О мышах и совах (гет)

«Завтра. Завтра все решится и была не была. Надо попробовать» — эта мысль основательно застряла в мозгу Грейс, не оставляя места для чего-либо другого. Энди словно открыл ей глаза на происходящее в ее собственной голове своим признанием, что делать с которым она, кстати, до сих пор не имела ни малейшего понятия. Она ломала голову и так, и эдак, но совершенно ничего не могла придумать. В любом из пришедших ей на ум вариантов Энди получал в ответ одну сплошную несправедливость, а несправедливо поступать с ним Грейс сильно не хотелось. В итоге, промаявшись не один час, она все-таки решилась на отказ. Будь она на его месте, ей бы не хотелось быть запасным вариантом. Грейс поймает его после ужина и сообщит о своем решении. Это, по крайней мере, будет честно. Да, именно так она и поступит. По совести. Но совесть — понятие во многих случаях размытое и относительное, особенно, когда дело касалось любви.

И Пенни Уайт знала об этом не понаслышке. Юная гриффиндорка всегда была целеустремлённой. Да и как такой не быть, когда легкие победы одна за другой сыпались на нее, словно из рога изобилия. Казалось, захоти и помани пальцем, и вот он — желанный приз. Но, когда приз сам в руки не шел, Пенни воспринимала это как личное оскорбление и делала его своим любыми доступными ей путями. И Джордж Уизли был тем самым никак не желавшим идти в руки трофеем. И в глазах Пении он был обречен. Да где это видано, чтобы парень, находящийся во власти бушующих гормонов шестнадцатилетней выдержки, был равнодушен к ее приемам? Как можно не замечать смуглую брюнетку с гладкими, как шелк, волосами и ногами, которым позавидует любая? Как можно устоять перед такими дамскими хитростями, как невинная улыбка и так вовремя опущенные в вымышленном приступе смущения зеленые глаза? Или словно ненароком расстегнутой лишней пуговицей на белоснежной блузке, так красиво контрастирующей с ее кожей? Или остаться совершенно невозмутимым, когда она будто не видит, как ее замечают нужные глаза, тайком поправляет сползший чулок под партой. У Ричардсона, например, после такого трюка кровь носом пошла. А Джордж Уизли лишь хмыкнул. И подписал себе этим смертный приговор. Метафорический, конечно.

Пенни прекрасно понимала: конкурентоспособных девушек вокруг нее во всем Хогвартсе — единицы. И все они уже давно приняли свои приглашения. Кроме нее, отказавшей всем своим кавалерам ради Уизли, который волновал ее все больше и больше. И она не успокоится, пока он не ответит за все ее павшие в неравном бою с бушующими страстями нервные клетки.

А Джордж в это самое время совершал ту же самую фатальную ошибку, от которой не так давно спасал Грейс: недооценивал противника и поворачивался к нему спиной. Правда, лучше иметь десяток таких врагов, как Макс Палмер, несущийся на тебя с яростью взбешенного носорога, чем одну хитрую и беспринципную женщину. Но обогащение опытом еще не наступило, и Джордж лишь ухмылялся, наблюдая за попытками этой высокомерной девчонки сделать из него очередного верного пажа. Но и никак не старался ее пресекать, давая Пенни волю на любые поступки, которые только взбредут в ее милую головку. Хотя в душе прекрасно понимал — ему это льстило. И льстило не слабо.

Пенни была той девушкой, победой над которой гордятся долго и оправданно. И Джордж считал, что выигрывал, ловя на себе завистливые взгляды однокашников. Одни восхищались его стойкостью, другие крутили пальцем у виска и сомневались в его ориентации. Но с ориентацией у Джорджа Уизли все было в порядке. Он убеждался в этом каждый раз, когда воскрешал в голове образ белой шеи с проступающими венками, и его бросало в жар, а затем в холод. И не хотелось ждать никакой пятницы, хотелось найти Грейс Тернер, где бы она ни была, и узнать, каково это: прикоснуться к той, которая так безвылазно сидела в твоей голове. Но волна безумия унималась, и снова разумные доводы один за другим, словно спасательные круги, вытягивали его из этого бешеного эмоционального водоворота. Этим своим порывам воли давать не стоило. Как и набрасываться на Грейс и пугать ее до чертиков. Презрение — это последнее, что он хотел от нее получить.

Во время ужина потолок в Большом зале затянуло серыми тучами, являя в просветах блеклое зарево. Теплее не стало, и девушки из Шармбатона все еще кутались в свои шарфы, пряча от британских морозов нежную кожу. Грейс бездумно наблюдала за Флер Делакур, недоуменно тыкающей вилкой в очередной неизвестный ей кекс, и думала о том, что будет делать, если Джордж Уизли станет ее парой на этом самом балу. Что будет, если… Каково будет назвать его своим? Еще пару месяцев назад за такие мысли она бы себе эту самую вилку в глаз запихнула. А сейчас ее фантазии имели полное право на жизнь, пусть еще неокрепшую и призрачную, но все-таки.

Сегодня ее одиночеству никто не мешал: Милли с Фиби отбывали наказание у Стебель за провальную работу с орфанскими кустоедами, которых чуть не сгубили во время занятия, потраченного ими больше на болтовню о нарядах, припасенных для бала, чем на оберегание кисло пахнущих лечебных стеблей от солнечного света. Но этому своему вечернему одиночеству Грейс была рада. Подруги и так замечали, что с ней что-то происходило, и она пока не спешила делиться с ними своими мыслями. Она сама-то с трудом их осознавала.

Взгляд сам собой метнулся к столу Гриффиндора и уткнулся прямиком в спину виновника происходящего в ее голове полнейшего хаоса. Джордж ее даже не успел заметить — так быстро Грейс проскользнула в зал на свое место. С другой стороны, ничего и никто не мешал ей за ним наблюдать. Даже спина у него была интересной. Такая широкая и в то же время изящная. Джордж не был мускулистым, но был сильным и жилистым, что позволяло ему и его брату так точно и сокрушительно посылать свои удары в цель, не становясь при этом мощной и неповоротливой мишенью. Мантию он снял, оставшись в форменном свитере, из-под которого с напускной небрежностью была выпущена рубашка; рукава закатаны, обнажая веснушчатые руки, которыми он то и дело потирал шею, на которой аж издалека виднелся… синяк. Грейс, которой и так кусок в горло не лез, чуть не подавилась пастернаком, роняя вилку на столешницу. Нет. Этого не могло быть. Это просто синяк. Он ударился.

«Ага. Шеей. Об косяк, небось», — пропищал в голове противный голос, почему-то сильно смахивающий на Палмера.

Но Грейс помотала головой, пытаясь выбросить ненужные мысли. Не иначе, как умудрился поставить его себе где-нибудь на тренировке, в противном случае, не стал бы ведь Джордж ходить по школе, выпендриваясь засосом — им ведь уже не по тринадцать.

Почти уверив себя, что все это — недоразумение, как пастернак снова оказался на столе, а легкие чуть снова не заполучили в подарок аспирацию. Ибо в эту самую секунду на скамейку рядом с Джорджем села девушка. И не просто девушка, а Пенни Уайт, которую рядом с Джорджем Грейс хотелось видеть в последнюю очередь. И не просто села, а положила руку ему на колено, а пальцем свободной обвела синий кружок возле выпирающего шейного позвонка, который явно был ей уже знаком.

Грейс окончательно отодвинула от себя тарелку и вцепилась руками в скамью, словно та могла отмотать время назад, где она, Грейс Тернер, еще не чувствовала себя такой непроходимой дурой. Ведь Джордж не отстранился и не убрал руки Пенни. Лишь легонько тряхнул головой и засмеялся.

— Вот же повезло поганцу! — послышался сбоку голос одного из однокурсников Грейс.

Парни сидели неподалеку и с нескрываемой завистью пожирали глазами смуглую фигурку, так и льнущую к Уизли.

— Да не говори. Она ради него всем, кто ее приглашал, отказала.

— Так они и впрямь встречаются, что ли?

— Ну, наверное. Во всяком случае, я сам видел, как они целовались под деревом возле озера.

— Ого, а ты знаешь….

Но дальше Грейс дослушивать не стала. Она поспешно выбралась из-за стола, едва не запутавшись в своей мантии, и опрометью бросилась из зала, подальше от всех. Это был провал. Сокрушительный и бесповоротный. Ей оставалось лишь благодарить судьбу за то, что та не дала ей опозориться в эту чертову пятницу.

Грейс залетела в ближайший туалет и закрылась в кабинке, громко хлопнув дверью. В груди жгло и свербило от разочарования, в горле стоял ком, но благо слез не было — еще не хватало из-за этого плакать. Хотелось кричать и злиться, но злиться было не на кого, только на себя. Ведь не было ничего удивительного в том, что Джордж встречался со своей красивой однокурсницей. Он ведь ничего Грейс не обещал и ни в чем не признавался. Они просто были кем-то вроде друзей по несчастью, чье общение однажды вошло в колею. Она сама все себе напридумывала, подкрепившись какой-то совершенно необоснованной и безумной уверенностью в успехе. Лучше ей и дальше было продолжать фантазировать только на бумаге. Потому что Джордж Уизли и Пенни Уайт — это правильно, логично и ожидаемо. А Джордж Уизли и Грейс Тернер — глупо, смешно и совершенно невообразимо.

Грейс не знала, сколько просидела в кабинке, закончился ли уже ужин или вообще наступил комендантский час. Выходить не хотелось, но вечно тут тоже не просидишь, поэтому, сполоснув лицо водой и пригладив растрепавшиеся волосы, Грейс со вздохом толкнула тяжелую дверь в коридор. И чуть было не столкнулась лицом к лицу (точнее, к груди) с Энди. Грейс только открыла рот, чтобы поинтересоваться, зачем он околачивался возле женского туалета, как ответ сам бросился ей в глаза: Энди держал в руках ее сумку, которую Грейс оставила валяться на скамье в Большом зале и даже не вспоминала про нее до этого самого момента.

— Грейс? — тихо позвал ее Энди. — Все в порядке? Ты так быстро убежала. Тебе плохо?

Грейс подняла голову и наткнулась на искренне обеспокоенное и встревоженное лицо. Энди правда волновался за нее. Настолько, что побежал вдогонку с ее вещами и ждал тут под дверьми все это время.

— Нет, все в порядке, — Грейс нашла в себе силы улыбнуться и, не колеблясь, тут же соврала: — просто небольшое пищевое расстройство.

Пусть уж он лучше думает, что у нее слабый желудок, чем невменяемая голова. Но Энди не удовлетворился этим ответом и еще около десяти минут настаивал на Больничном крыле. Это порядком напрягало, но благодарность не давала Грейс сердиться. В эту самую минуту она поняла, что была не права. Какого черта вообще? Зачем ей было хоронить себя под грудой беспочвенных сожалений?

Вот рядом, протяни руку и коснешься, стоял парень, которому нужна она, Грейс. Не какая-то там Пенни с ее ногами, не вмещающимися ни в одну кровать. Ни смуглая кожа и гладкие, словно жидкий шелк, волосы, а лишь она сама, такая, какая есть. И плевать, что на нее смотрели совсем не те пронзительно голубые глаза, щурящиеся от смеха. И плевать, что не те руки держали ее сумку. Это все пройдет. Это лечится. И рецепт прост. Рецепт стоял прямо перед ней и ждал ее ответа. И она ответит ему «да». Потому что это было правильно. Хоть и не совсем честно.

Джордж Уизли перенес весть о том, что Грейс Тернер идет на бал с Энди Каллахеном, стоически. Хотя все еще не понимал, что ему думать и делать. Одна его часть хотела пойти к Энди, стереть его в порошок, а затем занять вакантное место кавалера Тернер, пока еще один самоубийца не решился увести ее у него из-под носа. А вторая испытала что-то вроде облегчения. Другая часть думала, что, может, оно и к лучшему. Что надо было порадоваться за Грейс, у которой нашелся поклонник, не потративший на бесполезные раздумья недели, не решаясь на какой-то шаг. Что, может, им лучше быть друзьями, и ему однажды не придется с ужасом осознавать, что чувство угасло, и придётся терять Грейс окончательно и бесповоротно.

Он хотел знака свыше — так вот он знак. Лучше не придумаешь. И сейчас, по дороге на их «знаменательную» пятничную отработку, которая потеряла теперь для него всякий смысл, надо было успеть натянуть на свое лицо самую жизнерадостную из своих улыбок, так как хмурый Джордж Уизли — это почти моветон. Но, отогнув гобелен, ведущий в один из потайных коридоров, его чуть не схватил инфаркт, когда Джордж совершенно неожиданно столкнулся там с собственным братом, увлеченно целующим… Пенни Уайт?! Джордж был уже готов получить вдобавок еще и инсульт, как обернувшаяся на звук девушка не явила на свет божий черты Андежлины Джонсон. Он и забыл совсем, что с тех пор, как Анджелина выпрямила волосы, спутать ее со спины с однокурсницей было проще простого.

— Милый, ты что, соскучился? — елейным голоском проворковал Фред, нисколько не смутившись.

— Аж глаза на мокром месте от тоски, — согласился Джордж, прислоняясь плечом к каменной кладке. Анджелина закатила глаза — у них с Фредом и так было мало времени для того, чтобы побыть наедине, а тут это самое время снова нагло и посреди белого дня (точнее вечера) совершенно бессовестно крадут.

— Слушай, Джордж, — позвала она друга, — катись отсюда, а.

— Понял, не дурак, — поднял руки в знак поражения Джордж и шагнул обратно за гобелен, под совершенно идиотское хихиканье своего влюбленного по самые конопатые уши брата.

Срезать не удалось и поэтому пришлось тащиться к кабинету трансфигурации обычным долгим путем. Мысли Джорджа снова вернулись к Пенни. Сегодня она, как и вчера, как и позавчера, липла к нему со всех сторон. И после произошедшего Джордж начинал подумывать о капитуляции. В конце концов, что ему было терять? Пенни поиграется и успокоится. А он отвлечется. Во всяком случае, никакая совесть по отношению к ней его мучить точно не будет. И пусть Пенни не вызывала в нем никакого особого интереса, кроме самого очевидного, так даже лучше, ведь в этом случае больно не будет никому, а путь наименьшего сопротивления всегда по-своему приятен.

Он сам не заметил, как оказался у дверей кабинета. Шея снова тут же заныла — их новое изобретение, представлявшее из себя гибрид телескопа и боксерской перчатки, било больно и синяки оставляло основательные. Настолько основательные, что ничего не помогало. И сейчас, перед встречей, от которой Джордж уже не знал, чего ждать и хотеть, шея заболела еще больше.

Ладно, черт с ней, с шеей. Улыбку пошире, голову повыше и вперед. И, может, тогда это жгучее чувство разочарования развеется само по себе. Джордж почти уверил себя в этом и толкнул дверь, заранее готовясь к тому, что глаза тут же наткнутся на русый хвост. Чтобы все было как раньше. Как обычно.

И все так и было.