Мира и Матвей (гет)

— Мир, ты отвлекаешь.

Мира оторвалась от тетриса и подняла глаза на брата. Тот больше не читал учебник, теперь его полный укоризны взгляд был прикован к ней.

— Чем? Я же без звука играю.

Матвей только глубоко вздохнул, едва не возведя глаза к потолку. На долю секунды он скользнул взглядом по её голым коленям, а затем снова уткнулся в учебник.

Мира и сама посмотрела на свои ноги. Неужели ему мешает их положение?

Несколькими минутами ранее она заявилась к Матвею в комнату и нашла его (вот новость-то!) готовящимся к вступительным экзаменам. Он сидел поперёк кровати, прислонившись спиной к стене, и читал учебник по истории. Мира и не думала отрывать его от дела, поэтому улеглась с тетрисом на кровать, намереваясь пройти несколько уровней, пока Матвей не решится сделать себе перерыв. Места было мало, и свои лодыжки Мира с комфортом устроила на ноге Матвея. Тогда он только напрягся, нахмурился, но ничего не сказал, и вот наконец решил выразить своё недовольство.

Так и подмывало спросить: что его не устраивает? То, что она прикасается к нему? Но это никогда не было для него проблемой. Объятия и прикосновения всегда были в порядке вещей между ними, Матвей никогда против них не возражал. За этот почти год, когда она пыталась избегать любых контактов и сторонилась брата, Мира успела страшно соскучиться по их прежним отношениям. Её тянуло к нему, как магнитом, и после его расставания с Алёной, Мира перестала противиться этой тяге. Нет ничего страшного в том, если она просто будет вести себя как обычно, ведь правда? Тактильный голод был так велик, что будь её воля, она повисла бы на Матвее и не отпускала двадцать четыре на семь.

В том, что она была его сестрой, крылось, как ни странно, одно неоспоримое преимущество — ей не нужен был повод, чтобы находиться рядом. В то время, как некоторые её подружки могли только вздыхать и издали наблюдать за объектами своих симпатий, брат всегда находился в полном её распоряжении. Она могла позволить себе очень многое, главное только — не забываться и не пересекать черту.

— Почему бы тебе не пойти погулять с подругами? Каникулы же.

Мира всё же приподнялась выше на подушке, подтянув к себе ноги, чтобы они больше не касались Матвея.

— Не хочу. Маринка нашла себе парня и теперь с ним тусит постоянно. А без неё скучно.

Она немного согрешила против истины. На самом деле Маринка звала её гулять, это Мира всё чаще отнекивалась, ссылаясь на несуществующие дела. Нет никакого желания шататься где-то по городу, когда она знает, что Матвей дома, а Алёна больше у них не объявится. Однако то, что Матвей упорно пытался выпроводить её из своей комнаты, расстраивало. Её тактичный и вежливый брат ни за что не сказал бы прямо: «Выметайся отсюда», но он только что недвусмысленно намекнул ей на это. Возможно, она действительно мешает, и ему комфортнее готовиться в одиночестве. Тогда ей не остаётся ничего другого кроме как оставить его на время в покое, но… Уходить не хотелось. Ища повод задержаться хотя бы на десять минут, Мира обвела взглядом комнату и снова вернулась к Матвею. Учебник в его руках навёл на мысль.

— Давай я тебе помогу.

— Как? — Матвей с лёгким удивлением взглянул на Миру, оторвавшись от чтения.

— Проэкзаменирую тебя. — Она протянула руку. — Дай сюда книжку, покажешь, что проверять.

В приподнятых бровях и чуть склонённой набок голове читался скептицизм. На миг Мире показалось, что сейчас Матвей ей откажет, но он просто пожал плечами и согласился.

— Хорошо. Проверь вот этот раздел. — И отдал ей учебник.

Пока он, отведя взгляд немного в сторону, пересказывал ей нужный раздел, Мира могла беспрепятственно наблюдать за ним. И любоваться.

До чего же это странно: знать кого-то всю жизнь, смотреть на его лицо, знакомое до последней чёрточки, и находить его неповторимо прекрасным. Она и раньше считала Матвея красивым, ещё до того, как осознала, что влюблена — иначе почему так любила постоянно его рисовать? Но сейчас созерцание его красоты наполняло сердце особым трепетом.

Мира незаметно вздохнула. Больше всего на свете ей сейчас хотелось отбросить дурацкий учебник в сторону, а самой крепко обнять брата за шею и повалить их на кровать, как она часто делала в детстве. И плевать на его возражения, она имеет на это право.

— Ну что, всё правильно?

Похоже, Матвей только закончил рассказывать и теперь выжидательно смотрел на неё. Мира вздрогнула и опустила глаза в учебник. Она даже не вслушивалась в то, что он говорил и, конечно, не следила за текстом, но… Матвей ведь и так всё знает.

— Идеально, — с улыбкой она вернула ему учебник и, быстро одной рукой взлохматив ему волосы, соскочила с кровати.

— Ладно, не буду мешать тебе, — сказала Мира уже у двери. — Пойду, и правда, с подружками погуляю.

* * *

— Видела вчера твоего бывшего, с Анькой из нашего двора зажимался. Ну ты представляешь какой гад, и двух недель не прошло! — голос Маринки звенел от праведного гнева. Она была так поглощена тем, чтобы излить всё своё негодование на голову бедного Лёши, что не замечала, как мороженое в её руке тает, грозясь вот-вот испачкать пальцы.

— А сколько, по-твоему, должно было пройти времени? Год? — поинтересовалась Мира и оттолкнулась носком своего шлёпанца, заставляя качели тронуться.

— Месяц хотя бы. И вообще, ты что-то слишком спокойная. Неужели тебе всё равно?

— Нет, я рада, что у него всё хорошо, — честно призналась Мира.

Маринка недоверчиво на неё вытаращилась.

— Ну ты даёшь, я бы так не смогла. Если бы мой Паша… — она осеклась и мотнула головой, видимо, прогоняя нарисованную своим же воображением картину. — Нет, даже думать об этом не хочу. Это ужасно.

— Но это ведь мне приспичило разойтись, так что всё честно, — попыталась оправдаться Мира, начиная испытывать неловкость перед подругой за отсутствие у себя страданий. — Странно было бы обижаться на то, что у него кто-то появился.

— Ты не понимаешь, чувства ведь не подчиняются логике… Ай, чёрт. — Кусок шоколадной глазури всё-таки оторвался от Маринкиного эскимо и шлёпнулся ей на ногу.

Пока она устраняла неприятность, Мира продолжала раскачиваться на своих качелях всё выше и выше. Ветер дул в лицо, с каждым взлётом в груди словно подпрыгивал мячик, а с падением — ухал вниз. Так радостно и легко на душе у неё давно не было. Мира закрыла глаза, улыбаясь охватившему её чувству головокружительной свободы.

С Лёшей она рассталась через неделю после выпускного Матвея. Сделала бы это раньше, если бы не трусила, всё откладывая неприятный разговор на потом. Очень не хотелось повторения той же истории, что у нею случилась со Светой. Миру пока так и не покинуло до конца чувство, будто она злодейка, использующая других ради своих эгоистичных целей.

К счастью, с Лёшей всё прошло куда легче. Он не пытался начать ссору или обвинять её в чём-то. На предложение остаться друзьями удивился и, кажется, расстроился, но постарался не подавать виду. Только спросил, в чём же дело. Мира, наученная мудростью телевизионных мелодрам, ответила: «Дело не в тебе, дело во мне», на что Лёша только отмахнулся.

— Это из-за Жанки, да? Я вообще ни при чём, она сама ко мне лезла.

Соблазн свалить вину на Жанку и его неверность был велик, но Мира решила, что не сможет правдоподобно сыграть ревность. Да и некрасиво это по отношению к Лёше.

— Нет, просто я поняла, что мне сейчас не нужны отношения. Вообще ни с кем. Прости.

Это была лишь частичная правда. Но знать, что необходимость в отношениях с кем-либо пропала аккурат после того, как Матвей расстался со своей девушкой, Лёше было вовсе необязательно.

Матвею она о расставании с Лёшей решила до поры до времени не рассказывать, памятую, как до неё самой новости о переменах в его личной жизни доходили с задержкой. Пусть сам догадается. Правда, она не ждала, что это может случиться скоро: вряд ли Матвей в своём угаре предэкзаменационной подготовки обратит на это внимание.

И всё же он обратил.

— Что-то я друга твоего давно не видел и не слышал, — как-то раз за завтраком небрежно заметил Матвей. — Куда он пропал?

— Ты про Лёшку что ли? — спросила Мира, намазывая масло на хлеб. — Так мы с ним расстались.

— Правда? — Мира поймала на себе его внимательный взгляд. Как будто он пытался определить, не шутит ли она.

— Ага, — пожала плечами Мира и, чувствуя необходимость объясниться, добавила: — Просто надоело что-то, и я решила это закончить.

— О, понятно, — сказал Матвей и потянулся к заварнику, чтобы налить себе чай.

Его скупая реакция даже задела. Мира, старательно скрывая разочарование за фальшивым возмущением, поинтересовалась:

— Эй, и это всё? А где же твоё сочувствие и поддержка? Вдруг я страдаю от разбитого сердца? — Запоздало она поняла, что фраза про разбитое сердце звучит нелогично после её же слов о том, что отношения ей просто надоели.

— Не похоже, чтобы у тебя оно было разбито.

— Я просто хорошо умею это скрывать.

Матвей усмехнулся в ответ. Конечно же, он ей не поверил.

* * *

В июле свершилось долгожданное событие: Матвей сдал последний экзамен и наконец-то обрёл свободу, по крайней мере на несколько недель до объявления результатов. Уже на следующий день родители велели им собирать вещи к бабушке. Их ежегодной поездки Мира ждала этим летом с особым нетерпением: наконец-то она сможет провести время с братом. Ни опостылевшей учёбы, ни надоевших алён — как же она скучала по этому! Видя её бьющее через край воодушевление, папа не удержался от шутки:

— Чего так к бабушке рвёшься — кавалер там тебя что ли ждёт?

— Папа!

— Да ладно тебе, я же пошутил.

Папа только добродушно посмеялся над ней, но Мира всю дорогу прятала своё красное лицо за журналом, делая вид, что поглощена чтением.

И всё же папины неуместные замечания не испортили ей настроения. Только лишь машина заехала во двор и остановилась, Мира выскочила из неё и принялась со смехом гладить и чесать за ушами подбежавшего к ней Боню. Матвей тоже выглядел довольным. Она не могла не заметить, как переменилось его настроение: насколько нервным он был накануне экзаменов, настолько же спокойным и расслабленным казался ей сейчас.

Тем же вечером, когда они сидели на веранде, Мира поинтересовалась:

— Ты совсем не переживаешь о результатах?

Сорванным зелёным колоском она пощекотала ему нос. Матвей смешно поморщился, фыркнул и ловким движением отобрал его у неё.

— А толку? — сказал он, вертя отнятый колосок в руке. — Я сделал всё что мог, и пока не выставят результаты, я не буду об этом думать. Хочу отдохнуть.

— Жаль тебя разочаровывать, но бабуля грозилась завтра запрячь нас лепить вареники.

Матвей рассмеялся и запустил колоском ей в волосы.

— Для меня сейчас и лепка вареников звучит, как долгожданный отдых, — признался он.

К счастью, бабушка эксплуатировала их в меру, и всё то время, которое не занимала помощь по хозяйству, они проводили вдвоём. Всё складывалось так, как и мечталось Мире: они ходили вместе на речку и в лес, катались на велосипедах и долго гуляли вечерами, возвращаясь домой далеко после заката. Её совсем не тянуло к соседским ребятам, с которыми она когда-то дружила в детстве. Если бы все в округе одним днём исчезли, она бы этого и не заметила. Всё, что ей сейчас было нужно, это её брат. Мира чувствовала неутолимую потребность компенсировать каждую минуту проведённого врозь времени. Времени, потраченного на обиды, ревность и попытки разобраться в себе. Теперь всё оставалось в прошлом, а к ней наконец-то вернулось ощущение, что Матвей — её. И она не собиралась делить его больше ни с кем.

* * *

— Представляешь, здесь когда-то жили древние скифы. — Матвей указал рукой на раскинувшиеся неподалёку холмы, поросшие травой и кустарником.

Мира лежала, растянувшись на подстилке для пикника, и ела малину из судочка. В небе над головой проплывали потемневшие, напитавшиеся влагой облака. Их было слишком много, чтобы день считался солнечным и ясным, но ещё недостаточно для того, чтобы пролился дождь. В детстве бабушка рассказывала, что нужно обращать внимание на ласточек — те, действительно, летали сейчас низко над землёй, а ещё на цветы — их аромат витал в воздухе, особенно насыщенный и глубокий.

— А ты откуда знаешь? — Мира сначала подняла голову, а потом и села рядом, подобрав под себя ноги.

— В школе же рассказывали, — ответил Матвей с лёгкой укоризной в голосе, словно намекал, что и ей лучше бы слушать учителей на уроках. Но когда там про этих скифов им могли рассказать? В классе пятом, наверное? С чего бы ей вообще о таком сейчас помнить? — Они хоронили своих царей в таких вот насыпных курганах. Знаешь, они же верили в загробную жизнь, поэтому и клали им всё, что по их мнению могло понадобиться в загробном мире. Золото, оружие, утварь, даже приносили в жертву лошадей и слуг.

— Какая милая традиция, — с сарказмом сказала Мира. — Слуги, наверное, были особенно счастливы. Мало того, что их убивали, так ещё и заставляли служить после смерти.

Матвей усмехнулся:

— Да, варварство, но ведь это был совсем другой мир. Нам сейчас его не понять. Я всё пытаюсь представить, как тогда жили люди, но получается плохо. Хотел бы я увидеть это своими глазами.

— Хотел бы жить в те времена?

— Что? Нет, конечно, — засмеялся Матвей.

— Дай угадаю. Потому что сейчас удобнее? Есть электричество, водопровод, тёплые дома и магазины под боком. Не нужно идти в лес добывать кабана на ужин.

— А ещё медицина, — добавил Матвей. — Та, что была ещё лет двести назад, это проще застрелиться, чтобы не мучаться. Но я не только об этом. Если бы современный человек, с нашей моралью и ценностями, попал в то время, он просто сошел бы с ума. Представь, ты сеешь себе спокойно пшеницу, а соседнее племя нападает на твоё поселение, разоряет и сжигает его. Или какой-то царёк решает присоединить чужие земли и посылает туда войско. Человеческая жизнь тогда ничего не стоила.

— Ну… да, — согласилась Мира, осмысляя услышанное. — Сейчас определённо лучше. — Она протянула Матвею судок с малиной и он закинул себе в рот несколько ягод.

— Не то слово. Мы живём в век гуманизма и индивидуализма, — вдохновенно продолжил он. — Для нас сейчас дикость то, что раньше было обычным делом. Войны там, грабежи. Ты ведь не ждёшь набегов соседей, потому что это невозможно. По крайней мере среди цивилизованных стран.

Мира задумалась над его словами. Уроки мировой истории, всплывшие в памяти, говорили об обратном.

— Шестьдесят назад это было ещё очень даже возможным.

— Первая половина двадцатого века, и правда, была очень жестокой и кровавой, — со вздохом признал Матвей. — Но с тех пор прошла целая человеческая жизнь. Не думаю, что такое когда-либо повторится снова. Люди учатся на своих ошибках. ООН, кстати, приняла резолюцию, что никакие соображения какого бы то ни было характера не могут служить оправданием агрессии, — он произнёс это так, словно те несколько строк документа служили охранной грамотой мира.

Порыв ветра налетел на крону дуба, под которым они сидели, и осыпал подстилку листьями. Мира вдруг заметила, что Матвей как-то особенно долго и пристально смотрит на неё. Она затаила дыхание, когда он протянул руку к её волосам.

— На тебя тут… упало это. — Он продемонстрировал ей зелёный листочек, зажатый между двумя его пальцами.

— А, спасибо, — пролепетала Мира, чувствуя, что краснеет. Ну как можно смущаться от такого простого жеста?! Чтобы хоть как-то скрыть замешательство, она ухватилась за их недавнюю тему. — Знаешь, мне кажется, тебе следовало бы родиться во времена наших родителей. Ты бы идеально вписался. Был бы образцово-правильным комсомольцем, носил бы красный галстук. Или их только пионеры носили? Неважно, впрочем, — она махнула рукой. — Ты бы точно так же верил в прекрасное коммунистическое будущее, которое никогда не наступит. Ну а я была бы той сестрой, за которую тебе вечно стыдно, — с весёлым смешком закончила она.

— Неправда. Я всегда тобой восхищался, — тихо сказал Матвей и опустил глаза, заинтересовавшись ромашкой, росшей у края подстилки. Некоторое время он молча крутил её в пальцах, прежде чем заговорил снова: — Я рад, что те времена прошли. Не люблю, когда всех заставляют думать и жить одинаково. Я за свободу мировоззрения. Поэтому мне и кажется, что сейчас лучшее время для прогресса и развития. Хотел бы я увидеть, каким будет мир лет через двадцать.

«Двадцать лет, — подумала Мира, — это же целая жизнь». Непостижимо долго. Недостижимо далеко.

Вот, что невозможно себе представить. Будущее, а не прошлое.

Она взглянула на Матвея: он выглядел таким умиротворённым и мечтательным в этот момент, глядя куда-то вдаль с лёгкой улыбкой на губах. Интересно, о чём он думал? Захотелось нарисовать его портрет, но у Миры не было с собой ни красок, ни холста. Впрочем, не нужно, она и так его запомнит.

«Я же могу сделать ему ещё лучше», — мелькнула внезапная мысль.

— Закрой глаза.

— Зачем? — удивился Матвей.

— Ну, сделай просто.

Он послушно закрыл. Мира потянула его за плечи, вынуждая опуститься, пока его голова не легла ей на колени.

— Не открывай, — предупредила она.

Кончиком пальца, едва касаясь, она провела по его лицу. Ресницы Матвея дрогнули, но глаз он не открыл. Он замер, как показалось Мире, напряженно, как будто боялся пошевелиться, и даже почти не дыша. Не такой реакции она добивалась, ей хотелось, чтобы он расслабился, хотелось сделать ему хорошо.

— Приятно?

— Да, — выдохнул он.

Мира продолжила рисовать невидимыми красками по его лицу, вторя его чертам. Подушечкой пальца пересекла лоб, провела по носу с небольшой горбинкой, очертила скулы и линию челюсти. Сердце билось гулко и восторженно, умоляло её продолжать.

«Я люблю его», — подумала она, впервые в полной мере осознав значение этого слова. Чувство было слишком большим и неудержимым, чтобы оградить его рамками или сковать запретами.

«Это не пройдёт», — в тот же миг с необычайной ясностью пришло к ней. Это не мимолётная, сменяющая одна другую влюблённость, как у её подружек. Она не сможет полюбить кого-то так же сильно, как любит Матвея, и она не сможет его разлюбить.

Где-то совсем рядом гудел шмель, перелетая с цветка на цветок, изредка шелестел листвой ветер, но кроме этих звуков ничего больше не нарушало застывшей тишины. Мир словно замер в полуденной дрёме, время замедлилось. Никогда ещё настолько полно Мира не ощущала своё присутствие в моменте, как сейчас, когда завороженно смотрела на лицо брата. Она в нерешительности задержала палец у уголка его рта, а затем, осмелев, невесомо провела им по его верхней губе.

Матвей шумно вдохнул и распахнул глаза так резко, что Мира вздрогнула, а её сердце ёкнуло и утонуло в глубине его зрачков. Он рывком сел и так же быстро поднялся на ноги.

— Пора уходить, скоро дождь пойдёт, — сказал он, не глядя на Миру.

— Не будет никакого дождя… — растерянно проговорила Мира. В груди что-то словно оборвалось. Секунду назад всё было так чудесно, волшебно… Что изменилось?

Матвей, не обратив внимания на её слова, уже подхватил свой рюкзак и стал собирать в него остатки их пикника. Мире не оставалось ничего другого, кроме как присоединиться к нему. При взгляде на его порывистые и нервные движения в ней зашевелила своими холодными и скользкими щупальцами тревога. Неужели она что-то сделала не так?

Домой ехали почти в полном молчании. Матвей впереди сосредоточенно крутил педали своего велосипеда и на вопросы Миры отвечал односложно и коротко. Дома тут же взялся помогать бабушке с закрутками. И, вроде, под вечер всё постепенно наладилось, он общался с Мирой почти как обычно, но она кожей чувствовала вибрирующее в воздухе напряжение.

А дождь всё-таки пошёл, только поздно ночью.