УЧЁНАЯ vs ШАМАН (гет)

Кэхин подошёл к святилищу, сбавив шаг. Первое, что он увидел в просвете деревьев — мягкое, хаотичное мерцание, похожее на россыпь пойманных светлячков. Тревога сменилась настороженным любопытством.

Он бесшумно вошёл внутрь. Воздух пах мокрым деревом, парафином и... чистотой. Пол, обычно пыльный, теперь блестел под луной причудливым сиянием десятков жестяных банок. В каждой горела свеча. Стенки банок были проколоты, что и отбрасывало на доски танцующие точки света. И в центре этого неуместного, но усердного волшебства спала Элис.

Кэхин наклонился над ней. В свете её самодельных фонарей её лицо казалось беззащитным. На миг что-то в его строгом взгляде смягчилось — невольное удивление перед этой упрямой, абсурдной изобретательностью. Потом он вспомнил, почему она здесь, и его губы сжались.

— Проснись, — его голос прозвучал не криком, а низким, напряжённым ударом прямо над её ухом, нарушая тишину. — Ты что, решила устроить здесь праздник огня?

Элис вздрогнула, глаза её широко распахнулись, застигнутые врасплох. Увидев его, она тут же попыталась собрать остатки достоинства.

—Я... я создала условия для поиска, — выдохнула она, сонно, но с вызовом указывая на банки. — Без теней. Без неосвещённых зон. Задача выполнена.

Кэхин медленно выпрямился, его взгляд скользнул по её творениям, а затем вернулся к ней. В его ясных глазах не было гнева, но и одобрения — тоже. Был холодный, почти клинический анализ.

—Даже ребёнок, — произнёс он тихо, и каждый звук падал, как капля ледяной воды, — когда его просят почувствовать тепло очага, не тыкает пальцем в пламя. Он протягивает ладони и понимает разницу на расстоянии. Ты же притащила в святилище весь хлам с окраины и думаешь, что осветила тайну.

Элис замолчала, её уверенность растаяла под этим спокойным, уничтожающим сравнением. Она выглядела внезапно очень уставшей.

—Значит, я не нашла то, что нужно?

Он не ответил. Вместо этого его взгляд задержался на её лице — на смеси упрямства, усталости и детской обиды в уголках губ. На отражении тех самых жестяных звёзд, пляшущих в её глазах. Что-то дрогнуло в глубине его собственного, ледяного спокойствия. Не одобрение, не тепло — но, возможно, признание самого факта её усилия, каким бы нелепым оно ни было.

— Я отведу тебя к Луане, — сказал он наконец, и его голос потерял часть прежней резкости. Это был просто факт. — Ты продрогла. А это... — он кивнул на фонари, и в его тоне появилась странная, сдержанная нота, почти как усталая ответственность, — я разберусь сам. После.

Он повернулся и сделал едва уловимый, но неоспоримый жест подбородком в сторону тропы: Иди за мной.

Элис, притихшая, поднялась и последовала. Его спина перед ней была прямой и неприступной, но шаг — намеренно медленным, чтобы она поспевала.

В воздухе висело нечто новое: не примирение, но первое хрупкое перемирие, заключённое в молчании и отблеске жестяных звёзд на мокром дереве.