Иван Альбус Ефремов и Орден Сокола (джен)

...Горан опять сидел с бутылой, хотя Люциус снова бурчал, дескать, маглы слишком много пьют. Однако тот ответил, что старух обязательно надо свести на брудершафт. Окосевшая Цахик едва ли не целоваться лезла к регистратуре и втолковывала ей, что Лорду нужна хорошая сиделка. Нина Михайловна, узнав, что придется ещё и собирать яд с гадюки, очень испугалась. Сразу заверещала, что до пенсии она работала в цеху электролиза, но это даже не так опасно, как змея.

Люциус открыл ей сундук и показал пленницу, ростом с небольшого питона. Нина успокоилась, признав в ней обычного полоза.

— А откуда яд у неё? Она что, случки просит?

— Да так, колданули, — уговаривал Горан, — невредный яд-то, особенно оборотню.

— Дайте хоть на деда-то поглядеть, сильно ж он больной?

— Отощал, есть ничего не может, только яд от змеи. А со всего другого тошнит.

— Так это уже истощение. Врача ему надо.

— Вот Ефремова сюда надо пригласить.

— А разве у вас, колдунов, своих врачей нет?

— Да даже больница есть, только его туда класть нельзя, — усмехнулся Люциус, — сразу под трибунал попадёт. Подставили его, невиновного.

Нина Михайловна ещё побурчала насчет того, кто ж его подставил, а Малфой с удовольствием стравил ей легенду про злодея Дамблдора, который едва не отчислил его из университета, а потом когда тот закончил его, стал дипломированным мракоборцем и через 18 лет стал охотиться за учителем, натравил на него некоего Грин-де-Вальда, своего дружка. В схватке этого Грин-де-Вальда прикончил Дамблдор, прятавшийся неподалёку, а Вольдеморта посадили за убийство. Потом-то Лорду удалось сбежать с каторги, но здоровье было испорчено. Правда, нашелся мальчик, который вылечил его философским камнем, но через 7 лет действие лекарства закончилось, и Лорду стало хуже. Так что того мальчика, который сейчас вырос, тоже надо наказать.

Горан посмеивался в душе, а Нина Михайловна расчувствовалась:

— А Иван Львович разве поможет?

— Угу, он мой внук, а значит, тоже маг, — отозвалась Цахик. — Я с небес видала, какие он чудеса творил.

Малфой проводил Нину к Вольдеморту и вернулся.

— Сейчас он наложит на неё заклятье повиновения Империо, — пояснил он Цахик Карапетовне. — Не выкарабкается. Мозгов не хватит.

— А сам-то ты не под Империо находишься? — язвил Горан.

— Под Империо мозг отказывает, — парировал Люциус.

— То-то и оно, что факт, — Горан улыбнулся во всю морду. — Ну, нянька нашлась, а ты теперь куда подашься?

— На стройку пойду. — Это был сарказм.

— Давно бы. А я — в Молдавию поеду, виноград разводить.

— А лучше, в Грузию, — потянула Цахик.

— Там НАТО, нам не надо, — стихами заговорил Горан.

Люциус не ответил ничего: откуда бы невеже молдаванину знать, что НАТО организовала Англия, и Министерство магии не оставалось в стороне от действий маггловского премьер-министра. Однако наносить визиты в страны, где работали посланцы НАТО и особого магического отдела, неразрывно с ним связанного, Люциусу было не с руки — демонстрировать свою нищету перед некогда хоть и случайными, но все равно знакомыми…

— Слушайте ребята, — заговорщицки продолжила стих Цахик, — мы едем в Армению.

— Никогда там не бывала? — буркнул Малфой.

— Есть идея! — птица подняла крыло. — Там грядут выборы. Можно использовать одного. Этот ради победы использует хоть что, хоть сделку с дьяволом.

— Опять маглы? Нет уж. Может, хватит уже? — Малфой даже вскочил из-за стола. — Я лучше буду... лучше соберу новую гвардию чистокровок. Есть у меня одна идейка на примете: Бетельгейзе Лестранж-Розье! И наша молодёжь.

— Нет уж, ты точно сидишь под Империо. Кто ж с тобой нищим будет цацкаться. Наша молодежь не так мала, чтобы слушать нас безоговорочно.

— Тише, — оборвала Цахик. — Излагаю план...

Утренний душ должен хоть как-то подействовать. Весь этот вчерашний (да и сегодняшний) кошмар не мог оказаться правдой. Не должен. Бабка, перья, Ефремов, дедушка Хорен.. Сон. Шерстяная водолазка, домашние брюки, лиф — всё постепенно, дожидаясь своей очереди, опускалось на холодный кафельный пол. Вода приятно журчала, заставляя расслабиться и ни о чем не думать. К черту их всех.. И Ефремова вместе с ними. Забрать Иринку и к маме.. Там, по крайней мере, нет никаких сумасшедших старух.

Горячие струйки потекли по заледеневшим рукам, постепенно отдавая тепло телу. Пар осаждался на стекле зеркала, создавая мутную матовую плёнку.

Окончательно согревшись, Сусанна ступила на холодный пол. Надо привести себя в порядок, праздники в конце концов. Открыв шкафчик аптечки, по-привычке она достала противозачаточные." Хотя.. Хмм.. Зачем они мне теперь? Ефремов куда-то смылся, любовников отродясь не было.. Впрочем, праздники же? Гулять так гулять.." Пара таблеток отправилась в рот, запитая водой из под крана. Протерев зеркало от сконденсировавшегося пара, Сусанна выронила упаковку. Из отражения на неё смотрела женщина, чем-то напоминающая её саму, но с каким-то ужасный, животным выражением лица, нелепым индюшачим пухом меж роскошных каштановых волос. "Это сон.. Всего лишь продолжение ужасного ночного кошмара" шептала она сама себе, закрыв рукам глаза и пытаясь не расплакаться. Собравшись с силами, Сусанна оторвала руки от лица, и, заставив себя взглянуть в зеркало, она увидела своё собственное отражение. Такое же, как и всегда, только теперь с лёгкой печатью грусти и тёмными полукружьями усталости, залегшими под глазами. "Показалось.. ?" Всё ещё разглядывая своё отражение в зеркале, Суса подумала, что неплохо бы начать пить успокоительные. Так ведь и свихнуться недолго..

От звонка в дверь Сусанна чуть не подпрыгнула. "Ефремов?!" пронеслось в голове. Наспех набрасывая шелковый халат, она вылетела в коридор, уже прикидывая в мозгу планы мести благоверному. Дверной замок заскрежетал, сначала нехотя, потом всё плавнее. Но взору жены предстал отнюдь не муж, а мявшийся на пороге с видом провинившегося школьника Жека, его лучший друг, соратник и собутыльник.

— Ефремова нет, приходите в следующей жизни,— огрызнулась Сусанна, не давая гостю даже поприветствовать её.

— Да я, собственно, знаю..

— Что?!! — Сусанна отшатнулась, давая гостю возможность пройти в квартиру

— Знаю, говорю.. Звонил он, ага. Прям перед праздниками и звонил. Говорил, его, мол, в командировку отправляют. Где-то там у них в филиале в каком-то психи перед праздником взбунтовались, надо бы успокоить. Ну а Ванька, ты ж его знаешь, он у нас это, самоотверженный, да. Всё людям, всё для людей, себя не жалеет, ага. Сорвался и поехал. Тебе, сказал, звонил. Думал, всё быстро уладит, беспокоить не хотел. Вот, видимо, задерживается..

Сусанна слушала молча, лишь изредка меряя Джека оценивающим взглядом. "Интересно, он так самозабвенно отмазывает Ефремова, потому что он его сам попросил или потому что всё это реально правда?". А в воспаленном ревностью сознании уже зрела мысль о том, как бы отомстить Ефремову за её мучения. Да хоть бы с этим вот Жекой. Так даже лучше — все свои.

-..ну вот и в общем, я узнать пришел, как ты, как Иринка, ничего ли не надо?

— Проходи.

-?

-Проходи, говорю, чай пить будем. С коньяком.

— Не откажусь, не откажусь

"Да и зачем отказываться? Чай с коньяком ещё никому не вредил, да и после этого чокнутого Хогвартса нормальная выпивка будет очень кстати. Пусть и с чаем"

Проходя через коридор в кухню, Джек отметил валяющийся плед в зале и кружевное бельё на полу в ванной, дверь в которую до сих пор была открыта. Отогнав нехорошие мысли, Джек проследовал в кухню. Как и всё остальное в квартире Ефремовых кухонька была маленькой. В ней едва помещались стол, четыре стула, микроволновка и плита. Холодильник громоздился в коридоре.

— Тебе горячий или не очень? — Сусанна отвлекла Джека от мыслей, уже роившихся в его голове.

— Да, в принципе, всё равно.. Коньяка побольше, пожалуйста. Спасибо

"Надо же.. Какие все вежливые.. "Пожалуйста", "Спасибо".. Знает ведь, что с Ефремовым, и молчит. А иначе б не приезжал. Да и не успокаивал. И в бред этот про психов слабо верится. Впрочем, понеслась.."

— Держи, — Сусанна разливала по чашкам горячий чай. — Жека, а ты у нас так и не женился?

— Эмм.. Что?!

"Вообще-то я думал, она про Ваньку спрашивать начнёт.."

— Женат ты, спрашиваю?!

— Ээ.. Да нет вроде бы..

— Интересный ты, Жека.. — усмехнулась Сусанна. -"Вроде бы" — это как?

— Да нет, не женат я, не женат

— Это хорошо..

— Я тоже так думаю, — присоединив к ответу одну из тех улыбок, которыми он "клеил" девочек, сказал Джек.

Сусанна встала и как бы невзначай оперлась на стол перед самым носом Джека, крутя в руках чашку.

— И что, девушки совсем нет? — рука её опустилась на плечи к Джеку, поправляя воротник рубахи и смахивая несуществующие пылинки.

— Да нет вообще-то... А зачем ты спрашиваешь?

— Да так.. Просто понимаешь, Жека.. — она уже отставила чашку на стол и уселась лицом к Джеку кнему же на колени, чуть распахнув при этом полы халата, — я тут одна.. Все праздники! Иринка у подружки на все выходные, Ефремов у своих психов, а мне так скууучно! — Уже прижимаясь к Джеку и держа лацканы воротника обоими руками, говорила Сусанна. — Может..

Джеку пришлось ухватиться за талию Сусы, чтобы не свалиться со стула. Сглотнув, он еле выдавил слова:

— Суса, ты что??? Да Ефремов меня порвёт, если узнает!

— А если не узнает? Кто ему скажет?! — женщина ловила взгляд Джека, пытаясь заставить его посмотреть себе в глаза, а тот постоянно пытался отвернуться.

— Неет, знаешь ли.. — но он врал сам себе, ибо ему это начинало нравиться. Он всё нежнее обхватывал талию жены друга, рискуя упасть, и потихонечку прижимался к ней. Отворачиваться уже казалось невозможным, потому как Сусанна жадно искала его взгляд и с какой-то горькой и одновременно игривой усмешкой смотрела на него. Но неожиданно, под лёгким шелком он нащупал что-то, что заставило его отшатнуться, свалившись со стула. За собой он потянул Сусанну, которая попыталась упасть на него, но он увернуся, предоставив женщине падать самостоятельно. Полы халата распахнулись и он слегка сполз с тела упавшей, тут Джек увидел то, о чем догадывался, но боялся предположить. Талию и спину Сусы покрывал пух, на подобии индюшиного, только чуть мягче.

— Что это???

— Аа..это.. Да не обращай ты внимания! — Сусанна попыталась забраться на Джека, пока тот ещё был в шоке.

— Нееет, Суса.. Извини.. Да и вообще, мне бежать надо, я опаздываю. Опаздываю, да! Там у меня дел ещё куча.. — Джек встал, отряхиваясь, и быстро, пока его никто не останавил, последовал к выходу.

— Да куда тебе там надо??? Что, не хочешь с Ефремовым делить его чайный набор, да?!! Знаю я всё! Ни в какой он не в командировке!!! Опять к своей шалаве срулил, а ты его прикрываешь! На двоих её делите, да?! И как? Хватает?! Или под стать ей ещё кого нашли? Сервиз составлять не думаете?!! — женщина кричала, даже не встав ещё на ноги. Она просто сидела и бессильно колотила по полу дрожащими руками. — Катись! Катись к своей Чашке! И Ефремову передай, что он может не торопиться. Я уезжаю к маме!!!

Дверь захлопнулась до того, как она успела прокричать последнюю фразу. Джек почти бегом спускался по лестнице, желая поскорее оказаться на улице, на свежем воздухе. "Да что за черт?... Что за бред-то такой?! Откуда на ней пух??? И вообще, она ли это?!Хотя.. Мало ли, что с бабой без мужика случится.. Да и нервы у неё, похоже, сдают.. Шалаву Ванькину вспомнила зачем-то.. Впрочем, пусть лучше думает, что он у неё, а Ванька потом сам с ней объясняться будет. Ну их нафиг и всю их семейку.. Пошел, блин, на свою голову.. "Успокоил".."

… Цахик вкручивала Горану про курдов, которые пачками иммигрировали в Армению с тех пор, как перестали помогать туркам в резне армян, а потому и сами превратились в объект для геноцида, меняли фамилии, приставляя к родным окончания «ян», но тем самым все равно не становясь армянами, а напротив, становились объектом и для поношения армянами, и что Курдская рабочая партия запросто станет оплотом Пожирателей помимо партии Дашнакцутюн, которая в первую империалистическую тоже работала на турок… Молдаванин поддакивал с увлеченностью, периодически вкручивая что-то о столь же непризнанной республике Гагоузия, как и пресловутое Приднестровье, с той лишь разницей, что гагоузы некогда были мусульманами, а потом стали христианами, и по-молдавски «гагоуз» означает «предатель»… Взаимопонимание было полнейшим, птица растолковывала политическую обстановку в стране так, как будто эти 20 лет просидела дома возле радио и телевизора, а не влачила бестелесное развоплощенное существование.

— И откуда ты все это знаешь, бабушка? — любопытствовал Горан.

— Я эти двадцать лет в Камалоке провела.

— А что это, молока твоя?

— Типа ад не ад, а так, вроде христианского чистилища, только души оттуда ни в какой рай не берут, а они там остаются.

— А то, что в Англии делалось, ты знала?

— Нет, из Камалоки можно только за своей страной следить, где родился, где умер, на ту страну и сверху глядишь.

— А Лорд-то как туда попал, в нашу советскую Камалоку?

— Маг он, наверное, вот и попал. Не знаю, а то, что мы с ним 10 лет душа в душу встречались…

Люциусу надоело слушать окополитеческие бредни бывшего СССР, в которых он ни рожна ни смыслил. Подобрав со стола опивки ставшей традиционной водки (дрянь, куда хуже доброго глотка огневиски за домашним столом), он горько допил содержимое бутылки и неторопливо зачаровал камин на сеанс каминной связи. В языках пламени появилась стриженая голова не то взрослой девушки, не то четырнадцатилетнего юноши с черным пушком на верхней губе. Молодое существо непонятного пола курило тонкую трубку, время от времени подхватывая чубук тонкими руками с массивной мужской печаткой в виде змеи, поедающей агатовый квадрат.

— Приветствую тебя, Марти Стю, — отозвался Люциус, улыбаясь вздернутыми уголками губ.

Бесполое существо по имени Марти нахохлилось, поежилось, надсадно кашлянуло и что-то неразборчиво буркнуло в ответ.

— Как жизнь молодая?

— Разве это тебе интересно, Люциус? Светская болтовня, — отрезал Марти. Голос его был звонок, но сиплость заядлого курильщика уже начинала давать о себе знать. — Переходи к делу, не люблю пустопорожних речей.

— Что-то ты поделывал последний раз в Лютном переулке? Покупал шкурки бумсланга для очередного обортного зелья? — Люциус язвил. — Без него девушки не любят?

— Какое тебе дело до моей личной жизни! — рассвирипел Марти, даже не пытаясь сдерживать гнев. — Я такой же мужчина, как и ты, хотя знаю гораздо больше женских тайн, в отличие от тебя.

Марти было легко задеть за живое, от рождения он действительно был девушкой по имени Мэри Сью. Магическое, равно как и магловское, сообщество относилось к нему с подозрением, но обнищавший Малфой и сам последние 6 лет был не в чести. С Мартином (а Мэри, говорившая о себе в мужском лице, несмотря на сопротивление, приучила всех своих собеседников называть себя «он») он познакомился в Лютном переулке, когда тому не было еще 17-ти, хотя помнил Мэри еще пятилетней девочкой в белом платьице, с кружевным зонтиком и огромным бантом на голове. Ее родители были одними из самых талантливых его компаньонов по торговой сети недвижимости «Малфой Инкорпорейтед», но дочь еще на средних курсах Хогвартса понесло вкривь и вкось. Видимо, бесконечные сплетни и пересуды в девчоночьей спальне Слизерина, где обмусоливалось все, начиная от месячных и кончая сплетнями о свиданках и флиртах, моментально надоели строптивой девушке-подростку, и на свет появился окусливый сквернослов Марти — сорвиглова, курильщик, и хулиган, регулярно избивавший метлой малышню обоих полов в промежутках между тренировками по квиддичу. Мэри-Марти не раз грозились отчислить из школы, но за нее вступался капитан команды Слизерина, как за сноровистого загонщика с хорошо поставленным ударом. Родители Мэри обещали ей прекрасное будущее, если она выкинет эту ребяческую дурь из головы, но быть мужчиной ей оказалось дороже. Ради этого, Мэри-Марти переселился в заброшенный дом каких-то престарелых родственников, которые на этом свете не зажились, постоянно шлялся в Лютном переулке в компании воришек, жуликов и просто шпаны. Единственное светлое и разумное, к чему удалось пристроить эту оторву, оказалась конная школа, при которой Марти за дополнительную плату еще и преподавал фехтование на нелегальной основе. Удар этой «девушки» мог стоить перелома черепа, и изводить ее по поводу гендреной принадлежности мало кто отваживался, разве что трусливо прячась под щитовыми чарами. Малфой в свое время держал этого проходимца под опекой, но теперь почти сравнялся с ним по статусу в обществе, и они могли разговаривать почти на равных.

— Марти, Марти, не кипятись, — покровительственно улыбнулся Малфой. — Даже собственная жена не пускает меня на порог, что тут говорить о делах более интимных. Меня правда интересует, как идут дела на твоем любовном фронте.

— Без задней мысли ты и шагу не ступишь, — фыркнул Марти. — Выкладывай начистоту, чего тебе надо узнать?

— Говорят, ты был… хм… близко знаком с Бетти Лестранж?

— С Беллатрикс? Ничего общего…

— Ты не понял, я говорю о ее дочери, Бетельгейзе. Ну или Беатрис Розье, если тебе угодно.

— Тебе наговорили, будто это моя любовница? — горько усмехнулся Марти и смутился, как третьекурсник. — После смерти Барти Крауча-младшего она, конечно, долго горевала…

— Откуда тебе-то знать, в десять лет…

— Когда мы познакомились, мне было уже 17. Беатрис — 24.. Да и теперь, если честно, она все еще старая дева. Или вдовствующая особа, кому как больше нравится…

Малфой точно нащупал конек Мартина, о котором тот мог несдержно болтать. Впрочем, чего тут было выщупывать: про этот роман ходили слухи, которые в основном состояли из пьяной брехни самого Марти в Лютном переулке да в «Кабаньей Голове» в Хогсмиде.

— Я как мог предлагал свою поддержку, но как только дело запахло койкой, Беатрис отшила меня по первое число.

«Еще бы, идиот, ты фактически только что появился на свет.» Малфой тотчас же пожалел о подуманном, Марти был неплохим легилиментом.

— Ну что же ты, не догадался всего-то расковырять всего одну могилку на кладбище Литтл-Хэнглтона, да наварить себе хорошего оборотного зелья? — Люциус усмехнулся, отдавая дань доброй мужицкой иронии.

— Ага, чтоб потом выглядеть как мертвец семилетней выдержки? — парировал Марти. — Хватит того, что я ей втрюхивал старый облезлый хогвартский стул из кабинета мракоборья, стащенный вашим Драко на спор с Креббом и Гойлом. Дескать, Барти трансфигурировал стул в себя, поцелованного дементором, а себя, наоборот, в стул…

— И сколько же Бетти с тобой не разговаривала?

— Не здоровалась около года. Потом простила. Хотя рухлядь эту забрала.

— Видать, на память о любимом Хогвартсе, — прихохотнул Малфой. — А что поделывает моя Айрин?

Малфой был осведомлен только о ее свадьбе с Ником Доннованом. После того Рина немедленно умотала к мужу в Южную Америку, где тот обстряпывал свои ковбойские делишки вместе с дружком Джерри. Вернулись они не так давно с пятилетней дочерью. Однако обрушившиеся старые семейные связи передавали информацию с перебоями.

— Ник достукался. Его изловили авроры и, кажется, пытали Круциатусом.

— Он погиб?

— Нет, жив, если это можно назвать жизнью. Он парализован ниже пояса.

— Ну и ты, естественно, решил этим воспользоваться? — не удержался от остроты Люциус.

Марти еще раз, теперь уже едва заметно, сверкнул глазами, но уклончиво ответил:

— Мужчина остается мужчиной до тех пор, пока у него уцелел хоть один палец… И этим пальцем он может написать стихотворение для любимой…— предупредительно подставил благостную фразу Мартин, опережая дальнейшие издевки Люциуса. — Хватит, мне надоело. Мне некогда.

Марти погасил связь и пропал из горящего камина. Малфой, не оборачиваясь внутрь кухни, неторопливо ронял слова в пространство:

— Ну да, счас пойдет, вырвет клок волос у какого-нибудь обормота-сифилитика, и пойдет на блядки. Не понимаю, как он может то и дело глотать эту тошнотворную горечь. Так недолго и печенку себе подсадить.

— А тебе ее придется пить, друг мой, — Горан протянул ему через плечо клок курчавых волос. Малфой хотел выкинуть ее в камин, но медлил. После любого разговора с Марти на него находила если не экзистенциальная тоска, то тягучее недоумение. А молдаванин тем временем поучал. — Если ты хочешь заменить меня на стройке, изволь.

— С чего это, милейший? — вяло возмущался Люциус.

— Да с того, что мы и правда летим в Армению, вместе с Цахик.

— Вот так новости, — пробормотал Малфой и зажал клок волос в кулаке. — Пойду-ка Нарциссу повидаю, однако.

— Во-во, трахни ее хорошенько на дорожку.

Клок волос полетел в камин, вспыхнув с сухим треском:

— Нет уж, в Армению лечу я. Я знаю, как разговаривать с правителями, а ты оставайся на своем месте. Я только напорчу, милейший.

.. Герман тоже испытывал страшную растерянность, оставшись один на один с объектом своего обожания. Одно дело, что он появлялся к нему на полтора часа, где все внимание доставалось исключительно ему... Тот факт, что они провели вместе уже почти 2 дня, только усиливал напряжение и скованность, и был малоутешительным, потому как каждый из них со своей стороны защищался присутствием близкого друга и маской иронии и дружелюбия, создавая и пытаясь сохранить иллюзию прежних отношений. В отсутствие защиты у этих двоих, находящихся по разные стороны социально-иерархического статуса, неизбежно должно было проступить истиное лицо. Герман стыдился собственных бытовых недостатков, что говорить о том, как неловко было бы увидеть их у якобы безгрешного Ефремова. Впрочем, опыт показал, что соседом Иван Львович оказался вполне приемлемым: храпел негромко, руки после туалета мыл, а про отвратительную привычку врача ковырять в носу уголком носового платка Гера знал и раньше, даже с удовольствием перенял, ибо хронический насморк мучил обоих. Гораздо больше угнетало то, что на него, бедного психа Соболевского, запутавшегося в собственных проблемах, могли взвалиться и ефремовские, за которые он был вынужден нести двойную ответственность: серьезное, несыгранное непонимание ситуации ввиду незнакомости мира и движущих сил, в нем действовавших. Как быть, если Иван попросит совета именно у него, потому что больше не у кого? С одной стороны, это было даже лестно, но облажаться на своем поприще он не имел права вдвойне, ибо дело развивалось нешуточное. Дружелюбно-покровительственный тон повадок Ефремова преобразился в жесткую хмурость, даже некоторую озлобленность. Еще бы, наконец-то отдохнул после фантасмагорической свистопляски перелета, пленения и допроса, плюс синдром отмены в отсутствие любимого допинга. Герман тоже опомнился, что курево кончилось еще вчера, а за треволнениями он даже забыл об этом. Как бы сейчас хорошо было бы запереться в туалете, нервно покуривая и старательно делать вид, будто не замечает соседа по камере, на что, собственно, и уходили все моральные силы. До того сильно было желание изгнать постороннего из своего личного пространства. Герман пробовал закрываться в балдахине и читать с мобильника, но чтение на ум не шло, скопившаяся на карточке музыка и вовсе не соответствовала ситуации, а игры надоели до смерти. Разве что помолиться под аудиосуфляж записи с голосом Гургена, где тот читал по-армянски "Отче наш".

— Вот оно как люди себя чувствуют, когда вы их на 45 дней под замок отправляете!.. — в сердцах буркнул Гера.

Хорошо, что они поселились в комнате для гостей, а не в лазарете мадам Помфри, как они первоначально планировали. Тогда бы ассоциация была бы полной.

Ефремов благородно пропустил гол, чтобы не накалять обстановки, даже в таком настроении его не покинул природный такт. Действуя с оглядкой, Иван все равно привычно расчехлил дудук (хорошо, что колдунья-директриса его не конфисковала, сочтя обычным музыкальным инструментом) и начал традиционную утреннюю распевку. Видно было, что ему тоже трудно сосредоточиться: музыкальную фразу он начинал, сбивался и повторял заново. Очень быстро он бросил это занятие, отложил дудук и откинулся навзничь, придерживая виски распяленными пальцами.

— Герка, открой окошко, башка трещит, — как можно суше попросил Иван.

Герман укутался в одеяло с покрывалом и поплелся к ставням. Колдовства не получисось, пришлось корячиться вручную. На окне были резные решетки, заблокированные замком и мощным запирающим заклятием. Просунул руку с мобилой за окно и попытался пройти в wap-версию своего форума-блога. Экран показывал вчерашнюю радость. То ли Валец действительно затеял очередной свинорой, то ли заклятие распространялось еще и поверх окон на десятки сантиметров.

— ...у тебя аптечка есть, я знаю, — гудел Ефремов из своего одеяльного кокона.

Герман дернулся, ударив палец о решетку и едва не выронив телефон, и с демонстративной небрежностью, маскируя услужливость, побрел к рюкзаку...

...Так они и провалялись до самого обеда, тупо пялясь в потолки кроватей и выкидывая в пустоту отрывочные фразы. Вместо Хагрида пришел Невилл. Сказал, что лесника они отправили спать еще утром, так что пусть он хоть сугробы под яблонями окучивает. Герман запросил папирос или трубку, смотря что уж там волшебники курят, а Ефремов — кофе или зелья от головной боли.

— Когда голова болит, это нехорошо... У нашего Поттера она семь лет болела, всю школу...

— А сейчас не болит? — поинтересовался Герман. — Ну вот за этот последний десяток лет?

— Не, у него сейчас от другого болит... — понимающе усмехнулся Лонгботтом и переключился на Ефремова. — Мистер Джон, помимо боли вы еще чего-нибудь чувствовали? Видения, воспоминанимя, сны...

Герман хихикнул: наконец-то психотерапевту самому учинили хороший диагностический допрос. Иван Львович замялся, взвешивая важность еще не сказанного, и буркнул:

— Так, херня, бабушка вспомнилась. Я всегда, когда ей в глаза смотрел... даже на фото... по вискам шарахает... Давление у меня низкое, вот что, — заключил он. — Кофе надо.

"Тут одним кофием не обойдешься. Смахивает на легилименцию," — подумал Гера и выжидающе взглянул на Невилла. Тот понимающе кивнул и продолжил:

— Она была в образе человека или птицы?

— А, и так, и сяк. Кофе неси.

— А еще вы кого-нибудь видели?

— А кого я еще должен видеть? Вольдеморта?! Я даже не знаю, как он выглядит...

— Мистер Джон, у нас его именем не разбрасываются. Мне, конечно, безразлично, но... Если вы собрались вести школьную головологию, постарайтесь забыть это слово. Дети привыкли слышать его имя вроде Неназываемый, Тот-Кого-Нельзя-Называть или Сам-Знаешь-Кто. И меж собой тоже старайтесь не называть его имени, лучше дайте прозвище.

— У нас его Волдиком зовут, — предложил Гера.

— Уж лучше — Волька. Был в наше время один колдун ибн Хоттаб... а это его друг, — смягчился Иван.

— Колдун-мусульманин? — обеспокоился Невилл.

— Да нет, не было его, он выдуманный... — успокоил Гера. — Я его тоже знаю, читал. И вообще я не понимаю, мусульман вы боитесь до смерти или наоборот, а драконопитомники в Египте водидите? Как же это объяснить?

— Да так, что они все ненаносимые, магглы не лезут, а египетская мантикора — сфинкс — с нашей тигровой английской не сравнится. У египетской лицо человечье и она говорящая.

Невилл просидел с заключенными гостями весь обед, сначала жалуясь на долготерпение Минервы, старательно рассуждая о телепатической связи Поттера с Вольдемортом, особенно замучившей ученика начиная где-то с четвертого курса. А уж на седьмом году обучения парню перестала помогать всякая окклюменция, и тот был вынужден глотать Ментальный Щит да угомон-леденцы, чтобы хотя бы поспать без кошмаров. Однако Щит под конец помогать тоже перестал, и на Поттера взвалилось заклятье Империус, которое довело его даже до недельной госпитализации в клинику св. Мунго.

От горячего кофе Ефремов расчихался и принялся шумно сморкаться в салфетку, проклиная зиму, холод, ночные путешествия и проклятые пыльные пологи кроватей, из-за которых приходится растворять огромные стрельчатые окна.

— Почему у нас тут нет камина? — любопытничал Гера.

— Тут... батареи центрального отопления. Котельная своя волшебная. Хагрид да Филч с Трелони за ней следят.Вода же горячая есть. Вот и приходится батареи держать, камин же нельзя — вдруг вы по каминной связи с кем наладитесь, да с летучим порохом скипите куда-нибудь...

— А каминная связь нам не нужна, мы и так ого какую связь держим, как руку на пульсе... — вкусно чавкая, приосанился Ефремов.

И тут, будто в подтверждение его слов, раздался звонок, "Ливинг а вида лёка" Бандераса. Иван схватился за трубу

— Да, Джека, слушаю тебя внимательно... Что нового?.. как машина... ящик с инструментами?! Вот сучок!!!... а резина?... ладно, хоть это хорошо. А что дома?

Чирикающая трубка на несколько секунд замолчала, Джек мялся.

— Что??? Сусаник?! нет, что правда что ли?... Нет, Джека, ты это действительно, есть или оно кажется?... пух? на ногах??? черный пух неизвестной птицы??? ты ей что, сукин сын, под халат заглядывал?!!!

Ефремов с треском вырубил связь и свирепо набросился на Германа. Парень едва не подавился от удара в лицо, хорошо еще успел выплюнуть непрожеванный кусок. Иван Львович насел на своего пациента верхом и мутузил его кулаками по чем попало, пока они оба не опрокинулись со стулом. Потом схватил парня за уши и начал прикладывать затылком об резное изголовье стула.

— Скотина сраная!... ты мне семью разрушил своим Хогварсом!... Жена к матери ушла, вместе с дочкой!.. ты мне за это заплатишь!... и еще у меня теперь рога вырастут! Уже выросли...

Герман что-то нечленораздельно верещал и отплевывался кровавыми соплями, текшими с усов на рот. Он чувтвовал, как его вот-вот стошнит. Невилл, оторопевший от неожиданности и стремительности драки, наконец сообразил пустить в драчунов остолбеняющее заклятие Стюпефай, но то ли он паршиво прицелился, то ли оба были донельзя взвинчены, так что подействовал только Петрификус тоталус. Когда рев Ефремова затих, только ненавидящие черные очи сверкали на побагровевшем лице, Невилл подхватил скорчившуюся фигуру и левитировал ее на кровать. Германа, наблевавшего на себя и пол, он стал поднимать руками. При виде лужи блевотины, Герман продолжал надрывно кашлять и разбрызгивать кровь в стороны.

— Вот тебе и заклятие фиделис... — бормотал он, утираясь рукой.

Невилл поспешил очистить неприглядные пятна. Несмотря на то, что профессор МакГонагалл еще не дала разрешения на разблокировку изолятора, декан Гриффиндора принял решение отвести парня к Мадам Помфри. Трясущийся Соболевский выудил из кармана блистер успокоительных, отправил пару таблеток в рот, а остальное всучил хогвартсчанину.

— Сука... пусть подавится... угомон-пилюли... — слова звучали как оскорбления, будто Иван Львович сделался таким же обыкновенным психом, как и он сам.

Когда ослепляющий пыл гнева сошел с него, он понял, что послеэтой драки отношения терапевта с ним сильно изменятся, такое бесследно не проходит, либо они обсуждают свои чувства друг кдругу и маски спадают, либо наоборот — масок становится больше…

Удостоверившись, что школьный колдофельдшер оказала пострадавшему первую помощь (ах, как жаль, молодой человек поскользнулся на кафеле в туалате, да, прямо лицом на унитаз...), профессор Лонгботтом без колебаний направился в директорский кабинет. Миссис МакГонагалл сидела за письменным столом, как всегда подтянутая и причесанная, однако последствия бессонной ночи отражались на ее лице набухшими мешками под глазами. Глаза ее остервененло впивались в экран ноутбука, над которым стоял серебристый пар, и волшебная палочки изредка дирижировала происходящим. Молодой декан коротко поздоровался и без лишних слов перешел к делу:

— Госпожа директор, я требую, чтобы вы сняли магическую защиту с гостевой комнаты. Или хотя бы разрешили свободные перемещения заключенных.

— Боюсь, Невилл, это невозможно. Пока я не изучу их документы до конца, я не имею права вмешиваться в ход событий.

Лонгботтом рассчитвал на то, что колдунья, принимавшая решения со взвешенным запозданием, все-таки в конце концов согласится, но даст фору смывшейся и скрывающеейся паре друзей, дабы они могли вернуться обратно.

— Неужели вы не знаете о том, что держать скопление мужчин в замкнутом помещении небезопасно для них же самих. Возьмите хотя бы факультетские спальни мальчиков. Сколько драк происходит там при всем при том, что ребята имеют свободный вход и выход.

— Не менее безобразные драки происходят и в спальнях девочек, — подчеркнуто сухо отчеканила Минерва. — Добрую сотню лет назад меня поколачивали за всезнайство.

— Боюсь, что тут немного другое: максимум, что может сделать девушка — это вырвать соседке клок волос.

— Вспомните слизеринку Мэри Сью, это была настоящая оторва. Однокашницы приходили на уроки с синяками, а то и не приходили вовсе.

— Мэри была парнем в девичьем теле, мэм. Магглы называют это транссексуализмом, а мадам Помфри — перверсией.

— Когда ты только стал маггловедом почище мистера Артура?

— Я стараюсь поддерживать контакт с заключенными, следить за порядком...

— Вы рискуете, юноша... — невесело покачала головой профессор МакГонагалл.

— Вы тоже рискуете. Здоровьем, — Невилл изящно потянулся и прихлопнул крышку ноутбука, неожиданно напомнив самому себе свое же собственное страшилища, профессора Снейпа. — Вы не спите уже полтора дня. В вашем возрасте это небезопасно.

— Ты прав, Невилл. — Госпожа директор согнула руки в локтях и расправила лопатки. Спина хрустнула. Едва подавив невольный зевок, волшебница переключила расфокусированный взгляд на гриффиндорца, стараясь придать глазам выражение четкости. — Эта саркастическая хамка Роулинг понаписала столько дряни... никогда не думала, что... то есть, я всегда находилась на стороне Гарри!

Железная леди держалась с некоторым стариковским апломбом.

— ... В том, что это не Скитер, я не сомневаюсь. Она бы не стала поливать дерьмом самоё себя. Но кто? Кто-то очевидно близкий Поттеру.

— Мисс Грейнджер, то есть молодая миссис Уизли? — улыбнулся Невилл.

— Я подумаю над вашим предложением, — резко сменила тему директриса. — Молодых людей...

— ...мы выселим в хижину Хагрида. Только великан сможет справиться с парой физически здоровых парней. Мистера Джона и мистера Джека надо держать под строжайшей магической защитой. Они слабее. И проблемы среднего возраста, и маггловская беспомощность.

— И все-таки я не могу понять, как это магглы смогли оседлать метлу, пробраться на территорию Хогвартса и создать Патронуса.

— Значит, среди русских тоже много людей с магическим даром. Полагаю, мэм, — Невилл выдержал вежливую паузу и потупился, — в России надо организовывать магическое сообщество. Как в Болгарии. Это же такие же славянские народы, как и мы с немцами –германцы.

— Давайте подумаем до завтра, — зевнула Минерва и заново вперилась в экран.

"Ну не иначе, как книга заколдованная черными чарами. Эдак она будет до конца жизни ее читать", — полушутя подумал про себя Невилл, выходя из кабинета.

Хорошо, что Гера успел сохранить себе и Гургену номер Джека. Едва почувствовав себя лучше, он поспешил связаться с другом Ефремова и настоятельно призвал его к возвращению. Конечно, он испытывал обиду на обоих, но судьба весьма неплохой кожаной куртки волновала его сильнее. Джек рассказал, что из-за этих двух курток (гериной и ванькиной) его едва не забрали в милицию, и что ему едва удалось выкрутиться, сказав, что эти вещи он везет на приемный пункт гуманитарной помощи для инвалидов. И добавил, что на Измайловскую он больше ни ногой, так как у него и так состоялся непростой разговор с охранником.

По настоянию Геры Джек вышел в наконец заработавший Ассамблеум и под чутким же его руководством трансгрессировал на ворота Хогвартса. Правда, Рубеус Хагрид едва не свинтился с катушек, когда сначала обнаружил неосторожно неприкрытое падение Джека с ворот. Добродушный дядька громыхал едва ли не до кондрашки, припоминая 1998-й год и ужас-ментального паразита террастру, насланную сами-понимаете-кеми нарушившую антитрансгрессионную защиту пансионата. Притом до чертиков перепугал бизнесмена, в подробностях расписав огромного, с корову, нетопыря, с жуткими химически-зелёными глазами.