Эшли (джен)

Домой на рождественские и пасхальные каникулы Коллинз предпочитала ездить налегке с одним только рюкзаком, а свой здоровенный чемодан оставляла в школе. Причин на то было несколько. Во-первых, ей, как магловской воспитаннице, воспрещалась пользовать магию вне школы, а потому чемодан было не облегчить и не уменьшить чарами, а то явится тут же кто-нибудь из «Отдела борьбы с неправомерным использованием магии». Плавали — знаем. Во-вторых, по гениальному маршруту Хогвартс-экспресс благополучно проезжал без остановки Эдинбург, так что после прибытия в Лондон Эш приходилось тратить еще кучу времени на возвращение в Шотландию. Аппарация, каминная сеть и прочие удобства магловоспитанным малышам-волшебникам не полагались. Напоследок шло желание девчонки порадовать матушку всякими магическим приблудами, в основном сладостями из «Сладкого королевства» — Коллинз-старшей особенно полюбились перченые леденцы — да приколами из «Зонко» на грани нарушения Статута, так что груз набирался приличный.

Так вот Эш и отправилась с рюкзаком и пакетом подарков, предвкушая предпраздничный вечерок, когда они с мамой завалятся на диване перед телевизором смотреть какую-нибудь кинематографическую новинку. После поступления Эшли в школу ее зимние и пасхальные каникулы стали неприкосновенным временем — Кортни не работала и, не считая Дня Рождения Хиггса в конце декабря, проводила все время с дочкой. Они днями смотрели кино, ходили в дешевые эдинбургские забегаловки и часами болтали обо всем на свете. В целом Кортни Коллинз может и была такой себе матерью, но подругой для дочери была отличной, что особенно стало заметно, как Эш подросла.

После поезда назад до Шотландии, костеря волшебников с их дебильными правилами, после автобуса с вокзала и автобуса из города, Эшли добралась, наконец-таки, до своего родного трейлер-парка. Пока пробиралась по заваленной снегом дорожке, оглядывала соседей и подмечала всякие забавные праздничные мелочи. Вон О’Конноры на елку и Санту светящегося разорились — не иначе, как что-то серьезное провернули, бродяги ирландские. Надо будет заглянуть к ним. А вон и старуха Бирни в этом году гирлянду повесила, хотя обычно не праздновала. Может и к ней нагрянуть с волшебными сладостями? У нее все равно деменция, а так хоть порадуется чему, кроме своего отбитого внучка, что к ней только с долгами и побоями заезжает. К старине Вилли тоже надо будет зайти: у того всегда отменный кофе с не менее отменным виски и захватывающие истории про былое бандитское прошлое.

Но пока Эшли стремилась только к родному уродцу на окраине парка. Их с матушкой трейлер прямому назначению уже лет как десять не соответствовал — то есть не ездил — но все равно оставался сказочно уютной халупой. Как это Кортни удавалось, даже Мерлин бы не разобрался, но хибара на давно сворованных колесах для Эш была теплее и роднее и слизеринской гостиной, и Большого зала в Хогвартсе. А ведь у девчонки в трейлере даже своей комнаты не было — она спала на диване в кухне-гостиной. Дом и есть дом, в какой бы залупе он не находился. Только вот свет почему-то дома не горел, а ведь матушка должна была ждать дочурку.

Эшли вошла, не сразу победив проклятущую дверь с ее старючим замком, который хорошо бы Алохоморой приложить, да не положено. Внутри: тишина, темнота и холод, которые вместе совсем недобро сочетались и заметно напрягли. Раздеваться Эш не стала и даже рюкзак не скинула, а только пакет с подарками у двери рассеянно бросила и принялась звать мать:

— Мааа? — протяжно крикнула она, пытаясь нащупать выключатель. — Мам, ты за свет не заплатила опять? — раздражаясь, спросила в пустоту девочка, так как на ее передергивания выключатель не реагировал. — Мам, ты тут? — вглядываясь в темноту комнаты, спросила она. — Мама? — на диване виделось какое-то очертание сидящего человека.

Эш подошла, присела напротив спящей, кажется, матери, и потеребила ту за руку — рука была холодной. Очень холодной, как мороз, что стоял в комнате. У Эшли мгновенно случилась паника. Она принялась трясти маму, попутно уже несвязно что-то выговаривая, но та никак не реагировала. Тело ее было одеревенелым, едва поддававшимся тряске, и пугающе холодным.

— Мама? — дрожащим голосом прошептала Эш, и тут темнота в комнате стала кромешной.

* * *

Драко Малфой сидел за длинным столом не часто используемой в их доме восточной столовой и был откровенно растерян из-за происходящего. Ему с трудом удавалось трезво оценить все впечатления от вечера, до того они были разносторонними. Во-первых, его распирало от восторга и гордости, ведь ему наконец-то выпала честь лично познакомиться с самим Темным Лордом, что главенствовал ныне за праздничным столом. Этот не человек даже, а скорее легендарный образ, который фигурировал в рассказах отца, как символ освобождения волшебников, был до сего дня чем-то нереальным, возвышенным и недостижимым. И какой символизм! Возвращение надежды волшебников в Модранихт — ночь возрождения самой природы. Драко даже кожей ощущал, что находился подле величайшего мага всех времен.

Отсюда, в общем-то, вытекало «Во-вторых»: Волдеморт был сосредоточением магии. Это парень точно чувствовал и кожей, и сознанием, и самой душой волшебника, да и вообще всеми органами чувств, в том числе зрением — воздух вокруг мага дрожал, как над раскаленным металлом. Даже рядом с Дамблдором Драко такого не ощущал, но ведь и никогда не был рядом с директором в достаточной близости, как сейчас с Темным Лордом. Мерлин, да он сидел от него в каких-то четырех стульях… От этого дух захватывало и ладони начинали потеть.

А еще, к своему стыду, Драко признавал, что Волдеморт оказался совсем не таким, как рисовало воображение из рассказов отца. Парень ожидал несказанной красоты и благородства мужчину, как из древних легенд, чей взгляд гипнотизировал, а голос подчинял. Но Темный Лорд таким не был. Признаться, он на человека-то с трудом походил со своей бледно-серой кожей, змеиным лицом и алыми нечеловеческими глазами. Стыдно, но Драко пугал внешний облик великого мага, хотя такую силу и мощь и положено было бояться мальчишке в его возрасте. Это, собственно, составляло уже не самое приятное «В-третьих».

Драко был не единственным юным волшебником за столом — приглашены на нынешний вечер с детьми были также Крэббы, Гойлы и Нотты. И вот тут начиналось совсем не доброе «В-четвертых». Драко видел восторг, что испытывал и сам, в глазах ровесников, но чувствовал страх среди их родителей. Страх был в том, как нервно метался взглядом меж присутствующих мистер Крэбб, обычно такой медлительный и невнимательный. Страх был в том, как украдкой переглядывались миссис Филиппа и мистер Бенджамин Гойлы. Даже бледность в лице мистера Нотта сейчас была непривычной, словно болезненной, и наталкивала на некоторые подозрения. Но что больше всего не нравилось Драко, так это то, что страх ощущался и в его родителях. Матушка особенно суетливо и нервно пожимала его руку, часто поправляла свою идеальную прическу, встревоженно поглядывала на тетю Беллатрикс. В отце тоже ощущалось что-то тревожное, хотя Люциус Малфой хорошо умел скрывать свои чувства.

К слову, о тете Белле, а вернее обо всех трех Лестрейнджах, что сидели рядом. Драко рад был, разумеется, что они освободились из Азкабана, но рад был только потому, что мама радовалась освобождению сестры, а отец сказал: «Их свобода — повод для радости». Лично Драко тетушка, ее супруг и деверь, которых он с раннего детства и не помнил вовсе, откровенно не нравились. В них было что-то отталкивающее, что-то неприятное, особенно в младшем дерганном Рабастане. Другие гости, что тоже нынче праздновали освобождение из тюрьмы и воссоединение с родными, были и того хуже. Долохов, Мальсибер и Трэверс-старший вообще больше на упырей походили. Почти пятнадцать лет в Азкабане оставляли неизгладимый след на людях. Хотя, похожее мерзкое впечатление было и от Амикуса и Алекто Кэрроу, которые в Азкабане не сидели. Раньше родители их не приглашали, отмечал Драко и понимал, что нынче не матушка, как всегда, составляла список гостей на торжество. Вот вам и «В-каких-то-там-уже» — Малфои, казалось, не были сегодня хозяевами в собственном доме.

А еще весь вечер, полный в общем-то привычных разговоров взрослых о политике, шевелениях Ордена Феникса и только намеках на дела Пожирателей смерти, Драко не давал покоя пустой стул за столом. Он не видел Эдриана Эйвери со своего места, но точно знал, что стул этот был напротив него. Кэрроу в начале вечера специально сели так, чтобы между ними было пустое место. В любой другой вечер юноша счел бы это за какую-то шутку или сюрприз: мистер Эйвери был частым гостем у Малфоев, и появление его всегда сопровождалось чем-то веселым. Но сегодня было иначе, и стул этот не раззадоривал и не интриговал даже, а вызывал какие-то недобрые опасения. Драко замечал, как периодически все, за исключением Волдеморта, Амикуса и Алекто, поглядывали на этот пустой стул, но спросить никто не решался. Все сдержанно ждали.

— Что ж, как мне кажется, вечер вышел превосходный, — заговорил по большей части молчавший до того Темный Лорд, и все разговоры за столом разом умолкли. — Отрадно видеть подрастающее поколение правильных волшебников, — он одарил пугающей улыбкой Драко, Теодора Нотта, Винсента Крэбба, Грегори Гойла и Ричарда Трэверса, хотя последний уже был совершеннолетним и точно не тянул на «подрастающего». — Приятно видеть, что магические чистокровные семьи процветают. И, так как у нас сегодня вышел своеобразный семейный вечер, хочется поговорить о делах семейных. Как поживает твой отец, Эдриан? — алые глаза прошлись по ряду гостей и остановились там, где сидел мистер Эйвери.

— Я не знаю, милорд, — раздался сухой голос дяди Эдриана, а ведь Драко так привык, что он всегда говорит оживленно и весело. — Я порвал с ним все отношения много лет назад, как только узнал о его предательстве.

— Да, я помню, что ты, не раздумывая, предпочел тогда верность мне, а не Аурелию, — протянул Волдеморт. — Потому-то я, признаться, сильно удивился, когда кое-что узнал. Амикус, я полагаю, наступил момент, когда можно раскрыть интригу вечера и привести нашего секретного гостя, — он кивнул Кэрроу, и тот поспешно вскочил с места и вышел из зала.

Судя по тому, как переглянулись родители, старшие Малфои не подозревали о том, кто еще был нынче в их доме. Драко это не нравилось. Ему вообще вечер как-то совсем перестал нравиться в этот момент. А когда мистер Кэрроу вернулся, левитируя за собой бессознательное тело, парень и вовсе нервно заерзал на своем стуле, пока не разглядел, чье именно это было тело. Поначалу он заметил, несмотря на магловскую несуразную одежду, что это была девушка, да еще и примерно его возраста. Потом подметил растрепанные вьющиеся пшеничного цвета волосы, остриженные выше плеч. А затем, когда мистер Кэрроу опустил тело на пустой стул и проговорил Финиту, к Драко пришло отупляющее, заставляющее замереть и затаить дыхание, понимание того, что за стол усадили Эшли Коллинз.

* * *

В себя Эш пришла спустя неизвестный промежуток времени под звук чьей-то проговариваемой Финиты. И вот, видит Мерлин, Салазар и кого там еще принято поминать — лучше не приходила бы она в себя вовсе. Яркий свет, что нещадно изливал нависающий с потолка канделябр, мешал поначалу как следует разглядеть окружающее, но по мере того, как картинка прояснялась, Коллинз приходила в натуральный ужас. Клокочущий, холодящий кожу ужас еще сохранился со сцены в родном трейлере, но то сейчас казалось кошмарным сном, а не реальностью. Хотя, окружающая реальность тоже скорее походила на кошмарный сон. Эшли вроде была не из пугливых, но когда очухиваешься, сидя за длинным столом в компании как бы ни десятка вроде бы сидящих в Азкабане Пожирателей смерти, словно с первых полос сошедших, мороз по коже пробегает. Тут был прямо полный комплект звезд давно минувшей войны: Лестрейнджи, Долохов, Мальсибер. А между ними, сука, как на подбор: Ричард Трэверс явно в окружении родни, Теодор Нотт и Винсент Крэбб, видимо с отцами, Драко Малфой с папашей и матерью и Грегори Гойл с родителями. Импы бы побрали этого Поттера с его гриффиндорской честностью!

Глаза, скользя по сидящим, уткнулись в того, кто возглавлял это темное собрание, после чего в реальность происходящего стало просто невозможно поверить. Блядский кошмарный сон — единственное адекватное всему объяснение. Ужас в этот момент накопился уже до той степени, когда и сказать-то ничего не получается, но при виде существа в высоком кресле с губ Эш все же сорвался едва различимый стон. Сидит: бледный, как инфернал, в темной по всем канонам мантии, с глазами краснющими и злобными на нечеловеческой роже. Ох, не любила Коллинз эти фразочки чистокровных о том, что настоящий волшебник магию может чувствовать, но сейчас она именно чувствовала. Как чувствует зверек запах крови из пасти хищника, как загнанная в угол жертва чувствует неизбежность расправы. Ощущение было такое, словно Эш лежала на рельсах под оцепеняющим, а навстречу уже несся со свистом разогнавшийся состав. Магия от Волдеморта распространялась вокруг удушающей угрозой. В том, что эта тварь во главе стола была именно Волдемортом, сомнений не было никаких.

Шел бы Грэхэм куда подальше со своими уворотами от летящих с Астрономической башни гавех, или как он там призывал не нервничать! Сука, ну за что? Наверное, всегда такая черствая и скупая на слезы Эшли сейчас вполне бы разрыдалась, если бы не до трясучки боялась вообще пошевелиться. Она даже головы повернуть не смела, а только судорожно металась глазами по всем сидящим за столом, страшась еще хоть раз глянуть на их предводителя. Возникшую вдруг здравую мысль о том, что нечего на них пялиться и лица запоминать, мигом сменила другая, саркастично-злая, о том, что никто тут и раздумывать не станет, убивать ли Коллинз, как свидетеля. Ей пиздец.

— Так вот, как я и говорил, — продолжил, видимо, начатую ранее речь, Волдеморт, и от голоса его даже дышать стало страшно, — удивился я немало. Хотя, чему, в общем-то, удивляться? Вы все распустились за минувшие годы. Стоит только слегка копнуть, и под каждым обнаружится прорва грязи, — он беззвучно поднялся с места и медленно побрел за спинами своих понуривших головы последователей. — Какими бы вы ни казались непогрешимыми, — сказал он, проходя за Малфоями, и трусливый сученыш Драко нервно уткнулся в стол. — Какими бы ни казались верными, — прошелся темный маг за Ноттами, и до того неподвижный Теодор стал вовсе походить на мраморную статую. — Как бы ни пытались убедить меня в своей честности, — остановился он за светловолосым мужчиной средних лет, который сидел вровень напротив Эшли.

Его Эш, вроде бы, видела впервые. То есть точно не припоминала этого лица в газетных вырезках, которыми шерстила в библиотеке, как тех же жутких Лестрейнджей или уродца-Руквуда, что сидели неподалеку. Коротко остриженные волосы у мужика были светлые и сильно завивались. Губы вытянулись в тонкую линию, на широкой шее проступили жилы, а неестественно округлившиеся серо-голубые глаза неотрывно смотрели на Коллинз. И только у девушки промелькнула мысль, что глаза эти она уже где-то видела, как Волдеморт заговорил снова:

— После всей этой истории с твоим отцом, Эдриан, вопросы периодически сами возникают, как ты понимаешь. Да еще и промедление с Министерством... Как мне кажется, мы уже месяц топчемся на месте исключительно по твоей вине. Так вот я проявил интерес, и вы не поверите, что вскрылось! — ужасающе расхохоталось это чудище. — Оказывается, Эдриан лет семь назад узнал, что его неуемная похоть, возымела-таки свои плоды, да и не в ком-нибудь, а в магловской шлюхе! — объявил маг. — И говоря «шлюха», я сейчас имею в виду именно что род занятия этой презренной твари. А я-то думал, Эдриан, что из вас двоих Уолден был падок на всякую мерзость, — склонясь над мужчиной, прошипел ему на ухо Волдеморт, а Эшли словно Петрификусом и Конфундусом разом приложили. — И каково же было мое удивление, когда Северус рассказал мне, что, обнаружив своего выродка, ты не убил мать и бастарда на месте, — тут алые глаза, а следом и глаза всех прочих за столом, обратились к Коллинз.

В жизни Эш было несколько периодов, в которые ее отношение к канувшему в неизвестность папаше менялось. Было светлое незамутненное даже стараниями мамочки детство, когда папа был фигурой иллюзорной и образом чем-то походил на героев комиксов, которые она тогда очень любила. Потом, став чуть постарше, Эшли для себя стала воображать отца кем-то более реалистичным, но все же идеализированным: погибшим спасателем или секретным агентом MI7. Познакомившись с хахалями матушки поближе, девочка уже светлых надежд не питала, и идеальный образ полетел шишуге под хвосты вместе со всем отношением к роду мужскому в целом — она уже не мечтала, что папочка вернется, но найти и порешать ублюдка хотела. А к нынешним шестнадцати Коллинз, кажется, и вовсе перебесилась и просто как факт принимала то, что не все мужики, но конкретно ее отец оказался мудаком. Уже не было даже желания узнать, каким именно мудаком. И вот — здравствуйте.

Но бред же! Да быть того не могло ни в одном из самых тяжелых приходов Монтегю. Они все охуительно тут ошиблись. И все бы ничего, Эш искренне рада была бы сейчас со всеми посмеяться над этой нелепой оплошностью, пожелать темнейшим магам добрейшего вечера и, распрощавшись, отправиться куда подальше. Вот только ошибка это или нет — не важно. Для нее в любом случае все уже решено. Да еще и мужик этот, Эдриан, пялится так, словно и правда признал родную кровиночку. Ну что же за блядский цирк? Вот так она, значит, умрет? А может все так и есть — она умирает? Грэхэм, тварь такая, намешал-таки что-то в предпраздничном аперитиве без ведома Роджера, и валяется теперь Коллинз с пеной изо рта в факультетской гостиной. А что, стройно выходит. Тут вам и объяснение, откуда в предсмертном передозе перепуганные рожи одноклассников, да и сама абсурдность ситуации уже вопросов не вызывает — под этим делом что только не привидится. И вот впервые в жизни перспектива откинуться от своевольных экспериментов Монтегю Эшли показалась пиздец какой привлекательной.

— Ты хочешь сказать что-то в свое оправдание, Эдриан? — разнесся по звенящему тишиной залу вопрос.

— Милорд, оплошность с Министерством всецело моя вина, — затараторил светловолосый мужик, — но я клянусь…

— К твоим оплошностям в выполнении моих нынешних приказов мы еще вернемся, — отмахнулся Волдеморт. — Меня интересует это, — маг указал своей бледной иссохшей рукой на Эш, от чего у нее сердце куда-то в задницу провалилось. — Почему грязь за тобой пришлось подчищать Амикусу и Алекто?

Эшли услышала мерзейшее хихиканье справа от себя, но не посмела обернуться к сидящей подле женщине. У нее в сознании лихорадочно разносились фразы: «был особо падок на всякую мерзость», «не убил мать и бастарда на месте», «грязь за тобой пришлось подчищать», которые слишком очевидно складывались в один только логичный вывод. Вот почему свет дома не горел. Вот почему мама была такой холодной. Блять, нет, пожалуйста… Эшли подняла взор к мужчине напротив. Тот в этот же миг вперил глаза в идеально отполированную поверхность стола.

— Я не смог, — шепотом проговорил он.

— Вы слышали? Эдриан Эйвери не смог кого-то убить! — холодный хохот поддержали какие-то отдельные голоса, но большинство за столом предпочли сдержанно промолчать. — Ты не просто не смог, Эдриан, — отсмеявшись, Волдеморт вновь навис мрачной тенью над провинившимся. — Ты следил за жизнью этой твари, не так ли?

— Да, милорд, — отрешенно ответил светловолосый мужчина.

— Ты привязался к ней? — пытливо шипело бледное чудище.

— Да, — прошептал Эйвери.

— Вот теперь мы можем поговорить о том, что ты не справляешься с моим приказом, — улыбнулся змееподобный маг и взмахнул палочкой, от чего Коллинз подлетела с места и больно с глухим стуком ударилась о стол, распластавшись посреди начищенной до блеска столешницы.

— Нет! — воскликнул, очевидно, тот самый Эйвери, хотя Эшли его не видела теперь, а видела только бледного неподвижного тихоню Нотта, напротив которого ей посчастливилось приземлиться. — Милорд, умоляю, она не при чем! Я клянусь, я исполню любую вашу волю! — слушая эти вопли, Эш зажмурилась, пытаясь подумать перед смертью о чем-то хорошем и вспомнить уж лучше лица друзей, чем пялиться на едва ли не гадящего под себя Теодора. — Прошу, не надо! Накажите меня! Это моя вина!

— О, мы оба понимаем, Эдриан, что я сейчас наказываю тебя, — поверх крика Эйвери сказал Волдеморт. — Круцио!

* * *

Что Драко думал об Эшли Коллинз? Что она — позор факультета и всех волшебников. Эшли была грязным пятном на Слизерине с первого курса со своей магловской одеждой, нецензурной и местами даже непонятной магловской лексикой и вредными привычками, тоже во многом магловского толка. Она начисто игнорировал не то что обычаи волшебников, но и школьные правила, и общечеловеческие приличия. Для Коллинз благопристойное поведение было чем-то далеким и непознанным. Драко даже ни разу не удивился, когда эта сомнительная персона сблизилась с Монтегю, тоже тем еще стыдом дома Салазара. Но от Грэхэма хоть какая-то польза была — он как минимум был неплохим игроком в квиддич — а вот Эшли только мешалась, если не считать того неудобного случая в начале осени. Словом, Драко еще на первом курсе понял, что самое лучшее — это держаться от этой девчонки подальше.

А когда держаться подальше не выходило и приходилось терпеть ее общество, нахальную речь и пошлые шуточки, так и вовсе руки чесались приложить Коллинз каким-нибудь проклятием. В том году, когда спятивший Моуди им непростительные показывал, Драко всерьез задумался. Эшли не была первой из тех, кого юноша считал не лишним угостить Круциатусом — она и в первую десятку-то не входила — но в общем списке значилась, как и психованный аврор, между прочим. Но это было тогда, год назад. Это было несколько месяцев назад. Может, несколько недель или даже несколько дней назад. Вероятно, так было и час назад. Но не теперь… Теперь Драко сильно сомневался, что смог бы совершить такое даже с безоговорочным лидером своего списка — Поттером. Когда Моуди показывал это на пауках, было забавно и интересно. Все было не так. Мерлин! Все было совершенно не так!

Мамин шепот «не смотри» Драко едва различил сквозь истошный крик, который разнесся по просторному залу. Смысл того, что мама сказала, Драко так и не понял. Он вообще перестал что-либо понимать с той секунды, как Коллинз закричала. Никогда в жизни он не слышал, чтобы кто-то так кричал. От этого вопля хотелось вскочить и убежать, от него голова разрывалась, от него мутило и казалось, что вот-вот все внутренности выплеснуться наружу. Но при этом Драко не мог пошевелиться, не мог даже вздохнуть. Он только остекленело смотрел вперед, туда, где всего в паре метров от него на столе дергалось и извивалось тело девушки.

По ощущениям это продлилось целую вечность, но судя по тому, что Драко так и не задохнулся, не прошло и нескольких минут. Тело перестало дергаться, крик стих. Фигура на столе сжалась, трясущимися руками обхватив голову с растрепанными волосами. Она вся тряслась, но не издавала больше ни звука. Тишина теперь звучала страшнее крика секундой ранее. Драко услышал собственное сбивчивое дыхание и учащенный стук собственного сердца, отчего панический ужас прошиб до ледяного пота. Страх был первым, что юноша наконец-то смог осознать — он испугался, что его услышат. Он испугался, что его заметят. Что Волдеморт заметит его. Но маг, кажется, вовсе потерял интерес к окружающим. Украдкой боязливо глянув на него, Драко заметил, что Темный Лорд застыл, чуть склонив голову набок. Медленно, едва заметно, уголки его губ приподнялись, и на змеином лице показалась улыбка.

— На сегодня все, — мягко проговорил Волдеморт, — все свободны.

Тут же гости принялись торопливо подниматься с мест, громко двигая стулья, топча ногами, перешептываясь и издавая, как казалось Драко, до неприличия много лишних звуков. Часть торопились к камину, а те, что были в розыске и летучим порохом пользоваться не могли, спешили выйти на улицу, чтобы аппарировать. Кто-то, как Филиппа Гойл, старательно отводил взгляд от стола и дрожащего на нем тела, а кто-то, как Ричард Трэверс, довольно и жадно разглядывал сжавшуюся комком девушку. Теодор с отцом исчезли в изумрудной вспышке пламени. За ними следом поспешили втиснуться в камин полнотелые Гойлы. Как всегда одинаково и неуклюже переминаясь, к камину приближались Винс с отцом. Драко не понимал, почему его родители встали, но не двигаются с места, почему они тоже не торопятся убраться отсюда поскорее. Он едва поборол в себе безумный порыв в последний миг кинуться и перенестись вместе с Крэббами к ним домой.

Домой… точно, он ведь уже дома. Вот почему мама и папа остались. Вот почему Лестрейнджи остались — отец ведь позволил им жить тут, так как их особняк аврорат разнес до основания много лет назад. Такие простые мысли, а у Драко от них чуть голова не лопнула. А потом, как шум расходящихся стих и стало ясно, кто остался в зале, у парня живот скрутило, и весь праздничный ужин настойчиво запросился наружу. Помимо его родных, а тетушку с супругом и деверем полагалось таковыми считать, хотя и не очень-то хотелось, остались еще трое.

Мистер Эйвери, оказывается, стоял на полу на коленях. Драко и не заметил, когда это произошло, а теперь ему стало очень неловко оттого, что он видел дядю Эдриана таким. Да смилуется Моргана… Ведь все это сейчас происходит не с каким-то другим Пожирателем смерти, не с каким-то другим другом отца, а именно с дядей Эдрианом. С насмешливым, беззаботным, добродушным дядей Эдрианом. Тем, которого матушка с укором называла «Большим ребенком», но всегда тепло улыбалась при этом. Тем, которого отец постоянно укорял за то, что тот балует Драко, Винса и Грега, но и сам в его компании становился не таким строгим. Тем единственным человеком, который мог вызвать улыбку у мистера Нотта, угомонить злящегося мистера Крэбба и примирить вечно ссорящихся Филиппу и Бенджамина Гойлов. Это происходило не просто с другом отца и другом семьи Малфой. Это происходило с другом самого Драко. Единственным настоящим взрослым другом Драко. Как такое может происходить?

Эшли Коллинз все еще лежала на столе трясущимся комком нелепых магловских тряпок. Почему никто не уберет ее? Сколько еще Драко отводить от нее взгляд? Сколько еще ему старательно не думать о ней? Не думать об этих светлых вьющихся волосах, как у дяди Эдриана. Не думать об этих серо-голубых глазах, как у всех Эйвери. Проклятье! Ведь Драко не видел сейчас ее лица, но так хорошо понимал теперь, до чего она похожа на мистера Эйвери. И ведь не только внешне похожа. Все эти ее бесконечные шутки, распущенная манера поведения, пренебрежение правилами. Все то, чем Эшли Коллинз так раздражала Драко. Все то, за что Драко так любил Эдриана Эйвери. Как это возможно?

Волдеморт возвышался над всеми темной неподвижной фигурой. Пока зал пустел, он отрешенно смотрел в темноту за ростовым окном. Когда же последний из гостей исчез в зеленом пламени камина, маг словно вернулся к реальности из глубин ментального транса и оглядел оставшихся пристальным взором. На младшем Малфое алые глаза не задержались, словно он был не человеком, а пустым стулом. Но Драко хватило и тех долей секунд, в которые он был в поле зрения Темного Лорда, чтобы страх снова взметнулся неудержимой волной и затмил все прочие мысли. В этот миг юношу стал волновать только один вопрос: как отсюда сбежать?

— Что ж, Люциус, — заговорил Волдеморт будничным тоном, — ты просил за друга, и я дал ему шанс. Но, очевидно, столько лет в сытости и на свободе, которые ты ему буквально купил, Эдриан предпочел не тратить на саморазвитие и совершенствование, — на этих словах тетушка Белла, прищурившись, глянула на отца, ведь ни ей, ни Лестрейнджам в свое время Люциус Малфой такого подарка не сделал. — Он все еще не способен выполнять поручения, требующие какое-то планирование и мыслительную деятельность. Хорошо хоть, что, сколько бы лет ни прошло, Эдриан остается Эйвери. Неизменно остается хорош в одном, — растягивая слова, проговорил Темный Лорд. — Тем и займется, благо Макнейр вернулся и тоже своих навыков по укрощению диких тварей не растерял. Корбан скоро установит, куда забился Игорь, так что нужно будет нанести ему визит.

Без одобрения супруги, Люциус как-то поведал сыну в общих чертах, чем когда-то, во время войны, приходилось заниматься мистеру Эйвери и мистеру Макнейру. Потомки магов-воинов воистину были ужасающим орудием в руках Темного Лорда, как, собственно, и Лестрейнджи — потомки темных колдунов. У последних их былые деяния даже теперь буквально на лицах были написаны. Рабастан сейчас откровенно пялился на тело девушки на столе с отвратительным возбуждением помешанного садиста, а Родольфус за весь вечер не выказал на своем окаменелом лице ни намека на какие-либо эмоции. Но отец ведь говорил, что все это осталось в прошлом, что в этот раз все будет по-другому. Говорил, что дяде Эдриану больше не придется совершать подобное тому, что он творил в ту войну. Отец ведь говорил, что теперь настоящая война никому не нужна, что они с мистером Ноттом и мистером Розье просто купят победу.

— Ты меня услышал, Эдриан? — спросил Волдеморт, чуть склонившись ко все еще стоявшему на коленях слуге.

— Да, милорд, — заметно дрожащим голосом отозвался мистер Эйвери.

— Что же касается этого недоразумения, — Темный Лорд кивнул на стол. — Пусть пока останется у тебя, Люциус. У меня появилось дело, которым стоит заняться прямо сейчас. Я вернусь завтра вечером и посмотрю, какой из нее можно извлечь прок, помимо гарантии того, что Эдриан впредь будет прилагать больше усилий при выполнении моих приказов.

— Как вам будет угодно, мой лорд, — отец почтительно поклонился, а матушка опустила взгляд и поджала губы, как делала в тех редких случаях, когда ей что-то не нравилось, но не было возможности высказать неудовольствие.

— Белла, ты идешь со мной, — велел Волдеморт, и они с тетушкой покинули зал.

Как только дверь за ними затворилась, все в помещении словно выдохнули. Как выдохнула матушка, Драко даже отчетливо услышал, как и Сонсопайро, которое она едва проговорила, взмахнув палочкой в сторону девушки на столе. Коллинз тут же перестала трястись и погрузилась в глубокий сон. Нарцисса Малфой была сильна в ментальных чарах и могла усыпить человека даже в таком состоянии. Дядя Эдриан проследил за этим, после чего, словно совершенно обессилев, осел на пол. Отец сдержанно переглянулся со старшим Лестрейнджем, тот понятливо кивнул и направился к двери, с силой увлекая за собой своего мерзко улыбающегося брата.

Драко только теперь осознал, как разительно отец отличался от себя прежнего в присутствии Волдеморта. Сейчас он был лорд Малфой — полноправный хозяин Малфой-мэнора, одним взглядом отдающий приказы, а пару минут назад это был всего лишь безропотный слуга Люциус, сам готовый исполнять любой приказ своего хозяина. Это понимание напугало Драко сильнее всего прочего, что он уже успел осознать за вечер.

В дверях Рабастан вдруг вздернулся, высвободился из хватки старшего брата, обернулся и с гаденькой ухмылкой сказал:

— Браво, Эдриан! Ради такого, конечно, стоило продаться Люциусу с потрохами и остаться на свободе! Но ты не волнуйся, за твоей нагулянной дочуркой я лично присмотрю с огромным удовольствием.

Мистер Эйвери тут же вскочил на ноги, выхватил палочку и прорычал:

— Только посмей ее тронуть! — палочка в его руке пугающе заискрила. — Только посмей, и я клянусь, ты пожалеешь, что не подох в Азкабане! — впервые с детства знакомый Драко голос звучал так грозно.

— Эд! — отец резко выступил вперед и с силой опустил руку дяди Эдриана, сжимавшую палочку до побелевших костяшек.

— Клянешься? — расхохотался в ответ Рабастан. — Учитывая, как вы, Эйвери, горазды клятвы держать, это даже… — на том Родольфус грубо вытолкал своего уже также схватившегося за палочку брата, не дав тому договорить.

Оглушительно хлопнула дверь зала, из коридора послышалась ругань младшего Лестрейнджа, а в столовой на несколько секунд повисла гнетущая тишина.

— Почему ты мне ничего не сказал? — первым нарушил молчание отец, медленно проговаривая каждое слово и, нахмурившись, глядя на дядю Эдриана, все еще держа его за руку.

— Драко, идем, — матушка мягко тронула юношу за плечо и направилась к двери.

— Нет, — жестом остановил их Люциус. — Драко уже не ребенок. Он молодой мужчина, которому не помешает узнать, что бывает, когда не думаешь о последствиях, — сказано было так, словно он знал, что произошло осенью. — Я повторяю вопрос, — обернулся он к мистеру Эйвери. — Почему ты мне ничего не сказал?

— И что было бы, расскажи я тебе? — сквозь зубы процедил дядя Эдриан. — Что бы ты сделал? Подчистил бы за мной, как Амикус?

Матушка от этих слов прерывисто вздохнула, а отец прикрыл глаза и тихо проговорил на выдохе:

— Нет, — голос у него словно резко охрип, — конечно, нет. Но я мог бы помочь, — покачал головой Люциус. — Всего этого можно было легко избежать. Ее можно было увезти из страны, ее можно было спрятать. Эд, да у каждого второго в Британии есть припрятанный в Штатах или где подальше бастард.

— Люц, умоляю, давай мы не будем сейчас говорить о том, что я мог бы сделать тогда, — скривился дядя Эдриан и глянул на спящую на столе девушку. — Я думал, что лучше никому вообще не знать.

— Но Северусу ты рассказал, — заметил отец.

Драко хорошо знал, что мистер Эйвери с профессором Снейпом были лучшими друзьями еще со школы. Мысль о том, что именно мистер Снейп рассказал Темному Лорду о таком секрете своего лучшего друга, поражала и даже пугала. Как-то осмыслить саму суть этого «секрета» юноша еще не решался и в сторону Коллинз старался не смотреть.

— Рассказал, — подтвердил дядя Эдриан, подошел к столу, присел напротив девушки и аккуратно убрал с ее лица сбившуюся прядь волос. — Это случайно вышло. Я тогда только-только узнал, растерялся, не понимал, как поступить и...

— Ты хоть помнишь, как это произошло? — спросила матушка. — Помнишь ее мать?

— Это было в семьдесят девятом, — хрипло ответил мистер Эйвери. — Вы же знаете, в каком я был состоянии тогда.

— Так она что же, ровесница Драко? — Нарцисса резко обернулась к сыну.

Драко коротко кивнул матери и тихо пояснил:

— Мы учимся вместе.