Джокер. Начало игры (джен)

Дадли спал до самого вечера. Спал бы вообще до следующего утра — до такой степени его вымотало. Но, увы, ему не дали этого сделать. Причём, настолько грубым способом, что Дадли, будь он прежним крепышом с кулаками-тыковками, непременно бы свернул парочку наглых носов. Нет, ну как это называется — с пинка открыли дверь в комнату, сдёрнули его с кровати, не дали даже толком открыть глаза и куда-то потащили, подхватив под руки! Ну не нахалы ли?!

— Шевели ногами, мелкий, — пропыхтел чернявый крепыш, вцепившийся в правую руку Дадли. — Кеннард из тебя котлету сделает счас, всё спишь и спишь!

— Сам мелкий! — взвился было Дадли, но тут его дёрнули за левую руку, и Дадли увидел, какая это тонкая и слабая рука. Точно, он же Поттер…

— Шагай, — процедил тот, кто продемонстрировал Дадли всю глубину пропасти, в которой он оказался без надежды выкарабкаться, и снова дёрнул его за руку. Да чего он так тянет, сейчас же совсем оторвёт! Дадли хотел огрызнуться на эту тему, но чтобы посмотреть на своего второго провожатого, ему пришлось задрать голову. Да уж. Вот это дылда. Пожалуй, стоит пока что помолчать и действительно пободрее передвигать ноги.

Кеннард… Кажется, Дадли уже слышал это имя? Да, точно! Тот хлыщ в сером костюме, который им с мистером Айсбергом встретился в холле. Он упоминал как раз Кеннарда и ещё каких-то людей, и что-то там было про лазарет. Трое пострадали, и вроде как от рук этого самого Кеннарда! Ой, что-то коленки вконец ослабели, и идти как-то уже совсем никуда не хочется…

Дадли был тугодумом, но отнюдь не дураком, и неписаные законы любых общественных формаций, в которые ему уже доводилось вписываться, усваивал сразу и накрепко. В самом раннем детстве это была детская площадка в городском парке Литтл Уингинга, и там почти всё решали взрослые — разнимали драчунов, определяли, чья очередь качаться на качелях и кататься с горки. Дадли попробовал пару раз покапризничать, как привык делать это дома, но мама очень чётко показала ему, что домашние порядки не распространяются на внешний мир, в котором важнее всего — соблюдение приличий. Оставаться без десерта на целую неделю Дадли совершенно не понравилось, и больше он не пытался манипулировать матерью в присутствии других людей. Куда действеннее оказалось с милой улыбкой выполнять все мамины распоряжения, пока она смотрит на него, и топтать чужие песочные куличи в моменты, когда мама отвлекалась на беседы с другими родительницами и нянями. Глядя на его толстощёкую невинную физиономию, ни один полицейский следователь не смог бы доказать, что именно от его пакостей громко ревёт очередной неудачливый строитель домиков в песочнице. А уж сколько лент у девчонок в косичках Дадли порвал таким «тайным» способом… И его ни разу не наказали, потому что он ловко ухватил и тщательно выполнял первейшую заповедь озорника: «Нет свидетелей — никто ничего не докажет!»

Эта наука здорово ему пригодилась, когда пришла пора отправляться в начальную школу. Там тоже были взрослые, считавшие, что они полностью контролируют всё происходящее. Наивные… Любой ребёнок, прошедший стандартное обучение в школе, будь то элитный закрытый пансион, частная школа или обычное муниципальное заведение, покрутит пальцем у виска и закатит глаза в ответ на столь вопиющую глупость. Да, преподаватели, кураторы и директора кое-что решают и даже могут наказать или наградить. Но в школе судьбу ученика определяет то, к какой стае он принадлежит.

Именно так, к стае. Дети, знаете ли, сызмальства больше смахивают на диких зверей, нежели на отпрысков Человека Разумного, и в своём познании мира руководствуются основными инстинктами, которые гласят: старайся выжить во что бы то ни стало, становись сильным, бей слабаков. Это многократно усиливается в момент вхождения малышни в пресловутый подростковый возраст, а потом слегка нивелируется жёсткими рамками современной морали. Но изначально дети — зверьки. И сбиваются они именно в стаи.

Школьные стаи могут называться по-разному — тут всё зависит от страны и её менталитета. Но основная тенденция неизменна, и легко можно провести аналогию с… ну, к примеру, стаей волчьей. Или тем же пчелиным ульем — будут представители всех сословий, за исключением, разумеется, царицы. Нет, всё же волчья стая ближе. Потому что у волков обязательно есть вожак.

Свои вожаки сразу же обозначились у всех сложившихся стихийно — но при этом в полном соответствии со стайными законами — школьных компаний в группе, в которую попал Дадли Дурсль. А заодно с ним и ненавистный Поттер. Ведь специальной школы для дуриков в Литтл Уингинге, к сожалению, не было. Так вот, в тесный кружок детей из богатых семей, знавших друг друга с пелёнок, Дадли, естественно, не попал. Конечно, его отец не просто какой-то там работяга на фабрике или коммивояжёр, Вернон Дурсль настоящий бизнесмен, и когда-нибудь «Граннингс» станет мировым брендом! Но к моменту поступления Дадли в школу об этом семье Дурслей не приходилось даже и мечтать. Так что в стаю богатеев, в которой верховодили Стелла Маллиган и Патрик Фоулз Дадли не попал.

Нечего ему оказалось ловить и среди умников. Там практически сразу заводилой стал Грегори Перкинс, через слово упоминавший своего отца-полицейского. А к «бобби», какими бы они героическими и крутыми ни были, начинающий хулиган Дадли относился с опаской, и даже с их малолетними сынками предпочитал держать уважительный нейтралитет. Да и какой из Дадли умник? Чёртов Поттер и то уже бойко читал вслух недлинные тексты из книжек, пока Дадли кое-как осваивал алфавит. С умниками, словом, тоже не срослось.

На самом дне, куда ожидаемо попал Поттер и ещё несколько человек из класса, у кого было по одному родителю или вообще престарелые бабушки-дедушки, Дадли, конечно же, не оказался. Это была стая изгоев, у этих бедолаг не было вожака и даже между собой они не приятельствовали. Хотя, если бы были посмелее, сбились бы в кучу и стали некой силой, с которой остальным пришлось бы считаться. Но тогда они бы уже не были изгоями. А школьный изгой — это не просто название. Это мироощущение и вытекающее из этого отношение к себе. Мда, так сложно Дадли не мыслил и не проводил никакого научного анализа — ведь дети обычно не заморачиваются построением сложных мысленных конструкций. Они просто живут инстинктами. И эти инстинкты безошибочно определяли Гарри Поттера, Салли Фицмориц, Элайджу Монка и прочих фриков как тех, кому никогда не прыгнуть выше головы и не выбраться с самого дна — а значит, сама природа велела их щемить, гнобить и всячески над ними измываться, чтобы восторжествовал естественный отбор. Кстати, в случае Салли Фицмориц естественный отбор отлично сработал. Девочку забрали из школы в середине учебного года — не выдержав постоянных щипков, тычков и словесных оскорблений, та наотрез отказалась выходить из дома, всё время плакала и даже, по слухам, падала в обморок, если её пытались отправить на занятия в школу. Как сложилась судьба Салли в дальнейшем, Дадли не интересовался, но больше ни в начальной школе святого Грогория, ни даже на улицах Литтл Уингинга он её не видел. Да и какое ему было дело до мелкой неудачницы? Совершенно никакого.

Из физически крепких мальчиков сложился своеобразный клуб спортсменов, особо привечаемый учителем физкультуры, и Дадли поначалу прибился к нему. Но постепенно ему стало скучно — многие ребята ходили в спортивные секции, где их муштровали на предмет дисциплины словно маленьких солдатиков, а, значит, похулиганить и пошалить в компании с ними у Дадли не было ни малейшего шанса. Ведь за школьное баловство могут отстранить от занятий спортом! Ну и зануды — подумал тогда Дадли и перестал дружить с Мартином Юнге и Брендоном Аккерли. Ещё противнее и скучнее умников, подумаешь!

Именно тогда, когда Дадли уже имел представление обо всех детях, с которыми ему предстояло учиться в одном классе до одиннадцати лет, и почти во всех них разочаровался, в школе святого Грогория появились Пирс Полкисс и Марвин Малькольм. Их семьи почти одновременно перебрались в Литтл Уингинг из других городов, переезд пришёлся на осень и потому дети приступили к учёбе с опозданием. Дадли хватило одной подножки, подставленной Пирсом, и пары тумаков от Марвина, чтобы понять — вот оно. Это его стая! То, что после подножки Полкиссу прилетело по уху, а Малькольма Дадли подстерёг в туалете и макнул головой в ведро с грязной водой, на минутку оставленное школьной уборщицей, убедило обоих мальчишек в том, что лучше Дадли Дурсля вожака для их хулиганской стаи просто не найти.

Дадли узнал ещё одно правило, нарушать которое было ни в коем случае нельзя, особенно в школе, и оно гласило: одиночки не выживают. Рано или поздно тот, кто не обзавёлся своей собственной стаей или законным местом в чужой, обязательно погибнет. То, что Поттер, оставаясь изгоем-одиночкой, умудрился всё-таки дожить до десяти лет, наверняка было чем-то таким же странным и страшноватым, как эта неведомая сила, которая теперь досталась Дадли. Может быть, чудом? Хотя Дадли и не особо верил в чудеса.

Само собой, так пространно и умно Дадли не думал, пока его тащили по длинному коридору жилого этажа школы Святого Брутуса. Да он вообще ни о чём не думал, если честно! Просто перебирал ногами, пытался вырвать руки из захвата чужих цепких пальцев и медленно проникался уверенностью, что этот страшный Кеннард, который уже отправил в лазарет троих учеников, тощее тело проклятого Поттера просто размажет по полу и стенам. Ведь, если исходить из закона школьных стай, Дадли Дурсль теперь именно то самое, чем всегда был Поттер и бедняжка Салли Фицмориц — обитатель дна, покрытого тиной, изгой, мусор под ногами у богатых, сильных и хищных.

Где его крепкие мускулы и большие кулаки? Где умения, уже переданные Дадли Дурслю любимым тренером по боксу? Неужели всё пропало и забылось? Где его друзья, с которыми ничего не страшно? И его самый крутой, самый лучший на свете отец?.. Ничего этого больше нет. Вообще ничего. Совсем.

Неужели он вот прямо сейчас умрёт?!

* * *

В большой комнате, куда равнодушные конвоиры притащили Дадли, было довольно-таки уютно. Вдоль стен тянулись мягкие диваны, над ними висели книжные полки. Имелись тут и несколько столов с придвинутыми к ним стульями, а на широкой тумбе красовался телевизор — не такой большой и красивый, как у Дадли дома, но вполне себе ничего. Верхний свет был притушен, комната освещалась настенными бра — и мягкий полумрак скрадывал детали, чётко определявшие это место как стандартное школьное помещение. Не было видно под задёрнутыми шторами решёток на окнах, не бросались в глаза инвентарные номера на стульях и книжных полках. Пол вот только подкачал. Деревянный, покрытый кое-где облезшей коричневой краской, он ничуть не напоминал до блеска натёртый паркет в уютном коттедже номер четыре на Тисовой улице. И уж, само собой, на полу не лежали никакие ковры.

Дадли очень хорошо разглядел этот скрипучий пол, и отслоившуюся чешуйками краску, и ощутил, насколько пол твёрдый и холодный — потому что его толкнули в спину с такой силой, что он не удержался на ногах и рухнул, едва не врезавшись лбом в ножку стола.

— Поаккуратнее, — лениво протянул чей-то хрипловатый голос. — Что за манеры, джентльмены! Малыш подумает, что попал к каким-то дикарям, а то и вообще в тюрьму.

Ещё несколько голосов угодливо захихикали в ответ на эту реплику. Дадли прищурился: от падения его очки скособочились и он теперь видел всё не очень чётко, будто в тумане. Размытые белые пятна там, где должны быть лица, тёмные точки и чёрточки на пятнах — кажется, это глаза и рты сидевших на диванах и стоявших вокруг него людей. Много как народу… Ну всё, точно бить будут.

— Помочь тебе подняться? — участливо спросил всё тот же хрипловатый голос. Дадли оторвал руки от пола и поправил очки — наконец-то мир приобрёл чёткость. Со зрением Поттера точно надо что-то делать, так жить вообще невозможно! Прямо перед носом Дадли обнаружилась какая-то палка. Дадли поднял глаза — за другой конец палку держал сидевший на диване подросток. Он выглядел крупнее своих соседей, а ещё он был отчаянно-рыжим. Дадли ещё никогда не видел настолько ярких рыжих волос, разве что у клоунов в цирке.

Палка опасно закачалась в непосредственной близости от глаз Дадли. Хорошая такая палка, толстая и очень гладкая. То ли трость, то ли ручка от половой щётки. Если вдарить такой по ноге или руке кому-нибудь — запросто можно сломать кости. Или посадить синячище размером с Девоншир — на всю спину.

Тренер всегда с презрением отзывался об уличных шайках, которые дрались такими палками — а ещё велосипедными цепями, стальными штырями и прочим подручным барахлом. Но своих подопечных он учил основным приёмам защиты от подобных драчунов. Вообще-то, тренер учил старших, но Дадли старательно смотрел, слушал и запоминал. «От палки проще увернуться, чем от кулака, — неуловимо быстро тыча шестом в кого-нибудь из старших, говорил тренер. — Инерция больше, дуга шире. И обмануть палкой труднее, чем рукой. Подныривайте под удар и бейте по руке, в которой противник держит палку, вот так, правильно, Смит! И сразу апперкот, пока противник ловит свою палку».

С хилыми руками Поттера и его же неразработанными рефлексами нечего было и думать о таком — отбить палку и нокаутировать рыжего. Гладкая деревяшка уже качнулась из стороны в сторону, как если бы державший её примеривался, как половчее свернуть Дадли нос. «Вы можете быть слабаками или трусами», — голос тренера так отчётливо зазвучал в голове Дадли, что тому даже захотелось обернуться — может, дурной сон уже закончился, и он просто повалялся в отключке после хука или прямого в корпус, а теперь пришёл в себя? И вокруг не чужие парни из жуткой школы-тюрьмы Святого Брутуса, а знакомые лица ребят из спортивного зала? Но Дадли не стал оборачиваться. Это не сон. Это всё по правде. А голос тренера, сильный и звучный, продолжал говорить так же неторопливо и веско: «Вы можете быть какими угодно, только не будьте тупыми. Где не победить силой или умением, всегда может выиграть хитрость. Ринг выпустит слабаков и трусов, просто прожуёт и выплюнет. А вот тупые на ринге умирают — таковы правила игры».

Дадли ухватился за палку и рывком поднялся с пола. А потом снова упал, не выпуская палку из судорожно сжатых рук — и тоже не отпустивший своё оружие рыжий вылетел с дивана как пробка из винной бутылки, всей своей немаленькой массой придавив Дадли к облезлым деревянным доскам. Дадли крепко приложился лбом, очки куда-то улетели, в глазах у него моментально потемнело, а тут ещё рыжий, барахтаясь, со всей силы двинул ему локтем под рёбра. У Дадли перехватило дыхание. Вокруг замельтешили какие-то чёрные тени, неразборчиво загудели голоса где-то далеко вверху. Один голос, противный и писклявый, ввинтился прямо в ухо Дадли — видимо, говоривший наклонился.

— Кеннард, врежь ему ещё! Давай, размажь его! Брэдли, бей, не жалей! Мы поможем! Дави его, ребята!

— Отвалили все, — рыжий, который, по всей видимости, и был тем самым страшным Кеннардом, поднялся с пола. Дадли с шипением втянул воздух. Рёбра ныли, наверняка на боку будет синяк по форме острого локтя. Он почти ничего не видел: голова кружилась от удара об пол, а где теперь искать очки — он решительно не представлял. Когда его ухватили за шиворот и дёрнули кверху, он чуть было опять не свалился, но крепкая рука не отпустила воротник его куртки и помогла удержаться на ногах.

— Найдите слепышу его телескопы, — скомандовал рыжий Кеннард. Ага, его называли «Брэдли». Значит, Кеннард — это фамилия. — Кто там ближе к чайнику — воды ему налейте.

На Дадли нахлобучили очки и сунули под нос чашку с тёплой водой. Дадли выпил всё до капли, хоть вода и оказалась совсем не вкусной и отчётливо попахивала ржавчиной. Пустой желудок, в котором целый день не было ни крошки, от воды осмелел и напомнил о себе негромким бурчанием. Интересно, прежде чем избить, ему дадут хоть что-нибудь поесть? И как тут вообще всё устроено с едой? Дадли мысленно усмехнулся — ему вот-вот голову оторвут, а он про еду думает.

— Стоишь? — деловито поинтересовался Кеннард и убрал руку с плеч Дадли. — А ты дерзкий, слепыш. Маккарти, как, говоришь, его зовут?

— Гарри Поттер, — теперь, когда Дадли получил обратно очки, он смог разглядеть лица стоявших вокруг ребят, и, конечно же, сразу узнал давешнего пижончика в отглаженных брюках и блестящих ботинках. Маккарти предусмотрительно стоял дальше всех, рядом с зашторенным окном, и держал в руках какую-то толстую книжку.

— Поттер у нас уже есть, а Гарри аж трое, — Кеннард отступил, разглядывая Дадли, и тот наконец-то разглядел рыжего во всех подробностях. Ну да, высокий и крепкий, кулаки здоровые и рыжие патлы торчат во все стороны. Но Кеннард не показался Дадли особо опасным, способным уложить сразу троих в больницу. Или куда там попали те ребята? А, точно, у них тут это называется «лазарет». — У тебя есть второе имя? Или могу сам тебя назвать. Выбирай, как больше нравится — Крот? Слепыш? «Очкарика» не предлагаю, имя уже занято.

В толпе снова захихикали. Особенно старательно смеялся обладатель того противного писклявого голоса, что подначивал Кеннарда «размазать» Дадли — прыщавый толстяк с прилизанными светлыми волосами. Дадли вдруг почудилось, что этот толстый мальчишка чем-то смахивает на него самого — на него настоящего. И это было совсем не вдохновляющее зрелище.

— Тихо все, — оборвал веселье Кеннард и снова обратился к Дадли: — Выбирай себе имя, пока разрешаю. А то будешь Крот. Или Слепыш. Сейчас на ужин позвонят, шевелись!

— Меня зовут Большой Дэ, — Дадли с удивлением слушал собственный голос и обмирал от невесть откуда взявшегося бесшабашного нахальства. Его сейчас точно того… размажут! — Но можно и по второму имени. Джеймс.

Дадли слышал от матери, что отца Поттера звали Джеймсом. А мать — Лили. Как там было полное имя у дурика по правде и вписали ли ему отцовское имя в метрику, Дадли понятия не имел.

— Джеймсов у нас тоже хватает, так что будешь Джеем, — подумав, решил Кеннард. — Ты дерзкий, мне нравится. Маккарти, доложи Айсбергу, что я забираю Поттера в свою комнату.

— Как скажешь, — изобразил что-то вроде поклона Маккарти. — Но мистер Айзенберг будет недоволен, учти, Брэдли!

— Учту, — ухмыльнулся Брэдли Кеннард и снова положил руку Дадли на плечо. — Знакомьтесь, господа — это Джей. Джей, это цвет школы Святого Брутуса, гори она три века подряд и не гасни!

— Гори! Гори! Гори! — дружно завопили окружавшие Дадли и Кеннарда ребята, и, словно отзываясь на многоголосый крик, из динамика над дверью взвыла сирена.