Ложь (гет)

Воздух за стенами больницы показался Сакуре неестественно свежим и громким. Щебет птиц и отдаленные голоса просыпающейся Конохи врезались в сознание с болезненной остротой. Она шла, погрузившись в себя и не видя дороги, хотя смотрела прямо на нее.

Она привыкла жить в вечной тоске по Учихе. Каждый день она невольно представляла, как он однажды вернется и поймет, что она любовь всей его жизни. Каждый день она искала и находила оправдания тому, что они все еще не вместе. Просто маленький Саске не смог справиться с убийством своего клана, и ему нужно время. А кто бы смог пережить этот ад..? Но со временем боль в его душе угаснет, и он осознает, что она — та, которая столько лет ему верна — должна быть рядом с ним. Это все однажды будет, а пока надо просто подождать.

Харуно думала об этом постоянно, едва начинался новый день. И сегодня впервые за очень много лет утро прошло без привычной, ноющей, как застарелая рана, мысли об Учихе.

— Сакура, доброе утро.

Спокойный голос выдернул ее из мыслей, и девушка остановилась, подняв голову и тут же встречаясь с безмятежным взглядом карих глаз.

— Привет, Сай. Рисовал восход? — вопрос был скорее риторическим, потому что она и так знала, что практически все свободное от миссий время художник проводил, делая наброски окружающего мира. Но ирьенин не могла не поддержать разговор.

— Да, утренние лучи создают интересные тени. Ты от Какаши-семпая? — художник кивнул в сторону больницы, от которой она, оказывается, ушла совсем недалеко. — Как он?

— Неплохо, только все еще ничего не помнит.

— Цунаде-сама сказала, что ему может вернуть память все, что угодно.

Да, так и было. Сакура согласно кивнула в ответ и задумчиво закусила губу. Наибольшая вероятность того, что память вернется, будет от того, что дорого бывшему учителю. Но что ему дорого помимо извращенских книжек? При мысли о текстах Джирайи куноичи вздрогнула и заставила себя подумать о чем-то другом. Что еще любит Какаши-сенсей, что может помочь вернуть ему память? Но она не могла вспомнить ничего кроме того, что он любит опаздывать. Может, спросить совета у его родителей? Они-то должны знают, что важно их сыну. Наверняка они уже его навещали, но попробовать стоит.

— Сай, — куноичи все так же задумчиво посмотрела на парня. Художник открыто восхищался Хатаке и может в курсе подробностей его биографии. — Случайно не знаешь, где живут родители Какаши-сенсея? Мне нужно кое-что у них узнать.

— Это невозможно, — не сводя с нее спокойных глаз, ровно ответил художник.

— Почему? Они переехали? Неважно, если они больше не живут в Конохе.

— Это невозможно, потому что у Какаши-семпая нет родителей. Его мама умерла, когда он был совсем маленьким, — Сай говорил так, будто зачитывал сводку погоды. — А его отец покончил с собой. Он не смог пережить позор после провала миссии. Его осуждала вся деревня. Даже те, кого он спас. Какаши-семпай сам обнаружил его тело. Тогда он тоже был еще ребенком.

Воздух вокруг Сакуры вдруг стал ледяным. Она слышала размеренные бесстрастные слова парня, но их смысл с трудом доходил до ее сознания.

Какаши-сенсей был героем Конохи и непоколебимой легендой. Он никогда не злился и всегда был опорой для тех, за кого нес ответственность. Даже тогда, когда в детстве он фокусировался на Наруто и Саске и мало обращал внимание на нее, она знала, что в случае чего он всегда будет рядом. Все эти годы он поддерживал их на всем пути, ни разу не показав, через что прошел сам.

— На самом деле, случай Какаши-семпая очень интересный, — будто услышав ее мысли все так же размерено продолжил Сай. Он только учился распознавать эмоции, и диалог казался ему абсолютно нормальным. — Учитывая, через что он еще прошел.

— Через что? — Сакура задала вопрос чисто автоматически, все еще представляя, как маленький мальчик с бело-серебристыми волосами заходит в комнату и видит тело своего отца...

— Его шаринган достался ему от одного сокомандника, который пожертвовал собой, чтобы спасти жизнь Какаши-семпая. А потом Какаши-семпай случайно убил своего второго сокомандника, — Сай на мгновение замолчал, вспоминая хронологию событий. Он не знал подробностей, но в Корне часто об этом говорили, и это не могло пройти мимо художника. — В некоторых трудах по психологии пишут, что существует определенная граница, после которой человека уже не вернуть. Пожалуй, такой границей стала смерть Четвертого, когда Какаши-семпая не было рядом. Тогда он окончательно остался один.

Все близкие, кто его окружал, все они умерли... Стоять становилось все сложнее, но художник не замечал реакции Сакуры и все так же спокойно продолжал.

— Но в отличие от того, что пишут в трудах, Какаши-семпаю удалось вернуться. Поэтому он мой герой. Надеюсь, однажды получиться вернуться и мне, — Сай грустно улыбнулся и посмотрел куда-то мимо девушки.

— Вернуться..? — голос, которым она сама спросила, ей не принадлежал. Это был голос какой-то абсолютно незнакомой для нее куноичи.

— Сакура, — Сай посмотрел прямо на ирьенина, и впервые за все время их разговора его тон неуловимо изменился. Он все еще оставался размеренным и спокойным, но от этого спокойствия становилось жутко. — Как думаешь, какие задачи выполняет Корень АНБУ и какие люди становятся его легендами, каким был Какаши-семпай?

* * *

Сакура не помнила, как попрощалась с художником. Она так ему и не ответила. Впрочем, тот, наконец-то научился правильно задавать риторические вопросы и не ждал ответа.

Какие задачи выполняет Корень АНБУ? Тяжело дыша, Харуно закрыла глаза. Мир шиноби был жесток, но мир Корня был таким, которым даже не хотелось представлять. Почему она раньше не задумывалась о том, как их добрый и заботливый Какаши-сенсей мог быть такой легендой Корня, что Сай говорит об этом даже спустя десятилетие..?

Теперь, когда она знала обо всех смертях, все встало на свои места. Именно мальчик, который потерял все, включая себя, и стал легендой. Но как он смог вернуться..? Как тот мальчик, который потерял все, включая себя, стал тем Какаши-сенсеем, которого она знает?

Практически не осознавая свои действия, девушка дошла до высокого дома и зашла внутрь, чтобы начать подниматься по ступеням. Она столько лет знакома с Хатаке и, оказывается, абсолютно ничего о нем не знает.

Дверь подалась с тихим щелчком. Сакура замерла на пороге, словно переступая незримую границу. Она смутно помнила, как после разговора с Саем ее ноги сами понесли ее обратно в больницу, где она механически забрала ключи из хранилища личных вещей пациентов. Тогда она подумала, что, может, какая-то вещь из его квартиры что-то ему напомнит.

А сейчас, глядя на стандартную, ничем не примечательную квартиру, она не могла вспомнить ни одной детали, как она оказалась здесь. Ее сознание все еще было на улице, где бесстрастный и спокойный голос художника перечислял потери сенсея, как счета.

Воздух внутри квартиры был застоявшимся, и Сакура медленно вошла, закрыв за собой дверь.

Она была здесь много раз, но всегда пробегом, когда ей надо было что-то передать от Пятой или занести отчет после миссии. Куноичи хорошо знала интерьер квартиры, в которой жил бывший учитель, но сейчас все выглядело по-другому — невероятно пустым.

Стены были голыми, если не считать стандартных, безликих полок. Ни безделушек, ни сувениров, ни свидетельств жизни, прожитой за стенами этого места. Казалось, сама квартира дышала тишиной долгих лет одиночества.

Разувшись, девушка медленно прошла в гостиную, и тут ее взгляд упал на небольшую рамку, стоявшую на одной из полок. Едва куноичи подошла чуть ближе, ее сердце сразу сжалось.

Это была старая, немного выцветшая фотография седьмой команды. Не ее седьмой команды, а самой первой, в которой наставником был Четвертый. Задрожавшие пальцы коснулись холодного стекла, за которым на нее улыбались люди, смерти которых пережил Какаши-сенсей.

Он был единственным, кто остался. Он нашел тело того, кто дал ему жизнь. Видел, как умирал тот, кто подарил ему второе зрение. Убил того, кого никогда не хотел убивать. На мгновение Сакура представила, как бы она себя чувствовала, если бы не смогла уберечь своего учителя, и ее сердце оборвалось... А Какаши-сенсей живет с этим.

Не выпуская рамку с фотографией и не сводя с нее мокрых глаз, Харуно медленно осела на холодный пол. Столько лет она обижалась на джоунина из-за его опозданий и на то, что он обращал на нее внимание меньше, чем на Наруто и Саске. А он... девушка с силой прижала к груди снимок, будто пытаясь уберечь изображенного на ней мальчика в маске, и наконец-то перестала сдерживать слезы.

* * *

Перед тем, как вернуться к джоунину, Харуно забежала домой, чтобы привести себя и свои мысли в порядок. Теплый душ немного успокоил дрожь в руках, но не смог смыть тяжесть в душе. И тогда ее взгляд упал на сложенный на стуле мягкий плед цвета спелой вишни. Без лишних раздумий, почти на автомате, она схватила его и засунула в сумку. Безликое больничное одеяло, которым сейчас укрывался Какаши-сенсей, казалось ей теперь еще одним символом того одиночества, в котором он существовал все эти годы.

Выйдя из дома, девушка зашла в магазин и уже через пятнадцать минут оказалась в больнице. Сумка с завтраком была странно неудобной. Будто куноичи вдруг забыла, как держать привычные вещи. В одной руке Сакура несла контейнеры с едой, среди которых аккуратно лежали обещанные рисовые шарики с фруктами и маринованные сливы, а в другой — сумка с пледом и электрической бритвой, которую она взяла из квартиры Хатаке. Каждый шаг по больничному коридору отдавался в висках глухим стуком. Она шла медленно, чувствуя, как с каждым шагом подступает тошнота от волнения.

Дверь в палату была приоткрыта, и сердце Сакуры забилось чаще. Она сделала глубокий вдох, толкнула створку и остановилась на пороге. Наруто уже ушел, и бывший учитель был один.

— Привет, Сакура.

Его мягкое обращение так резко контрастировало с тем, что он пережил, что куноичи опять почувствовала комок в горле.

— Я принесла завтрак, — несмотря на усилия, ее голос все-таки дрогнул. Она подняла руку с пакетом. — Рисовые шарики. И маринованные сливы. Надеюсь, тебе понравится.

Девушка сделала несколько неуверенных шагов внутрь, чтобы поставить контейнеры с едой на прикроватную тумбочку.

— И... это тебе. Больничные одеяла такие неуютные. — Харуно достала из сумки плед с бритвой и положила их рядом с контейнерами. На секунду замешкавшись, она все-таки поддалась порыву и стянула с джоунина белое полотно, тут же накидывая на него плед.

Она сделала это так быстро и неожиданно, что Какаши только успел опустить взгляд на накрывший его на плед, потом обратно на нее и прошептать.

— Спасибо.

Он сказал это так искренне, что у ирьенина снова сжалось горло. Шиноби, который столько пережил и который столько для нее сделал, искренне благодарил за какой-то старый плед.

— Сакура, что-то случилось?

Черт бы побрал его внимательность. Пытаясь подавить слезы, куноичи отрицательно покачала головой и негромко пробормотала.

— Просто мигрень, пройдет, — очередная ложь. Но она никогда не расскажет ему то, что ей рассказал Сай. А если Хатаке не вспомнит сам, она сделает все, чтобы он узнал об этом как можно позже. Девушка кивнула на контейнеры и резко сменила тему. — Ешь.

— Можно я сначала побреюсь? — словно извиняясь за свой вопрос, джоунин торопливо пояснил. — Очень странно ощущать себя с щетиной. Мне кажется, я всегда гладко брился.

Вместо ответа ирьенин подняла с тумбочки бритву и протянула ее мужчине. Тот хотел было ее взять, но через мгновение остановился, и его взгляд растерянно скользнул по комнате.

— А здесь нет зеркала? — тихо спросил он. — В ванной, наверное, есть, но туда далековато идти.

Сакура замерла на секунду, глядя на него. На этого джоунина, который всю свою жизнь провел в одиночестве, справляясь с невыносимой болью, и при этом никогда ничего не просил, а только отдавал. А сейчас он просил лишь о зеркале, чтобы просто побриться.

— Дай я тебя побрею, — не успев обдумать, выдохнула она порывом, и голос прозвучал чуть хрипло.

Хатаке посмотрел на нее с легким удивлением, но не стал возражать, лишь молча кивнул и отдал инструмент обратно. Его такое безоговорочное доверие снова сжало ей сердце, и девушка плотно сжала губы, чтобы не расплакаться.

Она включила бритву, и тихий жужжащий звук заполнил тишину палаты. Спустя секунду девушка встала рядом с кроватью и наклонилась над джоунином, который послушно подставил ей щеку.

Ирьенин аккуратно повела машинкой, сбривая серебристую щетину, под которой обнажалась бледная кожа. Куноичи работала медленно и тщательно, словно это было самое важное в ее жизни. В голове пульсировало только то, через сколько прошел тот, кто сидит около нее. И прошел один. А она ничего не знала.

Когда одна щека была уже почти готова, куноичи провела ладонью по только что выбритой скуле, проверяя гладкость. Она сделала это на автомате, но через мгновение поняла, что слишком долго не убирает руку. Ее пальцы так и остались лежать на его коже легким, почти невесомым прикосновением. Будто это невесомое прикосновение могло уберечь Какаши от того, что он уже пережил.

Мысль прозвучала так четко и ясно, что у нее перехватило дыхание. Она впервые назвала его просто по имени, потому что впервые увидела в нем не учителя, не признанного и уважаемого всеми шиноби, а просто человека.