Играя по правилам (гет)

Черт бы побрал тех, кто придумал праздники! Нет, серьезно, после них желание учиться и вообще отрывать зад от дивана катастрофически приближается к минусовой отметке. Вот и сейчас я, отчаянно зевая, нехотя искал одинаковые носки по всей комнате, а Бродяга в полудреме методично пытался справиться с пуговицами на мантии. Их было всего-то две, и, честно признаться, он прежде никогда их не застегивал, тем самым дополняя свой извечный образ обаятельного бунтаря, но сегодня настал срок сдачи докладов для Вектор, и на молоденькую преподавательницу требовалось произвести наиприятнейшее впечатление. Педантичный Лунатик терпеливо дожидался нас, всем своим видом давая понять, что наши сборы ему по барабану. Наконец, мы «вооружились» и потопали на завтрак.

Надо признать, что не одни мы в то утро выглядели не ахти. Даже некоторые профессора были бледными и невыспавшимися. Лично мне кусок в горло не лез, да и Бродяга смотрел в свою тарелку с таким видом, будто не прочь удавиться. Он-то, понятно, нервничал, то и дело бросая на Вектор обреченные взгляды и поминутно вздыхая. Люпин же преспокойно завтракал, а вот подружка Эванс — Маккиннон — в этот раз почему-то сидела одна. Причина ее одиночества открылась очень скоро — госпожа Главная староста привольно восседала за пуффендуйским столом рядом с этим слизняком, которого считала своим парнем. Вот они поднялись из-за стола и направились к выходу, причем Эванс слегка прихрамывала (наверняка вчерашний красивый пируэт с окна сказывался), а он даже руку ей не подал. Черт возьми, если бы моя девушка, упаси Мерлин, подвернула ногу, я бы ее весь день на руках носил. Блин, да я даже этого неуклюжего бегемота Эванс вчера донес до ее комнаты! И после этого кто-то смеет утверждать, что я безответственный и эгоистичный?! Да. Не знаю, что на меня вчера нашло, серьезно. Но Эванс выглядела ужасно трогательной.

— Пора, брат, — произнес я замогильным голосом, обращаясь к Бродяге. До начала занятия осталось не больше десяти минут, и многие школьники уже свалили из Большого зала. У Блэка еще было целых два урока до того, как начнется кошмар всей его жизни, ну а для нас просто шоу. Конечно, я клятвенно пообещал помогать ему по мере сил, но нас воистину ожидала картина века: растерянный Сириус Блэк, который стоит у доски и не может решить элементарный предел. Такое пропустить никак нельзя.

Уроки прошли относительно спокойно. Я помог Эванс превратить ежа в птичью клетку, поинтересовался насчет ноги, поцапался с ней из-за какой-то ерунды. Затем на заклинаниях подшутил над Нюниусом, отрастив ему такую шикарную (но немытую) шевелюру, которой позавидовал бы сам бас-гитарист группы «Гоп-гоблины», и из-за этого нарвался на вечернюю отработку; пообнимался с Клео на большой перемене, и вот, наконец, наступил час икс.

У Бродяги было лицо человека, которого кладут в гроб. Я со всей силы хлопнул его по спине и шепнул:

— Не писай, блохастый, прорвемся!

Он лишь скривился и пробормотал что-то насчет плана «б». Даже на «блохастого» не огрызнулся, что свидетельствовало о крайне серьезной степени ситуации. Вопреки своей привычке садиться на галерке, в этот раз я расположился за второй партой в левом ряду. Отсюда открывался удивительно шикарный вид на кафедру, откуда будет толкать свою речь Бродяга.

Итак, почти все расселись, и в классе показалась молодая и необычайно привлекательная женщина по имени Септима Вектор. Надо признать, я всегда полагал, что нумерология может быть интересна только старым морщинистым теткам, но может быть, нам просто повезло, поскольку Вектор пришла преподавать в тот момент, когда мы как раз записались на ее предмет, то есть четыре года назад. Кажется, она тогда сама только окончила школу, но с тех пор почти не изменилась. Одарив класс приветливой улыбкой, она прошла на свое место и подняла руку, успокаивая толпу.

— Тише, друзья мои, урок уже начался! Усаживайтесь поскорее. А вы, мистер Блэк, можете и не садиться. Положите вещи, и марш к доске.

Бродяга с несчастным видом поплелся на импровизированный эшафот. Дома его обучали легиллименции, но освоил он ее из рук вон плохо, а жаль. Вот сейчас преспокойно залез бы в мозги к Лунатику и считал оттуда всю необходимую информацию. Тот все конспекты наизусть знает, не иначе. Вектор повернулась на своем стуле и с вежливым любопытством воззрилась на Сириуса, который в свою очередь буравил взглядом свои ботинки.

— Ну, мистер Блэк, расскажите нам о криволинейном интеграле.

Блэк обратил на меня умоляющие глаза побитой собаки. Я мгновенно стал лихорадочно рыться в кипе пергаментов. Нумерология — единственный предмет, где я всегда вел конспекты. Сам себе порой удивляюсь этим приступам ботанизма. Блэк же наверняка имел о криволинейном интеграле ровно столько понятия, сколько Нюниус о шампуне, а Петтигрю о женской анатомии.

— Ну, он...

— Кто «он»?

— Кривой интеграл...

— Не кривой, а криволинейный, — с ноткой раздражения в голосе поправила Вектор. — Назовите его определение для начала.

Сириус растерянно топтался у доски.

— Это интеграл, взятый вдоль какой-либо кривой на плоскости или в пространстве, — зашипела с первой парты Маккиннон, прикрываясь учебником.

— Минус пять очков Гриффиндору, мисс Маккиннон, — слегка усмехнулась Вектор. — Надеюсь, не нужно объяснять, по какой причине? Ладно, мистер Блэк, вижу, что дела у нас не будет. В таком случае вычислите хотя бы следующий предел...

Профессорша стала диктовать Бродяге условие, которое тот выводил на доске так заторможенно, что я чуть не уснул. Подперев голову кулаком, я таращился на доску, ни черта не понимая, что там написано. Мерлин, да что со мной сегодня? Это же задачка для первого курса, а мне она вообще на ползуба. Я выдернул чистый пергамент из стопки и почесал затылок кончиком пера. Бродягу нужно выручать, иначе не видать ему зачета по этому предмету как своих ушей, а нам — халявной вечеринки.

На помощь Блэку бросилась добрая половина потока. Кто-то с задних парт воспользовался тем, что Вектор отвлеклась на пейзаж за окном, и вытянул вверх лист с решением, однако я не знаю, какое нужно иметь зрение, чтобы увидеть написанное на этом листе. Кто-то пошел дальше и просто левитировал записку Блэку в руки, но, к несчастью, ее перехватил Мальсибер, нагло при этом усмехнувшись. Я бы с радостью впечатал этого козла в доску, но пока у меня были задачи поважнее. Я быстро накатал решение и зачаровал его так, чтобы никто не смог взять его в руки, кроме адресата. Блэк немедленно принялся скатывать, а Вектор вдруг подозрительно на меня уставилась, и я поспешил придать своей физиономии самое невинное выражение. Вряд ли она мне поверила, но это уже ее проблемы.

— Профессор, готово, — Бродяга выдохнул с такой силой, словно он только что завершил кросс на дистанцию десять километров с лучшим результатом. Вектор недоверчиво проверяла решение, а затем вздохнула.

— Браво, мистер Блэк, — сухо сказала она, — по списыванию вы бы непременно получили «превосходно». Но по нумерологии, увы, всего только «отвратительно». Садитесь. Не будем отнимать у класса время. Пересдача на следующем уроке.

Класс протяжно вздохнул. Развлечение было что надо, да я и сам не отказался бы от продолжения, но не с моим лучшим другом в главной роли клоуна. Я же не до такой степени свинья. Вот на Эванс в такой ситуации я бы с удовольствием полюбовался.

Бродяга, кажется, решил, что пора переходить к так называемому плану «б». Сделав самые умоляющие глаза на свете, он вдруг рванул к кафедре, рухнул перед обалдевшей Вектор на колени и с придыханием произнес:

— Профессор Вектор, поверьте, я знаю нумерологию! Все дело в вас: в вашем присутствии у меня начисто отключаются все знания, и я начинаю сходить с ума! Вы королева иксов, игреков, интегралов и производных! Я люблю вас!

Вот тут класс грохнул. Я же сидел с отпавшей челюстью, собирая зубы и лихорадочно вставляя их себе в рот. Надо же! Никогда бы не подумал, что Бродяга опустится до такого откровенной наглости. Нет, я и сам черный и колючий, но чтобы вот так... Мать моя Моргана, у нумерологички сейчас случится припадок! Она покраснела, затем побледнела и, наконец, справилась с собой.

— Мистер Блэк, что вы себе позволяете?! — возмущенно произнесла она, вставая. — Немедленно в кабинет декана за сознательное нарушение хода урока! Чума, — буркнула она себе под нос, после чего окончательно очумел я.

Блэк, ссутулившись, побрел прочь. Даже слизеринцам вдруг стало жаль его, поскольку они ограничились лишь глумливым посвистыванием. Эванс тихо сползала на пол, давясь то от смеха, то от возмущения. В итоге она вообще грохнулась со своего стула, и вконец разозленная Вектор вызвала ее к доске решать ужасающий тройной интеграл, а после обрушила на нас масштабную проверочную. Я хорошо, если половину решил правильно. Вот тебе и план «б», дементору его на завтрак.

Новость о нашем интереснейшем уроке мгновенно распространилась по замку. Макгонагалл даже слов не могла подобрать от возмущения, раздуваясь, как воздушный шарик. Я поддержал Бродягу словами, что наказание отрабатывать он будет не один, зато повеселились все шикарно.

— Ну, отлично, блин, — издевательски протянул он, — я теперь у вас шут придворный?

— Эй, тебя за язык никто не тянул, — отпарировал Люпин. — Тоже мне, придумал. Признаться профессору в любви, нет, такого даже от тебя сложно было ожидать.

— В натуре, — согласился с Лунатиком я. — У тебя не только нумерологические знания отключаются, ты вообще мозги последние потерял. Казанова чертов...

Неожиданно Блэк вырвался от нас и заорал:

— Твою мать! Да оставьте вы меня все в покое! Ничего я не придумал, понятно?!

Лунатик выронил книги, которые в тот момент держал, а я второй раз за последний час рассыпал зубы.

— Даже не знаю, что бы это могло значить, — начал я, — но, кажется, Бродяга реально двинулся, сражаясь с логарифмами.

— А, по-моему, здесь все элементарно, — вдруг подал свой писклявый голос наш старый верный прислужник по кодовой кличке Хвост. — Просто Бродяга реально втрескался в профессоршу.

Я даже не удостоил взглядом это ничтожество, вечно таскающееся за нами. Вот чего ему от нас надо было, а? Каким бы самовлюбленным кретином я ни был (данная фраза принадлежит святоше Эванс), а мерзких подлиз все равно ненавижу. И ведь не раз давал этому человекоподобному созданию понять, что нет у нас с ним общей дороги, но разве бесхребетному что-то докажешь?

Короче, нашли мы Бродягу по Карте Мародеров. Он прятался за зеркалом на пятом этаже и топил свой позор на нумерологии в бутылке огневиски. Лунатик что-то там бормотал про то, что его лучше оставить сейчас одного, но я так не думал. Мне надоел весь этот цирк, о чем я немедленно заявил Блэку и потребовал удовлетворительные ответы касательно его поведения. В самом деле, не может же такого быть, чтобы Блэк запал на Вектор! Она же старая, гоблин меня задери! Ну, для нас, по крайней мере.

— Сохатый, проваливай, — буркнул Блэк. Каждое слово сопровождалось иканием.

— Угу, — фыркнул я, усаживаясь рядом. — Мечтай. Пока не объяснишь, что чувствуешь на самом деле, я никуда отсюда не уйду.

Он криво усмехнулся и приложился к бутылке.

— Ну, бывает, Бродяга, потянуло тебя на взрослую тетеньку. Но зачем, мать твою, было ТАК палиться?! — мне определенно было этого не понять. Я покачал головой и уже поднялся, намеревайся уйти и оставить Блэка одного со своими надоедливыми терзаниями. Идиот, другого определения у меня для него не было.

— Сохатый... — прохрипел он. Я замер, не оборачиваясь, тем самым демонстрируя если не полное, то хотя бы частичное равнодушие к тому, что он собирается мне сказать. — А ну тебя к дементору, вали. Один хрен не поймешь.

— Что верно, то верно, — хмыкнул я и потянул стеклянную дверь тайника. — Протрезвеешь, может тогда и удастся поговорить нормально.

Мне срочно нужна Клео, иначе я наверняка взорвусь. Только ей было дано искусство успокоения меня.

* * *

С Бродягой мы так и не поговорили. Он как-то замкнулся в себе, и вечером на отработке мы оба молчали, хотя нам это молчание явно далось с большим трудом. Было видно, как он хочет подойти и поговорить, выплакаться в жилетку и выслушать мой дружеский совет. А я ему в свою очередь насоветовал бы много чего. Для начала, пойти и извиниться перед Вектор, которая на людях с тех пор старалась не появляться, а после выкинуть эту позорную сцену из башки и подучить определения криволинейных интегралов. Но, кажется, мои советы вряд ли возымели бы эффект, поскольку я вдруг к своему нехилому ужасу понял, что Хвост был прав.

Выходные выдались просто жуткими. Луни корпел над кучей домашней работы, на которую я благополучно забил, Блэк все время где-то бродил, причем явно в компании каких-то сомнительных девиц, я на Карте видел его несколько раз в ванной старост то с одной, то с другой. О том, чтобы болтаться с Хвостом, и речи не могло быть. Клео снова уехала домой на очередной светский раут, как и многие слизеринцы, впрочем. Не удивлюсь, если все они будут отжигать на одной и той же вечеринке. Мелькнула мысль отыскать Эванс и поизмываться над ней, но я сразу от этой затеи отказался. Наверняка рыжая сейчас заперлась где-нибудь с Хоупом и учит его отличать сыворотку правды от обычной воды. Тоска смертная. Может, навестить мать?

С этой мыслью я прихватил мантию-невидимку и отправился в Хогсмид через ставший чуть ли не родным ход за одноглазой горбатой ведьмой. Прикупив в «Сладком Королевстве» парочку шоколадных лягушек, я вышел на улицу, где чуть не столкнулся нос к носу с Септимой Вектор. Она была чем-то ну очень расстроена, и у меня появилась идея поговорить с ней о Бродяге, но я решительно отмел ее куда подальше. В конце концов, раз он отказался от моего присутствия в его жизни, то какого дряхлого гоблина я должен в нее лезть? К тому же, речь идет о профессоре. Пусть сам со своими проблемами разбирается.

Дома я скинул ботинки и повесил мантию в шкаф с верхней одеждой. С кухни, как всегда, доносился аромат маминых кулинарных шедевров, и у меня заурчало в животе. Внезапно мой взгляд зацепился за чужие ботинки, стоявшие в прихожей. У мамы гости? Интересненько...

И как раз в этот момент в прихожую выплыл профессор древних рун Кевин Уэбер, а за ним вышла сияющая мама. Я был ошарашен настолько, что не придумал ничего лучше чем:

— Мам, я ничего такого не натворил, клянусь мерлиновыми трусами...

Увидев меня, мама вдруг залилась краской и перевела взгляд на Уэбера. Тот был смущен и ошеломлен моим визитом не меньше. Вот и вырвалось следующее:

— Мистер Поттер... что вы здесь делаете?

Мое удивление уступило место злости. Это он что здесь делает?

— Вообще-то, я здесь живу, — холодно ответил я и покосился на маму. Та старалась по возможности стать незаметной, а лучше вообще сквозь землю провалиться.

— Я в этом не сомневался. Просто полюбопытствовал, почему вы в Хогсмиде в неположенное время...

— В неположенное? — я злился все больше и больше. — Профессор, знаете, я имею полное право навестить мать на выходных. А вот что здесь забыли вы, это меня интересует больше.

Уэбер перевел взгляд на мою мать, лицо которой горело не хуже квоффла.

— Я пришел в гости к знакомой, — наконец сообщил он.

Ах, знакомой? Теперь это так называется?! О времена, о нравы! Видимо, все мои чувства отразились на моем лице, поскольку мама тут же шагнула вперед и взяла меня за руку.

— Джеймс, мы с Кевином... то есть, я хотела сказать, с мистером Уэбером...

Я вырвал руку и расхохотался.

— Нет, мам, я все понимаю, правда. После смерти отца прошло уже достаточно времени, и хоронить себя вместе с ним нельзя, но... Это же мой учитель! О чем ты только думала?!

— Мы... мы... — лепетала мама, обернувшись к Уэберу, который вдруг произнес:

— Все было очень вкусно, Дорея, спасибо, но сейчас мне лучше уйти. Вам нужно поговорить наедине.

Он торопливо обулся и вышел прочь, тихо прикрыв за собой дверь. Отлично. Сбежал с поля боя сразу же, как запахло жареным. Трус презренный.

В подобной ситуации я бы пожалел кого угодно, но только не маму. Потому что это была моя мать, черт возьми. И мой учитель!

Я повернулся к ней и уже спокойно спросил:

— Ты знаешь, что он младше тебя на пятнадцать лет?

Она спрятала лицо в ладонях и облокотилась о дверной косяк. Я запустил руку в волосы и тут же уронил ее. Какие еще сюрпризы преподнесут мне выходные? Говорить ей или нет о Кристин Бэрк? И как раз в тот момент, когда решил-таки сказать, она вдруг заговорила сама.

— Джейми, я понимаю, что ты чувствуешь. Ты считаешь это оскорблением памяти отца. Поверь мне, я всегда любила Карлуса, и буду любить его, но... Но Кевин и я... это так сложно объяснить...

— Я не сомневаюсь в том, что сумею понять, — отрезал я и направился на кухню. Мама так и осталась стоять в прихожей.

На столе стояла чистая посуда, из которой они наверняка так мило обедали. Рядом с маминой кружкой стояла любимая кружка отца. Она мне всегда нравилась — на ней был изображен благородный олень, моя анимагическая форма. После смерти отца к этой кружке никто не прикасался. И вот теперь из нее пил этот старый извращенец Уэбер. То на малолетних его тянет, то на тетушек постарше! Я раздраженно ударил ногой табурет, плюхнулся на него и закрыл голову руками. Я четко осознавал, что моя обида и ревность выглядят совершенно по-детски, но ничего не мог с собой поделать. Хотелось порвать Уэбера как Клык грелку за то, что он так бесцеремонно влез в наш с матерью и без того расшатанный мир. После похорон отца мы с ней отдалились ровно настолько, чтобы считаться просто матерью и сыном. Она ушла в себя, замкнулась, а я не делал попыток вернуть ее к жизни. Зато это, кажется, удалось Уэберу. Поблагодарить его, что ли?! Гриндилоу ему в зад!

Мама тихо прошла на кухню и занялась посудой. Я отнял руки от лица и успел заметить, как она торопливо убрала со стола хрустальную вазу, в которой стояли розовые орхидеи. Отлично, а мои герберы уже успели завянуть? Не так уж много времени прошло, а цветы, что я подарил матери на день рождения, были заколдованы. Вон они стоят на подоконнике в другой вазе, синей. А ведь хрустальная была маминой любимой, ей подарил ее отец на какой-то праздник, а я однажды умудрился разбить ее, запустив по коту мячом, но здорово промахнувшись. Мама, конечно, задала бы мне хорошую трепку, но отец отнесся ко мне с пониманием. Тогда он вытащил волшебную палочку и одним ее взмахом восстановил вазу, но взял с меня клятву, что я больше никогда не буду кидать в котов мячами. Тогда я забыл обо всем на свете, глядя на папину волшебную палочку и изъявив страстное желание поскорее оказаться в Хогвартсе. Дошло до того, что я соврал аптекарям Годриковой Впадины с три короба и купил у них Старящее зелье... Мне тогда было пять лет. Шикарная фантазия, не правда ли?

Мамины руки принялись поглаживать меня по волосам. Я затылком чувствовал, что она плачет. Наверное, я должен был отнестись к ней с пониманием, обнять, утешить, но... Почему это всегда я должен всех утешать? Мне надоело играть роль матери Терезы и доброго старика Дамблдора в одном лице. Я не такой. Я грубый, бесчувственный мужлан. Мне нравился такой образ, и отказываться от него я не собирался. Но сейчас речь шла о моей матери... Я мягко отстранил ее руки, прижал их к губам, встал, желая извиниться, но мама меня опередила.

— Джейми, сынок, прости меня. Я поддалась какому-то порыву, ни на минуту не задумавшись о том, что ты можешь так воспринять наши отношения с... мистером Уэбером. Хочешь, я скажу ему, что все было ошибкой? А хочешь, я вообще больше никогда не буду с ним видеться? Мы с тобой снова будем вдвоем, и никто нам не нужен. Правда?

Я не стал говорить о том, что рано или поздно мне придется жениться, и тогда мы вдвоем точно не будем. Мерлин, никогда я себя так паршиво не чувствовал! С одной стороны, мне хотелось закричать, да, мама, я хочу этого! Но с другой... совесть еще не окончательно оставила меня. Раздираемый противоречивыми чувствами, я, наконец, после долгой борьбы с собой вздохнул.

— Нет, неправда. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Если Уэбер — твое счастье, то пусть так и будет. Только об одном тебя прошу — не заставляй меня относиться к нему как к отцу. Даже как к отчиму. Он для меня все равно будет только лишь моим учителем.

— Сынок, я... я и не думала просить тебя о чем-то подобном...

— Вот и отлично, — подвел итог я, вяло улыбаясь и проводя рукой по ее влажной от слез щеке. — А давно вы с ним... э-э-э... дружите?

— Не очень. С начала сентября.

Отлично. Дождалась, когда я свалил в школу. Что ж, хоть за это спасибо.

* * *

Я не знал, как мне вести себя в компании Уэбера. В понедельник первым уроком шли чертовы руны, и я, не обращая внимания на попытки Лунатика растолкать меня, безбожно притворялся спящим. Наконец он махнул на меня рукой и ушел, Бродяга и Хвост тоже не задержались, и я остался один. Хоть я и обещал матери не препятствовать их отношениям с преподавателем, но сам идти с ним на контакт не был готов. Даже на урок отпало и без того сомнительное желание идти. Естественно, перед началом зельеварения Эванс все уши мне прожужжала про мою безответственность. Она успела мне так надоесть, что пришлось зажать ее губы пальцами. Она что-то мычала, пытаясь высвободиться, но я лишь равнодушно смотрел в стену позади нее, избегая ее возмущенного взгляда. Наконец она поняла, что я не собираюсь отпускать ее, и замолчала. Для профилактики я еще наложил на нее заклятие Немоты, однако ее это не остановило. Она сунула мне записку, на которой аккуратным круглым почерком было выведено:

«Поттер, что с тобой происходит? Ты как будто впал в анабиоз, и меня это, признаться, пугает. Где ты бродил на рунах? Уэбер даже спрашивать про твое отсутствие не стал. Ты вконец обнаглел, ты знаешь это? Сними с меня свое заклятие, иначе я тебя после уроков оставлю!»

Я усмехнулся и смял записку.

— Сниму, если больше нудить не будешь, — пообещал я.

Она торжественно кивнула, и я пробормотал контрзаклятие. Однако разве девчонкам можно верить?

В итоге мне пришлось наложить на самого себя заклятие Глухоты. Однако оно имело один побочный результат — Клео звала меня пол-урока, но я, естественно, ничего не слышал. В итоге она обиделась и перестала со мной разговаривать. Гиппогриф всех подери, и меня в том числе! Пришлось вкратце объяснить ей ситуацию, не углубляясь в подробности. Остаток вечера мы провели в Выручай-комнате. Глядя, как она одевается, я вдруг почувствовал себя снова счастливым. Так приятно...

— Я думаю, что мы самая красивая пара в школе, — напоследок сообщила она, целуя меня. Затем ушла, а у меня не было ни малейшего желания возвращаться в башню. Там нудные Эванс и Лунатик, а также бука Блэк, с которым я так и не помирился. Решив, что видеть в этот вечер больше никого не хочу, я перевернул подушку прохладной стороной и удобнее устроился на большой кровати, размышляя над прощальными словами Клео. И вдруг понял, что за ними скрывалось. Мы действительно были красивой парой... но любимой ли?

Надоели эти драные сомнения! Я люблю Клео, и это все, о чем я должен думать. Какого дракла в голову лезет противный Уэбер, держащий за руку мою мать? Бродяга, признающийся в своей любви к векторам и косинусам? Эванс, чтоб ее докси покусали, целующаяся с Хоупом?!

В этот момент я осознал кое-что еще. Самой неприятной мыслью, что посетила меня за последние сутки, была как раз последняя.