которой Астарион беспечно недооценил.

— Только ты всё равно моя. Этого уже ничто не изменит, — бросил он ей, злясь на самого себя ещё больше. Слова больно оцарапали её нежное сердце.

Обида породила хаотичный рой её мыслей, заставив его устыдиться. Он слушал их всего мгновение, прежде чем она закрылась, сама того не заметив. Но этого хватило, чтобы ощутить неприятное жжение внутри. Она всецело доверяла ему, когда он растоптал её доверие. Когда перечеркнул её смертную жизнь ради своей прихоти. Когда надругался. Повторит ошибку доверия только дура. Но сил биться у неё не осталось. Не сейчас. Самой от себя стало тошно. Жалкая. Такую он растопчет играючи. Но точки опоры нет. Его маленькая любовь была уверена, что ему плевать на неё. Плевать на всё содеянное. Плевать на всю причинённую боль. И теперь убедить её в обратном было непросто.

Сердце яростно повторяло «прости меня, моя маленькая любовь. Прости меня за всё!», но попросить прощения искренне и без насмешки… Даже тот самый жалкий Астарион из прошлого не был способен на такое. Он гладил её по волосам. Целовал в макушку. До безумия боялся её потерять. Шептал все слова утешения, какие знал, кроме тех, которые действительно следовало сказать. Собирал губами её слёзы.

* * *

Кабинет олицетворял собой её неудавшуюся попытку убийства. В самом начале стояло что-то надёжное, целостное и тщательно подобранное друг к другу… а под конец остались руины. Уцелели только голые стены, лишившись всех украшений. Даже окно получило несколько приличных трещин. Ей не было жаль кабинет. Только себя. Что с ней сделает этот притворно спокойный вампир, после того как усмирил её ярость таким пошлым способом? От исхода её покушения было почти тошно. От того, насколько ей понравилось. От того, насколько на самом деле было приятно падать от ярости в похоть. От того, как легко она сдалась. И почти готова простить.

Если бы он попросил прощения за содеянное…

Наивная маленькая девочка. Думала, что он способен на раскаяние? Он встанет перед ней крепостью. Разорвёт на части всех, кто причинит ей вред. Сложит перед своей женщиной весь мир и горы убитых врагов рядом. Но от себя не спасёт. От той боли, которую он запросто наносит ранами на сердце. Эта часть отныне на её плечах. Вынесет ли этот груз? Выстоит или согнется под весом?

Внутри крепло что-то крохотное. Ещё хрупкое. Едва проявившееся сегодня. Тонкое и ядовитое. Клинок, направленный на него. Ещё не до конца сформировавшаяся клятва. Хлёсткое напоминание — она ему не питомец, не игрушка и не рабыня. Раз уж на белой шее затянулись шрамом следы его зубов, то есть лишь один удовлетворительный статус — супруга. Пусть зовёт консортом. Но смысл один — король и королева, лев и львица, хозяин и хозяйка. И никто не смеет отныне ей вредить. В том числе он. Особенно он. И как только он забудет об этом, её пальцы сомкнутся на рукояти кинжала. Или обнажат скучающую после их приключений рапиру. Но это понимание, осознание или зарождающаяся сила пока казалась слабым юным побегом. Затопчет — не прорастёт. А сейчас она была слишком ослабшей, чтобы защищать себя от него.

«Тебя совсем не заботит, что я пыталась тебя убить?» — снова спросила она без слов, не веря, что всё сведётся к простой размолвке, которую можно забыть.

Прежде, чем ответить, он крепко обнял её, уложив головой на своё плечо. Обнял как раньше, когда одним прикосновением мог успокоить. Когда они порой оставались вдвоём против всего мира. Когда она вжималась в него, утыкаясь лбом в ключицы, и выпускала наружу страхи, от которых он ограждал её одним лишь своим присутствием. Когда гладил по волосам и смотрел на неё, как на величайшее сокровище. Когда мягко целовал в макушку. Когда получал прощение, не прося его ни единого раза.

— Мне, честно говоря, понравилось эта пикантная игра. Надо будет повторить… — прошептал он, чуть шевеля дыханием её волосы. Кожей Лилит чувствовала, как он довольно улыбается. — Не слишком часто, чтобы не приелось. Два-три раза в месяц для остринки.

Она окинула взглядом то, что осталось от мебели. Если они будут повторять такое пару раз в месяц, слуги выбьются из сил, восстанавливая разрушенные помещения. Впрочем, во дворце комнат достаточно, чтобы весело крушить всё на своём пути. От вида ковра из осколков стекла и щепы она чувствовала странное глубокое удовлетворение. Полубезумный безотчётный восторг. Совсем непохожий на неё. Она с любопытством прислушалась к своим чувствам, обнаруживая среди своего внутреннего мира эхо, принадлежащее Астариону.

Сначала диалог без слов, теперь это. Что ещё они могут?

Но если призадуматься серьёзно над его словами… Ей действительно понравилось. Впервые с момента его становления вознесённым вампиром, она отдавалась ему всецело, не ощущая себя его жертвой, не чувствуя боли, оставаясь почти равной в удовольствии.

— Такие игры интересны для игроков, а не для игрушек, — всё же отметила она. — Будто ты позволишь мне ещё хоть раз…

— Позволю.

— Да неужели?! — почти истерически воскликнула, не веря ему ни капли. — И без синяков? Без почти сломанных костей? Ты. Мне. Позволишь?..

Астарион чуть приподнялся. Его пальцы прочертили дорожку от обнажённого плеча до подбородка, увлекая её посмотреть ему в глаза. Улыбки на его лице больше не было, как и осточертевшей золотой маски самодовольства. Был только он… такой как есть.

— Дорогая, теперь ты игрок, а не игрушка, — произнёс он голосом, которому она безоговорочно верила. Чуть тише, чем обычно. Без придыхания. Без многообразия оттенков флирта и манипуляций. Просто голос. Его голос. В доказательство своих слов он взял её руку в свою, переплетая пальцы. — Твоё хрупкое смертное тело сломалось бы, если бы я позволил тебе выбирать правила игры, а потом увлёкся и не сдержал силы. А ты ещё и упорствовала… Но теперь всё иначе. Выбирай любую игру на твой вкус, и я буду твоим партнёром.

Лилит нахмурилась и уже приоткрыла рот, чтобы возразить, но случайно перевела взгляд на его плечо. На то место, в которое она в исступлении цеплялась то пальцами, то зубами. На его плече ярким цветом наливалась гематома, несколько раз ободранная её клыками, намного ярче, чем те, какими расцветала она во время их близости, пока была смертной. Медленно она затягивалась, но всё ещё поражала размахами. Лилит удивлённо замерла. Синяк не оправдывал его поступков, но будто среди сотен обвинений появилось одно весьма крепкое оправдание.

На плечи опускалось понимание, что в чём-то она видела картину мира однобоко и не замечала очевидной связки причины и следствия. Ещё и Астарион смотрел на неё так серьёзно, словно они оказались под Лунными Башнями в миг его рокового признания. Как будто ритуал ничуть не менял его, он всегда оставался собой. Она верила в слова Тёмного Соблазна, но… теперь видела своими глазами.

Лилит осторожно коснулась его кожи, словно проверяя, не чудится ли ей.

— Какой же ты хрупкий… — прошептала она, повторяя его слова под ответный смех.

Зацветающий синяк. Маленький свидетель, насколько можно не сдержать свои немаленькие силы. Но ведь Лилит Астариону не ровня. Она слабее. Он сильнее любого из существующих вампиров. Быть может, сильнее всех на свете. Но вот он — синяк, оставленный в буйстве страстей.

— Как давно ты планировал обратить меня? — вдруг поинтересовалась она, вспомнив, что вопрос поднимался с момента, когда грянул нечестивый ритуал.

— С Лунных Башен. Сразу как всё между нами стало серьёзнее, — последовал ответ, подтверждая правду, в которую она долго не хотела верить. Правду, которую Тёмный Соблазн, её более холодная сторона, давно знала.

— Значит…

Всё это время она упорно удерживала в голове образ двух Астарионов. Вампирского отродья, как более добрую и чуткую его сторону, способную на искренние чувства. И вознесённого вампира, как его тёмную и более порочную часть, обижающую её и в итоге безжалостно обратившую в вампира. Несмотря на слова Тёмного Соблазна она не желала их сращивать. Слепо верила, что «добрый Астарион» выцарапывал себе путь на поверхность всякий раз, когда чувствовала себя любимой.

— Уже тогда твоя смертность стала для меня препятствием. Твоя жизнь пронесётся, как один сладкий миг, а затем? — он провёл линию пальцами по её лицу, спускаясь к шее с выпуклыми шрамами. — Вечность горечи без тебя? Удручающий финал, с которым только жалкое отродье могло смириться, но не я. Не после ритуала.

Едва тёплые солнечные лучи перестали освещать кабинет, Астарион решительно встал. Он открыто усмехнулся, глядя на разрушения на месте кабинета. Лилит чувствовала, что ему искренне нравилось то, во что они превратили обитель его бывшего хозяина. Да, забрать и занять то, что принадлежало Касадору, было неплохо, но в яркой страстной игре превратить память прошлого в мусор оказалось куда приятнее.

Ей порядком надоело лежать на полу среди осколков, пусть и поверх одежды, но сил совсем не осталось. Даже для попытки встать на ноги. Астарион, ничуть не удивившись, с родительской усмешкой и величайшей осторожностью взял её на руки.

— Я устала, — заплетающимся языком пробормотала Лилит, чувствуя, как сон всё больше захватывает её.

— Знаю, любовь моя. Не сопротивляйся. Я буду рядом. Я позабочусь о тебе, — шепнул он, гордо покидая кабинет в чём мать родила. Впрочем, ему ли стесняться своих рабов и отродий?

— Я боюсь засыпать, — её на самом деле страшила мысль о сне. Что, если она не проснётся? Что, если утром вернётся в клетку собственного тела, а снаружи будет Кукла? И всё вернётся к привычному ужасу.

— Я… — он вздрогнул, выдавая ответный страх. Искренний. Без притворств, его ужасала идея вновь оказаться рядом с Куклой. Но всемогущий вампир никак не мог помочь. Никак не мог её утешить. — Я буду рядом, когда ты проснёшься. Что бы ни случилось, я буду рядом и дождусь твоего пробуждения!

Лилит пыталась сражаться со сном. Даже прошептала «только не в мою спальню», когда почувствовала, куда он её несёт. Но усталость навалилась слишком крепкими силками. И уже никак не получалось ей воспротивиться. Вампирша боролась сколько могла в заведомо проигрышном бою, но вынуждено уступила… уносясь далеко. Хотелось бы надеяться, что не очень.

* * *

Сон бросает меня в объятия Тёмному Соблазну. Но теперь всё иначе. Я это чувствую. Страхи были напрасными… нет, не напрасными. Мне было чего бояться. Но мы победили, и место нашего пребывания изменилось. Теперь это не пустое Ничто, ломающееся у зеркального лабиринта. Лаская память, наше место напоминает лагерную стоянку. Ровно точно такую же, как у Изумрудной рощи. Кажется, сейчас я встану и увижу всех моих спутников. Но это лишь видимость. Это то место, где мне было хорошо.

Где я влюбилась в Астариона…

Тёмный Соблазн ждёт меня. До этого мы будто никогда не смотрели друг на друга. Сейчас я наконец рассматриваю её. Холщовые штаны, такая же рубаха. Мы одеты, как близнецы. Мы и с лица как близнецы, но её лицо состарил пережитый опыт среди культа Баала. Она кажется на добрый десяток лет старше меня. Шрамы, нанесённые её половине души, отражаются на лице, будто врезались в неё физически. Оба алых глаза смотрят на меня чуть задумчиво.

— Н-да, интересная вышла задачка, — говорит она, растягивая слова. — Пройти такой длинный путь от слепой влюблённости к пониманию, кто на самом деле твой любимый вампирчик. Совершить невозможное и вернуться из небытия обратно в жизнь. Воспользоваться его чувствами, улучив шанс на отмщение и наше освобождение от него. И всё это чтобы… влюбиться в него снова? Только на этот раз видя и зная его истинную сущность?! Дитя… ты поражаешь меня. Ещё и простить его умудрилась!

— Я… Я его не прощала! — остальные слова, к сожалению, правда. Не знаю, как так вышло, но… чувства к нему как живучие монстры. Сколько ни бей их, сколько ни дави — остаются целыми и невредимыми.

Осознание истинной сущности Астариона не помогло избавиться от них навсегда. Даже напротив, мысли то и дело возвращались к тем моментам, когда я влюбилась в него, и нашёптывали, что уже тогда он был таким, каким является сейчас. А если мужчина, которого я любила, ничуть не изменился, то… мои чувства потеряли ниточку, за которую цеплялись, чтобы освободиться от него. «Я люблю Астариона, но моего любимого больше нет, я должна уйти от монстра на его месте, как бы ни было больно» — достаточно крепкая идея. Но её больше нет. На её месте «Я люблю Астариона. Он в своей манере любит меня в ответ. Он пытается обо мне заботиться, но порой получается что-то плохое или ужасное, а он слишком гордая задница, чтобы признавать свои ошибки». Настолько ли это плохо, чтобы бежать, сверкая пятками?

Я знаю, что он меня любит. Я чувствую это через нашу обоюдную связь. Просто он делает как умеет. И эти умения оставляют желать лучшего. Но против чувств встаёт каменной плитой то, что он совершил. Обратил меня. Насиловал меня. Использовал. Плевать на его побуждения. Плевать на то, чего он хотел. Эта рана, отравленная ядом разрушенного доверия, не затягивается. Никак. Нет никакого прощения. Нельзя подобное простить.

- Любовь странная штука, Дитя, — смиренно вздыхает Тёмный Соблазн. — Ты влюбилась в Астариона по вполне рациональным причинам, но когда в ход пошли эмоции, вдумчивое начало переросло в хаотичность. Чем чаще я об этом думаю, тем больше пересматриваю моё отношение к нему.

— Почему мне кажется, что ты снова на его стороне? — недовольно отмечаю я.

Теперь мы с ней лежим на одном широком спальнике у костра. Наше сосуществование изменилось на спокойное соседство, в котором диалог решает все трудности.

— Не я сдалась после его брачных игр, — парирует Тёмный Соблазн. — Но должна признать, он умеет склонить чашу весов на свою сторону. Иногда так приятно просто сдаться. В зависимости от того, кому мы сдаёмся, разумеется.

— Я не хотела…

— Хотела. Даже очень хотела. Не нужно пытаться нас обмануть. Ты хотела проиграть. По крайней мере этот бой. Хотела дать ему шанс объясниться. Он хотел тебя вернуть. И вы добились своего. Я тебя не виню. Я знала, что ты не ненавидишь его. И чем громче ты пыталась доказать нам обратное, тем больше я убеждалась, — она пожимает плечами, ничуть не расстраиваясь.

— И что теперь? — скрещиваю я руки на груди. По ту сторону мира грёз нас ждёт реальность, а в ней вознесённый вампир, которого мы пытались убить, его сложные чувства к нам и очень небольшой выбор… если он вообще есть. Будет ли у меня вторая попытка?

— Долгосрочных планов у меня нет. Но в ближайшей перспективе… Оставаться с ним, — ничуть не сомневается Тёмный Соблазн, повергая меня в шок. — Пока он рядом, мы лишены слабостей обычного вампира. Приказов его мы не слушаемся. У него есть власть, сила и ресурсы. С ним выгодно, не говоря о ещё одном нюансе…

— Каком? — окончательно теряюсь я.

— Рано или поздно мы снова начнём убивать, — безжалостно отмечает она. — Это вросло в нашу суть и не изменится. Ты утолила нашу жажду резни, пока шла от Изумрудной рощи до Врат Балдура, но передышка продлится недолго. Мы и раньше делали длинные перерывы. Наш предел год, но если продержимся так долго, то выпускать пар будем, как в Лунных Башнях, когда за одну ночь я добавила треть кладбища. Гиена не смоет пятен. Мы не перестанем быть Убийцей. Мы, разумеется, освободились от влияния отца. Мы Ничьё дитя и прочие красивые слова, но мы убивали. Убивали много. И получали от этого удовольствие. До сих пор получаем.

— А причём здесь Астарион?

— Притом, что из всех, кого мы когда-либо встречали, только он запросто примет эту нашу сторону. Примет и даже присоединится. Только он и Горташ, — нехотя добавляет она свой маленький секретик, который хранит подальше от меня и по сей день. — Но Энвер мёртв. Романтик Уилл и мечтатель Гейл никогда не смогут понять и принять эту нашу черту. Карлах и Шэдоухарт тоже. Лаэзель… возможно. Джахейру и Минска мы не просто оттолкнем, мы можем встать на противоположные стороны сил. Хальсин тем более такое не вынесет.

— Значит, ты снова на его стороне? — удручённо подытоживаю я.

Нет, я не злюсь. Я снова растеряна. Я не могу его простить. Никак. Он нанёс мне рану, которую можно очистить только кровью. Его кровью. Но Тёмный Соблазн права — я люблю его. Не могу перестать. Это чувство вросло в меня. В мои кости. Оно тоже не отпускает и не отпустит. Как и он меня. Оно сродни нашему проклятью. Нашей мании. Оно — это тоже мы.

— На нашей, — снова поправляет она. — Пока ты отдаёшься во власть чувств, я рассуждаю рационально. Астарион на данный момент наш лучший вариант. Ты говорила, что раньше он был любящим и заботливым, но и сейчас он остался таким. В своей манере. Я изучала вампиров в период нашего взросления. Ни один из них не простил бы своей пассии или отродью то, что твой вампирчик уже простил и забыл. Мы не сможем стать нормальными. Такими, чтобы понравиться кому-то, кроме него. В нашей душе слишком много шрамов. В нашем разуме слишком много допущений.

— Значит, Астарион теперь наш идеал? — нервно усмехаюсь я от внезапного поворота судьбы.

В кабинете, из тени я наблюдала за ними. Когда Тёмный Соблазн вдруг пожелала выйти вперёд, я уступила. И то, что произошло между ними было таким… чувственным. Мне даже завидно стало. Меня он никогда так не подпускал. Впрочем, он пообещал, что теперь всё изменился. И при этом я не ревновала. Ведь она — тоже я. Неотъемлемая часть меня.

— Я чувствую твою боль, Дитя, - напоминает она, что не всё так просто в её суждениях. — Она отдаётся и мне. Но слепая ярость ведёт нас к краху. Сейчас мы можем только совершить ошибку. Надо затаиться. Замереть и подумать. Пусть считает, что мы сдались.

— Тебе просто говорить. Ты его ненавидишь. А я… я словно отравлена. И не знаю какой яд хуже — моя любовь к нему или боль от его поступка.

— Мне жаль, Дитя, что эту боль я не могу забрать у тебя. Но мы не готовы подвести финальную черту. И пока в наших руках не появится взвешенное трезвое решение, нам выгодно оставаться с ним, — она помедлила, глядя на костёр. Я взяла её за руку. Теперь мы вместе. Мы с ней. И мы с Астарионом. — Язык не повернётся назвать твоего вампирчика хорошим, но мы с тобой тоже не годимся для роли невинных овечек. Посмотри на это позитивно — меня устраивает тот ресурс, который он нам предоставляет, а ты можешь с чистой совестью поиграть с ним в любовь, отложив свою боль до верного момента. Это не предательство себя, а лишь стратегическое отступление.

— Ты воспринимаешь отношения как игру? — я уже не знаю, что и думать, но за неимением более подходящих вариантов, согласна подождать.

— Выдохни, Дитя. Мы очень любим играть, — многозначительно улыбается она. — Когда играешь, нет ничего зазорного в проигрыше. Он лишь запускает новую игру. И у меня есть одна такая на примете. Специально для Астариона. Если ты не возражаешь. Чтобы сбить с него спесь от предыдущей лёгкой победы.

— Вперёд. Мне уже нетерпится посмотреть на него лицо, — улыбаюсь я в ответ.

* * *

Раздражающий шум запаниковавших отродий вырвал Астариона из сна. Пришлось выйти из спальни навстречу. Иначе эти тупоголовые отребья разбудили бы его женщину, так безмятежно спящую в его объятиях. Во дворце нашли тело его первенца. Заколотого до смерти кинжалом. Убийца не щадил сил и измывался над телом даже после смерти. Слуги узнали его по обрывкам одежды. Лицо и тело превратилось в сплошное месиво. Только людей пугать.

И этот невыносимо раздражающий вопрос: «Что же делать, хозяин?»

Волна его гнева отбросила рабов на добрые семь футов с последующим приказом не беспокоить хозяина. Нарушителя постигнет участь куда страшнее, чем его первенца. А что делать с телом? Избавиться. Он давно знает, кто убийца, и уже решил все вопросы. А теперь прочь и как можно тише!

Они трусливо бежали, когда он с расслабленной улыбкой вернулся к постели.

И замер на месте.

Былая улыбка застыла на его лице оскалом. Сердце замерло, отказываясь биться.

Ужас сковал его душу ледяной рукой, хватая за горло.

На кровати сидела Кукла и смотрела на него пустыми, как пуговицы, глазами.

Примечания:

Ещё немного если не пояснительной бригады, то оправдания

Технически Лилит должна быть холодной как лёд, а вот Астарион после ритуала стал тёплым. Но она на регулярной основе пила его кровь до того, будучи Куклой, и перед самой весёлой для него частью ссоры она тоже успела испить его кровушки. Всё это время они питалась исключительно им и, да вот такая я зараза, временно приобретала некоторые косметические фишки вознесенного вампира. Стояние на солнышке, отражение в зеркале, относительно тёплое тело и (это будет упомянуто дальше) менее агрессивные аппетиты, относительно крови.