Monster (гет)

Я медленно открыл глаза,стараясь сфокусировать зрение: белый потолок, запах лекарств, тихий, монотонный писк какого-то медицинского оборудования где-то рядом.Больница? Почему? Воспоминания всплывали обрывками, словно кадры кинопленки: невыносимая боль, бешенная ярость, тьма... Моё тело отозвалось на моё пробуждение слабостью, болью,

но это не была та ужасная боль трансформации, Теперь это было скорее приглушенное нытье, ощущение истощения после сверхчеловеческого напряжения. Мой взгляд скользнул к собственным рукам, лежавшим на одеяле. Я видел знакомые очертания пальцев, запястьев, локтей — человеческие руки. Медленно провел взглядом вдоль тела, ощущая под тонкой тканью привычные контуры;

в сознании возникла четкая, безоговорочная мысль: я человек, Страшное превращение, мучившее меня, не стало окончательным. Это осознание окутало меня волной облегчения, почти физически ощутимой.

Моё сознание не было спутанным, но мысли пробивались сквозь пелену слабости медленно, постепенно.Неужели монстр, что пожирал мою человечность, оставив взамен лишь ноющую слабость и ломоту — болезненное, но такое желанное подтверждение возвращения к самому себе.Однако хрупкое чувство облегчения сразу дрогнуло, как только в памяти всплыли образы, словно осколки разбитого зеркала: тёмная, клокочущая ненависть, ярость, пульсирующая в венах, словно яд, Эрин, её перепуганное лицо, вскрик.. И бросок, я помню, я метнулся к ней, стараясь схватить, а затем — алая роспись, расцветающая на её нежной коже, словно зловещий цветок. Я отчётливо помнил звериный рывок, слепую, неуправляемую атаку, инстинкт хищника, взявший надо мной верх. Что я натворил в этом безумии? Выжила ли она после моего чудовищного преображения?

Нестерпимое желание увидеть её, убедиться в её безопасности, словно острые иглы, вонзилось в сердце. Это отчаянное стремление заставило меня предпринять попытку подняться с больничной кровати. Но тело отозвалось слабостью и тупой болью, напоминая о пережитом кошмаре. Я непроизвольно застонал — не от боли, она не была мучительной,

а скорее от осознания собственной физической несостоятельности.

— Митч! — вдруг я услышал такой родной голос, дрожащий от волнения, и

страх, что я совершил непоправимое, отступил, давая место чувству невероятной легкости.Моя Эрин. Живая. Она здесь, рядом. И в этот миг все остальное перестало существовать. Боль, слабость, страх — все отступило перед всепоглощающей волной облегчения и безграничного, пьянящего счастья. Она жива. И это единственное, что имеет значение.

— Митч! — Эрин появилась рядом, присела на край кровати, ее дрожащие ладони бережно коснулись моего лица. Я почувствовал нежность ее кожи, тепло ее дыхания.

— Ты узнаешь меня? — она взволнованно всматривалась в мои глаза, и в ее голосе звучала такая надежда, что мое сердце сжалось от боли и любви одновременно. Это был не просто вопрос, это было просьба о подтверждении, о том, что связь между нами не утрачена. Я кивнул, слабо улыбаясь, касаясь рукой её лица. Как я мог не узнать эти глаза, этот голос, это неповторимое ощущение ее присутствия рядом? Она была частью моей души, неотъемлемой ее частью.

— Эрин...- выдохнул я, и это было как возвращение из мрачной бездны, как воскрешение.

— Жизнь моя! — Эрин смеялась и плакала одновременно, её губы осыпали мое лицо нежными поцелуями и каждый из них был словно печатью, подтверждающей ее реальность, ее близость, мое возвращение.

— Ты был почти семь часов без сознания, я так переживала! — Эрин сидела рядом со мной на больничной койке, ее рука осторожно касалась моей. В ее глазах плескалось беспокойство, смешанное с облегчением.

— Ты потерял сознание и после того, как это чудовище исчезло, не приходил в себя. Я не знала, что делать, пробовала услышать твое дыхание, но его почти не было слышно, ты был такой холодный, я еле могла найти пульс, я боялась, что потеряла тебя, а вдруг твоё тело не выдержало той чудовищной боли... — ее голос дрожал, и я почувствовал, как ее пальцы сильнее сжимают мою руку.

— Тогда я позвонила в 911. Я не знала, что еще делать. Я хотела, чтобы ты снова был жив.

Слушая ее сбивчивые объяснения, я чувствовал, как комок подступает к горлу. Эрин прошла через настоящий кошмар ради меня, и ее любовь оказалась сильнее любого страха. Я не заслуживал такого ангела рядом с собой.

— И я видела это. Видела своими глазами, — тут ее голос понизился до шепота, в котором звучало неподдельное изумление.

— Монстр... он вырвался из тебя. Когда... когда ты снова стал ему сопротивляться, вернулся в человеческий облик...Это было ужасно, Митч. Эта тень, эта звериная сущность, она словно отделилась от тебя. Она была такой... дикой, пугающей. Я никогда ничего подобного не видела. А потом... она просто растворилась в воздухе. Исчезла. А ты... ты просто упал и практически не дышал... Я думала, ты умер, — слезы снова навернулись на ее глаза, и она судорожно сжала мою руку.

— Я ... я сказала что у тебя судороги и потеря сознания, врачи приехали очень быстро — Эрин нервно теребила край одеяла, вспоминая все пережитое

— Я не могла сказать правду, иначе бы они подумали, что мы ненормальные или что-то принимаем. Я сказала, что в последние месяцы ты испытывал сильный стресс, мало спал, нервное истощение.И... и у тебя начались судороги, резко — голос Эрин дрожал, словно от холода.

— Врачи сразу на месте ввели тебе препарат, для повышения давления, ведь оно было критически низким, что часто бывает при шоковых состояниях или серьезных травмах. Я то понимала, почему это произошло с тобой, но не могла признаться... Я очень надеялась, что в больнице тебе станет лучше, что ты сможешь восстановиться после того ужаса... Пока ты был без сознания, тебе сделали кучу всяких обследований — Эрин старалась придать голосу твердость, но волнение не отпускало её.

— Проверили работу сердца и мозга, сказали, что у тебя действительно сильное истощение и похоже, правда был спазм сосудов, который мог спровоцировать приступ.

Эрин вздохнула и переплела мои пальцы со своими, она посмотрела мне прямо в глаза, и я увидел в них отблеск пережитого страха:

— В общем, Митч, они склоняются к тому, что это был сильный нервный срыв на фоне истощения. Может, что-то вроде эпилептического припадка, спровоцированного всем этим. Но они хотят исключить все возможные варианты, поэтому еще будут наблюдать и, может, назначат какие-то дополнительные обследования. Мне разрешили быть здесь, и я сидела, ждала, пока ты придёшь в себя

Ее слова врезались в меня, словно осколки стекла, но на этот раз они не ранят, а скорее согревают изнутри. Она все это время находилась рядом со мной, пока я был без сознания.

— Я... я сидела и слушала твоё дыхание, — в глазах Эрин отображалась глубокая, измученная нежность.

— Оно было такое... слабое. Почти неслышное. Но потом... оно стало немного сильнее, размереннее — продолжила она, и в ее голосе появилась слабая улыбка.

— Ты...ты дышал. Ты вне опасности.

Вне опасности. Благодаря ей. Благодаря ее терпению, ее любви. Она не отпустила меня, даже когда я сам был на грани того, чтобы сдаться.

Я чувствую, как что-то теплое поднимается из глубины моей груди. Благодарность. Безграничная, всепоглощающая благодарность этой хрупкой, но такой сильной женщине, которая боролась за меня, пока я сам был не в силах этого сделать. Она вытащила меня из пасти смерти. Она вернула меня в мир людей.

— Ты все таки ангел, Эрин. Не человек — я коснулся рукой её светлых локонов, а затем осторожно тронул её руку, которая ниже локтя и до запястья была скрытой под стерильной белой тканью бинта. Это было свидетельство моей чудовищной трансформации, того момента, когда я утратил человеческий облик и стал угрозой для самого дорогого мне человека. Как я мог причинить ей такую боль? Как мог подвергнуть её жизнь смертельной опасности?

— Эрин, — слова давались с трудом, горло сдавливал невидимый спазм.

— Я... я напал на тебя. Зверь внутри меня взял верх. Я видел страх в твоих глазах... мог лишить тебя жизни. Почему ты не попыталась спастись? Почему не убежала сразу, когда у тебя была такая возможность?

Её взгляд встретил мой, и в нем не было укора или осуждения

— А ты — её голос был тихим, почти шепот, но каждое слово врезалось в мою память.

— Ты бы бросил меня, оставил бы одну? Ты бы убежал, зная, что я нуждаюсь в тебе? — в её вопросе звучала не столько неуверенность, сколько твердая убежденность в моей преданности. Это было не просто предположение, а знание, укоренившееся в самой сути наших отношений.

— Никогда, — прошептал я, и это было обещанием, вырвавшимся из самого сердца. Эрин... она спасла меня дважды. Первый раз... тот холодный, промозглый вечер на мосту. Я стоял на краю, готовый шагнуть в бездну отчаяния, уверенный, что выхода нет и моя боль никогда не закончится. И тогда появилась она, словно ангел-хранитель, её голос, полный тревоги и любви, вырвал меня из этого оцепенения, вернул к жизни, к надежде. Она увидела во мне то, что я сам в себе давно потерял. А теперь... теперь она снова спасла меня. На этот раз от той темной, звериной сущности, что на мгновение завладела моим телом и разумом. Она могла убежать, имела все основания спасать свою жизнь, когда я превратился в монстра, несущего ей угрозу. Но она не сделала этого. Она осталась. Рисковала всем, чтобы вернуть меня, чтобы достучаться до того человека, который скрывался под личиной чудовища. Её присутствие, её любовь, её вера во мне стали той силой, которая смогла усмирить зверя, изгнать его обратно в тень. Эта её преданность... она превосходит моё понимание. Каждое её прикосновение, каждое слово — это напоминание о её невероятной силе духа и её безграничной любви ко мне.

— Ты понимаешь, Митч? — тихо произнесла Эрин, её глаза светились надеждой и облегчением.

— Он ушёл. Тот... тот монстр. Его больше нет. Мы... мы победили, — в её голосе звучала такая твердая уверенность, такая непоколебимая вера в нашу победу, что это начало проникать и в моё измученное сознание. Неужели это правда? Неужели кошмар действительно закончился? Неужели я снова могу быть собой, не боясь причинить боль самому дорогому мне человеку?

— Ты свободен, Митч, — эти слова отозвались во мне волной облегчения. Свободен. После всего пережитого, после того ужаса, что я причинил ей, она говорит, что я свободен. Свободен любить её безгранично и без опасений. Мы победили. Вместе.

* * *

Мягкое сияние множества крошечных лампочек, оплетающих зелёные ветви нашей ёлки, окрашивало комнату в причудливую палитру тёплых оттенков: рубиновые, изумрудные, сапфировые и янтарные блики играли на стенах, потолке и наших лицах. Дополняли эту волшебную атмосферу нежные язычки пламени нескольких восковых свечей, расставленных на подоконнике и журнальном столике. Их мерцающий свет создавал ощущение уюта и интимности, словно мы оказались в собственном маленьком, защищённом от всего мира коконе. Мы сидели на диване, настолько близко, что чувствовали биение сердец друг друга, словно два пазла, идеально сложившиеся в единую картину.

За окном, словно в замедленной киносъёмке, падали крупные хлопья снега, постепенно укрывая крыши домов и замерзшие улицы Нью-Йорка пушистым белым одеялом. Снегопад становился всё интенсивнее, и белизна за окном отражала мерцающий свет гирлянды и свечей, наполняя нашу квартиру призрачным, почти неземным сиянием. В этой тихой, созерцательной обстановке мы обострили своё восприятие, глубже ощущая ценность каждого мгновения, проведённого вместе, особенно после недавних тревожных событий. Казалось, сама природа замерла в благоговейном ожидании чуда, подчеркивая хрупкость и одновременно нерушимость нашей связи.

Нарушив эту мягкую тишину, я осторожно коснулся руки Эрин, а мой взгляд был прикован к её лицу, освещённому дрожащим пламенем свечи, делавшим её черты мягче и нежнее.

— Рождественские выходные будут длинными, — произнёс я негромко, стараясь скрыть волнение, которое охватывало меня при одной мысли о предстоящем.

— Я подумал... как ты отнесешься к тому, чтобы поехать со мной в Олбани? К моим родителям. Я давно не приезжал к ним на Рождество, и хотел бы... поехать с тобой.

Внутри меня всё замерло в ожидании её реакции. Глаза Эрин, до этого задумчивые и спокойные, вдруг озорно блеснули. Уголки её губ тронула едва заметная, дразнящая улыбка, предвещавшая что-то хорошее. А затем её лицо озарилось искренней, лучистой улыбкой

— Хорошо — Эрин прижалась ко мне, я вдыхал запах её волос, и в свете рождественских огней и мерцании свечей, в тепле её объятий, я понимал, что это Рождество стало для меня символом не только исцеления, но и новой главы нашей совместной жизни. Её любовь была моим самым ценным подарком свыше за каждый миг отчаяния и боли, моим Рождественским чудом.