Экстремальная медицина (джен)

* * *

Стефан решил, что с соседями ему повезло. Какое всё же счастье, что в Абри-де-Монтан комнаты распределяются по жребию! Иначе жить бы ему… ну, скорее всего, с этим придурком, Франсуа д’Аламьером и его подголоском, Сонье. Все семь лет. Впрочем, семь — вряд ли. Он бы обоих прибил уже к концу первого. И вообще, единственный из Семейств, с кем Нуар-младший готов был бы делить жизненное пространство — это его «полутёзка» Анри Рабье, но тот попал в шены.

Вообще-то, правила позволяли поменяться комнатами. По взаимному согласию. О чём Стефану и напомнил отец в первом же письме. Стефан, в свою очередь, исключительно вежливо напомнил, что истинный маг не должен противиться воле судьбы, одним из проявлений коей и является жребий. Возразить на это отцу было нечего, и Стефан поздравил себя с несомненными успехами на ниве светского воспитания. Которое тоже бывает полезным — если, конечно, вспоминать о нём не слишком часто и только в подходящих случаях.

О покорности воле судьбы Стефан тоже вспоминал только в подходящих случаях, но в этот раз она проявила к нему явную благосклонность. Правда, Шодрон оказался весьма язвительным типом, и поначалу Стефан едва удерживался от желания выяснить, умеет ли тот махать кулаками так же лихо, как языком. Но, во-первых, драка могла закончится расселением, чего допустить было ни в коем случае нельзя, и, во-вторых, уступать в остроумии кому бы то ни было показалось обидным. А в-третьих, Стефан довольно быстро сообразил, что его просто-напросто проверяют, и уже сознательно поддержал игру. К вечеру оба молчаливо согласились на ничью и продолжали поддевать друг друга уже чисто дружески.

Второй сосед, Шасёр, произвёл на Стефана странное впечатление. Вроде бы нормальный парень, не дурак и не зануда, а держится как-то скованно и слегка отстранённо. Впрочем, о родителях рассказывал охотно и с гордостью. Ещё бы — герои Сопротивления! Стефан и сам бы такими гордился. И больше не удивлялся, что в их кругах семью д'Этоли считали полностью сгинувшей. Если взять в жёны девушку из немагической семьи считалось хоть и грубым, но иногда простительным мезальянсом, то магичке выйти за симплита… да ещё и жить среди них… В глазах Семейств это определённо приравнивалось к преступлению. В глазах Стефана — только увеличивало героизм юной целительницы. Сам бы он, конечно… на этом месте Стефан честно себе признался, что идея кидаться на врагов в одиночку с палочкой наперевес закончилась бы может и героической, но быстрой и довольно-таки бессмысленной гибелью. Но помечтать-то можно! А то обидно же — симплиты с захватчиками сражались куда как активнее и успешнее. Вон хоть Шадрона взять: его симплитские родичи помогали Сопротивлению, а магические ещё в самом начале сбежали. В Грецию, магическое правительство которой, в отличие от симплитского, с захватчиками не только не союзничало, а весьма активно воевало. И охотно укрывало эмигрантов, которых можно было заодно припахать к поддержанию защиты убежищ. Об этой части семейной истории Жан говорил не без смущения. Ромен, впрочем, великодушно признал, что защита стариков и детей — тоже очень важное и нужное дело, а когда у тебя самого трое, причём младшим-близнецам нет ещё и полугода… Стефан же в дискуссию предусмотрительно не вступал и вообще старался на эту тему помалкивать. Впрочем, его и не спрашивали. Потому, скорее всего, что и так знали, какую позицию занимала семья Нуар. И предпочитали — от греха — не выяснять, насколько её разделяет сам Стефан. Стефан не разделял, но не кричать же об этом!

Но ровно настолько, насколько Стефану не хотелось обсуждать свою семью, настолько же, похоже, Ромену не хотелось обсуждать себя лично. Он не то, чтобы уходил от вопросов, но отвечал на них предельно кратко и старался перевести разговор на другую тему. Хотя о семье — включая Араней, которых совершенно искренне воспринимал как родственников — говорил охотно. Понять этот феномен Стефан (и, похоже, Жан тоже) не сумел, но решил от вопросов пока воздержаться. Хотя задавать их хотелось зверски — особенно после того, как Ромен на третий день учёбы заявил, что завтра не придёт ночевать. Тут уже не выдержал Жан, но ответ они получили довольно обтекаемый — «речь о ежемесячном обряде, в котором он должен участвовать». А подробности — семейный секрет. Но хоть какого рода обряд? Ну-у-у… охранный. Ничего больше вытянуть из Ромена не удалось, причём было ясно, что, если они продолжат настаивать, он просто перестанет с ними разговаривать. В общем, Стефан и Жан, не сговариваясь, решили, что дружба важнее, да и не последний день живут — вдруг Ромен поймёт, что им можно доверять, и сам расскажет?

Зато с причиной использования трансфер-медальона всё было ясно — не объяснять же всей школе, какого чёрта первоклассник каждый месяц куда-то отправляется и почему ему можно, а другим нельзя! Стефан и сам бы от такого не отказался, только зачем? Нет, выпросить у родителей амулет и право на отлучки он бы мог, наверное, — при условии «хорошего поведения», что уже само по себе сильно обесценивало такую затею — но куда бы он, собственно, отправлялся? Домой? В школе было гораздо интереснее. К тому же, если уж выбирать между двумя старшими сёстрами (с которыми, к тому же, живёшь в разных башнях) и двумя младшими… Ну уж нет!

* * *

Из дневника Ромена Шасёра

Первого «школьного» полнолуния я боялся ужасно — вдруг что-то пойдёт не так? Хорошо ещё, что метр Дагобер обещал подстраховать. Велел после уроков зайти к нему и даже объяснил, как его кабинет найти, чтобы мне спрашивать не пришлось. Но ничего страшного не случилось, амулет сработал как надо, перенёс меня прямо в «родной» погреб. Кстати, после трёх дней в школе он мне и правда почти родным показался… ну, знакомым, по крайней мере. Нет, ничего плохого в школе не было, мне там даже нравилось. Но дома всё же как-то спокойнее.

С мамой мы заранее договорились, что, если всё будет как обычно, я выходить не буду, утром сразу обратно перенесусь. А то нечестно же — другим-то ученикам домой нельзя. Ну и чтобы остаться не захотелось, хотя про это я маме, конечно, не сказал.

В общем, боялся я зря, всё получилось нормально и даже здорово. Иногда после превращения приходилось несколько часов отлёживаться, но на этот раз я чувствовал себя вполне пристойно и смог сразу отправиться обратно в школу. Даже на уроки успел, хотя толку от меня там было мало.

Парни косились, но расспрашивать ни о чём не стали. И правильно сделали. Остальные тем более не приставали, только староста поинтересовался, не заболел ли я, но поверил на слово, что просто не выспался. Что, кстати, было правдой. Не выспался.

В следующие разы было уже проще. Точнее, спокойнее. Главное — не забывать заглядывать в лунный календарь, а не просто дни считать. Потому что только обратное превращение происходит всегда одинаково — на рассвете, с первым лучом солнца. А вот «прямое» — тут бывает по-разному, причём непредсказуемо. Чаще всего в момент восхода Луны или в полночь, но бывает и на закате, а ещё — в момент астрономического полнолуния, которое и днём может быть. На чём, кстати, я и погорел, ночью-то пятилетние дети по двору обычно не бегают. Я, по крайней мере, не бегал, за Жана не поручусь. За Стефана — поручусь, но исключительно потому, что в пять лет его, скорее всего, на ночь запирали в комнате, причём не одного, а с домовиком[1]. При его шебутном характере — предосторожность далеко не лишняя, но я бы обиделся. Он, видимо, тоже.

Эти двое — Жан и Стефан — определённо нашли друг друга. Незаурядные способности и отличная память оставляли им достаточно времени, свободного от учёбы, и это время они радостно тратили на проказы разной степени невинности. Меня тоже пытались привлечь, и даже не всегда безуспешно. Парни были тщеславны и изобретательны, просто хулиганить им казалось скучным, поэтому они или устраивали нечто такое, над чем потом хихикала вся школа, или занимались восстановлением попранной справедливости — так, как они её понимали. По большей части понимали правильно, ну, или мне так казалось. Иногда я их всё-таки старался отговорить — от каких-нибудь уж слишком безумных и опасных затей или когда их, с моей точки зрения, начинало заносить не туда. И тоже не всегда безуспешно, хотя если Нуар по-настоящему закусывал удила, то остановить его можно было только оглушающим заклятием, да и то ненадолго. К счастью, это случалось нечасто.

* * *

В школе Стефану нравилось, и чем дальше, тем больше. На уроках было интересно, а после уроков тем более. В замке и вокруг него имелось множество мест — необычных, таинственных и просто красивых — которые обязательно нужно было изучить. С соседями по комнате ему действительно здорово повезло. Шодрон оказался весёлым, компанейским и в равной мере готовым выдумывать собственные проказы или участвовать в чужих, причём представление об идеальном приключении у них со Стефаном полностью совпадало. А Шасёр хоть и далеко не всегда одобрял затеи приятелей, но никогда их не сдавал, и к тому же с ним была связана восхитительная тайна, которую непременно требовалось разгадать. Да и не таким уж он был тихоней, как могло показаться. Во всяком случае, пойти на озеро предложил именно он.

От замка до лежащего на дне долины озера было не так уж далеко — полчаса неторопливым шагом или минут пятнадцать бегом. Но, чтобы туда попасть, нужно было выйти за Внешнюю ограду, полутораметровый каменный забор, внутри которого помещались теплицы, виварий и стадион. Прямого запрета выходить не было, считалось, что эта ограда вообще от животных, особенно от расплодившихся в безопасной долине горных коз, так и норовивших добраться до сочной парниковой зелени (то, что часть этой зелени вполне могла дать сдачи, наглых зверюг не смущало). Тем не менее, в будние дни ворота держали закрытыми, а убеждать сторожа, хромого и вечно мрачного Тиберио, что тебе что-то срочно требуется за оградой, считалось делом практически безнадёжным. Конечно, если у тебя не было записки от одного из преподавателей.

Собственно, изначально Ромен предложил пойти на озеро в воскресенье. Купаться. Жан мигом согласился и тут же непоследовательно добавил:

— Только я плавать не умею, а там, наверное, глубоко.

— Я тоже не умею, — вздохнул Стефан. Первым он бы ни за что не признался, но раз уж Жан тоже…

— Ерунда, это же просто, я вас мигом научу, — заверил Ромен.

Жан и Стефан переглянулись и задумались. С одной стороны, идея была соблазнительной. С другой — в воскресенье на озере могло оказаться полно людей, дни стояли такие тёплые, словно осень и не думала начинаться. Признаться в своём неумении приятелю — это одно, а изображать брошенного в воду щенка у всех на виду — совсем другое. Терпеть насмешки, особенно заслуженные, ни один, ни другой не собирались.

— Можно в будни попробовать… — задумчиво начал Жан.

— Утром, до завтрака, — обрадованно подхватил Стефан. — Стену перелезть — плёвое дело!

Жан, любивший поваляться в постели до последнего, поморщился, но спорить не стал. Днём через стену не полезешь, а соваться в воду в незнакомом месте в темноте — они ещё с ума не сошли. По крайней мере, не настолько.

— Ошалели, — возмутился Ромен. — Из любого окна увидят же!

— А вот и нет, если за виварием. Он высокий, да ещё деревья позади. Никто не увидит.

Ромен поворчал, но сходить после ужина на разведку согласился.

Глазомер Стефана не подвёл — развесистые каштаны здесь заслоняли стену не только сбоку, но и сверху. Поддавшись требованию Ромена «хотя бы всё проверить» он даже напросился в гости к старшей из сестриц, Клариссе, чьё окно на шестом этаже выходило как раз на выбранный участок. Выслушал получасовую лекцию на тему «как должен вести себя аристократ, волей судьбы получивший в соседи плебеев», но зато точно выяснил, какие участки стены и дороги можно разглядеть из окон башни шармов, самой близкой к выбранному для «штурма» месту.

Правда, взять стену с налёта всё же не удалось. Залезли-то они на неё без проблем, но обнаружилось, что с внешней стороны она проходит по краю примерно трёхметрового обрыва. Вместе с самой стеной выходило около пяти, а верёвки у них не было. Жан, правда, предложил свить её из простыней, но скрыть их исчезновение было бы невозможно, а в первый же месяц учёбы ссориться с комендантом никому не хотелось. Затем было высказано — и отвергнуто — ещё с десяток предложений, в основном сводящихся к «стащить». По идее, верёвку можно было бы купить в деревне, но ходить туда без старших первоклассникам не разрешалось, а доверенных лиц среди старшеклассников у ребят пока не было.

— Вот бы лиану из теплицы стащить, — мечтательно вздохнул Жан. — Я видел, там длиннющие есть.

— И толстая, нас точно выдержит, — поддержал Стефан, тоже видевший лиану. Её сложно было не заметить. — А лезть по ней проще, чем по верёвке.

Ромен, понявший, что отговорить приятелей не удастся, фыркнул:

— Стащите отросток. Или семечко. Я вам её за три дня выращу. Даже за два.

— Серьёзно?!

— Ага. Читали сказку про волшебный боб? Так это не сказка. То есть сказка, что по нему на небо забраться можно, а вырастить — раз плюнуть. Я заклинание даже запомнил, оно несложное. Хотя лучше в книжке глянуть.

— А почему его тогда всё время не применяют? — удивился Жан.

— Потому что при ускоренном росте растение все полезные свойства теряет. То есть не приобретает. Мама объясняла, так только деревья на дрова растить можно было бы, но всё равно невыгодно — почва быстро истощится.

Стащить отросток им удалось, но это стало только началом. Лиана оказалась плотоядной (преподаватель гербологии очень любил любознательных учеников и ничего криминального в их интересе не заподозрил). К счастью, на теплокровных она охотилась только в период созревания плодов, в остальное время довольствуясь насекомыми. Но для экстренного роста землю требовалось удобрить чем-то белковым, столько насекомых вокруг просто не летало. Пришлось растянуть обещанные два дня на неделю, питаясь гарнирами и салатами — всё мясное утаскивалось на «делянку». Заниматься садоводством пришлось Стефану с Роменом, заклинание роста требовало солнечного света, а Жан был готов на что угодно, чтобы выторговать ещё несколько дней без раннего подъёма.

Время было потрачено не без пользы, подкармливая лиану ребята заодно высмотрели наиболее безопасный путь к озеру. Такой, чтобы хотя бы теоретически не просматривался из замка. Жану всё же пришлось пожертвовать утренним сном, возвратиться в замок требовалось максимум к завтраку, а лучше — минут за пятнадцать до него, чтобы успеть проскользнуть в комнату прежде, чем остальные выползут из своих. Вода в озере, вопреки опасениям — осень и горы же! — оказалась довольно тёплой. Уже потом выяснилось, что она всегда такая, даже зимой. Причём никто не знал, была ли это природная аномалия или какое-то древнее волшебство. Но на всякий случай не трогали.

Зато другое опасение оправдалось, глубина начиналась прямо у берега (с другой стороны озера был пляж, но это они тоже узнали позже). Стефан в порыве вдохновения — на уроках у него это получалось значительно хуже — трансфигурировал плоский камень в деревяшку. А вообще-то всё оказалось не так уж страшно, Ромен был прав. Уже в первый день они довольно бодро стали держаться на воде и даже рискнули отплыть от берега. Метров на десять.

К концу недели оба «новообращённых» купальщика вошли во вкус и почти готовы были переплыть озеро — если бы придумали, что делать в голом виде на том берегу. И тут их поймали. Повезло ещё, что не преподаватели, а один из старшекурсников, зато уже при возвращении. Разумеется, признаваться они и не подумали. Жан с честными-пречестными глазами рассказал, что они случайно наткнулись на лиану и просто поспорили, сумеют ли по ней залезть. Стефан поддакивал, с аристократической небрежностью делая вид, что всегда гуляет с мокрыми волосами и полотенцем за пазухой. Ромен, не умевший и не любивший врать, жалобно спросил:

— Можно мы уже пойдём, сударь? Очень есть хочется.

«Сударь» скептически фыркнул, но велел им убираться, добавив: «И чтобы я вас здесь больше не видел!» Закладывать он их не стал, но не из благородства, а из эгоизма: в тот же вечер Стефану удалось подглядеть, как в заветную каштановую рощицу скользнули три тени, одна из которых выглядела подозрительно знакомо. Впрочем, жадничать ребята не стали и даже не особо огорчились. Научиться плавать они успели, а погода через пару дней всё равно испортилась. Пришлось искать себе развлечений под крышей.

* * *

Из дневника Ромена Шасёра

Если бы я знал, во что выльется невинное предложение сходить искупаться — молчал бы. Хотя искупаться нам в результате всё же удалось, аж целых пять раз. Потом нашу старательно созданную лазейку цинично отняли. Бодаться со старшеклассниками даже Стефан был не готов, точнее, даже он понимал, что это ни к чему хорошему не приведёт. Не учителям же на них жаловаться! Мы с ребятами представили, как такая жалоба могла бы выглядеть («Мы эту лиану из теплицы стащили, неделю растили, чтобы через стену лазать, а у нас её старшие отобра-а-а-али!») и полдня потом хихикали. Даже на уроках. Нет, наших обидчиков, конечно, наказали бы…

К нашей компании, кстати, учителя относились довольно благосклонно. Жан со Стефаном осознали, что для качественных магических проказ им пока не хватает знаний и умений, и с энтузиазмом взялись за учёбу. По крайней мере, практические задания они готовы были отрабатывать, не жалея сил, а с теорией помогала отличная память. Я старался в практике не отставать хотя бы для того, чтобы суметь их в случае чего притормозить, а разбираться в теории мне по большей части просто нравилось. Учителя были довольны и даже почти прощали старательным ученикам дурацкие выходки. По крайней мере, за леску, натянутую поперёк коридора с целью выяснить, догадается ли хоть кто-то из споткнувшихся, что его сбили с ног не магией, нас вообще не наказали. Правда в основном потому, что пострадавшие претензий не имели, поголовно трансформируясь из объектов пари в участников, пока появление метра Шатоне (к счастью, с противоположной стороны коридора) не положило конец веселью. Врать ему мы не стали — всё равно кто-нибудь да проговорился бы, да и незаметно срезать качественно закреплённую леску не вышло.

Метр Шатоне — преподаватель чар и куратор нашего коллежа. Зовут его Корней, а за глаза называют Мату. Когда я упомянул это прозвище при дяде Этьене, тот захихикал и поинтересовался, за что его так прозвали. Точно я этого не знал, но думал, что из-за фамилии. На котёнка он совсем не походил, а вот на кота — очень даже[2]. Дядя Этьен пробормотал что-то типа «ну-ну», но возражать не стал. Уже значительно позже я в одной исторической книге прочитал, что этим словом когда-то называли сутенёров. Вообще-то, я не думаю, что это имеет отношение к прозвищу метра Шатоне. Хотя… он на шестнадцать лет старше моей мамы, а преподавателем стал уже после войны. И, по слухам, участвовал в магическом подполье. Мало ли, кем он там мог притворяться? Прозвище-то у него старое, вполне могло как раз с войны и сохраниться.

Пари, кстати, Стефан у Жана выиграл — все споткнувшиеся первым делом хватались за палочку и ни один не сообразил посмотреть под ноги. То есть, конечно, леска была прозрачная, а коридоры в замке традиционно освещаются только факелами, которые магия избавляет от дыма, но не добавляет им яркости. Но проверить-то можно!

Метр Шатоне, когда узнал, в чём дело, состроил зверскую физиономию и сообщил, что всех нас следовало бы примерно наказать: нашу троицу за опасные эксперименты, а остальных — за то, что под ноги смотреть не умеют. После чего одним движением палочки отвязал и смотал леску, сунул её в карман, а пострадавшим велел лечить синяки самостоятельно, раз уж они такие суровые маги. И ушёл. Мы ещё целую неделю ждали наказания, но так и не дождались. Может, это и было наказанием?

* * *

Будь воля Стефана — рождественские каникулы он провёл бы в школе. Даже несмотря на то, что Жан и Ромен эту идею вряд ли поддержали бы. Они-то не могли дождаться возможности пожить дома. Даже Ромен, который там бывал каждый месяц. Хотя кто его знает, может, он вовсе и не дома был?

Вообще-то, Стефан по дому тоже соскучился. Даже по этим двум мелким надоедам, Астерии и Маргарите. Но выслушивать вживую всё, что уже три с половиной месяца читал в каждом письме?

В любом случае, выбора у него не было. На каникулы в школе оставляли только тех, у кого не было родителей. Или по просьбе самих родителей. Такой милости от своих Стефан дождаться не надеялся. Разве что убедить их, что для него это будет наказанием? Так ведь не получится, Кларисса с Мелисентой сдадут.

Пришлось терпеть и делать вид, что его всё устраивает. Чему-чему, а этому он за свои двенадцать уже лет успел научиться.

Впрочем, отчитывали его не так уж сильно, отличные оценки сделали своё дело.

Собственно, Рождество в Семействах традиционно не праздновали. Отмечали Dies Natalis Solis Invicti, Рождение Непобедимого Солнца, праздник, ещё в конце четвёртого века подхваченный у римлян. Но каникулы начинались с двадцать третьего, так что на этот праздник Стефан не попадал, чему был только рад. Праздник ему не нравился, казался слишком холодным — сплошные ритуалы. А в школе праздновали Йоль — жгли чёрные и красные свечи, плели венки из горной сосны и остролиста, мыли и чистили весь замок — все вместе, с шутками и песнями, от чего работа превращалась в развлечение. А потом был пир, хороводы во дворе и азартная ловля йольского кота, который то ли кому-то привиделся, то ли был кем-то наколдован. И Стефан был от всей души благодарен метру Шатоне, запретившему ученикам своего коллежа уезжать на каникулы раньше срока. Сестриц-то их куратор, зельеварка Лорантина Пакрет, отпустила. Впрочем, Стефан подозревал, что его тоже отпустили бы, если бы попросил как следует. Но он, разумеется, даже и не подумал просить. Ещё чего не хватало!

Родителям он, конечно, этого не сказал.

Впрочем, родителям он много чего не стал говорить. Например, насколько ему не хочется присутствовать на традиционном новогоднем балу. На этих балах он уже года три отчаянно скучал и чувствовал себя неприкаянно — с тех пор, как стал слишком большим для детских развлечений. Не говоря уже о том, что в этом году бал устраивали д’Аламьеры. Отношения с Франсуа у Стефана и раньше-то были так себе, а в школе испортились окончательно. Франсуа вбил себе в голову что в классе он является единственно достойным обществом для наследника Нуаров, а когда Стефан дал понять, что считает иначе — жутко обиделся. И начал мстить.

Для начала он попытался просто хамить: встретив в нижнем зале башни Стефана в компании Ромена, громко заметил:

— А отец мне говорил, что Нуары общаются только с достойными людьми…

— Все иногда ошибаются, — лицемерно вздохнул Сонье. Шедший с ними мальчишка, имени которого Стефан не помнил, угодливо захихикал. Стефан чуть замешкался с ответом — точнее, не сразу решил, отвечать ли вообще или сразу бить морду, раньше за такое на дуэль вызывали. Ответил Ромен:

— Ваш отец, сударь, по-видимому, очень умён…

— Жаль только, что не все следуют нашему примеру, — радостно подхватил Стефан, демонстративно покосившись на «свиту» Франсуа. — Ромен, пойдём Жана поторопим, а то он опять завтрак проспит!

Д’Аламьер промолчал — не устраивать же скандал из-за того, что кто-то похвалил твоего отца! Сонье с приятелем (которого, как вскоре выяснилось, звали Николя де ла Фер, и он немедленно получил от Жана прозвище «позор рода», хотя к литературному графу никакого отношения не имел), предпочли сделать вид, что ничего не поняли, но, конечно, поняли всё. И обиделись.

На ближайшем уроке кто-то из парочки опрокинул чернильницу над домашней работой Ромена, заодно забрызгав тетради Жана и Стефана. Жан тут же попытался применить Tollendaluto[3], но неудачно — чернила исчезли вместе с текстом. «Неуд» за несделанное задание и выговор за неаккуратность приятелей (кроме Ромена) не слишком расстроили, но д’Аламьеровская компания на этом не остановилась, начав пачкать и портить все вещи троицы, до которых удавалось дотянуться. Жаловаться на придурков ребята посчитали ниже своего достоинства, вместо этого взявшись отрабатывать все варианты очищающих и ремонтных чар, коих оказалось огромное количество, от Tolleretotus, уничтожающего все неживые предметы в объёме куба со стороной примерно два метра до Vistollere hie, позволяющего, при должном умении, убрать любую букву с листа или любой лист из стопки одинаковых. Что самым положительным образом сказалось не только на сохранности вещей, но и на оценках по Чарам. Пробовали и защитные, но снимать их каждый раз, когда вещь понадобится, было слишком нудно, а избирательные оказались им пока не по зубам.

Но как бы там ни было, а отплатить виновникам экстремального обучения требовалось.

Платить тем же самым было признано вульгарным и скучным. Приходилось включать фантазию. Неплохо, к примеру, смотрелась гирлянда из тёплых ботинок, связанных за шнурки и подвешенных к потолочной балке — закинуть их туда левитацией оказалось гораздо проще, чем снять. Хорошей идеей оказалось пришпиливание жертве на спину листочка с карикатурой (разумеется, на саму жертву). Даже слишком хорошей, через неделю этим занималось уже полшколы, так что и за своей спиной приходилось следить внимательно. Шутить «как все» стало скучно, но тут как раз начались полугодовые контрольные и продолжение пришлось отложить на «после каникул».

В том, что продолжение будет, Стефан не сомневался.

[1] Домовики, они же домовые эльфы — потомки домовых, в результате собственной алчности и неосторожности оказавшихся в рабстве у волшебников. От обычных домовых отличаются уродливой внешностью и сравнительно низким сроком жизни при значительно более широких магических возможностях. Многие столетия находясь в рабстве, домовики выработали у себя определённый склад характера, позволяющий им находить удовольствие в таком положении, и в массе своей не только не стремятся обрести свободу, но даже боятся этого, считая освобождение худшим из наказаний.

[2] Шатон — «дитя кошки», Мату — полужаргонное слово, означающее «кот» и «тип».

[3] Простейшее очищающее заклинание, от латинского «убрать грязь» (tollendam luto). При умелом употреблении может действовать довольно избирательно.