Г&Г в Хогвартсе (джен)

Было что-то странное в связи Гаары и Гарри.

Хотя они сами не подозревали о наличии этой связи до недавнего времени.

Просто однажды Гарри понял, что не может больше терпеть внезапно появившуюся бессонницу, из-за которой выглядел как инфернал. А Гаара потерял всякий намек на весьма относительную терпимость к людям, дергаясь в сторону гриффиндорца всякий раз, когда тот испытывал сильные эмоции — будь то страх, раздражение, радость и прочее.

Именно поэтому чудесным воскресным утром поздней весны (нежаркое солнышко, ветерок, безоблачное голубое небо — самая та погода для долгой прогулки по окрестностям древнего замка!) они сидели в самом дальнем углу библиотеки, дыша книжной пылью вместо чудесных запахов почти наступившего лета: молодой травы, влажной земли и цветов, и пытались найти информацию по ментальным связям. Друзья уже нашли книги по окклюменции и леггилименции, но все, что было написано в них, никак не объясняло, почему Гарри передался страх Гаары перед сном, из-за которого Поттер никак не мог заснуть, а сам джинчуурики испытывал все эмоции друга. К тому же, найденные манускрипты и гримуары были написаны ужасно архаичным языком, содержащим множество неизвестных терминов и языковых конструкций, что мешало понять смысл написанного. Оставался, правда, шанс на то, что нужные тексты будут в Запретной секции, но выпросить разрешение туда было практически невозможно.

Впрочем, Гаара обещал спросить директора Дамблдора насчет пропуска, ведь только директор мог выдать им это разрешение — остальные учителя только посмеялись бы. К тому же, хоть директор и строил из себя безобидного сумасшедшего, он все же был великим магом и мог подсказать что-нибудь.

Распрощались мальчики поздно вечером, когда библиотека уже закрывалась и мадам Пинс выгнала их с насиженных мест. Книги они взяли с собой — необходимо было их дочитать. Тем более, что и у Гарри, и у Гаары было много свободного времени ночью.

На следующий же день Гаара обратился к профессору Дамблдору за советом и пропуском. Директор выслушал его внимательно, но допуск не дал — ради их же безопасности, по его словам. Книги, обитающие в Запретной секции, зачастую обладали подобием искусственного интеллекта (весьма злобного интеллекта), и могли проклясть неосторожных учеников.

Обещал подумать, что можно сделать с непроизвольно возникшей ментальной связью, и попросил не прекращать их поиски.

«Не уверен, что в тех рукописях будет решение вашей проблемы, но знать основы защиты разума вам не помешает», — сказал он. — «Только не переусердствуйте и не вздумайте практиковать проникновение в чужой разум».

Впрочем, чтение архисложных манускриптов и подготовка к экзаменом были лишь половиной беды. И даже, как оказалось, не самой страшной половиной, поскольку к середине недели Хагрид признался, что пытается вырастить дракона.

Ну, как признался... Гарри, Рон и Гермиона застали его в библиотеке, в секции с книгами про драконов. Тут уж и дураку понятно, что Хагрид, ранее никогда самообразованием не занимавшийся, что-то задумал. Стоило лишь чуточку нажать, и добродушный лесничий все рассказал.

Так что теперь даже Гермиона была озабочена не предстоящими экзаменами, а сохранением в тайне наличие яйца дракона у Хагрида. Хорошо еще, что пока это было яйцо — будь это уже вылупившийся дракончик, об этом уже узнала бы вся школа — драконы быстро растут.

Но само яйцо понравилось Гарри, да и выросший в мире магллов и лишенный предубеждений волшебников, мальчик был совсем не прочь посмотреть на дракона. Тем более, на новорожденного — совсем еще не опасного.

А вот Рон, Гермиона и Гаара не разделяли его энтузиазма. Если Рон слишком боялся огнедышащих рептилий(был наслышан о них от своего брата, Чарли, который работал в Румынском драконарии), а Гермиона просто боялась нарушить закон(правильно боялась, в самом деле, драконы слишком опасны), то Гаара был не против посмотреть на настоящего дракончика, но очень ясно осознавал опасность, исходящую от него. В своей недолгой, но насыщенной жизни он видел и ожоги от огненных техник, и рваные раны, нанесенные призывными животными, поэтому очень не хотел, чтобы его новоприобретенные друзья пострадали, а Золотого мальчика защитить было его заданием, поэтому слизеринец просто не мог пустить все на самотек, и каждый день мальчик забегал к Хагриду на огонек — справиться о состоянии яйца. И от Хагрида же он и узнал, что крылатый ящер вот-вот вылупится.

В пятницу утром Гаара увидел, как к гриффиндорскому столу подлетает Хедвиг — сова Гарри, и тогда, глядя в взволнованные лица первокурсников, он понял — началось.

Перед травологией удалось урвать пару минут, чтобы перекинутся с ребятами словом. Тогда он и убедился в своих догадках: дракон действительно вылуплялся, и гриффиндорцы решили после урока идти к Хагриду — не каждый день видишь появление столь сильного существа.

Весь урок друзья просидели как на иголках — все их мысли были уже у хижины лесника, в маленькой жарко протопленной гостиной. Там, где рождалось чудовище.

Едва над теплицами прозвенел колокол, как школьники кинулись на улицу, не озаботившись даже переодеванием — слишком торопились.

На подходе к домику Хагрида Гаара заметил как Малфой прогуливается неподалеку. И с чувством глубокого морального удовлетворения устлал землю под окон и дверей песком — на тот случай, если Малфой решит подсмотреть, чем же были так взбудоражены его вечные соперники.

К тому времени как Гаара вошел в дом, скорлупа уже пошла трещинами — ящер рвался наружу. Вот на свет показались черные лапки с острыми коготками на лапах, маленькая голова с ярко горящими желтыми глазами, длинная шея, плотное тельце и удивительно большие для такого небольшого создания крылья. В целом же дракончик был похож на сломанный зонтик — такой же несуразный и мятый.

Новорожденный поднял голову, огляделся, и, пошатываясь, побрел к великану. Тот, в приступе умиления, наклонился к зверю и просюсюкал: «Иди к мамочке».

Дракончик чихнул, поджигая пышную бороду лесника, на что тот умилился еще больше.

— Он узнает меня, представляете? Он....

В этот момент с улицы донесся вопль. Этот вопль был наполнен ужасом загнанного животного, он пробирал до костей и от него сразу загудело в ушах. Гарри кинулся на улицу и через несколько секунд крик стих, зато послышался смех. Гаара вышел вслед за другом, зная заранее, что он там увидит.

Малфой висел вниз головой, закутанный в песок как младенец в пеленки, и одна только взлохмаченная голова торчала наружу. Гарри сидел поодаль и икал от смеха. Шиноби тоже не удержался от смешка — столь жалкий вид недруга повеселил и его.

От появления зрителей Драко раскраснелся еще больше, и заорал на сокурсников.

— Спустите меня на землю!

Песчаный махнул рукой, отзывая песок и отпуская слизеринца. Тот пошел в сторону замка, подгоняемый смешками в спину и периодически срываясь на бег.

В груди Гаары нехорошо екнуло — униженный Драко Малфой сродни стеклянной крошке в зубной пасте. Ничего хорошего ждать от него не приходилось.

«Но, в конце концов», — обозлился Гаара на себя, — «Что опасного может сделать он?».

Вот только ни один шиноби не мог позволить себе недооценивать врага, каким бы ничтожным тот не казался. В их битвах ставкой были не деньги и не честь, а жизнь, поэтому даже самый маленький генин готов был ждать любой пакости от соперника — настороженность есть залог жизни в их мире.

А человеческие нравы везде одинаковы.

* * *

Дракончик рос феноменально быстро. Прошла всего неделя с его появления на свет, однако Норберт уже достигал размеров крупного волкодава. И как он только не спалил хижину Хагрида до сих пор?

Беспокойство снедало школьников. Всю неделю они потратили на изучение всей информации о драконах, но ничего придумать так и не смогли — питомцу Хагрида нужен был уход на первых месяцах жизни, он не выжил бы без опеки. К тому же, кто захотел бы растить огнедышащее чудище?

К счастью, в конце недели Рона осенило.

— Я с самого начала так сглупил! — возбужденно шептал он друзьям на перерыве между парами. — Кто же может позаботиться о драконе лучше, чем работники драконария? У меня же брат, Чарли, работает в Румынском заповеднике, как же я сразу-то не сообразил! Все что нужно — это написать ему письмо и рассказать ему о Норберте.

Так и поступили — письмо для Чарли ушло тем же вечером. Но самое сложное только предстояло: необходимо было убедить лесника, что дракону будет лучше среди собратьев, под присмотром профессионалов.

Хагрид упрямился долго, но в конце конов согласился.

— Все я понимаю, — гулко и прерывисто вздохнул он, — но не могу так просто отпустить его, понимаете? Он же мой питомец, мой! Душой прикипел.

Норберт внимательно вертел головой по сторонам — от ребят к Хагриду и обратно, словно следя за ходом разговора. Взбудоражился, развеселился и шлепнул хвостом о стену — вскользь, не задавая себе целью ударить именно по стене.

Дом зашатался, с потолка посыпалась побелка и паутина. Разбился кувшин в шкафу.

— Надеюсь, что ответ от Чарли придет очень скоро, — мрачно пробормотал Рон друзьям, выползая из-под стола, где он прятался от паутины (Рон ужасно боялся пауков и все с ними связанное). — Иначе смысла забирать этот летающий камин не будет. Он просто разрушит все тут и улетит.

Гарри промолчал, однако мысленно согласился с ним. Посмотреть на настоящего дракона оказалось очень интересно, но вероятность сесть в тюрьму за укрывательство преступника его не радовала. Да и Гаару очень нервировал Норберт, а раздраженный Гаара был опасен для людей не меньше самого дракона.

Одним словом, неделя была очень напряженной. Настолько, что все забыли про Малфоя.

А вот Драко снедало любопытство и жажда отмщения. Он никак не мог подобраться достаточно близко к гриффиндорцам из-за Гаары, который постоянно следил за окружающим миром и неумелую слежку слизеринца замечал моментально. Поэтому, оставив попытки разузнать про дела нелюбимого им квартета, он принялся за составление плана мести.

* * *

Когда первокурсники только — только прибыли в Хогвартс, старосты, а затем и преподаватели рассказали им правила проживания в школе.

Правил было на самом деле немного, но особо выделяли несколько запретов, установленных много веков назад. Не гулять в Запретном лесу, не пользоваться магией вне уроков и отработки домашнего задания (и упаси их Мерлин устроить дуэль!), не ходить по самым верхним этажам Хогвартса и не заглядывать в комнаты, закрытые засовами.

— Хогвартс — старинный замок, — вещала Профессор МакГонагалл. — Он был построен в месте, благоприятном для волшебства, сюда тянутся различные магические создания, и здесь происходят явления, которые современная наука объяснить не может. Большая часть замка безопасна, но в закрытых помещениях все еще происходят подобные вещи. Явления эти абсолютно непредсказуемы — они могут быть как безобидными перевертышами, которые меняют пол и потолок местами, так и страшными проклятиями, от которых и умереть можно. За все время, которое стоит Хогвартс, погибло два ученика — оба столетия назад, несколько позже времен Основателей. Не пополняйте эту статистику, будьте добры.

— Кроме того, — продолжила декан Гриффиндора после непродолжительного молчания, — в тех местах, которые не используются продолжительное время, завелись препротивные магические существа — боггарты, пикси и прочие. Они не столь опасны, но первокурснику с ними не справиться. Я искренне надеюсь, что никто из вас не пойдет в эти места.

Речь МакГонагалл произвела неизгладимое впечатление на юные умы гриффиндорцев, и, насколько было известно ученикам, подобные ликбезы проводились со всеми факультетами. Преподавательский состав тщательно следил за тем, чтобы этот запрет не нарушался, но они и подумать не могли, что в подобных местах будут ходить старшекурсники потому что им про необычную магию закрытых комнат рассказывали подробно(и никакого желания лезть туда у них не возникало после этого)— и защита на них рассчитана не была.

А у Малфоев союзников много, и ему не стоило ничего убедить Маркуса Флинта пройти в самый заброшенный коридор — за боггартом, которого «так недоставало для практики Защиты от Темных сил». Объяснению Флинт разумеется не поверил, но в простом боггарте старшекурсник не увидел ничего плохого, поэтому согласился достать одного.

А Гарри, полностью положившись на необъяснимую связь с Гаарой(и на способность того появляться там, где необходимо), совсем успокоился и расслабился.

Утром воскресенья Малфой пришел на завтрак в необычно приподнятом настроении, а у Гаары очень болела голова — сказывалось напряжение последних недель, да и погода с утра совсем испортилась: звенел в стеклах ветер и барабанил по крышам ливень.

Поэтому на просьбу Гарри погулять по замку Гаара ответил отказом, сославшись на головную боль. Гарри проводил друга до Больничного Крыла и оставил его на попечении мадам Помфри, а сам пошел исследовать Зал Славы — Гермиона сказала ему, что там есть альбомы всех квиддичных команд — победителей, значит, отец Гарри тоже будет там.

Когда колокол отбил полдень, Гаара спустился в Большой Зал, надеясь там найти друга, которого не видел с утра. Но Гарри в Зале не было. Прислушавшись к их ментальной связи, он успокоился -мысли Гарри текли спокойно и умиротворенно.

Но Песчаный все равно нашел взглядом Малфоя и не выпускал его из поля зрения до самого ужина — с помощью техники Третьего глаза.

В четвертом часу вечера Гаара забеспокоился — Гарри не пропадал так надолго никогда. По крайней мере, он всегда предупреждал о своем местонахождении. А тут целый день ни слуху ни духу, и в Зале Славы его тоже не было — хотя он там несомненно должен был быть.

Ментальная связь молчала весь день, она молчала и в тот момент, когда слизеринец спрашивал о Поттере у Рона и Гермионы. Но они и представления не имели, где Гарри — им он сообщил то же, что и Гааре.

Но, когда Гермиона, обеспокоившись отсутствием их друга, предложила сходить к МакГонагалл, связь ожила.

Она ударила по сознанию джинчуурики невыносимой тоской, горечью и страхом. Мальчик сжал ладонями виски, пытаясь выловить хоть что-то из беспорядочного потока мыслей Гарри, но ничего не получалось — чувства Поттера были столь сильны, что не давали пробиться ни единой мысли.

Под плотно зажмуренными веками Гаары плыли огненные круги, а в ушах звенело эхо чьих-то криков: женских, мужских, детских.

Чувства сменяли друг друга невообразимо быстро — от горечи к ненависти, столь горячей, что Шукаку восторженно выл в глубине подсознания; от ненависти к тоске — невыносимой, щемящей; от тоски снова к тошнотворной горечи.

Чьи-то руки трясли его, чьи-то голоса звали его — смутно знакомые, даже приятные Гааре, но где-то там, в жизни до этой боли, до этого отчаяния. Они не могли ничем помочь, не могли успокоить боль.

Но ему нужно было о чем-то попросить. Это важно, но он никак не мог сообразить, что же это. Нужно было позвать кого-то, но кого? Имя крутилось на кромке сознания, не давая себя ухватить.

И внезапно — вспышка, воспоминание, и память поддалась натиску слизеринца.

— Д-дамблдор... позовите....

И мир перевернулся, потолок оказался где-то за спиной, а ковер неожиданно приблизился вплотную — можно было различить мелкий ворс и редкие пылинки. Сознание тряхнуло в последний раз, и Гаара не выдержал — потерял сознание.