Пламя и кровь (джен)

Смерть Веймонда и его сына, увечье его внуков — всё это, кажется, переполнило чашу терпения лордов Вестероса. Даже в пору господства лорда Лионеля голоса недовольных не звучали так громко — и вместе с недовольным шумом летел по стране и нехороший шепоток, несущий сплетни как о жителях столицы, так и о затворниках Камня.

Говорили о том, что принц Эйгон — пьяница, которого редко видят трезвым; говорили, что он платит за то, что одни дети ублажают его, а другие избивают, кусают и всячески терзают друг друга. Нет, — возражали иные: это принц Деймон покупает маленьких девочек, растлевает их, а после приносит в жертву своим нечестивым богам. Это принцесса Рейнира каждый день наслаждается с любовниками-летнийцами, и даже собственных сыновей она не оставила нетронутыми.

Король Визерис, как ни лень ему было (а его обычная лень теперь усугублялась болезнью и преждевременной старостью), всё же решил действовать, пока недовольство не перешло в бунт — и действовал он в своём обычном духе.

Большой спектакль

Торжественно прощённые королём, в столицу прибыли Деймон, Рейнира и их дети; в пышном параде прошли по улице от дворца до септы королева с детьми; в гавани поражали всех роскошью и щедростью люди лорда Корлиса. Столица гудела в предвкушении у ворот, любуясь на лордов Королевского Домена, спешащих присоединиться к празднеству, и блистательный поезд Верховного Септона.

Верховный Септон Проницательный, в миру Аделард Линдерли, представитель партии Долины, прибыл в столицу не просто так — впрочем, этот человек никогда и ничего просто так не делал. На ступенях Соборной Септы, что на холме Висеньи, он соединил руки принца Эйгона и принцессы Рейниры, поклявшихся друг другу в дружбе и родственной любви и трижды поцеловавшихся. Затем то же проделали лорд Корлис и принц Деймон.

Сам он, впрочем, — подтверждая своё прозвище, — не питал никаких иллюзий относительно этой церемонии и достаточно прямо писал своему доброму другу леди Джейн Аррен: Мне, друг мой, ещё придётся ответить за это нечестивое позорище, устроенное для развлечения низкой толпы и полубезумного короля. Святые имена божьи были осквернены устами блудников и язычников; их пальцы опустились в святую воду, они осквернили святой огонь своими дарами. И если бы, если бы только я мог сказать Отцу в своё оправдание, что ценой нечестия был куплен мир! Но нет; для язычников клятвы именами истинных богов ничего не значат, а для благочестивого человека ничего не значит клятва, данная язычнику. Сегодня, как никогда раньше, я ощутил, что впереди нас ждёт большое несчастие; и я молюсь — и молю тебя, дорогой друг — чтобы Долина выстояла в этом испытании, не смея молить о её победе…

Будучи не только глубоко верующим человеком, но и отменно опытным царедворцем, из тех, кого называют игроками в престолы, верховный септон Проницательный ничем не показал своих сомнений. Напротив, он торжественно объявил великое примирение и засвидетельствовал предварительную присягу принца Эйгона его сестре.

Присягу, которая, в глазах Веры, была пустыми словами.

Септон Проницательный не увидел бури, приближение которой он чувствовал; он скончался от разрыва сердца за два месяца до короля Визериса.

Бессмысленный пир

После торжеств на ступенях Соборной Септы все собравшиеся отправились в Красный Замок, где был приготовлен великолепнейший пир.

На пиру принцесса Рейнира восседала по правую руку своего отца. Она была в ужасе; человек, которого она восемь лет тому назад оставила цветущим мужчиной, превратился в расплывшуюся развалину, еле способную передвигаться самостоятельно и — по словам письма Рейниры верной подруге и товарке по браку с принцем Деймоном, леди Миз — изванявшегося, как стухлая кровь илиже дохлый пёз.

Принц Деймон, занявший место по правую руку от Рейниры, конечно, не оставил никаких письменных впечатлений от того пира — писать он не умел, а все, ради кого он взялся бы надиктовывать письма, сидели с ним за столом. Но не может быть сомнений, что он, любивший брата так же сильно, как своих признанных детей, был поражён до глубины сердца.

Может быть, поэтому он провёл весь пир в молчании, не воспользовавшись случаем, чтобы оскорбить кого-либо из собравшихся. А может быть — памятуя, опять же, его любовь к брату — он просто не желал огорчать его, нарушая его прекрасную иллюзию открытой враждебностью.

По левую руку от короля сидела королева. Последние годы враждебность между ними угасла; болезнь короля сделала то, чего не могли сделать его подарки, слова и поцелуи. Королева преданно ухаживала за ним, памятуя, что в этом её долг как жены — и попросту жалея этого человека, на глазах у неё до срока превращавшегося в жалкого старика.

На пиру она подняла тост за здоровье принцессы Рейниры и вспомнила прежние времена, когда они были неразлучны. Рейнира в ответ подняла пост за её здоровье и поблагодарила мачеху за заботу.

Рядом с королевой расположился её старший сын, теперь уже мужчина двадцати трёх лет. По своей привычке, за столом он много пил — это помогало ему расслабиться и веселиться со всеми и прогоняло тяжёлые мысли. Его жена, Хелейна, совсем не любила этой его привычки, и ловко отодвигала от него эль и вина, подливая ему лёгкую медовуху и грибную шипучку с вареньем.

В тот день принц Эйгон много шутил, среди прочего, высмеяв грядущий брак принца Джекейриса с леди Бейлой и посоветовав, по слухам, весьма полнокровной девице обращаться к нему, если ей захочется узнать наслаждение. Или, — добавил он, — можешь обратиться даже к моему брату Дейрону; он учится в Цитадели и точно знает женскую анатомию. Принц Джекейрис принял шутку в духе доброго веселья и ответил, что принц Эйгон, должно быть, именно на эти знания полагается, чтобы спьяну добраться до лона своей жены.

Однако позже, когда объявили танцы и вместо своей невесты принц Джекейрис на первый танец решил пригласить принцессу Хелейну, едва не завязалась драка: принц Эйгон понял намёк и оскорбился, но был остановлен сьером Кристоном, извинившимся за вызванные, по его словам, хмелем действия принца.

Принц Эймонд, готовый уже лезть в драку на стороне брата, разочарованно осел на стул. Однако он готовил свою месть.

Малые дети

Одновременно с началом танцев из зала в детские увели маленьких детей: принцев Джейхейриса, Мейлора, Эйгона и Визериса и принцессу Джейхейру. Все они, по общему мнению, отменно поладили, и, пользуясь тем, что взрослые были заняты на пиру, не спешили лечь спать и допоздна играли: сначала в догонялки, затем в кукол и наконец — в слова.

Трое из них были детьми Эйгона и Хелейны: близнецы Джейхейрис и Джейхейра и двухлетний Мейлор. Восьмилетний Эйгон и его брат Визерис были, конечно, детьми Рейниры — а что они приходились единокровными братьями этим троим, конечно, никто не знал.

Происхождение Мейлора, помазанного с именем Майлс, часто ставили под вопрос. Принцесса Хелейна после первых родов сильно располнела, и вторая её беременность прошла довольно незаметно — так что говорили, что принц Эйгон заставил её принять дитя одной из его многочисленных любовниц. С другой стороны, излишняя близость принцессы с её братом Эймондом также была известна, и это тоже не осталось без внимания сплетников. Наконец, звучала и вовсе странная версия: что родителем Мейлора был принц Эймонд, осеменённый колдовским валирийским способом.

В отличие от него, Джейхейрис и Джейхейра (помазанные с именами Джон и Джейн, и именно этими именами обычно называемые) были, увы, бесспорно детьми Эйгона и Хелейны. Увы — потому что Джейхейрис родился с шестью пальцами на обеих руках, а Джейхейра до пяти лет не умела говорить, что народ немедленно поставил в вину их кровосмесительному происхождению.

В остальном, однако, это были добрые, любимые родителями и умненькие детки. Джейхейра по-прежнему говорила мало, но много и легко читала и даже умела уже писать; Джейхейрис, напротив, очень много и охотно болтал и спешил дружить со всеми, кто был недостаточно расторопен.

У обоих близнецов уже были свои драконята, жившие с ними вместе. Принцесса Джейхейра назвала своего «Моргул», что значит «Смерть»; принц Джейхерис назвал свою самочку «Шрикос» — это слово на староройнарском он запомнил из службы. Означало оно «Богатая» и было эпитетом Старицы.

Что до Эйгона, он тоже был хозяином маленького дракона, названного Грозовое Облако, и охотно беседовал с близнецами об особенности их любимых зверей. В ту пору это был весёлый, хотя и пугливый, мальчик, не знавший до конца, любит он родителей или боится их. Он был счастлив говорить и играть с ровесниками, поскольку на Драконьем Камне не было дворянских детей его возраста, а с простонародьем ему, урождённому дракону, общаться не дозволялось.

Что же до Мейлора и Визериса, они некоторое время оживлённо беседовали на своём языке существ младше пяти лет и вскоре заснули, крепко обнявшись.

Тот самый тост

Меж тем, в тронном зале продолжался пир.

Все были изрядно пьяны, когда тост вызвался провозгласить принц Эймонд. Он встал из-за стола очень прямо, так что дальнейшее нельзя даже списать на хмельную удаль, и громко провозгласил, что желает выпить за здоровье детей Рейниры.

Честь для меня, — сохранила история его ядовитые слова, — пить за здоровье благородных сыновей целомудренной матери — сыновей, ничем не уступающих своему славному отчиму и своему покойному отцу! Любой, кто увидит их, по праву увидит и сходство между этим отцом и ними: в облике, нраве и, конечно, могучей силе!

Это он сказал потому, что на языке первых людей слово Strong означало «сильный», о чём, конечно, хорошо знали все собравшиеся.

Будь собравшиеся немного трезвее, и этот его тост ушёл бы, как говорят стрелки, в молоко, благо, сказано всё было обиняками. Но все уже изрядно перепились, и потому белым щитам и даже принцу Деймону пришлось-таки растаскивать пьяную драку подростков.

Принцесса Рейнира в ней не участвовала — что не помешало ей подняться и заявить, что здесь ей не рады и больше она ни минуты не проведёт под крышей замка, где её позволяют оскорблять. Она велела принести ей детей и, не слишком твёрдой походкой, направилась с ними на конюшню, чтобы немедленно лететь обратно на Драконий Камень.

За ней поневоле последовали и её дети; что до свиты, им пришлось ещё несколько дней собирать вещи, поскольку принцесса явно намеревалась переселиться в Красный Замок.

Король, что печально, всё это светопреставление попросту проспал. Жить ему оставалось еще восемь месяцев.