Вестники (гет)

Утро было тонкое, как порыв бумаги: холодный свет скользил по запорошенным стеклам, и в общей комнате Гриффиндора всё казалось чуть размытым, будто кто‑то стер контуры мира мягкой рукавичкой. Гермиона сидела, завернувшись в шаль; в голове её всё ещё жгло то, что сказала и показала ей ночь в лесу. Она не замечала, как её пальцы нервно перебирали края ткани, а взгляд был прикован к пустой чашке, стоящей на столе перед ней. В голове всё ещё звенели мысли, оборвавшиеся на вчерашнем разговоре, который она не могла забыть. Ночь в лесу осталась в её памяти ярким, болезненным пятном, как обжигающий след от стальной рукоятки. Всё было так сложным, так опасным, но в то же время необходимым. Гермиона старалась собрать мысли, но они, казалось, расползались, ускользали, не давая покоя. Дверь открылась почти бесшумно. Гарри вошёл осторожно, как человек, который знает цену каждому шагу. В руках у него была простая керамическая кружка; пар поднимался тонкой спиралью, и запах чёрного чая с мёдом внезапно показался Гермионе странно домашним, почти постыдно мирным рядом с тем, что произошло. Он поставил кружку перед ней так, чтобы рука коснулась стола прежде, чем голос нарушит тишину. Его взгляд скользнул по её лицу, в нём на секунду промелькнуло что‑то похожее на жалость, но почти сразу уступило место железной сосредоточенности.

— Выпей, — сказал он тихо. — Нельзя начинать день пустым. Особенно если дела идут так, как идут у нас.

Гермиона взяла чашку. Чай был горячим, обжигал язык, но тепло, которое медленно разливалось по груди, придавало ощущение кратковременной стабильности. Её тревога, словно по мере того, как она пила, постепенно отпускала, хотя и не исчезала полностью. Она снова подняла взгляд, и их глаза встретились. Всё, что она могла разглядеть в этом взгляде, было чётким и сильным, но в нём не было того света, который всегда был у Гарри. Сейчас перед ней стоял человек, который уже давно не был тем, кого она когда-то знала.

— Что ты хочешь от меня, Гарри? — спросила она ровно. В голосе не было мольбы и почти не было надежды. Только требование ясности.

Он сел напротив, положил локти на колени и заговорил без вступлений, точно по делу, как будто каждое слово было подготовленным шагом в маршруте.

— Рон отдалился. — Он сказал это так, будто констатировал факт погоды. — Он не тот человек, через которого можно действовать сейчас. Нам нужен кто‑то другой — тот, кто будет двигаться тихо, кто внушает доверие и не привлекает лишнего внимания. Это будет Невилл.

Гермиона удивлённо моргнула: Невилл. Она знала, что он верен, и знала, что у него сейчас что‑то с самооценкой, но выбор Гарри был не случаен.

— Почему Невилл? — спросила она, уже предугадывая ответ.

— Потому что он незаметен и слушает, — ответил Гарри. — Потому что он предан и потому что никто не подумает, что он может быть задействован в том, что мы собираемся сделать.

Он наклонился вперёд; в его голосе не было театральной власти, был прагматизм. Он изложил план коротко и без прикрас: что должна сделать Гермиона, как и зачем — только шаги, которые можно выполнить сейчас, не привлекая внимания.

— Твоя задача — убедить Невилла, чтобы он стал нашим «косвенным глазом» в определённых местах. — Гарри разложил по пунктам и говорил тихо, но чётко, будто выстраивая рецепт. — Ты не говоришь ему правду. Ты не объясняешь всего плана. Ты даёшь ему дело, которое будет выглядеть невинно: проследить за новыми поставками в оранжерею, помочь профессору Спраут с редкими растениями, сохранить пару заметок о том, кто и когда приходит в школьные склады. Это даст нам профиль, с которым можно работать.

Гарри Поттер уже давно знал о том, что Спраут, несмотря на её «добродушный» имидж, была в курсе множества «закулисных» дел в магическом мире. Она вела переговоры с несколькими поставщиками из Тёмной стороны — некоторыми такими же загадочными личностями, которые давно уже использовали её знания для подготовки оружия. Она была не просто «пассивной участницей» этих процессов. Она была активным игроком, без которого сложно было бы развернуть масштабную операцию по контролю за магическим миром.

Гарри сам был на грани полного раскола с миром, и к этому моменту он понимал, что Спраут, как и многие другие, играла свою роль в обеспечении ресурса для сил, которые могли бы противостоять магическим воинам. В оранжереях происходили закупки, которые снаружи могли бы казаться невинными, но на самом деле в них скрывались ингредиенты для редких зелий и даже опасных трав, которые использовались в некоторых зловещих ритуалах. Он не собирался «обрабатывать» Спраут напрямую, но она могла быть катализатором, связующим звеном, которое обеспечивало нужную информацию и ресурсы для его операций. Гермиона должна была подойти к ней осторожно, показывая внимание к ботанике, а не к истинным целям.

Гермиона же, как единственная, кто могла манипулировать Невиллом без особых подозрений, становилась ключом для движения информации. Она должна была помочь ему сделать первый шаг в этой цепочке создать видимость, что всё происходит естественно, что это просто очередная забота о безопасности Хогвартса, о здоровье магических растений. Вскоре же это привело бы к тому, что Спраут раскроет больше, чем нужно, и информация попадет в руки самого Гарри Поттера, а Альбус Дамблдор даже не осознает того, что был поддан в шахматной партии, в которой сам же и был когда-то её мастером.

Гарри Поттер сделал паузу, проверяя её реакцию. Гермиона кивнула, не отказываясь, не соглашаясь, просто фиксируя.

— Второе: ты — та, чьё мнение для Невилла весомо. Ты скажешь ему, что Хогвартсу нужна бдительность: «профилактическая работа», — подчеркивал Гарри, — и попросишь принять участие в небольшом проекте по восстановлению редких магических растений. Ничего прямого о мести, ничего политического. Только забота о ботаническом наследии. Он согласится помогать, потому что ему важно, и потому что ты просишь. Именно тогда он начнёт отмечать мелочи, которые нам необходимы: кто носит с собой странные мешочки, какие книги кто заказывает в библиотеке ночью, какие контейнеры появляются у склада зелий.

Он сделал глоток из своей кружки, и пар лёг тонкой вуалью. Голос его звучал сухо, почти без эмоций, но в каждом слове проскальзывала холодная логика.

Сейчас Гермиона не отрывала взгляда от его лица. Она все больше ощущала, как её мир переворачивается, и та холодная твердость в Гарри, она не могла понять, что именно с ним происходит, но чувствовала, что он ушел дальше, чем она могла ожидать.

— Третье: ты подстроишь одну встречу. Не разговор, не монолог — встречу. Невилл должен «случайно» встретиться у теплицы с тем, кто нам нужен, и оставить там вещь. Вещь маленькая, не вызывающая подозрения — записка, бутылёк с «компостом», что угодно. Это станет началом цепочки: кто‑то увидит, кто‑то заинтересуется, кто‑то поймёт, что кто‑то другой стал действовать. Сдвиг начнётся, но не напрямую от нас.

Гермиона слегка нахмурилась, но в её глазах уже не было того отторжения, что было раньше. Он был прав. В том, что происходило вокруг, не было места для старых привычек и комфортных решений. Невилл, в своем наивном восприятии мира, теперь был частью более страшной и сложной игры.

Гермиона слушала, сердце колотилось, но разум работал машинально: оценивал риски, находил лазейки. Она знала Невилла, понимала, что Гарри прав: через него легче получить детали, которые не достучались бы до Рона или до кого‑то другого, кто сейчас слишком заметен. Она думала о Невилле среди горшков и земли, о его неуклюжем, но твердом желании помочь. В этот образ вписывалась и та самая, мягкая ложь, которую нужно было ему сказать.

— Ты будешь себя вести так, будто это просто дело по спасению растений, — продолжал Гарри. — Ты расскажешь, что в последнее время приходили странные заказы с пометкой «для исследования» и что Спраут просит помощи. Ты покажешь ему карту мест, где чаще всего появляются эти заказы. Склады, теплицы, складские комнаты. Он начнёт вести записи. Мы будем получать их через тебя: ты будешь собирать его заметки, реставрировать их в нечто, что даст нам факты. Мы останемся в тени.

Он посмотрел на неё плотно, так, чтобы она почувствовала вес слов.

— Ты не будешь открыто вмешиваться. Ты — вестник, который толкает камешек, и лавина начнёт двигаться сама.

Гермиона стиснула губы. В голове померкли все «если», «может быть», остались только шаги и последствия. Она знала, что это — манипуляция, но также понимала, что бывают дела, где прямой путь закрыт, и остаётся только тонкая работа на стыках жизни, слова, которые выглядят добрыми и заботливыми, а служат другому.

— Ты же скажешь ему, что это важно для дома, — добавил Гарри мягче. — Что это дело чести. Он не станет копать глубже, если будет чувствовать поддержку. И он будет делать это искренно.

Он поднялся, подошёл к ней и на секунду задержал ладонь на её запястье. Жест почти отцовский, довольно редкий между ними; в нём не было угрозы, была аккуратная просьба и некий хитрый расчёт.

— Ты сделаешь это утром, — сказал он тихо. — Скажешь, что хочешь пройтись по оранжереям, помочь Спраут. Он придёт. Он запишет. Ты соберёшь. Я использую то, что он даст, чтобы подтянуть людей и места к тому, что нужно. Никто не заподозрит тебя, ты всегда действуешь ради знаний, ради правильного дела. Ты превратишь свою добродетель в щит.

Гермиона вдохнула глубоко; чай остыл в её ладонях, но ладони горели. Она знала цену такого плана: это ложь ради более крупной правды, манипуляция ради защиты или ради мести. Она знала, что если начнёт этот путь, назад будет сложно вернуться.

— И если Невилл откажется? — спросила она тихо.

Гарри хмыкнул, и в ответе не было ни улыбки, ни ужаса, лишь расчёт.

— Тогда я приду сам. Но сначала дай мне шанс сделать это твоим способом. Ты начнёшь. Я подстрахую. И помни: это всё — косвенно. Никто не должен знать, что это инициатива Гарри Поттера. Мы оставим для них видимость обычной заботы. Иначе ничего не получится.

Он удалился к двери, но остановился, не выходя, и добавил уже почти по‑человечески:

— Я знаю, что ты не любишь обманывать. Но иногда правда — это то, что мы сохраняем. А ложь — то, что мы используем, чтобы её сохранить. Сделаешь это ради него?

Гермиона ещё раз взглянула на кружку с остывшим чаем и на его уходящую фигуру. Внутри всё перевернулось: расчет, предательство, долг — смешались в тугом клубке. Она вспомнила ночные слова: «вестник». Теперь понимала, что быть вестником иногда значит вести тех, кто и не знает, что идёт дорогой, которую ты выбрал за них.

— Сделаю, — прошептала она, и голос прозвучал тише, чем чашка, которую она ставила на стол. — Ради тебя, Гарри.

Гарри внимательно посмотрел на Гермиону, его взгляд был глубоким и несколько отстранённым, словно он был на грани того, чтобы сказать что-то важное, что она, возможно, не была готова услышать.

в этот момент его рука невыразимо мягко скользнула к её лицу, проводя пальцем по её скуле, как будто тщательно и долго изучая каждую черту. Казалось, он был здесь, чтобы сказать ей что-то важное, но вместо слов, он не спеша погладил её большим пальцем по лицу, как если бы ему нужно было прикоснуться к ней, чтобы вернуть себе уверенность. Его палец встретил её кудрявую прядь, и он не смог удержаться от того, чтобы аккуратно и немного с улыбкой провести им по её волосам, тянув один локон за другим, не спеша. Этот жест был одновременно и интимным, и неприступным, словно он пытался удержать её внимание, но сдерживал в себе собственную силу, не показывая всех своих намерений.

— Я ценю твою верность, Гермиона, — произнёс он тихо, но так, чтобы она могла почувствовать, как тяжело ему это говорить. Его слова были не простым утешением или благодарностью. В них звучала какая-то печаль, как у человека, который давно потерял веру в то, что его поддержка сможет что-то изменить.

Гермиона слегка вздрогнула, не ожидая таких слов от него. Она привыкла слышать от Гарри что-то более живое, более эмоциональное. Но сейчас было ощущение, что он, как и весь этот мир, слишком сильно изменился. Её глаза искренне пытались найти в нём тот самый, прежний Гарри, которого она помнила, но в его взгляде не было ни огня, ни того юношеского решимости, что когда-то горело в его глазах. Он был холодным и расчётливым, словно всё это время, что они были знакомы, было лишь подготовкой к моменту, когда он станет тем, кем должен быть.

— Ты слишком ценишь меня, чтобы понимать, что я давно перестал быть тем человеком, которого ты хотела защищать.

Его палец вновь провёл по кудрявой пряди её волос, он дотронулся до неё так, как если бы этот жест был последним в их с ней истории.

— Ради тебя, Гарри! — повторила она. В её голосе звучало не только отчаяние, но и желание верить, что всё ещё можно исправить.

Он посмотрел на неё, его взгляд был полон нежности, но в этой нежности было нечто отчуждённое. Он не мог позволить себе вернуться назад.

— За это я тебе очень благодарен, Гермиона, — прошептал он, — но ты не переживай. У тебя всё получится.

Гарри кивнул один раз и, как человек, у которого на щеке застыло обещание, вышел. За его спиной осталось молчание. Ощущение, что мир теперь повернулся чуть иначе: холоднее, расчётливее, и очень близко к грани.