Победительница (гет)

Северус сидел на пороге старого крыльца, поджав под себя ноги. Тёплый вечерний воздух колыхал редкие пучки травы во дворе, ветер тихо шуршал в ветвях яблони, отбрасывая на мальчика рваные тени. Чёрные, немного взъерошенные волосы спадали на лицо, почти полностью закрывая глаза, но даже сквозь эту штору можно было заметить слабую, неуверенную улыбку, которая то и дело появлялась на его губах. Словно что-то вспоминал. Что-то хорошее — или, по крайней мере, не совсем плохое.

Если бы не фингал под левым глазом и слегка взъерошенная, порванная на локте рубашка, Вика бы могла подумать, что он просто мечтает. Но следы недавней драки говорили сами за себя.

Она остановилась в двух шагах, сдерживая желание сразу спросить, кто его так, но решила сначала понаблюдать. Северус явно не замечал её. Он будто бы прокручивал в голове целый фильм, то с напряжением хмурясь, то вдруг чуть поджимая губы. Его мимика была удивительно выразительной, как будто на лице по очереди играли сцены из жизни: гнев, отчаяние, обида — а потом снова странная, почти мирная улыбка.

Вика тихо выдохнула и сделала шаг вперёд, откладывать разговор не имело смысла. Деревянная доска под ногой предательски скрипнула. Мальчик вздрогнул, поднял голову — и его взгляд тут же метнулся в сторону. Он смутился, словно его застали за чем-то запрещённым, и попытался спрятать взгляд, опуская глаза в пол.

— Северус, — тихо позвала Вика.

Он не ответил, но чуть подался вбок, освобождая место. Она села рядом, чувствуя, как в животе зарождается знакомое волнение — смесь тревоги и внутренней готовности к трудному разговору.

— Рассказывай, — спокойно сказала она, стараясь говорить не как судья, а как человек, который рядом.

— Всё хорошо, — быстро и неожиданно уверенно ответил Северус, бросив на неё быстрый взгляд, будто проверяя реакцию.

Вика заглянула ему в глаза. Там не было стыда — ни капли. Но он явно чего-то ждал. Может быть, упрëка? Гнева? Крика?

Но у неё не было сил ни на сцену, ни на скандал. Она вздохнула, натянуто улыбнулась и решила действовать мягче:

— Ага. Каждый день, когда всё хорошо, ты сидишь побитый у порога.

— Тебя не было дома. Где мне ещё было сидеть? — возразил он, глядя на неё с искренним непониманием.

Вика кивнула. Возразить было сложно — в его словах была логика.

— Я хочу знать, что произошло.

Северус замялся, опустил взгляд и тихо пробормотал:

— Тебя вызывают к директору...

— Отлично, — сухо откликнулась Вика. — Причина, как я понимаю, драка?

— Ага, — подтвердил он и вдруг резко поднялся, будто решив, что на этом разговор окончен.

Вика спокойно протянула руку, подтянула его обратно к себе и положила ладонь ему на плечо.

— Северус, давай сразу по-честному. Я не хочу вытаскивать из тебя каждое слово. Обещаю, ругаться не буду.

Он замер, глядя на неё. Было видно, как в нём борется страх — и желание быть понятым. Через секунду он всё же опустился обратно рядом с ней и заговорил:

— У меня конфликт с одноклассниками. Уже давно. Они постоянно цепляются. Сегодня решили подкараулить за школой, ну, типа, «разобраться». Я пытался дать сдачи...

Он сжал кулаки, и на миг в его лице снова появилось то же напряжение, что и несколько минут назад.

— Потом пришли старшие ребята, с которыми я занимаюсь в секции. Они увидели, что нас трое на одного — ну, то есть, на меня. Сказали, что так не по правилам. В итоге получилось три на три. Ну и… это увидела директриса. И теперь она ждёт тебя — на «воспитательную беседу».

— И сложно было это сразу сказать? — спросила Вика, понимая, что ситуация, по сути, банальная.

Кричать, возмущаться, рассказывать, что драка — это не способ решения проблемы, откровенно не хотелось. Северус, насколько она успела понять, был довольно спокойным и не конфликтным ребенком, так что если дело дошло до драки, значит иного выбора не было. А переливать из пустого в порожнее не хотелось. Можно сотню раз сказать, что так нельзя, но что это изменит? Если на тебя нападают трое, то тут надо или бежать, или защищаться, так что в секцию она отдала его очень правильно. Те, кто нападают компанией, не ожидают отпора, такие люди, по опыту Вики, просто пытаются самоутвердиться за счёт слабости противника и с ними бесполезно разговаривать. А так секция позволяет Северусу почувствовать себя частью социальной группы, да и насколько девушка знала, такие группы посторонним своих в обиду не дают. Так что вряд ли одноклассники мальчика ещё к нему полезут: одно дело нападать на одиночку, другое — зная, что тебе могут отомстить. Вика же в который раз порадовалась наличию в еë собственной жизни миловидной внешности и старшего брата, который всегда мог объяснить обидчикам сестры, в каком месте они не правы; а девочкам просто нравилась брутальная внешность Паши, и они через Вику пытались подобраться к нему. Паша, конечно, был влюблён в собственную супругу и воздыханий юных подружек сестры не замечал, но это полностью всех устраивало.

— Ну мам.

— Ладно, идём обедать, гроза одноклассников.

Вика впустила Северуса в дом, разогрела вчерашний суп, налила себе и ребёнку, достала собственноручно приготовленный хлеб и задумалась. Создавалось впечатление, что её жизнь проходит по принципу «то густо, то пусто». Сейчас она пыталась уложить в своей голове всё, что произошло за сегодняшний день, особенно сложно было проанализировать всю ту информацию, что дали ей подруги Эйлин. Думать было сложно, слишком много было неизвестных в этом уравнении. Вика даже себе боялась признаться, что за эти несколько месяцев она привязалась к Северусу. Он был таким, каким бы могла быть она, будь она мальчиком и не будь у неё брата. Он ведь такой же, как и она была в детстве, она так же сторонилась людей, так же спасалась от одиночества в книгах. Ведь в них был спрятан целый мир, в котором можно было представлять себя кем угодно, и благодаря которым можно всегда отвлечься от несправедливости и грубости окружающего мира. Ведь пока ты читаешь, чужие слова и поступки не могут тебя задеть. Так и Северус, он ведь так же, как и она, прятался в своих учебниках от грубости отца, от насмешек одноклассников, от безразличия матери. Создавалось ощущение, что он поставил себе цель доказать всем, что они не правы, когда сомневались в нём. Может, это было только впечатление, но он всегда делал один и тот же выбор: вместо общения с матерью — книга, вместо шахмат с отцом — книга, вместо тренировок с Джоржем — снова книга. Видимо, раньше у него просто не было выбора.

Вика ведь тоже всегда была такой, она считала себя сильной и независимой, считала, что ей никто не нужен, она, как и Северус, слишком боялась остаться одна и пыталась оградить себя и своё сердце от ран. Но играть в Снежную Королеву можно только до тех пор, пока есть люди, которым ты не безразличен. В последнее время она всё чаще ловила себя на мысли, что ей не хватало своей семьи, причём не только брата, Ани, Дениски и Даши, но и Виктора с Алисой. Она скучала по ненавязчивой заботе Виктора, по его прикосновениям, улыбке, по тому, как он каждый раз, просыпаясь утром, боялся её разбудить, как он старался тихонько приготовить ей завтрак. А еще порой она представляла, что было бы, если б на месте Тоби был Виктор, а на месте Северуса Алиса? Насколько сильно они были бы похожи на эту семью и насколько воспитание мальчика отличается от воспитания девочки? Хотя, по большому счёту, воспитанием, как таковым, она не занималась. Даже после того, как она узнала о драке, она не стала его наказывать и воспитывать, да и как многие другие родители бросаться на амбразуры и защищать его, обвинять других детей ей, честно говоря, тоже не хотелось. Ей сложно было понять: это безразличие или модель воспитания? Её ведь воспитанием тоже, по большому счёту, никто не занимался: родители использовали любой повод для наказания, делали это не от того, что Вика что-то сделала не так, а просто потому, что у них плохое настроения. Брат же тоже особо этим не заморачивался, считая, что она взрослая девочка и сама сможет понять, где она не права. И ничего, выросла. Умная, самодостаточная, с какими-никакими моральными принципами, а у Северуса и так слишком мало радостей, чтобы его ещё из-за такой мелочи наказывать.

Отношения с Тобиасом тоже вызывали вопросы, причём только сейчас она осознала, что его поведение действительно странное. Сначала он избивает её, ну, вернее, её тело, до полусмерти, потом извиняется, преследует, а потом, увидев её паническую атаку, игнорирует. Какое-то нестандартное поведение, на её взгляд. Да, вначале всё шло по стандартному сценарию круга насилия, она как раз попала в середину цикла — сильное избиение, потом был медовый месяц, который длился чуть больше недели, он приносил подарки, извинялся, а вот потом … Потом создавалось ощущение, что ее срыв сломал в программе какую-то настройку, и теперь он не знал, что делать. А ещё он абсолютно не был похож на человека, который любил всё контролировать, он ни разу не сказал ей, что надо делать, он ни разу не сделал ни ей, ни Северусу замечание. Он на удивление спокойно объяснял ребёнку правила игры в шахматы, ему было не сложно повторить что-то несколько раз, у него не возникало никаких приступов агрессии, когда ребёнок ошибался. А ещё удивляло то, что он ни разу за пару месяцев не пришёл домой пьяным, максимум слегка подшофе. После слов Лукреции о Молли и о том, что девушку будто заколдовали, она невольно подумала, что, может, и к Тоби применили колдовство? Ну не похож он на домашнего тирана. Да и вряд ли человека, которого заводит чужая боль и страх, могла так испугать паническая атака, пусть и вызванная на ровном месте. Не складывался паззл, вот не складывался, как она его ни крутила. Понять, почему, у неё не получилась: то ли деталей не хватало, то ли ставила она их не туда. Тогда Вика решила зайти с другой стороны и попыталась вспомнить, что делало Тоби агрессивным. Первый раз она пришла в себя, когда он кричал, что она ведьма. По словам Северуса, всё это случилось после магического выброса; второй раз — когда она угрожала его заколдовать. Могло ли это быть связанным? Теоретически, всё возможно, а вот практически... Кому она могла перейти дорогу, чтобы так изящно и сложно мстить. Как же Вике не хватало памяти Эйлин, так можно было бы понять хоть что-то. А если опираться на слова подруг? Может, дело в Северусе? Всё-таки девушки предположили, что он вырастет сильным магом и сравнили его с Томом? А что их объединяет? Их мамы были волшебницами и вышли замуж за магглов? Интересно, все полукровки так сильны? Хотелось пойти и ещё раз перерыть сундук Эйлин в поисках нужных книг. Пока Вика предавалась размышлениям, Северус уже доел и задумчиво смотрел на маму.

— Мам, а мы сегодня магией займемся?

— Что? — попыталась Вика сфокусироваться на словах мальчика.

— Ну, магией, ты обещала показать мне заклинание для мытья посуды.

Вика взглянула на часы: дело близилось к вечеру и, судя по всему, Тобиас должен был скоро прийти. Можно было, конечно, проверить теорию с магией, но сегодня для Вики было достаточно впечатлений, так что она решила повременить. Да и рассказывать мужу о том, что ребенок подрался, лучше в спокойной обстановке.

— Скоро отец придёт, ему не нравится, когда мы колдуем. Так что давай в следующий раз?

— Ну ладно. А чем тогда займемся? — задал встречный вопрос Северус. Вика жила здесь уже два месяца, но этот вопрос всё ещё вызывал ступор. К счастью в любой непонятной ситуации она выбирала готовку — порадовать семью чем-то вкусненьким всегда актуально.

— Давай приготовим рисовый пудинг? Мне Лекси дала новый рецепт.

— Ну давай, — нехотя согласился мальчик, видимо, идея готовки не особо пришлась ему по душе.

Тобиас, на удивление, спокойно отнёсся к драке сына, с удивлением отметив, что Вика собирается-таки пойти на разбирательства с директором. Видимо, Эйлин своим присутствием школу не особо радовала.

На следующее утро в учительской пахло дешёвым чаем, влажными стенами и чернилами. Комната с облупившейся краской на подоконниках и кипой бумаг на старом столе была плохо отапливаемой — сквозь старые рамы проникал холод. В углу тихо потрескивал радиатор.

Родители, вызванные на дисциплинарное собрание, сидели вдоль стены на неудобных стульях. Пара мужчин в замасленных рабочих комбинезонах, женщины в пальто, явно купленных не вчера. Все усталые, многие молчаливые. Одни кивали, не слушая, другие просто опускали взгляд. Казалось, они пришли не за правдой, а потому что так надо — чтобы потом, если что, никто не сказал, что их не предупреждали.

Дети, сидевшие рядом с ними, угрюмо разглядывали свои ботинки. Кто-то крутил пуговицу на рукаве, кто-то — скрещённые на коленях руки.

Миссис Уиттакер, глава школы — высокая, строгая женщина лет пятидесяти с идеальной причёской и бесцветными глазами — заговорила без вступлений, будто по заведённой пластинке:

— По каждому из этих мальчиков — хоть сейчас вырезку в Daily Mail отправляй: «Проблемный подросток устроил очередной скандал». Им бы не на школьной скамье сидеть, а в полицейском участке. Это — позор. Для класса, для школы, для района. Подобное поведение не просто нарушает дисциплину. Оно портит репутацию нашего заведения. А мы, на минуточку, государственная школа и обязаны держать планку.

Судя по всему, именно последний пункт её волновал больше всего. Светлое будущее самих детей её, похоже, мало интересовало. Она призывала родителей «дотянуть» — именно так и сказала — своих чад до выпускного, просила следить, держать под контролем, не доводить до скандалов. А дальше, мол, пусть делают, что хотят: хоть в тюрьму, хоть на улицу.

Вика слушала и чувствовала, как внутри поднимается знакомая, горькая волна. Эти интонации, этот отрешённый взгляд, это безнадёжное неверие — всё это она уже слышала. Слишком часто.

Она никогда не понимала, почему, если ребёнок из неблагополучной семьи и пару раз подрался, на нём можно поставить крест. Почему общество считает, что из него уже ничего путного не выйдет? Это же несправедливо. Такие дети могут быть умными, талантливыми, упрямыми — просто никем не понятыми.

Может, именно это холодное, бездушное отношение и убивает в них всё лучшее. Убивает стремление вырваться, стать другим.

Вика и сама была такой. Её тоже списали со счетов ещё в подростковом возрасте. Пророчили судьбу, в лучшем случае, содержанки, в худшем — проститутки. И это при том, что она училась неплохо. Просто жила не в том районе, носила не ту одежду, не имела достаточно денег.

Но ей было плевать на мнение окружающих. У неё был брат — единственный человек, ради которого хотелось быть сильной. Хотелось, чтобы он ею гордился.

Но сколько девочек, у которых нет такого брата, сдаются? Ставят на себе крест. Терпят унижения, выходят замуж за подонков, живут в аду, потому что искренне верят — другого они не заслуживают.

Теперь Вика понимала: парням бывает ещё сложнее. В них с детства видят потенциальных уголовников. Их сторонятся, их боятся, и этим только сильнее толкают к тому образу, который сами же навязали.

Да и этот мир ничем не отличается от её, та же Лекси часто жаловалась, что с ней никто не хочет общаться только из-за того, что она из бедного района.

Учительница продолжала вещать, а Вика поняла: она не выдерживает. Да, эти дети не идеальны, да они поступили неправильно, но они не заслуживают этой публичной порки. Никто не слушает их, им давно подписали смертный приговор и лишь ждут, когда он вступит в силу. Стало больно, и, когда директриса замолчала, она не выдержала:

— Простите, — спокойно начала она, — но мне кажется, вы сейчас говорите о приговоре, а не о воспитании. Вы ведь даже не пытаетесь разобраться, кто прав, кто виноват, что подтолкнуло их к драке.

Миссис Уиттакер поджала губы, приподняв подбородок.

— Я говорю о фактах, миссис Снейп, мне некогда разбираться с этим. Эти дети ведут себя недопустимо. У нас зафиксированы жалобы от учителей, а в прошлую среду были вызваны даже констебли. Это не случайность. Это уже закономерность.

— А может, это просто… крик о помощи? — Вика не повышала голоса. — Когда мальчику с девяти лет дают понять, что из него вырастет только грубиян или вор, он в это рано или поздно поверит. Как им, по-вашему, стать лучше, если никто в них не верит?

Кто-то из родителей фыркнул. В углу заговорил мужчина:

— Им бы не «веру», а ремня доброго. Тогда бы и по углам не дрались.

Вика повернулась к нему и устало добавила:

— Ремень не учит. Он пугает. А страх делает человека жестоким. Мы удивляемся, что дети лезут в драки — но ведь никто не учил их разговаривать. Слушать. Сдерживаться. Мы только наказываем.

Миссис Уиттакер вздохнула, будто измотанная не столько разговором, сколько годами преподавания в не самой благополучной школе Йоркшира.

— Послушайте… Мы — учителя. Не социальные работники. У нас — класс из тридцати учеников, скудный бюджет и всё меньше терпения. У нас нет возможности разбираться в каждом мальчике, что ударил другого в коридоре. Наша задача — дисциплина и безопасность.

— А у родителей? — тихо, почти с грустью, уточнила Вика.

— Поддерживать порядок. А не сомневаться в методах. Простите, но именно это у нас ожидается.

Вика кивнула. Она не спорила — но и не соглашалась.

— В идеале, — сказала она, — ребёнок должен чувствовать, что в школе он защищён. Что ему здесь дадут шанс. Но раз уж у нас не идеал — может, хотя бы не будем давить тех, кто ещё может вырасти иначе.

Её голос дрогнул лишь на миг. Не для директрисы — для Северуса. Чтобы он услышал, чтобы понял: кто-то — всё ещё за него.

Сбоку раздался хриплый женский голос:

— Она права.

Это была женщина в поношенном плаще, с усталыми глазами и неопрятно собранными волосами. Она сидела рядом с сыном, сутулым и напряжённым мальчиком.

— Моего Билли никто никогда не хвалил. Только замечания да затрещины. Может, если бы хоть один учитель сказал ему, что он не глупый — он бы не искал силы в кулаках.

Миссис Уиттакер ничего не ответила. Только закатила глаза и постучала авторучкой по столу.

— Все ученики получают выговор. Повторное нарушение — отстранение от занятий на срок до недели. Кроме того, мы можем направить их к мистеру Лоуэллу — он ведёт занятия по эмоциональной регуляции для трудных подростков. По пятницам, после уроков.

Кто-то из родителей недовольно зашептался — дополнительное время в школе, значит, кому-то придётся отпрашиваться с работы. Но возражений вслух не прозвучало.

Вика перевела взгляд на Северуса. Он сидел чуть поодаль, всё ещё не поднимая головы. Но когда почувствовал её взгляд, украдкой посмотрел в её сторону — и быстро отвёл глаза. Лицо было привычно закрыто, но в глазах на миг мелькнуло что-то похожее на удивление.

И, возможно, благодарность.

На следующий день после встречи с директором, когда Тобиас ушёл на смену на завод, а Северус был в школе, Вика направилась в лабораторию. Она решила отыскать рецепт зелья, о котором упоминала Лукреция — того самого, что, возможно, могло помочь Калисте.

Её приятно удивили подруги Эйлин: доброжелательные, внимательные, с каким-то тихим внутренним светом. Но, несмотря на это, Вика с сомнением смотрела на пергамент с рецептом — состав был сложным, многослойным, и совершенно не вдохновлял. Всё-таки, магический талант Эйлин передался ей лишь частично, и зельеварение никогда не вызывало у неё особого энтузиазма.

Шкурки бумсланга, слизни, сушёные глаза лягушек — всё это вызывало у неё, в лучшем случае, тоску, а в худшем — отвращение. И ведь всё это надо было измельчить, растолочь, порезать строго по инструкции, точно выверив пропорции. Пришлось честно признать себе: зельевар — это не про неё.

Тем не менее, Вика решила не отступать. Первый этап варки, к счастью, был относительно простым — нужно было лишь подготовить основу, которая должна была настаиваться около месяца. Остальные фазы были куда сложнее, но завершить всё нужно было к первому полнолунию июня. А пока она решила тренироваться на более простых, базовых смесях — и, к её удивлению, кое-что даже начало получаться.

Время шло. Весна постепенно уступала место лету: деревья стояли в цвету, трава густела, а солнце радовало своим теплом. Казалось, вместе с погодой ожили и люди. На улицах всё чаще попадались улыбчивые девушки в лёгких сарафанах и мужчины в рубашках и шортах. В воздухе витало чувство обновления, и Вика, сама того не замечая, поддалась этому настроению.

Вдохновившись, она предложила устроить прогулку в соседний парк — Лекси недавно рассказывала, что сейчас там особенно хорошо: дети могут поиграть на поляне, а взрослые — посидеть в тени деревьев, поболтать, просто отдохнуть.

Тобиас и Северус, хоть и не выразили бурной радости, отнеслись к идее с удивительным спокойствием и даже согласились почти сразу. Вика, обрадованная, с энтузиазмом принялась перебирать гардероб. Для себя и для Северуса она нашла подходящую светлую одежду — как раз по погоде. Иногда мелочи, вроде этих, создают настроение на весь день.

Парк поражал воображение: красивые высокие деревья, одинаковые деревянные лавочки, небольшой пруд, около которого стояло множество детей, что любовались проплывающими уточками. Ближе к середине парка виднелся высокий фонтан. Люди сидели на лавочках, но в пледах. Всем от мала до велика нашлось своё место в этом парке.

Недалеко от фонтана Тобиас притормозил, его лицо искривилось, и Вика посмотрела, кто же мог вызвать такую реакцию у мужчины. Тоби смотрел на семью, состоящую из интеллигентного невысокого худого мужчины, который глядел на свою красавицу-жену. Женщина действительно была хороша, рыжеволосая, с красивым макияжем и правильными чертами лица. И Вика вынуждена была признать, что фигура у женщины была отличная, не чета Эйлин.

Рядом с ними стояли две девочки: старшая, которая была чуть повыше, была худенькой, светловолосой, в простом сером платье, она была безумно похожа на отца; вторая, рыженькая, одетая в красивое розовое платье, была юной копией мамы.

— Ты их знаешь?

— Да, это Джонатан, наш главный инженер. А это его жена Софи.

— И что с ними не так?

— Ой, она та ещё стерва, приходила к нам на завод недавно, такой скандал мужику устроила, вроде, за то, что он не оставил ей денег на новое платье. Так громко кричала, что все и выбежали глянуть, что стряслось. Она посмотрела на нас, как на грязь под ногами, сказала какую-то гадость и свалила. Мужик-то хороший, жалко его, он даже за неё извинился. Но встречаться с ней мне не хочется, — сказал Тоби.

Вика обратила внимание, что мужчина, который до этого что-то выговаривал своей супруге, теперь направлялся в их сторону. За ним нехотя шла жена и девочки, видимо, познакомиться с этим семейством им всё-таки придётся.