Притяжение Бездны (гет)

Воздух в Святая Святых загустел до консистенции жидкого меда, насыщенный озоном и древней силой. Бирюзовый свет, пробивавшийся откуда-то сверху, падал на постамент, превращая «Слезу Манасы» в живое сердце пещеры. Камень пульсировал мягким, глубоким сиянием, переливаясь оттенками бездонного океана, темного изумруда и пурпурных глубин. Внутри него, казалось, клубились и перетекали облака концентрированной магии, временами складываясь в образы гигантских змеиных глаз или крыльев божества. Тишина была не пустой, а наполненной низким, едва уловимым гудением камня — зовом, отзывавшимся в самой кости, в крови.

Нагайна стояла в двух шагах от пьедестала, завороженная и настороженная. Каждая клетка ее тела отзывалась на вибрации артефакта звенящим резонансом. Древняя сила в ее жилах пробудилась, золотистые узоры, проступившие на коже после контакта с нитями энергии, все еще слабо светились. Она чувствовала не только власть камня, но и его скорбь — ту самую божественную слезу, кристаллизованный гнев и печаль Манасы. Это было оружие невероятной мощи, но и бремя невероятной тяжести. Ее долг был ясен: обезвредить, изолировать, предотвратить пробуждение змеиного демона. Но как? И что делать с ним?

Том стоял рядом, но казалось, он занимал все пространство. Его обычная маска отстраненного аристократа и язвительного ученого треснула и обвалилась, как старая штукатурка. Он смотрел не только на «Слезу». Он смотрел на нее. Его темные глаза, обычно холодные и аналитические, как скальпели, горели сейчас странным, интенсивным пламенем — смесью восхищения, алчности и... чего-то еще. Чего-то личного. Пыль покрывала его безупречную рубашку, прядь черных волос упала на лоб, ссадина на скуле подчеркивала бледность. Он выглядел опасно живым. И предельно откровенным.

"Налини..." — его голос прозвучал тихо, бархатисто, без обычной оксфордской отточенности. Это было имя, под которым она представилась, фальшивое имя, но в его устах оно прозвучало как тайна, как признание. Он сделал шаг ближе, не к камню, а к ней. Расстояние между ними сократилось до опасно малого. Она почувствовала исходящее от него тепло, запах пыли, пота и чего-то электрически-чистого — его магии.

Он знает, что это не мое имя. Как и я знаю, что он — не Томас Элдрич. Игра в маски продолжается, но ставки выросли до небес, — пронеслось в голове Нагайны. Ее сердце колотилось, как пойманная птица, предчувствуя бурю.

"Я вижу тебя," — продолжил он, и его слова падали тяжелыми, теплыми каплями прямо в ее сознание. "Не Налини Шарму, фольклориста из Дели. Не маску, которую ты носишь для этого... серого, боязливого мира." Он слегка наклонил голову, его взгляд скользнул по ее лицу, по золотистым узорам на коже, по вертикальным зрачкам, расширенным в ответ на его слова и близость камня. "Я вижу королеву."

Нагайна замерла. Слово ударило в самую сердцевину ее одиночества. Королева. Так ли она чувствовала себя в мире людей? Чужестранкой с нездешней красотой, носительницей дара, который вызывал страх и непонимание? Охотницей, всегда настороже? Лишь здесь, в сердце древнего храма, перед лицом силы, родственной ее крови, и рядом с этим... этим хищником, который видел сквозь ее оболочку, она ощущала проблеск чего-то иного. Признания.

"Ты чувствовала это там, в зале ритуала," — его голос стал еще тише, почти интимным шепотом, перекрывающим гул камня. "Синхронность. Не только наших магий — золота и серебра, змеиного и человеческого. Наших сутей. Ты — сила дикая, древняя, как сама земля. Я — сила разума, воля, стремящаяся к порядку из хаоса. Мы... дополняем друг друга. Как две половинки одного целого, разделенные веками." Его темные глаза заглядывали в ее янтарные бездны, ища отклик. "Мир снаружи боится того, что ты есть. Он будет преследовать тебя, пытаться сломать, использовать или уничтожить. Он предлагает лишь изгнание."

Он поднял руку. Медленно, давая ей время отпрянуть. Но Нагайна не двинулась. Она была зачарована его словами, его голосом, этой внезапной, пугающей откровенностью. Его пальцы коснулись ее щеки. Кожа под его прикосновением вспыхнула жаром, контрастируя с прохладой пещеры. Его прикосновение было нежным, вопреки всему. Не захватывающим, а... приглашающим. Она почувствовала легкую дрожь в его пальцах — не от слабости, а от интенсивности момента.

Опасность, — шептал разум. Он хищник. Мастер манипуляции. Он хочет артефакт и твою силу. Долг... Конфедерация... Мир, который может погибнуть... Но поток мыслей разбивался о волну чувств, поднимающуюся из глубины. Чувство одиночества, которое он назвал. Жажду силы, которую он обещал. И этот странный магнитный импульс, тянувший ее к нему с самого первого взгляда у колодца Калапани. В его глазах сейчас, сквозь привычную сталь расчета, мелькала искра чего-то искреннего? Или это был лишь искусный блеск охотника, заманивающего добычу в ловушку?

"Пойдем со мной," — его шепот был почти мольбой, но мольбой сильного. Он не просил — он предлагал. Приглашал на вершину. "Забери то, что принадлежит тебе по праву крови. Забери Слезу. Вместе мы не просто возьмем ее. Вместе мы употребим ее. Мы не будем прятаться. Мы не будем просить разрешения. Мы будем царствовать. Его палец мягко провел по линии скулы. "Ты рождена для власти, для признания. Я дам тебе и то, и другое. Я дам тебе место, где твоя истинная суть не будет проклятием, а станет короной. Где тебя будут бояться, но и преклоняться."

Слова "царствовать", "корона", "место" висели в воздухе, наполненном сиянием артефакта. Они звучали как обещание освобождения от вечного одиночества, от необходимости скрываться. Он рисовал картину силы и признания, используя ее самые глубокие, тщательно скрываемые желания. Искушение было огненным, почти физическим. Она ощущала, как ее воля тает под напором его слов, его прикосновения, зова камня и собственной пробудившейся крови. Ее рука непроизвольно дрогнула, потянувшись было к "Слезе", лежащей так близко на пьедестале.

С ним... Царствовать... Мысль была головокружительной. Он видел ее. По-настоящему. Единственный, кто не отшатнулся, а потянулся. Кто назвал королевой. Разве это не стоило риска? Разве ее долг перед Конфедерацией, этим бюрократическим монстром, который тоже хотел лишь использовать ее дар, был важнее шанса на истинную силу и... понимание?

Она подняла взгляд на его лицо. На ссадину, на прядь волос, на напряженную линию губ. В его темных глазах, отражающих бирюзовое сияние "Слезы", она искала ту самую искру искренности. И она была там. Глубокая, жгучая, ненасытная жажда — не только к артефакту, но и к ней. К ее силе, к ее тайне, к ней самой. Это было пугающе, но и невероятно пьяняще. Чаша весов внутри нее качнулась. Опасность его натуры казалась не препятствием, а частью притяжения. Его холодный разум — противовес ее дикой сути. Его обещание силы — ответом на ее одиночество.

Ее губы приоткрылись, чтобы ответить. Воздух между ними наэлектризовался до предела. Гул "Слезы Манасы" на мгновение усилился, словно богиня змей затаила дыхание, ожидая решения дочери своей крови.

Внезапный, резкий треск камня где-то в глубине храма прозвучал как выстрел. Иллюзия интимности, созданная его словами и близостью артефакта, на миг рассеялась. Долг? Одиночество? Сила? Предательство? Выбор висел на острие ножа, и следующее ее слово, ее движение определят не только судьбу "Слезы", но и судьбу их обоих — Налини Шармы и Томаса Элдрича, чьи настоящие имена все еще были спрятаны за масками, как и их истинные намерения в эту решающую секунду перед божественной слезой.