На границе Рассвета и Тьмы. (окончание, главы 28 - 48) (гет)

Глава 35

Люк лежал один в темноте... по-настоящему один. Впервые за всё время, что он себя помнил. Ни Силы, ни связи, ни знакомого трепета Галактики вокруг него, её изнуряющего размаха и непрекращающегося, басовитого подголоска резонирующей энергии. Жуткая тишина. Ничего, кроме незначительных, одиночных мыслей в собственной голове, дрейфующих в пустом, отчуждённом безмолвии. Он так часто мечтал, чтобы это его внутреннее пламя, разожжённое Беном Кеноби и раздутое Палпатином, погасло навсегда... И вот оно исчезло, но не было ни освобождения, ни покоя. Всё, что он чувствовал, — это полное, совершенное одиночество...

Он молча лежал на жёсткой кровати, оказавшейся всего лишь холстом, натянутым на тяжёлую сварную раму, прикованный за лодыжку к громоздкому каркасу, и смотрел в холодную, густую темноту, пытаясь понять, было ли это пыткой или счастьем, что они оставили камеру неосвещённой.

Часы, проведённые в одиночестве в непроницаемой, гнетущей тишине такой привычной тюрьмы, не оставили ничего, кроме собственных мыслей, и распахнули двери для многих вещей, которые Люк держал взаперти, пробудив клубящуюся массу чёрных воспоминаний, которые он так старался забыть. О Палпатине, о той камере, о бесконечных днях, сливавшихся в недели, а затем в месяцы, изолированных от всего реального и вынуждавших к мрачному, жестокому существованию, заполнявшему каждый час бодрствования и пронзавшему разбитое, беспокойное, одурманенное наркотиками оцепенение голодом, жаждой и постоянной, томительной болью.

Слова, угрозы и насмешки освещали эти воспоминания знакомым скрипучим голосом, полным бесстыдной угрозы. Холодные тонкие пальцы касались обожжённых, запёкшихся шрамов. Пожелтевшие зубы с бескровными губами нашёптывали обещания, прожигая воспалённую кожу. "Едва ты бросишь мне вызов, я покараю тебя. Это мой конёк, моё искусство, моё увлечение... моя слабость, которую я себе позволяю... ты покоришься, или я заставлю тебя покориться..."

Это было всё, о чём он мог думать. Всё, что он мог видеть. Всё, что он мог слышать в темноте. Старые воспоминания смешивались с этой новой реальностью и пропитывали каждую мысль на яву или во сне, пока Люк не принялся ходить босиком по крошечному пятачку у металлической койки, к которой он был прикован, — единственной части промёрзшей камеры, докуда он мог достать.

Где-то в глубине души он понимал, что должен найти способ пройти через это, найти способ преодолеть это и заново заставить работать свой мозг. Но, вытесняя все остальные мысли, оставляя его в замешательстве, сбивая с толку и путая мысли, к нему постоянно возвращались воспоминания о той безысходности... и, отдаваясь эхом в темноте, непрерывно шептал этот голос: "Чего ты боишься, джедай? Что ты видишь в темноте, когда приходят твои демоны?"

Звук собственного движения в темноте, то, как изогнутые стены круглой камеры ослабляют и приглушают звон цепи на его голой лодыжке, тушат и искажают дыхание в густой, непрекращающейся темноте... непрестанно вспыхивающие в памяти мгновения, порождённые привычностью камеры с изогнутым потолком. Палпатин, столь явственно представляющийся Люку, что мог бы пройтись рядом с ним, стоящий так близко, что Люк слышал его дыхание, когда он, ухмыляясь своим смертоносным оскалом, говорил, протягивая дрожащие пальцы к тому, что он так обожал и чему завидовал, цепляя открытые раны кривыми, обломанными ногтями: "Мы с тобой одной крови, ты и я... разве я не говорил тебе всегда, что мы... Мы одинаковы... это течёт в твоих жилах...⁽¹⁾"

Мара... она понятия не имела; никакого понятия.

"Проклятие твоего рода... оно течёт у тебя в крови."

* * *

Наконец, слишком устав, чтобы продолжать двигаться, он улёгся на холщовую койку, прекрасно зная, что они дождутся, когда он уснёт, и лишь тогда придут. Так было принято, так это работало.

Когда он лёг, резкая, колющая боль, заставила его дотянуться до основания черепа, где чуть в стороне от позвонка вздулась кожа над оставшимся шрамом. Молча он лежал на боку, лицом к стене, закрыв глаза словно во сне, и ждал... потому что всё было лучше, чем это. Всё было лучше, чем воспоминания, которые вызывала эта камера.

Ждать... перебирая в уме известные ему факты и проклиная собственное решение остаться на встрече с Леей, понимая, что что-то не чисто.

Он снова вспомнил её крепко сжатые руки, первые её вопросы: "Ты можешь читать мои мысли — конкретные мысли?"

Он уже чувствовал, что что-то не так, но позволил себе отмахнуться. Пропустил, потому что ему нужно было, чтобы эта встреча дала результат. Потому что он уже решил, что она будет последней. Либо они совершат какой-то прорыв, либо он откажется от этого плана и перейдёт к запасному, использовав эту встречу и давно уже посеянные им семена, чтобы расколоть Альянс на части. Вот он и остался — не смотря на то, что знал, что что-то поменялось. Он остался. Потому что хотел, чтобы всё получилось. Хотел настолько, что игнорировал все знаки. Люк негромко рассмеялся над собственной добровольной слепотой. Взгляд в прошлое был безжалостным учителем.

Его мысли вернулись к исаламири, изолировавшим его сейчас от Силы. От Палпатина он, конечно, знал об их существовании, хотя, по его сведениям, мало кому ещё это было известно. И всё же... Откуда-то Мадин знал достаточно, чтобы использовать их при захвате Люка, достаточно, чтобы держать их сейчас здесь. И эти сведения он где-то получил.

"Я не знаю," — шептала Лея, торопливо предупреждая, — "я не знаю, как они это делают."

Возможно, Риис передал эту информацию? Слил не только возможность добраться до Люка, но и способ запереть его, препараты для контроля над ним и единственный метод, которым можно изолировать и удержать его. Передал их, потому что хочет сместить Императора, которого посчитал слишком мягким... передал их человеку, который воспользовался ими, потому что считает нового Императора недостаточно мягким.

В этом даже было нечто забавное: Люк попал между молотом и наковальней. Во-первых, потому что был недогадлив и слишком снисходителен, полагаясь на тех, к кому прислушивался. И, во-вторых, потому что знал, что Риис — предатель, знал уже давно, и всё же оставил всё как есть, не желая рисковать потерей Нейтана, одного из своих последних действительно надёжных друзей, решив дождаться, когда Риис уличит себя, предприняв что-то серьёзное.

Он вновь посмеялся над своей непредусмотрительностью: бойтесь своих желаний.

* * *

Когда раздалось шипение герметичного шлюза, Люк всё ещё лежал на боку. Повернувшись на скрежет открывшихся двойных дверей, он всё же вздрогнул от внезапно включившегося яркого света.

Вошли двое с оружием наизготовку — новые лица. Никогда не оставляйте при заключённом одних и тех же людей. Никогда никому не позволяйте знакомиться с заключённым и обзаводиться привычками, которые он сможет использовать. Мадин всегда был хорош. Ещё двое внесли небольшой тяжёлый металлический стол. За ними, шумно волоча стул по грубому полу, шёл Мадин. Люк нахмурился, недоумевая, что происходит.

Стул был почти брошен в центр комнаты. Тем временем, первые два охранника подняли Люка на ноги, освободили привязь от рамы и, подтащив его, без надобности — он бы всё равно сел — заставили опуститься на стул. Тяжёлый стол подтащили к нему, к крюку в центре столешницы прикрепили короткую перекладину его наручников. Сделав всё, ни разу не встретившись с Люком взглядом, охранники отошли.

Всё ещё моргая от света Люк осмотрелся. Прежде чем дверь закрылась, в камеру вошли ещё два охранника, остановившиеся на этот раз у дальней стены. Установили штатив, на котором закрепили стандартный трёхлинзовый голо-регистратор, направив его на Люка. Всеми игнорируемый, он наблюдал за всплеском активности, гадая, станет ли это первым допросом и о чём вообще они будут спрашивать.

Наконец подошёл Мадин, остановившись только чтобы швырнуть на стол датапад с автосуфлёром.

— Прочти это вслух, — просто сказал он, уже отвернувшись.

Хмурясь от сомнений, Люк подался вперёд, едва дотянувшись кончиками пальцев до датапада, неловко подтащил его по столу и посмотрел на экран: "Я делаю это заявление, чтобы признаться в том, что в прошлом я добровольно и охотно работал над передачей секретной военной информации между противоборствующими сторонами, тем самым сознательно совершая..."

Люк отодвинул датапад:

— Ни за что.

Мадин развернулся от настраивающего голозапись человека, подошёл к столу, подхватил датапад, и с размаху врезал им Люку по лицу, так, что аж искры из глаз посыпались.

— Это не было просьбой, — прошипел он, с грохотом бросив датпад обратно.

Люк пощупал языком щеку изнутри, чувствуя, что прикусил её. Но всё равно стоял на своём:

— Сказав это, я признаюсь в шпионаже, — Мадин действительно думал, что он такой дурак? И в Альянсе, и в Империи это каралось одинаково — смертью.

— Дай-ка я облегчу тебе задачу, — сказал Мадин. Он вытащил из кобуры бластер и положил его на стол подальше от Люка, оставив рукоятку в ладони, а палец на спусковом крючке. Он снова взял датапад и тяжело плюхнул его на стол перед Люком. Когда тот взглянул на него, Мадин приставил бластер к голове Люка...

Резко щёлкнул снятый предохранитель, и Мадин с силой вдавил бластерный ствол в лоб Люка⁽²⁾.

Вдруг Люк внезапно вспомнил Императорский дворец, давно, когда ещё был жив Палпатин. Выздоравливавший тогда после покушения, он с взволнованной Марой стоял на открытом балконе своих покоев: "Мара, я выжил после взрыва четырёх бомб на расстоянии вытянутой руки. Как ты думаешь, какова вероятность того, что меня убьёт один выстрел из бластера?"

— Читай, — прорычал Мадин.

Люк, сжав зубы, напрягся... но не взглянул на датапад.

Мадин подался вперёд, слегка прижав ко лбу Люка едва заметно подрагивающий бластер:

— Лично я нажал бы на спуск прямо сейчас, но они хотят сделать всё правильно. Они хотят, что бы ты предстал перед судом. А раз так, мне нужно это признание... так что ты мне его дашь.

— Не думаю.

Генерал удивленно вскинул брови:

— Ты полагаешь, мне не наплевать, как я его получу?

Люк легонько кивнул, жёсткий ствол бластера дёрнулся вместе с ним:

— Видишь ли, Мадин, мне было любопытно, как быстро ты отбросишь политику Альянса. Признаюсь, даже я дал тебе больше двух дней.

— Палки и камни могут сломать мои кости, твои слова никогда не ранят меня⁽³⁾, — Мадин ухмыляясь процитировал старую песенку, — А давай попробуем? У тебя будут слова... у меня будут палки и камни, а может быть и несколько высокотехнологичных помощников. И поглядим, кто истечёт кровью первым.

— Смешно.

— Я не шучу. Прочти это.

Люк медленно, напряжённо вздохнул, от давления бластера звеня нервами лихорадочно метались мысли...

"Ты не должен бояться," — голос Палпатина, когда-то давно шептавший Люку в так похожей на эту камере, отдавался в ушах поверх стука сердца, — "ты не сможешь бояться. Я научу тебя ничего не бояться. Потому что я заставлю тебя в той или иной форме пережить все страхи и каждый из них... И выжить... Я возьму последний страх — саму смерть — и заставлю тебя смотреть ей в глаза, потому что в ней не останется больше тайны. Я буду толкать тебя к этой грани так часто, что она станет старым другом, вожделенным избавлением..."

Холодный ствол бластера проскользил по его коже, когда Люк поднял голову, чтобы заглянуть Мадину в глаза:

— Если бы ты собирался убить меня просто так, я уже был бы мёртв. Поэтому я повторю снова: я не буду это читать. Если из-за этого тебе хочется меня убить, тогда кончай болтать и жми на спуск.

Ограничители не позволили Люку свалиться от размашистого удара в висок, нанесённого Мадином обратной стороной ладони, усиленной тяжестью бластерной рукоятки. Люк медленно выпрямился, но Мадин тотчас схватил его за воротник выцветшего лётного комбинезона, и, встряхнув его, наклонился вплотную, приставив бластер к виску Люка.

— Ты знаешь, как это бывает. Я могу сделать это очень, очень неприятным для тебя... поверь мне, на самом деле я просто ищу повод сделать это. Думаю, я заслужил это право. Знаешь почему? Потому что ты перешёл мне дорогу. У тебя хватило наглости встать среди моих людей и заявить о своей верности. Ты влез в мои дела и выставил меня дураком, а мне это не нравится. Я не терплю этого. Ты сделал это личным.

Люк захохотал, действительно захохотал, хотя голова всё ещё раскалывалась от удара:

— И это всё? Я задел твое самолюбие? Ты — ничтожество, Мадин.

— Правда? Ну, тогда это ничтожество станет смертью Императора, потому что это закончится только одним: что бы ни случилось, ты умрёшь.

— Ты думаешь, я этого не знаю? Я лишь удивляюсь, что ты до сих пор не сделал этого. Но я знаю о тебе и кое-что ещё, Мадин. Ты — не просто ничтожный человек. У тебя узкое, ущербное видение. Убив меня, ты не уничтожишь Империю — она не остановится. Или ты уже знаешь это? В действительности всё дело только в том, чтобы причинить боль тому, кто сделал больно тебе... и ты обставил это для всех этих людей вокруг тебя, придал этому какое-то респектабельное оправдание.

— Оправдание, которое устранит единственное величайшее преимущество Империи и единственное, чего мы никогда не сможем получить. Никогда не захотим — ситх, чувствительный к Силе. Я видел, на что способны такие, как ты, если дать им возможность. Но уберите вас, и всё сведётся к равной борьбе... и я воспользуюсь этим шансом. Читай.

Люк вновь взглянул на датапад:

— Нет. Хочешь меня убить — убивай. Но я не дам тебе спрятаться ни за какими легкими оправданиями. Я не собираюсь облегчать твою нечистую совесть и не позволю тебе выйти из этого невиновным.

Не сводя с Люка прицела, Мадин внимательно изучал его:

— В определённом смысле, я бы хотел, что бы ты предстал перед судом — посмотреть, какая правда выплывет наружу. Ты, ты — наихудшая разновидность агента. Сколько имперских солдат погибло на борту первой Звезды Смерти? Ты убил своих, чтобы сохранить прикрытие.

Слабая улыбка дрогнула на губах Люка в ответ на искажение правды Мадином:

— Это хорошо... Очень разумно.

Ствол бластера ещё сильнее прижался к его виску, ситуация уже выходила из-под контроля... контроля...

И вновь эти резкие, вкрадчивые нотки шепчущего голоса: "Обрети контроль, джедай. Используй всех, кто тебя окружает: любого, каждого, всегда, несмотря ни на что. Приведи всё в соответствие со своим замыслом. Потому что, если ты не сделаешь этого, то это непременно сделают другие. А что предпочтёшь ты?"

Обрети контроль. Действуй, иначе ты будешь вынужден лишь реагировать. Прекрати отвечать на его вопросы и обрати их против него:

— Похоже на кого-то из твоих знакомых? Как долго ты передавал информацию повстанцам, оставаясь при этом в звании Имперского Генерала? Или ты думаешь, что из-за твоих действий не погиб ни один человек? Тех, кого ты хорошо знал, тех, с кем ты сражался и жил рядом...

Лёгкое движение пальца Мадина на спусковом крючке на мгновение заставило Люка замолчать, и это ещё больше его разозлило. Наклонившись под давлением бластера у затылка, он сглотнул тёплую, рыжеватую кровь во рту и медленно выдохнул: либо покончи с этим, либо бери контроль.

— Сколько Повстанцев ты убил, когда служил Императору, Мадин? Ты был очень известным штабным офицером. Сколько стратегий ты разработал, сколько кампаний провёл в угоду Палпатину? Ты был так самодоволен, что назвал их своим именем. Как ты думаешь, пытаясь остановить мирные переговоры, скольких с обеих сторон ты обречёшь на гибель? Я всегда боролся за одно и то же, Мадин. И мне не в чем оправдываться перед тобой. Потому что, без разницы, на чей стороне я был — Повстанцев или Имперцев — я боролся и всегда буду бороться за одно и то же. Ты,.. — Люк покачал головой, — думаю, ты сам не знаешь, за что ты сражаешься, не так ли... Мне кажется, тебя это вообще не волнует.

— Я борюсь за свободу.

— Ха, — коротко и невесело усмехнулся Люк, легонько постучав по датападу связанными руками, — твоя свобода, твой путь... где никто, кого ты лично не одобряешь, не имеет никаких прав.

— Ты ни на что не имеешь права — ты отказался от этих прав, когда стал Императором.

— Почему? Потому что ты не согласен, Мадин? Это твой прекрасный новый порядок, не так ли? Этот человек имеет право на справедливость, потому что я так говорю, а тот — нет, потому что лично мне он не нравится. Как по мне, звучит подозрительно похоже на диктатуру, — Люк обращался одновременно и к охранникам, стоявшим в молчаливом внимании около камеры, и к Мадину, подбрасывая им вопросы, потому что если хоть один из них прислушается и начнёт сомневаться в действиях Мадина...

Мадин стукнул кулаком по столу:

— Альянс повстанцев…

— Альянс повстанцев хочет отдать меня под суд, ты сам это сказал, Мадин. Я не вижу здесь присяжных, а ты? И я крайне сомневаюсь, что они согласятся на такого рода признание. Что означает — ты действуешь без их санкции, не так ли... не так ли?

— Может быть, их просто не волнует, как...

— Побереги воздух, Мадин. У тебя здесь своё маленькое шоу, со своей маленькой труппой. Твоя собственная маленькая империя, — и вновь Люк обращался к аудитории, стоявшей около камеры, желая, чтобы они знали, что Мадин действует самовольно, и что всех их он тянет за собой.

Мадин выпрямился. Отведённый на несколько дюймов бластер остался нацелен Люку в лицо. Он заставил себя посмотреть мимо него, чтобы взглянуть в опасно прищуренные глаза спровоцированного генерала:

— На твоём месте я был бы очень осторожен. Потому что, если бы я устраивал собственное шоу, уж поверь мне, ты оказался бы лишним.

— Ну тогда жми на спуск, — проворчал Люк, — давай, Мадин. Я знаю, ты делал это в имперских допросных с несчётными пленными повстанцами...

Мадин слегка выпятил подбородок, и его взгляд наполнился пониманием, что делает Люк. Он осознал, что Люк издевается над ним на глазах у его собственных людей:

— Ты ничего такого не знаешь.

— О, я читал расшифровки, — кивнув, ответил Люк, — я всё знаю о твоей мелкой грязной карьере. Должно быть, это непросто — быть сейчас здесь, с теми, кого ты столько лет пытался уничтожить. Все эти правила мешают тебе работать, не так ли? А может, и нет... может, именно так ты проворачиваешь все свои махинации. Твои правила, твои методы, а все остальные закрывают глаза. Я уверен, ты говоришь им, что это необходимое зло; что т...

Мадин обрушил зубодробительный удар бластерным прикладом в лицо, которым на несколько секунд оглушил Люка. Подняв голову, Люк почувствовал, как из нижней губы по подбородку течёт тёплая жидкость, как удушливой струёй кровь потекла из носа, и понял, что выиграл этот раунд. Потому что, либо Мадин снимет запись признания явно только что избитого человека, либо ему придётся подождать... так что Люк получил отсрочку на день.

* * *

Мара вернулась на Корускант через три дня после похищения Люка. На главной посадочной площадке на крыше Монолита Дворца её встретил почётный караул по полному протоколу, как будто возвращался сам Император. Всего через день после поимки Люка по требованию генерала Арко и адмирала Джосса были вскрыты документы, определяющие порядок престолонаследия. Вопреки опасениям Мары руководство Империи Люка стремилось сохранить стабильность и как можно скорее прояснить линию наследования. Уже на "Патриоте", всё ещё не отошедшая от случившегося, она сознательно не участвовала в процедуре оглашения документа, организованной генералом Рейссом, адмиралом Джоссом и коммандером Клемом, обеспечивших присутствие ещё трёх необходимых для этого специально уполномоченных лиц.

В ту же ночь она была приведена к присяге. Своим первым распоряжением в качестве Регента она ограничила доступ к информации о похищении Императора минимальным кругом лиц. Незавидная обязанность сообщить о случившемся Императрице на Корусканте выпала начальнику разведки генералу Арко.

Как бы она не относилась к Д'Арке, Маре даже в голову не приходило, что реакцией на законный переход власти может стать хоть малейшая попытка раскола. Однако, в отсутствии жёстко контролировавшего и удерживавшего всех вместе Императора, генерал Арко стремился предотвратить любой потенциальный конфликт между Королевскими Домами и военными, а также старался подчеркнуть решимость действующего режима безоговорочно и в точности следовать намерениям Императора.

Наконец Мара поняла, почему Люк считал Д'Арку столь важной для сохранения стабильности. Она оказалась модератором, способным сдерживать разветвлённые и чрезвычайно влиятельные Королевские Дома, что стало удачным решением давней проблемы, над которой бился даже Палпатин. Действительно, признала Мара, дальновидное привлечение и утверждение Люком Д'Арки обеспечило Королевским Домам требуемые ими признание и представительство и, в результате, гарантировало их постоянное подчинение. Сейчас, когда ей пришлось взглянуть на картину в целом, она оценила гениальность стратегии, найдя лишь один маленький недостаток... Преданность Кирии может быть абсолютной, но только Люку, а не Маре.

Чем именно это обернётся, ей только предстоит выяснить, размышляла Мара. Ещё одно дело, с которым придётся разбираться, в то время, когда разделение внимания может лишить её всего.

Выход из лямбда-шаттла и проход между стройными рядами имперских солдат стал, на сегодняшний день, самым пугающим, подавляющим и просто жутким моментом в жизни Мары... Однако, пока она в одиночестве шла, всё меркло по сравнению с гораздо более глубоким страхом, что Люк потерян навсегда.

Встречающие дворцовые чины и сановники, склонившиеся в знак признания своего нового Регента, выглядели почти так же смущённо, как и Мара. Она подумала, что ей, возможно, следовало бы надеть что-то более подобающее, чем её привычная форма, но на тот момент она не имела ни малейшего представления о том, что от неё ожидают. Она подумала о Люке, попытавшись вспомнить хоть один костюм, который он носил, но лишь смутно представила тёмную, мрачную одежду. Вместо этого в памяти всплыла ночь, когда было объявлено о его браке с Д'Аркой, как она нашла Люка на балконе пышного бального зала, как он выглядел в коротком приталенном пиджаке безупречно сшитого костюма из чёрной саржи. Как он обнимал её, как они танцевали укрытые тёплой ночью. Она вспомнила слабый блеск едва заметных чёрных камней ордена Имперской Звезды возле его воротника, и невольно потянулась к шее от непреодолимого желания прикоснуться к этой вещице, которую она так связывала с ним, взять её в руки, оставить при себе.

Чувствуя себя неловко перед безупречными парадными шеренгами штурмовиков, она ощутила, как вновь заслезились её глаза, и с трудом поборола желание вытереть их. Тысячи раз она совершенно комфортно проделывала этот путь в трёх шагах позади Люка, но сейчас на неё, а не на него оказались устремлены все взгляды, все ожидания... это пугало и ошеломляло. Не это ли чувствовал Люк всякий раз при виде стройных рядов официального почётного караула? Неужели из-за этого он так не любил эти церемонии? К моменту своего прихода к власти Люк уже привык играть в явные и скрытые политические игры, которые требовались его положением, но никогда он не был особенно расположен к подобным публичным церемониям. Мара всегда принимала это за некий остаток личной застенчивости Люка. Но сейчас ей самой пришлось предстать перед тем же спектаклем, высоко держа голову перед множеством любопытных глаз, и проходя вдоль почётного караула она чувствовала, будто её гонят сквозь строй⁽⁴⁾, а не возвращают во Дворец.

Она оглянулась в поисках моральной поддержки, которую мог бы оказать Халлин, но его нигде не было видно. В тот же день, когда всё случилось, и Рииса уже в наручниках доставили на борт "Эклиптики", он удалился в свою каюту. С тех пор Мара не видела и не слышала его, хотя знала, что он перешёл на "Патриот". Будучи той, кто обвинил Рииса и потерял Люка, Мара не хотела давить на него или как-то оспаривать его решение, но всего через два дня его молчания она удивлялась тому, как остро ей не хватает его присутствия.

День прошёл как в тумане в переназначении протоколов безопасности, сопоставлении данных и организации встреч с постоянно увеличивающимся командным составом, чтобы определить единый план действий. У Мары сложилось отчётливое впечатление, что пытаясь найти Люка, они не просто ищут иголку в стоге сена, а делают это с помощью огромного джаггернаута, которым были имперские вооруженные силы... что сродни попытке найти эту иголку с помощью зерноуборочного комбайна. К вечеру, несмотря на непрерывные совещания в течение дня, у Мары уже чесались руки отодрать 701-й от джаггернаута, разделить его на небольшие группы и выйти с ними на понятную ей арену в масштабе, с которым она лично могла справиться. Всё продвигалось мучительно медленно, так что, хотя у них и были невероятные резервы кораблей, живой силы и оборудования, чтобы использовать их в сложившейся ситуации, перераспределение заняло бы драгоценные дни, даже если бы у них было верное направление, куда нацелить всю эту концентрированную огневую мощь.

И вот к вечеру своего первого дня на Корусканте и третьего без Люка, она сидела за столом в личном кабинете Люка, лелея своё разочарование, смотрела в сгущающиеся сумерки и считала уходящие секунды. Мара начала понимать, почему Люк, когда хотел сделать что-то быстро и тихо, предпочитал обращаться к таким, как Тэллон Каррде. Она уже испытывала искушение сделать то же самое. На самом деле, если бы у неё был способ связаться с ними, она, наверное, уже сделала бы это.

Чтобы уединиться, она заперлась в кабинете, уже ощущая навязчивое чувство клаустрофобии из-за следовавших за ней повсюду телохранителей Клема, неважно насколько незаметных. Как никогда раньше она поняла, как это может раздражать. В тишине комнаты на её губах промелькнул едва заметный намек на улыбку — Люк всегда язвительно отзывался о старой императорской гвардии как о своей "красной тени", преследующей его повсюду, куда бы он ни пошёл. Мара, находившаяся обычно по другую сторону этого уравнения, во всех обсуждениях вопросов безопасности всегда становилась на сторону Клема, но не прошло и дня, как появилось искушение попытаться сбежать от собственной охраны.

Она всегда уважала Дворец и власть, им предоставляемую, образ жизни, который Палпатин считал высшей целью, поставив его для Люка превыше всего. Но сейчас, здесь, без него, всё это казалось пустым фарсом. Бессмысленная, бесконечная игра ходов и контрходов, тяжесть Галактики на её плечах... было ли так с Люком? С этим ли он жил последние два года, когда она была полностью уверена, что он наконец-то достиг всего, чего был достоин.

Мара с совершенной, пронизанной Силой ясностью вспомнила момент их общего озарения... вспомнила ощущение неуклонного натиска, усилившего её восприятие его в тот момент, в то мимолетное мгновение, когда она ощутила, как с могучей, несокрушимой силой вращается Галактика. Вспомнила это давление, неумолимый скрежет — сталью по стали и костью по кости...

Всё, чего она хотела для него... Теперь, сидя в одиночестве в его кабинете за столом из дерева с красным покрытием, за которым так часто до глубокой ночи работал Люк, все эти нагрузки и требования, страх сделать хоть один неверный шаг, заставляющие Мару дважды обдумывать каждое своё решение, она задавалась вопросом... а не были ли те прежние ценности ложными? Были ли они вообще её ценностями, или это просто похмелье другой жизни? Жизни, казавшейся сейчас бледной и бессмысленной по сравнению с реальным страхом лишиться того, что для неё действительно важно. Она медленно покачала головой, прикрыв рот рукой, и вновь ощутила, как чёрное отчаяние страха сдавливает грудь, затрудняя дыхание, вызывая головокружение, тошноту и полную опустошённость.

В полупрозрачном сиянии виртуального экрана перед ней отображался извлечённый из личной информационной системы Люка заблокированный прошлогодний файл под названием "Экстраполяция перемещений периферийного флота". Она прошла уже все процедуры идентификации: ДНК, биометрию и пин-коды, ей осталось всего лишь ввести последний пароль — "Изумрудные глаза". Пароль для документа, оставленного исключительно для Мары. Это был план Люка, его конечная цель, его последняя задача для Империи, для изменения будущего которой он уже отдал так много. Всё, что ей оставалось сделать, — это открыть его и прочитать. Но она не могла... Почему-то... открыть, как он просил, файл, да даже подумать об этом, казалось признанием провала. Что он уже ушёл. Что дальше она должна жить без него...

Всё ещё пытаясь найти какой-нибудь выход, Мара наткнулась взглядом на плавные органичные изгибы небольшого тускло-серебристого голопроектора. Узнав его, она улыбнулась, удивляясь, как давно он лежит на столе Люка... и всё же она ни разу не видела, чтобы он включал его, даже не представляла, что в нём записано.

У него было мало личных вещей. Мара всегда задавалась вопросом, не потому ли, что в глубине души он никогда не хотел пускать здесь корни, никогда не хотел верить, что останется.

Она взяла в руки знакомую вещь, изучая её, гадая, почему она здесь, что дало ей это редчайшее право — место в жизни Люка. Голопроектор определённо был винтажным — изящные изгибы и плавные линии говорили о позднереспубликанском стиле, а может быть, и о дореформенном. Однако, дорогая, элегантная, изысканная вещь. Мара повертела его в руках: гравировка на изгибах местами истерлась от прикосновений, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы найти скрытую кнопку активации.

Вспыхнуло изображение совсем маленькое — не выше её ладони, полупрозрачное, но всё же яркое, живое. Женщина, пожалуй, даже моложе Мары, с копной тёмных локонов, уложенных в сложную причёску явно той же эпохи. Снятая на портативную камеру картинка слегка дрожала.

— Не надо... Эни, не надо, я ужасно выгляжу.

— Ты выглядишь великолепно.

— Я растолстела.

— Ты светишься.

— Прекрати.

— Но я возьму это с собой во Внешнее кольцо. Возьму тебя с собой. Буду повсюду носить тебя в кармане.

— Правда? Тогда возьми. Я люблю тебя, Эни. И всегда буду любить.

Слабо улыбнувшись Мара приподняла старый голопроектор, чтобы рассмотреть последнее изображение неизвестной женщины, чьё обрамлённое гривой тёмных локонов искреннее лицо навечно застыло. Кто она, гадала Мара, была ли она кем-то из юности самого Люка, и если да, то кем? И кто такой Эни? Неизвестная женщина была очень хорошо одета — непохоже, что эта женщина из его детства на Татуине или его тётя Беру Ларс. Откуда вообще Люк это взял? Она никак не могла поверить, что никогда не спрашивала его об этом, что так часто видела этот голопроектор и даже не подумала выяснить, считая само собой разумеющимся, что у неё целая вечность, чтобы спросить его...

Когда изображение погасло, Мара аккуратно положила голопроектор на место. Её взгляд вернулся к более практичному, ярко светившемуся в тёмной комнате виртуальному экрану, который вновь стал единственным источником света, и притом нежеланным.

Она не могла этого сделать. Не могла открыть документ. Для управления Империей он не имел значения⁽⁵⁾. Бесконечные бюрократические структуры и административные уровни, столь кропотливо созданные Люком, могли спокойно функционировать в течение месяца или около того, затягивая и откладывая принятие важных решений, придерживаясь отработанных шаблонов... но сколько времени прошло?

Что если это было…

Нет, она не могла этого сделать; не могла ходить по комнатам Люка, сидеть за его столом и организовывать флот для его поисков, пока она была здесь. Она не могла оставаться здесь. С болезненной остротой Мара сама ощутила то, что заставляло её так часто просить Люка умерить его стремление активно участвовать в осуществлении того, что его глубоко волновало. Разрывающее самую суть её существа желание прямо сейчас быть там, в поле с войсками, похожее на попытку встать в глаз смерча. Она не могла находиться здесь, когда нужно было что-то делать, просто не могла.

Она просидела там ещё где-то час, мучаясь отвратительным, болезненным беспокойством... потому что она не могла открыть этот документ... Не могла. Мара вытерла глаза, выпрямилась. Это были планы Люка, и она, ситх её побери, заставит его вернуться сюда, чтобы он сам их осуществил. Ей было всё равно — всё равно, что он написал, потому что она верила в правильность его действий... больше, чем Палпатину, признала Мара, больше, чем она когда-либо верила Палпатину. И если сейчас она откроет этот документ, это будет равносильно прощанию с Люком, признанию поражения. А она совершенно не собиралась этого делать. Ни сейчас, ни когда-нибудь ещё.

Поднявшись, Мара вышла из комнаты и в сопровождении своей красной тени, остаток ночи бродила по пустым залам Дворца, сопротивляясь желанию, подобно Люку, вернуться в заброшенные, пыльные покои Палпатина, чтобы выплеснуть пустующим комнатам своё отчаяние и упрёки.

* * *

Мара встретила утро, снова сидя за широким письменным столом в личном кабинете Люка. Она не знала, почему возвращается сюда, но помнила, что именно в этой комнате он часами сидел и закрыв глаза сосредоточенно молчал, опёршись локтями на стол и спрятав лицо в ладонях.

В приёмной уже ожидали несколько десятков старших офицеров, а на датападе Люка накопилось пятьсот двадцать девять вопросов, отмеченных как требующие его личного внимания. Пока Мара связалась с кабинетом Императора и убедилась, что система контролируется и управляется, пришло ещё девятнадцать — никто за пределами внутреннего круга даже не знал, что Люка на месте нет. Не то что бы с этими вопросами нельзя было разобраться — созданные Люком государственные структуры могли справиться с этим в короткий срок. Просто именно сейчас Мара внутренне была не готова это делать.

Лёгкий стук в дверь заставил её поднять глаза — вошёл Турис, нервничающий так, что Мара чувствовала это даже на таком расстоянии.

— Вы просили сообщить о прибытии генерала Рейсса, мэм... и... Императрица здесь. Я проводил её в Мраморный зал.

Мраморный зал, как само собой разумеющееся. Люк давно уже приучил адъютантов и секретариат следовать негласному правилу, согласно которому обычных посетителей проводили в большую, внушительную приёмную, а личных друзей — в меньшую, но более нарядную Белую гостиную. Тех, кому могло потребоваться... особое внимание, провожали в Мраморный зал, подальше от всех остальных. Сегодня Маре, всегда находившей крайне забавной эту негласную классификацию посетителей, захотелось схватиться за голову.

— Спасибо, скоро буду. Не хотелось бы заставлять её ждать, не так ли?

Не понявший, шутка это была или нет, Турис поклонился и вышел, а Мара со вздохом посмотрела на настольную консоль. Наконец, она набрала номер контакта и долго ждала... Не получив ответа, она связалась с дежурным офицером безопасности.

— Да, мэм?

— Не могли бы вы сообщить мне, где находится Нейтан Халлин?

Последовала пауза, пока сотрудник пробивал информацию по системе:

— По моим данным, он в своей квартире, мэм.

— Активируй его комм и соедини меня с ним.

— Есть, мэм.

На установленном на столе Люка голокомме изображение охранника сменилось на всё ещё тёмную из-за включенных фильтров приватности квартиру Нейтана. Мара нахмурилась:

— Нейтан... Нейтан, я знаю, что ты там, ответь мне... Нейтан? ... Ты действительно хочешь заставить меня спуститься к тебе?

Приглушённая тень пересекла комнату, и Нейтан осторожно сел в зоне видимости голообъектива, опёрся локтями на стол и сцепил руки. С окружёнными чёрными тенями глазами он, казалось, за последние дни спал не больше чем Мара. На нём были те же вещи, что и на "Затмении", его обычно безупречная одежда выглядела растрёпанной и мятой, рубашка на шее расстегнулась.

— Мара.

— Нейтан… какого хатта ты делаешь?

— Действительно... очень мало, — его мрачный, несчастный голос был слабым и приглушённым.

— Кроме как сидеть в унынии?

— Ну... мне есть над чем поразмыслить, даже ты должна это признать.

— А мне нет?

— Вряд ли это твоя вина.

— Хочешь сказать, что твоя?

Нейтан тихо покачал головой:

— Вез говорил мне... так часто, он говорил, что реформ слишком много, что Империя сбивается с пути... но я пропускал это мимо ушей. На самом деле, мне даже в голову не приходило поступить иначе. Это был Вез, понимаешь... это был Вез. Я безгранично верил ему.

— Все мы, Нейтан. Он лгал нам всем.

— Не то чтобы он мне лгал... и я этого не замечал. Я правда не видел.

Мара смутилась, услышав глубокую тоску в его растерянном голосе:

— Как-то ты сказал мне, что в некоторых вещах мы все слепы.

Нейтан горько рассмеялся:

— Да, я сказал так... потому что хотел защитить Люка. Видимо, я смотрел совсем не туда.

— Нейтан, у меня нет на это времени. У меня нет времени на твои терзания, когда я сама виновата. Это я была с ним тогда. Это я должна была вытащить его оттуда.

— Во-первых, ты не должна была оказаться в той ситуации. Из-за меня.

— Из-за Рииса.

Казалось, Нейтан не слышал:

— Ты же знаешь, что именно я изначально убедил Люка принять Веза, не так ли? Я сказал, что он... Я сказал, что у него доброе сердце. Я сказал, что ему можно доверять.

— Нейтан, Люк уже знал. Он знал, что делает Вез. Он знал это уже давно. Он решил подождать. Позволить Везу остаться.

— Почему он… о ситх!

Мара нахмурилась:

— Что?

— Пожалуйста, скажи, что это не из-за меня?

Мара судорожно сглотнула — до сих пор эта мысль даже не приходила ей в голову:

— Я не...

— О нет,.. — он схватился за свою безутешную голову, — может ли стать ещё хуже!

— Хуже, чем что? Хуже, чем потеря Люка? Или хуже, чем бездействовать, потому что ты слишком поглощён своими терзаниями, чтобы оторвать задницу и сделать то, что Люк ждёт от тебя? Хочешь знать, кому Люк доверял? Тебе, Нейтан. Всегда тебе... больше, чем мне, и уж точно больше, чем Риису. И будь я проклята, если позволю тебе сейчас это просрать, тупо сидя здесь и упиваясь страданиями.

— Мара, прошло уже три дня, а известий нет. Ты знаешь, что все думают... что Люк уже...

Он не мог заставить себя произнести это, и Мара явно не собиралась этого ему позволить:

— Послушай меня. Теперь ты послушай меня. Люк вернётся. Он непременно вернётся, а мы с тобой сделаем всё, что в наших силах, чтобы это произошло. Ты понял меня?

Нейтан всё ещё мотал головой.

— Нейтан, ты не можешь сидеть там вечно. Ты бы не сделал этого, если бы Люк попросил. Ты бы помог ему.

— Мара... чем я могу быть полезен?

— Полезен? Прямо сейчас у меня в приёмной около двадцати высокопоставленных чиновников, ожидающих возможности сказать мне, что, какого бы хатта они ни придумали, — это самое важное из имеющихся дел. У меня в кабинете сидит Арко, чтобы сообщить, что важно на самом деле. У меня адмирал Джосс, выделивший более ста шестидесяти кораблей, дожидается указаний откуда им начинать поиски. У меня генерал Рейсс, жаждущий знать, какие из этих кораблей следует усилить войсками. У меня горящий от нетерпения 701-й... а в Мраморном зале меня ждёт Кирия Д'Арка... и, честно говоря, я понятия не имею, что ей сказать. Но я знаю одно: ты мне нужен. Мне нужен человек, на которого я могу положиться. Единственный человек, которому я могу доверять.

Качнув головой Нейтан, со слабым вздохом сказал:

— Тебе не требуется моя помощь, Мара. Ты никогда в ней не нуждалась.

Не в силах признать свою слабость Мара замешкалась на секунду, но вид Нейтана, такого же потерянного и несчастного, как и она сама, заставил её говорить:

— Нейтан... Я не могу сделать это одна, понимаешь? Ты доволен? Я не могу сделать это в одиночку. А ты — единственный человек, который знает, через какую сарлачью задницу я сейчас прохожу. Поэтому у тебя есть десять минут, чтобы привести себя в порядок, переодеться и подняться сюда, или же, клянусь, я сама спущусь за тобой.

* * *

Остановившись у дверей Мраморного зала, Мара посмотрела на сгорбленную, осунувшуюся фигуру Нейтана рядом с собой. Невысокий и миниатюрный в лучшие времена сегодня он выглядел как ходячая развалина, но хотя бы пришёл.

— Ладно, как наши дела? — тихо спросила Мара.

— Как пуду. Как у тебя?

— Думаю, меня сейчас стошнит.

Нейтан сжав губы, кивнул:

— Что ж, по крайней мере, мы выступаем единым фронтом.

Мара выпрямилась, закусив губу:

— Хатт, мы перед ней.

* * *

Кирия Д'Арка обернулась, как только они вошли в зал. На секунду Мара поддалась безотчетному страху, что Нейтан просто останется стоять за дверью, оставив её одну. Но взгляд Д'Арки метнулся в сторону, она растерянно нахмурилась, и Мара поняла, что у неё есть поддержка.

Прошло довольно много времени, прежде чем Д'Арка нерешительно поклонилась. Тихо прошуршало расправляющимися элегантными складками её богатое алое платье. Она была абсолютно идеальной Императрицей — с высоко поднятой головой, со всем изяществом и выдержкой, на которую только была способна, со слегка излишне поджатыми губами, быстро моргающими влажными глазами... Она безукоризненно играла роль пострадавшей стороны, расстроенной супруги, которая слишком горда, чтобы показать хоть малейшую трещинку на этом фарфоровом фасаде.

Одетая в форменные тёмные брюки и приталенный пиджак, с небрежно стянутыми на затылке в тугую косу волосами, Мара казалась себе мрачной, неуклюжей и раздражённой. Но в голове у неё продолжала вертеться мысль, которую в ожидании этой встречи она твердила себе с момента возвращения во Дворец, когда в тот последний день на борту "Осы" Люк говорил о предательстве Риса: "Кирия сказала, что он фактически принял сделанное ею прямо предложение".

А значит, Д'Арка уже сообщила об этом Люку. Потому что он не говорил: я, мол, знаю, что Риис ходил к Кирии. Он просто произнёс: "Кирия сказала...".

Кирия сказала…

Люк доверял ей. Он всегда ей доверял. И сейчас Маре этого должно быть достаточно. Не в силах заставить себя открыть оставленный им для неё документ, Мара изо всех сил старалась взять на вооружение всё, что помнила о действиях Люка на посту Императора. В любой ситуации задавая себе два жизненно важных вопроса: "Что бы сделал Люк? Что бы он хотел, чтобы я сделала сейчас?". И как бы она ни пыталась убедить себя, что на самом деле Люк хотел бы, что бы она треснула миниатюрную старлетку по носу и вышвырнула её из дворца, она знала, что на самом деле Люк верил, что она ему нужна, что ему нужно её сотрудничество, чтобы держать в узде Королевские Дома. Он был совершенно уверен в этом. И если Люк Скайуокер, со всеми его интригами и махинациями, нуждался в ней, то Мара Джейд точно нуждалась. Она всего лишь не хотела её видеть.

Но поскольку она намерена к возвращению Люка обеспечить порядок в его доме, изгнание императрицы из дворца может оказаться не таким уж благоразумный шагом, как хотелось бы Маре. И ещё, в тот вечер, когда они вдвоём стояли в тени на балконе бального зала, а за их спинами шумно бушевало празднование предстоящей свадьбы, к которой ни один из них не чувствовал себя причастным, она обещала, причём добровольно: "Я спрошу тебя в первый и последний раз, а потом больше никогда не буду упоминать об этом", — сказала она о необходимости для него привлечения Кирии. Он согласился — она была нужна ему, нужна как пропуск в Королевские Дома, чтобы стабилизировать будущую Империю.

Вот и всё. Здесь он или нет, Мара дала Люку обещание и, разумеется, сдержит его — Кирия Д'Арка останется.

Но это ни на секунду не означает, что она должна ей нравиться, размышляла Мара, коротко кивнув:

— Ваше превосходительство.

— Госпожа регент.

Тишина... Мара почуяла позади себя нервное шебуршание Нейтана и нарушила её скорее из уважения к нему, чем к Д'Арке:

— Не сомневаюсь, что Вам известно, о том, что в случае своего отсутствия Люк доверил правление Империей мне...

— Мне прекрасно известны соответствующие документы, комман... госпожа Регент. Я крайне внимательно изучила их.

— Не сомневаюсь.

Собравшись с духом Д'Арка твёрдо заявила:

— Я не сдамся без боя.

— Что?

— Без борьбы я не уйду. Прав оставаться здесь у меня не меньше, чем у Вас.

Сама не готовая уступить, Мара нахмурилась:

— Прошу прощения, Ваше Превосходительство, но Вы будете делать то, что Вам предписано.

Д'Арка слегка вдёрнула подбородок:

— Нет, сударыня, не стану. Я буду делать то, чего требует мой долг, в частности — находиться здесь. У меня столько же прав оставаться здесь, сколько и у Вас, и столько же прав вкладывать свою поддержку, силу воли и усилия в обеспечение безопасного возвращения Императора. Уверяю Вас, в глазах народа это весит больше, чем любой безымянный телохранитель. Если Вам кажется, что можете заставить меня уйти, что ж — попробуйте. Можете быть Вы — Регент, но я — Императрица. Как Вы думаете, кого поддержит народ? Кого, по-вашему, поддержат Королевские Дома?

— Это измена.

— Поэтому я предлагаю Вам выполнять свои обязанности в качестве исполняющего обязанности главы государства и принять меры, чтобы разрядить обстановку до того, как она взорвётся. Вы — Регент, коммандер Джейд, не Император и не Императрица. Помните об этом. Вы — хранитель Императорской династии, не более того. Ваша задача — обеспечить её стабильность до возвращения Императора... и сделать всё, что в Ваших силах, чтобы обеспечить это возвращение.

Мара сверкнула глазами:

— И Вы полагаете, что я этого не сделаю?

— Напротив, я полностью верю в Вашу готовность выполнить свой долг. В противном случае Император не выбрал бы Вас. Но помните, я тоже выбрана Императором, и это не случайно. У меня есть определенное место, у меня есть ценность и предназначение, и, уверяю Вас, я очень, очень способна. И я не позволю сорвать исполнение моего долга.

— И в чём именно заключается этот самопорученный долг, Ваше Превосходительство?

— В том же, в чём и всегда, госпожа Регент. В соответствии с замыслом Императора продолжать укреплять и поддерживать Империю, до и после того, как он вернётся. С этой целью, поскольку так пожелал Император, я поддержу Вас, госпожа Регент... но я не подчинюсь ни одному Вашему приказу, который, по моему мнению, будет противоречить принципам правления Императора. И я сочту своим важнейшим долгом обеспечение исполнения Вами Вашего долга с таким же усердием. А безопасное возвращение Императора, несомненно, является Вашей главной целью.

Мара нахмурилась, сомневаясь, было ли это реальным беспокойством... или она просто защищала свое положение Императрицы?

— Ваше превосходительство, быть может, тогда Вы удалитесь и позволите мне делать свою работу?

Изображая непреклонную решимость Д'Арка настаивала на своём:

— Госпожа Регент, быть может, Вы сообщите мне, чего конкретно удалось достичь в этом деле?

— В последнем известном местонахождении Императора находится более сорока линейных кораблей, производящих триангуляцию возможных маршрутов и передающих соответствующие координаты прибывающим судам, задача которых — проверить или исключить каждый из возможных вариантов. В общей сложности, для выполнения единственной задачи — найти корабль, на котором был похищен Император, задействовано более пятисот кораблей. Данные разведки обобщаются ежеминутно. Четыре раза в день мы проводим общие совещания командного состава⁽⁶⁾, чтобы согласовать нашу стратегию. Для преодоления кризиса привлечено более половины вооруженных сил.

— Понятно... Таким образом, Вы говорите, что не знаете, где он, госпожа Регент, — сказала Д'Арка, — хотелось бы знать, что именно в связи с этим Вы собираетесь предпринять.

— Кроме того, что я зря трачу здесь время, я полагаю? — прищурилась Мара, — по сути, на данный момент мы не знаем даже, находится ли Император на борту использованного при похищении фрахтовика. И пусть это так, но это конкретное судно — грузовик VI класса. На сегодняшний день Кореллианской инженерной корпорацией произведено более семисот тысяч судов данного типа. Сейчас нами привлечены силы на местном, планетарном и системном уровнях, чтобы отследить и установить местонахождение на момент похищения каждого грузового корабля этого типа. Чтобы сузить круг поиска, мы используем имеющиеся записи с камер наблюдения и разведданные, полученные со станции Квенн. В настоящее время на каждой планете или локации, где бы они ни находились, заблокированы все известные нам грузовые суда VI класса. Из перечня списанных судов мы исключили только те, что были зарегистрированы как разобранные лицензированными утилизаторами. Мы выявили фрахтовики, принадлежащие существующим группам контрабандистов, и заручились помощью "Чёрного солнца" в отслеживании и исключении их из расследования. В итоге нам остаётся разыскать и отследить чуть менее ста тысяч судов. Это только одно из почти пятидесяти отдельных направлений расследования, ведущихся в настоящее время.

Мара сделала паузу:

— Возможно, Вы пожелаете посещать будущие совещания командного состава, избавив меня от необходимости повторяться, часами рассказывая о многочисленных операциях. Уверена, Вы первая согласитесь с тем, что у меня есть дела поважнее.

— Как я поняла, кого-то арестовали?

— Некто помещён в Имперскую тюрьму, — смысла блефовать не было, когда Д'Арка и так всё прекрасно знала.

— Они содержатся здесь?

Мара кивнула, почувствовав неловкое шевеление Нейтана позади неё:

— У разведки.

Императрица прищурилась:

— Только один человек?

Мара замялась. Если Д'Арка действительно сообщила Люку о Риисе, то был единственный простой способ проверить это — предложить сейчас частичный ответ и посмотреть, не расскажет ли Д'Арка остальное... Когда она вдохнула, чтобы ответить, Маре пришло в голову, что Д'Арка, вполне вероятно, так же проверяет Мару — настолько ли Люк доверял Маре, чтобы рассказать ей о своём разговоре с Императрицей.

Обе женщины настороженно и расчётливо следили друг за другом, пока Мара тщательно подбирала слова:

— Пока всё подтверждает данные разведки о том, что во Дворце был только один человек.

Д'Арка в нерешительности бросила взгляд на Нейтана:

— Понятно... Могу ли я поговорить с вами наедине, госпожа Регент?

Мара сразу же поняла, что Д'Арка уловила связь и точно знала, о чём будет разговор, и тут же возникла непредвиденная проблема. Поскольку Императрица явно хотела продолжить разговор сейчас... а Мара не собиралась уступать Д'Арке во мнении Нейтана.

— Коммандер Халлин — один из ближайших помощников Императора... Что бы Вы ни хотели сказать, говорите это при нём или не говорите вовсе.

Нейтан на полшага подался вперед, и по пустому звуку его голоса Мара почувствовала, что он также понял, о чём пойдёт речь:

— Нет, Мара, всё в порядке. Я подожду снаружи.

— Нейтан, ты не обязан, это...

— Я знаю, я понимаю. Я просто... я буду у Люка... в гостиной Императора.

На секунду, когда он повернулся, чтобы уйти, Мара всерьез подумала, что Д'Арка собирается возразить против выбранного Нейтаном места ожидания... но она сжала челюсти и придержала язык... "Все когда-нибудь случается в первый раз", — сухо размышляла Мара.

Когда двойные двери закрылись, терпение Мары иссякло:

— И так?

Д'Арка вскинула брови:

— Вы предпочли бы, чтобы я говорила в его присутствии, не так ли?

— Просто скажите, что Вы хотите сказать.

— Вы задержали Веза Рииса, так ведь?

— Это секретная информация.

— Он сдал им Люка, не так ли? — Императрица посмотрела на Мару, сузив глаза, — тогда я вынуждена задаться вопросом, почему он до сих пор жив?

— Это решать Люку, — покачала головой Мара.

— Я также задаюсь вопросом, почему Нейтан Халлин до сих пор волен ходить, куда ему вздумается.

— Коммандер Халлин вне подозрений. Никакого отношения к этому делу он не имеет.

— Это весьма смелое предположение.

Мара покачала головой:

— Нет, Нейтан вне подозрений. Люк доверяет ему, и мне достаточно этого суждения.

Миндалевидные глаза д'Арка вновь прищурились, и Мара прокляла себя за постоянное обращение к Нейтану по имени, понимая, что Императрица, несомненно, сочтет Мару слишком близкой к нему.

— Простите меня... но Люк также доверял Везу Риису.

— Вез был исключением, — просто ответила Мара.

— Почему?

В действительности, Вез был специально выбран и приставлен Палпатином, потому что у него был трудночитаемый "тихий ум", но Мара не собиралась делиться этим с Кирией:

— Вы сможете спросить об этом у Люка, когда он вернётся.

Явно разочарованная Д'Арка вздохнула:

— Почему он оставил человека на таком месте, где он смог нанести подобный ущерб? Я говорила ему... Я говорила ему, что Вез Риис представляет угрозу, — она подняла на Мару взгляд, в котором было что-то молящее, — он говорил Вам что-нибудь? Он вообще мне поверил? Разве я не объяснила всё ясно?

И вдруг Мара поняла, что смотрит на женщину, которая задаётся теми же вопросами, что и сама Мара. Сегодня утром она пришла сюда, ожидая конфликта, обычного нескрываемого презрения со стороны Д'Арки... но дело оказалось в том, что, как и все остальные, Д'Арка усомнилась в собственных действиях, переживая, что, так же, как и все остальные, в какой-то мере сама виновата в случившемся.

Кивнув, Мара чуть более терпимо произнесла:

— Он знал, что Вез представляет угрозу.

— Тогда почему он не реагировал?

— Думаете, я не спрашивала его об этом дюжину раз?

— Иногда он совершенно невозможен! Всё дожидается чего-то⁽⁷⁾... Это похоже на навязчивую идею!

— Я сказала, что,.. — Мара прервалась, поняв внезапно, что они с Д'Аркой вполне согласны. Они обе рассержены и расстроены, и в кои-то веки не друг на друга. Растерявшись, она быстро спрятала глаза, — у Люка была наблюдавшая за Риисом небольшая команда из разведки. Все действия Веза во Дворце отслеживались и проверялись перед отправкой, его доступ к секретной информации был ограничен. Империи навредить он не мог никак, Люк об этом позаботился. А вот, почему он его бросил... Хотела бы я знать.

— Он защищал свою Империю, а не себя, — расстроенно сказала Кирия.

Мара согласно кивнула:

— Как-то так...

Д'Арка нахмурилась было, но немного подумав, успокоилась:

— Я должна была понять, что он уже знает. Он сказал... когда я сообщила ему, что Вез Рис работает против него, его единственным вопросом было, смогу ли я выступить в суде и дать показания против него.

— Ему не требуется судебное разбирательство, — выдохнула Мара, — он в любом случае может выступить против Рииса.

Д'Арка кивнула:

— Я тоже так говорила! Я сказала, что он Император — он выше закона.

— А он сказал, что никто не может стоять выше закона, — со знанием дела закончила Мара.

— Этого не может быть, — с абсолютной убежденностью заявила Д'Арка, — власть нужно использовать для того, чтобы быть защищённым, а некоторые законы абсолютны. Они должны быть таковыми. Даже подозрение в подстрекательстве к мятежу должно жёстко пресекаться. Не может быть никаких серых зон, никаких смягчающих обстоятельств. Ни в коем случае.

С точки зрения аристократии, размышляла Мара, монархия неоспорима и безоговорочна. Именно к этой бескомпромиссной силе веры Люк всегда обращался через Д'Арку, зная, что с её помощью он сможет изменить облик Империи. На какую-то долю секунды она поддалась страху, что теперь это уже никогда не сбудется... затем решительно сжала челюсти:

— Что будет с Везом Рисом, решит Император.

— Но вы допросили его?

— Его несколько раз допрашивали специалисты службы разведки Арко, — ровно сказала Мара, понимая, что гнев Д'Арки — это не обвинение, а проявление её заботы о Люке.

— И что он сказал?

— Ничего, но он бывший императорский гвардеец, поэтому устойчив к методам допроса.

Д'Арка не впечатлилась:

— Он устойчив к наркотикам?

Мара опустила взгляд:

— При их использовании мы не получили никакой дополнительной информации. Только те же факты: он действовал в одиночку, добровольно передавая информацию Повстанцам, с единственной целью — устранить Императора. Он не поддерживал контактов с теми, кому передавал информацию, и не знал, что они намерены предпринять.

— Но нам известно, какие данные были переданы. Были ли среди информации, которой теперь владеет Восстание, сведения о... способностях Императора?

Подумав об исаламири, Мара нахмурилась... Сообщал ли о них Риис — в протоколах допросов она этого не читала. А если так, какие ещё секретные сведения передал им Риис? С того первого дня на борту канонерки и до сих пор она избегала любых контактов с Риисом... Может ли она позволить себе это впредь?

— Насколько нам известно, Риис не скрывал никакой информации.

— Вы испробовали все виды препаратов? Вы уверены, что получили всю информацию?

— Прошу прощения, но сейчас я не могу сказать, что мы использовали, а что нет, — она не хотела признаваться Д'Арке, что приказала Арко воздержаться от использования нескольких наиболее сильнодействующих веществ, учитывая очередной пакет законопроектов Люка. Тех, которые, как ей было известно, должны были быть утверждены в день его похищения.

— Вы использовали триклиптидины?

Удивившись, что Д'Арка имеет настолько специфические знания, Мара подняла голову:

— Нет... нет, этого мы не делали.

— Могу я спросить, почему?

— Их планировалось запретить в ближайшем пакете законов, который должен был быть принят четыре дня назад.

— Были ли они введены в действие?

— Нет, соответствующий рескрипт всё ещё на моем... на столе Люка.

— То есть, они пока ещё не незаконны?"

Мара проглотила искушение:

— Во всех смыслах, кроме названия, они таковы.

— Эти препараты были разработаны в Империи именно для подобных случаев.

— По приказу Палпатина, а не Люка. Если Люк принял запрещающий их эдикт, то я не буду их использовать. Точка, — Неужели она действительно делала это — фактически выступала против режима, с которым выросла, режима, который она так долго считала непогрешимым?

Д'Арка только нахмурилась:

— То есть все, Вы не собираетесь их использовать?

— По приказу Люка они были запрещены. И нет, я не собираюсь отменять это, — твёрдо сказала Мара, — Вы только что сказали, что считаете своим долгом следить за тем, что бы я не делала ничего противоречащего принципам правления Императора, а теперь Вы желаете, чтобы я уже через четыре дня пошла наперекор его приказам?

— Я хочу, чтобы Вы его вернули, — сказала Д'Арка, не обращая внимания на огонь в голосе Мары.

— Я намерена сделать это.

— Тогда допроси Веза Рииса!

— Разведка уже делает это.

— И Вы уверены, что эти безвестные дознаватели знают Императора лучше Вас — его уникальные сильные и слабые стороны? Что они будут знать, за какую ниточку взяться и какие вопросы задавать, основываясь на мелких фактах, которые могут пройти мимо любого, кто не знаком с возможностями Императора, вещи, которые может понять только тот, кто ежедневно находится рядом с ним и знаком с этими возможностями?

Мара понимала, что это очень важный момент... так почему же она всё время откладывала это? Почему она ни разу не приблизилась к Риису?

— Завтра, — кивнув сказала Мара, раздражённая тем, что её вынудили на это, — завтра я сама его допрошу.

— Завтра, госпожа Регент, будет слишком поздно — вздёрнув подбородок, с нескрываемым вызовом Д'Арка взглянула на Мару, — уже сейчас поздно. Если потребуется, я сама допрошу его.

— Вам кажется, это так просто? Вы войдёте туда и начнёте задавать случайные вопросы...

— Возможно, у меня нет опыта, но у меня есть решимость.

Мара приподняла бровь, вновь почувствовав самообладание и уверенность в себе:

— К счастью, у меня есть и то, и другое.

---

1) 54. Некоторыми считается, что для знаменитого эксперимента Дарта Плэгаса того самого, в результате которого (или как ответ Силы на который) появился Энакин Скайуокер, использовался генетический материал Дарта Сидиуса… Но это не точно… Уа-ха-ха...

Вернуться к тексту

2) 55. Учитывая, что в ДДГ бластеры стреляют сгустками перегретой плазмы или частиц высокой энергии, позволю себе считать, что у данного типа оружия имеется некое подобие ствола, выполняющее роль направляющих. Ну а предохранитель может, например, механически отключать батарею или обрывать цепь питания бластера.

Вернуться к тексту

3) 56. В оригинале: "Sticks and stones'll break my bones but words'll never hurt me." — англоязычный детский стишок, используемый в качестве защиты от обзывалок и словесных издевательств, предназначен для повышения сопротивляемости, предупреждения физической расправы и сохранения спокойствия и доброжелательности. Переводится как "Палки и камни могут переломать мне кости, но слова никогда не причинят мне вреда." В той или иной форме в литературе двустишие известно примерно с 1830 г. В марте 1862 года, в газете Африканской методистской епископальной церкви Christian Recorder этот стих был представлен как "старая поговорка" в форме: "Sticks and stones may break my bones, but words will never break me" ("Палки и камни могут сломать мне кости, но слова никогда не сломают меня"). Различные вариации этого выражения в разное время использованы в творчестве таких групп как The Who, The Divine Comedy, Babyshambles и др. В данном случае, мне показался более подходящим вариант из песни "You make me laugh" Кристины Милиан (Christina Milian): "Sticks and stones may break my bones Your words will never hurt me".

Вернуться к тексту

4) 57. В оригинале: "running the gauntlet" или gantlet, gauntlet — старинное наказание в английских вооружённых силах, когда провинившегося гонят ударами палок сквозь двойной строй солдат или матросов. В русских войсках имперского периода подобное наказание в обиходе называлось "прогнать сквозь строй".

Вернуться к тексту

5) 58. В оригинале: "neither here nor there" — дословно "ни здесь, ни там". Общее значение: "ни при чём", "неважно", "не иметь никакого значения". Ближайшие по смыслу русские идиомы: "ни к селу, ни к городу", "ни то, ни сё", "не пришей кобыле хвост", "ни так, ни сяк"...

Вернуться к тексту

6) 59. В оригинале: "full COS meetings". Одним из вариантов расшифровки аббревиатуры "COS" является "chief of staff" — "начальник штаба", "начальники штабов"

Вернуться к тексту

7) 60. В оригинале: "Everything comes before him", видимо от "everything comes to him who waits" — "кто ждёт, тот дождётся...

Вернуться к тексту