Грегори Гойл и новый враг (джен)

После нашей стычки в коридоре между мной и Поттером установилось хрупкое, почти невидимое перемирие. Мы обходили друг друга стороной, как два хищника, поделившие территорию, обмениваясь лишь холодными, оценивающими взглядами. Война перешла в подполье, в фазу сбора информации и наращивания сил. Мой «бизнес» с первокурсниками продолжался, но теперь я действовал тоньше, избегая открытых столкновений с гриффиндорцами. Поттер, в свою очередь, не лез ко мне, занятый, видимо, своими собственными делами. Эта тишина была обманчивой, как затишье перед бурей, и я знал, что она не продлится долго.

Ненадолго моим главным полем битвы стала библиотека. Это место, пропахшее вековой пылью, старым пергаментом и едва уловимым ароматом озона от древних заклинаний, стало моим убежищем и арсеналом. Каждый вечер, после ужина, когда не было других дел, я ускользал от Малфоя и Крэбба и погружался в тишину высоких, уходящих в полумрак потолка стеллажей.

Библиотека Хогвартса была словно живым организмом. Днем она гудела от шепота учеников и строгих окриков мадам Пинс. Но ночью она преображалась. Свет магических ламп становился мягче, тени сгущались, а книги на полках, казалось, начинали дышать, нашептывая древние секреты.

Я сидел в самом дальнем углу, заваленный фолиантами по алхимии. Половина Философского камня, спрятанная в особняке, была бесполезным куском рубина, пока я не пойму, как извлечь из нее силу. Книги из родовой библиотеки Гойлов дали лишь общие сведения. Здесь, в Хогвартсе, я надеялся найти нечто большее.

«Трактат о Трансмутации Элементов» был написан на архаичной латыни, его страницы испещрены сложными диаграммами. Без словаря тут было делать нечего, поэтому дело продвигалось очень медленно, вообще, казалось, книг на латыни никто не касался уже лет двести. Я читал о четырех стадиях Великого Делания: нигредо, альбедо, цитринитас и рубедо. Очищение, возгонка, создание квинтэссенции. Каждая стадия требовала не только точных ингредиентов, но и особого состояния сознания алхимика. Нигредо — стадия разложения, требовала от мага способности разрушать, растворять структуры. Альбедо — очищение, требовала ясности мысли и чистоты намерений. Цитринитас — пробуждение, момент, когда мертвая материя начинала откликаться на волю мага. И наконец, рубедо — совершенство, когда материя достигала своей идеальной формы.

Другой том, «Квинтэссенция и Эликсир: Забытые Формулы», был более конкретным. В нем говорилось о необходимости точнейших астрологических расчетов. Для создания Эликсира Жизни требовалось, чтобы Юпитер находился в созвездии Льва, а Луна была в фазе роста. Малейшая ошибка могла превратить эликсир в яд. Для трансмутации свинца в золото нужен был катализатор — кровь саламандры, собранная в момент солнечного затмения. Но это было только начало. Автор подробно описывал необходимость «философской ртути» — особым образом очищенной ртути, прошедшей через семь стадий дистилляции.

Третья книга, «Символизм и Практика Герметического Искусства», открыла еще один слой сложности. Оказывается, каждый металл соответствовал планете и дню недели. Золото — Солнце и воскресенье, серебро — Луна и понедельник, железо — Марс и вторник. Трансмутация должна была учитывать эти соответствия. Нельзя было превратить железо в золото во вторник — день Марса противился солнечной природе золота.

Я нашел упоминание о «Изумрудной Скрижали» Гермеса Трисмегиста — легендарном тексте, содержащем формулу создания Философского камня. «То, что внизу, подобно тому, что вверху, и то, что вверху, подобно тому, что внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи». Макрокосм и микрокосм. Вселенная и человек. Камень был мостом между ними.

Четвертый том, который я с трудом достал из Запретной секции, попросив старшекурсника скопировать мне книгу за деньги, отвалив за это целых гребанных двадцать галеонов — «Алхимические Операции и Их Опасности» Василия Валентина — был откровенным предупреждением. Автор описывал случаи, когда неподготовленные алхимики погибали при попытке активировать Камень. Один сгорел изнутри, когда энергия Камня оказалась слишком сильной для его тела. Другой потерял разум, его сознание растворилось в бесконечном потоке трансмутаций. Третий превратился в золотую статую — Камень исполнил его желание слишком буквально.

Я понял, что все не так просто. Камень был не волшебной палочкой, а сложнейшим инструментом, требующим мастерства. Получалось, что для работы с Камнем нужны были практические навыки, особенно в зельеварении. Алхимия и зельеварение были тесно связаны — обе дисциплины требовали понимания свойств веществ и их взаимодействий.

Я сидел, делая пометки на куске пергамента, шифруя особо важные места кодом, который разработал сам в предыдущем мире, как вдруг мое внимание привлекли голоса за соседним столом.

Там, в кругу гриффиндорцев, сидела Гермиона Грейнджер, в этот раз без своей подружки Парвати, которая часто сглаживала углы между Гермионой и остальными. Похоже девочка слушала мои слова одним местом, потому что до сих пор пыталась влиться в ту же компанию мальчишек гриффиндорцев, ну как же, я — злобный слизеринец, а они вроде бы были своими. Рядом с ней Рон Уизли что-то громко и весело рассказывал Симусу Финнигану и Дину Томасу. Они хохотали. Гермиона попыталась вставить слово, указывая на строчку в учебнике по Истории магии.

— Рон, но здесь же написано, что восстание гоблинов в 1612 году было спровоцировано…

— Ой, Грейнджер, опять ты со своими книжками, — отмахнулся Уизли, не глядя на нее. — Финниган, а помнишь, как на прошлой неделе у Флитвика твое перо взорвалось? Вот это было шоу!

Гермиона сжалась, ее щеки залил румянец унижения. Она опустила взгляд на книгу, делая вид, что увлечена чтением, но я видел, как дрогнули ее губы. Томас и Финниган переглянулись, им было немного неловко, но спорить с Уизли они не стали. Сцена была до боли знакомой. Иерархия, социальное давление, изгой. Грейнджер, несмотря на свой ум, была чужой в их мире. Они терпели ее, пока она была полезна, но не принимали по-настоящему.

Я наблюдал за ней с холодным любопытством. Она была ценным ресурсом. Умная, преданная… и обиженная. Обида — мощнейший катализатор.

Уизли со своей компанией, договорив, поднялись и ушли, оставив Гермиону одну за огромным столом. Она сидела, не двигаясь, уставившись в книгу, но я знал, что она не видит букв. Я выждал пару минут, а затем поднялся и подошел к ее столу.

— Интересное зрелище, — сказал я тихо, садясь напротив. — Интеллект против стадного инстинкта. Интеллект проиграл.

Она вздрогнула и подняла на меня глаза. В них стояли слезы, но она быстро смахнула их.

— Что тебе нужно, Гойл? Пришел добавить оскорблений? — ее голос был хриплым.

— Наоборот. Хочу указать на твою стратегическую ошибку, — я проигнорировал ее выпад. — Ты тратишь свой главный ресурс — время и ум — на неблагодарную цель. Пытаешься инвестировать в актив, который никогда не принесет дивидендов. Уизли и компания... они ценят верность стае, а не блеск ума. Ты для них — полезный инструмент для домашних заданий, но не член стаи. Твоя ошибка не в том, что ты умнее их, а в том, что ты ожидаешь, что они будут тебе за это благодарны. Хотя мы ведь уже говорили об этом, не так ли?

Мои слова были жестоки, но я бил точно в цель. Я видел, как она вздрогнула, но в ее взгляде вместо обиды мелькнуло удивление. Она видать ожидала насмешек, но не холодного, безжалостного анализа.

Девушка выпрямилась, и слезы высохли, уступив место ледяному спокойствию. Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом, и когда она заговорила, в ее голосе звенела сталь.

— А твоя философия, Гойл? Рассматривать всех как «активы» и «ресурсы»? Это не сила, это пустота. Ты строишь стены из цинизма, чтобы не признавать, что тебе тоже нужно… что-то настоящее. Дружба, доверие — это не инвестиции, это то, что делает нас людьми, а не просто набором навыков. Твой «прагматизм» — это трусость. Боязнь довериться кому-то и оказаться уязвимым.

Удар был точным и болезненным. Она разгадала не всего меня, но ту часть, что была Виктором. Ту, что выжила в мире безжалостных правил, где доверие было смертным приговором. Впервые за долгое время я почувствовал укол уважения к кому-то в этом замке. Я усмехнулся, но на этот раз без насмешки.

— Уязвимость убивает, Грейнджер. Быстрее любого проклятия.

— А изоляция убивает медленнее, но вернее, — парировала она. — Ты думаешь, что защищен, но ты просто заперт в собственной крепости. И знаешь что? Мне тебя жаль.

— Жалость — роскошь, которую ты не можешь себе позволить, — я наклонился вперед. — Особенно сейчас, когда твои «друзья» используют тебя как ходячую энциклопедию. Скажи, Грейнджер, сколько раз на этой неделе кто-то из них интересовался твоим мнением, а не правильным ответом на домашнее задание?

Она дернулась, как от удара. Попал в цель.

— А Парвати, хоть Парвати дружит с тобой по-настоящему?

— По крайней мере, я пытаюсь построить что-то настоящее, а не манипулировать людьми как марионетками.

— Настоящее? — я рассмеялся тихо. — Ты строишь иллюзию. Они терпят тебя, потому что ты полезна. Проверь это. Перестань помогать им с заданиями на неделю и посмотри, как быстро испарится их «дружба».

— Ты циничный ублюдок, — прошипела она, но в ее голосе не было настоящей злости. Скорее, усталость.

— Я реалист. И знаешь что? Ты слишком умна для них, Грейнджер. Они никогда не оценят того, что ты можешь предложить. Но это их потеря, не твоя.

Она посмотрела на меня с удивлением. Несмотря на то, что я никогда и не пытался ее унижать, в отличии от того же Малфоя, или Нотта, даже несколько раз пытался помочь советом, она не ожидала... чего? Комплимента? Признания?

— Почему ты это говоришь?

— Потому что растрата потенциала оскорбляет мой прагматизм. Ты могла бы достичь большего, если бы перестала тратить энергию на тех, кто этого не ценит. Хочешь их признания? А что имела Браун, чтобы заслужить их признание? Только смазливую мордашку? Хочешь быть своей для них? Тогда просто используй мой предыдущий совет, как ты начала делать, — девушка коснулась своей ухоженной причёски, что я заметил и поспешил отреагировать, — Да, да, я об этом. Ты красивая, и, уверен, поэтому они позволяют тебе тусить с ними, несмотря на то, что их раздражает твой ум. А то, что ты продолжаешь читать им нотации время от времени, только раздражает их. Право-слово, я думал ты уже прекратила это.

Я встал, оставляя ее одну со своими мыслями. Еще одно семя сомнения было посеяно, но девушка пока сопротивлялась, несмотря на то, как к ней относились однокурсники. Возможно, позже оно даст всходы. А пока у меня были более насущные задачи.

Я вернулся за свой стол, к своим книгам по алхимии. Пятый том, «Меркурий Философов: Тайное Искусство Дистилляции», описывал процесс создания универсального растворителя — алкагеста. Это вещество могло растворить любой металл, превратив его в первичную материю, готовую к трансмутации. Рецепт был сложным: требовалась ртуть, прошедшая через семь циклов очищения, сурьма, растворенная в царской водке, и — самое сложное — «роса, собранная в первое утро мая с лепестков белой розы, растущей на могиле алхимика».

Последний пункт звучал как метафора, но я знал, что в магическом мире метафоры часто были буквальными инструкциями. В Хогвартсе наверняка были могилы старых профессоров, занимавшихся алхимией. Нужно было найти их.

Следующие дни я посвятил практическим экспериментам. Уроки Зельеварения стали моей настоящей лабораторией. Снейп, заметив мой возросший интерес, начал давать мне дополнительные задания.

— Гойл, останьтесь после урока, — его голос был холоден как всегда, но я уловил в нем нотку любопытства.

Класс опустел. Снейп смотрел на меня, скрестив руки на груди.

— Ваше зелье Забывчивости было... адекватным. Но я заметил, что вы добавили измельченные крылья стрекозы. Это не входит в стандартный рецепт.

— Я прочитал, что они усиливают эффект дезориентации, профессор. В «Компендиуме Ядов и Противоядий» Арсениуса Джиггера упоминается, что крылья стрекозы содержат алкалоид, воздействующий на центры памяти.

— Я знаю, что упоминается у Джиггера, — перебил он. — Вопрос в том, откуда это знаете вы. Большинство второкурсников едва справляются с базовым учебником.

— Я интересуюсь предметом, сэр. Мой отец... он поощряет углубленное изучение полезных дисциплин.

Снейп изучал меня долгим взглядом, затем повернулся к шкафу с ингредиентами.

— Раз уж вы так... заинтересованы, попробуйте сварить Укрепляющий раствор. Рецепт на странице 47 «Расширенного курса». У вас час.

Это было испытание. Укрепляющий раствор был зельем третьего курса, требующим точности и понимания взаимодействия компонентов. Я закатал рукава и принялся за работу.

Сначала нужно было подготовить основу — отвар из корня мандрагоры и толченого лунного камня. Температура должна быть ровно 78 градусов, ни больше, ни меньше. Я регулировал пламя под котлом, наблюдая, как жидкость медленно меняет цвет с мутно-серого на бледно-голубой. Каждые тридцать секунд нужно было помешивать по часовой стрелке, затем один раз против. Ритм был важен — он создавал магический резонанс, необходимый для связывания компонентов.

Следующий этап — добавление рога единорога, растертого в тончайшую пудру. Здесь был подвох — добавлять нужно было против часовой стрелки, по одной щепотке, с интервалом ровно в двенадцать секунд. Виктор во мне считал секунды с точностью метронома. Каждая щепотка вызывала серебристые искры на поверхности зелья.

Параллельно я готовил вторую смесь — эссенцию беладонны, разведенную в масле полыни. Это требовало отдельного котелка и постоянного внимания. Беладонна была ядовита, и малейшая ошибка в пропорциях могла превратить укрепляющее зелье в смертельный яд.

Самым сложным было последнее — кровь саламандры. Три капли, не больше, не меньше. И добавлять их нужно было, когда зелье делает ровно семь оборотов водоворота после последнего помешивания. Я ждал, считая обороты, и капнул кровь в самый центр воронки.

Вспышка золотого света. Зелье приобрело идеальный янтарный оттенок.Снейп подошел, взял флакон с образцом и внимательно изучил. Он капнул на зелье реагент — оно засветилось ровным золотым светом, подтверждая правильность приготовления.

— Приемлемо, — сказал он после долгой паузы. — Но в следующий раз используйте серебряный нож для корня мандрагоры, не стальной. Сталь оставляет примеси железа, которые могут вызвать нестабильность при длительном хранении. Он повернулся к своему столу и достал небольшую черную книгу.

— Приходите в мой кабинет в субботу после ужина. Если вы действительно серьезно относитесь к Зельеварению, вам понадобится... дополнительная практика. И Гойл? Принесите собственный набор серебряных инструментов. Школьные недостаточно точны для продвинутой работы.

Это было больше, чем я мог надеяться. Личные уроки от Снейпа — ключ к практическим навыкам, необходимым для работы с Камнем. Конечно, мне придется изрядно попотеть, ведь в каждую субботу у нас была тренировка по квиддичу, но раз это нужно для дела...

В субботу я пришел в кабинет Снейпа с набором инструментов, который заказал через Малфоя. Серебряные ножи разных размеров, платиновая ступка для особо активных ингредиентов, хрустальные флаконы для хранения летучих эссенций.

Снейп осмотрел инструменты с одобрением.

— Сегодня мы будем варить Эликсир Эйфории. Это зелье четвертого курса, но если вы справились с Укрепляющим раствором, должны осилить и это. Главная сложность — эмоциональный контроль. Зелье реагирует на настроение варящего. Малейший всплеск негативных эмоций — и вместо эйфории получите глубокую депрессию.

Следующие три часа были интенсивными. Снейп наблюдал за каждым моим движением, корректируя технику, объясняя тонкости, которые не были описаны ни в одном учебнике. Как правильно держать палочку при активации катализатора. Как по запаху определить готовность ингредиента. Как использовать собственную магию для стабилизации нестабильных соединений.

— Зельеварение — это не просто следование рецепту, Гойл, — говорил он, пока я аккуратно добавлял перья феникса в кипящую смесь. — Это искусство управления трансформацией. Каждый ингредиент имеет свою магическую сигнатуру, свою волю. Задача зельевара — не подчинить их, а направить в нужное русло. Как дирижер управляет оркестром.

К концу вечера я успешно сварил не только Эликсир Эйфории, но и Настойку Живой Смерти — одно из сложнейших зелий в школьной программе.

— У вас есть талант, Гойл, — признал Снейп, запечатывая флаконы с моими зельями. — Редкий талант. Большинство волшебников видят в зельеварении лишь вспомогательную дисциплину. Но те, кто понимает его истинную природу... они могут достичь многого. Приходите каждую субботу. И начните читать Либациуса Борейджа «Продвинутое Зельеварение». Особенно главы о взаимодействии органических и неорганических компонентов.

Выходя из кабинета, я чувствовал странное удовлетворение. Не только от похвалы Снейпа, но от самого процесса. Зельеварение было похоже на программирование в мире Виктора — логичное, точное, но требующее творческого подхода.

Вернувшись в библиотеку, я нашел упомянутую Снейпом книгу. Борейдж писал о принципах, лежащих в основе всех магических трансформаций. О том, как зелья могут усиливать или подавлять магические способности. О том, как правильно приготовленное зелье может временно изменить саму природу материи.

Это было именно то, что мне нужно для работы с Камнем. Философский камень был, по сути, универсальным катализатором. Но для его активации нужны были специальные растворы, способные проводить и направлять его энергию.

Я составил список необходимых экспериментов. Сначала нужно было создать базовый алхимический растворитель — упрощенную версию алкагеста. Затем — серию тестовых зелий для определения резонансной частоты моего фрагмента Камня. И наконец — само зелье активации, которое позволит извлечь хотя бы часть силы Камня.

Ночи в библиотеке становились длиннее. Я изучал все, что мог найти об алхимии, зельеварении, трансмутации. Узнал больше о Николасе Фламеле — единственном известном создателе Философского камня. О его экспериментах, его методах, его ошибках. О том, как он потратил двадцать лет на поиски правильной формулы. Чтобы добыть часть информации мне опять пришлось отвалить кучу галлеонов старшекурсникам. Надеюсь, оно того стоило, ведь пока что у меня не было возможности добыть пропуск в Запертную секцию. Не слышал вообще, что хоть кто-то на втором курсе получал такой. Но это неважно, если мне удастся использовать Камень, все это окупится. Я надеюсь.