Если у ада были свои круги, то майор Орлов был уверен, что его персональный, девятый круг, был оборудован дешевыми китайскими наушниками, из которых непрерывно доносился визг.
Все началось с очередной гениальной идеи полковника Зубова. После «инцидента с котиком» он, кажется, окончательно уверился, что стримы — это основной канал связи для ячейки «Антиквара».
— «Периметр» анализирует только текст, Орлов! — гремел он на утренней планерке. — А вдруг они передают шифровки голосом? Морзянкой через кашель? Ультразвуком? Мне нужен полный, живой анализ! Выделить машину, аппаратуру, и чтобы ты лично, как самый опытный, отслушивал эфиры этих... деятелей. В реальном времени. Хочу полную стенограмму с твоими пометками.
И вот теперь Орлов сидел на пассажирском сидении неприметной служебной «Гранты», припаркованной в темном дворе. Рядом, за ноутбуком с комплексом аудио-мониторинга «Эфир-М», сидел бледный лейтенант Петренко. На Орлове были надеты профессиональные наушники, которые с безжалостной четкостью передавали все нюансы происходящего на канале «LaraPlaysHorror».
Лара Нечаева, девушка с лицом персонажа из хоррор-фильма и голосом промышленной сирены, проходила игру под названием «Агония в заброшенном морге». На экране царил мрак, прерываемый судорожными всполохами света от фонарика. Где-то капала вода, скрипели ржавые каталки и кто-то очень недобро дышал.
— Так... чат, вы это слышите? — шептала Лара в микрофон. — Оно где-то рядом... Я его слышу... Мне так страшно, ребята...
Орлов поморщился. Он тоже это слышал. И ему тоже было страшно. Страшно от того, что это — его работа.
— Зафиксируй, Петренко, — устало сказал он. — 23:15. Объект «LaraPlaysHorror» нагнетает атмосферу саспенса, устанавливая эмоциональную связь с аудиторией.
Внезапно на экране из темноты выпрыгнуло нечто с десятком лишних суставов и без лица.
— А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!
Визг Ларисы был почти физически ощутим. Он пронзил наушники, мозг Орлова и, казалось, саму ткань мироздания. Петренко вздрогнул и чуть не выронил ноутбук. Орлов сжал зубы так, что заскрипели пломбы.
— Зафиксируй... — процедил он, когда звон в ушах немного утих. — 23:16. Акустическая атака. Объект демонстрирует реакцию крайнего испуга.
Лара, тяжело дыша, пыталась убежать от монстра.
— ТВАРЬ! УЙДИ! Я ТЕБЕ ЧТО ПЛОХОГО СДЕЛАЛА?! Я ПРОСТО МИМО ШЛА!
В этот самый момент в наушниках Орлова раздался веселый, почти издевательский в данном контексте, электронный голос:
— АН-ТИ-КВУС... отправил... пять-сот... руб-лей!
Орлов замер. Петренко тоже. Они переглянулись.
— Сообщение: На валерьянку. Или на новые кирпичи.
Лара, уворачиваясь от очередной атаки монстра, на секунду расхохоталась, смех смешался с паническими всхлипами.
— Antiquus! СПАСИБО! Мне как раз и то, и другое понадобится! Вытащил меня из этого кошмара! Теперь я ему покажу!
Орлов схватился за блокнот. Вот он, контакт. Момент передачи.
— Петренко, дословно! — приказал он.
Лейтенант застучал по клавиатуре.
— Объект «Антиквар» вышел на связь в момент наивысшего психоэмоционального напряжения объекта «LaraPlaysHorror». Сообщение содержит, предположительно, кодовые слова. «Валерьянка» — приказ успокоиться, затаиться. «Кирпичи»...
— Погоди, — прервал его Орлов. Он вслушивался в эфир. Лара, ободренная донатом, перестала убегать. Она развернулась и побежала на монстра с каким-то ржавым скальпелем.
— Ну все, уродец! — кричала она. — Это тебе за мои нервы! И за донат от Antiquus!
— Петренко, пиши, — сказал Орлов, и в его голосе появились стальные нотки аналитика, который нащупал «закономерность». — «Кирпичи» — это не материал. Это сленговое обозначение крайней степени испуга. Но в данном контексте... он как бы платит ей за ее страх. Покупает ее эмоции.
— Зачем, Виктор Степаныч? — не понял Петренко.
— А я почем знаю? — огрызнулся Орлов. — Может, это новый вид психологического воздействия. Он доводит ее до истерики, а потом «спасает» донатом, формируя у нее зависимость. Эмоциональные качели. Классика вербовки. Пиши: «...объект „Антиквар“ использует тактику 'эмоционального контраста' для укрепления своего влияния на объект 'LaraPlaysHorror'. Финансовое поощрение актов демонстративного ужаса может являться методом тренировки или проверки стрессоустойчивости агента перед реальными операциями».
Петренко с восхищением смотрел на начальника.
— Гениально, товарищ майор!
Орлов ничего не ответил. Он чувствовал себя грязным. Он брал простой, пусть и странный, человеческий поступок и превращал его в зловещую схему. Но Зубов требовал схем. И Орлов давал ему их.
В наушниках снова раздался рев монстра и запредельный визг Ларисы, которая, судя по всему, проиграла. Орлов сорвал их с головы. В ушах звенело.
— Все, хватит на сегодня, — сказал он Петренко. — Сворачиваемся.
— Но стрим еще идет...
— А мое терпение — нет, — отрезал Орлов. — Пиши в итоговом рапорте: «В ходе мониторинга зафиксирован акт финансирования и передачи, предположительно, кодированного сообщения... Содержание и контекст указывают на возможную попытку психологической манипуляции... Рекомендуется ограничить дальнейшее прослушивание трансляций в прямом эфире в связи с акустической агрессивностью контента, представляющей прямой риск для слуха и психоэмоциональной стабильности оперативного состава».
Петренко послушно запечатал.
Орлов откинулся на сиденье и закрыл глаза. Он думал об «Антикваре», который сейчас спокойно сидит дома, в тишине. И о себе, запертом в этой консервной банке, вынужденном слушать чужие вопли и искать в них государственную измену. И впервые за вечер ему стало по-настояшему страшно. Не от монстров на экране. А от своей работы. Она превращала его в параноика, который видел заговоры в донатах на валерьянку. И самое ужасное было в том, что у него это, кажется, неплохо получалось.