Призрачные путы (гет)

Полумна Лавгуд

Полумна не могла пошевелиться. Но сковал её вовсе не страх. Она с удивлением осознавала, что не чувствует опасности. Но это ведь глупо. Более уязвимого и двусмысленного положения она представить себе не могла. А всё, что она ощущала — спокойствие и нарастающее желание. Этого просто не могло быть! Самое время чувствовать желание, лёжа на мокром полу перепачканной грязью с волосами полными речного ила.

Долохов переместился и теперь нависал над ней, смотрел прямо в глаза, а она так и не убрала сцепленных на его затылке рук. Нет, нет, нет! Не так! Не с ним! Оттолкнуть, нужно его оттолкнуть. Только вот поможет ли? Сердце бешено колотилось, разгоняя по жилам адреналин. Мгновения, пока все эти мысли проносились в её голове, путаясь и наскакивая друг на друга, замерли. Антонин склонился ниже, и его губы мазнули по её подбородку, а потом коснулись губ. Он сразу же отстранился, глядя ей в глаза, словно что-то выискивая. А она не могла и вздохнуть от удивления.

— Если хочешь что-то сказать, открой рот и сделай это! — вполголоса произнёс Долохов, не отводя взгляда. — И лучше прямо сейчас.

Полумна приоткрыла рот, но не для того, чтобы говорить. Он что же, остановится, если она против? Она глубоко вдохнула, грудь приподнялась и коснулась грудной клетки Антонина. Его кожа была горячее, и к нему захотелось прижаться. Согреться. Может, всё будет не так уж плохо?

— Не на полу, — шепнула она, расплетая пальцы, и руки соскользнули с его шеи, прошлись по плечам и обхватили предплечья.

— И всего-то? — Долохов усмехнулся и, просунув под спину Полумны руку, поднялся, увлекая её за собой.

Она едва касалась ступнями пола, и опять пришлось ухватиться за его плечи. Мокрые волосы холодными змеями легли на спину, и Луна задрожала. Струйки мутной воды потекли по коже, оставляя разводы ила. Она не сразу поняла, что идут они не к кровати.

Антонин что-то шепнул, и в ванной зашумела вода. Распахнув дверь, он сунул Полумну под душ и шагнул следом. Вода не была горячей, но она казалась таким подарком после холодного ручья. Луна отвернулась от Антонина и, насколько могла, отстранилась. Но они то и дело случайно соприкасались. Луна чувствовала, как кровь приливает к щекам. Вся ситуация была странной и неправильной. Почему он тянет? Всё как-то не так, как она ожидала, едва открыв глаза. Он что же, наслаждается её беспомощностью?

Его руки легли ей на плечи, разворачивая. Вода выключилась, и Долохов потянул Луну из душа. Мокрые волосы облепили её тело. Антонин сжал их у головы и провёл по всей длине, выжимая воду, а потом виток за витком намотал на руку, пока ладонь не коснулась затылка. Луна задрожала. Совсем не от страха. Абсолютно иррациональная эмоция поднялась из живота и мягкой волной прокатилась по телу. И она подалась к Антонину, натягивая волосы, сжатые в застывшей от неожиданности руке. Прижалась к нему, с вызовом посмотрев в глаза. Правда, смелости её хватило на несколько мгновений, но их хватило, чтобы жёсткие губы Долохова впились в её приоткрытый рот, а свободная рука подхватила под бёдра. Она охнула в его губы и обхватила плечи, пытаясь удержать равновесие.

Сердце стучало прямо в ушах, заглушая мысли. Она чувствовала прикосновения его губ, рук, тела и не могла понять, как действия, причинявшие раньше только мучения, могли дарить теперь столько удовольствия.

Узкая кровать скрипнула под их весом. Антонин отпустил её волосы, и они свесились с края кровати. Он навис над ней, тяжело дыша, будто выжидал. Несколько секунд до следующего прикосновения, неожиданно нежного. Едва касаясь кончиками пальцев её кожи, он провёл от подбородка к груди, очерчивая её контур. Луне казалось, что она горит от его прикосновений. Что от пальцев на её фарфоровой коже остаётся алый след желания.

Когда его рука коснулась клитора, Полумна сжала бёдра, а он вдруг усмехнулся и шепнул ей на ухо что-то на своём рычащем русском языке. Она не поняла ни слова, но звук его голоса неожиданно успокоил. Она прикрыла глаза, отдаваясь во власть эмоций, новых и ещё неизведанных.

Антонин не спешил, Луна не знала почему. Она думала, что всё будет быстро, и ей всего-то нужно будет перетерпеть несколько минут. Но он будто поставил себе целью высечь искры из её тела. И на удивление был близок к успеху. Она забылась. Забылась, отбросив все мысли о том, кто он на самом деле. О том, что на руке, которая её ласкает, чернело ненавистное клеймо. Он был просто мужчиной. И если закрыть глаза, можно было раствориться в иллюзиях.

— Ptashechka, смотри на меня, — голос манил её вернуться в действительность, и она опрометчиво подчинилась.

Она открыла глаза и встретилась с потемневшим взглядом Антонина. Его вожделение, казалось, было разлито в воздухе, оно оплетало её алыми лентами, следуя за руками, что касались тела. Её кожа горела, мысли уже давно покинули голову, а тело жаждало его. Желание свивалось тугими кольцами, всё внутри звенело от напряжения.

Она так ни разу и не коснулась его. Руки сминали простынь, закрывали лицо, путались в волосах, ложились на грудь, но так ни разу и не коснулись его.

— Смотри, — шептал Долохов, и она смотрела на него и задыхалась.

И когда напряжение стало нестерпимым, а сердце было готово пробить рёбра, Антонин приподнял её бёдра, и Луна почувствовала, как он заполняет её.

Действительность обрушилась на неё холодом. Она замерла, глядя, как блёклые лучи зимнего солнца освещают заживающую рану на груди Антонина. И он замер, а потом потянулся к её лицу. Но Полумна видела лишь приближающуюся метку. Она вцепилась в его руку, впиваясь ногтями в чёрный рисунок, но этого показалось ей мало, и она впилась в него зубами.

Антонин Долохов

Если у Антонина и были сомнения насчёт вменяемости девчонки Лавгуд, то они развеялись моментом, стоило лишь ей впиться зубами в его руку. Определённо она была абсолютно чокнутой. Он прижал её к кровати, двигаясь размеренно и быстро. И смотрел как она, будто одичавшая кошка, царапает и кусает его метку. Боль от её укусов была смешной по сравнению с той, что он терпел целый год, пытаясь колдовать под действием проклятия. Полумна больше не смотрела ему в глаза, будто сражалась со своими демонами, олицетворением которых в этот момент был он. Поэтому когда она обхватила его ногами, выгибаясь навстречу, так и не выпустив его руку из зубов, Антонин даже сбился с ритма. А потом голова отключилась напрочь, остались лишь ощущения и непреодолимая потребность чувствовать всю полноту жизни.

И он чувствовал. Сжимал в руках тёплое женское тело, касался языком гладкой белоснежной груди, там, где сердце было готово разорвать кожу. И двигался, пока Полумна не вскрикнула и, отпустив его руку, вцепилась в волосы. Она приподнялась, прильнув к нему всем телом, и поцеловала, оставляя на его губах вкус крови. Он прижал её к постели, навалившись всем весом, остервенело терзая губы и чувствуя, как она обхватывает его крепче, сжимает бёдра, ловя последние движения.

Антонин перекатился набок, не размыкая объятий, и разглядывал её, раскрасневшуюся, тяжело дышащую. Глаза Полумны, затуманенные страстью, удивлённо распахнуты, щека испачкана его кровью, волосы спутаны, а лицо, шея и грудь покрылись румянцем. И она так прекрасна сейчас, что можно забыть о её тараканах и уснуть, уткнувшись в шею, вдыхая её запах.

— Ptashechka, — пробормотал он ей на ухо и провалился в сон, краем сознания отмечая, что и её тело расслабляется, приникнув к нему.