Штормовое предупреждение (гет)

5 ноября 1976 г., Шотландия, вечер

В общей гостиной Гриффиндора стоял такой шум, что у Сторми звенело в ушах. Студенты праздновали победу своего факультета в первом матче. Блэк притащил откуда-то абсолютно точно палёный огневиски, и теперь его распивали чуть ли не всеми старшими курсами Гриффиндора. Поттер же от радости плясал посреди гостиной.

Казалось, одна только Сторми не принимала участия в праздновании. На это было несколько причин.

Причина первая: Сторми снова заболела. Спустя минут пятнадцать после матча её начало морозить, помимо этого она рисковала захлебнуться в собственных соплях. Сторми ненавидела проклятый холод! Ещё и дождь её полил. В Техасе Сторми любила дождь. В Британии она его ненавидела.

Причина вторая: Сторми пыталась привести свою метлу в прежнее состояние. После матча она её хорошенько осмотрела и поняла, в чём было дело. Оказалось, что на прутья нанесли слишком много мази для мётел, что и привело к тому, что метла вышла из строя. Вероятно, из-за того, что Сторми пропустила поток магии через метлу, мазь частично отслоилась от неё. Сейчас же Сторми пыталась счистить с прутьев налипшие остатки мази.

Причина третья: Поттер, пляшущий посреди гостиной. Ну, вообще-то дело было не совсем в нём…

Сторми скосила взгляд в центр комнаты. Там, рядом с проклятым Поттером смеялась Лили Эванс. Ледяное равнодушие, отражавшееся на её лице во время матча, сейчас совсем растворилось. Лили была просто невероятно счастлива. Она походила на солнце, озаряющее своим светом простых смертных. Ну, вернее, только Джеймса. Когда взгляд Лили падал на Сторми, та становилась холоднее самого пронзительного северного ветра.

Впрочем, сейчас она на Сторми не смотрела: всё внимание Лили было приковано к Поттеру. Тот подхватил её на руки и на всю гостиную кричал, что на свете нет человека более счастливого, чем он. Сторми едва сдержала рвотный позыв, когда Джеймс поцеловал Лили.

Мама ответила в письме, что Сторми должна понять её. Лили ведет себя так, как общество предписывает ей: выбирать мужчину, а не подруг. И Сторми понимала. Она понимала даже Рехему Джордан, что говорить про Лили! Но менее обидно от этого ей не становилось.

Сначала Сторми казалось, что ситуация очень похожа на ту, которая была с Айси, Дарси и Валтором (ну, тем парнем, из-за которого они чуть ли не разругались). Однако, как ни посмотри, Лили просто решила выбрать отношения. Да, вот такая вот история. В жизни прекрасной принцессы появляется прекрасный принц на белой метле, и подружки резко прекращают быть хоть сколько-нибудь нужными. А зачем они нужны, когда всё внимание теперь должно отдаваться парню? Сторми хотела обсудить это с Мэри, но та сейчас спорила с Блэком и пыталась отобрать огневиски у первокурсника, так что ей явно было не до душевных терзаний по поводу Лили.

Сторми резко встала, чувствуя, как неприятные простудные мурашки прокатываются по ломящей спине, отнесла метлу в комнату и вышла из гостиной. Уже стемнело, наступил комендантский час, во время которого нельзя было выходить из гостиной, но Сторми сейчас куда больше волновала поднимающаяся температура, чем возможность получить отработку. И куда больше её волновало то, что дружбу с ней променяли на парня. Тем более на Поттера. Хуже был бы только Блэк.

Дойдя до Больничного крыла на втором этаже, Сторми тихонько приоткрыла дверь в лазарет и проскользнула внутрь. Свет уже не горел, и Сторми осторожно, практически наощупь дошла до кабинета мадам Помфри и постучала в дверь. Затем ещё раз. После третьего раза целительница наконец отворила дверь и уставилась на Сторми.

— Мисс Пирс? Почему вы не спите? — удивилась она. — У вас что-то болит?

— Здравствуйте, мадам Помфри. — Сторми неловко улыбнулась. — Кажется, я опять заболела. Ощущение, будто температура поднимается.

— О Мерлин, я же совсем недавно давала вам противопростудное зелье!

Мадам Помфри бросила на Сторми диагностические чары, покачала головой и всучила ей несколько пузырьков с зельями, дождалась, покуда она примет их все, и отправила обратно в башню Гриффиндора.

Но возвращаться Сторми не хотела. Вместо этого она села на подоконник возле входа в Больничное крыло и прижала колени ко груди.

В такие моменты, когда будничный ток жизни замедлялся и Сторми оставалась одна, запрятанная внутрь, заглушённая, заваленная куда более важными делами тоска вырывалась наружу. И Сторми тихонько плакала. Она скучала по матери. Последние три с половиной года Сторми училась в обычной школе, не в интернате, и с матерью разлучалась редко: только на время её командировок. Сторми скучала по родному Техасу, где палила жара и от холода не хотелось закутаться в три тысячи шерстяных пледов. Сторми скучала по подругам, которые не меняли её на парней.

Здесь же Сторми была одна.

Она растёрла глаза руками, но слёзы это не остановило. Они так и продолжали течь по щекам и подбородку, затекая под широкий ворот свитера. Уткнув лицо в руки, Сторми всё же позволила себе выплакаться.

Вдруг она услышала тихие шаги, раздавшиеся совсем рядом. Она подскочила и встретилась глазами с Ремом. Он стоял у двери в Больничное крыло и внимательно смотрел на Сторми в ответ.

— Я помешал? — спросил он и сделал осторожный шаг в её сторону.

Сторми ничего не ответила. Если бы она открыла рот, то вместо слов издавала бы только хрипы, всхлипы и хлюпанье носом. Позориться ещё сильнее она не хотела и надеялась, что в темноте Люпин не видит её зарёванное лицо. Сторми тошнило от мысли, что он постоянно застаёт её плачущей. Бесит! Какого чёрта он вообще выперся сюда?

Тем временем он присел на подоконник и похлопал ладонью по месту рядом с собой — там, где минуту назад сидела Сторми. Она помялась какое-то время, отчаянно размышляя, сесть ли рядом или сбежать. В итоге решила, что сбегать — удел Люпина, а сильные женщины встречают трудности лицом к лицу, поэтому она села рядом.

— Я уже говорил, что готов тебя выслушать, — сказал Рем. — После каждой победы в матче Гриффиндор сходит с ума в гостиной. Мне казалось, ты будешь отмечать с подругами.

После этих слов сдерживаться стало просто невыносимо, и Сторми всхлипнула, тут же зажимая рот ладонью. Люпин выдохнул и осторожно провёл рукой по её спине.

— Лили всё ещё с тобой не разговаривает? — спросил он, и Сторми прорвало.

— Не разговаривает! Зачем ей? У неё же Джеймс! Чёртов Поттер! Я не понимаю, чем он лучше меня? Чем?! Он же… Он же самый настоящий напыщенный идиот, два сапога пара с Блэком! Почему вся дружба должна кончаться, когда девушка встречает мужика?! Если мужик, то, конечно, дружбу на баб не меняем, а как девушка — так сразу же подружки до свадебки, а после — только суженый! Нет, блин, расширенный, чтоб его! Грёбаный патриархат со своими дебильными устоями! Гори всё в аду!

По щекам вновь ползли слёзы, а из носа, как ни шмыгай, текли сопли.

— Так ты уверена, что это из-за Джеймса? — спросил Рем.

— А ты можешь назвать другую причину? Или у дражайшей старосты Эванс просто помутнение в мозгу произошло?!

Рем открутил от рукава рубашки пуговку и, трансфигурировав её в платок, протянул Сторми. Та поколебалась несколько долгих мгновений, но всё же взяла платок и прижалась к нему лицом. Ещё чего не хватало — сморкаться при мужике! Сторми Пирс не опустится до такого унижения.

— Я думаю, что дело не в нём, — ответил Люпин. — Иначе состояние Лили не касалось бы меня. В конце концов, я же не «подруга». Но Лили и со мной прекратила общаться.

Сторми нахмурилась.

— Слушай, Рем. Не уверена, знаешь ли ты, но у Лили были парни до Потти?

Рем тоже нахмурился, вспоминая.

— Нет. Джеймс первый. По крайней мере, я не помню, чтобы она встречалась с кем-то. Почему ты спрашиваешь?

— Мэри говорила, однажды с Лили уже происходило что-то такое. — Сторми, уже почти успокоившаяся, снова подтянула колени ко груди и, уложив на них подбородок, закрыла глаза. — Я подумала, может, это взаимосвязано, хотя даже если у неё не было парней до Потти, может, в тот раз причина была другой. И всё на самом деле из-за Поттера.

Снова захотелось плакать, и Сторми вновь приложила платок к лицу.

— Мы с тобой можем сколько угодно гадать, что же происходит с Лили, но ответ знает только она одна, — после минутного молчания сказал Рем. — Я, как уже и говорил, почти полностью уверен, что дело не в Джеймсе. Не то чтобы я прям уж хорошо знаю Лили, мы нормально общаться начали только год назад, но… Я знаю, что просто так она ничего не делает. Хочешь, вместе с ней поговорим?

Сторми покачала головой.

— Спасибо, но я сама поговорю. Ещё раз. Если она и в этот раз будет упираться, я умываю руки. Меньше всего на свете я хочу быть навязчивой и портить жизнь другим женщинам. Она сделала такой выбор, и кто я такая, чтобы заставлять её дружить со мной или объясняться?

Рем молчал долго. Снова пошёл дождь и забарабанил по стеклу.

— Меня удивляет, какой терпеливой и понимающей ты становишься, когда дело касается женщин, — сказал он. — Что с Лили, что с Рехемой. Ты готова терпеть и отступаешь, лишь бы не задеть чувства других женщин. Даже если с тобой поступают несправедливо.

Сторми хмыкнула.

— Считаешь, это плохо?

— Нет, просто пытаюсь понять тебя. — Рем пожал плечами. — Я задаюсь вопросом, как в тебе совмещаются… Не знаю… Вот эта готовность скорее помереть, чем сделать то, что тебе противно, и…

Он нахмурился, подбирая слова, и Сторми заёрзала.

— И? Договаривай. Что совмещается?

— И, наверное, жертвенность… Или нет. Я понятия не имею, что это. — Он прислонился затылком к стеклу. — Я уже говорил, ты напоминаешь мне образец христианки в такие моменты. И не пыхти, это правда так и выглядит. Ты подставляешь вторую щёку, если это Рехема или Лили. Будь на их месте Бродяга, ты бы уже вызвала его на дуэль. А тут… Твоя подруга резко стала вести себя так, будто вы незнакомки, а ты злишься на её парня и печёшься о том, чтобы не навязываться. Рехема вовсе тебя со свету выжить хочет. И… Я слышал, что произошло на стадионе: Джеймс и Сириус сразу всё мне вывалили.

Сторми выдохнула.

— Слушай, Блюбоннет. Я терпеть не могу спорить с женщинами. Я терпеть не могу, когда женщинам больно. Когда-нибудь я поговорю с Рехемой. Возможно, даже поругаюсь. Но я не хочу, чтобы её и без того явно паршивая жизнь стала ещё хуже!

Она сползла с подоконника, наложила на платок очищающие чары и протянула Рему.

— Спасибо, что выслушал. Хотя меня и бесит, что ты постоянно застаёшь меня тогда, когда я больше всего не хочу, чтобы кто-нибудь меня видел. У тебя чуйка, что ли?

Рем усмехнулся и трансфигурировал платок обратно в пуговицу.

— Возможно. Но, честно говоря, я просто услышал, что кто-то всхлипывает в коридоре. У меня слух хороший. — Он смолк на мгновение, а после добавил: — Дети часто плачут в Хогвартсе. Первые годы в школе-интернате ты чрезвычайно сильно скучаешь по родителям. Это нормально. Потом, конечно, привыкаешь, но после каникул снова очень тоскуешь по дому. Периодически даже у старшекурсников, ну… — Тут он неопределённо махнул рукой. — Срывы случаются у всех.

На это Сторми лишь поджала губы. Что отвечать, она не знала. Ей всё ещё было неловко, что Рем застал её в таком жалком положении, но после его слов стало и вправду как будто бы чуточку легче.

— Что ж, наверное, мне пора. — Сторми перемялась с ноги на ногу. — Увидимся завтра, Блюбоннет.

— Сторми, подожди!

Она оглянулась. Рем всё ещё сидел на подоконнике, и редкие молнии периодически освещали его лицо, исполосованное шрамами. Он снова теребил свой многострадальный крестик, накручивая нить на палец.

— Я хотел сказать… Поздравляю с победой в первом матче.

Сторми не смогла сдержать улыбку.

— Спасибо! — И, махнув рукой, она зашагала в сторону башни Гриффиндора. Завтра она точно поговорит с Лили ещё раз.

* * *

6 ноября 1976 г., Шотландия, библиотека Хогвартса

Этот понедельник казался Лили просто невыносимым. Впрочем, как и вся неделя. Лили плохо спала, и даже Нарцисса, с которой она постоянно пересекалась в библиотеке, сказала, что может продать неплохое снотворное зелье по сходной цене. Конечно же, Лили отказалась.

Сейчас она снова сидела среди стеллажей с книгами и пыталась сосредоточиться на статье об использовании магловских препаратов в волшебных зельях в «Практике Зельеварения». Но буквы сливались в одно мутное пятно, и Лили приходилось снова и снова перечитывать одну и ту же строчку, смысла которой она всё равно не улавливала. В итоге она бросила тщетные попытки прочесть статью и уложила голову на стол, закрыв глаза.

Она почти задремала, когда рядом зазвучали тихие голоса. Лили открыла один глаз и приподняла голову, глядя на тех, кто нарушил её хрупкий покой. Это были три девушки, студентки Рейвенкло, и у Лили скрутило желудок, когда она узнала среди них ту, кого раньше считала подругой: Сивиллу Вэйн.

Сивилла, между прочим, тоже её заметила. В её золотых глазах голубыми отливами мелькнула печаль — такая до омерзения неуместная, что Лили не стерпела: вскочила с места и, подхватив книги, ринулась вглубь библиотеки, туда, куда даже такие заядлые рейвенкловские зубрилы — вроде Сивиллы и её настоящих подружек — не забирались.

Лили обрушилась на скрипучий стул в самом пыльном уголке библиотеки, грохнула рядом книги и закрыла глаза ладонью, надавливая пальцами на веки. Она слышала, как пульсирует в венах бьющаяся кровь. В такт этому кровавому биению колотились в голове мысли: «Я одна». Эти слова плавили черепушку и текли по нервам, пронизывая всё тело обжигающими уколами. Одна. Она одна среди этих пыльных, забытых даже библиотекаршей книг.

Лили так надоело быть запасным вариантом, ходячим справочником, палочкой-выручалочкой, что она предпочла бы замуроваться прямо тут. А ведь в тот день ей показалось, что Сивилла действительно хочет дружить с ней!

В тот день Лили тоже сидела в библиотеке…

* * *

Сентябрь 1974 г. — март 1975 г., Шотландия

Лили снова сидела в библиотеке. Её практически всегда можно было найти именно тут. С самого первого курса она просиживала здесь большую часть свободного времени. И практически всегда Лили сидела одна.

Иногда к ней присоединялся её друг, Северус Снейп, но Лили в последнее время чувствовала себя всё более неловко рядом с ним. Он явно в неё влюбился и почему-то думал, что она этого не понимает. Как будто это так неочевидно, когда на тебя с рассеянной улыбкой таращатся томным взглядом. Причём Сев ещё и старался сесть поближе, чтобы их ноги или локти соприкасались. Лили ничего не говорила, потому что… потому что он был её единственным другом, а она не хотела оставаться совсем-совсем одна. Она не хотела разрушать эту дружбу.

Но сегодня в жизни Лили случилось что-то необычное.

Сивилла Вэйн — девочка из Рейвенкло, умная, красивая аристократка с кучей подруг — села напротив неё и, широко улыбнувшись, сказала:

— Ты так круто справляешься на зельях, я в восторге! Это правда потрясающе! Удивительно, что Слагхорн ещё не взял тебя в подмастерья, старик теряет хватку.

После этих слов сердце Лили замерло.

Она всегда была умной, порядочной и доброй девушкой. Всегда. В начальной школе Лили постоянно отвечала на уроках, тянула руку и получала только «А» и ничего, кроме «А». Учительница всегда ставила Лили в пример её одноклассникам. Когда Лили поступила в Хогвартс, она не стала сбавлять обороты и снова пополнила ряды отличников. Мама и папа гордились ею, но однокурсники видели в ней только заучку, у которой можно скатать домашнюю работу или контрольную.

Впервые кто-то действительно оценил её способности, а не увидел в ней спасение от «Тролля» за эссе.

Они разговорились и проболтали аж до самого закрытия библиотеки. Лили рассказала ей о своих наработках в зельях, об экспериментах с Севом и о том, что хочет войти в историю зельеварения. Впрочем, о том, что одной из её мечтаний является мечта о получении огромных денег с патентов, Лили умолчала. Это не то, о чём грезят хорошие девочки.

Сивилла же была сильна в Трансфигурации. Да и вообще она знала очень много всего. Слушать её было одно удовольствие.

В следующий раз Сивилла снова села рядом в библиотеке. И в следующий за следующим раз. И в другие разы тоже. В какой-то момент Лили поняла, что ждёт её появления в библиотеке. И после этого она робко, очень неуверенно начала называть её своей библиотечной подругой.

За месяц общения — за месяц дружбы — Лили узнала много нового о Сивилле. Например, она не любила, когда её звали Сиби — говорила, что это по-плебейски, и лучше называть её Белль. Некоторые, впрочем, звали её Билли, и тогда Сивилла приходила в холодную ярость. Она не любила леденцы и обожала вафли с карамелью, любила книги и чертовски боялась получить оценку ниже «Превосходно».

А ещё она искренне боготворила Зельеварение, но таланта к нему не имела, и это расстраивало её до слёз. Лили сама прекрасно знала, что профессор Слагхорн предпочитает игнорировать отстающих — слишком уж он занят Клубом Слизней и отчётностью.

В тот момент Лили решила поступить так, как, по её мнению, поступают подруги: помочь. В один из октябрьских дней Лили сказала Сивилле, что больше не может смотреть на её страдания каждый раз, когда она получает «Выше ожидаемого» или, упаси Бог, «Удовлетворительно» по Зельям, и поэтому она подготовила кое-что, что могло бы очень помочь.

— Смотри.

Лили достала из сумки блокнот и открыла на странице, где написала «План спасения» и нарисовала вокруг звёздочки и маленькие колбочки с зельями. Сивилла придвинула блокнот поближе, разглядывая рисунки и читая текст.

— Я подготовила небольшую программу, — пояснила Лили, — чтобы наверстать упущенное и научиться системно подходить к изучению Зелий.

— Ты моя спасительница, Лили! — воскликнула Сивилла.

— Подожди пока благодарить, — скрывая радость от похвалы, сказала Лили. — Первый месяц будем только теорию навёрстывать, а второй посвятим практике. Тогда нам, правда, понадобится аудитория, но, думаю, я смогу уговорить профессора Слагхорна, чтобы он выделил нам один кабинет в подземельях.

С тех пор Лили стала подтягивать Сивиллу по Зельям. И очень скоро она поняла, почему ей с таким трудом давался этот предмет.

— Твоя проблема в том, что ты не видишь взаимосвязи между разными этапами приготовления зелья, — сказала она. — И, кажется, между разными зельями тоже. Тем не менее всё это связано. Зельеварение похоже… Похоже на готовку. Ты не можешь просто смешать все ингредиенты в одну массу и получить хороший результат.

Вдруг над ухом раздалось фырканье, и Лили, повернувшись, встретилась взглядом с Севом.

— Лили, ты правда сравнила такое искусство, так зельеварение, с приготовлением стряпни? — спросил он, и в глазах промелькнуло разочарование. — А я думал, ты относишься к зельям серьёзно…

— Я так и отношусь! — Лили вспыхнула.

— Что тебе надо, Снейп? — холодно спросила Сивилла. — Пришёл нам настроение портить?

Сев скривился.

— Я пришёл поговорить с моей подругой, — сквозь зубы процедил он. — Лили?

Она бросила извиняющийся взгляд на Сивиллу и, встав, кивнула Северусу. Он вытащил её из библиотеки и пронзительно глянул в зрачки.

— Лили, что это такое? — зашипел он.

— Ты о чём? — не поняла она.

— Об этой Вэйн! Почему ты с ней общаешься? Что, я больше не нужен? Замену мне нашла?

— Какая ещё замена? — Лили захлопала глазами. — Разве я не могу дружить с кем-то ещё, не только с тобой? Ты же общаешься с Мальсибером и Эйвери. Почему мне нельзя?

— Это другое, Лили. — Северус качнул головой, и сальные волосы упали ему на лицо. — Я с ними не из интереса общаюсь, просто так надо.

— Да-да, точно, тёмные искусства требуют тёмных связей.

Лили поджала губы. Честно говоря, её всё это жутко раздражало, но говорить об этом Северусу она не хотела. Он всё ещё был её другом.

— Лили, пожалуйста, если я тебе дорог, прекрати общаться с Вэйн.

В его чёрных глазах смешались просьба и отчаянье. Лили выдохнула, растирая пальцами глаза. Она сказала:

— Хорошо, только ты перестань общаться с Мальсибером и Эйвери. Ну, если я тебе дорога.

На это Северус только скривил губы, эффектно взмахнул мантией и унёсся прочь. Лили тяжело вздохнула. Ей потребовалось несколько долгих минут, чтобы унять раздражение и вернуться к Сивилле. Та ждала её, ковыряя карандашом дырку в стирательной резинке. Когда она сидела вот так, одна, её лицо казалось таким печальным, но стоило Лили подойти ближе, как Сивилла тут же заметила её и широко улыбнулась, будто и не сидела мгновение назад с полным опустошения взглядом.

— Это какой-то кошмар, дорогая, — сказала она. — Что за вздор он нёс? Будто только с ним у тебя и есть право дружить.

— Ты слышала? — с ужасом спросила Лили.

Сивилла кивнула.

— Да, к сожалению. — Фыркнув, она вскочила с места, взмахнула мантией и приняла на себя мрачный вид. — Лили, если я тебе дорог, прекрати общаться с Вэйн, иначе я улечу от тебя на крыльях летучих мышей!

И с этими словами она круто развернулась, взмахнув мантией точь-в-точь как Сев. Лили не сдержалась и рассмеялась. Но тут Сивилла остановилась.

— Ты и правда перестала бы со мной общаться, если бы Снейп отказался от дружбы с Мальсибером и Эйвери? — спросила она, и Лили покачала головой.

— Он не отказался бы. Я прекрасно это знала.

— Почему ты вообще с ним дружишь? — спросила Сивилла, и Лили дрогнула.

Именно этот вопрос ей не раз и не два задавала старшая сестра, Туни. «Зачем тебе этот оборванец?» — спрашивала она, кривя нос, когда Северус приходил к ним в гости или гулял с Лили. И Лили злилась на сестру. Но сейчас… Сейчас она сама иногда задавалась этим вопросом.

— С ним интересно. — Лили пожала плечами. — Он много знает о зельеварении, мы вместе экспериментируем…

Правда, когда дело касалось эмоций, Северус превращался в бревно. Например, этим летом, прямо перед самым отъездом в Хогвартс, Лили и Туни так сильно разругались, что последняя хлопнула дверью и на несколько дней ушла из дома к бабушке. Конечно, мама сказала не сильно обижаться на старшую сестру, всё-таки она всегда обладала склочным характером, но Лили всё равно расстраивалась. Она же не виновата, что родилась ведьмой, а Туни — нет. С этими переживаниями она пришла к Северусу. Вернее даже сказать не пришла, а приползла в соплях. И всё, что Сев сказал, было: «Ну, тебя ж папаша не пи́здит, так что не парься».

Конечно, она знала его историю. Что-то видела и слышала сама, а что-то вывалил Сев, когда после очередных побоев от своего папаши-Тоби сбегал к ней. Лили старалась хоть как-то ему помочь, она слушала его, всовывала в руки еду и тёплые вещи. Конечно, наверное, с её стороны было свинством жаловаться на ссоры с сестрой человеку, которого периодически колотит родной отец. Но он был её единственным другом, кому ещё она могла рассказать, как не ему?

Лили вздохнула и покачала головой. Она готова была жертвовать многим ради дружбы, но почему-то этим всегда занималась именно она.

— Не грусти, Лили, — похлопав её по руке, сказала Сивилла. Затем она потянулась и вытащила из своей сумки пачку с её любимыми вафлями. — Держи, это тебе.

— Мне? — удивилась Лили. — Но это же твои любимые!

— Ну да. Я поэтому тебе и даю. Они очень вкусные! Бери. И больше не грусти из-за того долгоносика.

Лили, на миг прикусив губу, широко улыбнулась.

С тех пор Сивилла часто приносила ей то вафли, то печенье. Однажды она с торжественным видом вручила ей целый том «Книги Зелий» Зигмунда Баджа. Лили сначала отказывалась, говорила, что не может принять эту книгу, что Сивилле она самой пригодится, на что та лишь отмахнулась:

— У меня дома такая же есть.

После этих слов Лили ничего не оставалось, кроме как принять подарок.

Однако не всё в Сивилле было так светло и солнечно, как зачастую казалось при первом взгляде.

Зимой, когда от теории Зельеварения девочки перешли к практике, Лили смогла (не сразу, но вода камень точит) выпросить у профессора Слагхорна аудиторию для дополнительных занятий с Сивиллой. Однажды та недостаточно тщательно измельчила хвосты саламандр, и зелье дало реакцию. Оно зашипело и взорвалось, так что Сивилла едва успела отпрыгнуть, но споткнулась и повалилась на пол.

— Ничего страшного, — сказала Лили, протягивая руку, — такое бывает.

Юбка Сивиллы задралась, и та быстро одёрнула её, но Лили уже заметила продольные багрово-коричневые полосы царапин.

— Не говори никому! — тут же зашептала Сивилла.

Глаза у неё стали такие жалостливые, испуганные, и зрачки сузились и всё время дрожали, пока она ждала ответа от Лили. Та в свою очередь присела рядом с ней на корточки и, положив руку на её плечо, спросила:

— Ты в порядке? Я могу чем-то помочь?

Сивилла поджала губы, и по её щекам потекли слёзы.

Она рассказала, что она старшая сестра в семье чистокровных волшебников. Она всегда была недостаточно идеальной, недостаточно умной, недостаточно умелой. Её младшие сёстры ещё не достигли одиннадцати лет, а уже умели колдовать лучше, чем она на втором курсе Хогвартса. Она не имела права получить хоть одну оценку ниже «П». Каждый раз, когда это случалось, Сивилла чувствовала такую злость на себя, такую неистовую ненависть, что руки сами тянулись к маленьким маникюрным ножницам. Сначала, конечно, Сивилла резала себя заклинанием, но однажды перерезала себе вены настолько, что попала в лазарет. После того случая она использовала только чёртовы магловские ножницы. И никогда не применяла к себе исцеляющие заклинания или какие-либо зелья, мази и прочие препараты. Она несла наказание за то, что не была идеальной, безупречной и совершенной. У неё не было никакого права заживлять эти раны. Её подруги не знали, что она с собой делает.

— Иначе они рассказали бы моим родителям, — пояснила Сивилла.

Лили слушала её исповедь, и ей казалось, что кожа на спине превращается в пупырчатую плёнку — настолько крупными были мурашки. Лицо Сивиллы стало таким, каким Лили никогда не видела его. Оно побелело, карие глаза теперь казались почти чёрными на фоне красных белков, и во всём её лице читалось страдание.

После того дня их отношения пополнились ещё рассказами Сивиллы о её весьма не радужном состоянии. Лили слушала её и пыталась помочь. Она даже поискала в библиотеке книги на эту тему, но ничего не нашла, поэтому приходилось довериться интуиции. Но Лили не знала, что она должна делать, что говорить, как поддержать и как не навредить.

И что-то у неё даже получалось.

После разговоров с Лили Сивилле становилось легче. Но не легче было самой Лили. Она чувствовала, что снова вкладывает больше, чем получает назад. Как будто это она дружит, а с ней приятельствуют.

Как-то раз на перемене Лили подошла к задорно общающейся со своими подругами Сивилле, отвела её чуть в сторонку и спросила:

— Хочешь сходить со мной в Хогсмид? Мы могли бы вместе провести время вне учёбы.

Сивилла неловко скривила губы.

— Прости, Лили, но я уже обещала подругам. Не подумай, я бы с радостью, но мы общаемся с самого детства. Наши родители общались тоже. Я не знаю, примут ли девочки тебя, ты же всё-таки…

«Не чистокровная», — закончила про себя Лили.

— Я… Я понимаю. — Она кивнула и натянула улыбку на лицо. — Значит, в следующий раз?

Сивилла кивнула.

— Да, в следующий раз обязательно. И я попытаюсь настроить девочек, чтобы они тебя приняли.

Но в следующий раз она снова отказала. И в остальные разы.

«Ничего, — думала Лили. — Она же аристократка. Родители сами выбирают им друзей. Мы просто разные по статусу, вот и всё. Это не мешает нам дружить». Но каждый раз Сивилла выбирала не её, а других. Лили замечала, что она приходит к ней только тогда, когда ей было плохо. Или когда нужна была помощь в зельях.

Примерно в это время Туни совсем перестала отвечать на письма Лили. Та переживала, но она не посмела рассказать об этом Сивилле. Не хотелось бы тревожить своими не особо значительными проблемками человека, который режет себя. Поэтому Лили переживала молча.

Но с каждым днём она всё больше чувствовала, что что-то не так. Что-то в этой дружбе неправильно. Что-то определённо точно неправильно, иначе бы Лили не чувствовала бы себя так паршиво.

— Ты важна для меня, — говорила Сивилла, и Лили из раза в раз повторяла это в голове.

Она важна.

Она важна.

Важна.

Сивилла сидела в Большом зале, и по обе стороны её окружали подруги. Да только на лицо Сивиллы снова упала та самая тень, которую Лили замечала во время её рассказов о семье или о её проблеме с царапинами. Лили поджала губы и шагнула мимо. В голову лезла противно-неуместная мысль: «А те девочки даже и не догадываются о её состоянии, об этом знаю только я». Лили думала это и чувствовала себя ужасно. Как самая настоящая дрянь.

Северус, впрочем, решил на неё разобидеться. Он демонстративно взмахивал мантией и уносился прочь, когда она шла вместе с Сивиллой по коридорам, и кривился, если она садилась с ним на уроках.

Лили и раньше чувствовала, что с их дружбой уже давно не всё в порядке, но сейчас всё как будто сильнее и сильнее усугублялось. И Лили не хотела быть той единственной, кому эта дружба вообще нужна. Если Северус хочет обижаться, хочет ломать трагедию просто потому, что теперь он не единственный в её жизни, то, что ж, пусть. Исправлять это Лили не хотела. Она слишком сильно устала вкладываться в эти отношения.

Да и теперь, кажется, у неё есть ещё и подруга. Хотя она и не гуляет с ней, всё их время вместе ограничивается лишь совместными библиотечными посиделками, но ведь с Севом Лили общалась примерно так же. Всё общение с ним ограничивалось совместными экспериментами, уроками и его рассказами про то, как ему тяжело с папашей-Тоби и матерью, которая, по его словам, была настолько беспомощной, что ни разу не защитила его от папаши ни словом, ни делом. Лили иногда казалось, что с Сивиллой она намного ближе, чем с Севом, хотя с ним она дружит очень долго. А дружит ли вообще?

Но Лили и с Сивиллой чувствовала, что что-то не так. Она прекрасно понимала, что Сивилла — аристократка из древнего магического рода, а она, Лили, маглорождённая из семьи рабочих. Конечно, Сивилле тяжело будет с ней гулять, родители ведь требуют, чтобы она проводила время с теми девочками, на которые укажут они.

Зато с Лили Сивилла была откровенна. Она рассказала ей то, чего не рассказала своим подружкам.

Так Лили себя убеждала несколько месяцев, пока под конец зимы, в начале марта Мэри Макдональд, соседка по комнате, не позвала её в Хогсмид. Лили сначала хотела отказаться, у неё ведь была назначена встреча с Сивиллой, но потом всё же решила, что один раз можно пропустить. И, отправив Сивилле записку о переносе встречи, она пошла в Хогсмид с Мэри.

Оказалось, Мэри была неплохой девочкой, хотя, честно говоря, Лили с первого дня в Хогвартсе её обходила стороной: вечно угрюмая Мэри ей не нравилась.

Они вместе поиграли в снежки, Мэри прокатила Лили на ледянке, трансфигурированной из первой попавшейся ветки, а потом они вместе пили сливочное пиво в «Трёх мётлах». Тут-то Лили и услышала смех Сивиллы. Вообще-то она не сразу его узнала: она слышала его так редко, что даже не помнила, как он звучит. Лили вытянула шею, выглядывая среди толпы Сивиллу.

Она сидела через три столика от них. Вокруг неё снова были её подруги. Они так звонко хохотали вместе с Сивиллой, обсуждая что-то, что Лили стало неловко. Она видела, что это совсем не те разговоры, какие Сивилла вела с ней. Лили даже не припомнила, а говорили ли они о чем-то, кроме зелий, уроков и самочувствии Сивиллы. Она лихорадочно перебирала одно воспоминание следом за другим и, ничего не припоминая, кусала губы.

— Эй, Эванс, — позвала Мэри, и Лили перевела на неё взгляд. — Ты не подумай, я не пытаюсь встать между тобой и Вэйн, но… — Она начала складывать из салфетки оригами. — Но Сивилла тебя явно подругой не считает. Ты такая не одна, есть ещё Джил Джойс с Пуффендуя, она помогает ей с Травологией. И с Рейвенкло паренёк один, не знаю, с чем он ей помогает, но они часто в библиотеке вместе сидят. Ну, когда тебя нет.

После этих слов внутри Лили будто что-то переломилось. Она почувствовала себя такой же глупой, наивной идиоткой, как в начальной школе, когда дети списывали у неё, а она думала, что они хотят с ней дружить. Глаза защипало, но Лили приказала себе не плакать и, взмахнув волосами, сказала Мэри:

— Может, пойдём уже обратно в школу? Что-то я неважно себя чувствую…

Мэри кивнула, и они вернулись. Всю ночь Лили проплакала в подушку, топя себя в самоненависти. Она в самом деле была идиоткой, раз поверила, что с ней действительно хотят дружить! А ведь всё с самого начала было понятно.

На следующий день Лили нашла Сивиллу, отвела подальше от чужих ушей и сказала:

— Прости, но, кажется, я больше не могу продолжать это общение.

Сивилла захлопала глазами.

— Но почему?.. Мы же так здорово проводили время, и я…

— И ты прекрасно пользовалась тем, что я хорошо знаю Зельеварение. Тебе ведь так не хочется получать оценки ниже «П»! А тут я, такая наивная и глупенькая, верящая в то, что тебе интересно со мной дружить!

— Но мне правда интересно!

Лили вздохнула.

— Возможно. Но весь интерес держится только на моём знании зелий. — Она на миг замолчала, а потом продолжила: — Ты ведь просто меня использовала, да? Ну, как… как репетитора.

Сивилла молчала, и с каждой секундой Лили чувствовала, как тлеют её выдержка и решимость. Она отрывисто сказала:

— Прости, но я больше так не могу, — и быстро зашагала прочь.

У неё никогда не было подруги Сивиллы Вэйн.

* * *

6 ноября 1976 г., Шотландия, библиотека Хогвартса

Лили Эванс была одна. Рядом с ней никогда больше не садилась Сивилла Вэйн, никогда больше не здоровалась и не обсуждала зельеварение. Вечно обижающаяся Туни, сестра Лили, никогда больше не отвечала на письма. И даже Северус Снейп разрушил уже и без того истончившуюся дружбу одним резким словом: «Грязнокровка!»

Сторми Пирс же Лили оттолкнула сама, потому что знала — всё закончится точно так же, как с остальными. Сначала все втираются в доверие, играя в дружбу, пользуются тем, что Лили может им дать, а потом приходят настоящие подруги и вся дружба с Лили кончается. Вся домашка списана, контрольная решена, и Лили Эванс больше не интересна. В ней больше нет необходимости. И Лили не хотела снова чувствовать себя наивной идиоткой, верящей в то, что с ней на самом деле хотят общаться просто так, а на деле она является просто заменой для настоящих подруг. Поэтому куда легче даже не начинать верить в эту сказочку с розовыми пони и сахарной ватой.

Сначала Лили думала, что, раз уж она первая предложила Сторми Пирс дружить, то всё будет иначе, по-другому и совсем не так, как раньше. Но она ошиблась.

Сторми Пирс была точно такой же, как и все остальные.

У неё были настоящие подружки, ради которых она сворачивала горы — Мэри Макдональд и Марлин Маккиннон. С ними она постоянно сидела в Большом зале, гуляла, вступила в этот их дурацкий Клуб хозяюшек (Лили однажды спросила у Мэри, может ли и она вместе с ними туда ходить, на что Мэри ответила, что ей там не понравится и вообще Лили же занята обязанностями старосты и Клубом Слагги), ради Мэри Пирс даже собой чуть ли не пожертвовала. С Лили такого никогда не происходило. Она была нужна исключительно для того, чтобы весело скоротать время или не получить «Т» за контрольную.

Лили стащила с себя ботинки, забралась на стул с ногами и подтянула колени ко груди, устраивая на них подбородок. Стоящие на стеллажах книги давно никому не были нужны. Именно поэтому тут так много пыли. И Лили казалось, что скоро и она тоже покроется слоем пыли.

Вдруг она услышала шаги: кто-то шёл сюда. И упаси Мерлин, если это Вэйн. Лили не ручалась, что сдержится и не наорёт на неё. Но реальность оказалась, не сильно лучше.

— Лили? — Пирс выглянула из-за стеллажей и встретилась с глазами Лили. — Вот ты где. Я тебя повсюду ищу.

— Не стоило утруждаться. Всё равно нам не о чём разговаривать.

Лили натянула на ступни туфли, подхватила сумку, книги и собралась было пройти мимо Пирс, но та ухватила её за руку и решительно глянула прямо в глаза, в самые зрачки.

— Нет, Эванс, мы поговорим. И после этого можешь бегать от меня сколько хочешь, — медленно произнесла она. — А теперь объясни мне, глупой, какого чёрта произошло, что ты решила отгородиться ото всех, кроме Джеймса? Что, появился парень и подруги не нужны стали?

Скривившись, Лили выдернула свою руку из ладони Пирс.

— Подруги? — Она фыркнула. — У меня нет подруг, Пирс. Нет и никогда не было. Джеймс — единственный, кто мной не пользуется. Остальные же, включая тебя, Макдональд и Люпина, общаются со мной исключительно ради выгоды. Будь то домашка, помощь с контрольными, коротание свободного времени или помощь со скучными бумажками старост! Если бы я всё это не делала, вы бы даже и не подумали, чтобы со мной дружить!

— О чём ты? — Пирс выглядела такой шокированной, что ей легко можно было поверить. Но Лили не верила. Она достаточно уже обжигалась. Хватит с неё!

— Будто ты не понимаешь! Вы все меня используете!

Пирс глуповато хлопала глазами, будто не до конца понимая человеческую речь.

— Я не использовала тебя, — наконец сказала она. — Я просто хотела с тобой дружить, потому что ты мне нравишься. Вот и всё.

— Не использовала? Знаю я, все вы так говорите! — вскрикнула в ответ Лили. — Знаю! Просто не хотите терять такую удобную меня! Лили, дай списать то, Лили, помоги сделать сё! Лили, поговори с Поттером! Лили-Лили-Лили! Но как только на фоне появляются настоящие подружки, я уже не нужна, да?!

— О чём ты вообще? — удивилась Пирс. — Какие ещё настоящие подружки?

Лили сжала руки так крепко, что ногти больно впились в ладонь. Разум Лили будто разрывало пополам: одна часть видела истинность удивления Сторми и уговаривала поверить ей, другая же из раза в раз натыкалась на подтверждение — всё повторяется! В прошлый раз точно так же было! Мысли метались, сменяя одна другую в бешеном ритме, и Лили чувствовала, что сейчас взорвётся.

— Ты спрашиваешь про настоящих подружек? — Лили почти шипела, а не говорила. — Макдональд и Маккиннон разве не такие? За них ты пупок порвёшь, разве нет? А я тут явно лишняя. Я нужна только когда надо списать!

— Лили, послушай, — лицо Сторми приобрело такое жалостливое выражение, что Лили захотелось либо ударить её, либо выброситься в окно, — ты нужна не ради списывания. Ты просто мне нравишься. Как человек. Ты ответственная и умная, но в то же время и храбрая. Ты предпочла лишиться значка старосты, но не сдала меня, когда я подралась с Блэком. Я просто хочу с тобой дружить. Просто так. Не для чего-то.

И снова Лили разрывало пополам. Одна её часть верила, а вторая неустанно напоминала: Сивилла Вэйн говорила всё то же самое.

— Неправда! — вскрикнула Лили. — Докажи, Пирс! Докажи, что твои слова — не просто сотрясание воздуха! Поклянись! — И прежде, чем Лили успела сообразить, о чём вообще просит, она выкрикнула: — Дай Непреложный обет!

Следом за этими словами разразилась оглушающая, практически звенящая тишина. Лили слышала, как гудит в ушах взбесившаяся кровь и как отдаёт громовыми раскатами частое сердцебиение. Пирс же смотрела в ответ широко раскрытыми глазами и молчала.

Лили прекрасно понимала, что это просто безумие. Никто не будет давать Непреложный обет, который, вообще-то, запросто убьёт тебя в случае, если ты отступишь от клятвы. Но эта испуганная, вечно жмущаяся и прячущаяся от света часть, которая не верила ни одному слову Сторми, требовала доказательств — таких, которые она не смогла бы опровергнуть.

Бледная Сторми выдохнула, и Лили поняла, что это отказ. Да только Сторми закатала рукава свитера и бомбера и протянула ладонь.

— Ладно, — сказала она. — Только я не сильно разбираюсь, как там этот обет давать.

Лили смотрела на протянутую ей руку с погрызенными пальцами, ранки на которых запеклись кровавой корочкой. Эта рука была знаком: Сторми Пирс готова дать Непреложный обет, готова поставить на кон свою жизнь, лишь бы доказать Лили, что она хочет с ней дружить.

Лили понятия не имела, усталость ли это, недосып или неделя непрекращающихся переживаний дали о себе знать, но она расплакалась. Расплакалась и, схватив Сторми за протянутую руку, притянула в объятия. Сторми довольно хмыкнула и прогладила Лили по спине. Потом, конечно, Лили будет чувствовать себя невероятно глупо, но сейчас она чувствовала облегчение.

Она кому-то нужна просто так.

* * *

6 ноября 1976 г., Шотландия, Больничное крыло, вечер

— И в итоге она сказала, что её задолбало, что её используют.

Заложив руки за голову, Сторми лежала на соседней от старосты Блюбоннета койке и рассказывала о своём примирении с Лили. Рем сидел, скрестив по-турецки ноги, и напряжённо тёр подбородок. На протяжении всего рассказа он выглядел весьма озадаченно, а потом выдал:

— Я и понятия не имел, что она всё так воспринимает… — Он сжал губы. — Ну, то есть… Мы же разделили обязанности. Лили отвечает за административную часть, я — за воспитательную.

— За вытирание соплей плачущим деткам, ты имеешь в виду? — хмыкнула Сторми.

Рем едва заметно улыбнулся, но тут же снова стал серьёзным.

— Как бы то ни было, я думал, что всё это удобно нам обоим. Лили же детей терпеть не может на самом деле. Ну, то есть… Её хватит на то, чтобы повозиться с ними часок, но постоянно она это делать не может. А я — наоборот, я терпеть не могу бумажки, которые нам надо заполнять. Я бы лучше объяснял первоклашкам, как шнурки завязывать. Я не думал, что Лили… — Он замолчал, нервно наматывая нить крестика сразу на несколько пальцев. — Да и ты, кстати.

— Что я?

— Ну, я имею в виду, по тебе было видно, что ты хочешь с ней дружить, — объяснил Рем.

Тяжело вздохнув, Сторми покачала головой.

— Нет, сладкий, ты ошибаешься. — Она закрыла глаза. — Это было видно тебе. Ты смотрел со стороны, а Лили… Когда встречаешь только плохое, учишься видеть маленькие сигналы того, что всё повторяется. Понимаешь? Она считала, что я хочу с ней общаться ради домашки. И я правда дурёха, которая лихорадочно ищет, у кого бы списать. Но даже скажи она нет, когда я попросила, я бы не перестала с ней общаться. Просто…

Сторми замолчала. Честно говоря, сегодняшний разговор с Лили её ошарашил. Она и думать не думала, что дело было даже не в Джеймсе, а в чёртовой контрольной.

Потом, практически сразу после того разговора, почтовая сова принесла Сторми ответ от Айси и Дарси. Обе единодушно решили, что британки хотят доказательства дружбы. Ну, с Мэри таким доказательством стала драка с Блэком. А для Лили Сторми должна была совершить ещё какой-нибудь подвиг. Или несколько подвигов. Как рыцарка для принцессы! Дурацкое сравнение, но Сторми примерно так себя и чувствовала. Рыцарка без страха и упрёка побеждает чудовищ во имя подруг.

Сторми пока ещё не придумала, чего бы такого свершить, чтобы доказать Лили свою верность. Готовности дать Непреложный обет было, на взгляд Сторми, как-то маловато, требовалось что-нибудь ещё.

Однако Сторми радовалась, что хотя бы узнала, в чём дело. Чертова контрольная…

Вдруг, вспомнив, Сторми пошарила в карманах бомбера (её любимый, с надписью «TEXAS» на спине) и достала оттуда сложенный в четыре раза лист бумаги. Она протянула его Рему.

— Держи. Это тебе, — довольно сказала она.

Он с недоверием покосился на листок, но всё-таки взял его и прочитал, что там написано.

— В этот раз я принесла тебе домашку по Рунам, — заявила Сторми.

— Спасибо большое, но ты явно ошиблась, когда переписывала рунную цепочку. — Он повернул лист к ней и ткнул пальцем в одну из рун, нацарапанных на бумаге. — Здесь должна была быть Соулу, а у тебя Эйваз. Иначе эта цепочка при активации в лучшем случае не сработает, а в худшем Эйваз усилит следующую за ней руну Феху, что приведёт к возгоранию.

Сторми смотрела на него со скептическим выражением лица.

— Ну хорошо, возможно, я не особо внимательно смотрела на доску, — признала она. — Но ты должен взять во внимание, что я изучаю эти ваши руны всего два несчастных месяца, так что мне всё простительно!

— Ой не надо, — покачал головой Рем, — ты их не изучаешь, а скатываешь у меня или у Хиллс.

С пуффендуйкой Астрой Хиллс Сторми начала общаться после того злополучного теста. Астра получила твёрдую «У», в то время как у Сторми в тесте красовалась замечательная «В», и это взбесило Астру настолько, что она едва сдержалась, чтобы не разгромить кабинет Древних Рун. Также, как оказалось, она дружила с Мо Чанг, хотя та и была на курс старше: обе состояли в Жабьем хоре — маленьком музыкальном кружке, который вёл профессор Флитвик.

И да, Сторми у неё действительно списывала. Сторми списывала у всех, кого считала способным отличить руну от табуретки.

— Я не понимаю, — вырывая её из размышлений, сказал Рем, — почему ты выбрала Изучение Древних Рун, если совсем в них не разбираешься? Не проще ли было записаться на Уход за магическими существами?

Сторми поджала губы, пряча руки в карманы, помедлила, но всё же сказала:

— Видишь ли, Блюбоннет, в Лавке старьёвщика не такой уж широкий выбор книг. Что было, то и взяла и на то записалась. — Она встала с койки и усмехнулась. — Благодарю Богиню, что там вместо учебника по Рунам не лежал учебник по Нумерологии. Я б сдохла.

Она засобиралась было уходить, но тут вдруг по лазарету разлился нежный звук, будто кто-то играл на флейте. Сторми замерла, вслушиваясь в переливчатый напев музыкального инструмента. Звук тёк, словно сладкая патока, и походил на медовые песни птиц ранним утром, походил на колыхание ветра перед свежей зарёй.

— Это Рехема, — видя удивление на лице Сторми, сказал Рем. — Она часто играет, хотя мадам Помфри просила её сохранять относительную тишину. Но мне, если честно, нравится её игра.

Тем временем мелодия всё струилась и струилась, и Сторми решила: сегодня настал день беседы с Рехемой.

— Прости, Люпин. Мне нужно кое-что сделать.

Она кивнула в знак прощания и шагнула навстречу звуку. Он доносился из-за ширмы практически в самом дальнем уголке лазарета. Подходя к нему, Сторми замедлила шаг.

Признаться честно, её бесила Рехема Джордан. Без неё жизнь Сторми была бы куда лучше. Без неё Сторми не попадала бы в лазарет после тренировок, без неё не следила бы за своими вещами, как Цербер за вратами ада. Без неё Сторми Пирс было бы лучше.

Рехема Джордан ненавидела женщин. Она изводила каждую из тех, что были в команде, до тех пор, пока они не уходили. Она шипела на однокурсниц и периодически задирала девочек с курсов помладше. Рехема общалась только с парнями из сборной и с несколькими однокурсниками. Но ни один из них ни разу не зашёл к ней в лазарет. Здесь была только Сторми Пирс.

Выдохнув, она встала у изножья её постели. Рехема Джордан не увидела её: она вся погрузилась в игру, прикрыв глаза. К губам она прижимала инструмент, напоминающий окарины индейцев, только сделанный из тыквы. К бокам окарины привязаны были практически истлевшие ремешки, позволяющие повесить инструмент на шею.

— Красиво играешь, — похвалила Сторми. — Где ты научилась?

Рехема вздрогнула и, увидев Сторми, оскалилась. Тут же она убрала свою окарину под подушку и прошипела:

— Пришла поглумиться, свинка? Проваливай. Меня тошнит от тебя.

— Почему? — спросила Сторми, и Рехема уставилась на неё как на инопланетянку.

— Чего?

— Почему тебя от меня тошнит? — терпеливо объяснила Сторми. — Почему ты стараешься меня прикончить? Почему измазала мою метлу мазью? Почему ты так хочешь выставить меня из сборной?

Рехема смотрела на неё исподлобья, и на её скулах ходили желваки.

— Ты тупая? — наконец сказала она. — Я же ещё в первый день сказала: тебе тут не место. Ты, белая дура, понятия не имеешь, какими силами я добывала себе это место, а ты пришла, водрузила свою бледную задницу на метлу — и всё, тебя приняли! Ах, спасительница! Выручила команду!

— Если бы ты не изводила Кэтрин Честер, я бы вообще в команду не попала, не от чего было бы спасать. — Сторми хмыкнула и облокотилась на железные прутья изножья. — Но это не отменяет того, что ни я, ни Кэтрин никак не обесценивали твой тяжёлый опыт вступления в команду. Ты не думала, что каждый из твоих товарищей-мужчин получил своё место в сто тысяч раз проще, чем ты, я, Кэтрин и все девушки вместе взятые? Но с ними ты пытаешься дружить, хотя я в курсе, что ни один из них про тебя и не вспомнил. Поттера так и вовсе больше беспокоило, что у него теперь один охотник в команде. Ну, когда ты упала с метлы.

«А я стою тут, как идиотка, и пытаюсь достучаться до женоненавистницы», — подумала Сторми.

— Ты ничего не понимаешь, — сквозь зубы процедила Рехема.

— Ну конечно, я же тупая белая американская свинья, куда уж мне до тебя, — фыркнула Сторми. — Я понимаю намного больше, чем тебе кажется. Даже тебя я могу понять, хотя иногда мне и приходится заставлять себя это делать, чтобы подавить желание треснуть тебя чем-нибудь.

Рехема молчала долго, прожигая её взглядом, а потом выдала:

— Ты мне руку вывихнула.

— Зато ты не сломала позвоночник, — пожала плечами Сторми. — Согласись, вправить руку легче, чем… А мадам Помфри вообще может восстановить повреждённый позвоночный отдел?

Её вопрос так и остался без ответа.

— Знаешь что, Джордан. Я не хочу с тобой ругаться. Вообще. Было бы здорово, если бы мы смогли стать хорошими товарками. И тебе, и мне от этого стало бы только легче. Тебе не надо было бы тратить кучу сил на то, чтобы выжить меня из команды, ты могла бы концентрироваться только на спорте.

Рехема хмурилась, исподлобья глядя на Сторми.

— Катись к чёрту, Пирс, — сказала она.

Сторми покачала головой и оттолкнулась от изножья. Никто не обещал, что будет просто. Никто не обещал, что способ «просто поговорить» сработает и Рехема отстанет. Сторми удивилась, если бы та резко изменилась от одного лишь разговора. Но Сторми Пирс была упрямой.

Уходя, она обернулась и в последний раз глянула на Рехему. Та поворотила голову к окну, стиснула одеяло, и Сторми ясно, как Божий свет, увидела: Рехема Джордан была одна.