ТомоМурзик (джен)

Прошло несколько дней, но жгучее унижение не утихало. Оно горело в Томе ярче, чем любая обида на Гарри или Дурслей. Дамблдор видел. Видел его сокровенный, постыдный бред. И, что хуже всего, *поверил* ему. Сочёл его настолько нелепым, что убрал Тома из списка угроз. Его, Лорда Волдеморта, списали со счетов из-за приснившейся мыши в супе! Это была не просто неудача — это было глумление над самой его сутью.

Мысль о том, что в сознании самого могущественного волшебника современности хранится эта запись, эта насмешка, не давала Тому спать. Он не мог есть. Даже его вечерние забеги потеряли былой азарт. Он сидел на подоконнике и смотрел в ночь, а в голове у него крутилась одна и та же навязчивая идея: этого не должно быть. Память должна быть уничтожена.

Но как? Он — кот. Без палочки. Без сложных заклинаний. Но он — маг. Его воля когда-то двигала горами. А сейчас она двигала вазоны Петуньи. Значит, воля — ключ.

Он начал экспериментировать. Он ловил воробья во дворе, смотрел ему в глаза и изо всех сил пытался стереть из его крошечного мозга память о только что съеденном хлебе. Воробей сначала замирал, потом начинал метаться, а потом улетал, явно сбитый с толку. Это сработало. Грубо, примитивно, но сработало.

Потом он проделал то же самое с пауком. С мышью, пойманной в подвале. Он учился. Он чувствовал, как его сознание, острое и цепкое, нащупывает чужую память — хрупкую, похожую на паутину структуру — и аккуратно, как ластиком, стирает нужную нить.

Он был готов. Вернее, он не был готов, но ждать больше не мог.

Он выбрал ночь, когда луна была скрыта тучами. Дом храпел. Даже Гарри спал беспробудным сном. Том устроился в своей корзине, закрыл глаза и отпустил своё сознание.

Он не знал, где Дамблдор. Не знал, как его найти. Но он помнил его. Помнил так ярко, как только мог. Помнил его запах, его безмятежную силу, холодный блеск очков. Он сосредоточился на этом образе. А потом — на том моменте. На себе, спящем на коврике. На ощущении постороннего присутствия в мыслях.

Он представлял это с яростной чёткостью. А потом — представлял, как эта картина тускнеет. Стирается. Закрашивается ровным, безликим серым цветом. Как страница в книге, с которой сошли чернила.

Он не посылал заклинание. Он не произносил слов. Он просто желал. Вкладывал в это желание всю свою ярость, всё своё унижение, всю свою оставшуюся силу. Он чувствовал, как что-то уходит из него — тонкая, но важная струйка энергии. Его тело задрожало от напряжения. В ушах зазвенело.

Где-то далеко, в Хогвартсе, в своей просторной спальне, Альбус Дамблдор, просматривавший старый фолиант, внезапно замер. Он провёл рукой по бороде, нащупывая тот самый, слегка потрёпанный клок. На его лице на мгновение мелькнула лёгкая тень недоумения. Он пытался вспомнить, почему на днях вдруг решил навестить Гарри Поттера. Он помнил сам визит, помнил разговор с миссис Дурсль... но причина? Смутное ощущение, что нужно проверить кота... что там было с котом? Кажется, он разбил вазу? Или не он?

Мысль уплыла, как дымка. Дамблдор покачал головой, смахнув усталость. Наверное, просто старение даёт о себе знать. Он снова углубился в книгу, а образ спящего рыжего котёнка навсегда стёрся из его памяти, не оставив после себя ничего, кроме лёгкого, ничем не подкреплённого ощущения, что коты — существа загадочные и иногда немного разрушительные.

В чулане дома №4 Том рухнул на дно корзины, словно подкошенный. Он дышал тяжело и прерывисто, его бока ходили ходуном. Он чувствовал себя опустошённым, вывернутым наизнанку. Это стоило ему огромных сил.

Но когда он, наконец, смог поднять голову, в его зелёных глазах горел не знакомый огонь ярости, а нечто новое — ледяное, безмолвное торжество.

Он сделал это. Он, беспомощный котёнок, проник в разум самого Альбуса Дамблдора и изменил его. Он стёр себя. Стал призраком, неучтённой переменной.

Он медленно перевел взгляд на спящего Гарри. Теперь никто не знал его тайны. Никто не стоял между ним и его протеже. Путь был чист.

Он подобрался поближе к мальчику, свернулся калачиком и на этот раз, впервые за долгое время, позволил себе тихое, победоносное мурлыканье. Оно звучало не как проявление слабости, а как гимн собственной силе. Тихий, кошачий гимм возрождающемуся Тёмному Лорду.