Выбор (гет)

Если бы пару лет назад Гермионе кто-то сказал, что она будет не просто жить рядом с Волдемортом, а именно жить с ним: делить постель и спальню, охотно соглашаться на близость, целовать не только по его желанию, но и по своему… если бы ей кто-то сказал, что она будет его целовать… она бы без раздумий разбила тому лжецу нос.

Но вот теперь… этот союз казался таким естественным.

Вернувшись с недолгой прогулки по тронутому инеем саду, Гермиона зябко ежилась в широком коридоре особняка. Наступал ноябрь, принося с собой охапки белых хлопьев снега, которые ещё слишком быстро таяли, едва успев достигнуть пожухлой травы.

Хотелось зайти в библиотеку, затопить камин и погреться с чашкой кофе возле него с книгой на коленях и… тем, кто сидел в своём кабинете. Заглянув к нему и увидев, как Волдеморт склонился над бумагами, Гермиона решила пока не отвлекать его. Тем более что нужно было больше узнать о печатях…

— Покажи, что там у тебя.

Бесстрастный голос заставил остановиться её в дверях. Голову Волдеморт даже не поднял. Но всё понял…

Закусив губу, чуть дёрнув плечами, Гермиона вошла в просторный кабинет, который от библиотеки, кроме размеров, мало чем отличался. Такие же ряды стеллажей с книгами и рукописями вдоль стен и стол, заваленный бумагами и перьями. И Волдеморт — в неизменной чёрной мантии. Он поднял на неё алые глаза, щёку подпер ладонью и принялся ждать.

Пришлось подойти к нему, обогнуть стол, постаравшись не смахнуть что-нибудь важное, встать перед ним и закатать рукав левой руки. Он хотел посмотреть на её метку. Заподозрил.

Волдеморт аккуратно перехватил её предплечье и осторожно коснулся пальцем своей метки, ограничивавшей магию. Любой заметил бы, что рисунок стал бледнее — уже не цвета запекшейся крови, а чуть бурый.

От прикосновения холодных пальцев по руке пробежала дрожь — не боль, а словно сама печать отозвалась ему. Будто метка ожила и на миг дёрнулась в ответ, сжала изнутри. Гермионе показалось, что по венам под кожей прошла волна жара, и сердце ударилось о рёбра сильнее.

— Сколько у тебя осталось попыток?

Руку её он не выпускал, поднял голову и заглянул в карамельные глаза Гермионы. Она сглотнула, ощущая, как давление его пальцев на метке будто подталкивает к признанию, не оставляя выхода.

— Три, мой Лорд, — голос прозвучал твёрже, чем она ожидала.

Глаза Волдеморта вспыхнули, а зрачки чуть сузились. Казалось, что в этом взгляде смешалось всё: и гнев за её дерзость, и изумление её успехом, и плотоядное удовольствие от того, что перед ним встала задача, достойная только его.

Он молчал секунду, две, три. А пальцы продолжали поглаживать метку на предплечье. Уголки его губ чуть заметно дрогнули. В воздухе витал азарт предвкушения.

— Ты первая, — наконец задумчиво произнёс он, но в голосе скользнули хищные ноты. — Первая, кому удалось хотя бы ослабить её. — Волдеморт склонил голову набок, продолжая наблюдать за Гермионой. — Остальные, кто пытался, даже близко не подошли.

Взглядом он скользнул по её чуть побледневшему лицу, задержался на приоткрытых губах, а затем вновь вернулся к блестящим глазам.

— И у тебя осталось три заклинания, — продолжал он, смакуя каждое слово. — Если хватит дерзости и ума снять её полностью… я даже не стану возражать, Гермиона.

Пальцы снова сжали её руку — чуть болезненно, чуть сильнее, чем было нужно, будто он собирался вернуть печати её силу. Но не стал.

Волдеморт потянул Гермиону к себе, ближе, склонил её к своему лицу, вдохнул её аромат у самой шеи и прошептал, обдавая щёку горячим дыханием:

— Но знай, моя упрямица, что каждое твоё заклинание будет шагом по лезвию. — Губы коснулись её уха, и его голос пробрался прямо в голову. — Ошибёшься — и метка отзовётся так, что ты можешь пожалеть о своём решении.

Гермиона стиснула зубы, чтобы сдержать судорожный вздох. Молчала — и только позволяла его пальцам сильнее сжимать руку. Не отвела взгляда, не дрогнула. В этой напряжённой тишине чувствовалось больше храбрости, чем в остром ответе.

Волдеморт прищурился, будто изучая её, — и ждал. Ждал ответа.

Пауза была выдержана. А затем, глубоко вдохнув, Гермиона произнесла тихо, но твёрдо:

— Тогда я не ошибусь, мой Лорд.

В глазах его появился жадный блеск — тот самый, который нёс за собой новые игры, новые грани, придающие щекотливости их странному союзу. Гермиона ощутила, как под его взглядом в ней зародилось предвкушение.

Теперь всё это стало испытанием, к которому она сама тянулась.

— Ты не ошибёшься, только если я буду рядом, Гермиона, — едва заметная усмешка коснулась его губ. Но запястье её он сжал так, что ногти впились в кожу, оставляя жгучие следы. — Моя плутовка… чего я больше всего хочу?

Гермиона сглотнула. Бёдром она оперлась о край стола, чуть задев бумаги, ещё пахнувшие его прикосновением.

— Я… не уверена… — она пыталась понять, какое ещё испытание способен выдумать Волдеморт. Воспоминания о прошлых пронзили её тело — дыхание сбилось, а низ живота свело сладкой, почти болезненной судорогой.

А он продолжал искушать: прерывистое дыхание обожгло её щёку, волосы на виске дрогнули от жара.

— Больше всего хочу… — губы вернулись к её уху, язык прошёл по раковине, а зубы оттянули мочку. — Видеть, как ты сорвёшь её окончательно.

Гермиона вскинула взгляд. Их глаза встретились — алые и карие. В его уже плескалась та же похоть, что поднималась и в ней. Тишина между ними задрожала, будто сам воздух готов был сорваться вместе с печатью.

— Снять при вас? — в голосе скользнуло непонимание.

— При мне, — Волдеморт почти прошипел, и в его шёпоте было больше власти, чем в громком крике. — В моих руках. Под моим контролем.

Ладонь его скользнула выше по её руке, поднимая в её теле горячую волну, остановилась на плече. Одним рывком он притянул Гермиону ближе — к себе, к груди, где под плотной тканью билось сердце: гулко, настойчиво, и она чувствовала его ритм кожей.

— Попробуешь одна — и метка может убить тебя. — Он провёл губами по её виску, едва касаясь. — Попробуешь при мне — и, если ошибёшься, я дам тебе шанс.

От того, как настойчиво Волдеморт её сжимал, дыхание сбилось. Она понимала: это не просьба и не разрешение. Это приказ. И испытание. И шанс…

— Так значит, вы хотите… чтобы я сняла её прямо сейчас? — её голос сорвался на вызов, хотя пальцы предательски дрожали.

Губы Волдеморта растянулись в плотоядной ухмылке.

— Не просто сняла. Я хочу видеть, как твоя магия рвётся наружу. Хочу чувствовать, как ты сгораешь в ней. — Он наклонился так близко, что их губы почти соприкоснулись. — И я хочу, чтобы это произошло, пока я тебя держу.

Пока он держит её. Пока он рядом. Волдеморт хотел, чтобы Гермиона сорвала метку прямо при нём? Судя по опасному блеску алых глаз, всё будет не так просто. Он снова затеял игру, интересную для них обоих.

Невольно Гермиона сглотнула, подалась к нему, прижимаясь телом к его торсу. Подняла голову и коснулась его тонких губ поцелуем — мягким, лёгким, который он тут же присвоил себе, превратив его в борьбу.

Ладонями он ухватил её под бёдра и, тихо зашипев, усадил на край стола. Губы её Волдеморт не отпускал: терзал, кусал, проникая в приоткрытый рот языком глубже. Его вкус… сухой пергамент, чернила, скошенная трава.

— Снимай, — коротко велел он, оторвавшись.

Ей сразу стало понятно, что он имеет в виду верх платья. Пальцы поспешно побежали к пуговицам, в то время как Волдеморт смёл пергаменты и свитки со стола на пол в одно движение. Будто хаос вокруг только разжигал его азарт.

Гермиона слушалась, но не как покорная жертва: она справилась со своим платьем и сидела, запрокинув голову, а её дыхание сбилось. Волдеморт склонился над ней, ладонью прижал запястье к дереву, его мантия взметнулась и обрушилась на пол, будто сама поддалась их напряжению.

Его ладонь скользнула к метке, и та вспыхнула под его тонкими пальцами. Боль полоснула её так остро, что из груди вырвался стон. Но стон этот утонул в его поцелуе: Волдеморт накрыл её рот жёстко, глубоко, впиваясь, будто хотел вытянуть вместе с дыханием и её крик.

Он отстранился лишь на миг, его глаза сверкнули. Пальцы другой руки опустились к талии, обжигая кожу.

Гермиона тяжело вдохнула. Её тело дрожало, но не только от боли: магия поднималась, толчками билась в метку, словно рвалась наружу. И вместе с этим в ней росло желание, смешанное с жаром его прикосновений.

— Начинай, — хрипло прошептал Волдеморт, сжав её бёдра и притянув ближе. — Я хочу, чтобы ты снимала её подо мной.

Кивнув, она чуть подалась к нему. Ближе.

Он толкнулся к ней, вошёл медленно, сдерживая себя. Рот Гермионы приоткрылся, и вместе со слабым стоном вырвалось заклинание, как яркий всполох, окружив на мгновение их тела.

Стол дрогнул, по воздуху пронеслась волна, книги на полках зашептали, словно ожив. Метка чуть побледнела, и Гермиона выгнулась дугой, не в силах сдержать ни магию, ни тело.

Волдеморт зарычал, сжав её сильнее. Его губы коснулись её шеи, зубы впились в кожу.

Её дыхание рвалось прерывисто, слова едва слушались, но пальцы сжали край стола, будто удерживая не только себя, но и магию, что билась внутри. Волдеморт не позволял ей остановиться: его тело двигалось медленно, мучительно, словно подстраивая ритм под удары её сердца и вспышки боли от печати.

— Ещё, — прошипел он в её рот, прижимая её запястья к дереву.

Заклятие сорвалось с её губ вместе с новым вскриком, жгучим желанием, и в тот же миг метка вспыхнула ярким светом.

Спину Гермионы прогнуло так резко, что стол жалобно скрипнул, и крик прорвался сквозь поцелуй. Магия хлынула наружу, ударила волной, и воздух в комнате задрожал. Канделябр у стены вспыхнул ярче, стёкла в окнах задребезжали.

Волдеморт зарычал, сжав её за бёдра сильно, до синяков. Его алые глаза вспыхнули, узкие зрачки расширились, превращаясь в круглые. Казалось, он едва держит себя, и всё же в этом безумии было торжество властителя.

— Чувствуешь? — его голос сорвался в хрип, когда магия прошла сквозь него. — Она рвётся. Твоя сила… она жаждет меня.

Он толкнулся в неё ещё глубже, сильнее, и их тела будто встретились в том же ритме, что и магия, срывающаяся с печати. Её волосы разметались по столу, пальцы судорожно впились в его плечи, и заклинание продолжало жить в её крови, расправляясь изнутри.

Гермиона вскрикнула, ощущая, что её тело и магия больше не разделены — всё смешалось в едином потоке, и Волдеморт был в центре этого. Он держал её, направлял, и в то же время сам терял контроль: дыхание его сбилось, движения стали яростнее, глаза сверкали так, что она не могла их выдержать.

— Ты разрываешь её, — прошипел он, едва не вцепившись зубами в её губы. — Сними до конца… пока я ещё способен остановиться.

Её тело уже не слушалось — каждое движение отзывалось дрожью, будто и плоть, и магия неслись к пределу. Метка на предплечье горела, словно каленое железо, но в этом пламени было и наслаждение.

Волдеморт прижал её сильнее к столу, дыхание срывалось на рычание. Его пальцы сомкнулись на её бедре, не давая шанса увернуться.

— Ещё. Ещё раз. Сними её для меня.

Она едва могла говорить: голос дрогнул, и он толкнулся так резко, что заклинание сорвалось в крик.

Метка вспыхнула алым, будто сплетенный огненный комок, и боль, смешавшаяся со сладостью, прорвалась по всему телу. Гермиона выгнулась, её волосы прилипли к вспотевшей коже, а стол затрещал под их напором.

Магия рванулась наружу — листы на столе поднялись в воздух вихрем. Волдеморт удержал её, вдавил в дерево, но и сам дернулся, задыхаясь от ощущения, будто эта сила проникает и в него.

Он сжал её затылок, впился зубами в шею и хрипло прошипел:

— Держись. Управляй ею.

Слёзы и пот блестели на её лице, дыхание сбивалось, слова казались невозможными. Но он держал её, направлял, и в его глазах пылало безумие, которое одновременно пугало и влекло.

Мир будто раскололся. Волна силы рванула из её тела — жаркая, дикая, первобытная. Она ударила в Волдеморта, в его магию, переплелась с ней — и вспышка взорвалась по комнате. Стёкла в окнах дрогнули, потрескались и осыпались осколками.

Волдеморт вдавил её в стол — глубже, сильнее. Его рычание слилось с её криком, и звук наполнил пространство так же, как и магия. Её тело выгнулось в его руках, и он держал её, словно боялся, что она вырвется вместе с этой силой.

Их магия слилась в единое пламя, неотличимое, неразделимое. Его тьма и её свет не спорили, а переплетались; искры оседали на их коже и таяли. На миг Гермиона ощутила, что его магия проходит сквозь неё, а её сила наполняет его — и в этом сплетении больше не существовало границ: где заканчивается он, где начинается она.

Стол дрожал, пол скрипел, но им было всё равно. Оставался только он — в ней, его дыхание у её уха, его пальцы, удерживающие бёдра, его голос, хриплый, низкий, сорвавшийся:

— Не отпущу.

Их тела сорвались вместе в кульминацию, слились в единой точке блаженства, и мир исчез — остались только они двое и этот безмерный взрыв, в котором рождалось нечто большее, чем они сами.

— Не отпускай, — тихо прошептала Гермиона, прижимаясь к нему. — И я не отпущу.

Она вцепилась в его плечи, притягивая к себе. Выдержала всё, чтобы держать его — и не отпускать.

Метка исчезла, оставив после себя едва заметный белый след.