Жена (гет)

К пятому марта Полина была в Чите. Этот маленький город стоял на пригорке и больше напоминал посёлок. Дома была по большей части деревянные, наподобие крестьянских изб. Полина с волнением и вниманием осматривала место, где ей придётся жить.

Когда её повозка проезжала мимо двухэтажного дома, Полина увидела на балконе молодую женщину в белой шали. Она помахала Полине рукой и сказала:

— Поднимайтесь ко мне! Мы давно вас ждём!

— Мне неловко стеснять вас, — заробела Полина. Женщина мило улыбнулась.

— Полно, к чему церемонии! Ваша квартира далеко и не готова ещё к вашему приезду. Поднимайтесь сюда!

Полина устала с дороги и была не прочь отдохнуть и познакомиться с одной из жён декабристов. Она поднялась на крыльцо, вошла в сени, где её встречала хозяйка. Она радостно улыбалась, её возбуждённые глаза сияли добротой. Она производила впечатление очень чувствительной, изнеженной дамы: прозрачные худые руки, бледная кожа, трогательные завитки светлых волос.

— Здравствуйте, моя дорогая! Вот вы и в земле обетованной. Мы так давно вас ждём! — Она сжала руки Полины и засмеялась, как девочка. — Я — Александрина Григорьевна Муравьёва, для всех просто Александрина или как вам будет угодно. До чего же я вам рада, дорогая Полина! Проходите скорее!

Александрина помогла ей снять шубу, взяла под руку. Полина крепок прижала к себе Ком.

— До обеда ещё надо подождать, а вы пока расскажите мне про ваше путешествие, — попросила Муравьёва, усаживая Полину на диван.

Она рассказала про встречу с Николаем, про губернатора Цейдлера. Муравьёва сравнивала своё путешествие с Полининым. Она говорила эмоционально, со слезами в голосе рассказывала о тяготах дороги.

— Какое прелестное создание, — с нежностью проговорила Александрина, беря Ком на руки. — А я… А я свою собачку дома оставила… Всё боялась, что она здесь погибнет. А вы такая добрая, заботливая, с вами ваш маленький друг...

Вдруг она заплакала. Воспоминания о былых страданиях, об оставленных дома близких мучили Муравьёву. Полина обняла её:

— Ну что вы, что вы? Не надо плакать! Мы теперь вместе на всю жизнь, я приехала, и надо радоваться, ликовать! Не плачьте, Александрина, а то и я не выдержу. А мне никак нельзя являться к Ивану Александровичу с заплаканными глазами.

— Какая вы добрая и весёлая. Нам нужна такая подруга. Какое счастье, что вы приехали, какое счастье. А я вот иногда не выдерживаю… — Она отёрла слёзы. — Вам непременно надо познакомиться со всеми нашими дамами.

Дверь отворилась, и в комнату вошла очень маленькая полная женщина с круглым, как луна, лицом, которое имело очень надменное выражение. Она была одета в чёрное шерстяное платье с широким поясом, затянутым на узкой талии. Её толстая рыжеватая коса была несколько раз обмотана вокруг головы. Серые глаза она оценивающе прищурила.

— Лиз, смотри, это мадемуазель Поль, я тебе о ней рассказывала. Это невеста графа Анненкова, — представила Александрина. Полина встала навстречу вошедшей и протянула ей руку. Та лишь церемонно поклонилась, руки не пожала.

— Это Елизавета Петровна Нарышкина, супруга полковника Михаила Михайловича Нарышкина. Мы с ней делим кров и тяготы нашего положения.

— Рада видеть вас в земле обетованной, сударыня, — равнодушно ответила она. От её холодного вида с губ Полины сползла улыбка. — Я пришла сказать, что обед готов.

— Кстати, что у нас сегодня? — перебила Александрина.

— Щи на воде.

— Опять? Нет, это невозможно! Мне дурно от этой еды! Мы питаемся хуже, чем местные! Я скоро умру, ежели это не изменится! — капризно ломая брови, сердилась Муравьёва. Полина перевела взгляд на Елизавету: её лицо не изменилось, только губы сжались чуть плотнее. — Нам надо выучиться готовить, иначе мы все погибнем от этих щей!

— Я могу вас научить. Я с малых лет готовлю сама, я вас всему научу.

— Сами? — удивилась Александрина.

— Да, сама. Я всё делаю сама, у нашей семьи не было слуг.

Муравьёва шокировано похлопала глазами, Елизавета еле заметно вздохнула.

— Мы непременно возьмем у вас урок кулинарии, а пока извольте отобедать с нами, — предложила Нарышкина.

— Я бы с удовольствием, но у меня есть просьба другого рода, — понизила Полина голос, прижимая руки в груди. — Я хотела бы переодеться с дороги, вы не дадите мне комнату на четверть часика? Право, неловко вас стеснять…

— Полно, моя милая! — крепко обняла её за шею Александрина. — Разумеется, весь этот дом в вашем распоряжении настолько, насколько и в моём.

Александрина громко рассмеялась, обвила руками локоть Полины, прижалась головой к её щеке.

— Какое счастье, Боже мой… Как глоток свежего воздуха!

— Александрина! Ты совсем замучила нашу гостью, — вмешалась Елизавета.

— Нет, напротив. Мне очень приятен такой тёплый приём. Благодарю вас. — Полина улыбнулась и пожала руку Муравьёвой.

— Идёмте, я провожу вас в комнату, — вызвалась Нарышкина.

Она взяла гостью под руку и выразительно взглянула на неё. Елизавета повела её по узкому коридору, перебирая ключи на связке.

— Вы простите её эмоциональность, — проговорила Нарышкина совсем другим, мягким тоном. — Она всё принимает очень близко к сердцу, не только радости, но и печали. А их у нас, надо полагать, гораздо больше.

Полина совершенно другим взглядом посмотрела на Нарышкину. Теперь она представилась ей сердобольной и ответственной женщиной, которая заботится о своей подруге, как о ребёнке.

— Александрина Григорьевна показалась мне очень милой и доброй. Я ещё будучи в России слыхала о её любви и заботе по отношению к мужу.

— О да, только при нём она спокойна и рассудительна, боится его встревожить. Видите ли, она очень болезненна, у неё совершенно не устойчивый организм. Ей вредны всякие сомнения, вот мы и бережём её.

— Кто же «мы»?

— Мы — все дамы и наши узники. И вы теперь, я надеюсь, тоже.

— Разумеется.

— Вот и пришли. Если что-то нужно, зовите.

— Благодарю.

Женщины любезно улыбнулись друг другу, и Полина вошла в маленькую чистую комнатку. Здесь было много мебели, на полу лежали мягкие ковры, висели бардовые портьеры, стояли статуэтки, но в целом комната имела неуютный вид нежилого помещения. Видимо, Александрина хотела устроить здесь комнату для гостей, но в Сибири для неё просто не было нужды.

Полина заметила у кресла свой чемодан, весело улыбнулась, прикрыла пальцами губы. Глаза шаловливо засверкали. Она бережно достала из чемодана платье из сиреневого атласа с причудливыми кружевами у низкого выреза, рукавов и пояса. Полина подошла к зеркалу, приложив к себе платье, ещё раз убедилась, что оно безупречно идёт к её нежной коже и светлым глазам, подпрыгнула и взвизгнула от счастья, предвкушая долгожданную встречу с Иваном.

Сибирь с её маленькими домиками и безлюдными улицами не показалась ей настолько ужасающей, как её описывали родственники Анненкова. Счастье закрывало ей глаза на все неудобства, она уже мечтала о тихой, скромной жизни с Иваном и несколькими малышами.

Полина переоделась и залюбовалась своим отражением в зеркале. Она была очень довольна собой. Приподняла подол, осмотрела новенькие подбитые мехом сапожки, затопала от радости и закружилась, не заметив, как открылась дверь и вошла Александрина.

Полина засмущалась, остановилась, но задор в глазах не смогла скрыть. Александрина улыбалась, прислоняясь к дверному откосу. Она подошла и обняла Полину за талию, нежно проговорила:

— Дорогая моя, ты прекрасна! Какая же ты красивая в этом платье! Оно тебе невозможно идёт! Нам пора опасаться за своих мужей, если ты будешь появляться у них на глазах в этом платье!

Полина усмехнулась и прижалась к ней головой.

— А знаешь, я решила больше есть, чтобы не показаться Ивану Александровичу очень тощей. Особенно на последних станциях я питалась очень плотно. Я смешная, да?

— Ты очаровательна! Я уже люблю тебя!

— Я сейчас же поеду к моему жениху в острог!

Улыбка сползла с губ Александрины.

— Нет, я не могу тебя отпустить. Заключённых не так-то просто увидеть. Ты не можешь к нему поехать сейчас. Нужно подавать прошение Лепарскому, где объяснять причину внеурочного свидания. Но комендант сейчас в отъезде, он в Петровском заводе, вернётся только завтра.

Полина сникла: голова склонилась на грудь, плечи опустились. Александрина потрепала её:

— Мне ужасно больно тебя расстраивать, но таковы правила здешней жизни. Мы вынуждены подчиняться.

— Я понимаю… Я всё понимаю, — проговорила Полина, с трудом сдерживая слёзы.

— Мы сам тоскуем, видя мужей редко, но мы не можем ничего изменить, — со вздохом сказала Полина. Она сама почти плакала, жалея себя и Полину.

— Тогда идём обедать, — решила Полина, смахнув слезинку. Александрина кивнула и, обняв её за плечи, повела в столовую.

* * *

Осуждённые обедали в убогой острожной столовой. Еда, как и всё, окружавшее их, была отвратительна, но они ели, чтобы хоть как-то восстанавливать силы.

Анненков ослабел за время пребывания на рудниках. Он жил одной мечтой увидеть Полину, но надежда постепенно таяла. Он плохо ел и мало спал, очень исхудал, зарос бородой, часто бывал близок к обмороку. Единственно его отрадой были друзья, которые не покидали и поддерживали его материально и морально.

Анненков неспешно помешивал ложкой жидкий, холодный суп, погружаясь в свои мысли. Он не заметил, как вошёл офицер, зато остальные обернулись. Он подошёл к Ивану, потрепал за плечо.

— К тебе приехали, — объявил офицер.

Ложка со звоном упала на стол, нарушая тишину.

— Кто? — прохрипел Иван.

— Мадемуазель Поль. Говорит, что невеста графа Анненкова, — усмехнулся офицер. — Быть может, она ошиблась? Тут графьёв-то нет.

У Ивана от неожиданности потемнело в глазах, всё тело обмякло, и он упал бы, если Никита Муравьёв не поддержал бы его. Сердце Ивана, едва работавшее всё это время, вдруг забилось с огромной скоростью.

— Сегодня прибыла в Читу, ночует у Муравьевой, — кивнул офицер в сторону мужа Александрины, но его никто не слушал. Горе было одно на всех, и счастье одно на всех. Товарищи делили радость с Иваном, который сам не успел осознать своё счастье.

Никита Муравьёв с улыбкой прижал его к себе, тот покорно положил голову на его грудь. Его разум ничего не понял, но сердце остро почувствовало, что любимая близко.

— Жди Лепарского. Вот приедет, и увидитесь, — сказал, уходя, офицер.

По длинному деревянному столу прокатился радостный гул. Кто-то хлопал Ивана по плечу, его трепали, что-то говорили, смеялись… Он ничего не чувствовал, кроме того, что его мрачный мир рушится и уступает место совсем другому, давно забытому.

* * *

На второй день Полина приехала в дом, который она сняла у местных у местных жителей. Он находился в конце улицы, на некотором отдалении от остальных дам. Это было маленькое бедное строение из двух комнат и узкого коридора. Всю мебель составляли несколько стульев и два сундука, и Полина пыталась создать уют в этой убогой обстановке. Повесила шторы, накрыла сундук цветным пледом, вымыла пол, положила ковёр…

Потом она навестила Муравьёву, которая радушно усадила её пить чай. Она подарила Полине старинный комод, который привезла из России. Полина с благодарностью приняла подарок и велела слуге отвезти его домой.

В это время у Александрина гостила княгиня Мария Николаевна Волконская. Это была высокая красивая девушка с огромными чёрными глазами, которые выделялись на её бледном лице.

— Полина! Я буду счастлива представить тебе Мари!

Княгиня с трудом поднялась. Складки её поношенного тёмно-бардового бархатного платья тяжело ниспадали вдоль худого силуэта. На вид она была моложе всех, но выглядела болезненной и слабой. Полина с улыбкой двинулась ей навстречу и пожала белую тонкую руку.

— Рада знакомству. Я много слышала о вас, вашем супруге и отце.

Мари слабо улыбнулась:

— Приятно, что нашу семью знают. Я в свою очередь лично знаю вашего жениха и могу сказать, что ваш приезд — это счастье для него. Он страшно тосковал.

Губы Полины дрогнули, к горлу подкатил ком.

— Но когда же мне позволят встретиться с ним? Не напрасно же я преодолела это расстояние! Лепарский обещает устроить свидание, а мне не терпится увидеть Ивана Александровича! Когда же? Когда же?! — сказала она, заплакав. Муравьёва обняла Полину, забормотав слова утешения, а Мари с такой горечью посмотрела на француженку, что та перестала плакать и содрогнулась.

— Нам не разрешается видеть мужей чаще, чем на третий день. Для дополнительных встреч требуется особая причина, — равнодушно сообщила она. — Но сторож*, несомненно, скоро устроит ваше свидание. — Тут её голос потеплел и взгляд смягчился.

— Голубушка моя, не терзайте себя, — шептала Александрина.

С улицы стали доноситься резкие голоса и окрики; женщины, накинув платки и шали, вышли на крыльцо. Елизавета Нарышкина тоже вышла, хотя была занята чем-то в своей комнате.

Мимо крыльца проходила колонна каторжников. Они были без кандалов, и Волконская сказал на ухо Полине, что их ведут в баню. Никого из знакомых она не заметила, хотя с волнением всматривалась в худые, обросшие лица узников. Один из них, человек с мученическим лицом, кивнул Мари, и она в ответ быстро, будто машинально, перекрестила его.

Высокий грузный мужчина лет сорока пристально взглянул на Полину, улыбнулся сквозь бороду, и по добрым глазам она узнала Михаила Александровича Фонвизина, которого иногда встречала в крепости.

— Полина! Новость о вашем приезде доставила нам огромную радость! — на ходу крикнул Фонвизин по-французски. Дежурный офицер грубо толкнул его. — Полина! — не унимался Фонвизин. — Вы не знаете про Натали? Одно слово!

— Я видела её и оставила здоровой! Ждите её, она полна решимости следовать за вами!

— Благодарю! — с улыбкой крикнул он, будучи на большом расстоянии от крыльца.

Полина снова стала вглядываться в лица заключённых, как вдруг Нарышкина тронула её за локоть.

— Смотрите!

По тропинке брёл худой высокий человек, придерживая свои кандалы. На нём был какой-то дырявый серый кафтан с разодранной подкладкой. Полина улыбнулась и, забыв про все запреты, стала спускаться с крыльца.

Анненков поднял взгляд, не веря своим глазам. Он протянул дрожащую руку, желая убедиться, что Полина не видение. Она спустилась к нему, но даже не успела пожать руку. Дежурный офицер за шиворот отбросил Ивана, Полина вспыхнула от негодования. Она ринулась на помощь к упавшему Ивану, но офицер грубо оттолкнул её. У Полины помутилось в глазах, она ощутила, что её поддерживают крепкие руки. Перед ней мелькнуло что-то бардовое.

— Вам это с рук не сойдёт! Сама собой, я сообщу о вашей выходке Лепарскому! Если подобное ещё раз повторится, я буду писать государыне!

Офицер стушевался, обернулся к Анненкову, которому товарищи уже помоги встать.

— Извиняйтесь! — потребовала Волконская.

— Прошу простить великодушно, — пробормотал офицер, неуклюже кланяясь Полине и Ивану.

Анненков пытался увидеть свою невесту, но её уже увели в дом. Он даже начал сомневаться, не мираж ли это, не плод ли его измученного воображения? Не слыша собственного голоса, он спросил Волконскую, которая одна стояла на крыльце.

— Полина здесь?

— Да, — ответила Мари, с улыбкой шагнувшая к Ивану. — Да, она здесь, вам не показалось.

Анненков пошатнулся, вздохнул, глядя на Волконскую, поправляющую шаль на голове. Офицер велел Ивану вернуться в колонну. Мари долго смотрела в след узникам и вернулась в дом, только когда они совершенно скрылись.

* * *

На третий день после прибытия Полины в Читу к ней привели Анненкова. Полина встала очень рано, надела новое сиреневое платье с кружевами, сделала причёску. Это было довольно трудно, потому что большого зеркала у неё не было, зато имелось маленькое ручное.

В домике было прибрано и, насколько возможно, уютно. Комод, подаренный Муравьёвой, Полина накрыла ажурной салфеткой. Она не могла усидеть на месте, ей всё казалось не в порядке: то шторы криво висят, то ковёр запылился, то пол нечист. Полина с трудом заставила себя сесть на стул с книгой. Она читала, но мысли её были далеко. Она замирала, прислушиваясь к каждому шуму на улице.

Как только Полина услышала звук шагов и звон кандалов, она кинулась к окну: дежурный офицер и часовой вели заключённого поручика Анненкова. Ради этого мгновения Полина преодолела все препятствия. Она задрожала, тяжело дыша и улыбаясь, к горлу подступил ком от переполняющих чувств.

Анненков был одет лучше, потому что Полина успела передать ему немного белья. Его лицо было выбрито, он смотрел себе под нос. Полина не могла видеть, как горят его прежде тусклы синие глаза.

Она в чём была кинулась в сени, распахнула дверь, сбежала с крыльца и… остановилась. Иван поднял на неё сияющие глаза, его губы улыбались и дрожали. Полина смотрела на него жадно, будто хотела на всю жизнь запомнить его в миг встречи. Её глаза наполнились слезами, она судорожно закивала головой, отвечая на вопрос в его глазах. Рыдания душили Полину, чувства освободились. Она бросилась на колени и стала целовать его кандалы. Иван заплакал. Он дрожащими руками поднял Полину с колен, и она бросилась ему на шею. Иван со всей силой сжал её в объятиях, чтобы почувствовать её всем телом, чтобы убедить свой недоверчивый рассудок: она рядом. Полина целовала его глаза, щёки, губы, изливая на него всю любовь и нежность, которая помогала ей перенести любое горе. Она не замечала, что стоит в одном платье на морозе, ей было так тепло, как не было давно. Она улыбалась сквозь слёзы: да, ради этого мгновения стоило страдать и рваться в Сибирь. Иван крепко обнимал её и целовал, осознавая своё счастье.

— У вас два часа, — объявил офицер. — Дайте снять оковы.

Они не сразу услышали эти слова.

— Что он сказал? — через минуту спросила Полина, прижавшись щекой к щеке Ивана.

— Не знаю. Кажется, у нас два часа. Ещё он хочет снять кандалы.

— Угу.

Полина неохотно отстранилась от Ивана, они подошли к крыльцу, и только у самого дома с Анненкова сняли кандалы. Офицер прошёл в переднюю, а часовой ушёл.

Едва перешагнув за порог, они крепко обнялись и долго целовались. потом Иван усадил Полину на стул, сам сел на пол и обнял её колени.

— Ты спасла меня, спасла…

— Подожди, мне нужно тебе кое-что показать.

Она потянулась к сундуку, достала из него изящный французский ридикюль с камушками, порылась там и достала два портрета и крошечное блестящее колечко.

— Смотри, это Анна Ивановна. А это наша Сашенька — Александра Ивановна, — сказала Полина, протянув ему портреты. — А это то самое кольцо. У тебя должно быть такое же.

Иван показал Полине цепочку с крестом. На ней висело маленькое колечко, точно такое же, как у неё в руках. Он переводил взгляд с одного кольца на другое и вдруг заплакал, уткнувшись ей в колени.

Полина обхватила руками его плечи, склонила на них свою голову и вздохнула.

— Давай радоваться, плакать от счастья! Скоро наша свадьба. У меня сердце трепещет Иванушка! Я так ждала этой встречи!

— Моя божественная! Ты настоящий ангел! Сколько же ты вынесла? Расскажи мне всё!

Они пересели на большой сундук, обнялись, укрывшись тёплым пледом, говорили и не могли наговориться. Два часа пролетели, как двадцать минут.

Полина и Иван разговаривали шёпотом, прислушивались к шагам офицера в передней, то приглушённо смеялись, то тихо плакали и целовались.

Анненков глядел в любимое лицо и не мог наглядеться, смакуя своё огромное счастье. Полина улыбалась, её глаза казались огромными от слёз. Ему чудилось, будто никогда раньше она не была так невыносимо прекрасной. В это мгновение он понял, каким был дураком, когда желал покончить с собой. Какого счастья, простого, земного, тёплого, он мог лишить себя, если бы не случайность! Иван не хотел думать об этом, но мысли сами лезли ему в голову. Он понял, как хочет жить, как молод и полон сил, только эти силы дремлют, когда рядом нет Полины.

Они мечтали о скором венчании, строили планы… Им помешал стук в дверь: пришёл часовой. Офицер тактично кашлянул, появившись в дверях. Полина и Иван обратили на него глаза.

— Пора, — тихо объявил он.

— Ещё минутку, — прошептала она.

— Не положено.

— О сударь! Умоляю! — сложила руки Полина.

— Не положено! — повысил голос офицер.

— Дама просит, — сказал Анненков. Тот махнул рукой, вышел во двор и сказал:

— Ровно минута.

Они снова кинулись друг к другу, покрывая лица и руки жаркими поцелуями. Офицер постучал в окно. Полина, обнимая жениха, проводила его до крыльца, где на него надели кандалы.

— До встречи, Полина.

— Я принесу тебе чего-нибудь вкусненького в острог! — крикнула она Ивану. Теперь есть для кого вить семейное гнёздышко. Она задорно прищёлкнула пальцами и вернулась в дом.

* * *

Лепарский всё откладывал свадьбу Анненковых. В начале весны был пост, и комендант обещал устроить венчание сразу после него и сам вызвался быть посажённым отцом. Полина была удивлена, но чувство такта не позволило ей отказаться. Без удовольствия, но согласилась. Посажённой матерью она хотела видеть только Натали Фонвизину, которую ждали со дня на день. Все дамы были приглашены на свадьбу и хлопотали о подарках и нарядах.

Однажды, когда Полина сидела у Александрины, в комнату решительно и уверенно вошла женщина. Она была в простом сером платье, густые чёрные волосы были уложены тугим узлом. Дама была полной от природы, но это не скрывало следы усталости и болезней. Под глазами залегли голубоватые тени. Её лицо, совсем некрасивое, отражало благородство и аристократизм: большие серые глаза, острый носик, тонкие сжатые губы.

Полина сразу поняла, кто перед ней, и с почтением поднялась. Трубецкая засмеялась, обнажая ровные белые зубы, жестом попросила Полину не вставать.

— Простите ради Бога, что так врываюсь. Узнала, что мадемуазель Поль здесь, решила навестить и познакомиться, — прижав руку к груди, сказала она. Полина всё же встала и протянула княгине руку. Та тепло пожала ладонь обеими руками, потом повернулась к Муравьёвой и поцеловала её.

— Вот, Полина, это героиня из героинь, ей первой в голову пришло совершить этот подвиг, и если бы не она, мы сидели бы сейчас в России, как вдовы при живых мужьях. Перед нами княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая, наша Катишь!

— Ну что ты, Александрина, — засмущалась Трубецкая. — Не стоит петь таких дифирамбов!

— Все уж спеты, Катишь, мои никуда не годятся, — засмеялась Александрина, обнимая княгиню.

— Благодарю вас, сударыня, что проторили нам дорогу, — сказала Полина. Трубецкая ей столь мило и просто, что та почувствовала, будто знает Екатерину с детства.

— Идёмте пить чай, — предложила Александрина.

— Подожди, моя милая. У меня важные новости! Натали Фонвизина уже в Чите! Я знаю, Полина, вы ждёте её. Она уже здесь, и с минуты на минуту проедет под нашими окнами. Мы должны непременно уговорить её зайти к нам и отправить человека на квартиру затопить печь, иначе находиться там совершенно невозможно?

— Да, надо непременно перехватить её. Я уже так делала с Полиной.

Дамы накинули платки и вышли на балкон. Через пару минут по залитому солнцем снегу проехали сани, в которых сидела маленькая, съёжившаяся от холода женщина.

— Натали! — пронзительно крикнула Полина, по-детски радуясь Фонвизиной. Она подняла свою красивую голову, и дамы начали махать ей руками. Натали сквозь слёзы улыбнулась им.

* * *

Как и положено невесте, ночью перед свадьбой Полина не сомкнула глаз. Когда к ней пришли дамы, они стали ругать её и прикладывать к бледному лицу компрессы. Полина, привыкшая сама обслуживать, вдруг оказалась в центре внимания. Она стеснялась своего неуютного и бедного жилища, но дамы смеялись и держались очень просто. Только Александрина Муравьёва не могла присутствовать на венчание, потому что была в трауре по матери.

Все декабристки приоделись: Нарышкина нарядилась в атлас, не изменяя своему обычаю ходить в чёрном; Волконская — в голубое шерстяное платье с кружевом; Трубецкая — в палевое; Давыдова — в зелёное; Фонвизина — в серый щёлк. Платья были строгие и старые, потому что были привезены ещё из Петербурга, но дамы изо всех сил старались оживить их украшениями.

Полина волновалась и не могла усидеть на месте, и каждая из декабристок вспоминала свою свадьбу: счастливую и не очень, по доброй воле или по принуждению, по любви и не очень…

В нужный час Лепарский прислал к Полине свой экипаж, куда она села вместе с Натали. Остальные поехали в санях.

Было начало апреля, солнечный день. Кое-где уже бежали ручейки в проталинах, но солнце только светило, не грело. Полине этот день казался самым прекрасным за свою жизнь. Она пребывала в весёлом настроении, шутила и смеялась, даже старик Лепарский, которого все дамы недолюбливали, казался родными и близкими.

Полина заражала окружающих своему весельем, и все радовались. Княгиня Трубецкая отвела её в сторону и тихо сказала:

— Конечно, эту вещицу приятнее получить из рук мужчины, и мой муж желал лично вручить вам это, но он не может, сами понимаете. Примите эту пустую безделицу из моих рук. Это наш с мужем свадебный подарок.

Екатерина раскрыла перед невестой крохотную бархатную коробочку, в которой лежала изящная жемчужная брошь. Полина в немом восторге раскрыла рот; при виде этой чудесной вещицы у неё ещё больше заблестели глаза.

— Не вздумайте отказываться, мой друг. Вы эту мелочь заслужили.

«Она ведь стоит целое состояние», — пронеслось у Полины в голове.

Пользуясь её замешательством, Катишь сама приколола ей брошь.

— Храни вас Господь, — шепнула Трубецкая, по-сестрински целуя Полину в щёку.

Тут послышался печально знакомый звон: привели жениха и двух шаферов. Смех затих. На паперти с них сняли оковы. Александр Муравьёв и Пётр Свистунов были в галстуках, сделанных руками невесты из белоснежных батистовых платков. Полина улыбнулась шаферам. Анненков был в чёрном фраке, с усами и бородкой, которые отрастил недавно. В атмосферу шумного веселья каторжные привнесли горечь истинного положения декабристов и их жён.

Церемония прошла быстро: священник торопился, обошлись без певчих. Муж и жена не сводили друг с друга глаз. Полина Гебль с вымышленной фамилией Поль стала Прасковьей Анненковой. На выходе из церкви посаженая мать благословила молодожёнов и подарила по золотому крестику.

На глазах молодой жены Ивана заковали в кандалы. Им не дали даже поцеловаться на прощание. Все дамы жалели Полину, но счастье было сильнее обстоятельств: она ликовала и с улыбкой смотрела вслед отъезжающей телеге.

Иван думал о том, что теперь связь между ними нерушима. Он более болезненно, чем она, воспринимал тяготы своего положения. Только острое ощущение несвободы мешало ему быть абсолютно счастливым. Мысли о Полине лечили любую его тоску…

* * *

Дамы проводила её домой, где молодая угостила их своими пирогами. Они немного поговорили и разошлись по делам.

Полина ощутила приятную усталость, но казалась себе самой счастливой женщиной на свете. Она с улыбкой вспоминала и скромную церемонию, и подрагивающие от слёз губы мужа, и ласки, нежные слова дам, собственное смущение… Полина разглядывала подарки, нужные и практичные, и про себя благодарила Бога за доброту окружающих. Ей дарили иконы, утварь, свечи, что-то из мебели…

Полина побродила по комнатам, переоделась в тёплый халат. За окном было уже очень темно, когда зазвенели кандалы. Она подбежала к окну и увидела у крыльца Ивана и часового. Полина бросилась к двери, распахнула её, впуская в дом холодный ветер. С Ивана уже сняли оковы, и он быстро шагнул ей навстречу, мягко вталкивая в комнату.

У Полины от неожиданности закружилась голова, она не заметила, как оказалась в объятиях мужа.

— Не выбегай в халате — простудишься, — прошептал он ей в ухо, усаживая на сундук.

— Ты… Ты…

— Да, мне позволили навестить тебя на полчаса. Свадебный подарок от Лепарского.

— Иван…

Она обмякла от счастья, положив голову на плечо Анненкова. Полина помогла ему снять шубу, её ловкая ручка расстегнула ворот его рубашки, голова склонилась к груди, к самому сердцу. Её бросало то в жар, то в холод, а под её щекой билось неизменно горячее сердце. Иван обхватил её голову, поцеловал в макушку и почувствовал себя другим человеком. Полина убила в нём мрачного, унылого грешника, воскресив прежнюю юношескую страсть.

Вот так странно и так трогательно исполнилась его давняя мечта — стать мужем этой чудесной женщины.

* Прозвище Лепарского в кругу декабристок