О мышах и совах (гет)

Кто такая Грейс Тернер, Джордж Уизли узнал утром дождливого сентября, на паре по заклинаниям. Он совершенно не собирался сегодня обращать внимание на маленьких пуффендуек с двумя топорщащимися в разные стороны короткими косичками и в огромных очках с толстыми стеклами, из-за которых лица-то толком видно не было. В планы Джорджа входили более грандиозные свершения. Но в планах профессора Флитвика было подавить в себе желание наградить каждого из близнецов цепенящим заклятием, напомнить себе, что учительство — благородный и бесценный труд, и рассадить наконец Уизли по разным углам, так как вести занятие, когда они сидели вместе, сливаясь в одно рыжее и без устали гомонящее пятно, было совершенно невыносимо.

Нетрудно догадаться, рядом с кем было единственное свободное место в классе. Мисс Тернер встретила своего нового соседа настороженно. Поди с такими расслабься. Она прекрасно помнила, как эти двое, еще в первых числах сентября, опрокинули котел с лягушками на голову ничего не подозревающего слизеринца. И чем он им не угодил? Тем фактом, что он слизеринец? Чем они так плохи, Грейс не представляла. Ее уже порядком успели накормить байками про черную магию и Темных колдунов, чьих имен никто не называет, но Грейс лишь удрученно качала головой. В тотальное поражение всех учеников Слизерина темной магией верилось с трудом. Как бы то ни было, ее отец тоже был слизеринцем, и она не помнила от него зла, пока он был жив. А вот от таких вот хулиганов помнила. Поэтому, когда взъерошенный рыжий мальчик по-хозяйски закинул свои учебники на ее парту и плюхнулся на скамейку с лицом, абсолютно не выражавшим ни грамма раскаяния и даже ни капли покорности, которая обычно бывает присуща детям, отруганным у всех на виду, Грейс лишь отодвинулась и начала хмуро смотреть в сторону.

Джордж таким холодным приветствием (а, точнее, его отсутствием) не оскорбился. Он не был излишне гордым, да и внимания от девочки, состоящей на две трети из диоптрий, не жаждал. Лишь подумал мельком, раскладывая свои учебники, что ее, небось, частенько дразнили из-за огромных очков и слишком широкого рта, но начинать знакомство с таких шуток не казалось ему хорошей идеей. Джордж вообще от природы не был злым ребенком, и, хотя, зачастую их с Фредом проделки, так или иначе, переходили некоторые границы, до откровенных издевательств и членовредительства братья никогда не опускались. Но Грейс Тернер неоткуда было это знать, поэтому в сторону Джорджа был пущен прохладный взгляд, и большего он удостоен не был.

Впрочем, вскоре мысли обоих уже не были заняты посторонними предметами. Все до единого первокурсники теперь были сосредоточены на перьях перед собой и правильным выговором заклинания «Вингардиум Левиоса». Джордж справился со своим пером одним из первых, перемигнувшись через аудиторию с братом, отставшим от него всего на пару секунд, и теперь сидел расслабленный, поддерживая палочкой свое ослепительно белое перо полярной совы на весу. Минуты шли, и в воздух взвивались одно за другим перья: коричневые, бурые, рыжие, пятнистые, с четко-вычерченными узорами, черные, словно уголь и белые как снег. И лишь одно перо неприметной серой неясыти спустя четверть часа так и оставалось сиротливо лежать на столе.

Джорджу было почти жаль Грейс Тернер. Она вся покраснела, на лбу выступила испарина, вся ее хрупкая фигурка словно застыла в напряжении, вытянулась как струна, даже волосы казались наэлектризованными, настолько Грейс была сосредоточена. Но, увы, как она ни старалась, перо не двигалось ни на миллиметр. Даже Хьюстон, который стабильно два-три раза в неделю надевал мантию наизнанку и путал правую руку с левой, а свою палочку с карандашом, справился. Быть хуже Хьюстона — задача трудновыполнимая, но Грейс умудрилась. Потому что даже его бурое крапчатое перышко коряво поднялось на несколько дюймов, а у Грейс был полнейший голяк. Джордж был бы и рад ей помочь, но не понимал, в чем ее ошибка: взмах палочкой она выполняла верно и заклинание звучало так, как должно, а результата все равно не было. Но стоило вниманию Джорджа рассеяться, заклинание ослабло, и перо устремилось вниз, и не куда-нибудь, а аккурат на голову сидящей рядом пуффендуйки.

Грейс совершенно ничего не заметила, и Джордж решил, что не будет привлекать к данному событию внимание, хотя огромное белое перо смотрелось довольно потешно в ее растрепанных волосах, и поднял палочку, чтобы снова заставить его взмыть в воздух. Но кто сказал, что если заклинание однажды удалось, то осечек оно уже не даст? Джордж промахнулся, и вместо пера заставил взлететь не что иное, как огромные массивные очки своей соседки. По классу пробежал смешок, а Джордж, сконфуженный своей ошибкой, хотел аккуратно опустить их на место, но и тут его постигла неудача: рука с палочкой дрогнула, и очки с громким треском ударились о твердую столешницу, развалившись на куски. Сидевшим вокруг стало еще веселее, чем прежде, Флитвик же, объясняющий Ли Джордану, что тыкать палочкой в соседа неприлично, ничего не заметил, тем более, что гомон в классе стоял невообразимый. Но не для Грейс. Как только она поняла, что ее очки покинули законное место, а затем разбились прямо у нее под носом, окружающий мир перестал существовать. Лицо залилось краской, кровь загремела в ушах, а ладони моментально вспотели. Глаза словно затуманило от слез, и в голове замелькали обрывки воспоминаний: брошенный кем-то кусок грязи, запачкавший новый красивый свитер, любимый плюшевый кролик с оторванной лапой и свои исколотые в кровь пальцы в неумелых попытках пришить ее обратно, хоровод лиц, исказившихся злыми ухмылками и издевательским смехом: «Лягушка! Лягушка!», — кричали они ей. Зря она надеялась. Зря поверила словам взрослых, что тут все такие же как она. Ничего не изменилось. Она и тут отличается, она и тут снова стала мишенью для таких как Уизли. Хотя нет, кое-что изменилось. Теперь у нее была волшебная палочка и яростное желание больше не давать себя в обиду. Никогда.

Джордж не успел извиниться или даже сказать хоть слово, все произошло слишком быстро. Девчонка, которая еще несколько секунд назад не могла справиться с одним несчастным перышком, лежавшим у нее под рукой, уверенно взмахнула палочкой и подняла в воздух тяжелую хрустальную чернильницу, с силой впечатала ее в лоб незадачливого близнеца, все лицо и часть волос которого тут же покрылись густой синевой. Тишина накрыла класс, все в изумлении смотрели на заляпанного чернилами Джорджа и пылавшую гневом Грейс.

— Уизли! Тернер! Что за беспредел вы тут устроили?! — пропищал профессор Флитвик, спрыгивая со своего возвышения, полный негодования. Джордж и Грейс яростно глянули друг на друга и наперебой принялись доказывать, кто из них на самом деле прав. Через пару минут Флитвику это решительно надоело, и он, починив очки одной и почистив лицо второго, назначил обоим взыскание, а также лишил десяти очков каждый факультет.

Пятью часами позже они снова сидели в кабинете заклинаний, на противоположных концах классной комнаты, и сосредоточенно писали каждый свои строчки, нарочито не глядя друг на друга. Джордж злился: да, он был виноват, но он же не специально! Она даже не дала ему шанса извиниться, да и чего было так беситься: починить очки, это же такая ерунда! Кто вообще злится из-за сломанных вещей, которые чинятся за одну секунду? А чернильницей в лоб было больно. И унизительно: Фред над ним весь день ржал. Эта Тернер точно не в себе. И он точно не будет унижаться, пытаясь извиниться.

Грейс же не верила тому, что Уизли сделал это не специально. Конечно, для таких как он, всю жизнь проживших среди магии, видеть таких как она, еле с ней управляющихся, смешно. И пусть что хочет говорит, пытаясь оправдаться. Грейс знает, что из себя представляют такие мальчишки как Уизли. Она все про них знает. Не жди от них добра.

Написав все четыре сотни раз фразу «Насилие и порча имущества — прямая дорога в Азкабан», Грейс и Джордж были отпущены, и, едва вышли в темный коридор, тут же разошлись по разным сторонам, не примирившись, с глубокими предубеждениями по поводу друг друга и непоколебимой уверенностью каждого в своей правоте.

С тех пор Джордж Уизли и Грейс Тернер официально друг другу не нравились. Встречаясь на занятиях, они садились подальше друг от друга, а в коридорах делали вид, что совершенно незнакомы. Но даже такие серьезные меры предосторожности не уберегли их от очередной встречи в сыром подземелье профессора Снегга.

Джордж во время занятия, не совсем уж со злым умыслом, но не без элементов оного, добавил в запись рецепта у сидящего за соседним столом слизеринца пункт о семенах мальвы. Вот что-что, а семена мальвы, добавленные в Болеутоляющий настой, делали его вовсе не обезболивающим: как только Николас Честер кинул их в свое зелье, подвал заволокло зеленым, под стать цветам Слизерина, паром, отвратительно пахнущим тухлыми яйцами. Но всю комичность ситуации смогли оценить только гриффиндорцы, и то ненадолго, так как кто-то из слизеринцев заметил манипуляцию Джорджа, и представители факультета храбрых и отважных снова ушли из подземелья с ощутимой потерей в баллах. А Джордж еще и с новой порцией наказаний.

Грейс же была менее искусна в своем навыке получения отработок: ее ошибка заключалась лишь в том, что она по неуклюжести опрокинула свой котел, испортив пол, мантию своей однокурсницы и настроение профессора Снегга, которое к тому моменту было основательно подпорчено уже лет приблизительно тридцать.

Естественно, увидев друг в друге не самую приятную компанию в не самом приятном для себя месте, Грейс и Джордж уже совершенно точно не ждали ничего хорошего. И были правы, так как им было поручено отмывать заляпанный к концу дня кабинет без всякой магии. Снегг учтиво оставил их наедине, удалившись по своим делам, пообещав проверить работу через пару часов и напомнив, что об использовании любой магии тут же узнает.

Грейс вздохнула, оглядывая фронт работ. Что ж, могло быть и хуже. Во всяком случае, такая деятельность была ей не в новинку: мама слишком часто болела, чтобы выполнять всю работу по дому, поэтому Грейс были хорошо знакомы все ее виды. В отличие от Уизли, который стоял и смотрел на ведро и тряпку как на вооруженное инопланетное существо.

В кабинете была отдельная уборная, но Снегг не потрудился им ее открыть, поэтому за водой приходилось ходить в самый конец коридора, где был темный и тесный туалет. Сначала Джордж принес воды едва в половину ведра и совершенно ледяную. Затем, забывшись по дороге в класс, неудачно махнул своей ношей и все разлил. В третий раз он принес в ведре вместо воды крысу, с предложением оставить ее в ящике Снегга. После недолгой перепалки крыса была освобождена, Джордж теперь ходил за водой под конвоем, а Грейс трясло от негодования: они уже почти полчаса потратили на всю эту ерунду! Он хоть представляет, как долго тут все оттирать придется? Как выяснилось спустя десять минут, Джордж абсолютно этого не представлял. Грейс глазам своим не верила: неужели все, кто рос в магических домах, настолько беспомощны?! Уизли лишь размазывал грязь по полу, совершенно не выжимая тряпку, не добавляя порошка и только больше пачкая себя, пол, парту, и, в конце концов, каким-то чудом он все-таки умудрился развести еще больший свинарник, чем тот, который был до него.

И только больше злился от этого. Ну что за хренотня? Кто в здравом уме будет своими руками пол драить? Совершенно бессмысленное наказание, и оттого еще более отвратительное. И тряпка какая-то неправильная, совсем ничего не отмывает. Сто процентов, Снегг нарочно подсунул ему бракованную. Но еще больше его раздражало то, как проворно это получается у Тернер. Они тут всего ничего, а она как скоростная метла, столько уже успела. Он повнимательнее глянул на однокурсницу: с каникул Грейс вернулась без очков, и под ними оказалось совершенно обычное девчачье лицо: нормального размера светло-карие глаза, узкий немного вздернутый нос, и даже рот уже не казался непропорционально большим без этих гигантских окуляров. Этим, кстати, она частично разочаровала некоторых, ведь теперь в ее внешности придираться было не к чему. Тернер, видимо, затылком почуяла, что он ее разглядывает, так как резко повернулась и уставилась на него своими «как оказалось нормальными» глазами. Затем красноречиво взглянула на его работу и вздохнула. Раз тридцатый, наверное, за этот вечер. Джордж не знал точно, он сбился со счета на одиннадцатом.

— Это все, что ты сделал?

— Ага.

— Почему ты тряпку не выжимаешь? И неужели ты думаешь, что отмоешь это все без чистящего средства?

— Моя голова занята куда более возвышенными мыслями, чем заляпанный блевотным зельем пол. Это все — мирская суета, — и Джордж провел рукой, указывая на ряды парт, словно император, обозревающий свои владения.

— А чем будет занята твоя голова, когда сюда вернётся Снегг? Или, — Грейс под стать ему указала рукой те же парты, — ты тут собрался заночевать?

Джордж задумался. Он определенно не планировал тут задерживаться, даже несмотря на заманчивое соседство коллекции заспиртованной живности, всегда привлекавшей его особое внимание.

— Ладно, ночевать тут я не хочу, так и быть.

— Тогда смотри и учись, — коротко ответила Грейс и взяла тряпку из его рук, детально показывая, что нужно делать. Вроде ничего сложного, Джорджу не понадобилось много времени, чтобы уловить суть, но он просил объяснить еще и еще, слишком уж было забавно смотреть, как она дуется и вздыхает, не решаясь сказать вслух, насколько он безнадежен. Разумеется, пока до Тернер не дошло, что над ней издеваются. Она вспыхнула как помидор, кинула тряпку в грудь еле сдерживающему смех Уизли и отправилась в свой угол, где принялась усердно оттирать какое-то пятно. Судя по ярости, вкладываемой в это занятие, пятно было рыжим.

Как бы то ни было, учитель из Грейс вышел неплохой, и спустя пару часов Снегг с налетом легкого удивления и тенью разочарования на землистом лице отпустил ребят по гостиным, даже не назначив им штрафного времени. На этот раз.

Но попрощались они с сырым подземельем ненадолго и уже спустя пару недель снова встретились на том же месте в тот же час. Грейс даже не пыталась скрыть своего разочарования, а Джордж не знал, смеяться ему или нет. В этот раз тряпками в него не швырялись, но очень подозрительно косились исподлобья, словно именно Джордж Уизли был виновником того, что они снова вдвоем отмывают крысиные кишки, застывшие на заскорузлых партах. Конечно, косвенное отношение к кишкам Джордж, несомненно, имел, но на этом его вина в данном положении вещей заканчивалась.

А затем… Затем случилась бесконечная вереница совместных отсидок, уборок и штрафных патрулирований, где главными фигурантами выступали Тернер и Уизли. Близнецы зачастую отбывали наказание вместе, но, если наказывали кого-то одного, чаще всего «везло» именно Джорджу.

Уизли-Тернер, Тернер-Уизли. МакГонагалл даже как-то поинтересовалась, не издеваются ли они. Но никто не знал, кто над кем издевается. Тернер получала одну отработку за другой из-за чертовски стабильной рассеянности и невезения, преследующих ее по пятам, и никак не могла отделаться от этих дурацких наказаний, липнущих к ней в самое неподходящее время, как мухи на клейкую ленту, болтающуюся над кассой захолустного магазина в июльскую жару.

И каждый вечер Грейс все усерднее практиковалась и утыкалась носом в пыльные фолианты, стараясь быть максимально аккуратной на занятиях, дабы не схлопотать очередную отсидку, где ей опять придется столкнуться нос к носу с этим рыжим недоразумением. И тогда день, когда их патологическая отработочная связь окончится, станет для нее наисчастливейшим. Во всяком случае, ей так казалось.

Время шло, дети росли, но рост физический сильно опережал рост неокрепшего подросткового ума. Что, впрочем, близнецов Уизли только радовало. Кому ж охота быть скучным взрослым? Только, разве что, таким занудам, как Перси.

Этот год ознаменовался радостным событием: наконец-то им теперь можно ходить в Хогсмид! Официально, во всяком случае. К заветному для большинства третьекурсников моменту Джордж и Фред знали улочки Хогсмида не хуже запутанных школьных коридоров, могли с закрытыми глазами вычислить на вкус все сладости из Сладкого Королевства, а товары из лавочки магических трюков «Зонко» прочно обосновались у них в арсенале. Правда, удовольствие всегда портилось тем, что свободно по Хогсмиду ходить было трудно, не попадаясь никому на глаза, что вынуждало братьев маскироваться всеми доступными им способами.

Но в этот день в кои-то веки можно было не переживать ни о чем подобном. Фред с Джорджем и Ли Джорданом смело шагали по просторной улице магической деревни, вдыхая полной грудью аромат долгожданной свободы, в направлении обязательного пункта посещения — Зонко, намереваясь пополнить свои запасы реквизита для различных «развлекательных мероприятий», как они это называли. Но по дороге их отвлекли: стайка пуффендуек вышла из Сладкого королевства, держа в руках пакеты со сладостями, и внимание всех троих тут же переключилось на самую высокую девочку из этой компании.

Фиби Ричардсон была прекрасна во всех отношениях: красавица с роскошными каштановыми волосами и глазами цвета морской волны. Пара веснушек на тонком носу, изящные линии бровей и пухлые губы цвета вишневой тянучки. Высокая и стройная Фиби к тому же играла в квиддич на посту охотника, что довершало божественную картину, заставляя даже парней со старших курсов ломать шеи, поворачивая головы ей вслед. Трое гриффиндорцев не были исключением.

— Так, — серьезно произнес Фред, останавливаясь и беря друзей под руки. — С этим надо что-то делать.

— С чем «этим»? — поинтересовался Ли.

— С тем, — показал пальцем за спину Фред, указывая на компанию девочек во главе с Фиби. — Сколько она будет ходить и мозолить нам глаза? Нам нужно решить, кто станет за ней ухаживать.

— Я! — воскликнули три громких голоса в унисон, и три руки дружно взмыли в воздух, выдвигая каждая своего кандидата.

Фред критически оглядел их не пришедшее к компромиссу собрание и сделал вывод:

— Нам нужно решить это как-то иначе.

— Только не говори, что придется драться, — поддел брата Джордж, считавший драку ради девушки редкой банальностью.

— Дуэль оставим как крайнюю меру, — заключил Фред, и все трое задумались над решением проблемы. Почти остановились на игре в плюй-камни, но тут Джордану на ум пришла гениальная идея:

— А может нам узнать у нее? Кто из нас ей больше нравится?

— И каким это интересно образом? — поинтересовался Джордж. — Прям так подойдешь и спросишь? Кто из этих незнакомых парней нравится тебе больше всего? Тот, что в толстовке с коалой, или один из двух одинаковых близнецов? Я за это даже денег заплачу. Один кнат.

— Так, давай без претензий к моей толстовке, это мне бабуля подарила, она у меня золото.

— Окей, тогда Ли вычеркиваем, у него уже есть дама сердца.

— Ах ты…

— Прекратите. Ли дело говорит, — остановил перепалку Фред, задумчиво глядя на предмет их спора. — Только спрашивать надо не у нее самой.

— А у кого?

— Путь к сердцу девушки лежит через ее подругу, — сказал Фред, разворачивая друзей и указывая им на девочку, стоявшую рядом с Фиби. Та что-то ей сказала, в ответ на что Ричардсон залилась смехом, после чего принялась поправлять волосы своей спутницы, заправляя их то так, то эдак, словно не зная, куда пристроить русую косичку. Джордж мысленно застонал. Как он мог забыть, что Тернер и Ричардсон подруги! Но, черт возьми, опять Тернер. Мало ему ее на всех отработках лицезреть, так еще и тут.

— И кто же к ней подойдёт? — нарочито равнодушным тоном спросил Джордж, прекрасно осознавая, что два этих паразита, как только увидели Тернер, уже все за него решили. И он убедился в верности своих суждений, наткнувшись на пару выразительных взглядов.

— Будете мне должны, если Фиби Ричардсон окажутся не по душе настоящие мужчины и она выберет кого-то из вас.

— Идет, — ответил Фред и хлопнул брата по плечу.

Естественно, в тот самый момент выловить Тернер не представлялось возможным, и операция была перенесена на более удачное время. Которое, кстати, подвернулось достаточно скоро. Джордж случайно наткнулся на нее вечером в библиотеке. Момент был как никогда подходящий: до закрытия оставалось всего полчаса, и практически все студенты уже разошлись по гостиным. Что ж, делать нечего, он сам пообещал. Хотя их отношения даже приятельскими не назовешь. Скорее, вооруженным нейтралитетом.

— Привет, Тернер, — бодро поздоровался парень, усаживаясь напротив. Грейс посмотрела на него с крайним недоверием, но явно заинтригованная, и, изогнув одну бровь, ответила:

— И тебе здравствуй, если не шутишь.

— Я смотрю, эссе по трансфигурации пишешь? Сразу могу сказать, первый абзац смело вычеркивай, МакГонагалл это не зачтет.

Лицо Грейс вытянулось еще сильнее:

— С чего это ты мне помогаешь? Тебе что-то нужно?

— Вот сразу так, может я по доброте душевной. Помощь товарищам на добровольных началах. Ты обо мне ужасно плохо думаешь!

— Так, значит, ничего не нужно?

— Нууууу…

— Ох е-мое, да говори уже, — раздраженно бросила Грейс, зачеркивая первый абзац своего эссе.

— В общем и целом, хотел вот у тебя поинтересоваться насчет твоей подруги Фиби…

— Забудь, — коротко бросила Грейс, тут же теряя весь интерес к своему собеседнику, и снова уткнулась в свои записи, сердито черкая там какие-то заметки.

— Ты ведь даже не дослушала…

— А мне и не нужно, — она пожала плечами, не отрываясь от своей работы и убрав за ухо выбившуюся из уже порядком отросшей русой косы прядь. — Если бы мне платили за каждого, кто подходит ко мне с вопросом «насчет Фиби», я бы уже разбогатела. Она уже встречается с Диггори, если ты не знал. А вам с вашей компанией, — тут Грейс все-таки удостоила Джорджа взглядом, указывая на него кончиком пера, — мало того, что с ним не сравниться, так и до уровня Фиби еще расти и расти.

— Охохо, — протянул Джордж, пытаясь скрыть нотки уязвленного самолюбия. — Какие смелые и критичные выводы. И чем же мы с моей компанией плохи, мадемуазель?

— Тем, что вы просто школьные хулиганы, не вылезающие с отработок, не то что С… — тут она запнулась, залившись румянцем и пробормотала. — Вот и все.

— И, конечно, ты забыла упомянуть отсутствие ангельской внешности мармеладного красавчика Диггори, — улыбнулся Джордж, пораженный догадкой, а Грейс запнулась и оставила на пергаменте кляксу. — И вообще, странно слышать это от человека, который все эти наказания отрабатывает вместе со мной. А ты сама, выходит, достаточно хороша для такой подруги?

— Я другое дело, — ответила Грейс, краснея еще больше и теребя свою неизменную косу.

— Конечно другое, — серьёзно согласился Уизли. — Особенно, когда не опасаешься, что маленькая мышка с маленькой косичкой не отберет у тебя все внимание. Ладно, я пошел, спасибо за помощь, Тернер. — Джордж встал и отсалютовал свободной рукой, оставляя Грейс пялиться ему вслед, красной как рак и, судя по всему, очень обиженной. Джордж понимал, что говорить так не стоило, но не смог удержаться. Отчего-то слова Грейс Тернер о Седрике Диггори задели его куда больше, чем потеря потенциальной возлюбленной.

Грейс пялилась на свое отражение в зеркале уже почти полчаса, но ничего путного в голову не приходило. «Мышка с косичкой». Нет, ну что за придурок. Джордж Уизли просто органически не способен быть вежливым. Грейс со злости сорвала заколку с волос и растрепала помятые пряди. Очередная прическа не удалась: все вышло криво и косо, с кучей «петухов», и она вообще не шла ее форме лица. Почему она вообще придает внимание тому, что говорит этот шут гороховый? Почему именно после его слов ей захотелось пойти и перестать быть этой самой «мышкой»? Грейс не знала и знать совершенно не хотела. Она была прекрасно осведомлена, что внешностью обладает весьма заурядной, и что ей никогда не тягаться с такими, как Фиби. Ни пухлостью губ, ни блеском волос, ни длиной ног. В Фиби впивались сотни взглядов, где бы она ни проходила, по Грейс же они скользили по касательной, едва замечая. Она смирилась с тем, что в ней самой красоты ни на грош, и черпала ее извне. Талант к рисованию у девочки открылся еще лет в пять, когда уставшая от постоянной переклейки испорченных карандашами и красками обоев мать отдала ее в кружок изобразительного искусства для малышей, ставшей отправной точкой в развитии «многообещающего таланта», так о ней отзывались все преподаватели. Там Грейс была в своей стихии, рисование было ее отдушиной и ее страстью. Она не приковывала к себе взгляды, но она умела создать совершенную красоту своими руками.

И до момента, когда Джордж Уизли поддел Грейс одной из миллиона своих шуточек, которую, небось уже и позабыл через десять минут, а она как последняя дура повелась, ее все устраивало. И теперь Грейс как никогда хотелось выделиться на фоне серой каменной стены, а не слиться с ней воедино, как она привыкла делать еще с детства, чтобы ее как можно меньше замечали другие дети, так и норовящие подразнить или обидеть. Но шла уже сорок пятая минута ее третьей попытки что-то в себе изменить, а отработка по трансфигурации начиналась даже меньше чем через четверть часа. Все еще сердитая на всех и больше всего на себя Грейс плюнула на все, схватила резинкой на макушке длинные пепельно-русые волосы и, накинув мантию, выбежала в коридор.

Джордж толкнул дверь в кабинет трансфигурации, снедаемый почти болезненным любопытством. Ведь сегодня он не был Джорджем. Наказание у МакГонагалл получил Фред, но именно сегодня у него было «очешуитительно важное свидание», и Джордж согласился его заменить. Все равно ни учителя, ни даже друзья и родные не могли их толком различить, настолько они были одинаковые. Джордж, конечно, с удовольствием сходил бы на свидание с милой когтевранкой, но Фреда такой расклад отчего-то не устраивал.

Увидев за передней партой знакомую русую шевелюру, Джордж даже не сильно удивился. Привык уже: за три с лишним года все это давно вышло за грани обычного совпадения, но черт возьми! Как бы то ни было, Джордж сделал вид, что ничего особенного не произошло. Он не обратил особого внимания на Тернер, лишь слегка кивнул ей головой в знак приветствия и облегченно вздохнул, когда та равнодушно кивнула в ответ. МакГонагалл подозрительно прищурилась, глядя на Джорджа и выясняя, является ли он тем, за кого себя выдает. Как бы странно это ни звучало, но обмануть профессора было не труднее, чем их собственную мать, которая перестала различать близнецов, как только потеряла возможность держать их круглые сутки в подписанных кроватках. Обхитрить Тернер едва ли труднее, она уже потеряла к его персоне всякий интерес. Знала бы, что это он, Джордж, вовсю бы уже зыркала на него взглядом в духе «Когда же уже твоя дурацкая рожа перестанет мозолить мне глаза».

Но как только каждый из них приступил к своим строчкам, и расслабленный Джордж уже не ждал никаких неожиданностей, на его пергаменте проступили буквы, начертанные чьим-то аккуратным почерком, сложившись в короткое «Ха-ха». Он резко повернул голову, но Грейс как ни в чем не бывало склонилась над своим пергаментом, и лишь уголки губ, поползшие вверх, и спрятанная правая рука у колена выдавала в ней виновницу произошедшего. Да не может быть!

— Мистер Уизли, в этот раз списывание вам точно никак не поможет, — раздался голос Макгонагалл, которая заметила пристальное внимание Джорджа к соседке. Он поспешил вернуться к своему заданию, перестав сверлить Тернер взглядом. Нет, знать наверняка она все равно не может. Может только догадываться. Как и все остальные, ей тоже точно неизвестно, кто из них есть кто. Она просто-напросто его проверяла, вот и все. Но чутье подсказывало Джорджу, что Грейс знала, кто он, наверняка.

Грейс же, в свою очередь, торжествовала. Ишь как заерзал, засранец. Ей не нужны были подписи или сыворотки правды, чтобы разобраться, на ком чьи веснушки. Чутье художника подмечало малейшие детали, а поводов и времени разглядеть все до мелочей в индивидууме под именем Джордж Уизли ей выпало предостаточно. Ей было кристально ясно, насколько близнецы разные. Она знала, что походка у Джорджа другая, нежели у Фреда. Знала, что его нос был длиннее и чуть тоньше, да и россыпь веснушек имела немного иную форму. Она прекрасно знала, что Джордж морщится, когда пишет, отчего на бледном лбу появляется пара неглубоких морщин, в отличие от своего брата, который больше грыз перо, чем писал. А еще, как ни парадоксально это звучало, Джордж был чуточку добрее Фреда, шутки которого били в цель куда больнее. Но это все частности. А главное было то, что теперь Джордж знал, что обмануть он может не всех.

— Стой, Тернер, подожди! — окликнул удаляющуюся по коридору фигурку Джордж. И как только она умудрилась так быстро убежать? Грейс обернулась, приняла самый невинный вид, словно понятия не имела, что ему от нее понадобилось. Джордж неуклюже затормозил перед ней и даже не сразу нашелся что сказать. Он как-то не ожидал, что вблизи Грейс окажется такой маленькой: ее голова едва доставала до его плеча, а худые руки держали в охапке слишком громоздкую для них сумку. Тяжелая, наверное…

— Чего тебе, Фред Уизли? — первой нарушила молчание девушка и усмехнулась.

— Как ты поняла, что это я? — спросил Джордж, у которого мигом пропали все сомнения по поводу своих догадок. Грейс лишь пожала плечами в ответ.

— Особое девчачье чутье, если угодно.

— И все-таки? — продолжил допытываться он, выглядя откровенно растерянным. Грейс наслаждалась.

— Вы разные, — сжалилась наконец она.

— Разные? — изумился он, не веря своим ушам. Как по нему, для окружающих разницы в них было ни на йоту.

— Все люди разные.

— И чем же мы отличаемся? — не унимался Джордж, а Грейс поморщилась, словно пыталась побороть головную боль.

— Позволь мне сохранить эту тайну в своем сердце, — парировала Грейс, ни за какие коврижки не собиравшаяся распинаться перед гриффиндорцем, поясняя ему такие компрометирующие вещи.

Джордж опешил. Он и так был бы в шоке, услышав это от кого-то из семьи или, на худой конец, от Ли, но от нее? От Грейс Тернер? В голове зародились десятки вопросов, но выдать Джордж смог только один:

— Почему ты не сдала меня МакГонагалл?

Грейс в ответ закатила глаза и поудобнее перехватила сумку.

— Оно того не стоит, — загадочно ответила она и решительно развернулась в сторону лестницы, махнув Джорджу рукой на прощание, оставив его оторопело глядеть ей вслед, наслаждаясь в душе тем, что впервые за все время их совместного обучения у Джорджа Уизли не нашлось что сказать. Невероятно, но факт.

«Вот тебе и мышка, Джордж Уизли» — удовлетворенно подумала Грейс, чувствуя себя отомщенной. — «Один-один, и на этот раз, в мою пользу».

«Поцелуи на людях давно пора запретить законом»

Именно эта фраза повторялась в голове Грейс Тернер снова и снова, пока она шагала по заснеженному Хогсмиду, то и дело натыкаясь взглядом на шушукающиеся парочки.

«И четырнадцатое февраля тоже»

Сегодняшняя прогулка ее не радовала. Все подружки разбежались по свиданиям, а единственная одинокая Милли разболелась и осталась валяться в теплой постели. И Грейс стоило составить ей компанию. Это уж точно лучше бесцельного хождения по холодным улицам среди счастливых влюбленных, оккупировавших всю деревню в честь своего законного праздника. Настроения не было уже давно, покупки сделаны, а значит, пора прекратить осквернять приторное счастье на всех улицах деревни своей недовольной физиономией. И Грейс уже развернулась в сторону Хогвартса, как вспомнила о Милли. Та до ужаса любила воздушный ирис и сливочное пиво и просила подругу принести их из Хогсмида. А значит, придется вернуться в Сладкое королевство и Три метлы. Чуть не застонав от разочарования и не придумав никаких существенных отговорок, Грейс покрепче ухватила свою ношу и, еле волоча ноги, поплелась обратно.

В кондитерской толпилась огромная куча народу, через которую пришлось пробираться практически с боем, и в бар Грейс ввалилась уже порядком уставшая, вспотевшая, растрепанная и в гораздо более дурном расположении духа, чем еще полчаса назад. С мрачной решимостью оглушить любого, кто еще хоть раз посмеет наступить ей на ногу, Грейс стремительно направилась к стойке, не обращая внимания ни на кого вокруг.

— Четыре сливочного пива с собой, — выпалила она Розмерте, пока никто ее не опередил, и устало облокотилась о деревянную столешницу, опуская свертки на пол.

— Что, тяжелый день? — произнес участливый голос откуда-то сбоку. Грейс обернулась и увидела до боли знакомое конопатое лицо. Джордж Уизли сидел за стойкой и не торопясь попивал свое пиво в гордом одиночестве. Грейс удивленно подняла брови: Джордж Уизли и один в такой день? Уж у кого, а у близнецов не было проблем с противоположным полом. Но вдаваться в подробности такого положения она не стала и лишь неопределённо кивнула в ответ.

— И где же твой кавалер? — все так же участливо поинтересовался Джордж.

— Тут, — отозвалась Грейс, задевая ногой самый внушительный из своих свертков.

Джордж присвистнул и приподнял свой бокал, словно выпивая в ее честь. Грейс невольно засмотрелась на однокурсника: без школьной мантии, в темных джинсах и тонком свитере Джордж выглядел непривычно: старше своих пятнадцати лет и казался совсем взрослым. Тем временем Розмерта принесла ее заказ, и Грейс уже почти запихала бутылки в один из своих пакетов, радуясь, что теперь есть, чем занять руки, и можно отвлечься от этого странного смущения, природа которого была ей мало понятна, как услышала голос Джорджа, обращенный к хозяйке:

— Еще два бокала для меня и дамы, Розмерта, будьте так любезны.

Грейс резко выпрямилась и уставилась на Уизли, будто первый раз в жизни его видела. Джордж же в это время отодвинул стул рядом с собой и приглашающе похлопал широкой ладонью по сидушке.

— Ты это серьезно? — спросила она, еще слабо веря в происходящее. Проводить четырнадцатое февраля в компании Джорджа Уизли было последним, что она даже чисто гипотетически могла бы запланировать на эту дату.

— Я не шучу, когда приглашаю девушку выпить, — загадочно ответил он, прихлебывая сливочное пиво с таким видом, будто это был коньяк пятидесятилетней выдержки, а в другой руке, вместо соленого кренделька, кубинская сигара, ввезенная сюда самой черной контрабандой.

— Да тут сейчас стекла треснут от твоей пафосности, — ответила Грейс, подавив смешок, но все еще колеблясь. Джордж натянул на свое лицо самое вежливо-выжидающее выражение, на которое был способен, и легонько придвинул стул к ней, все еще не отказываясь от своего приглашения. Грейс еще раз глянула на стул, затем на ожидавшего ее ответа Джорджа, такого необычно взрослого сегодня, и дернула плечом, стаскивая тяжелую сумку. А была ни была! Не вечно же им цапаться.

— Все за твой счет, — предупредила она, усаживаясь на любезно предложенный ей стул.

— Тогда пей помедленнее, — предупредил ее «кавалер», придвигая поближе только что принесённый стакан со сливочным пивом.

Пить помедленнее вышло не очень. За те почти четыре часа, что они просидели за липкой, тускло освещенной барной стойкой, бокалы сливочного пива кончались один за другим, а гренки с луковым соусом исчезали сами собой. Грейс понятия не имела, почему это происходит: почему она сидит не с кем-то, а с Джорджем Уизли, и отчего-то рассказывает ему довольно скудную историю своей жизни, а он очень убедительно делает вид, что ему интересно. Даже начинаешь в это верить на самом деле. Еще пару дней назад Грейс скорее пустила бы себе Аваду Кедавру в лоб, чем рассказала Джорджу хоть что-нибудь о себе. Например, о том, что ее отец был волшебником, а мать обычной маглой, за что его изгнали из семьи и лишили наследства. А когда Грейс исполнилось шесть, он умер, и они с матерью остались совсем одни. Конечно, она не выдала Джорджу все свои секреты. Ни к чему ему, например, знать, что она носит девичью фамилию матери, скрывая настоящую. Нет, Грейс совсем не жаловалась. И она не ждала, что Джордж, выросший в любви и заботе большой семьи, ее поймет. Хотя видела, как он старался. И уж тем более, ему не понять, каково далеко не обычному ребенку, едва контролирующему свою магию, находиться среди обычных детей, враждебно реагирующих даже на странную прическу, не говоря уже о летающих вилках и прокисающем прямо в кружке молоке, которое в детском саду запихивали во всех насильно. Это было грустно и тяжело вспоминать, но, как ни странно, говорить об этом с Уизли было просто. С ним вообще все было просто. Все, что вчера казалось неподъёмным, словно гранитный монолит, с ним было легче гусиного перышка. Он смеялся, где это стоило сделать, и тактично молчал, где требовалось. Грейс уже почти забыла, за что его терпеть не могла.

Как можно ненавидеть человека, который так вдохновенно описывал свой первый полет на метле и последующее сразу за ним падение в вязкое болото, где обычный магл задохнулся бы за пару минут. Или того, кто смеется так, будто делает это первый раз в жизни. Или того, кто так неуклюже и по-детски коряво рисует на помятой барной салфетке что-то отдаленно похожее на мутировавший картофель, пытаясь объяснить, как выглядят садовые гномы. И как вытягивается его лицо, когда за карандаш берется Грейс. После кипы изрисованных различными набросками салфеток он кажется искренне восхищенным, и Грейс это льстит. Она раньше никому не показывала свои рисунки. Всегда искала для рисования укромные уголки: у озера, под раскидистым буком, на опушке Запретного леса, в переплетении корней старого дуба, в самом темном углу библиотеки или очередной пустой классной комнате. За пять лет она нашла десятки мест, где можно было бы уединиться, и уступала в этом лишь близнецам с их Картой.

Грейс понятия не имела, как долго бы они еще тут просидели, пока Розмерта тактично им не напомнила, что время посещения Хогсмида учениками подходит к концу. Она с улыбкой наблюдала, как торопливо они собираются, со спорами решая, кто какие свертки понесет, и лишь краем глаза успела заметить, как из вороха разрисованных всякой всячиной салфеток, раскиданных по стойке, молодой Уизли незаметно вытащил одну и засунул к себе в карман.

— Эх, молодость, — мечтательно протянула она, убирая пустые бутылки и грязную посуду и вспоминая, как сама когда-то была молодой краснеющей пятнадцатилетней девчонкой. Волшебное, однако, это было время, что верно, то верно.

Джордж был зол. Зол не потому, что ему пришлось тащиться обратно к хижине Хагрида через хмарь и холод за забытым учебником, и даже не потому, что по дороге он споткнулся и кубарем скатился в холодную вязкую грязь. Но потому, что ладонь царапали острые края значков, отобранные им у кучки четверокурсников. Что за люди, черт возьми! Поттера разве что еще посреди Большого зала к позорному столбу голышом не привязывали, сколько уже можно?

Джордж даже не сомневался, что Гарри не кидал свое имя в кубок. Они с Фредом перебрали все варианты, так что вряд ли не шибко блиставший в учебе Гарри обладал каким-то сакральным знанием. Да и зная Поттера, его хлебом не корми, дай пару месяцев спокойно пожить, какой уж тут Турнир. А Рон… Рон подуется и поймет.

Вдохнув поглубже морозный влажный воздух, Джордж натянул шарф до ушей и с размахом кинул горсть значков в озеро, зацепив глазом на прощание мерцающую надпись: «Поттер-смердяк!». Жаль, что всех, кто их носит, в озеро не выкинешь.

Как бы торжественно-трагично Джордж не ощущал себя сейчас, стоя на берегу под раскачивающейся от ветра ивой, внимая взглядом в мутный горизонт, словно герой старого викторианского романа, ноги мерзли. И руки. А нос вообще уже не ощущался. Мутировать из трагического героя в промерзшего до костного мозга Джордж не собирался, поэтому отправился обратно в замок, где в уютной и прогретой гриффиндорской гостиной его ждали Фред и Ли.

Вестибюль встретил его сухим теплом и запахом лимонов. Опять Пивз рассовал их по углам, прекрасно зная, что у Филча на них аллергия. Джордж усмехнулся и свернул на боковую лестницу. Через гобелен, в потайной коридор, еще одна лестница, восточное крыло — и вуаля: так быстрее на целых десять минут, что было крайне принципиально для человека, у которого промокли ноги, в носоглотке противно зудело, а нос подавать признаки жизни так и не собирался. Скорее в гостиную, в тепло, а там и за горячим какао на кухню можно сгонять. Здешнее какао было поистине лекарством от всех болезней.

Но в Восточном крыле от мечтаний о сухих шерстяных носках Джорджа отвлек знакомый, звенящий от негодования голос:

— Прости, что я делаю?!

Ого. Это ж кто довел Тернер до такой кондиции? Тут постараться нужно. На самом деле, злить ее по-настоящему — себе дороже. Это она с виду только невинная лапочка. Ага. Джордж это уже проходил, и не раз.

Джордж осторожно выглянул за угол и наконец увидел, что ж это за дебил испытывал терпение Грейс Тернер на прочность. Им оказался не кто иной, как бывший загонщик команды Пуффендуя, семикурсник Макс Палмер. Джордж закатил глаза — если в потасовке участвует Макс Палмер, то шоу с налетом идиотизма и легкого членовредительства обеспечено. Он словно был создан, чтобы выводить людей из себя. Даже его внешность раздражала каждой своей мелочью: от вечно немытых курчавых волос грязно-бурого цвета до совершенно омерзительной привычки постоянно пускать пузыри из жвачки, которую он никогда не вынимал изо рта. Загонщик, на место которого его взяли в надежде на его внушительную комплекцию, из него вышел еще хуже, чем из безрукого призрака-инвалида, и Палмер не продержался в команде и месяца. Впрочем, сборной Пуффендуя и этого месяца было достаточно, чтобы заработать себе пару лишних глазных тиков на каждого. И сейчас, судя по всему, Палмер методично выводил Тернер из себя своей беспросветной тупостью.

— Ты! — чуть не орал он, тыкая в Грейс своим большим указательным пальцем. — Ты предаешь наш факультет! И Диггори!

Джордж красноречиво прижал ладонь к лицу и глухо застонал. А Грейс, судя по обескураженному виду, еще не могла выбрать, то ли истерически засмеяться, то ли впечатать зеленый значок, которым тряс у нее под носом Палмер, ему же в лоб.

— Охохо. Надеюсь, Диггори до смерти не оскорбился. Ты сбегай проверь, а я тут подожду.

— Ты что, болеешь за Поттера? Хочешь, чтобы этот выскочка победил?! Он мошенник!

— А ты ходячий образец наичистейшей тупости, раз считаешь, что лучший способ поддержать Седрика — это гнобить четырнадцатилетнего мальчишку. Если тебе некуда девать свою энергию, найди себе подружку, если тут водятся особи твоего вида, конечно.

Для Палмера это предложение было достаточно длинным, но он понял, что его оскорбили. Вена у него на лбу моментально вздулась, лицо покраснело, а огромные руки сжались в кулаки, которые, судя по выражению его лица, он бы с удовольствием пустил в ход.

— Значит, ты на стороне вшивых гриффиндорцев?! — пробасил он, нависая над Грейс, словно скала.

— О боже, мне надоел этот цирк. Тебе лечиться пора, — отрезала Тернер и совершила самую большую ошибку, которую только могла совершить в данный момент: повернулась к Палмеру спиной. Грейс, вероятно, была о нем лучшего мнения, чем тот заслуживал, но Джордж не понаслышке знал, что Палмер и грязные приемы — это как майонез и кетчуп: созданы друг для друга.

И не успел пуффендуец выкрикнуть заклинание, как палочка выпорхнула из его пальцев, прямо в ладонь вовремя подоспевшего Джорджа. Палмер взбесился еще больше и бросился на Джорджа с кулаками, но идея изначально была обречена на провал: секунда, и Макс грохнулся на пол, сраженный Петрификусом Тоталусом.

Джордж обернулся: Грейс стояла и смотрела на Палмера со странным выражением, сочетающим в себе испуг и отвращение одновременно.

— Не стоило к нему спиной поворачиваться, — пробормотала она.

— Не стоило, — отозвался Джордж, немного разочарованный равнодушной реакцией на свое довольно эффектное появление. Что ж, не судьба. Тернер все равно не его дама сердца. И все-таки…

— Да перестань ты на него так пялиться, Тернер. Он от этого не поумнеет. Лучше… — «посмотри на меня», чуть не брякнул он и ужаснулся. Это что такое было вообще?

— Лучше что? — спросила Грейс, наконец переводя на него взгляд, неожиданно оказавшимся таким ясным и пронзительным (Мерлин, да что с ним такое?!?)

— Лучше не зевай в следующий раз, — отрезал Джордж, в свою очередь избегая смотреть ей в лицо.

Это было странно. Очень. Возможно, он просто от нее отвык? В последнее время они не так часто виделись, как раньше. Все наказания за последний год Джордж отрабатывал вместе с братом, и Грейс к ним не присоединялась. Если так подумать, последний раз, когда они нормально разговаривали, был еще в том году, в Хогсмиде. С того времени Грейс изменилась. Немного вытянулась и стала выше. Отрастила волосы, которые, правда, упорно отказывалась распускать, собирая их то в хвост, то в пучок на затылке. А было бы красиво, наверное. Хотя ей и так все шло. Холодок пронесся по венам, и Джордж окончательно впал в ступор от таких мыслей. Это Тернер. Грейс Тернер. И он не припоминал, чтобы ему приходилось так из-за нее волноваться. Однозначно, нет.

Грейс же не собиралась помогать Уизли разрядить атмосферу, поэтому они немного постояли. Помолчали. Полюбовались на Палмера, бешено вращающего глазами, обещая им медленную и мучительную смерть, как только, так сразу. Но инсталляция быстро им наскучила, и Джордж решился нарушить тишину первым:

— Пойдем? Уже почти девять.

— Угу, — откликнулась Грейс все еще тем же странным голосом. Джордж недоумевал, что с ней такое. Тернер, конечно, всегда была странной, но чтобы она упустила лишнюю возможность сказать ему какую-нибудь глупость, вот это на самом деле настораживало.

Они шли по коридору в полнейшей тишине, и Джорджу это все меньше и меньше нравилось. Эта незнакомая, молчаливая и избегающая его взгляда Грейс его беспокоила. Ему вдруг остро захотелось увидеть прежнюю: ту, которая устало закатывала глаза, когда снова видела Джорджа входящим в кабинет для отработки, ту, которая так легко злилась на его шутки, заявляя ему, что он самый безнадежный идиот на свете, хмуря свои прямые темные брови, хотя смеющиеся глаза выдавали ее с головой.

Достигнув конца Восточного крыла, они остановились. Теперь им было нужно разойтись: гостиные Гриффиндора и Пуффендуя находились в противоположных сторонах замка.

— Держи, — сказал Джордж, протягивая Грейс палочку Палмера. — Вернешь ему, когда извинится.

— Хорошо, — коротко кивнула Грейс. Джордж едва подавил в себе желание тряхнуть ее за плечи, но вовремя остановился.

— Пока, — махнул он ей на прощание рукой и уже повернул к лестнице, но тут же застыл как вкопанный, чуть не споткнувшись от звука мелодичного голоса позади:

— Спасибо тебе. За сегодня, — выпалила Грейс и покраснела. Джордж оторопело смотрел на ее порозовевшее лицо, но не смог придумать ничего лучше, чем:

— Да не за что.

После чего Грейс резко развернулась и удалилась так быстро, словно кто-то за ней гнался. Джордж остался стоять на месте, вглядываясь в полумрак коридора, где уже пару минут как не мелькал знакомый русый хвост, и только тогда, словно опомнившись, пошел в свою сторону. Сейчас, именно сейчас что-то произошло. Но он не мог пока сказать, что именно. Мог лишь сказать, что Грейс Тернер с покрасневшими щеками — зрелище на удивление милое. Милое? Ну и дела...

А тем временем, вся выдержка Грейс уходила лишь на то, чтобы не сорваться на бег. Хотя сердце уже колотилось так, будто она бежала уже не первый километр. Да что с ней такое? С каких пор она при Уизли (Уизли!) теряет дар речи? Или Палмер таки успел в нее пальнуть заклинанием невменяемости, например. Она ничего не понимала и не хотела понимать. Только сейчас она осознала, что все еще держит в руке палочку Палмера, все еще теплую от рук Джорджа. Грейс понимает, что это глупо, бессмысленно и совершенно смешно, но она не убирает палочку в карман, а, наоборот, крепче сжимает в руке, чтобы сберечь в этом кусочке вишневого дерева тепло чужих пальцев.

Джордж сидел на паре трансфигурации и старательно делал вид, что все его безраздельное внимание обращено на профессора МакГонагалл и ее витиеватую внушительную речь о важности ЖАБА, грозящей им в следующем году. Но на деле Джордж был поразительно безразличен к этому «решающему этапу» своего обучения и был погружен в более насущные раздумья. Ведь то, сдаст он ЖАБА или провалит все и по всем статьям, не имело абсолютно никакого значения, а вот решение, кого же все-таки позвать на Святочный бал, значение имело и немалое. У Джорджа было всего два варианта: одна из многочисленных хорошеньких девушек Хогвартса, которые так и сновали вокруг, взбудораженные и настолько переполошившиеся перед грядущим торжеством, что своими горящими от волнения и смущения щеками напоминали румяные пирожки на ярмарке с пылу с жару: бери, хватай, пока не остыли! Или она.

Дожили. Джорджу хотелось биться лбом о парту, чтобы вытрясти из головы эти полоумные мысли, но тогда МакГонагалл точно поймет, что он ее не слушает. И вместо акта самоистязания Джордж сердито уставился на русый хвост, виднеющийся в соседнем ряду и переливающийся на солнце целой гаммой оттенков: от почти ахроматичного серого до такой непривычной на этих волосах рыжины.

«Тернер! Ну только я решил, что ты нормальный человек, а ты снова мне свинью подкладываешь!» — ругал ее Джордж про себя, не находя выхода своим эмоциям. Мысли о ней преследовали Джорджа еще с той сцены в Восточном крыле. Куда бы он ни пошел, чем бы ни занялся, совершенно неожиданно перед глазами, откуда ни возьмись, — раз! — и возникало ее лицо.

Джордж Уизли не был склонен к самообману и, поотмахиваясь неделю-другую от этих грозных симптомов, был вынужден признать, что Грейс Тернер ему как минимум нравится. Это факт, и с ним стоило смириться. Но стоило ли с ним что-то делать, было совершенно отдельным вопросом. С одной стороны, ему ничего не мешало. А с другой… Было ли это что-то серьезное или это всего лишь мимолетная симпатия, полыхнувшая в нем словно горячка, которая отпустит через месяц, как бывало раньше и не раз? Будь на месте Тернер любая другая девчонка, Джордж не раздумывал бы и минуты. Но это была Тернер.

Джордж много к чему относился легкомысленно, но все его нутро было пропитано уверенностью, что к Грейс Тернер отнестись так он не сможет никогда. Тут или пан, или пропал. А пан или пропал, Джордж был сильно не уверен. И был не уверен настолько, что готов был опуститься до ожидания знака свыше, так как впервые ощутил себя неспособным принять твердое решение.

Но тут Грейс наклонила голову, записывая что-то в тетради, и прядь волос скользнула по плечу, обнажая белую кожу с едва проступающими изгибами голубых венок. Эта картина словно обухом ударила Джорджа по голове, и он, не в силах отвести глаз от девичьей шеи, был вынужден признать: доводов к приглашению Грейс Тернер на Святочный бал весомо прибавилось.

Грейс Тернер была, наверное, той самой долей процента девушек, не уделявших должного внимания предстоящему балу. И не потому, что она не представляла себя в парадной мантии или покрывалась холодным потом от слова «танцплощадка». Просто с самого начала этой шумихи у нее никак не выходило почувствовать себя причастной ко всем этим праздникам. Балы, платья и танцы были параллельным миром: а параллельные, как всем известно, никогда не пересекались. Но в Хогвартсе возможны и не такие чудеса. И когда перед парой по трансфигурации ее за локоть потянул Энди Каллахен, вылавливая из толпы, и, запинаясь, выговаривал что-то о приглашении на тот самый пресловутый бал, Грейс до последнего не понимала: это происходило взаправду или ей стоило обратиться к мадам Помфри по поводу таких реалистичных снов?

Энди был семикурсником пуффендуйцем, любителем кошек и игры в волшебные шахматы, а также обладателем шикарной шевелюры цвета пшеницы, то и дело спадающей ему на красивые серые глаза. Каллахен и Диггори были признанными красавчиками Пуффендуя, но, в отличие от Седрика, Энди к своей красоте еще не привык, пробыв до пятнадцати лет тощим прыщавым очкариком, над которым потешались все, кому не лень, и поэтому совершенно не умел ей пользоваться. Но не в этот раз.

В этот раз он впервые захотел, чтобы девушка пленилась его высоким ростом, широкими плечами и глазами, которые без очков производили на барышень довольно интересное впечатление. Правда, эти барышни Энди были малоинтересны. В его памяти все еще были свежи воспоминания о том, как эти же самые девчонки смеялись за его спиной и даже не пытались быть с ним чуточку добрее.

Но не Грейс. Он понял, насколько они похожи, с тех пор как увидел ее, идущей на негнущихся ногах к табурету с распределяющей шляпой, и уже тогда почувствовал некое родство с этой неказистой маленькой девочкой, словно бывшей его копией. С тех пор он всегда старался помочь ей всем, чем мог: не запутаться в сложных школьных коридорах, своими старыми конспектами, а порой просто сидел вечерами у камина и слушал все, что накопилось у нее на душе за длинный и трудный день. Он считал ее своей младшей сестренкой, но со временем, Грейс, сама того не замечая, становилась все красивее и красивее, и он уже не мог оторвать глаз от тонких изящных рук с длинными пальцами, от родинки под правой скулой, от выступающих сквозь ворот рубашки ключиц, и глаз, словно жидкое золото. Поэтому сейчас, именно сейчас он должен был не прозевать в очередной раз свой шанс. И когда глаза выхватывали из водоворота учеников знакомое лицо, он сжимал кулаки и направлялся осуществлять свою давнюю маленькую мечту.

Но Грейс смотрела на него, словно на ожившего мамонта и, похоже, не горела желанием воплощать в жизнь чьи-либо мечты в принципе. И, чтобы не получать сокрушительный отказ так сразу, он кинул ей напоследок:

— Ты не торопись, подумай. Я буду ждать! — успел сказать он, прежде чем Грейс была вынуждена бежать на занятие.

И Грейс бежала, словно на автопилоте, почти не разбирая дороги. Парта была найдена на ощупь, на лицо натянулось сосредоточенное выражение, а мозг начал лихорадочно обдумывать происходящее. Энди… Энди Каллахен, добрый и красивый парень, бывший для нее всегда только хорошим другом, приглашал ее сейчас и совсем не по-дружески, он явно дал это понять. Что же делать?

Мысли метались в голове из стороны в сторону, не желая упорядочиваться и помогать своей хозяйке. С одной стороны, не было никаких объективных причин говорить «нет». Энди был положителен по всем статьям, они давно дружили и, если так подумать, он ей действительно нравился. Но… Грейс понимала, что это ни к чему, и думать о таком было глупо, но перед глазами встало лицо Джорджа Уизли.

Непрошено и совершенно не к месту, но только так он и появлялся в ее голове. Всегда не вовремя и всегда врасплох. Появление там Энди было бы более логично, но и тут Грейс облажалась. Ей бы от радости плясать, что такой как Энди Каллахен пригласил ее на свидание, а не расстраиваться от того, что этого не сделал кто-то другой.

Джордж Уизли уже, поди, давно нашел себе пару, она была в этом абсолютно уверена. Несмотря на свое шаткое положение в приличном обществе, близнецы Уизли пользовались завидной для многих популярностью у девушек, теряющих голову от бунтарей. А таких было полшколы. И Грейс была вынуждена признать, что и ей в этой половине самое место.

Она упустила момент, когда имя Джорджа Уизли перестало вызывать у нее раздражение и желание закатить глаза. И тем более упустила момент, когда начала искать его лицо везде, куда бы ни шла, а сердце словно в яму проваливалось, когда она его все-таки находила. Сто процентов, он уже пригласил кого-то. Но все-таки, а что, если нет?

Грейс так и подмывало повернуться и взглянуть на Уизли, словно его физиономия дала бы ей ответ на этот вопрос. Но она вовремя одернула себя, опустила голову и погрузилась в рисование замысловатых узоров на своем пергаменте. В этот момент она твердо решила, что, если у него каким-то чудом еще не было пары, Энди она откажет. В надежде, что, может быть, один шанс из тысячи выпадет именно ей.

— Мисс Тернер! Это, по-вашему, похоже на конспект?! — из раздумий Грейс резко выдернул суровый голос профессора. — Мистер Уизли! Вас это тоже касается!

Длинная речь, обличающая безответственных и совершенно не понимающих важности предстоящих экзаменов студентов, была разгромной. И закончилась вполне ожидаемо: отработкой вечером этой пятницы. Но в этот раз ни Тернер, ни Уизли не были огорчены, пристыжены, и не сетовали на вселенскую несправедливость. «Вечер пятницы» — крутилось в головах у обоих, решивших, что сама судьба подкинула им эту возможность. И грех было бы не воспользоваться.

«Завтра. Завтра все решится и была не была. Надо попробовать» — эта мысль основательно застряла в мозгу Грейс, не оставляя места для чего-либо другого. Энди словно открыл ей глаза на происходящее в ее собственной голове своим признанием, что делать с которым она, кстати, до сих пор не имела ни малейшего понятия. Она ломала голову и так, и эдак, но совершенно ничего не могла придумать. В любом из пришедших ей на ум вариантов Энди получал в ответ одну сплошную несправедливость, а несправедливо поступать с ним Грейс сильно не хотелось. В итоге, промаявшись не один час, она все-таки решилась на отказ. Будь она на его месте, ей бы не хотелось быть запасным вариантом. Грейс поймает его после ужина и сообщит о своем решении. Это, по крайней мере, будет честно. Да, именно так она и поступит. По совести. Но совесть — понятие во многих случаях размытое и относительное, особенно, когда дело касалось любви.

И Пенни Уайт знала об этом не понаслышке. Юная гриффиндорка всегда была целеустремлённой. Да и как такой не быть, когда легкие победы одна за другой сыпались на нее, словно из рога изобилия. Казалось, захоти и помани пальцем, и вот он — желанный приз. Но, когда приз сам в руки не шел, Пенни воспринимала это как личное оскорбление и делала его своим любыми доступными ей путями. И Джордж Уизли был тем самым никак не желавшим идти в руки трофеем. И в глазах Пении он был обречен. Да где это видано, чтобы парень, находящийся во власти бушующих гормонов шестнадцатилетней выдержки, был равнодушен к ее приемам? Как можно не замечать смуглую брюнетку с гладкими, как шелк, волосами и ногами, которым позавидует любая? Как можно устоять перед такими дамскими хитростями, как невинная улыбка и так вовремя опущенные в вымышленном приступе смущения зеленые глаза? Или словно ненароком расстегнутой лишней пуговицей на белоснежной блузке, так красиво контрастирующей с ее кожей? Или остаться совершенно невозмутимым, когда она будто не видит, как ее замечают нужные глаза, тайком поправляет сползший чулок под партой. У Ричардсона, например, после такого трюка кровь носом пошла. А Джордж Уизли лишь хмыкнул. И подписал себе этим смертный приговор. Метафорический, конечно.

Пенни прекрасно понимала: конкурентоспособных девушек вокруг нее во всем Хогвартсе — единицы. И все они уже давно приняли свои приглашения. Кроме нее, отказавшей всем своим кавалерам ради Уизли, который волновал ее все больше и больше. И она не успокоится, пока он не ответит за все ее павшие в неравном бою с бушующими страстями нервные клетки.

А Джордж в это самое время совершал ту же самую фатальную ошибку, от которой не так давно спасал Грейс: недооценивал противника и поворачивался к нему спиной. Правда, лучше иметь десяток таких врагов, как Макс Палмер, несущийся на тебя с яростью взбешенного носорога, чем одну хитрую и беспринципную женщину. Но обогащение опытом еще не наступило, и Джордж лишь ухмылялся, наблюдая за попытками этой высокомерной девчонки сделать из него очередного верного пажа. Но и никак не старался ее пресекать, давая Пенни волю на любые поступки, которые только взбредут в ее милую головку. Хотя в душе прекрасно понимал — ему это льстило. И льстило не слабо.

Пенни была той девушкой, победой над которой гордятся долго и оправданно. И Джордж считал, что выигрывал, ловя на себе завистливые взгляды однокашников. Одни восхищались его стойкостью, другие крутили пальцем у виска и сомневались в его ориентации. Но с ориентацией у Джорджа Уизли все было в порядке. Он убеждался в этом каждый раз, когда воскрешал в голове образ белой шеи с проступающими венками, и его бросало в жар, а затем в холод. И не хотелось ждать никакой пятницы, хотелось найти Грейс Тернер, где бы она ни была, и узнать, каково это: прикоснуться к той, которая так безвылазно сидела в твоей голове. Но волна безумия унималась, и снова разумные доводы один за другим, словно спасательные круги, вытягивали его из этого бешеного эмоционального водоворота. Этим своим порывам воли давать не стоило. Как и набрасываться на Грейс и пугать ее до чертиков. Презрение — это последнее, что он хотел от нее получить.

Во время ужина потолок в Большом зале затянуло серыми тучами, являя в просветах блеклое зарево. Теплее не стало, и девушки из Шармбатона все еще кутались в свои шарфы, пряча от британских морозов нежную кожу. Грейс бездумно наблюдала за Флер Делакур, недоуменно тыкающей вилкой в очередной неизвестный ей кекс, и думала о том, что будет делать, если Джордж Уизли станет ее парой на этом самом балу. Что будет, если… Каково будет назвать его своим? Еще пару месяцев назад за такие мысли она бы себе эту самую вилку в глаз запихнула. А сейчас ее фантазии имели полное право на жизнь, пусть еще неокрепшую и призрачную, но все-таки.

Сегодня ее одиночеству никто не мешал: Милли с Фиби отбывали наказание у Стебель за провальную работу с орфанскими кустоедами, которых чуть не сгубили во время занятия, потраченного ими больше на болтовню о нарядах, припасенных для бала, чем на оберегание кисло пахнущих лечебных стеблей от солнечного света. Но этому своему вечернему одиночеству Грейс была рада. Подруги и так замечали, что с ней что-то происходило, и она пока не спешила делиться с ними своими мыслями. Она сама-то с трудом их осознавала.

Взгляд сам собой метнулся к столу Гриффиндора и уткнулся прямиком в спину виновника происходящего в ее голове полнейшего хаоса. Джордж ее даже не успел заметить — так быстро Грейс проскользнула в зал на свое место. С другой стороны, ничего и никто не мешал ей за ним наблюдать. Даже спина у него была интересной. Такая широкая и в то же время изящная. Джордж не был мускулистым, но был сильным и жилистым, что позволяло ему и его брату так точно и сокрушительно посылать свои удары в цель, не становясь при этом мощной и неповоротливой мишенью. Мантию он снял, оставшись в форменном свитере, из-под которого с напускной небрежностью была выпущена рубашка; рукава закатаны, обнажая веснушчатые руки, которыми он то и дело потирал шею, на которой аж издалека виднелся… синяк. Грейс, которой и так кусок в горло не лез, чуть не подавилась пастернаком, роняя вилку на столешницу. Нет. Этого не могло быть. Это просто синяк. Он ударился.

«Ага. Шеей. Об косяк, небось», — пропищал в голове противный голос, почему-то сильно смахивающий на Палмера.

Но Грейс помотала головой, пытаясь выбросить ненужные мысли. Не иначе, как умудрился поставить его себе где-нибудь на тренировке, в противном случае, не стал бы ведь Джордж ходить по школе, выпендриваясь засосом — им ведь уже не по тринадцать.

Почти уверив себя, что все это — недоразумение, как пастернак снова оказался на столе, а легкие чуть снова не заполучили в подарок аспирацию. Ибо в эту самую секунду на скамейку рядом с Джорджем села девушка. И не просто девушка, а Пенни Уайт, которую рядом с Джорджем Грейс хотелось видеть в последнюю очередь. И не просто села, а положила руку ему на колено, а пальцем свободной обвела синий кружок возле выпирающего шейного позвонка, который явно был ей уже знаком.

Грейс окончательно отодвинула от себя тарелку и вцепилась руками в скамью, словно та могла отмотать время назад, где она, Грейс Тернер, еще не чувствовала себя такой непроходимой дурой. Ведь Джордж не отстранился и не убрал руки Пенни. Лишь легонько тряхнул головой и засмеялся.

— Вот же повезло поганцу! — послышался сбоку голос одного из однокурсников Грейс.

Парни сидели неподалеку и с нескрываемой завистью пожирали глазами смуглую фигурку, так и льнущую к Уизли.

— Да не говори. Она ради него всем, кто ее приглашал, отказала.

— Так они и впрямь встречаются, что ли?

— Ну, наверное. Во всяком случае, я сам видел, как они целовались под деревом возле озера.

— Ого, а ты знаешь….

Но дальше Грейс дослушивать не стала. Она поспешно выбралась из-за стола, едва не запутавшись в своей мантии, и опрометью бросилась из зала, подальше от всех. Это был провал. Сокрушительный и бесповоротный. Ей оставалось лишь благодарить судьбу за то, что та не дала ей опозориться в эту чертову пятницу.

Грейс залетела в ближайший туалет и закрылась в кабинке, громко хлопнув дверью. В груди жгло и свербило от разочарования, в горле стоял ком, но благо слез не было — еще не хватало из-за этого плакать. Хотелось кричать и злиться, но злиться было не на кого, только на себя. Ведь не было ничего удивительного в том, что Джордж встречался со своей красивой однокурсницей. Он ведь ничего Грейс не обещал и ни в чем не признавался. Они просто были кем-то вроде друзей по несчастью, чье общение однажды вошло в колею. Она сама все себе напридумывала, подкрепившись какой-то совершенно необоснованной и безумной уверенностью в успехе. Лучше ей и дальше было продолжать фантазировать только на бумаге. Потому что Джордж Уизли и Пенни Уайт — это правильно, логично и ожидаемо. А Джордж Уизли и Грейс Тернер — глупо, смешно и совершенно невообразимо.

Грейс не знала, сколько просидела в кабинке, закончился ли уже ужин или вообще наступил комендантский час. Выходить не хотелось, но вечно тут тоже не просидишь, поэтому, сполоснув лицо водой и пригладив растрепавшиеся волосы, Грейс со вздохом толкнула тяжелую дверь в коридор. И чуть было не столкнулась лицом к лицу (точнее, к груди) с Энди. Грейс только открыла рот, чтобы поинтересоваться, зачем он околачивался возле женского туалета, как ответ сам бросился ей в глаза: Энди держал в руках ее сумку, которую Грейс оставила валяться на скамье в Большом зале и даже не вспоминала про нее до этого самого момента.

— Грейс? — тихо позвал ее Энди. — Все в порядке? Ты так быстро убежала. Тебе плохо?

Грейс подняла голову и наткнулась на искренне обеспокоенное и встревоженное лицо. Энди правда волновался за нее. Настолько, что побежал вдогонку с ее вещами и ждал тут под дверьми все это время.

— Нет, все в порядке, — Грейс нашла в себе силы улыбнуться и, не колеблясь, тут же соврала: — просто небольшое пищевое расстройство.

Пусть уж он лучше думает, что у нее слабый желудок, чем невменяемая голова. Но Энди не удовлетворился этим ответом и еще около десяти минут настаивал на Больничном крыле. Это порядком напрягало, но благодарность не давала Грейс сердиться. В эту самую минуту она поняла, что была не права. Какого черта вообще? Зачем ей было хоронить себя под грудой беспочвенных сожалений?

Вот рядом, протяни руку и коснешься, стоял парень, которому нужна она, Грейс. Не какая-то там Пенни с ее ногами, не вмещающимися ни в одну кровать. Ни смуглая кожа и гладкие, словно жидкий шелк, волосы, а лишь она сама, такая, какая есть. И плевать, что на нее смотрели совсем не те пронзительно голубые глаза, щурящиеся от смеха. И плевать, что не те руки держали ее сумку. Это все пройдет. Это лечится. И рецепт прост. Рецепт стоял прямо перед ней и ждал ее ответа. И она ответит ему «да». Потому что это было правильно. Хоть и не совсем честно.

Джордж Уизли перенес весть о том, что Грейс Тернер идет на бал с Энди Каллахеном, стоически. Хотя все еще не понимал, что ему думать и делать. Одна его часть хотела пойти к Энди, стереть его в порошок, а затем занять вакантное место кавалера Тернер, пока еще один самоубийца не решился увести ее у него из-под носа. А вторая испытала что-то вроде облегчения. Другая часть думала, что, может, оно и к лучшему. Что надо было порадоваться за Грейс, у которой нашелся поклонник, не потративший на бесполезные раздумья недели, не решаясь на какой-то шаг. Что, может, им лучше быть друзьями, и ему однажды не придется с ужасом осознавать, что чувство угасло, и придётся терять Грейс окончательно и бесповоротно.

Он хотел знака свыше — так вот он знак. Лучше не придумаешь. И сейчас, по дороге на их «знаменательную» пятничную отработку, которая потеряла теперь для него всякий смысл, надо было успеть натянуть на свое лицо самую жизнерадостную из своих улыбок, так как хмурый Джордж Уизли — это почти моветон. Но, отогнув гобелен, ведущий в один из потайных коридоров, его чуть не схватил инфаркт, когда Джордж совершенно неожиданно столкнулся там с собственным братом, увлеченно целующим… Пенни Уайт?! Джордж был уже готов получить вдобавок еще и инсульт, как обернувшаяся на звук девушка не явила на свет божий черты Андежлины Джонсон. Он и забыл совсем, что с тех пор, как Анджелина выпрямила волосы, спутать ее со спины с однокурсницей было проще простого.

— Милый, ты что, соскучился? — елейным голоском проворковал Фред, нисколько не смутившись.

— Аж глаза на мокром месте от тоски, — согласился Джордж, прислоняясь плечом к каменной кладке. Анджелина закатила глаза — у них с Фредом и так было мало времени для того, чтобы побыть наедине, а тут это самое время снова нагло и посреди белого дня (точнее вечера) совершенно бессовестно крадут.

— Слушай, Джордж, — позвала она друга, — катись отсюда, а.

— Понял, не дурак, — поднял руки в знак поражения Джордж и шагнул обратно за гобелен, под совершенно идиотское хихиканье своего влюбленного по самые конопатые уши брата.

Срезать не удалось и поэтому пришлось тащиться к кабинету трансфигурации обычным долгим путем. Мысли Джорджа снова вернулись к Пенни. Сегодня она, как и вчера, как и позавчера, липла к нему со всех сторон. И после произошедшего Джордж начинал подумывать о капитуляции. В конце концов, что ему было терять? Пенни поиграется и успокоится. А он отвлечется. Во всяком случае, никакая совесть по отношению к ней его мучить точно не будет. И пусть Пенни не вызывала в нем никакого особого интереса, кроме самого очевидного, так даже лучше, ведь в этом случае больно не будет никому, а путь наименьшего сопротивления всегда по-своему приятен.

Он сам не заметил, как оказался у дверей кабинета. Шея снова тут же заныла — их новое изобретение, представлявшее из себя гибрид телескопа и боксерской перчатки, било больно и синяки оставляло основательные. Настолько основательные, что ничего не помогало. И сейчас, перед встречей, от которой Джордж уже не знал, чего ждать и хотеть, шея заболела еще больше.

Ладно, черт с ней, с шеей. Улыбку пошире, голову повыше и вперед. И, может, тогда это жгучее чувство разочарования развеется само по себе. Джордж почти уверил себя в этом и толкнул дверь, заранее готовясь к тому, что глаза тут же наткнутся на русый хвост. Чтобы все было как раньше. Как обычно.

И все так и было.

Джордж Уизли редко делал то, о чем жалел. Он был одним из тех счастливчиков, которые не насиловали свой мозг пресловутым сослагательным наклонением. Но, глядя на то, как уродливое черное перо какой-то несчастной совы, которая явно была бы недовольна тем, на какое непотребство пускали ее имущество, вырезало на коже Грейс очередную кровавую букву, Джордж в который раз жалел, что затащил ее в ОД. Тысячу раз пожалел, что выловил ее тогда за обедом и шепнул на ухо время встречи в Кабаньей голове. Чертову тысячу раз за пятнадцать минут. Это был новый личный рекорд.

В кабинете сидели шесть человек, остальные их товарищи по несчастью, расписавшиеся в списке членов ОД (кроме Мариэтты, разумеется) ждали очереди выгравировать на своей коже фразу «Дисциплина — основа всего» в коридоре. Джордж считал минуты и секунды до конца отведенного им часа и проклинал все на свете. К жабам Джордж всегда относился с долей симпатии, но именно эта мерзкая особь явно была не в себе и нарывалась. Он еще не знал как, но просто так они ей эти выходки не спустят.

По истечении часа Джордж еле удержался от того, чтобы сию минуту не унестись подальше от этого кабинета, больше похожего на комнату серийного маньяка, специализирующегося на двенадцатилетних девочках, чем на рабочее место преподавателя, но усилием воли заставил себя притормозить. Лишь кивнул головой брату, чтобы тот его не ждал, а сам неспешно собрал сумку и тихо вышел следом за Грейс. Амбридж пресекала всякие разговоры в коридоре, и ребятам пришлось пройти мимо своих друзей, чтобы не добавлять им лишних минут наказания. И как только они миновали профессорское поле зрения, Джордж взял Грейс под локоть и утянул в один из тускло освещённых проходов.

— Ты как? — спросил он, остановившись под нещадно чадившим факелом, хоть как-то разгонявшим сырой мрак холодного коридора.

— Да терпимо. Не руку же отпилить пришлось, — дернула плечом Грейс, пытаясь придать своему виду как можно больше беззаботности. Ей не хотелось выглядеть слабой перед Джорджем, особенно сейчас. — Сам-то в порядке?

— Ага. Всегда хотел себе татуировку, — поморщился Уизли, перебарывая в себе желание содрать мерзкие отметины с руки о ближайший шершавый косяк. Но он тут не ради членовредительства.

Джорджу много чего хотелось сказать. Что ему жаль. Что он виноват, ведь это он затащил ее в этот бунтарский кружок. Что он лично отгрызет Амбридж руку, если ему представится такой шанс. Но все это никак не ликвидирует пульсирующую боль в левой руке Грейс Тернер, а на его извинения она лишь закатит глаза и пошлет его на сеанс к некому таинственному «психоверту» или как его там…

Поэтому Джордж порылся в своей сумке, перебирая различные батончики, конфеты, ириски и жевательные драже, рассыпавшиеся по всему дну, безнадежно перепачкавшие книги с тетрадями, и нашел сиротливо закатившуюся в самый уголок склянку.

— Держи. Настой растопырника. Это концентрат, так что пары капель на пинту воды вполне достаточно. Два-три раза в день, по пятнадцать минут, и рука как новая. Работает кстати с любыми порезами, нарывами и подобной неприятной дрянью. Настоятельно рекомендую, в общем.

Грейс взяла склянку и покрутила ее перед глазами, рассматривая содержимое под тусклым светом.

— Надеюсь, это не очередной эксперимент? Третья рука не вырастет?

— Рука нет, нога возможно. А еще дополнительный глаз на затылке. Но, если не хочешь, не бери, найду куда применить, — пригрозил Джордж, протягивая руку за склянкой, но Грейс уже проворно убрала ее в сумку, пряча улыбку за длинными прядями волос, упавшими на лицо. Они все в полном дерьме, но даже сейчас Джордж Уизли заставляет ее улыбаться. И пусть их отношения так и не перешли черту этой странной дружбы, рядом с ним она была счастлива.

— Спасибо, — тихо сказала Грейс, глядя в голубые глаза напротив и ловя в них отражение танцующего пламени. Красиво.

— Всегда рад, — ей в тон ответил Джордж, также вглядываясь в ее лицо.

Говорить больше ничего не хотелось. И хоть рука ныла, а сырой холод уже пробирался в ботинки, уходить никто из них тоже не спешил. Джордж скользил взглядом по четкой линии скул, по пушистым ресницам и паре скромных веснушек на щеках, и мысли снова стали уходить не в ту сторону.

Тогда, год назад, он уверил себя в том, что все случилось так, как должно было быть. Странная лихорадка прошла, Пенни справилась со своей отвлекающей ролью на ура, а Грейс держал за руку довольный как слон Энди. И все это выглядело до тошнотворного правильным и логичным. Но Энди сейчас тут нет, Пенни давно отыграла свою партию, не оставив после себя ощутимого следа, и мысли снова стали виться вокруг девушки, настойчиво не желающей прекращать свое участие в его жизни. И…

— Грейс! — позвал чей-то встревоженный голос из-за угла. Джордж и Грейс подскочили от неожиданности и одновременно уставились на нарушителя их спокойствия: у развилки неуверенно переминалась с ноги на ногу Ханна Аббот, явно смущенная от увиденной картины. — Не хотела отвлекать, но через пятнадцать минут комендантский час. Амбридж следит… — извиняющимся тоном выпалила она и покраснела.

— Точно! Спасибо, Ханна, — Грейс очнулась первой и торопливо застегнула сумку.

— Джордж, ты идешь? — позвала она Уизли, легонько тряся его за руку.

— Ага, иду, иду, — отозвался он, стряхивая с себя остатки внезапно нахлынувшего наваждения.

«Поистине, магические коридоры», — думалось ему по дороге в гостиную Гриффиндора.

Коридоры же, повидавшие на своем веку не одно поколение, думали совсем иначе, но кто когда их слушал?

* * *

— Десять драконов, шестнадцать колес, две жар-птицы, двадцать восемь шутих… — бормотал Джордж, перебирая накопленные за почти семь лет учебы запасы фейерверков и помечая красным карандашом на плане замка места, где и какие заряды будут заложены.

Из другого конца заброшенной классной комнаты доносились глухие ругательства: Фред воевал с нюхлером за браслет от наручных часов, и, судя по обилию нецензурной лексики, нюхлер пока выигрывал. Приготовления шли полным ходом: прощание с Хогвартсом планировалось поистине грандиозным. Просьба Гарри пришлась как нельзя кстати, и одним выстрелом они убьют парочку лишних зайцев. Обоим было грустно покидать замок, но он больше ничего не мог им дать. Экзамены не имели никакого значения, а в Косом переулке их ждал уже арендованный и оформленный по всем документам магазин, только и ждущий, когда его двери откроются для сотен покупателей, жаждущих немного переступить за границу четких инструкций и жестких правил. И завтра их последнее прощальное шоу. Все было практически готово: фейерверки на месте, болото доделано, нюхлеры рассажены по клеткам (ну почти все), и план дальнейших действий Ли обговорен чуть ли не по часам. Когда дело касалось таких вещей, как нарушение сотни школьных правил, собранности и ответственности, просыпающихся в близнецах Уизли, позавидовал бы даже Перси.

Но было еще одно дело, которое Джордж должен был успеть сделать.

* * *

— Это похищение? — осведомилась Грейс, скрещивая руки на груди и наблюдая, как Джордж закрывает дверь заброшенной классной комнаты на ключ.

Вообще, это была довольно странная классная комната. На оставшейся тут горстке старых парт громоздилась куча коробок явно несанкционированного содержания, в углу стояло несколько клеток, из которых доносилось знакомое попискивание, а паутина, клочьями свисающая с потолка, уж точно говорила о том, что о заброшенном классе не знали даже домовые эльфы.

— Мадемуазель вольна идти, куда пожелает. После того, как я ее выпущу, — серьезно ответил Джордж, потирая ладони друг о друга.

— Мадемуазель желает знать, куда вы ее притащили, — парировала Грейс, прохаживаясь по комнате и заглядывая в клетки. — Е-мое, зачем вам нюхлеры?

— Давай по вопросу за раз, — улыбнулся Джордж и сел на стоящую рядом парту.

Вид Грейс его забавлял. Он вытащил ее из гостиной незадолго до отбоя, и было странно видеть Тернер в такой «домашней» одежде: темных трикотажных штанах, голубой толстовке с пятном от чернил на рукаве и с еще не просохшими после мытья волосами, наскоро собранными в неаккуратный узел на затылке, шаткую архитектуру которого поддерживал один единственный карандаш. Джордж едва подавил в себе желание выдернуть его из этой хлипкой прически хотя бы ради того, чтобы подразнить подругу, но сдержался. Это было бы глупо. Наверное.

— Так что это за место? — повторила свой вопрос Грейс, пропихивая палец через прутья решетки, чтобы дотянуться до влажного носа нюхлера, который уже вовсю пытался учуять у новой знакомой хотя бы следы чего-то более-менее ценного.

— Что-то вроде нашего штаба. По совместительству небольшой склад. Ты бы поосторожнее, а то без пальцев останешься.

— А вы не боитесь, что вас тут накроют? Особенно после всего, что тут устроила Амбридж? — Грейс не обратила на его предостережения ни малейшего внимания, продолжая гладить черную лоснящуюся шерстку.

— Не накроют. Это место заколдовано так, что сюда не сможет войти тот, кто не знает, что именно за дверью.

Грейс медленно вытащила уже порядком обслюнявленную нюхлером руку из клетки и подавила возникший ком в горле.

— Ты имеешь ввиду чары Охраны? Как в Выручай-комнате?

— Поражен глубиной ваших знаний, мисс Тернер.

— Вы сами их навели? — не унималась она.

— А кто ж еще, — пожал плечами Джордж, рисуя на пыльной поверхности парты неровный кружок.

Грейс молча отвернулась обратно к клетке. Сотворить заклинания, о которых обычные школьники разве что только в книжках читали, еле осилив хотя бы половину, а потом завалить СОВ, едва наскребя проходные баллы? Это как раз в духе Уизли. Во всяком случае, о таком уровне магии ей приходилось только мечтать.

— Что же, — резюмировал Джордж, поднимаясь с парты и засовывая руки в карманы, — пока ты еще перевариваешь мою внезапную исключительность, — тут он отвесил шутливый поклон, и Грейс, не удержавшись, улыбнулась. — Позволь поделиться парой новостей. Во-первых, завтра в районе полудня в вестибюле первого этажа будет происходить кое-что весьма занимательное, не советую пропускать. Во-вторых, также завтра и примерно в то же время мы с Фредом покидаем Хогвартс. И в-третьих, нюхлеры просто обожают печеный картофель, если надумаешь их навестить, конечно. А тот, что посередине, тащится от тертого редиса.

— Прости, что?! — не поверила своим ушам Грейс, вскакивая на ноги и едва не падая от резкой смены положения.

— Да, ты права. Тертая редиска — почти извращение.

— Ты знаешь, что я не об этом. Что значит: «покидаем Хогвартс»?

— Это значит, что наше пребывание тут больше не обязательно. Уходить лучше вовремя, — философски заметил Джордж.

Ему до жути не хотелось ее расстраивать, но глядя, как недоверие на лице Грейс сменялось самой настоящей растерянностью, он ощутил неожиданный душевный подъем. И что-то ему подсказывало, что останься Грейс Тернер равнодушна к данной новости, так хорошо он бы себя сейчас не чувствовал.

— Но как же экзамены? — слабым голосом спросила она.

— Экзамены уже ничего не решат. Держи, — Джордж достал из кармана небольшой кусочек пергамента и протянул Грейс. «Всевозможные волшебные вредилки. Косой переулок, 93» гласила надпись, сделанная почему-то зелеными чернилами.

— Вы что, открываете магазин? — Грейс не верила своим глазам.

— Уже почти открыли. Парочка технических моментов и, самое большее через месяц, милости просим. Бумажку, кстати, не выкидывай, предъявителю скидка десять процентов.

— Обалдеть, — пробормотала Грейс и села на стоящий рядом ящик. Ей верилось и не верилось одновременно. Она смотрела на светящееся от радости лицо Джорджа и думала о том, насколько удивительными могут быть люди. А стоящий перед ней парень точно был удивительным. Самым удивительным из всех.

— Ну, так как? — тихо спросил Джордж, присаживаясь перед ней на корточки. — Заглянешь на огонек, когда сдашь все свои жуть какие важные экзамены?

— Как же не заглянуть, с такими-то скидками, — Грейс взмахнула зажатой в руке бумажкой, но шутка вышла вялой и совсем неубедительной. Ибо ей было совсем не до шуток, когда Джордж Уизли сидел так близко и так на неё смотрел.

Он уже не улыбался: его лицо было таким непривычно сосредоточенным, казалось, сейчас ничего не могло отвлечь его от созерцания янтарных глаз напротив. Это было сродни гипнозу: Грейс, даже если бы ей захотелось, не смогла бы отвести взгляд, а редкое моргание казалось кощунством. Они впервые находились так близко, впервые между ними была такая наэлектризованная тишина. Впервые Грейс ощутила дрожь в коленях и биение сердца где-то в горле.

Опыта у нее было не так уж и много, но его хватило, чтобы понять: сейчас ее поцелуют. И вряд ли этот поцелуй будет похож на те робкие, едва ощутимые касания, которые были между ними с Энди. Джордж качнулся ближе, опустив колено на пол и упершись рукой о край ящика, а Грейс почти забыла, как дышать.

Но только глаза закрылись, а на губах очутилось чужое теплое дыхание, откуда-то раздался громкий скрежет, и дверь с грохотом отворилась, ударяясь о стену и едва не разваливаясь на куски, и в комнату ввалилось многорукое пыхтевшее нечто. Джордж и Грейс отскочили друг от друга, обе руки синхронно метнулись к палочкам, но нечто оказалось ни кем иными, как Фредом и Ли Джорданом, затаскивающими в комнату большую черную коробку, которую со стонами вперемешку с руганью кое-как опустили на пол.

— Ты чего дверь на ключ за… О… — перебил сам себя Фред, наткнувшись взглядом на пунцовую от смущения Грейс. — Мы вам помешали?

— Сам как думаешь? — проворчал Джордж, поднимаясь с пола и отряхивая брюки. — Что это вы такое притащили?

— А это можно считать последним даром Хогвартса нам на прощание, — ответил Фред, приглашая ребят самим оценить приобретение.

Джордж и Грейс заглянули в коробку. Джордж присвистнул, а Грейс даже позабыла свое смущение: коробка была полна фейерверков и шутих, на вид довольно старых, но таких разнообразных и красочных, что глаза разбегались.

— Нашли в закромах у Филча. Кое-как утащили, он их десятилетиями конфисковал. Прям как специально для нас. Правда, стоит их все проверить на исправность, так что, если мы хотим закончить до утра, то начинать нужно прямо сейчас.

— Ладно, ладно, — ответил Джордж и взял Грейс за руку, потянув к выходу. — Сейчас вернусь.

Он вывел ее в коридор и аккуратно прикрыл многострадальную дверь.

— Я могла бы помочь, — предложила Грейс. Ей совсем не хотелось сейчас расставаться с Джорджем, пусть хоть придется всю ночь возиться со старой пиротехникой, рискуя остаться без пальцев или глаза. Но Джордж лишь покачал головой:

— Нет. Это нам с Фредом уже все равно, а тебе лучше не стоит пока рисковать, не возвращаясь на ночь в спальню. Ли мы тоже отправим назад, Амбридж не должна ничего заподозрить. Не обижайся, — мягко добавил он, сжимая в руке ее пальцы.

— Нет, что ты, я понимаю, — Грейс сжала его руку в ответ. — Тогда…

Тут она замялась, услышав, как из-за двери доносился шум, Фред с Ли вовсю занимались распаковкой «нового» инвентаря.

— Тогда, удачи вам завтра, — быстро выпалила она и, встав на носки, прижалась губами к колючей от уже пробивающейся щетины щеке. Но не успел Джордж как-то отреагировать, как она вытащила свою ладонь из его и быстрым шагом направилась к лестнице.

— Грейс! — позвал ее Джордж, едва отойдя от внезапного поцелуя. — Обещай, что придешь, как только закончишь учебу.

Джордж сам не понимал почему, но это обещание показалось ему чрезвычайно важным. Грейс, уже заносившая ногу над первой ступенькой, обернулась и махнула ему рукой на прощание:

— Конечно. Как я пропущу такое событие? — улыбнулась она и скрылась за поворотом.

— Буду ждать, — пробормотал Джордж, касаясь пальцами щеки, где всего минуту назад были ее губы. Осталось ведь совсем немного.

А Грейс почти бежала в свою гостиную с колотящимся от радости сердцем. Ну и пусть сейчас их прервали. Ну и пусть никаких признаний не прозвучало. То, что произошло там, в пыльной комнате, поселилось где-то между ребер, около сердца, согревая ее изнутри и вселяя надежду.

Это самое тепло грело ее, когда она смотрела в спину эффектно улетающему на метле Джорджу. Когда впервые увидела Большой зал без его рыжей шевелюры. Когда пришла на очередное наказание к Амбридж, не услышав в списке отработчиков его имя. Осталось ведь совсем немного.

И все казалось таким простым и незыблемым, словно сказочным. И пальцы дрожали, распечатывая за завтраком его письма. И улыбка не желала сходить с лица. Но вот чья-то рука легла на ее плечо, и, оборачиваясь, Грейс увидела хмурое лицо своего декана. И это неправильно, ведь в ее мире сейчас совсем не было места для хмурых лиц. В ее мире нет места для напряженной атмосферы профессорского кабинета и тона, не предвещавшего ничего хорошего.

— Мне очень жаль, но твоя мама…

И мир Грейс резко перестал быть радужным, незыблемым и полным надежды. Жестокая реальность вернула ее на грешную землю, тепло в груди впервые за эти недели оказалось бессильным, а детство кончилось, хотелось этого Грейс или нет.

Грейс сидела на жесткой скамье для посетителей и пыталась согреть руки о безнадежно остывшую кружку кофе. В глаза будто песка насыпали: они пересохли и болели при малейшем проблеске яркого света, а внутри черепной коробки словно кто-то бил молотком по вискам. Все это было следствием отсутствия сна на протяжении уже практически трех суток, но спать Грейс боялась. Боялась открыть глаза и увидеть неизбежное. Ее мать пока была жива. Но ключевым было слово «пока».

Под больничными простынями Бриджит Тернер почти не было видно: худенькое тело, казалось, принадлежало девочке лет двенадцати, но никак не сорокалетней женщине, а кожа была настолько бледной, что практически сливалась с постелью, и лишь шикарная копна каштановых волос напоминала Грейс о том, как мать выглядела прежде. Целители сновали вокруг кровати, собирая консилиум за консилиумом, но никак не могли прийти к другому решению, кроме как «хрен-знает-что».

Не сказать, что резкое ухудшение в состоянии матери было для Грейс сюрпризом. Бриджит болела всю жизнь, сколько Грейс себя помнила. Внезапные приступы слабости, лихорадки или судороги, которые мать объясняла эпилепсией и слабым иммунитетом, давным-давно стали обыденностью. Если она подхватывала простуду, это всегда растягивалось на недели, а зачастую кончалось пневмонией. Да что уж говорить, самый обычный порез на пальце кровоточил несколько дней. Тем не менее, визиты к врачам не давали никакого результата, как и толкового диагноза. А горы лекарств, теснившихся на специально отведенной полке в кухне, были бессильны.

Пока был жив отец, все было не так плохо, но практически сразу после его смерти симптомы неведомой болезни стали расти как снежный ком. На курсе пятом, после очередной затяжной пневмонии, терпение Грейс закончилось, и она добилась разрешения на осмотр у целителя в больнице Святого Мунго, куда вход маглам был возможен только в чрезвычайных ситуациях. Но тот лишь развел руками — ничего магического в болезни Бриджит Тернер он не видел. И теперь Грейс подумывала найти того самого целителя и вывернуть ему те самые руки. Ибо отметины, похожие на черную плесень и покрывающие грудь, шею и плечи ее матери явно говорили об обратном. Это совершенно очевидно было «что-то магическое», но никто не мог сообразить, что. У самой Бриджит спросить было невозможно по двум причинам: с тех пор, как приходящая сиделка нашла ее лежащей на полу в гостиной, та в сознание так и не пришла. И вторая — никто и не думал, что магл в принципе был способен ответить на этот вопрос.

И все эти три дня Грейс ютилась на жесткой скамейке рядом с кроватью матери, запивая свое отчаяние от бессилия и страх перед неизвестным жидкой помойкой, которую в этой больнице именовали не иначе как кофе. Очередной обход кончился очередным перечнем симптоматических назначений и никакой существенной информации не дал. Единственным разнообразием за эти два дня стал номер Ежедневного пророка, оставленный кем-то из целителей на прикроватном столике. Не то чтобы Грейс сейчас интересовал окружающий мир, но маленькая комнатка с серыми стенами и единственным развлечением в виде маленького окошка под потолком навевала глухую тоску.

Грейс взяла газету в руки, и в глаза тут же бросился яркий разворот: «ТОТ-КОГО-НЕЛЬЗЯ-НАЗЫВАТЬ ВЕРНУЛСЯ». Газета была двухдневной давности, и это объясняло, почему все вокруг были так встревожены. Не из-за ее же, Грейс, матери, которая впала в кому как раз… три дня назад… Нет, в то, что Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся, Грейс поверила давно. Но, все равно, что за странное совпадение? Интуиция предвещала что-то нехорошее, и Грейс углубилась в прочтение статьи, пытаясь найти хоть какие-то ответы.

И хоть за последний год искать правду в Пророке стало занятием глупым и безрезультатным, в этот раз кое-какую правду он ей все-таки открыл. После захватывающей истории про Гарри и ребят из ОД, ворвавшихся в министерство (как им вообще пришло это в голову?!), шел перечень имен тех, кого следовало опасаться не меньше, чем самого темного волшебника всех времен. Взгляд скользил по знакомым и не очень именам, пока не наткнулся на фамилию, значившую для нее куда больше, чем все напечатанные здесь вместе взятые. Она смотрела на колдографию мужчины с карими глазами и проседью в русых волосах, не в силах поверить. И внезапно мелочь, о которой она умолчала при разговоре с целителями, показалась очень важной. Грейс сжала газету в кулаке и, встав со скамьи, стремительно вышла из палаты.

* * *

Седой старик, такой древний и хрупкий, что Грейс поражалась, каким образом он выдерживал вес собственной мантии, сидел на стуле возле постели Бриджит Тернер и держал ее за руку. Стоявшие за его спиной целители, оба мужчины лет под сорок, переминались с ноги на ногу, явно плохо скрывая благоговение, смешанное со страхом, при взгляде на старого профессора. Он долго хмурился, долго смотрел на отметины, долго делал пассы над бесчувственным телом своей палочкой и в завершении своей работы тяжело и грустно вздохнул.

— Мне очень жаль, моя милая, — обратился он к Грейс, не пытаясь скрыть сочувствие в водянистых глазах. — Но это Родовое проклятие. Очень и очень мощное. Ваша мать дожила до своих лет лишь по той причине, что тот, кто его наслал, сидел в Азкабане. Дементоры отнимают много сил у магов, и насланные ими заклятия ослабевают. Видимо, несколько дней назад он сумел сбежать. Неудивительно, в свете последних событий… Но даже так… Обычно маглы не в состоянии выжить даже в таких условиях. Ваша мать очень сильная женщина.

Грейс не знала, что ответить. Самым краешком разума она с самого начала знала, что мама с этой койки больше не встанет. Но когда об этом говорили так прямо, когда фантазии о чудесном исцелении рассыпались, словно рассохшийся пергамент, и от бессилия хотелось выть, словно голодный оборотень, не нашлось других слов, кроме как:

— Вы совсем ничего не можете сделать? — голос осип от долгого молчания и звучал совсем глухо. Старик вздохнул и покачал головой.

— Нет. Мне очень жаль. От подобного нет лекарства.

— А если… Если убить того, кто это сделал? — тихо спросила Грейс, сжимая кулаки. Целители уставились на нее со странной смесью жалости и понимания.

— Нет. На такой стадии это не принесет никакой пользы, даже если бы вам каким-то образом это удалось, — твердо ответил старик. — Но я могу ненадолго вернуть ей сознание, хотя это и отнимет у нее много сил. Решать вам.

Грейс опустила голову. Ничего. Никакой надежды. Лишь возможность попрощаться и приблизить этим закономерный конец. Или оставить все как есть. Без прощания и без ответов. Но Бриджит Тернер всегда любила доводить все до конца. И такой конец вряд ли бы ее устроил.

— Я согласна, — прошептала Грейс.

* * *

Хрупкая рука дрогнула в ладони Грейс, отзываясь на осторожное прикосновение. Бриджит издала слабый стон и приоткрыла глаза, щурясь от тусклого света.

— Мам? — тихо позвала Грейс, стараясь не сильно сжимать пальцы.

— Грейс, милая… — прошелестела мать, поворачивая голову.

Грейс захотелось заплакать от того, какой беспомощной она выглядела. Ее мать была когда-то очень красивой. Изящная, с тонкими чертами лица, большими глазами, бархатистой кожей и шикарными локонами цвета темного шоколада. Самая настоящая красавица, эталон истинной женственности. Грейс была бы рада унаследовать этот багаж, но пошла практически полностью в отца, получив от матери лишь густоту волос и большие глаза. Но сейчас от былой красоты остались лишь жалкие отголоски прошлого. Болезнь выпила из женщины всю жизненную силу: кожа потускнела, лицо избороздили морщины, а от идеальной фигуры остался лишь скелет, обтянутый кожей и изуродованный страшными отметинами проклятия. Только волосы еще напоминали о Бриджит Тернер. Но Грейс было все равно. Слышать родной голос и держать мамину руку уже было невероятным счастьем. Пусть и мимолетным.

— Где я? — слабо прошептала Бриджит, не узнавая серых стен.

— В больнице Святого Мунго.

— Они мне не помогут… — прозвучало в ответ. Уверенный ответ человека, который прекрасно понимал, что с ним происходило.

— Почему ты не сказала мне? — слезы все-таки полились из глаз, капая горячими тяжелыми каплями на сцепленные руки.

— Потому что хотела защитить тебя. Мы с отцом сделали все, чтобы защитить тебя. И видит бог, я справилась. Ты выросла такой красавицей, моя милая. Ты так похожа на Алекса. Он был бы счастлив.

— Отец тоже умер из-за этого? — спросила Грейс, осененная внезапной догадкой.

Мать кивнула головой, смаргивая слезу.

— Расскажи мне. Расскажи мне все, — попросила Грейс. — Я этого заслуживаю.

* * *

Бриджит смогла найти в себе силы приподняться и даже сделать глоток воды из преподнесённого ей стакана. Грейс сделала вид, что не заметила, сколько сил у ее матери отняли эти нехитрые действия. Сердце словно сжало в тисках, и ей пришлось приложить немало усилий к тому, чтобы не дрожали руки. Бриджит глубоко вздохнула и, снова найдя пальцами ладонь Грейс, сжала ее едва ли в треть своей силы.

— Это случилось, когда твой отец отказался от брака, который ему навязывали родители. Мы к тому времени были уже год как знакомы и оба понимали, что жить друг без друга не сможем. Алекс сжег все мосты, ушел из дома с большим скандалом, его тут же лишили всякого наследства. Родители отказывались принимать его выбор. Но они нас хотя бы не трогали. Вскоре после этого Алекс сделал мне предложение, конечно, я согласилась. И тогда, за пару дней до нашей свадьбы, пришел он, — тут Бриджит замолчала, и мелкая дрожь пробежалась по ее телу, словно былой страх нахлынул на нее с новой силой.

— Кто он? Аларик?

Бриджит кивнула и покосилась на стакан с водой. Отпив еще один глоток, она натужно откашлялась и продолжила:

— Да. Накануне умер их отец, и Аларик, будучи старшим, стал главой семьи. Он предложил Алексу вернуться: естественно, до свершения этого несмываемого позора, то есть нашей свадьбы. О, я помню этот разговор, я тогда подслушивала под дверью, словно школьница. Аларик говорил страшные вещи. Судя по его речам, он был нездоров. Он уже был Пожирателем смерти, а мне не нужно объяснять тебе, что это значит. Они с Алексом страшно поругались, дошло до драки, чуть весь дом не разнесли. Но твой отец всегда был очень сильным магом. Гораздо сильнее своего брата. Он вышвырнул Аларика за дверь, и тогда это случилось. Я не знаю, как и что именно он сделал, да и откуда мне знать. Но в тот день он проклял твоего отца и меня. Алекса хватило на семь лет. Всего семь…

— Подожди, — резко перебила Грейс мать. — Я успела узнать, что такое это Родовое проклятье. Это значит «проклясть родную кровь», но им нельзя задеть того, кто никак не связан с жертвой кровными узами. Ты не могла пострадать от этого, так почему…

Но тут Грейс наткнулась на озабоченный взгляд матери, который появлялся у нее при попытке соврать, и страшная правда повисла в воздухе, не произнесенная вслух, но не менее ужасная от этого.

— Нет. Ты не могла сотворить такую глупость… — прошептала Грейс, не желая верить и осознавать весь масштаб трагедии. — Нет. Нет. Нет. Ты не могла этого сделать, отец бы не позволил… Как, черт возьми, он пошел на это?!

— Грейс, — неожиданно твердо оборвала ее Бриджит, вцепляясь в руку дочери мертвой хваткой. — Послушай меня. Сейчас же! — с невиданно откуда взявшейся силой, женщина тряхнула Грейс за плечи, прерывая едва начавшуюся истерику. — Мы с твоим отцом любили друг друга больше жизни. Но еще больше мы любили тебя. Когда Аларик проклял твоего отца, я уже была беременна. Я почувствовала, что произошло нечто ужасное. И что бы я была за мать, если бы не сделала все для защиты своего ребенка?! Мы с Алексом сделали свой выбор, мы сделали выбор и сами навлекли на себя беду, но ты… Ты ни в чем не была виновата, ты была лишь крошечным существом у меня внутри, и уже обреченным на жуткую смерть. Неужели ты думаешь, мы могли допустить подобное?

— Но… Как? Как вы это сделали? — прошептала Грейс, не в силах даже плакать.

— Узы матери и ребенка — особенная вещь. Даже если ты и не волшебница. Чистая душа, способная на жертву — уже магия, доступная любому маглу. И когда ты родишь своего собственного ребенка, когда впервые возьмешь его на руки, ты поймёшь, что сделаешь что угодно, даже невозможное, для того, чтобы он был здоров и счастлив. Мы не могли поступить по-другому. И я ни секунды не жалела о своем решении. Я хочу, чтобы ты это знала.

Грейс смотрела на родное лицо сквозь мутную пелену в глазах, и душа разрывалась на куски. Все эти годы тяжелой болезни и существования на грани жизни и смерти были предназначены ей. И эта женщина, которую Грейс всю жизнь считала слабой и нуждающейся в помощи и опеке, на самом деле была ее самым грозным защитником и опорой. Пелена спала, и Грейс, словно в детстве, когда ее обижали соседские дети, бросилась к маме на грудь и залилась горькими слезами, цепляясь пальцами за тонкие плечи, не желая отпускать и мириться с неизбежностью. Только не сегодня и только не сейчас.

Они уснули вместе на одной узкой больничной койке. Но перед тем, как погрузиться в забытье, убирая непослушные прядки русых волос со лба дочери, уже дремавшей у нее на плече, Бриджит подумала, что, даже проиграв эту битву со смертью, она выиграла самую главную в своей жизни войну. Смерть может подавиться ее никчемной душой. Самое ценное на всем белом свете она сберегла. Она победила.

* * *

Спустя два дня Грейс, одетая в черные брюки и черную рубашку, совсем не замечала палящего над городским кладбищем солнца. Ей не было жарко или холодно. Грустно или радостно. Внутри зияла пустота, темная и бездонная, словно огромная черная дыра из космоса. Пальцы все еще сжимали стебель белой розы, одной единственной. Мама их любила, но терпеть не могла букеты. Если красота — то в единственном экземпляре.

Грейс присела на корточки и положила цветок на гранитную плиту. Она изо всех сил надеялась на то, что, хотя бы там, за чертой, ее родители найдут друг друга. А все, что остается сделать ей, это поднять палочку и немного дополнить надпись на старом обветренном камне. Один аккуратный взмах, и буквы сложились в последнее свидетельство любви двух таких сильных и таких отчаянных людей:

«Здесь покоятся верные супруги и любимые родители Александр и Бриджит Селвин».

Грейс устроилась неподалеку от могил родителей на покосившейся от времени каменной скамье, спасаясь от палящего июньского солнца в тени гигантского тиса — вечного обитателя кладбищ, настолько старого, что переплетения стволов уже схватились многолетней корой, не давая возможности даже посчитать, сколько деревьев срослись в одно. И совершенно не представляла, что ей делать дальше. Идти домой? Но как только в памяти всплыла их квартира, пропитанная запахом маминых духов и полная ее вещей, к которым та больше никогда не прикоснется, в горле застрял ком. Нет. Грейс с трудом провела там одну единственную ночь в перерывах между хлопотами перед похоронами и теперь не могла заставить себя туда вернуться. По крайней мере сейчас.

«- Ну, так как? Заглянешь на огонек, когда сдашь все свои жуть какие важные экзамены?»

Вдруг откуда ни возьмись раздался знакомый голос. Грейс даже обернулась, ожидая увидеть говорившего прямо за своей спиной, но там, конечно же, никого не было. Зато теперь Грейс поняла, что ей нужно сделать. Увидеть Джорджа Уизли прямо сейчас. Она ведь обещала, верно? В свете последних событий мысли о нем отодвинулись на задворки сознания, но именно сейчас, когда она разбита и раздавлена, ей, как и любому обычному человеку, нужна поддержка. Грейс поднялась со скамьи и потянулась, разминая затекшие от долгого сидения мышцы. Впервые за эти дни ее ожидало впереди хоть что-то хорошее. Она уже шагнула к стоящему рядом склепу: обветренному строению из серого камня с вычурными колоннами и явно излишней тут лепниной, чтобы незаметно трансгрессировать в его тени, но не успела этого сделать. Именно в этот момент, на самом краю поля зрения, глаз зацепил странную тень. Грейс резко повернула голову и увидела в густой листве тиса бурого филина: птица оттолкнулась мощными когтями от ветки, заставив ее заходить ходуном, и полетела прямо на Грейс. Стремительно пронёсшись над ее головой, чуть не задевая русые волосы своими крыльями, филин уронил под ноги девушки конверт, и был таков.

Грейс присела на корточки и подняла успевшее запылиться письмо. Изящный почерк на обороте был смутно знаком и гласил: «Мисс Тернер, кладбище Кенсал-Грин, Лондон, скамейка под старым тисом». Крайне заинтригованная, Грейс вскрыла конверт и достала аккуратно сложенный пергамент. Пробежавшись глазами по строчкам, она не удержалась и еще раз проверила адресата, не веря до конца, что филин ничего не напутал. Но филин не напутал. А это означало, что перемены в ее жизни на эту неделю еще не закончены. Грейс аккуратно сложила пергамент, засунула в карман и все-таки шагнула под прикрытие мрачных колонн, где, повернувшись на каблуке, растаяла в воздухе, оставив после себя лишь взвившееся облачко пыли.

Филин влетел в приоткрытое окно, принеся с улицы запах озона и гроздья дождевых капель, тут же покрывших собой всю корреспонденцию, рассортированную на большом письменном столе. Сидевший за ним Джордж Уизли, закинув ноги на покрытую лаком столешницу и углубившийся в разбор каракуль, больше похожих на древнеегипетские иероглифы, написанные пьяным в доску жрецом, чем на английский, отработанным движением руки тут же осушил всю воду и кинул филину вафлю из специально пристроенной рядом коробки. Затем порывисто посмотрел на конверт и, не узрев ни знакомого имени, ни почерка, тут же кинул его в стопку «Просмотреть! Сегодня!!!». За последний год этот ритуал был отработан с точностью до сотых секунды и мог быть выполнен в любом состоянии и в любое время дня и ночи. Скользя глазами по строкам, сообщающих о желании мистера Спивета приобрести семь пар перчаток-щитов и куклу-бородавочника (во всяком случае, так казалось), Джордж снова подумал о необходимости нанять еще одного работника. Одной Вирити им было уже недостаточно, хотя та и так уже брала сверхурочные часы. И даже сейчас, почти в девять вечера, работы было непочатый край: корреспонденция росла изо дня в день, они начали не успевать с заказами, а поток посетителей, несмотря на неспокойное время, почти не сократился, словно яркая лавка посреди мрачного квартала, сдавшегося на произвол судьбы, служила им источником смелости.

Джордж устало потер глаза, бросил недочитанное письмо на стол и, потягиваясь, откинулся на стуле. Работа офисным клерком всегда казалась Джорджу самой вершиной горы под названием «Могло быть и хуже», но именно сейчас, именно здесь, на этом самом стуле, Джордж мысленно воткнул флажок в вершину этого, казалось, недосягаемого для него пика. Так как последние дни он почти не работал внизу, занимаясь бумажной волокитой. Раз вытянул гребаную короткую спичку, так будь добр сиди теперь тут неделю и перебирай бумажки.

Джордж еще раз окинул тоскливым взглядом заваленный стол. Нет, Джордж, несомненно, радовался письмам. Это их хлеб, их популярность и их нешуточный потенциал. Но это было скучно. И ни один «мистер Спивет» не мог сделать это занятие более привлекательным. Разве что только письмо с до жути знакомой раздражающей фамилией отправителя могло заставить его по-настоящему обрадоваться. Но Тернер не писала. Не приходила. И пропала без прощаний и объяснений еще год назад. В общем и целом, нарушила все свои обещания и даже не извинилась. Точнее, все-таки, конечно извинилась. Если клочок пергамента и несколько строчек можно было считать письмом и извинением.

«Здравствуй, Джордж. Прости, что долго не отвечала на твое письмо, слишком многое произошло. Сейчас мне нужно на некоторое время уехать, я правда не могу сообщить куда и зачем, но вряд ли мы скоро увидимся. Прости, что не смогу зайти в ваш магазин, мне бы очень хотелось, правда. Я хочу, чтобы ты знал, что я в безопасности, что бы ты ни думал. К сожалению, это все, что я могу сказать, надеюсь, однажды встретимся. Грейс.»

Вот что получил Джордж около года назад, когда уже всерьез начал беспокоиться. Грейс не ответила на его письмо, затем Ли рассказал ему, что она спешно покинула школу, даже не сдав все экзамены, вроде из-за болезни матери. Это все, что знали ее подруги. Джордж не имел представления, что и думать, он даже не знал ее адреса. И как только он собирался что-то предпринять, пришло это. Невнятные туманные объяснения, которые совершенно ничего не прояснили. В голове вертелись тысячи вопросов, но отвечать было некому. Иногда он писал, но совы возвращались, не найдя адресата. Джордж беспокоился и временами совершенно не находил себе места, ждал хоть каких-нибудь новостей, которых не было месяц за месяцем. Он получал в день целый ворох писем, но не получал того единственного, которого ждал даже тогда, когда сам уже не хотел себе в этом признаваться.

Тучи за окном сгустились, и дождь усилился, заливая мостовые настоящей стеной воды. Порыв ветра распахнул приоткрытое окно настежь, разметав бумаги по столу, и Джордж вернулся в реальность. На улице совсем стемнело, шум на первом этаже стих, а значит, рабочий день официально закончился. Старые, купленные Фредом на обычной магловской барахолке в одном из переулков Лондона настенные часы со скрипом отбили девять. Джордж поморщился — обычно вкусы с Фредом у них совпадали, но не во всем. И если Фред видел в этом старом куске дерева с коряво вырезанным орнаментом и скрипучим механизмом что-то эстетическое, то Джордж видел в нем лишь рухлядь. Причем купленную больше для того, чтобы его позлить. Тем не менее, время показывали правильно, и на том спасибо. Джордж рывком встал со стула, едва его не роняя, и, потягиваясь и зевая, спустился вниз. На двери в магазин уже висела табличка «Закрыто», а Фред, стоя за прилавком, мановением палочки возвращал перепутанные посетителями товары по местам.

— Как успехи? — спросил он, перемещая коробку с мармеладными сфинксами, которые впивались в палец (или другие интересные места), если не отгадаешь задачку на обертке, в глубину магазина, пестревшую разноцветными упаковками.

— Ну… У нас есть в продаже кукла-бородавочник? — спросил Джордж, прислоняясь к перилам.

— Я был бы не против узнать для начала, кто такой бородавочник, — задумчиво ответил Фред, и Джорджу пришлось признать предприятие по расшифровке каракулей Спивета безнадежно несостоятельным.

— Ты не забыл про ужин? Мама ждет. И Грюм.

— Я бы не рискнул, — слабо улыбнулся Джордж и, вытащив палочку из брюк, принялся помогать брату с уборкой.

* * *

В гостиной Норы, как обычно, было тесно, людно, уютно и пахло домом. Хотя Джорджу нравилась их с братом новая квартира: там было просторно, светло и комфортно им обоим, но ничто никогда не заменит им такой родной, шумный, пусть и местами неказистый дом. У него была своя душа и своя магия, которая копилась в домах, где творилось волшебство, придавая им силу и даже характер. Джордж успел порядочно соскучиться по дому и теперь наслаждался родным уютом.

Так что, сидя в мягком продавленном еще до его рождения кресле, переваривая изумительную курицу и пирог с патокой, Джордж был готов любить всех. Даже Перси, не будь тот такой большой наглой и неблагодарной задницей. Миролюбивый настрой не портил даже Грюм, раскладывающий по полкам в десятитысячный раз уже наизусть заученный всеми план операции «Семь Поттеров». Дело было, конечно, рискованным и опасным, но и время было уже далеко не мирным. Но именно сейчас, в эту минуту, Джорджу хоть на мгновение хотелось забыть об опасности быть убитым или хоронить кого-то из близких. Он оглядывал полусонным взглядом комнату, и в груди разливалось тепло. Мирный вечер в кругу семьи и друзей, что могло быть лучше?

В гостиную вошла Джинни, жуя большое красное яблоко, и, рухнув на свободную тахту у окна, ткнула в близнецов огрызком:

— Мама там не может понять, почему ваши гирлянды искрят во все стороны. Вы бы убрали сами, пока она не разозлилась.

Джорджу жуть как не хотелось вставать, но тушить пожар (гирлянды правда стоило бы доработать) или того хуже: выслушивать нравоучения матери, хотелось еще меньше. Фред явно был того же мнения, потому что со своих мест братья поднялись практически одновременно. Гирлянды, развешанные ими перед ужином в саду, и правда предательски плевались искрами, а кризиса с психологически лабильной в последнее время миссис Уизли едва удалось избежать. Но только они расправились с последней гирляндой, непонятно как оказавшейся на верхушке грушевого дерева, как из окна гостиной на тускло освещённый двор хлынул мощный голубой свет.

Фред с Джорджем переглянулись и бросились к дому, едва успев увидеть в окне мерцающий незнакомый патронус в виде летучей мыши. Но, когда они забежали в гостиную, патронус уже развеялся. От беззаботной атмосферы не осталось и следа. Все были на ногах и очень встревожены, а Грюм уже раздавал указания, совершенно не относящиеся к операции по спасению Гарри.

— Что произошло? — спросил Фред звенящим от тревоги голосом.

— Один из членов Ордена предупредил о нападении Пожирателей смерти на магловский дом. По его данным четверо, — ответил Люпин, закатывая рукава на поношенной рубашке.

После недолгой перепалки, дома удалось оставить лишь Рона с Гермионой и Флер, Джинни в силу возраста не могла даже претендовать на какие-то вылазки. А Грюм, мистер Уизли, Билл, Римус с Тонкс и Фред с Джорджем трансгрессировали на улицу Кеттеринг-роуд в Нортгемптоне. Город встретил их духотой и удушливым запахом сирени, которой в изобилии была засажена улица. Долго искать нужный дом не понадобилось — из стоявшего поблизости коттеджа доносились звуки драки.

Грюм подал знак, и их команда разделилась: с ним через главный вход пошли Римус Тонкс и Джордж; Фред, Билл и мистер Уизли ушли обходить дом с другой стороны. Но в данном случае предосторожности были напрасны — на первом этаже их никто не поджидал, кроме двух трупов у подножия лестницы. Один из которых принадлежал Пожирателю смерти, а второй — темноволосому мужчине, в тренировочных брюках и белой футболке. Магл.

Джордж с досадой отвернулся. Тем временем шум на втором этаже перерос в оглушительный грохот, полыхнула яркая вспышка, сверху посыпались ошметки кирпича, а следом за ними пролетело чье-то тело, ломая собой деревянные перила лестницы и падая прямо на пол в груду обломков. Все случилось слишком быстро, и подхватить бедолагу никто не успел. Сверху показались наконец Пожиратели смерти, и заклятия засвистели в воздухе, пытаясь убить или оглушить противника, но темнота и теснота помещения сильно усложняли задачу — заклятия отскакивали, попадали не туда, круша хлипкие перекрытия. Противников было уже не четверо, даже с учетом одного убитого, на помощь товарищам пришло еще как минимум двое, ворвавшихся через переднюю, и бой завязался уже и на первом этаже.

Джордж уже и думать забыл об упавшем со второго этажа — слишком уж он был занят прибывшим подкреплением, — но тут человек под обломками зашевелился, пытаясь высвободиться, высунув сначала голую ногу, покрытую пылью и кровавыми разводами, а затем руку, которой схватился за стоявший рядом стол, и наконец-то выскользнул из плена дерева и камня. Джордж видел эту картину лишь краем глаза и то смутно: свет обеспечивали лишь вспышки от заклятий. Но вот его противник пал замертво, и в слабо освещенном всполохами битвы мареве Джордж разглядел фигуру, выбравшуюся из-под завала. И чуть не рухнул прямо там, где стоял. Если Грейс Тернер подразумевала под «…я в безопасности, что бы ты ни думал…», именно это, то она нагло и без зазрения совести ему соврала. Но времени на слова приветствия и слезы счастья ни у кого из них не было. Грейс явно была ранена, но и на это тоже не было времени. Обоим пришлось тут же поднять свои палочки и сражаться.

Джордж не успел понять, когда именно появился Кингсли, но вот уже и он, со своей неизменной серьгой в ухе, метал вокруг себя разрушительные заклинания. От второго этажа практически ничего не осталось, и все, кто сражался, вынуждены были переместиться в полуразрушенный холл или на улицу. Джордж старался не упускать Грейс из виду, пытаясь оттеснить ее подальше от сражения, но его усилий было недостаточно. Один из Пожирателей умудрился метнуть в нее Круциатусом, от которого ни одни щитовые чары не спасали, но произошло невероятное: заклятие отскочило от Грейс, едва толкнув, и вернулось нападавшему, выкрутив его тело дугой и подбросив над землей на пару футов. Маска слетела от удара о землю, обнажив смутно знакомое Джорджу по газетным снимкам исполосованное морщинами лицо. Он даже не смог вспомнить фамилию. Но, в отличие от него, Грейс явно узнала своего несостоявшегося обидчика.

— ТЫ! — взревела она и бросилась на Пожирателя, метая в него одно заклятие за другим.

Мужчина в свою очередь смотрел на нее с нескрываемым ужасом в глазах, и его сил едва хватало, чтобы отбивать словно градом сыпавшиеся на него яростные атаки. Это сложно было назвать поединком: Пожиратель ослаб после ударившему по нему Круциатусу и явно был слабее Грейс. А та, без всяких сомнений, стремилась его прикончить, совершенно не обращая внимания ни на кого вокруг. Ход сражения давно был переломлен: четверо Пожирателей было убито, помощь к ним больше не приходила, и они трансгрессировали один за другим. Противник Грейс все-таки умудрился ввернуть свое заклинание, вызвавшее клубы дыма, дававшие ему возможность спокойно исчезнуть.

— Трус! — кричала в пустоту Грейс, давясь и кашляя от горького дыма, но Пожиратель ее уже не слышал.

У Джорджа голова шла кругом: от все еще гремевших в ушах заклятий, от ударившего его по затылку булыжника и от того, что он наконец встретил того, кого хотел, и осознать этого никак не мог. Как и того, что происходило. Почему Тернер вообще тут оказалась? Почему от нее отскакивали заклинания? Почему Грюм чуть ли не за ухо оттаскивал ее обратно в дом? Радовало одно: никто из их компании серьезно не пострадал.

Грейс все-таки высвободилась из хватки Грюма и отскочила от него, потирая плечо. Ее правая рука висела плетью и совсем ее не слушалась. Ноги были все перемазаны в пыли и крови, Джордж только сейчас заметил, что из одежды на Грейс были лишь короткие черные шорты и такая же футболка, больше напоминавшие пижаму, чем приличную одежду, а обуви вообще не было. Джордж едва успел шагнуть ей навстречу, как глаза Грейс наткнулись на тело магла, частично заваленное обломками. Он понятия не имел, кем были люди, жившие тут, но Грейс явно их знала, так как ее лицо исказилось от боли. Она кинулась к телу, раскидывая камни и доски единственной рабочей рукой, что-то бормоча себе под нос, но какими бы ни были ее надежды, они не оправдались — мужчина несомненно был мертв. Грейс со злостью отшвырнула кусок кирпича, валявшегося рядом, и закусила губу, чтобы не расплакаться.

— Тернер. Насколько я помню, тут жила семья. Труп только один, где остальные? — послышался хриплый голос Грюма, в котором едва угадывалась толика сочувствия. Остальные помалкивали, явно осведомлённые не больше Джорджа.

— Дома, — коротко ответила Грейс и неуклюже поднялась: судя по всему, слабость перешла еще и на правую ногу.

— Дома? У кого дома? У тебя?! — ощетинился Грюм.

— Алекс должен был их увести отсюда.

— Алекс?! Так, ладно, голову я тебе позже оторву. Веди, — приказал мракоборец, и Грейс поплелась к выходу, бросив по дороге мимолетный извиняющийся взгляд на Джорджа, который в этот момент изо всех сил щипал себя за руку, так как поверить, что весь этот сюрреализм происходил в реальности, ему было трудно.

Идти оказалось недалеко: нужный дом оказался соседним. Но отчего-то до этого момента его никто не замечал.

Коттедж был старый, фасад был усеян трещинами, а штукатурка местами обвалилась. Но дверь явно была добротной, впустив саму хозяйку только со второй попытки. Римус, Кингсли и Билл остались караулить снаружи, остальные последовали внутрь, гуськом заходя в узкую прихожую, следуя за шлёпающей босиком по прохладному паркету Грейс. В просторной, освещенной парой настольных ламп гостиной их ждала не менее странная картина: на длинном диване, завалившись друг на друга, спали женщина, молодой парень и двое детей лет семи. А у их ног сидел мальчик, на вид постарше, около десяти, бледный, уставший, с растрёпанными русыми волосами, сжимая до побелевших костяшек в руке длинный острый нож. При появлении в гостиной людей, он резко вскочил на ноги, но, увидев Грейс, тут же бросился к ней через всю гостиную.

— Грейс! Ты жива, слава богу!

— Жива, жива. Ты правда так за меня боялся? Я же сильнее всех, — слабо улыбнулась Грейс, потрепав его по непослушным вихрам такого же цвета, как у нее самой.

— Конечно, боялся, — насупился мальчик. — Лишние сестры на дороге не валяются.

Год назад.

«Уважаемая мисс Тернер, примите мои глубочайшие соболезнования. Мне очень неприятно беспокоить вас в такой день, но мне нужна ваша помощь. Дело касается вашей семьи и в частности вопроса, разрешить который в состоянии только вы. Жду вас сегодня в «Трех метлах» в любое время, вам лишь понадобится сообщить мадам Розмерте, что вы пришли ко мне. С уважением, А. Дамблдор.»

Снова и снова Грейс скользила взглядом по аккуратно выведенным строчкам, пытаясь понять, что же ее ждет. Она трансгрессировала аккурат позади «Трех метел» и уже четверть часа не решалась войти внутрь. Никакой семьи, кроме психопата дяди и, возможно, бабушки по отцу у нее не осталось. И ни к кому из них она не хотела иметь ни малейшего отношения. И хотя соблазн развернуться и уйти был велик, одно только уважение к директору было весомым поводом хотя бы выслушать то, ради чего ее сюда позвали. Решившись, Грейс обогнула строение и толкнула дверь в знакомый до последней щербатой дощечки на полу бар.

Внутри было прохладно и довольно пусто, если не считать косматого волшебника за столиком в углу, вызывающего вида красноволосой девицы за стойкой и, собственно, самой Розмерты, протирающей стаканы и косящейся на девицу недовольным зеленым глазом. Как только фамилия Дамблдора достигла слуха хозяйки, Грейс моментально была схвачена за руку и фантастически быстро водворена в полную разномастной мебели гостиную на втором этаже. Дамблдор появился спустя четверть часа, прервав очередной круг, который Грейс наворачивала вокруг темно-бордового ковра.

— Благодарю, что дождались меня, мисс Тернер. Или мне обращаться к вам по вашей настоящей фамилии?

— Нет, Тернер мне нравится больше, — промямлила Грейс, к которой директор обращался напрямую последний раз аж на ее первом курсе.

— Что ж, как скажете, — мягко улыбнулся старик, садясь на старый потёртый диванчик, указывая Грейс ладонью на стоящее напротив кресло.

Грейс оробела окончательно: конфиденциальные разговоры с директором школы всегда были прерогативой Поттера. Тем не менее, она села в обитое белым ситцем кресло и зажала руки между колен — не дай Мерлин затрясутся.

— Чаю? — учтиво улыбнулся профессор и, узрев невнятный кивок в ответ на свое предложение, материализовал в воздухе поднос с фиолетовым сервизом и тарелкой пирожных. Грейс аккуратно взяла чашку, сделала глоток обжигающего чая и наконец решилась взглянуть в глаза директору.

— Профессор, вы написали в письме, что хотели поговорить о моей семье, — тихо, но твердо выговорила она, не вынося более ни минуты томительного и тревожного ожидания.

— Да, несомненно, вы правы. Но для начала извините меня за мою бестактность. Я очень соболезную вам, Бриджит была необыкновенным человеком. Мне правда очень жаль.

Грейс кивнула, уткнувшись в кружку с чаем, чтобы не заплакать. Но в голове не успокаивался лишь один вопрос:

— Вы знали? Что моя мать проклята?

— Да. Но лекарства от такого проклятия не существует. Ваша мать приняла его добровольно, эту жертву никак не отменить. Эта магия слишком сильна даже для меня.

— Магия? У моей матери не было никакой магии, — сердито ответила Грейс, пораженная тем, что в неведении все эти годы была лишь она одна.

— Это вы так думаете, — тихо ответил Дамблдор, пронзая Грейс взглядом из-под своих очков-половинок. — Сила большой человеческой любви поистине безгранична. Вы поймете это со временем.

— Когда вырасту? — вырвалось у Грейс в ответ на такую банальную и ожидаемую фразу от столь неординарного волшебника.

— Именно. Правда, вырасти вам придется незамедлительно, — ответил директор и поставил кружку c чаем на стол. Грейс последовала его примеру, поняв, что вступление к беседе, ради которой ее позвал Дамблдор, кончилось.

— К сожалению, мисс Тернер, я позвал вас не ради хороших новостей. И вынужден принести вам еще одни соболезнования. За день до смерти вашей матери была убита ваша бабушка Марианна Селвин.

— Мне жаль, но я ее никогда не видела, — тихо ответила Грейс спустя несколько секунд.

Нет, чувства утраты и горя она не испытала: сложно испытать их к тому, кто для тебя всего лишь имя выцветшими чернилами на родословном дереве. Но в душе зародилось странное чувство надвигающейся беды, которую несла смерть Марианны Селвин.

— Что ж, я вас понимаю. Марианна совершила достаточно ошибок, и то, как она поступила с вашим отцом, наверное, самая большая из них. Но я позвал вас не только для того, чтобы сообщить о ее смерти.

— А для чего же?

— Для того, чтобы сообщить вам о том, какие последствия она несет. Я думаю, вы уловили связь гибели вашей бабушки со смертью вашей матери? — Грейс коротко кивнула в ответ. — И вы правы. Марианну Селвин убил ее собственный сын, Аларик, спустя сутки после побега из тюрьмы. Примерно в это же время, проклятье поразило вашу мать окончательно. Тот всплеск магической энергии, который Аларик направил на убийство собственной матери, дал толчок проклятию, ослабевшему от долгого пребывания в тюрьме того, кто его наслал.

— Закономерность Фарруса, — пробормотала Грейс, воскрешая в памяти страницы древнего фолианта, выпрошенного у одного из целителей.

— Именно так, мисс Тернер, вы совершенно правы. Я приятно удивлён вашим знаниям, но тем не менее. Чтобы вы поняли все, что произошло, мне придется начать с самого начала. Как вы уже знаете, после объявления о помолвке вашего отца с маглой он был изгнан из семьи. И этот случай далеко не первый и, к сожалению, не последний. Для множества древних чистокровных семей за редким исключением, брак с маглом — позор. А родители Александра были воспитаны именно в таких домах. Их репутация и связи не выдержали бы подобного испытания.

— Вы… — начала Грейс, но Дамблдор не дал ей договорить, подняв ладонь.

— Я не оправдываю ваших деда и бабку. Я рассказываю, как было на самом деле. Но, если родители ограничились изгнанием, для брата вашего отца, ярого приверженца идей Волан-Де-Морта, это было преступлением. Я не знаю, насколько Абрахам и Марианна были вовлечены в эту идеологию, но Пожирателями смерти они не были. Абрахам умер вскоре после вашего рождения, а Марианна долго жила в неведении того, что на вашего отца наслано проклятие. Она узнала об этом лишь после его смерти. Я думаю, в конце своего пути Марианна раскаялась и поняла свои ошибки. Но вернёмся на время к вашему дяде. Он проклял брата, не сумев его убить, и продолжил активно заниматься деятельностью Пожирателей смерти вплоть до падения Волан-Де-Морта. Но он не попался сразу же. Аларику Селвину удавалось скрываться на протяжении почти четырёх лет, но вскоре его поймали вместе с его женой Розмари Гарднер, одной из немногих женщин, носивших метку Пожирателей смерти. Их осудили и дали пожизненный срок в Азкабане. Но на момент заключения Розмари оказалась беременна. Родить в условиях Азкабана при постоянном присутствии дементоров практически невозможно, и дамам, оказавшимся в положении, давали возможность во время беременности находиться в специальной камере под охраной заклинаний и волшебников. Но даже при таких условиях родить и остаться живой у Розмари не вышло. Она родила мальчика и спустя двое суток скончалась, даже не дав ему имени. Отец о рождении сына не знал, и его единственной семьей была его бабушка Марианна Селвин, а также вы с матерью. Ваш отец умер буквально за пару недель до рождения своего племянника. Марианна взяла мальчика к себе и, узнав, как умер ее первенец, в память о нем дала ребенку имя Александр. Она воспитывала его, не говоря ему, кто его настоящие родители и при каких обстоятельствах он появился на свет, надеясь, что Аларик Селвин больше не увидит свободы. Но она ошиблась. Аларик Селвин сбежал с помощью своего возродившегося хозяина и узнал две вещи: первая, что у него все эти годы был ребенок. И вторая — тот, кто выдал его местонахождение мракоборцам, была его собственная мать. Да-да, именно Марианна Селвин выдала своего сына властям. Возможно, это была попытка искупления за многие годы бездействия и лояльности к убийствам и преступлениям, творившимся у нее под носом. Но, тем не менее, Марианна поплатилась за это жизнью. Она заподозрила неладное еще до произошедшего в министерстве и успела отправить мне сову с просьбой защитить ребенка. В день, когда мир узнал о возвращении Волан-Де-Морта, Марианна отправила внука через камин, сюда, в Три метлы. Мракоборцы не успели прийти ей на помощь, к моменту их прибытия Марианна была уже мертва. И теперь, после ее смерти, единственным законным опекуном Александра являетесь вы.

Грейс хотела что-то сказать, но, казалось, все слова английского языка разом позабылись. Она много лет жила, стараясь не думать о семье, которая досталась ей в наследство от отца, поэтому усиленно думать о ней сейчас было вдвойне труднее. Дамблдор же сидел молча, терпеливо ожидая, пока Грейс осмыслит нынешнее положение вещей.

— Значит…кхм… мальчик сейчас здесь? — спросила Грейс спустя минуту молчания.

— Да. Ваш брат сейчас в Хогвартсе, и следующей осенью ему предстоит сюда вернуться. Но до тех пор ему нужна защита. Ваша защита.

— Он знает? О том, что произошло, кто его родители?

— Да. Мне пришлось ему рассказать.

— Не поймите меня неправильно, профессор, — Грейс замялась, но не смогла не задать вопрос, закравшийся ей в голову.

— Не пойму, не переживайте.

— Но хочет ли он этой защиты?

— Он хороший мальчик, мисс Тернер. Если вы беспокоитесь о том, что Марианна вложила в его голову опасные мысли, или он является копией своего отца, то вы ошибаетесь. Бабушка растила его, помня о том, каких монстров порождает гордыня и бессердечность. Александр умный и добрый ребенок. Только ему пришлось повзрослеть раньше, чем вам, и он очень напуган. Я понимаю, вам сложно принять такое решение, но, к сожалению, кроме вас некому. Если вы откажетесь, я смогу его спрятать, но это будет сиротский приют. Но также вы должны понимать, что ваш дядя захочет вернуть сына себе и, возможно, закончить то, что начал с вами. Вам придется скрываться. Естественно, мы предоставим защиту Ордена. Но вам нужно быть начеку. Никто не должен будет знать, где вы и чем занимаетесь. По крайней мере, пока. Вы готовы на это пойти?

Грейс встала с кресла и отошла к окну. Сидеть под пристальным взглядом голубых глаз, требующих от нее немедленного ответа, решения, которое в корне изменит ее жизнь, больше не было сил. Ей бы самой спросить совета, но спрашивать было уже не у кого. У нее не осталось никого, кроме этого незнакомого ребенка с таким знакомым именем. А у него, кроме нее, не было никого, кроме убийцы отца, который сломает ему жизнь окончательно.

Грейс хотелось отказаться. Она не ощущала в себе сил на подобный шаг. Но при слове «приют» в груди все холодело. Если сейчас она так с ним поступит, то чем она лучше тех, кто когда-то отвернулся от ее отца? Грейс все еще не хотела соглашаться. Но иного выбора для себя уже не видела.

— Хорошо, профессор. Я согласна.

Дамблдор улыбнулся. Он был на девяносто процентов уверен, что Грейс Тернер согласится. Но все-таки был рад избавиться от последних сомнений. Человеку нельзя быть одному, особенно в такие тяжёлые времена. В конце концов, семья — это самое важное, за что стоит держаться в этом мире. Кому, как не ему, знать об этом лучше многих.

— Тернер… У тебя была только одна задача: охранять этого пацана и не высовываться! — прорычал Грюм, обводя глазом уснувших на диване маглов.

— Технически, это уже две задачи, — пробормотала Грейс себе под нос.

— Что? — угрожающе пробасил мракоборец.

— Что?

— Аластор! — вмешался мистер Уизли. — Нам не стоит оставаться тут надолго.

— Да, да, конечно. Так, мы с Артуром, Тонкс и Римусом останемся здесь и разберемся с маглами. Все остальные в Нору.

— В какую еще Нору? — подал голос мальчик, глядя на Грюма с возмущением. — Это наш дом!

— Ваш дом скомпрометирован, Александр. Мы все тут здорово наследили. Так что, собирайтесь и быстрее. Только самое необходимое.

— Что вы сделаете с Уиллисонами? — спросила Грейс, пристально вглядываясь в Грюма.

— Подкорректируем память и отправим на другой конец страны. Они будут считать, что решили переехать сами. О вас они ничего не вспомнят. Пойдет?

— Хорошо.

— Что хорошего? Они все забудут! — тихо проворчал Алекс, сверля глазами спящих на диване людей, а в особенности светловолосую девочку с длинной косой, на вид чуть младше него самого.

— Пойдем, надо собираться, — устало позвала его Грейс и уже шагнула в сторону лестницы на второй этаж, как ослабевшая от заклятия Онемения нога ее подвела.

Под рукой не было никакой опоры, и Грейс уже была готова упасть на холодный паркет, но вдруг чья-то сильная рука подхватила ее за талию, крепко удерживая на ослабевших ногах. Грейс не нужно было поворачивать голову, она сию же секунду поняла, кто это. Но глаза сами нашли все то же веснушчатое лицо и морщинки в уголках смеющихся глаз.

— Привет, — прошептал он, и Грейс еле как выдавила из себя подобие улыбки.

— Мы скоро спустимся, не зевайте тут, — обратился к остальным Джордж уже во весь голос и повел Грейс к лестнице. Рядом плелся и сопел от негодования Алекс, с недоверием поглядывая на рыжего незнакомца, за которого так крепко цеплялась его сестра.

— Я Джордж, кстати. Джордж Уизли, — предвосхитил вопрос мальчика Джордж, на ходу протягивая ему свободную руку. Алекс с сомнением посмотрел на широкую ладонь, но все-таки протянул свою руку.

— Александр Селвин, — гордо представился он. — Откуда ты знаешь мою сестру?

Джордж изумленно поднял брови, услышав такую информацию, и попытался взглянуть на Грейс, но наткнулся лишь на ее макушку: Грейс упорно смотрела себе под ноги.

— Учились вместе в Хогвартсе.

Грейс молчала. Она была ошарашена этим внезапным воссоединением. Вот так сразу… Особенно после того, как она самолично написала эту ничего не объясняющую чушь в три строчки. А спустя год объявилась посреди полуразрушенного дома практически в нижнем белье и с откуда ни возьмись появившимся братом. Злится ли Джордж на нее? Или уже забыл и охладел? Сердце билось как бешеное, а язык словно онемел, не давая ей и слова произнести. Только на лестничной площадке Грейс удалось отлепить его от нёба и напомнить Алексу, что брать нужно только самое необходимое и быстро. И как только брат скрылся за дверью, она осознала, что осталась с Джорджем наедине.

— И где же твои апартаменты? Или ты в уголке под лестницей, аки домовой эльф? — учтиво поинтересовался Джордж, легонько встряхивая Грейс за плечи.

— Э…кхм… сюда, — просипела она, толкая ближайшую массивную дверь и ругая себя за бесхарактерность.

Вечно этот парень застает ее врасплох! Стоило собрать волю в кулак и хотя бы извиниться за свое поведение, раз времени на подробные объяснения все равно не было. Грейс окинула комнату взглядом: не валялось ли тут ничего непотребного на виду. Но ничего, кроме смятой и разобранной постели, раскиданных по всей комнате книг, тетрадей и скопища красок возле мольберта у окна, не увидела. Обычный бардак, родной и привычный глазу Джорджа Уизли. Ладно, вдох-выдох и поехали.

— Дж…

Но не успела она даже произнести имя, как оказалась лицом к Джорджу, тут же прижавшему ее к груди.

— Ну, Тернер. Ты в ответе за мои седые волосы.

— Нет у тебя седых волос, — буркнула ему в грудь Грейс, обнимая в ответ.

— Думаю, я найду парочку, если хорошенько поискать. Так что…

— Я скучала, — выпалила Грейс, сжимая в пальцах тонкую ткань рубашки.

— Я тоже, — последовал в ответ тихий шепот ей в макушку, и крепкие руки стиснули Грейс еще сильнее.

Джордж же и верил и не верил в то, что происходило. Может, ему в голову чем-то зарядили, и на деле он валялся и бредил? Может. А может теплая кожа под ладонями настоящая. И запах волос, пробивающийся сквозь слой покрывающей их осыпавшейся штукатурки, тоже не галлюцинация. Но он точно знал одно: он соскучился куда сильнее, чем ожидал. И рад куда больше, чем планировал, если подобные вещи вообще поддавались какому-либо расчету.

— И это мне надо напоминать про быстрые сборы?! — послышался возмущенный голос у двери, скрип которой никто не заметил. Джордж и Грейс оторвались друг от друга и признали в нарушении спокойствия Алекса. — Не, ну я так и знал, — пробормотал он себе под нос, придерживая рукой свой чемодан.

— Ээм, Алекс, да…кхм…я быстро… — смутилась Грейс, отскакивая от Джорджа, и, ковыляя, направилась к шкафу.

Джордж вгляделся в мальчика, они с Грейс и правда были похожи: те же русые волосы и золотистые глаза, та же линия скул и росчерк бровей. Но Александр выглядел более надменно и уверенно. И сейчас он сверлил Джорджа взглядом. «Ревнует». — пронеслось в голове Уизли. Когда растешь в семье с такой оравой братьев и сестрой, что такое ревность и борьба за внимание, знаешь отнюдь не понаслышке.

— Значит, вы с моей сестрой… типа вместе? — замялся Алекс, все еще топчась у двери. Спина Грейс, копошившейся в шкафу, окаменела.

— Да вроде не порознь, — улыбнулся Джордж, засовывая руки в карманы брюк. Вечная привычка, срабатывающая каждый раз, когда ему задавали вопросы, ответы на которые дать было проблемой. Правда обычно это была трансфигурация, а не допросы родственников по поводу разнообразных намерений.

— Алекс! Давай не сейчас! — выпалила Грейс, успевшая убрать с себя всю грязь и мановением палочки направлявшая аккуратную горку вещей в свой оставшийся со школы чемодан.

Алекс пожал плечами, а Джордж подумал, что вдруг все-таки над ними с Грейс витает какое-то проклятие: то их сталкивали лбами, когда им это даром было не нужно, то прерывали в самые интересные и неподходящие для посторонних глаз моменты? Оставалось надеяться, что это проклятие можно разрушить. Поцелуем, например…

— Вы тот самый Джордж Уизли, который владелец магазина волшебных вредилок? — поинтересовался Алекс, отрывая Джорджа от созерцания обширной татуировки, состоящей из переплетения древних рун, на бедре Грейс, которой, он был уверен, раньше не было.

— Ага. Наполовину владелец, — уточнил он.

— Грейс обещала, что мы сходим туда, когда станет более безопасно, — отозвался Алекс, наблюдая, как стопка книг укладывалась в чемодан. — Но, сдается мне, это произойдет еще нескоро.

— Думаю, мы что-нибудь сообразим, — улыбнулся Джордж. — Занимательная у тебя тут вещица, — добавил он, указывая на рукоятку того самого ножа, который Алекс сжимал в руках при их первой встрече. Теперь тот был убран в старомодные ножны из потертой кожи, висевшие у мальчика на поясе, прикрытые серой курткой.

— Он особенный. Стоит волшебнику пожелать, и он попадет в цель без осечек. Нужно только хорошо сконцентрироваться.

— Не слишком грозное оружие?

— Пока я не могу пользоваться палочкой, в самый раз. Он уже однажды спасал мне жизнь. И не только мою.

Джордж нахмурился. В голове роились десятки и сотни вопросов, но картинка немного обрела смутные очертания. Грейс и ее брат явно скрывались от кого-то, находясь под защитой Ордена. И, учитывая фамилию мальца, некий Селвин из рядов Пожирателей смерти имел тут не последнее значение.

— Все, я готова, — прервала его размышления Грейс, успевшая одеться в джинсы и рубашку и тащившая за собой громоздкий чемодан.

— Оставишь тут? — спросил Алекс, мотнув головой в сторону мольберта и горы красок.

— Странные у тебя понятия о вещах жизненной необходимости. Мне проверить твой чемодан?

— Обойдусь, — скорчил он гримасу и толкнул дверь на лестничную площадку.

Спустившись вниз, троица обнаружила, что предприятие по замене памяти маглов шло полным ходом.

— Мы даже не попрощаемся? — прошептал Алекс, наблюдая, как Грюм делает сложные пассы над головой темноволосого юноши, на вид едва ли старше двадцати.

— Какой в этом смысл. Они нас не вспомнят, — тихо ответила Грейс.

— И своего отца они забудут? Как им объяснят, что его убили?

— Не знаю, Ал. Может, сфабрикуют аварию. Или другой несчастный случай.

— И все равно это нечестно.

— И ты совершенно прав. Но других вариантов у нас все равно нет.

— Что вы там копаетесь? — гаркнул Грюм, отрываясь от юноши и прерывая их перешептывания. — Живо в Нору! Фред, покажи им.

— Я Джордж!

— Да мерлиновы штаны! Почему я должен объяснять вам слово «быстро»?!

— Ладно, ладно, — поднял руки Джордж. — Я уже давно не претендую на тактичность и уважение к моей личности. Как насчет парной трансгрессии? — обратился он уже к Грейс и Алексу. Те согласно кивнули. Джордж подал разом две руки: одну Грейс, другую Алексу, и удушливая чернота поглотила всех троих.

* * *

Они приземлились в рощице из пары-другой жидких вязов, сквозь кроны которых проглядывалась скособоченная черепичная крыша.

— Тут недалеко, — обратился к ним Джордж, осторожно ступая по сырой после недавнего дождя земле.

Вскоре вереница из троих людей и двух плывущих по воздуху чемоданов достигла деревянной калитки, за которой виднелось довольно массивное и несуразное строение, держащееся на честном слове и одной только магии.

— Добро пожаловать в Нору! — гостеприимно развел руками Джордж. — Не пять звезд, конечно, но чем богаты, как говорится.

Не успел Джордж переступить порог дома, как тут же оказался в объятиях миссис Уизли.

— Господи, Джордж! Я так волновалась! Какой дурной знак, это нападение, как раз прямо перед прибытием Гарри. Ужасно!

— Мам, у нас гости, — мягко прервал ее появившийся рядом Фред, кладя руку ей на плечо. — И ты их шокируешь.

— Ах да, конечно, конечно, — пробормотала она, утирая глаза. — Аластор присылал патронуса. Здравствуйте, мои дорогие, вы, наверное, устали? Голодны?

— Как вы уже могли понять, это моя мама, Молли Уизли, — сказал Джордж, выбираясь из рук матери. — А это Грейс Тернер и Александр Селвин.

— Селвин? — начала было миссис Уизли, но ее прервала вбежавшая в кухню Джинни, тут же узнавшая Грейс.

— Мама, что ты их на пороге держишь? Заходите!

Все дружно прошествовали в гостиную, где их ждали остальные члены недавней вылазки. Пока все представлялись и знакомились, разливался чай и раздавались бутерброды, в дом шумно ввалились Грюм, Тонкс и Римус. И снова приветствия, расспросы, во время которых на Грейс с Алексом внимания не обращали. Они сидели бок о бок на узенькой софе, грея руки о кружки с какао, все еще оглушенные стремительным развитием событий. Рядом на покатом подлокотнике примостился Джордж, нервно перебирая пальцами и ерзая от бурлящих в голове вопросов, ответы на которые он так и не получил. Но, как говорится, терпение вознаграждается.

— Тернер, — обратился к Грейс Грюм. — Вот теперь ты расскажешь, что именно произошло в том доме. И почему ты проигнорировала прямой приказ Дамблдора.

— Какой приказ? — встрепенулся Алекс, мигом стряхивая с себя полусонное состояние.

— Не ввязываться в неприятности, пока я охраняю тебя, — быстро ответила Грейс, не давая Грюму вставить и слова, сверля его многозначительным взглядом. Тот и бровью не повел, словно ничего не произошло, но Джордж понял, что врет Грейс Тернер едва ли лучше, чем извиняется. Впрочем, Алекса удовлетворил подобный ответ.

— Вот именно. Ты хоть понимаешь, насколько это был опасный, безрассудный и совершенно идиотский поступок? В одиночку на такую кучу Пожирателей? Это и волшебнику на голову выше тебя не под силу.

— Вы правы. Но я и не собиралась сражаться с ними в одиночку. Я пришла в дом Уиллисонов до того, как туда нагрянули Пожиратели.

— И каким же образом ты об этом узнала?

— С помощью чар Проявления врагов.

— Чтобы узнать об этом заранее, нужен очень мощный проводник магии. Таких Проявителей на всю страну пара штук, да и те в Отделе Тайн, — подал голос Люпин.

— Я использовала в качестве проводника магии себя. И чары наложены на меня, — Грейс похлопала себя по бедру, на котором Джордж заприметил те самые руны. — Татуировка начинает теплеть, когда враг решает отправиться в путь. Позволяет выиграть время, хоть и не так уж и много. Я успела предупредить вас и вывести всех, кроме мистера Уиллисона. Мне и сражаться-то почти не пришлось.

— Я ошибся, Тернер. Выбежать навстречу десятку Пожирателей и то более благоразумный поступок, чем это, — пробормотал Грюм после всеобщей недолгой тишины. — Один неправильный штрих, одно отклонение на пару градусов, и ты в могиле. Как, черт возьми, тебе это удалось?

— Я хорошо рисую.

Тонкс прыснула в кулак, Люпин нахмурился, а Грюм лишь покачал косматой головой.

— Мерлин, ну и молодежь пошла. Что ж, Молли согласилась пока оставить вас тут. Дальше подумаем.

— Да, конечно, конечно. Вы пока можете занять комнату Джорджа и Фреда. Время уже позднее, все устали и переволновались, так что думаю, пора по постелям? — мягко обратилась она к гостям. Грейс согласно кивнула, подталкивая Алекса локтем, тот и правда выглядел очень усталым.

— Тебя, Тернер, я прошу еще задержаться, — сказал Грюм.

Алекс остановился и настороженно глянул на мракоборца, но Грейс мягко подтолкнула его к лестнице.

— Пойдем, я покажу тебе комнату, — подал голос Фред, взмахом палочки поднимая разом два чемодана, и Алекс поплелся за ним следом, прекрасно осознавая, что его выставили.

— Грейс, — обратился к девушке Грюм уже куда мягче. — Я так понимаю, твой брат не в курсе, что Альбус запретил тебе пытаться убить Аларика Селвина.

Все затихли, а Грейс кивнула головой в знак согласия. Смотреть на Грюма ей не хотелось.

— И ты все равно попыталась.

Грейс снова кивнула.

— Это был первый и последний раз, когда я закрываю глаза на то, как член Ордена не выполняет прямой приказ.

— Алекс будет в безопасности, точнее в большей безопасности, если Аларика не станет.

— Пока жив Волан-де-Морт, никто из нас не будет в безопасности. Не ищи с ним встречи. Мы не убиваем из мести. Запомни это. А если ты думаешь о мальчике, то ему и так нелегко, учитывая, кто его отец и что он сделал. И станет еще более нелегко, если ты его убьешь. Кем бы он ни был, в вас всех течет одна кровь. Тебе не стоит с ним сражаться, если есть такой шанс.

Грейс не ответила. Она не хотела выходить из себя, она честно собиралась выполнить то, о чем просил ее Дамблдор. Не мстить. Но легко обещать, сидя в безопасном уютном директорском кабинете. И так трудно сдержать обещание на поле битвы, видя врага прямо перед собой.

— Почему он не смог навредить тебе? Я видела, как заклятие отскочило, — вдруг выпалила Тонкс, глядя на Грейс с нескрываемым любопытством.

— Потому же, почему Волан-де-Морт не смог убить Гарри. Моя мать защитила меня, — вздохнула Грейс. И видя, что со всех сторон на нее смотрят непонимающие глаза, решила сказать всю правду. — Аларик Селвин мой дядя. Когда мой отец ушел из семьи, чтобы жениться на обычной женщине, он воспринял это как предательство. Аларик проклял моего отца. И меня, как его отпрыска, в то время пока моя мать была еще беременна. Она забрала это проклятие на себя и умерла вместо меня. А значит, теперь, он никак не может причинить мне вред.

— Ты хочешь сказать, что ты дочь Александра Селвина? — пробасил Кингсли, Грейс кивнула.

— Хороший был парень, — пробормотал он, а Грейс откинулась в глубь софы, уставшая от этих объяснений еще больше, чем от всей битвы.

Повернув голову, она встретила внимательный взгляд голубых глаз и такое непривычное для этого лица тревожное выражение. У нее уже не осталось сил, чтобы переживать, как Джордж перенес такие неожиданные новости. Если все, что она узнала о нем за семь лет — правда, то ему нет абсолютно никакой разницы, какую фамилию она носит. Ей было бы все равно. И словно в доказательство этих мыслей, Джордж протянул руку и сжал ее ладонь, согревая тонкие озябшие пальцы. Грейс сжала его руку в ответ, закрыла глаза и сию же секунду провалилась в сон, как никогда чувствуя себя в безопасности.

— Обещай, что…

— Что «что»? — передразнил Джордж, стискивая хрупкие плечи. — Буду осторожен? Тернер, банальности это не твое.

Грейс чуть не пихнула его кулаком в плечо, но передумала. Они все сейчас были на нервах, и Джордж, несмотря на его видимое благополучие, тоже волновался. Ему, как и еще целому отряду членов Ордена, предстояло вызволить Гарри из его дома и постараться выжить. А ей предстоит ненавистная участь тягостного ожидания. Грейс была бы только «за» участвовать в вылазке, но едва ли она могла быть полезнее кого-то из тех, кто уже занял место поддельного Гарри. Даже от татуировки много смысла не будет: враги и так будут повсюду. И к тому же, ее главной задачей все еще являлся Алекс.

Они жили в Норе уже около недели: Грюм, как один из хранителей тайны, пока не давал добро на возвращение в их старый особняк. И хоть дом был напичкан под завязку, Грейс тут нравилось. Тут было уютно и безопасно. А еще тут был Джордж. Правда, не все время. Ночевали они с Фредом у себя в квартире, кроме последних пары дней. И Грейс понимала, что им с Алексом пора уезжать. Близнецы не стали требовать свою комнату назад, устроившись в гостиной, но вот-вот прибудет Гарри, а там и гости на свадьбу. Если они останутся, то всем просто не хватит места.

Впрочем, именно сейчас эти мысли занимали Грейс меньше всего. Они с Джорджем стояли на кухне, отделенные от шумной толпы тонкой стеной, и пытались не прощаться, но как-то не выходило. Грейс терзала тревога и страх сильнее, чем обычно, и ей до дрожи в пальцах не хотелось отпускать полы кожаной куртки. Ей так много хотелось ему сказать, но все это как раз подходило под емкую характеристику Джорджа о банальностях. И все-таки, Грейс решила рискнуть.

— Да, черт возьми, ты будешь осторожен и обязательно вернёшься ко мне. Или я тебя с того света достану, — прошипела она, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

Несмотря на то, что они были рядом всю прошедшую неделю, остаться наедине, чтобы нормально поговорить, практически не было возможности, поэтому им приходилось обходиться взглядами, короткими касаниями и наэлектризованным воздухом, опаляющим легкие. А сейчас, буквально за пару минут до расставания, времени на разговоры не осталось совсем.

Поэтому, впиваясь глазами в блестящие золотистые глаза и раскрасневшееся лицо, пылающее мрачной решимостью, Джордж плюет на долгожданный идеальный момент, которого непонятно зачем ждал. Они целуются быстро, стремительно и страстно. Никаких неловких или робких касаний, никакого трепета и волшебства первого поцелуя. Обещание и прощание одновременно. В Джордже все замерло, буквально на секунду, и тут же кровь с бешеной пульсацией устремилась по венам, ударила в голову, отдала в низ живота, и тем не менее он отстранился так же резко, как и начал этот поцелуй, ловя губами рваный выдох и едва слышимый стон, отдающийся в голове десятикратно возросшим эхо. Он останавливается сейчас, потому что остановиться потом будет в десятки раз труднее. Еще несколько секунд на то, чтобы снова вынырнуть на поверхность из этого мощного и тягучего океана, и оклик из гостиной возвестил о том, что пора. Джордж, буквально на мгновение, сжал худенькие плечи и прошептал в красное, словно помидор, ухо:

— Я вернусь.

И он действительно вернулся. И сначала Грейс казалось, что мир кончился, но Джордж делает судорожный вздох, а грудная клетка ходит ходуном по залитой кровью курткой. Все, что Грейс оставалось, это сесть возле миссис Уизли на потертый ковер и не мешать ей. Сейчас она имела на Джорджа Уизли меньше прав, чем его семья.

И все-таки, кое-какие права имеет. Спустя некоторое время, более-менее пришедший в себя Джордж сжал ее руку и, перехватив кисть поудобнее, поднёс к своим губам.

— Я же обещал, — прошептал он, щекоча дыханием острые костяшки, а Грейс с нежностью убрала с его лба прилипшие рыжие пряди.

До них сейчас никому не было дела, кроме, разве что, миссис Уизли, беспокойно глядящей на сына, но деликатно дающей им иллюзию личного пространства, и Фреда, напрочь это пространство игнорирующего.

Новая страшная новость накрыла всех присутствующих: Грозный Глаз мертв. Грейс ощущала себя более чем странно. В ней кипели радость и облегчение от того, что Джордж здесь, живой и относительно целый и невредимый. И тут же глухое отчаяние от смерти одного из сильнейших членов Ордена. Грюм стоил десятка обычных волшебников, и теперь он мертв.

Грейс вспомнила, как именно он встретил ее тогда, в Трех метлах, как именно он привез её с Алексом в их ставший настоящим домом особняк. Грюм частенько был ей недоволен, но весь этот год он словно стоял незримой стеной между опасностью и их маленьким убежищем. А теперь его нет.

В эту ночь так никто толком и не спал. Миссис Уизли удалось выгнать из гостиной лишь единицы, остальные так и остались спать вповалку на диване и креслах, ожидая возвращения тех, кто полетел на поиски тела Грюма. Грейс устроилась в изголовье, держа на коленях голову Джорджа, а Фред примостился в ногах. Алекс, ошалевший от суеты, свернулся калачиком на софе возле Джинни, отказавшейся уходить в свою комнату. Гарри, Рон и Гермиона шушукались в углу, серые от усталости и тревоги, а Флер вообще ушла на кухню, и Грейс похоже показалось, но сквозняк принес еле уловимый запах сигаретного дыма. Это была тяжелая ночь, давшаяся всем им нелегко.

Сложно было поверить, что всего через несколько дней их ожидало такое радостное и светлое событие, как свадьба, приготовления к которой начались на следующее же утро. И хоть все тело у Грейс затекло, а колени, которые Джордж без зазрения совести обнимал всю ночь, ныли, она рада была себя чем-то занять. Тем более Джорджа целыми днями не было рядом — они с Фредом еще занимались магазином, а по вечерам, среди всей предсвадебной суматохи, у них снова были мизерные шансы на уединение. И однажды, помогая миссис Уизли чистить столовое серебро, Грейс, которую уже давно терзал этот вопрос, накануне приезда родителей Флер, решилась на разговор.

— Миссис Уизли, думаю нам с Алексом пора уезжать, — выпалила она. — Мы занимаем у вас слишком много места.

— Что вы, какие глупости! — оборвала ее миссис Уизли. — Этот дом вместительнее, чем ты думаешь.

— Но, правда, вам некуда будет даже гостей поселить! Мы вернемся в особняк. После смерти Грюма, Хранитель тайны — я. Мы не сможем ведь жить у вас все время.

— Нам и не придется, — подал голос Алекс, сидевший до этого подозрительно тихо. Впрочем, тихим он был последние два дня.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Грейс, которую беспокоила такая подозрительная молчаливость.

Вместо ответа, Алекс молча протянул ей коричневый конверт, подписанный зелеными чернилами. Грейс не нужно было открывать его, чтобы понять, кому и зачем его прислали. На самом деле она страшилась этой минуты.

— Алекс… Я не думаю, что это безопасно, — тихо вымолвила Грейс, прекрасно осознавая, чего лишает этого ребенка своим отказом.

— А где сейчас безопасно? — парировал Алекс, вскакивая со стула. — Я не могу вечно отсиживаться за твоей спиной. Мне нужна магия. А тебе нужно быть с Орденом, не боясь оставить меня одного.

— Дамблдор мертв! Что будет со школой? Кто тебя там защитит?

— Я сменю имя, как сделала ты! Покрашу волосы, надену очки! Меня никто не знает в лицо и не узнает. Пожалуйста! — выкрикнул Алекс, сжимая в кулаке конверт.

Грейс не знала, что ответить. Как законный опекун, она имела право оставить Алекса дома, но не была уверена в том, что сможет дать ему нормальное образование. С одной стороны, это было небезопасно, а с другой, как она может забрать у него целый мир? Алекс смотрел на нее с другого конца стола, и на его глазах наворачивались слезы. Грейс видела, что к этому разговору он готовился с тех пор, как получил конверт.

— Что за шум, и даже без драки? — послышался громкий голос Джорджа, заходящего на кухню с ворохом чистого белья. Алекс кинул на него гневный взгляд, и, видимо, больше не в силах терпеть затянувшееся молчание, выбежал из комнаты, боясь услышать резкий и окончательный отказ.

— И что мне делать? — простонала Грейс, опускаясь на табурет.

— Милая, я думаю, это надо обсудить с МакГонагалл. Может, все не так страшно. — неуверенным тоном произнесла миссис Уизли, поглаживая Грейс по плечу. — Знаешь, я сама тут закончу, ты можешь пока отдохнуть. Я сообщу Минерве, чтобы зашла на днях, хорошо?

Грейс машинально кивнула и сама не заметила, как Джордж, взяв ее за руку, вывел из дома в сад.

— Ну, что у вас там произошло? — спросил он, разворачивая Грейс лицом к себе.

* * *

— Неужели нет способов скрыть его личность? — нахмурил брови Джордж, вертя в руках такой знакомый конверт, которого сам уже не получит. Они с Грейс устроились на крыльце, начищенном до практически неприличного блеска, и шептались в наступающих сумерках. На удивление, их никто не искал.

— Нет. Дело не только в списке первогодок. Есть записи в министерстве, о рожденных магах и их смерти. Такая огромная книга и она сама себя пишет. Стоит проверить там, и весь обман наружу.

— Да уж… А парень явно настроен серьезно, — заметил Джордж, вспоминая расстроенное, но полное решимости лицо паренька. — Он всегда таким был?

— О да, — коротко хохотнула Грейс. — Это сейчас он, можно сказать, покладистый. — ответила она, вспоминая, как они встретились в самый первый раз.

Тогда, в один из своих самых трудных и печальных дней, они познакомились впервые. Аластор привел ее в имение семьи Селвинов, где и вырос Александр. Прямо как сейчас, она помнит одинокую тоненькую фигурку, сидевшую в огромном для его габаритов кресле. Мальчик был одет в новый с иголочки костюм и вертел в руках волшебную палочку, которой пока еще не умел пользоваться, принадлежавшую, судя по всему, почившей Марианне Селвин.

Грейс была старше его на восемь лет, но чувствовала себя словно на собеседовании. Александр не плакал, лишь глубокие залегшие под глазами тени указывали на то, что он провел не одну бессонную ночь. Они познакомились сухо и скупо. Они были совершенно чужими людьми, а горделивый от природы Ал был явно не в восторге, что теперь ему придется зависеть от члена семьи, пострадавшего от практически всех его родных. В нем тогда боролись два чувства: вины и негодования от того, что ему оказывают милость.

Поэтому видеть перед собой воплощение всего, о чем бы ему хотелось не думать перед собой, в виде слишком уж похожей на него самого девушки, было тяжело. Как и Грейс, которой предстояло взять под свою опеку сына убийцы своих родителей. Они почти не разговаривали во время сборов, за исключением пары неловких вопросов и просьбы Грейс забрать в новый особняк кое-какие книги.

Их укрытие также не способствовало поднятию настроения: дом был старый, обветшалый и слишком большой для двоих, но выбора не было. Грейс не нужно было беспокоиться о деньгах: Марианна, оказывается, оставила ей наследство, которого лишила изначально. Не баснословное состояние, конечно, которое однажды достанется Александру, но довольно внушительная сумма, обладая которой можно было не переживать за свое будущее.

И их совместная жизнь началась. И началась она не с самых приятных сюрпризов: как и большинство детей волшебников, Алекс был бытовым инвалидом, и даже обычная яичница была для него чем-то запредельным. Поначалу Грейс прибиралась, следуя по учиненному им беспорядку, но ее терпение быстро лопнуло, и Алексу пришлось засучить рукава. Братской любви подобные действия не прибавляли, но Грейс была уверена: это пойдет Алу на пользу.

Но Александр, как и говорил Дамблдор, не был злым ребёнком. Своевольным, упрямым и порой излишне высокомерным, но не злым. И однажды, когда Грейс, взгромоздившись на хлипкую конструкцию из старого кресла и стремянки, забралась изучать огромную хрустальную люстру на предмет обитания различных существ, ее инженерные способности дали сбой. Грейс упала аккурат на угол массивного деревянного стола, и прежде, чем закричать от боли, пару мгновений созерцала выгнутую в совсем не естественную сторону ногу, а прибежавшего на ее вопли Алекса чуть не вырвало.

Грейс раньше никогда не приходилось лечить переломы, особенно такие сложные, и вышло не очень. Кость встала на место, но окончательно не срослась, от чего было больно и тяжело ходить, а ногу приходилось лечить еще долго. И именно в это время, Алекс, который постоянно был рядом и оказывал любую посильную помощь, начал топить лед, схватившийся, казалось, мертвой хваткой между их семьями. У них нашлись общие интересы, они оба страстно любили книги и изучали все, что могли найти. Грейс набиралась новых знаний и умений, а Алекс жадно впивался глазами в строчки, представляя, как однажды магия стройно заструится по его венам, отдавая четкий приказ палочке. Он не уставал слушать рассказы Грейс о Хогвартсе и хранил все ее рисунки, навеянные воспоминаниями о школе. Именно в этом доме Грейс начала рисовать столько, сколько ей хотелось, не скрываясь по темным углам. Они даже завели что-то вроде дружбы с соседями, правда, ни разу не приглашая их в дом.

Это была почти идеалистическая жизнь, если бы не осознание того, что они оба в смертельной опасности. Алекс раздобыл в вещах бабушки нож-артефакт, по мнению Грейс, слишком опасный, но в итоге она дала на него согласие с рядом ограничений. А она сама едва успела закончить кропотливую и очень опасную работу над чарами Проявления врагов, на которые никогда не решилась, если бы не была уверена в своих художественных навыках. Они сблизились за этот год, но им было страшно. А Алу было страшнее вдвойне, от того, что ничего, кроме ножа, у него нет.

Грейс покачала головой. Перед глазами так и стояло лицо мальчишки, озаренное таким радостным предвкушением, когда она рассказывала о Хогвартс-экспрессе или обедах в Большом зале с потолком, словно ясное небо.

— Грейс, — тихо позвал ее Джордж, возвращая в реальность. — Скажи, как я могу тебе помочь? — спросил он, не в силах больше выносить это страдальческое выражение лица.

Грейс подняла глаза и всмотрелась в нахмуренные брови. И вдруг пронзительное и резкое воспоминание яркой вспышкой мелькнуло в мозгу, словно так и дожидалось своего часа.

— Гринготтс, — произнесла она.

— Что? — переспросил Джордж, никак не ожидавший подобной реплики и беря лицо Грейс в свои ладони, заодно проверяя, нет ли там горячки.

— Мне нужно в Гринготтс, — твердо ответила Грейс, так же твердо беря его руку и крепко целуя жесткую ладонь. — И как можно быстрее.

Высокое белое здание с массивными колоннами возвышалось над их головами словно мраморный монолит, стоявший тут испокон веков. Грейс дышала тяжело и прерывисто, будто в ожидании чего-то особенного, а Джордж недоумевал, но покорно выполнял пожелание Грейс Тернер. А именно: попасть как можно быстрее в Гринготтс. И вот, на утро следующего суматошного дня Джордж и Грейс стояли в Косом переулке у входа в магический банк и не имели ни малейшего понятия, что их ждет в сейфе, о существовании которого Грейс вспомнила лишь вчера вечером. Она совершенно сбила с толку Джорджа своим внезапным озарением, когда резко вскочила на ноги и потащила его в дом, хватаясь за его руку и причитая раз за разом: «Какая же я дура!»

«Да сколько уже наследств ей может доставаться?» По мнению Джорджа было уже достаточно. Но Грейс неумолимо шагала к стойке управляющего.

— Будьте добры, ваше имя, пожалуйста, — проскрипел один из самых старых гоблинов, которых Джордж видел в своей жизни.

— Грейс Аделаида Селвин, — сбивчиво ответила Грейс, словно пробуя на вкус так редко звучащее из ее уст имя. Гоблин испытующе смерил ее взглядом с головы до ног, и пауза длилась куда больше, чем Грейс могла спокойно выстоять, но тем не менее протянул руку за палочкой. Худосочные, тонкие, словно веточки, пальцы нисколько не потеряли в цепкости и силе. Палочка Грейс была молниеносно отобрана, и черед шел за массивным медным ключом, уже тронутым коррозией и на вид даже древнее, чем гоблин.

* * *

— Ты мне что-нибудь объяснишь? — терпеливо спросил Джордж, оперевшись на дверной косяк и наблюдая, как Грейс в порыве неожиданного энтузиазма перекапывает свой чемодан, словно нюхлер в поисках очередной побрякушки. Джордж уже промолчал о том, что можно было просто использовать Манящие чары. У Грейс, как и у любого волшебника, выросшего среди маглов, имелись привычки, которые было не искоренить.

— Я ищу конверт.

Джордж шумно вздохнул и поборол остро возникшее желание дернуть Грейс за хвост, как бывало делал это на первом курсе.

— А более вразумительно?

— Конверт, который оставила Марианна.

И прежде чем Джордж успел вставить хоть слово, Грейс с видом истинного победителя выудила со дна чемодана обычную канцелярскую папку на кнопке, с неживым рисунком мультяшной мыши в красных штанах. Джордж присел рядом на ковер и принялся наблюдать, как Грейс перебирает ее содержимое, пока не нашла тот самый конверт. Обычный конверт из желтоватого пергамента, на котором была написана лишь одна строчка: «Использовать, когда Александр получит письмо».

— Я думала, — тихо сказала Грейс, аккуратно вскрывая хрустящую бумагу, — что это какая-то часть наследства Алекса. Но сейчас, мне кажется, что Марианна имела ввиду более близкое будущее.

И Грейс достала из конверта старый медный ключ, на головке которого был номер «723».

* * *

Ячейка номер «723» оказалась ниже всех уровней, на которых Джорджу приходилось бывать. Ниже уровня ячейки Гарри уж точно. Гоблин, хоть и удостоверился в подлинности личности и праве доступа в сейф, все еще глядел на них с нескрываемым подозрением, словно они посягали на его личные апартаменты. Но тем не менее, без лишних слов открыл массивную дверь и впустил их внутрь. Неровный свет от загоревшегося факела осветил тесное затхлое помещение, в котором не было ничего, кроме небольшого деревянного столика, на котором лежала папка из настоящей кожи, с филигранным позолоченным тиснением по периметру. Джорджу не к месту вспомнилась та самая мышь в красных штанах, и он прыснул в кулак, под неодобрительное цоканье гоблина, следящего за ними из прохода. Но Грейс не обратила на них никакого внимания. Она неуверенно взяла папку в руки и оглянулась на Джорджа с таким лицом, что тот сразу понял: оставаться в этом удушливом сейфе ей больше не хочется ни секунды.

— Ненавижу подземелья, — пробурчала Грейс, когда они наконец-то вышли на свежий воздух.

— И поэтому тебя не взяли в Слизерин?

— Зеленый меня старит. Теперь в Нору?

— Может, лучше зайдёшь к нам? Помнится, ты обещала, — напомнил Джордж, указывая рукой вглубь переулка.

— Да, и правда… — пробормотала Грейс, на которую мощной волной хлынуло воспоминание о том вечере в заброшенной классной комнате, а по коже пронеслась волна мурашек.

— До нашего открытия еще два часа, можем, пока никто не мешает, посмотреть, что там, — Джордж дотронулся до папки и будто совсем не заметил, как Грейс чуть не подпрыгнула от его внезапного прикосновения.

Грейс, конечно, знала, что братья Уизли умели удивлять. Но когда на нее с порога обрушилось обилие цветов и товаров, и это еще при неработающем магазине, она поняла, что этот свой навык они однозначно вывели на новый уровень. Куда там подпольной торговле блевательными батончиками. Следуя за Джорджем сквозь набитые полки, на второй этаж, и слушая по пути историю то об одном, то о другом товаре, Грейс жалела лишь о том, что не была тут раньше. Интересно, как все сложилось бы, не приди тогда то письмо от Дамблдора? Но реальность не знает сослагательного наклонения, и Грейс оставалось лишь гадать.

— Ну, добро пожаловать в наше скромное холостяцкое обиталище! — воскликнул Джордж, распахивая дверь уже на лестничной площадке третьего этажа, впуская Грейс в просторную, но слегка захламленную комнату. Судя по всему, она служила близнецам и гостиной, и кабинетом одновременно, о чем говорил заваленный корреспонденцией стол у окна и коробками диван возле потухшего камина. Стены были увешаны различными схемами и рисунками новых, еще не готовых изобретений (довольно корявыми рисунками, отметила про себя Грейс), а на полу, как и на диване, то тут, то там стояли коробки. Слева дверь на кухню и в ванную, а справа в две спальни. Тут было довольно уютно, несмотря на бардак, все словно дышало духом Уизли. И хоть Грейс была тут впервые, странное теплое ощущение, что она дома, закралось в укромный уголок, где-то между легкими, и основательно решило там остаться.

— Хочешь чего-нибудь? Чай? Кофе? Пару конфет? — заботливо поинтересовался Джордж, а Грейс уверила его, что ничего похожего на еду из рук братьев Уизли без острой необходимости она не возьмет. — Что ж, раз ты такая принципиальная, тогда открывай свою папку. Посмотрим, ради чего весь сыр бор.

Грейс села на предварительно убранный Джорджем диван и развязала тесемки, ожидая увидеть что угодно, но только не свидетельство о рождении некого Бенджамина Форстера, дата рождения которого отличалась от дня рождения Алекса всего на пару дней.

— Смотри, тут еще письмо есть, — сказал Джордж, доставая из папки такой же конверт, в котором Грейс нашла ключ от сейфа. И, вскрыв письмо, они склонились над пергаментом, вчитываясь в старомодные витиеватые буквы.

«Здравствуй, Грейс. Я знаю, что ты вряд ли испытываешь ко мне хоть какие-то родственные чувства, и даже не надеюсь, я ничего для этого не сделала. Сейчас, на старости лет, когда, я точно это знаю, мой конец близок, я жалею об этом. Я могла понять своего сына тогда, двадцать лет назад, но я не захотела этого сделать. И я потеряла его. Александр был лучшим, что я смогла дать этому миру, и это меня хоть немного, но утешает. Я знаю, что ты очень на него похожа, а значит, ты не бросила моего внука в беде. И я очень тебе за это благодарна. Моей вины перед тобой и твоими родителями не искупить, и скорее всего скоро я за это отвечу. А пока я должна позаботиться о тех, кого оставляю тут жить дальше. Аларик вернется. Это я знаю так же точно, как и то, что в скором времени меня не станет. И он узнает о сыне. Он захочет его найти. И если это произойдет, он разрушит душу мальчика, ты сама это знаешь. Скорее всего, когда Алексу придет пора пойти в Хогвартс, нашего бессменного директора там уже не будет. Не спрашивай меня, откуда я все это знаю. Я сама не могу ответить. Но к старости мне начали сниться сны, к которым я более чем склонна прислушиваться. И они говорят мне, что в школе Алекса некому будет защитить. Но магия нужна ему, как никому другому. И поэтому я пошла на это. То свидетельство о рождении, которое ты сейчас держишь в руках, принадлежит мальчику-полукровке, родившемся в семье, жившей неподалеку от нашего дома. Его отец погиб от несчастного случая, а мать, будучи в положении, не смогла перенести подобного удара, и ребенок появился гораздо раньше должного срока. Роды были тяжелыми, и не только унесли ее жизнь, но и сделали из бедного мальчика едва способного к жизни инвалида. Это был очень слабый, болезненный и неразвитый малыш на попечении у его старой бабушки, которая едва сама могла с ним справляться, а целители лишь разводили руками. Они ничем не могли помочь. Бенджамин прожил почти восемь лет и, не дожив до своего дня рождения лишь несколько дней, скончался. Это грустная история, но именно смерть Бенджамина позволит спрятать Алекса с глаз долой. И все благодаря тому, что после тридцати лет работы в министерстве мне стала известна тайна, которую знают лишь единицы. А именно, как попасть в комнату, где Магическая книга пишет имена родившихся и умерших магов, астральная копия которой, как ты знаешь, находится в Хогвартсе. И я знала, как заставить имя Бенджамина Форстера исчезнуть со страниц, посвященных погибшим (эту тайну я унесу с собой в могилу и ничего тебе не расскажу, так будет лучше). А это значит, что официально этот мальчик жив. И сова в назначенный день принесет по его старому адресу письмо со списком всего необходимого для первокурсников. Забрать его не составит труда. Гертруда Форстер, которая теперь доживает там свой век в одиночестве, давно уже не в себе. Она не причинит тебе никаких препятствий. Пусть Алекс возьмет его имя. Измените ему внешность и отправляйте в школу, где Аларику будет его найти так же сложно, как иголку в стоге сена. Только позаботься о том, чтобы это письмо не попало в чужие руки. Тайну Бенджамина знаем лишь мы, те, кто видел это письмо. И пусть так и останется. Я знаю, что вы справитесь. Я знаю, что ты не оставишь моего мальчика. Удачи тебе, моя внучка, я видела, какой ты стала, и я горжусь тобой. Однажды мы встретимся, спустя много лет, когда ты догонишь меня. И, надеюсь, тогда я обрету покой, получив твое прощение. Но не сейчас. Сейчас я лишь прошу сохранить то, что осталось от нашей семьи. И я уверена, что у тебя все получится.

P.S. И еще, насчет Гертруды. Пусть совесть тебя не мучает, я обо всем позаботилась.

Марианна.»

Грейс отложила письмо и взглянула на свидетельство, которое все еще сжимала в дрожащей ладони. Странное, гнетущее чувство потери того, чего у нее никогда не было, захлестнуло, вплоть до тошноты. Она поняла весь гениальный выверенный план Марианы Селвин. Судя по всему, у нее были следы дара предвидения, который, как она слышала от отца, был у их прапрадеда, известного прорицателя, возможно, проявленные посредством мощного стресса. Такое иногда случалось. А в руке у нее еще она покореженная жизнь, за счет которой другому человеку достанется шанс на светлое будущее. Хотелось то ли плакать, то ли истерически смеяться, Грейс пока не решила, но вот теплая рука ложится на ее плечи, привлекает к себе, и, утыкаясь носом в теплую ткань рубашки, Грейс впервые за много месяцев плачет. Сама толком не знает почему, но слезы льются и льются, может потому, что иногда для одного человека бывает всего слишком.

— Ну как, легче? — осторожно спросил Джордж, когда всхлипывания прекратились, и спина под его руками перестала дрожать.

— На сто тонн, — пробормотала ему в грудь Грейс, отцепляя пальцы от рубашки, которую она безнадежно помяла и испачкала. Тиски в груди и правда разжались, тошнота отпустила, и голова прояснилась. Она взглянула на Джорджа, словно ожидая упрека, но наткнулась лишь на улыбающиеся глаза. Он поднял руку и убрал выбившуюся из прически русую прядь.

— Хочешь пойти туда сегодня? — спросил он, прекрасно зная ответ.

— Да. Нечего откладывать это на потом.

— Хорошо, — покладисто согласился он. Одну он ее не отпустит, Грейс и так это понимала. Сидеть тут рядом, в кольце сильных рук, где так уютно, где они наконец наедине, было, конечно, безумно приятно. И Джордж не торопился ее отпускать, а Грейс не торопилась высвобождаться.

— Надо успеть, нехорошо оставлять Фреда одного в магазине, — сказала Грейс, больше для того, чтобы напомнить самой себе, что пора, что в Норе ее ждет Алекс.

— Да, ты права, — соглашается Джордж и, касаясь ее щеки, стирает оставшийся там след от слезы. Но ладонь Джорджа задержалась на ее щеке гораздо больше времени, чем требовалось для стирания одной маленькой слезинки. Грейс уже почти не дышала, настолько он был близко, потянись чуть вперед, и коснешься кончика длинного носа. Грейс казалось, что она дышит летней грозой или пылающими искрами, обжигающими легкие. Она решилась снова посмотреть в его глаза и тут же прокляла себя за эту безумную идею. Джордж Уизли не должен был так на нее смотреть. Это было неожиданно и нечестно, словно удар под дых. Его глаза уже не улыбались, они вглядывались в нее с какой-то скрытой мукой внутри, пронзительно, проникая в самое нутро, не выведешь и кислотой. И теперь Грейс еще отчетливее понимает, что они тут одни, что никто не стоит за стеной, и хоть это уже не впервые, тот адреналиновый поцелуй, состоящий из одних нервов и страха, был их первым и пока единственным. И вот уже вторая ладонь на ее щеке, а глаза напротив обжигали еще сильнее. Все мысли в голове спутались, и Грейс, с бешеной тахикардией, грохотавшей в ушах и дрожащими коленками совсем потеряла свою прояснившуюся голову, и сама от себя не ожидая, выдала невразумительное:

— Алекс… Письмо… Фред скоро придет, — еле выговорила она, с трудом вспоминая буквы английского алфавита. Джордж, казалось, не мог вымолвить и слова, но ладони покорно убрал. Даже слишком покорно. Также тихо проводил Грейс глазами, пока та кое-как высвободилась из его рук и, чтобы хоть чем-то себя успокоить, подошла к заваленному бумагами столу. Она сама не знала, чего испугалась, зачем остановила его, в голове снова была каша. Но в душе зародилось что-то, похожее на разочарование, но оно и к лучшему. Им и правда пора было отправляться за письмом. Но тут взгляд Грейс, машинально скользивший по столу, наткнулся на до боли знакомый почерк. Ее почерк. Прямо перед ней лежала та самая записка, которую она в спешке написала Джорджу, сгорая от досады и сожаления. Листок был весь измят и потрепан, было видно, что его перечитывали не раз и не два. Сердце сжалось от осознания того, что Джордж его сохранил. Но как только Грейс протянула к ней руку, сзади пронесся легкий сквозняк, крепкая мужская ладонь накрыла ее, прижимая к столу, а горячие губы мазнули по вороту рубашки, обдавая шею волной мурашек.

— Грейс, — прошептал он со странной хрипотцой, и Грейс потеряла всякую способность мыслить. Видит Мерлин, она пыталась. Но одно дело делать это на расстоянии от Джорджа Уизли, а другое, — ощущать его горячее дыхание у себя на шее, и мечтать лишь об одном: чтобы он ее, такую нерешительную дуреху, не слушал и дальше. Но он словно чего-то ждал, не решаясь позволить себе больше, чем аккуратные касания к девичьей шее. Чего же он медлит? Неужели ждет, пока она попросит? Начнет умолять? Нет, Джордж не настолько жестокий. Но, как оказалось, ждал Джордж не мольбы, а простого позволения прикоснуться, так как только Грейс переплела свои пальцы с его, сжимая чужую ладонь, на шею обрушился град из влажных поцелуев, практически лишивших обладательницу той самой шеи чувств. Секунда — и она уже стоит лицом к лицу со своим мучителем и изнывает от желания прижаться к покрасневшим губам. Ее желание абсолютно совпало с желанием Джорджа, и губы сталкиваются, руки переплетаются, а стопка неаккуратно сложенных бумаг падает с края стола на пол.

Они совсем потеряли счет времени. Джордж не мог, да и не хотел останавливаться. Все эти дни он не мог к ней прикоснуться: везде были свидетели, чьи-то уши или глаза. Те редкие минуты, которые они урывали для того, чтобы побыть наедине, совсем не подходили для подобных действий. А теперь они здесь одни, Грейс рядом, настоящая, теплая, живая, в реальности, а не в его снах, от которых он пробуждался с безумно колотящимся сердцем и диким разочарованием. Но сейчас ее руки в его волосах, губы горят под его собственными, а рваные шумные вдохи и выдохи словно затекают в уши, как вязкая патока. И ни один звук не проникал сквозь эту преграду. Кроме крика мерзкой кукушки в часах, прокричавшей девять скрипучих трелей, вернувших Джорджа с небес на землю. Девять. Час до открытия, а значит, с минуты на минуту придет Фред. Они нехотя оторвались друг от друга, пытаясь отдышаться.

— Мне импонирует то, что наши свидания становятся длиннее, — пошутил Джордж, приглаживая свои взъерошенные волосы.

— Это мало походит на настоящее свидание, — ответила Грейс, слезая со стола, куда он усадил ее, скрадывая разницу в росте.

— Что ж, тогда думаю, нам нужно настоящее.

— Что ж, я вполне солидарна.

Внизу наконец звякнул колокольчик, окончательно возвращая их в реальность.

— Я вниз, если хочешь привести себя в порядок, ванная там, — махнул он рукой в сторону одной из дверей и, поцеловав Грейс в щеку, стремительно вышел из комнаты.

— А самому и так сойдет что ли, — пробурчала она, закрывая за собой дверь в ванную, но, увидев свое отражение в зеркале, ужаснулась. Волосы растрепаны, глаза опухли от слез, а губы от поцелуев. Это еще хорошо, что косметики на лице не было. И хоть заклинания скрыли все следы с ее лица, Фред все равно подозрительно улыбался, глядя то на нее, то на Джорджа. Уж он-то мог различить, когда его брат влюблен по уши. И хоть он был за него очень рад, в глубине души было немного грустно. Грейс была отличной девчонкой, но, видимо, теперь ему придется потесниться на пьедестале самого главного человека в жизни Джорджа Уизли. А то и вовсе уступить.

* * *

Грейс с Джорджем не понадобилось много времени, чтобы трансгрессировать к дому Форстеров. Двухэтажный особняк, некогда добротный, теперь обветшал и выглядел крайне неухоженным со своими облупившимися стенами и заросшим газоном. На веранде сидела старая женщина, кутаясь в теплую шаль, несмотря на летнее тепло, и смотрела невидящими глазами в конец улицы. Она не заметила ребят даже тогда, когда они подошли прямо к крыльцу.

— Миссис Форстер? — осторожно позвала Грейс, пытаясь привлечь к себе внимание, но тщетно. Грейс обратилась к ней еще пару раз, уже громче, но Гертруда была либо глухая, либо сильно не в себе.

— Вы кто такие? — послышался позади настороженный женский голос. Джордж и Грейс обернулись и увидели женщину средних лет, с сединой, тронувшей некогда иссиня черные волосы, и большими карими глазами, на руке у нее болталась большая плетеная корзина, набитая продуктами.

— Эээ… Нам просто показалось, что… — начала было Грейс, но женщина, видимо, поняла все по-своему.

— А, да нет, она живая, не пугайтесь. Гертруда всех нас переживет, — отмахнулась она, по-хозяйски поднимаясь на крыльцо. — Я присматриваю за ней уже почти пять лет, и поверьте, эта старушенция крепче, чем кажется.

— Так она тут не одна? — спросил Джордж, по виду, с большим облегчением.

— Вот что что, а оставлять ее в одиночестве — плохая идея. Да и платят неплохо, — пожала плечами женщина, укрывая миссис Форстер еще одним пледом.

Грейс хотела уже спросить, от кого эта сиделка получает свою плату, но вовремя все поняла. Марианна и правда позаботилась обо всем. Она попрощалась с обеими женщинами и тронула Джорджа за рукав, утягивая его к дорожке из гравия.

— А как же письмо? — недоуменно спросил он, неохотно подчиняясь. Он был уже готов выдать целую запутанную историю, объясняющую, зачем именно им нужна чужая корреспонденция. Ну или, на худой конец, просто стереть женщине память. Но вместо ответа Грейс лишь взмахнула палочкой, тихо шепнув «Акцио письмо Бенджамина», до чего Джордж, стыдно признаться, сам не догадался, и такой знакомый им обоим конверт, подписанный зелеными чернилами, ловко скользнул Грейс в руки.

Это было ее первое вечернее платье. Грейс нагло врала, когда говорила, что зеленый ей не идет. Шел и еще как. Изумрудного цвета шелк приятно скользил по телу до самых лодыжек, а завитые и в кои-то веки распущенные волосы прикрывали непривычно голые плечи. На Святочном балу у нее была довольно милая парадная мантия, из серебристого атласа, но ничего общего с настоящим вечерним платьем. Она вертелась перед зеркалом, словно вернулась в свое детство, когда, утащив из маминого шкафа туфли и шляпу, воображала себя совсем взрослой. А теперь на нее из зеркала и вправду смотрела совсем взрослая девушка, стройная и красивая, такая, какой Грейс совсем не привыкла себя ощущать. Что-то мелькнуло на краю зрения, и, взглянув в окно, она увидела, как огромный белый шатер воздвигается по мановению сразу нескольких волшебных палочек. Но тут дверь в комнату распахнулась, и в нее бесцеремонно ввалился красный как рак и вспотевший Алекс, с помятым галстуком в руке и мольбой в голосе:

— Как это завязывать?! Нет, ну серьезно, пыточное орудие какое-то! — простонал он, но, увидев сестру, резко остановился, словно не был уверен, в ту ли комнату он попал. — Хорошо выглядишь, — пробормотал он смущенно.

— Спасибо. И что мы решили по поводу стука в дверь? — напомнила ему Грейс, протягивая руку к многострадальному предмету мужского гардероба.

— Прости.

Грейс хорошо умела завязывать галстуки и без всякой магии. Тем более, что с заклинанием узел у нее не получался таким ровным и аккуратным. Притихший Алекс косился на нее исподлобья, все еще ища подвох: он привык к Грейс в удобных штанах и рубашках. Хотя в последние пару дней он был сам не свой. Грейс рассказала ему всю правду о Бенджамине, и теперь Алекс был в полном замешательстве. Хоть это и гарантировало ему поездку в Хогвартс, использовать имя умершего мальчика было более чем странно. Как и молчание его бабушки. Она хоть и была достаточно скрытной, но такого финта даже он от нее не ожидал. Но дело было сделано, и ради своей цели Алекс был готов на этот подлог. Об их обмане знала лишь МакГонагалл, которой Грейс решила рискнуть рассказать. И теперь мальчика впереди ждал Хогвартс, всего через несколько недель.

— Ну все, готово! — отрапортовала Грейс, поворачивая Алекса к зеркалу. Узел и правда был идеальным.

— Спасибо.

— Да не за что, — улыбнулась она, так и не поняв, что это было спасибо не только за галстук.

Алекс смотрел на их отражения и поражался тому, насколько они были похожи. Он сам не ожидал, что так привяжется к ней, и теперь мысли об очередной разлуке, тем более, что именно благодаря ей Грейс станет выполнять опасные поручения Ордена, его сильно угнетали. Он хотел ей все это сказать, но, глядя на сестру, такую красивую и радостную сегодня, решил отложить свои признания. Это счастливый день в нескончаемой веренице кошмаров, и омрачать его совершенно не хотелось.

В дверь поскреблась Джинни и позвала их всех вниз: скоро должны были начать прибывать гости. Грейс едва уловила копну рыжих волос и край золотистого платья, а к щекам прилил румянец. Ей совершенно не хотелось этого видеть, но, спускаясь рано утром в уборную, еще до того, как все проснулись, она увидела, как из комнаты Джинни тихонько вышел Гарри, в рубашке наизнанку. Это все, конечно, Грейс не касалось, тем более все знали, что Гарри, Рон и Гермиона уже не вернутся в школу и отправятся неизвестно куда, выполняя неизвестно какое задание. Возможно, это был их последний шанс побыть вместе, но все же, краска так и не сошла с лица.

Они спустились вниз и сразу же были захвачены в суматоху свадебного дня. Грейс искала глазами Джорджа, но он мелькал на другой стороне поля у шатра, а миссис Уизли уже отрядила ее обустраивать музыкантов на положенных им местах, а Алекса помогать встречать гостей.

— Труба сюда, скрипки справа. «Справа» это в другую сторону, Дик, — терпеливо произнесла Грейс, беря под локоть паренька, ниже ее на голову, с огромными совиными глазами, явно говорившими о том, что ночью Дик делал что угодно, но только не спал, и самолично отвела его на место. Уже во второй раз.

— Не переживайте, мисс, играть он может даже во сне. Но я за ним присмотрю, — послышался позади приятный баритон. Грейс обернулась и увидела молодого парня, густые слегка вьющиеся каштановые волосы спадали на лоб, умные карие глаза задорно блестели, а большие руки удерживали на весу массивный контрабас. — Позвольте, мисс, тут должно быть мое место.

— Да, да, конечно, — торопливо подвинулась Грейс, протискиваясь между другими музыкантами. И вот тут каблуки, которые Грейс в своей жизни надевала лишь дважды, и длинное платье подвели ее: наступив на собственный подол, Грейс позорно не удержала равновесие и полетела вниз. Но на полпути кто-то схватил ее за талию и дернул наверх, не давая Грейс проверить, разобьет она нос о твердую землю или нет. Обернувшись, она увидела спасителя своей репутации и даже не удивилась, что это был тот самый брюнет.

— Спасибо…

— Дэвид.

— Спасибо, Дэвид, — послышался рядом голос, подозрительно напоминающий голос Джорджа, разве только обычно он не был таким суровым. Он появился словно из ниоткуда и стоял прямо перед ними в узком проходе. С виду такой же, как и обычно, но Грейс заметила, что его глаза подозрительно блестели, словно он злился.

— Да не за что, — не смутился Дэвид, аккуратно разжимая отпуская талию Грейс, и, взяв ее руку, легонько прикоснулся губами к тыльной стороне ее ладони. — Всегда к вашим услугам, мисс.

Грейс лишь коротко кивнула, не имея абсолютно никакого понятия, как отвечать на подобные жесты. Впрочем, Дэвид избавил ее от этой необходимости и вернулся к своему контрабасу, который теперь валялся рядом с его стулом. Грейс, окинув взглядом оркестр и убедившись, что все на местах, взяла Джорджа под локоть и буквально силком увела его ко входу в шатер.

— Ты чего так напрягся? — шепнула она ему. — Я споткнулась, он помог мне.

— А почему ты споткнулась? — спросил Джордж, все еще оглядываясь назад.

— Споткнулась о подол. Я, знаешь ли, не привыкла ходить в таких нарядах.

— Нет.

— Что?

— Что? — переспросил Джордж, словно опомнившись. Лицо снова приобрело обычное дружелюбное выражение.

— Ты сказал «нет». Почему?

— Не почему. Просто приревновал, и все. Не каждый день на моих глазах моей девушке целуют руки незнакомые музыканты. Особенно, когда я сам еще этого не делал.

— Ты мне просто зубы заговариваешь, — пробормотала Грейс, обреченно признавая, что у Джорджа это очень успешно получалось. Он широко улыбнулся, и Грейс окончательно сдалась. Требовать что-то от этого пройдохи, когда он так смотрит и улыбается — вариант провальный. И, закрепляя полную капитуляцию своей оппонентки, Джордж прижимает ладонь Грейс к своим губам, в том самом месте, где это всего пару минут назад сделал Дэвид.

— Дезинфекция проведена успешно, — отрапортовал он и умчался как ни в чем не бывало встречать оставшихся гостей. Грейс ничего более не оставалось, как пройти на свое место. Правда, глянув в сторону музыкантов, она снова встретила на себе внимательный взгляд карих глаз. Он следил за ней все это время. И, даже встретившись с ней глазами, он не отвернулся, даже наоборот, заметив ее внимание, отвесил еле уловимый поклон. Грейс и бровью не повела. У него все равно ничего не получится, сколько бы он поклонов ни сделал, и сколько бы рук ни перецеловал. Она равнодушно отвернулась, не удостоив парня ответом. И вовремя: последние гости были рассажены, все заняли свои места, и Дэвид, вместе с остальными музыкантами, приступил к выполнению своих непосредственных обязанностей.

И вот, церемония завершилась, и шатер взорвался аплодисментами в честь новобрачных. Грейс хлопала вместе со всеми, а в глазах подозрительно щипало, хоть она и удержалась от слез во время венчания. Все-таки, это было очень романтично. Все поднялись со своих мест, и длинные ровные посадочные ряды в мгновение ока преобразились в отдельные группки столов и стульев, образовав в центре площадку для танцев. Веселье начиналось. Первый танец молодых, бесконечные поздравления и снова танцы. Грейс совсем перестала обращать внимание на музыкантов и совсем забыла недавний инцидент, особенно после того, как заприметила парочку вейл, круживших вокруг Джорджа и Фреда. Особенно одну совсем наглую брюнетку. Сама от себя не ожидая, она прямиком направилась к Джорджу и, не говоря ни слова, увела его на танцпол, не без удовлетворения, вызванного неприязненными взглядами.

— Не я один, похоже, собственник, — ухмыльнулся он, обвивая руками тонкую талию.

— Слишком уж она назойливая.

— Пожалуй, соглашусь.

Танцевали они, на удивление Грейс, лучше многих в этом зале. Пары расступались, давая им место, и никакой подол не путался в ее ногах. Музыка сменилась на более спокойную, и они отошли в сторону от центра, оставшись возле колонны, увитой гирляндами. Джордж прижал Грейс к себе и совсем замедлился, едва переступая ногами на узком пятачке пространства.

— Я говорил тебе, как жалею о том, что не позвал тебя на Святочный бал?

— Что? Нет. А ты собирался? — не поверила Грейс своим ушам.

— Собирался. Но так и не собрался, и чертов Каллахен опередил меня. Я сам виноват, слишком долго соображал.

Грейс с трудом переварила услышанное, и когда осознание наступило, к горлу подступил приступ самого настоящего смеха. Она уткнулась носом в рубашку Джорджа и захохотала, отчего парочки, танцующие рядом, от них отшатнулись.

— Эээм, Тернер. Ты там в порядке? Ты не ела никаких драже из моего кармана? Точно нет? Отвечай, женщина, это серьезный вопрос! — легонько потряс ее за плечи озадаченный Джордж, никак не ожидавший такой реакции на свое признание.

— Просто… Хах… Просто ты себе даже не представляешь… Я сама хотела тебя пригласить тогда, — выпалила Грейс, все еще борясь с приступами смеха и утирая глаза от выступивших слез.

— Ты серьезно? — не поверил Джордж, искренне считавший, что Грейс в школе, мягко говоря, не всегда воспринимала его как мужчину.

— Ну. Даже день выбрала. Помнишь, МакГонагал нам наказание влепила…

— В пятницу вечером, — закончил за нее Джордж. — Я тоже выбрал день, знаешь ли.

— Поверить не могу…

— Раз ты сама собиралась меня приглашать, то почему вылез этот Каллахен?

— Ты сам знаешь почему. Ты же встречался с Пенни, — недоуменно ответила Грейс, удивленная тем, что человеку надо напоминать, с кем и когда он был в отношениях.

— Это тебе кто такую глупость сказал? Нет, я, конечно, с ней встречался, но после Святочного бала, уж точно не до.

— Так я же видела… Как она сидела рядом с тобой, и тот засос на шее…

— Это был синяк.

— И парни говорили, что видели, как ты с ней целовался.

— Они видели Фреда и Анджелину. Их с Пенни со спины не отличишь.

— Но вы сидели там, в Большом зале, и она так липла к тебе...

Джордж застонал, уронив голову на плечо Грейс. Он так и знал, что его безответственное попустительство выходкам Пенни ему еще аукнется.

— Прости. Я дебил, — пробубнил он ей в плечо, но тут же взял себя в руки. — Ты правда мне очень нравилась тогда. Я просто… наверное, я испугался. Пенни была привычным вариантом, а ты… я слишком поздно понял, что безнадежно влюблен в тебя.

— Сильно безнадежно? — поинтересовалась Грейс, пытаясь унять дрожь в коленках.

— Безнадежнее некуда. Клянусь головой Фреда.

— Ну раз головой Фреда, — протянула Грейс, кладя ладонь на щеку Джорджа. Она хотела поцеловать его, пока все заняты танцами, но музыка стихла, и настало время отдыха, тостов и поздравлений.

— Ты иди пока за столик к ребятам, а мне нужно отойти, — произнес Джордж, разворачивая Грейс по направлению к цели.

— Ты куда?

— Я буквально на секунду, — быстро сказал он и направился к выходу из шатра, переглянувшись по пути с братом, развлекающему шутками кузин Флер. Тот мигом поднялся и, что-то сказав девушкам, незаметно выскользнул из шатра вслед за Джорджем. Он нагнал его на полпути к опушке под деревом, куда курившие музыканты вышли передохнуть.

— Ты ему, надеюсь, физиономию бить не будешь? — поинтересовался Фред, на всякий случай перекладывая палочку в кармане так, чтобы ее было легче достать.

— Я не буду портить Биллу и Флер свадьбу. Но пару слов все-таки ему скажу.

Они нашли Дэвида неподалеку от дерева, и ему не пришлось объяснять дважды, по чью душу пришла пара гостей. Он кинул окурок в приготовленную для этого урну и отошел от дерева с видом невозмутимой непринужденности но Джордж заметил, как его рука еле дрогнула, потягиваясь к собственному карману.

— Чем могу помочь? — вежливо осведомился музыкант, не давая парням начать первыми.

— Это скорее я могу тебе помочь, — так же вежливо улыбнулся Джордж. — Если ты думаешь, что я не заметил твой трюк с заклинанием-подножкой, то ты ошибаешься. И я спущу тебе это с рук, раз девушка не пострадала. И это наш последний разговор, если ты больше даже не взглянешь на нее, как делал это весь день. Но, если я еще раз замечу, как ты на нее пялишься, то мы поговорим еще раз. И тебе вряд ли понравится.

Фред едва не присвистнул от услышанного. Джордж был абсолютно спокоен с виду, но брат знал, какие у него бывают глаза, когда тот злится по-настоящему. И на месте Дэвида, он бы струхнул и не связывался.

— А мнение дамы не учитывается? — на свой страх и риск поинтересовался Дэвид, правда, невозмутимости и вежливости в его голосе заметно поубавилось.

— Моя дама поговорит с тобой куда жестче, когда узнает, что ты пытался ее покалечить, чтобы выпендриться. Мы поняли друг друга? — холодно спросил Джордж, ясно давая понять, что следующая неосторожная реплика уже приведет к неизбежным последствиям. Но Дэвиду его нос и заработная плата, видимо, были дороже. Он пожал плечами и, развернувшись на каблуках, ушел в сторону своих коллег, которые уже с интересом поглядывали на эту сцену.

— Умеешь ты страху нагнать, братец, — сказал Фред, все еще оглядываясь в сторону дерева.

— А ты разве не узнал его? — спросил Джордж, угрюмо хмурясь и засовывая руки в карманы.

— А должен?

— Он закончил Хогвартс, когда мы были на втором курсе. Учился в Когтевране, по-моему.

— И все еще я его не помню.

— Я как-то сидел рядом с ним и его друзьями в библиотеке. Они тогда обсуждали девчонок. И этот Дэвид Брукс, если мне память не изменяет, хвастался, как напоил там девушку какой-то дрянью. И даже схема была такая же: сделать так, чтобы ей понадобилась его помощь, использовать как повод к знакомству и все такое. Я тогда еще плохо понимал, чего он таким образом добивается. Мерзкий и двуличный тип. И методы спустя года, смотрю, не меняются.

— Можем вернуться, если хочешь, — предложил Фред. Он сам на дух не переносил таких горе-шарлатанов, но Джордж лишь покачал головой, указав на шатер. Да, он был прав. И Фред, приобняв брата за плечи, повел его обратно к гостям.

— Тогда выпей и успокойся. Тебя там очень ждут. Как и меня, — добавил он, заприметив кузин-вейл, терпеливо дожидающихся его за столиком.

— Тебе сразу две не много будет? — ухмыльнулся Джордж.

— Ну что я могу поделать, если я настолько ослепителен. Раз девушки желают, я не в силах отказать, — отозвался Фред и, выпустив брата, направился к своим пассиям.

Спустя час начало смеркаться, в воздухе появились первые светлячки, и на гостей повеяло вечерней прохладой. Шум и веселье не прекращались, и среди всеобщей суматохи выскользнуть из многолюдного шатра не составляло труда. Джордж и Грейс почти бежали, держась за руки и прячась по кустам, словно подростки. Но гостям было не до них, и вскоре они забежали в пустующую Нору. В головах бушевало шампанское, и до комнаты близнецов, где Грейс с Алексом все еще оставались, они добрались словно в тумане. Продавленная софа встретила их недружелюбным скрипом, но паре было совсем не до этого: они целовались в запой, не в состоянии оторваться друг от друга. Джордж наверстывал упущенное и пробовал на вкус любой подвернувшийся ему участок обнаженной кожи, а Грейс впивалась пальцами ему в спину, да так сильно, что там точно останутся синяки. Тонкий шелк под его пальцами скрывал слишком мало, чтобы держать себя в руках, и широкая ладонь легла на девичье бедро, кладя его себе на колени, наконец-то стягивая с него зеленое платье, полностью обнажая длинную ногу. И Грейс совершенно не была против. Кожа горела под его губами и руками, спущенная с плеча лямка и оголенное до самого белья бедро ее нисколько не смущали. Она возвращала ему поцелуи с таким же энтузиазмом, задыхаясь и кусая себе губы, чтобы не стонать. И было так горячо, тело словно плавилось. Особенно на бедре, которое он сжимал. Слишком горячо.

Грейс словно выбросило из бушующего моря на сушу. Она резко оторвалась от Джорджа и молниеносно убрала его руку со своей ноги. Но жар не пропал. Она отчетливо чувствовала каждую черточку и точку в вытатуированных рунах. Она со страхом посмотрела на недоумевающего парня, и до размякшего мозга наконец дошло, что случилась беда.

Пыльные чердаки везде одинаковые. К этому выводу Грейс пришла путем обследования за последний месяц уже пятого представителя данного помещения. Пыль, сундуки, старая швейная машинка, жуткого вида куклы и обязательно паук, крайне возмущенно взирающий с высоты своего кружевного убежища на незваных гостей. Пауков Грейс откровенно не переваривала, но уважала право на чужую собственность. Ведь справедливости ради, это они тут мимолетные гости, потревожившие эти заброшенные отсыревшие покои. Бедро не жгло, все было спокойно: на чердаке не было никаких опасностей, кроме столбняка. Грейс не стала тратить силы на патронуса, в конце концов, она еще внизу поняла, что дом безопасен, но Фред настаивал на осмотре всех комнат. Что ж, в нынешних реалиях предосторожности никогда не бывают лишними.

До слуха Грейс доносилась возня снизу: парни устанавливали оборудование, накладывали защитные чары. В этот раз была не ее очередь, поэтому она могла позволить себе немного полениться. Тем более, что колени уже подгибались от усталости. Грейс опустилась на пыльный сундук и уронила голову на скрещенные руки. Они все старались держаться, но, рано или поздно, нервы не выдерживали у всех. Прошло уже три месяца со свадьбы и злополучной облавы, и с тех пор страх был вечным спутником всех тех, кто осмеливался ступить на тропу борьбы. Сталкиваться с Пожирателями им пока еще не приходилось, но новости уже были очень неутешительные. А новостей они знали много. Близнецы, вынужденные временно оставить свой магазин, все равно не смогли усидеть на месте, а идея специальной радиостанции словно витала в воздухе. «Поттеровский дозор» работал чуть меньше месяца и проводился пока в тестовом режиме, но уже стало ясно: идея явно прижилась. Правда пользы от нее было столько же, сколько и вреда: хороших новостей было пока слишком мало. А убийств, пропаж и катастроф хватало с головой. Зачастую после очередного сбора информации они сидели тесным кружком, не говоря ни слова, и смотрели в пустоту. Их небольшая компания состояла из близнецов, Ли Джордана и Грейс, а их перевалочные пункты были местом сбора Ордена, когда это требовалось. И тут Грейс чувствовала себя наиболее полезной, так как только она могла с точностью указать на безопасное убежище. Хоть так она находила оправдание тому, что оставила Алекса.

Девушка достала из кармана достаточно потрепанное письмо, которое перечитывала уже раз десять и носила с собой постоянно, и, развернув, в очередной раз вчиталась в косые строчки:

«Привет, тетушка. Рад тебе сообщить, что меня распределили в Когтевран. Не то чтобы я этого ожидал, но, в общем, не жалуюсь. Занятия только начались, и пока ничего сложного не было. Нашел себе друга, своего соседа по комнате, парень вроде неплохой, но я еще присмотрюсь. Дисциплина тут, конечно, жесткая, надзор и комендантские часы, но если не нарушать, то никому до тебя дела нет. Не беспокойся, я строго соблюдаю все правила. Надеюсь, у тебя все хорошо? Бенджамин.»

Всего несколько скупых строк, никаких подробностей, имен или мнений, но даже так, письмо хоть немного грело терзающуюся душу. Несмотря на его обнадеживающие фразы, на всю маскировку и изменение внешности, сердце Грейс было неспокойно. Лишь то, что он там не один, заставляло ее оставаться на месте, а не мчаться в Хогвартс, забирать Алекса домой. Хотя дома больше не было. Были лишь эти временные убежища, брошенные своими хозяевами навсегда или на время. В этот раз им впервые повезло с размером. До этого все дома были слишком маленькими, один раз это вообще была скособоченная хижина, а пару раз и палатка, так что им зачастую приходилось делить одну комнату на всех. Но в этот раз размер был поистине королевским.

— Грейс, ты где там?! — послышался крик Джорджа с лестницы и оторвал ее от тревожных мыслей. Да, Джордж ее ищет, пора спускаться.

В гостиной было людно. В этот раз с ними были Кингсли и Римус. Комнату заливали красноватые отблески заката, потихоньку спускались сумерки. Кто-то уже зажег камин, освещавший небольшую комнату с потрепанными, но некогда изящными креслами и большим диваном, обтянутым телячьей кожей. Потертый багровый ковер скрадывал шаги, а гобелены на деревянных стенах приглушали остальные звуки. Здесь могло быть даже уютно, если бы не причина, по которой они все тут собрались. Грейс устало рухнула на продавленный диван рядом с Джорджем и, не говоря ни слова, взяла сэндвич с подноса на кофейном столике. Со стены напротив на нее взирал очевидно венец творения таксидермистского искусства: огромная голова лося с глазами на разных уровнях, облезшей шерстью и обломанным рогом. Грейс пережевывала остывший бекон, пытаясь прислушаться к разговору, но ухо ничего не цепляло. Она прижалась к руке Джорджа, подогнула под себя ноги и, дожевав последний кусок, глянула на уже двоившегося лося и закрыла глаза.

Проснулась она от того, что кто-то легонько тряс ее за плечо.

— Доброе утро, — прошептал Джордж, щекоча теплым дыханием лоб.

— Уже утро? — вскинулась Грейс, но, увидев догорающий камин и пустую гостиную, опомнилась. — А где все?

— Разошлись спать. Думаю, и нам пора, — зачем-то шепотом ответил Джордж и, встав с дивана, потянул Грейс за собой. — Я как раз занял самую теплую комнату.

Лишь миновав гостиную и пройдя половину коридора, до Грейс дошло, что в эту ночь соседей у них не будет. Весь сон как рукой сняло.

Джордж не врал: комната и правда была теплой, но это скорее был кабинет или небольшая библиотека: книжные шкафы, письменный стол, а из предметов комфорта лишь софа и пара кресел, да мягкий ковер у камина. Отчего-то на Грейс накатило разочарование: в глубине души она ожидала увидеть кровать. Джордж словно прочитал ее мысли:

— Прости, что без кровати, но это самая чистая и приличная комната в этом доме. Ты вполне поместишься на софе. Зато тут довольно уютно. И вишенка на торте: тут есть своя ванная, там, за дверью. Если у меня будет собственный дом, я тоже сделаю ванную в библиотеке, чтобы потом у кого-нибудь голова сломалась, зачем он там нужна. Хотя, судя по всему, раньше тут была жилая комната, — затараторил Джордж, словно извиняясь, он поджимал плечи и явно не знал, куда деть руки: то засовывал в карманы, то ерошил волосы. Грейс удивленно приподняла бровь, все это было совершенно не похоже на вечно самоуверенного Джорджа Уизли. А вершиной досады стала ванная комната, куда ее буквально и чуть ли не насильно сплавили, напоминающая душевую в раздевалке школьного спортзала: кафельная комната с одинокой лейкой у стены и туалетом. Зеркала уже давно не было, как и раковины, лишь оставшиеся после ржавые подтеки.

Джордж даже заранее позаботился о ее сумке, буквально впихивая ее Грейс в руки и закрывая за ней дверь. Стягивая трясущимися руками непослушную одежду, она пыталась понять, что же сейчас происходит. Она бы покривила душой, если бы сказала, что не ждала… чего? Они впервые за огромное количество времени наедине в отдельной комнате и имеют в запасе целую ночь. Впервые им не придется выискивать темные углы для поцелуев, которые уже давно перестали быть просто поцелуями. И Грейс ожидала чего угодно, но явно не того, что ее поспешно затолкают в душ, а потом уложат спать на софе в полном одиночестве. «Ну и ладно», — пронеслась в голове сердитая мысль, если Джорджу так угодно, дело хозяйское. Грейс тряхнула головой и вывернула ржавый вентиль, чтобы смыть с себя накопившуюся грязь, усталость и разочарование.

Джордж сидел на диване и грыз ноготь на большом пальце. Тупая привычка, от которой он избавился еще лет в десять, но в моменты переживаний, стоило только ослабнуть контролю, ногтевым пластинам приходил бесславный конец. Джордж догрызал уже третий. Он чувствовал себя полным непроходимым идиотом. Да, он буквально отвоевал с боем эту комнату у Ли, вместо продуваемой конуры с кроватью, полной клопов, привел тут все в порядок, пока Грейс спала в гостиной, использовав весь арсенал всех известных ему хозяйственных заклинаний и теперь решительно не представлял, что делать. Он мечтал об этом моменте еще со школы и, собственно говоря, как сопливый школьник себя и ощущал. Джордж не был девственником, но как сделать первый шаг сейчас понятия не имел, и не смог себя заставить даже прикоснуться к девушке, при мысли о которой руки начинали дрожать, а мурашки бегать по позвоночнику, на что та, судя по всему, обиделась. Сложности в его положение добавляла проклятая софа, на которую одна Грейс с трудом то влезет, не говоря уж и о двух людях. Все это не сильно походило на безумно романтичный первый раз, который Джордж для нее хотел. Хотя, если подумать, когда в их отношениях вообще было что-то романтичное? И, Мерлин знает, до каких еще глубин отчаяния опустился бы Джордж, если бы не пронзительный крик из ванной, резанувший по ушам. В эту же секунду все мысли улетучились, рука метнулась к палочке, и за пару стремительных шагов Джордж оказался у двери, пнув ее ногой без малейших колебаний.

Грейс стояла под душем, смывая уже третью порцию мыла с покрасневшей от горячей воды кожи. Ей было немного боязно выходить из ванной. Слишком уж она не хотела увидеть, как Джордж уже устроился в одном из кресел, любезно уступив ей единственное нормальное спальное место. Еще час назад она бы не задавалась такими глупыми вопросами, но Джордж первый начал себя вести как идиот.

— И правда идиот, — буркнула она, откидывая мокрые волосы со лба и поежилась: вода резко похолодела. Грейс повернула вентиль с горячей водой и снова погрузилась в свои девичьи мысли, но у ржавых старых труб местного водопровода имелись свои собственные планы, и убыток горячей воды возместился чуть ли не крутым кипятком. Грейс закричала и еле успела выкрутить вентиль обратно, как дверь ванной с силой ударилась о кафельную стенку, отбив несколько кусков голубой керамики, и на пороге возник взволнованный Джордж с палочкой наготове.

— Что случи… — фраза вылетела из его рта, но так и осталась неоконченной, Джордж застыл.

— Вентиль…вода, — не более содержательно ответила Грейс, инстинктивно прикрывая рукой грудь, а другой ища полотенце на крючке, но рука лишь скользила по влажному кафелю и практически сразу же опустилась. Джордж не пытался отвернуться, не покраснел от смущения, он смотрел на нее прямо, уверенно и жадно. Он понимал, что так нельзя, но что-то ему подсказывало, что все-таки можно. И взгляд скользил по голому телу, по уже неприкрытой груди, животу, ногам. Во рту пересохло, а в руках, словно иголками, закололо желание прикоснуться. Грейс видела его взгляд, потемневший, почти дикий, и страх смешивался с возбуждением, и ей это нравилось. Нравилось, что сердце бьется чуть ли не в горле, нравилось смотреть, как руки Джорджа сжимаются в кулаки. Они смотрят друг другу в глаза лишь несколько секунд, и Джордж делает шаг. Еще шаг, и сильные руки буквально сгребают ее в охапку, а в рот врываются с каким-то совершенно неистовым поцелуем, от которого сердце из горла проваливается куда-то в пятки. Грейс цепляется за уже мокрую насквозь рубашку, вжимаясь еще сильнее, пока мужские ладони скользят по ее бокам, добираясь до мягкой груди. Джордж буквально пьянеет от вкуса девичей кожи и целует все, до чего может дотянуться, язык скользит по шее, ключицам, ложится на твердый сосок, и в виски ударяет отзвук девичьего стона. Вода бьет куда-то в спину, стекая по одежде, но он этого не замечает, пока Грейс не стягивает с него рубашку, и Джордж, отшвырнув ее в сторону, прижимает девушку к стене.

Грейс сама не заметила, как ее собственные руки расстегнули его ремень, а его пальцы скользнули ей между ног, и от этого доселе неведомого ощущения тело задрожало и стало как желе, а изо рта вырвался стон. Ей было уже все равно: кровать, софа или этот кафельный пол, но у Джорджа видимо еще оставалась капля выдержки. Он подхватил ее под бедра и, запинаясь в спущенных штанах, все-таки дошел со своей ношей до камина, где, проигнорировав многострадальную софу, опустился прямо на толстый ковер из мягкой серой шерсти. Мокрые брюки вместе с бельем были брошены чудом не в камин, и оба замерли, ошеломленные этой стремительной сокрушительной близостью.

Они не говорят друг другу ни слова, как оказалось, слова им сегодня были совсем не нужны. Джордж говорит «люблю», склоняя голову между ее ног и в первый раз восхищенно наблюдая, как ее тело выгибается дугой от полученного оргазма, совершенно потерявшись во времени. Он был готов так разговаривать хоть всю ночь, но на всю ночь его выдержки сегодня явно не хватит. И он не дает ей прикоснуться к стоящему колом члену, мягко отводя ее руки в сторону, и лишь целует в смеющийся рот.

— Я ведь у тебя первый? — вопрос получается полу-хрипом полу-шепотом, Джордж словно заново учился говорить.

— А ты как думаешь? — звучит такой же ответ, явно недоуменный. Грейс не понимала, к чему сейчас подобные вопросы, и тем более не понимала, зачем Джордж полез к своим брюкам и достал из кармана палочку.

— Знаешь, я ведь и так была не против… — заверила его Грейс, обнаружив, что палочка направлена аккурат ей в грудь, а по телу прокатилась странная покалывающая волна.

— Очень смешно, — фыркнул Джордж, отбрасывая палочку в сторону. — Это просто обезболивающее.

— Зачем? — выдохнула Грейс, после короткой передышки мозг снова затуманился, так как Джордж вернулся в ее объятия, прижимаясь голым телом к ее.

— А ты как думаешь? — передразнил он, раздвигая коленом ее ноги.

И Джордж жалеет, что забыл наложить заклятие Оглохни на комнату, пытаясь сдержать стоны, рвущиеся из груди, которые они оба глушат в бесконечных поцелуях. Он хотел быть нежным и романтичным, но получалось порывистым и до одури жадным. Впрочем, Грейс от него в этом не отставала.

И окончательно они, уставшие и обессиленные, повторив все по кругу несколько раз, улеглись спать лишь под утро, а разбудить их смог лишь оглушительный стук в дверь: Ли колотил в нее минут пятнадцать, для него это уже стало делом принципа.

Крикнув Ли, чтобы тот убирался, Джордж со стоном уткнулся в Грейс в затылок и простонал:

— Когда у нас с тобой будет свой дом, обещаю, Джордана я на порог не пущу.

— Как скажешь, — сонно ответила Грейс. И хоть его слова всерьез она тогда не восприняла, что-то в глубине души ей подсказало, что про дом Джордж не шутил.

Это был конец. Казалось, жизнь не имеет права продолжаться дальше, ни по каким законам, ни магическим, ни магловским. Грейс смотрела на порезанные ладони, не осознавая ни боли, ни того, что двух пальцев на правой руке больше нет. Пахло пылью, кровью и смертью. Казалось бы, какой у нее может быть запах? Но он был. Удушливый и отдающий тиной. Его Грейс впервые почувствовала у постели матери, едва ощутимо, но сейчас голова разрывалась, настолько он был мощным. Это была победа, но радость глохла и затихала в развалинах коридоров, не отражалась в глазах тех, кто уже не мог ее видеть. Грейс не хотела смотреть, но взгляд сам возвращался к такому знакомому и родному лицу и становилось до ужаса страшно. Это мог быть Джордж. Но это был все равно что Джордж. Потому что Джорджа не было. Было его тело, которое дышало, говорило и могло плакать, но глаза были пустыми, как у тех, кто лежал штабелями посреди Большого зала. Не было даже злости: мстить было уже некому. Те, кто убили Фреда, были мертвы. Она потянулась целой рукой к его ладони и сжала холодные пальцы. Они едва дрогнули в ответ, словно по старой привычке, Джордж был далеко. И Грейс не была теперь уверена, что он вернется.

И он так и не вернулся. Грейс убирала еле тронутую еду со стола, косясь на сутулую спину Джорджа, уходящего вверх по лестнице в кабинет. Он сидел там часами, почти не разговаривал, Грейс даже не была уверена, понимает ли он, что она тут, рядом. Шел уже четвертый месяц со смерти Фреда, и после первой недели, когда Джордж все еще плакал по ночам, но все же нуждался в ней, ища успокоения в объятиях, отстранился окончательно, едва ли замечая присутствие еще одного человека рядом.

Грейс не стала окликать его, но холод снова сковал руки. Взгляд скользнул на проем, ведущий в магазин, пустой и темный, и вздох вырвался из груди помимо воли, а на глаза навернулись непрошенные и уже успевшие надоесть слезы. Она никогда не плакала при Джордже, ему только ее рыданий еще не хватало, хотя скорее ей не хотелось видеть его равнодушие. Он даже ни разу не заинтересовался ее покалеченной рукой, словно не замечая, как неуклюже теперь Грейс обращалась с вещами, пытаясь наловчиться пользоваться левой. Миссис Уизли, заходившая к ним пару раз в неделю, говорила, что Джорджу нужно время. Все говорили, что Джорджу нужно время, но если время как-то и лечило Джорджа, то Грейс, похоже, лишало последних сил. Она спустилась в магазин, но вид осиротевших полупустых прилавков давил еще больше. Не в силах больше выносить этой мертвой атмосферы, Грейс накинула куртку и вышла в Косой переулок. Небо было затянуто мрачной серостью, словно в усмешку, не пропуская ни одного даже самого тоненького лучика солнца. Брусчатка была мокрой от мороси, и туфли то и дело скользили по мокрому камню, но все это было лучше, чем пустой холодный магазин.

Она тоже скучала по Фреду. Конечно, ее дружескую привязанность не сравнить с чувствами Джорджа, но она тоже скорбела и порой не спала по полночи, вспоминая и вспоминая те роковые часы, хоть и старалась не показывать виду, всеми силами пытаясь не говорить при Джордже о плохом. Сама того не заметив, Грейс дошла до Гринготтса, на стене которого висели оборванные объявления о разыскиваемых Пожирателях смерти. С содроганием Грейс все-таки наткнулась на лицо своего дяди. Был он в Хогвартсе или нет, но среди трупов Пожирателей его не нашли. Грейс не делилась своими опасениями ни с Джорджем, ни тем более с Алексом, но у нее было очень плохое предчувствие. Она уже не пряталась. Ее имя знал весь переулок. Если бы не Джордж, они бы снова залегли на дно вместе с Алексом, но не теперь. Временно Грейс оставила брата в доме у Уизли, не рискуя селить его здесь. Но в душе не было спокойствия, дурное предчувствие грызло изнутри, а руна на бедре не обжигала, но практически все время была теплой.

Правда, если подумать, сегодня была теплее. А как только Грейс обратила на это внимание, руна потеплела еще сильнее. Дрожь прокатилась по телу, ноги на мгновение приросли к мокрой брусчатке и тут же сорвались с места, поскальзываясь на камнях. Бедро уже жгло огнем.

И магия Грейс не обманула. Уже возле магазина ногу словно ошпарило, и, за секунду сотворив невероятным усилием воли патронуса для Ордена, Грейс вломилась внутрь. Она успела выиграть лишь пару секунд, и фигура в сером плаще трансгрессировала прямо посреди опустевших прилавков.

— Давно не виделись, — обнажил желтоватые зубы Аларик Селвин. Грейс не ответила и метнула в него оглушающее заклинание, но промахнулась, попав лишь по полкам и подняв невообразимый шум, среди которого различила безумный смех своего дяди. Судя по его виду, он окончательно свихнулся: одежда была невообразимо грязной и оборванной, кожа покрылась серыми струпьями, а глаза налились кровью. — Ты кое-что прячешь от меня, паршивая полукровка! — шипел он, скользя вокруг Грейс, словно тень. А она метала в него заклятие за заклятием, но то ли безумие придало ему сил, то ли Грейс ослабела, но ни одно не угодило в цель. Краем глаза она увидела, как с лестницы сбегает Джордж, но как только она отвлеклась, в плечо угодила сектумсемпра, вырвав кусок кожи из и так уже искалеченной руки. Кровь хлынула потоком, у Грейс потемнело в глазах, а ноги подкосились. В драку вступил Джордж, и вокруг замелькали заклятия, и Селвин словно забыл про свою племянницу. Чего он добивается? Он не сможет ее убить, даже его сектумсемпра полоснула лишь руку, хотя угодила в грудь. Но миг ее раздумий тут же прервался: Аларик попал в Джорджа, и тот отлетел на стеллажи, разломав своим весом все полки. Грейс бросилась на его защиту, уверенная, что защита матери не даст Аларику и шанса, но в ту же секунду поняла, как грубо ошиблась. Аларик не послал в нее заклинанием. Он бросил в нее фамильный нож Селвинов, не знающий промаха, в точности такой же, как подаренный Алексу его бабушкой. Нож вошел прямо в живот, и Грейс словно со стороны наблюдала, как вокруг него словно распускается огромная красная роза, а затем наступила боль. И когда она обрушила ее на колени, Аларик оказался прямо у нее перед носом и, взявшись за рукоятку, вогнал нож вплоть до позвоночника, хрустнув рукояткой.

— Наконец ты и попалась, полукровка, — просипел он, обдавая ее гнилым дыханием. — Давно мечтал увидеть, как ты сдохнешь.

Грейс не успела ответить. Сил не было, а его слова пробивались словно через вату. Она хотела поднять руку с палочкой, но та не слушалась. Стало холодно и очень темно, лицо Аларика размывалось. Она хотела увидеть, где Джордж, но это было уже непозволительной роскошью. Веки отяжелели, и последнее, что она запомнила, это яркую зеленую вспышку, а затем наступила чернота.

Грейс всегда казалось, что после смерти нет боли и страха, голода или тоски. Лишь яркий свет, хотя вокруг ничего не было видно, и невесомая душа, стремившаяся дальше, в чертоги других эфемерных миров. Поэтому, когда уютную глухую черноту нарушил утробный звук голодного желудка, она немало удивилась. И как только удивилась, яркий свет полоснул по глазам, но совсем не потусторонний, а самый настоящий земной. Грейс щурилась и смотрела в окно, из которого светило искусственное магическое солнце. Как и во всех палатах больницы Святого Мунго. А уж их палаты Грейс ни с чем бы не перепутала. Если так выглядит потусторонний мир, то она явно ожидала чего-то большего. Большего, чем пустая больничная палата. Пустая… И тут Грейс вспомнила все. Нападение Аларика и нож в своем животе. Она глянула вниз: ножа не было, живот был на месте и даже не болел, это вам не древние проклятия, это целители лечить умели. Но где Джордж? Страх змеей прополз по позвоночнику, руки и ноги моментально заледенели. Грейс ведь помнила зеленую вспышку. Но паника, уже заносившая ногу через порог сознания, не успела затопить все в липком ужасе. Потому что дверь открылась, и в палату вошел Джордж. Бледный, с черными тенями под глазами и огромной кружкой кофе в руке, но живой. И не просто живой, а на самом деле живой. Такой, каким он был до смерти брата. Глаза были красные, с лопнувшими от недосыпа и усталости сосудами, но они не просто смотрели на Грейс, они ее видели. Джордж, увидев, что Грейс проснулась, метнулся вперёд, расплескав половину кружки на пол, не глядя поставил ее трясущейся рукой на столик и рухнул на колени возле кровати, игнорируя стоящий рядом стул, сжав ее ладони в своих. Он не сказал ей ни слова, да и не нужно было. Грейс сама все видела по его лицу, все еще несущим тень скорби, которая навсегда останется с Джорджем в виде складок в углах рта и борозде между бровями, но он наконец-то был здесь. С ней.

— С возвращением, — хрипло прошептала Грейс, сжимая его руки в ответ.

— Я дома, — слабо улыбнулся Джордж, щурясь не от яркого солнца, а от света, особенного, видимого только ему одному, исходящего от Грейс. Он почти потерял его за последний месяц, свалившись в яму из черноты и отчаяния, но он снова здесь. И Джордж его уже не упустит, как почти два дня назад, когда едва не случилось непоправимое. Он прекрасно понимал, что еще одной чудовищной утраты он просто не сможет вынести.

У них еще будет время, Грейс еще узнает, что Аларик мертв, и та зеленая вспышка предназначалась ему. Что за дверью ее ждет семья, и Грейс никогда больше не останется одна. Что магазин откроется снова, и пустые комнаты наполнятся смехом и людьми. Что дом, который обещал ей Джордж, не останется просто обещанием и будет служить им много лет. Что руна на ее ноге больше никогда ее не обожжет, и все будет хорошо. Все это только будет, а сейчас Джордж и Грейс держались за руки и собирались снова стать счастливыми, ведь дождь наконец кончился.