Принц (гет)

Её слова повисли в воздухе.

Заявление Ванды подействовало на всех не хуже ледяного дождя. Отец, Элизабет и даже сам Пьетро замерли и посмотрели на неё широко раскрытыми от удивления глазами. На несколько долгих, почти бесконечных, секунд в комнате воцарилась абсолютная тишина.

— Ванда… — первым выдохнул Пьетро, но более ничего сказать не успел.

Вмешался его отец.

— Дочь моя, — заговорил тот тихо, но предельно серьёзно. — Отойди от него. Сейчас же.

Подвластные его мысли оковы всё так же парили в воздухе, и Петру было предельно ясно, что стоит Ванде сделать шаг в сторону, как весь этот металл полетит прямо в него. И он рефлекторно сжал её ладонь чуть крепче.

— Выпустите нас, — так же тихо и твёрдо ответила Ванда. — Сейчас же.

Воздух почти физически задрожал от нарастающего между ними напряжения.

Все снова замолчали.

Элизабет бегала встревоженным взглядом от отца к Ванде и Пьетро и не смела больше встревать в уже откровенно семейную ссору. А Пьетро в то же время молча смотрел на то, как его сестра и отец доходят до точки кипения, лихорадочно размышляя, как же ему это остановить. Он должен был что-то сказать. Как-то успокоить отца, убедив его, что Пьетро — это действительно его сын. Что он именно тот, за кого себя выдавал.

Только вот было ли это правдой?

Часть Петра однозначно сказала бы, что нет, ибо он своего отца отродясь не видел. Но сейчас это было и неважно. Главное — снизить градус всеобщего накала.

— Отец… — осторожно начал он.

— Молчи, тварь, — тут же перебил тот. — Я тебе не отец, и не смей меня так называть, прикрываясь лицом моего мёртвого сына.

— Но это Пьетро! — возмутилась Ванда. — Это он, как ты не видишь?!

— Это ты не видишь, Ванда, — отрезал отец. — Горе застило тебе глаза, чем этот жалкий притворщик и пользуется. Очнись, дочь моя. Прошу, не надо его защищать.

Ванда вновь не сдвинулась с места, а на лице её застыла маска непоколебимой решимости. Ничто не могло заставить её отойти от Пьетро. Уж точно не тогда, когда ему угрожала смертельная опасность.

Но и он сам совсем не хотел подвергать её подобному риску. Пётр не мог просто прятаться за её спиной и надеяться на лучшее. В конце концов, на кону стояла именно его жизнь.

— Ванда, я же о тебе забочусь… — продолжил отец.

— Заботишься? — неожиданно даже для самого себя перебил его Пьетро. — Ты разрушил наш дом, отнял у мамы, заставил воевать ради твоих собственных амбиций, а теперь ещё и угрожаешь одного из нас убить. Это твоя забота, отец?! Так ты себе её представляешь?!

Он сжал левую руку в кулак и сделал короткий шаг отцу навстречу.

Они смотрели друг другу в глаза, в то время как парящий в воздухе металл сдвинулся на пару сантиметров к Петру. Но он не дрогнул. Даже не скосил в сторону взгляд. Он продолжал смотреть на своего отца, пока сердце бешено колотилось, а время то замедляло, то вновь ускоряло свой ход

Где-то на краю сознания пробежала мысль, что Пьетро опять намешал в своей речи несколько разных языков, но в данный момент ему было на это откровенно плевать. Его отец — полиглот. И что русским, что румынским, что уж тем более английским он владел на достаточном уровне, чтобы всё сказанное Пьетро понять.

— Мы уходим, — вновь взяла слово Ванда, делая шаг вперёд. — Мы вернёмся в комнату Пьетро и будем ждать там, пока ты наконец не успокоишься и не будешь готов с нами просто поговорить.

— Нет, — резко сказал отец. — Ты не останешься с ним наедине. Ни за что.

И снова они все упёрлись в тупик.

Или, по крайней мере, так Пьетро сперва показалось.

— Он вернётся в комнату, — продолжил отец, одарив Петра презрительным взглядом, — а мы с тобой поговорим. Прямо сейчас.

Пьетро аж немного растерялся от такого заявления. Всего несколько секунд назад отец готов был буквально его раздавить, а теперь вдруг проявлял милость? Подобные перемены просто не могли не вызвать в нём замешательства и изрядной доли скепсиса.

И Пьетро в своём недоверии был не одинок.

— Если ты рассчитываешь нас так разлучит, чтобы… — заговорила Ванда, но отец быстро её перебил.

— Я рассчитываю с тобой «просто поговорить», Ванда, как ты сама того и желаешь, — сказал он чуть более сдержанным и спокойным тоном. И было прекрасно видно, насколько нелегко это ему далось. — Кем бы или чем бы это ни было, — на мгновение повернул он голову к Пьетро, — его не тронут, пока мы не закончим. Даю тебе слово.

И в подтверждение его слов весь нацеленный на Петра металл мягко опустился на пол.

Ванда меж тем посмотрела на отца так, будто пыталась прочесть его мысли. Не по-настоящему, разумеется, но малейшие признаки лжи и недосказанности она на его лице определённо выискивала. И, по всей видимости, ничего не нашла.

— Хорошо, я согласна, — объявила она и повернулась к Пьетро. — Я скоро к тебе приду. Только дождись, хорошо?

Пьетро открыл было рот, чтобы ей ответить, но, испугавшись, что опять напортачит с языком, лишь коротко кивнул.

— Брэддок, отведи его в комнату, запри и приставь охрану, — отдал распоряжение отец. — Никто не входит и не заходит, пока я не разрешу.

— Будет исполнено, Магнус, — отозвалась Элизабет и, подойдя к двери, открыла им с Пьетро путь наружу. — Идём, — сказала она ему. — И не вздумай пытаться сбежать. Всё равно не позволю.

Пьетро не сомневался, что свою угрозу она более чем могла реализовать, однако и мыслей о побеге у него никаких не было. Уж точно не в одиночку.

Он снова посмотрел на Ванду, в последний раз сжал её руку и, осторожно поглядывая на отца, вышел в коридор. Там их уже ждали Джулиан и его напарница Сессили.

— Ведём его обратно, — коротко сказала Элизабет, и, хоть на лицах обоих и читался целый ворох вопросов, озвучивать их они не стали. Лишь дали понять, что всё исполнят. — Не отставай, — бросила затем Элизабет Петру.

И, несмотря на всё только что произошедшее, он просто не смог про себя не улыбнуться.

— Это такая шутка? — спросил он.

Но ответа не получил.

Весь их подъём сперва по лестнице, а затем и на лифте прошёл практически в полной тишине. Исключение составляли только изрекаемые Элизабет короткие команды, а также вздохи и ахи попадавшихся им на пути обитателей и гостей дворца. Все они смотрели на Пьетро, как на настоящее привидение, и либо застывали в изумлении на месте, либо спешно сворачивали в ближайший боковой коридор. Дополнительное доказательство того, что он для всех был мёртв.

И хоть мысли об этом и вгоняли в нечто вроде депрессии, Пётр ни на секунду не переставал поражаться тому, как все эти невольные свидетели его воскрешения выглядели. Одно дело — помнить, и совершенно другое — вот так вот их видеть. Подобного разнообразия даже в зоопарке было не сыскать, а ведь это всё представители одного и того же вида.

Мутанты.

И Пьетро был одни из них.

Эта мысль всё ещё очень странно укладывалась в его голове. Вроде, понятная и естественная, а вроде…

Не было подходящих слов, чтобы испытываемое Петром описать. Ему даже подумалось, что, когда Элизабет говорила о поразительности того, что он может внятно мыслить, она ему изрядно так польстила. Во всяком случае ни в воспоминаниях Пьетро, ни в воспоминаниях Петра ничего подобного точно не было. Хотя тот же Пьетро и отличался невероятной скоростью своего мышления. Ещё одно проявление его мутировавшего генома. Оно было с Петром и сейчас, но, как и всё остальное, воспринималось уже совершенно иначе. Нормально и ненормально одновременно.

Это почти сводило с ума.

Идя по коридору, в котором Пьетро бывал уже много раз, он вновь подумал о Ванде. Она осталась там с отцом один на один. Защищала его. Спасала. Вполне возможно, что ещё и рисковала собой.

Конечно, отец не должен был ей ничего сделать. К Ванде он всегда был более благосклонен и терпелив. Но Пьетро всё равно переживал. Не мог не переживать. Это же была его сестра.

Вскоре группа в последний раз свернула налево и в поле зрения показалась дверь в покои Пьетро. Немногим более десяти минут прошло с того момента, как Петра вывели из комнаты допроса, что красноречивее всяких слов говорило о размерах замка Магнуса. И ведь это Пьетро и остальные просто поднялись и прошлись ногами к восточному крылу. Потенциальный же путь от одного края замка к другому занял бы у них гораздо больше времени.

— Заходи, — приказным тоном сказала Элизабет, когда Джулиан открыл перед ними дверь.

Пьетро внимательно посмотрел на её лицо, потом глянул на Джулиана и, проигнорировав испепеляющий взгляд Сессили, вошёл внутрь. Дверь за ним мгновенно захлопнулась.

Пётр остался один.

Он был откровенно растерян и не знал, что делать, однако банально стоять на месте или даже лежать ему не позволяло бушевавшее внутри беспокойство. Денёк у него выдался крайне насыщенный, и пока нельзя было сказать, чем он должен был закончиться. Пьетро чувствовал себя заключённым, ожидавшим приглашения на собственную казнь. Что, на самом-то деле, было чрезвычайно близко к истине.

Пётр опустил глаза к полу, где всё так же валялся поднос и всё, что на нём сюда принесли. От вида испорченной еды у Пьетро заурчало в желудке. Он ничего не ел уже чёрте знает сколько, а его ускоренный мутацией метаболизм требовал постоянной подпитки извне. Пятнадцать-двадцать тысяч калорий в сутки — вот его норма. И это ещё если день был не слишком энергозатратным. В отдельных случаях Пьетро и до тридцати тысяч доходил.

— Могли бы хоть убраться, — посетовал вслух он, переводя взгляд на разломанную прикроватную тумбу.

Пётр подошёл к ней ближе и, сам не до конца понимая, зачем, начал собирать обломки в единую кучку. Наверное, хотел исправить хотя бы что-то из того, что было сломано. Или же просто искал способ выплеснуть куда-то внутреннее напряжение. Телу нужно было действие. Вот Пьетро и действовал.

После тумбы он сорвал с одной из подушек наволочку, намочил её в ванной комнате и вымыл пол в том месте, где София выронила поднос. В памяти невольно вспыхнули образы того, как мама приучала их с Вандой к чистоте и заставляла выдраивать свои комнаты едва ли не до блеска. Пьетро всегда управлялся быстрее и неизменно отправлялся на помощь сестре.

С другой стороны, Пётр уборку никогда не жаловал и отбивался от неё всеми возможными способами.

И снова этот контраст вводил его в замешательство.

Почему он всё это помнил? Как это было возможно?

Кто же он, в конце концов, такой?

Разобравшись с полом, Пьетро всполоснул наволочку в раковине и повесил её на борт ванны. А затем, после недолгих раздумий, он и сам принял душ. Понадеялся, что горячая вода поможет прочистить голову и даст толчок к тому, чтобы во всём разобраться. Да и пахло от него, правды ради, очень не очень. Как от чего-то сгнившего.

Пётр выкрутил правый кран до предела, и сверху на него полился едва ли не кипяток. Мало какой человек смог бы выдержать это спокойно, но для Пьетро такая температура была самой что ни на есть подходящей. Стандартную тёплую он уже с шестнадцати лет практически не чувствовал.

Закончив с водными процедурами и насухо затем обтеревшись, Пьетро вышел из ванной и взял курс на шкаф. Спортивные брюки, футболка и носки. Простой и практичный набор, который никак не сковывал его движения. Одевшись, Пётр вновь посмотрел на себя в зеркало, и увидел там лицо двух разных людей.

Подойдя ближе, он, как и после пробуждения, присмотрелся к себе очень внимательно, но ответов на терзавшие его вопросы опять не нашёл. Понятнее совсем не становилось.

Но понять нужно было.

Он умер. Пьетро умер. Он помнил это очень хорошо. Просто прекрасно, благодаря недавнему «общению» с Элизабет. Только личность убийцы оставалась для него загадкой, с чем, по-хорошему, тоже не мешало бы как можно скорее разобраться.

Однако…

Однако куда более важным вопросом всё же оставался: «Почему он жив, если умер»?

А также почему он помнил жизнь Петра?

Или же это Пётр помнил жизнь Пьетро?

Но тогда разве не должен он был сейчас находиться в своей квартире и там, например, пить чай или кофе? Почему Пётр был здесь, в комнате Пьетро, и ждал, когда его участь решат люди, которые не совсем люди, при этом являющиеся и одновременно не являющиеся его родственниками?

Что это всё за бред?

— Ха-а, — шумно выдохнул Пётр и отвернулся от зеркала.

Чем больше он об этом думал, тем запутаннее всё становилось. Он не понимал, где кончался Пётр, а где начинался Пьетро. И попытки отделить одного от другого даже в собственных мыслях ни к чему толковому не приводили. Это был путь в никуда.

Но что тогда ему со всем этим было делать?

Ища выходы, Пётр вновь обратил внимание на содержимое шкафа. Если он не мог ничего выяснить, капаясь в себе, может, стоило покопаться в том, что его окружало?

Пьетро помнил, что те немногие личные вещи, что отец позволил ему забрать из старого дома, он хранил в этом самом шкафу. Присев на корточки, Пётр схватился руками за походную сумку на самом дне и вытащил её наружу.

Простая, чёрная, сравнительно небольшая.

Пьетро доставал её раз или два в месяц. Иногда вместе с Вандой. В эти тихие и свободные от отца минуты они обсуждали то, какой была их жизнь и какой она могла бы быть. Прекрасные мгновения, всегда напоминавшие Пьетро о том, кто он, откуда и к чему стремился.

Было бы здорово, если бы это помогло ему и сейчас.

Расстегнув молнию, Пётр достал уже сдувшийся баскетбольный мяч. Мама купила его Пьетро на двенадцатилетние. Он тогда с площадки просто не вылезал, носясь по ней с одного края до другого и неизменно закидывая мяч в кольцо. Ванду это жутко бесило, ведь играть с ним неравных она не могла, а окрылённый радостью от подарка Пьетро крайне редко ей поддавался. После он, конечно, успокоился, но вот первое время…

Губы Петра сами собой изогнулись в улыбке.

Следом он достал старую игровую приставку c надписью «Nintendo» и несколько картриджей к ней. А после был семейный альбом с фотографиями, на разглядывание которых Пьетро убил почти полчаса. Он хорошо помнил, как делались одни из них, и абсолютно ничего не знал о других. Пьетро взял в руки фотографию с собой, мамой и Вандой на фоне большого дуба и изо всех сил постарался вспомнить, где и когда это было.

Ничего…

Просто ничего.

Для него этого никогда не происходило. И при этом он прекрасно помнил, как Пётр залез на похожее дерево, чтобы повесить тарзанку. Он эксплуатировал её целых три года, прежде чем стальной трос не износился окончательно.

Весёлое было время.

Вскоре, Пьетро докопался до по-настоящему раритетного кассетного плеера, что был обклеен кучей названий и логотипов различных групп. Подарок от Ванды на Новый Год. Она нашла его с набором кассет на какой-то барахолке и выпросила у мамы денег, чтобы купить. Было невероятным везением, что он тогда ещё работал и выдавал вполне приличное звучание. Пётр помнил, как Пьетро мог часами не снимать гарнитуру, заслушивая плёнки едва ли не до дыр. Если бы не «колдовство» Ванды, то до нынешних времён ни кассеты, ни плеер бы точно не дожили. А так можно было включать хоть сейчас.

И именно это Пьетро и сделал.

Он отыскал в сумке кассету с бессмертными хитами Джима Кроче, вставил их в плеер и, надев на уши гарнитуру, нажал нужную кнопку. Заиграла размеренная мелодия песни «Time In A Bottle».

Не прекращая слушать, Пётр встал с пола и подошёл к панорамному окну, снова глянув на Дженошу. С момента его пробуждения мало что изменилось. Только ходящих, скользящих и летающих по улицам мутантов стало больше.

Жизнь на Дженоше шла своим чередом.

И, кем бы он на самом деле ни был, отныне это была и его жизнь.