Недетская сказка (джен)

Когда Волшебница проснулась, Ивэйн сидел у костра и следил за кофейником.

— Доброе утро, — сказала она, — а где все?

— Ходят где-то. Я проснулся — их не было. Придут. Ручей там.

И он махнул рукой за её спину.

— Я помню.

И она пошла в сторону ручья. Но там был только засыпанный старой листвой неглубокий овраг.

— Там нет ручья, — сказала она, вернувшись к костру.

— Я там только что воду брал.

И он прошел мимо неё к оврагу. Они стояли и смотрели — ручья не было.

— Не нравится мне это, — наконец сказала Волшебница. Рыцарь промолчал. Они вернулись к костру, и Волшебница стала доставать из мешка лепёшки и сыр, когда Ивэйн замер, напрягся и стал странным медленным движением вытягивать из ножен за спиной клинок. Она проследила глазами за его взглядом. Среди травы к ним медленно скользила змея. Волшебница положила руку на плечо рыцаря. Они замерли и смотрели, как змея мелькает среди листвы и пучков сухой травы. И вдруг она исчезла. Рыцарь дернул плечом, сбрасывая руку, вынул клинок и положил его на колено, обводя взглядом пространство вокруг костра, и в следующую секунду, увидев змею у самого носка сапога Волшебницы, занес клинок для удара. Но Волшебница внезапно протянула свою руку к змее и сказала:

— Доброе утро.

И услышала в ответ:

— Самое удачное начало разговора с незнакомцем — выразить надежду.

— А зачем сюда пришел незнакомец? — спросил Ивэйн, не опуская руки, — мы никого не звали.

— Меня не надо звать, я сама хожу, куда хочу. Это ведь мой лес.

И змея обвилась вокруг сапога. Все змеи хитрые, мой дорогой, и эта тоже понимала, что её единственный шанс остаться живой — держаться поближе к женщине. Потому что этот юноша с клинками никогда не причинит этой женщине никакого вреда.

— Она может вас укусить.

— Нет. Зачем ей?

— Просто потому, что она змея и у неё есть зубы.

— Твои клинки могут убить, но разве они станут убивать, только из-за того, что они клинки?

— Они у меня в руках. — Ивэйн покачал клинком в воздухе.

— А она у меня в руках, — звонко рассмеялась Волшебница и взяла змею в руки.

— Разница только в том, что клинки подчиненные, а я свободна и могу делать что захочу, хоть в твоих руках, женщина, хоть вне их, — ответила змея и обвила запястье, — а теперь поговорим.

— Я не стану разговаривать со змеями! — очень сердито сказал на это Рыцарь, — Если вы хотите рисковать, ваше дело.

Но клинок при этом он не убрал. Он налили себе кофе в кружку и отломил кусок лепёшки, сел в трёх шагах от Волшебницы с клинком на коленях и не сводил с них глаз.

— Ну а мы поговорим, тебя как зовут?

— Не знаю. Змея, да и всё. Никому в голову не приходило называть меня по имени. Впрочем, они и не успевали.

— А меня можешь называть Роксана.

— Это лишнее. Не так уж долго мы будем знакомы, чтобы напрягать память, — при этих словах Рыцарь насторожился и придвинулся ближе.

Волшебница же безмятежно улыбалась и вертела змею в руках. Или как назвать происходящее, мой дорогой? Ведь змея только кажется податливой. Она изгибается вокруг твоих рук, пытающихся свернуть её в кольцо, или развернуть головой к себе, но ты сразу понимаешь, что, скользя вдоль твоего тела, она всё равно движется только в ту сторону, которую выбрала сама. Она приникает к руке, но уклоняется от твоего жеста, она сначала соглашается изменить движение, тебе так кажется, но снова течёт вдоль твоей руки, но мимо твоей воли, сильная, гибкая, гладкая, опасная…

— Итак, женщина, вы идёте на запад. Мне всё равно куда. Просто из этого леса трудно выйти.

— Лес как лес… Ты вот не можёшь ли мне сказать, куда ручей делся. Вчера вечером был, сегодня утром тоже, пока я не проснулась.

— Ручей? — змея плавно повернула блестящую голову направо, — Там? Там никогда не было ручья!

— Да я из него воду набирал утром! — громко воскликнул Ивэйн.

— Я вот не помню, мне показалось, или этот мальчик не хотел со мной говорить? — и я могу тебе поклясться, мой дорогой, что она улыбалась ехидно.

Поэтому Рыцарь рассердился, поставил кружку на землю, сказал, что пойдет прогуляться, и ушёл прочь с этой поляны. Налево. И это важно. Запомни, он ушёл налево! Он ушёл налево, а Волшебница осталась разговаривать со змеёй.

— Так вот, — сказала ей змея, когда Рыцарь ушел, — не понимаю, что бы вам было не обойти этот лес. Но теперь уже поздно. А ведь вы можете вообще из него не выйти.

— Ничего, когда вернётся дракон… — но змея перебила её:

— А дракон не вернётся.

— Почему?!

— А никто не вернётся сам. Ни дракон, ни единорог, ни тот красивый конь. Да, и Рыцарь тоже не вернётся.

— Они погибли? — Волшебница почти прошептала непослушными губами.

— Ах, женщины всегда меня удивляли, всегда. Как ни кратко обычно моё знакомство с ними, — ответила змея, — Почему же погибли? Я говорю — сами не вернутся. Они уже заблудились.

— И Рыцарь?!

— Конечно! — и даже показалось, что змея была удовлетворена вопросом и своим ответом, и вообще возможностью говорить наконец-то о том, о чем раньше было говорить не с кем, она скользнула на колени к Волшебнице и свилась кольцом. — Это такой лес, тут всё не на месте, тут всё всегда разное в каждый момент времени, тут даже стороны света меняются местами.

— Но ведь ты находишь в нём дорогу? — Волшебница очень испугалась, но решила не рыдать, а узнать, узнать от змеи как можно больше, ведь невозможно же, мой дорогой, чтобы такой важный поход закончился так трагично, почти и не начавшись?

— Нет, я никогда не могу тут заблудиться, никогда. Понимаешь, женщина, я — одна. Если ты один, ты просто идёшь, да и всё. Какая тебе разница, есть ли там ручей? — она повернула голову направо, — Ведь никто до тебя не набирал воду в кофейник. Лишь люди всё время пытаются выяснить, кто они относительно друг друга. Такое у них дурацкое свойство.

И Волшебница потрясенно произнесла:

— Значит, я заблудилась…

— Ты? Ты ещё нет. Ты ведь ещё никого не ищешь. Вот когда ты встанешь с земли и пойдёшь искать своего мальчика — сразу и заблудишься.

И змея соскользнула на землю и исчезла. А Волшебница поднялась с земли и пошла вправо. Ты помнишь, что Рыцарь ушёл в другую сторону? Так вот, а она пошла вправо. И увидела ручей, которого там не было. Она закрыла глаза, а потом снова открыла — ручей был. Он блестел в замерзающих берегах, по нему быстро плыли лодочки скрученных осенних листьев. Волшебница постояла и повернулась, чтобы уйти к костру, но передумала и оглянулась. Ручья опять не было.

Если бы ты увидел её со стороны, мой дорогой, ты бы подумал, что она сошла с ума. Она поворачивалась в разные стороны, закрывала и открывала глаза, вертела головой, делала несколько шагов и возвращалась, пыталась идти спиной вперед и даже иногда приседала на корточки. Лес был живой и меняющийся. Он мерцал, то гас, то загорался, как лампа, у которой крутят фитиль. Если смотреть прямо на какой-то предмет, то была надежда, что он будет неизменным, пока не отведёшь взгляд. Но если посмотреть в другую сторону, то вновь вернуть взгляд на то же место невозможно, этого места уже нет, все неуловимо меняется, как только перестаёшь на него смотреть. Единственное, что оставалось неизменным — поляна вокруг костра, ещё горевшего, кофейник, брошенная Рыцарем кружка, одеяла, следы. Там, где начинались деревья, лес мерцал и непрерывно менялся, путался и играл с ней, стоило лишь отвести взгляд. «Один пошёл в одну сторону, другой — в другую, третий — в третью, а где Рыцарь я даже не могу себе представить», — подумала Волшебница. — «Одна я ещё здесь. И я не стану играть с этим лесом. Я буду ждать». И она осталась ждать. Просто выпила остывающий кофе, немного прошлась по поляне, что-то сложила, подкинула ветвей в костёр. А лес двигался вокруг неё, манил, он жил, казалось, он придвигался ближе. Это уже было вовсе жутковато. И тогда она плотнее закуталась в плащ, натянула перчатки, легла на землю и стала смотреть в небо.

В небе плыли облака, они выплывали из-за верхушек деревьев слева, тянулись через кусок голубого холодного неба над поляной и скрывались за вершинами справа, как стая птиц, как выстроенные в ряд странные животные, как уносимые ветром огромные белые лепестки неведомого цветка, как куски бумаги. Как куски бумаги, если ты, например, поэт и пишешь стихи, ты бы сказал — как куски смятой бумаги с неудачными стихами. Но Волшебница не писала стихов. Как куски белого шёлка, на котором ещё никто не нарисовал ни цветов, ни птиц…

«Давно я не был так зол, да и тем более на какую-то змею», Рыцарь быстро шёл через кусты, — «И всё-таки хорошо в этом лесу… Но не стоит далеко отходить от змеи. Можно просто посмотреть со стороны, и она вряд ли это заметит. Что ж, вернусь к костру». Но пока он размышлял, он уже далеко забрёл в лес, огляделся вокруг — «Хм, лес изменился, не такие деревья, как вокруг поляны», — Ивэйн пошёл назад, к поляне с костром. Продираясь сквозь кусты, перепрыгивая небольшие овраги. Он шёл и шёл, но никак не мог её найти. «Заблудился? Но я не могу заблудиться!», — удивился Ивэйн и ускорил шаг.

Он шёл точно назад, совершенно точно назад, но ничего не узнавал. И тогда он понял, что всё впустую, остановился и прислонился к дереву. Чужой лес стоял вокруг, чужой лес играл с ним в непонятную игру. Он один в этом странном лесу, коня нет, где Волшебница и её животные — непонятно, только его клинки с ним. Ещё, на поляне, остался его костер и его кофейник. И Рыцарь подумал, что ветер мог бы ему помочь. Может быть, тебе это покажется странным, мой дорогой, но Рыцарь просто позвал ветер, как раньше, как тогда, до Розы. И верхушки деревьев закачались, осыпая листву, ветер явился, растрёпывая волосы и раздувая края плаща. «Хорошо, что он снова тут», — подумал Рыцарь. — Что ж, ветер, принеси мне запах костра, его углей, и запах кофе, сваренный мной. Ветер пронёсся сзади, словно бы охватывая Ивэйна, обнимая его, отделяя от чужого леса, свой, привычный, знакомый, как старый друг, и полетел к костру. И тонкие полосы запаха костра и кофе потянулись в воздухе, как ленты, как нить Ариадны в лабиринте, ты ведь помнишь эту легенду, мой дорогой? И Ивэйн пошёл вперед, вдыхая воздух, слушая ветер. Казалось, что деревья даже перестали скрываться и двигались с места прямо на его глазах. Но что такое чужие деревья, когда есть свой собственный костёр и свой собственный кофе, есть в меняющемся непрочном мире то, что ты сделал сам? Лес уступает перед пламенем, поэтому он не будет ходить в тени деревьев у костра, а сразу придёт к нему, и если там никого нет, то он будет искать своего коня, Волшебницу, Илфа и Айрина, он выпьет кофе и придумает как. И он шёл за лентой запаха, горячего запаха дыма и кофе.

И когда Рыцарь вышел к костру, он был рад, что тот всё ещё горит. Но Роксана лежала около него на спине, вытянув руки и закинув голову. «Укусила змея», — подумал Рыцарь — «Я же предупреждал её! От чего она так упряма!» и подошёл и опустился на колени, и внимательно посмотрел ей в лицо. Ему показалось, что она не дышит, что она мертва. Он огляделся и поднял с земли какое-то перо, поднес к её лицу, пытаясь уловить дыхание. Волшебница сморщила нос, чихнула и распахнула глаза.

— Что это? Что это такое?! — и она села, опершись руками о землю за спиной. — Что это за гадость? — спросила она возмущенно, беря перо из рук Рыцаря, — что это такое? На нём кровь?!

— Оно лежало тут, на земле, — он пожал плечами, — наверное, ваш дракон кем-то позавтракал утром.

— Ты что не мог найти чего-нибудь почище? Оно же грязное! К моему лицу! Мало того, что я еду по этим чертовым полям, лесам, сплю на земле и умываюсь холодной водой, так мне ещё и всякую грязь суют в лицо!

— Я хотел узнать, живы ли вы, — Рыцарь пожал плечами и встал.

— Где ты вообще был? Как ты нашёлся? Ты что, нашёлся? — спросила Волшебница, и это был очень глупый вопрос, согласись, мой дорогой. Но растерянные женщины всегда задают глупые вопросы.

— Дым.

Но она не понимала ничего и смотрела пристально в его лицо, схватив руками за плечи. Рыцарь осторожно разжал её пальцы:

— Я подумал, что змея всё же укусила вас.

— Зачем же, — послышался голос из травы, — мне интересно было досмотреть до конца. А укусить я всегда успею.

Ивэйн потащил из-за спины клинок.

— Подожди! — Волшебница подняла руку, — подожди, я хочу поговорить с ней. Видишь, я осталась, и он сам нашёлся. Я не заблудилась.

— Конечно. Посмотри на него, — змея не повернула головы, но шевельнула хвостом в сторону Рыцаря, и он сделал шаг ближе, — Ты всё время ищешь опору во всём, что вокруг, а этот мальчик верит только тому, что сделал сам. Ты так долго рассматриваешь его, женщина, неужели ты это не поняла?

— Не надо её убивать, — произнесла Волшебница тихо и улыбнулась печально, — она права. И нам никогда не найти Илфа и Айрина, и Хелега.

— Если бы ты не заснула, ты бы видела, как твой дракон мечется в небе, — хихикнула змея, — пытается опуститься на поляну, но промахивается.

Рыцарь не успел даже понять, что произошло, но Волшебница уже стояла на коленях, держа в правом кулаке голову змеи, в а левой руке — хвост, и шипела каким-то странным голосом, который я бы назвала «шёпот басом»:

— Как остановить твой проклятый лес, отвечай, а то я тебе башку сверну?!

— Держите на вытянутых руках, — и Ивэйн снова занёс клинок.

— Тогда я ничего не смогу сказать, — извивалась змея в руках Волшебницы, — я скажу, только отпусти меня, я скажу….

— Говори! — и Волшебница сильнее сжала сопротивляющуюся змею.

— Они же тоже пахнут, ваши животные!

— А теперь убей! — закричала Волшебница и вытянула руки.

— А теперь отпустите её, — сказал Ивэйн, опуская клинок.

— А теперь отпусти меня, женщина. Даже он согласен, что я заслужила.

— Да пропади ты пропадом! — крикнула Волшебница и швырнула змею в кусты, подальше от себя.

— Она права, лес меняется. — Ивэйн повернулся, пристально глядя на деревья, — Костёр остался потому, что мы его сделали, и лес никогда не изменит это место, пока горит огонь.

— Как ты нашёл меня? Ты быстро нашел меня? Как ты нашел? Как ты понял? — куча вопросов, куча вопросов, мой дорогой, от неловкости всегда задается куча вопросов.

Но рыцарь ушёл, ничего не ответив, в лес. Он вспоминал, как пахнет Илф и его конь: «Илф… Илф… Он пах фиалками, как ни странно, хотя чего может быть страннее, если он един с драконом?! Найдутся. Никуда не денутся. Хелег пахнет снегом, а Илф фиалками, Дракон пахнет серой и железом, Волшебница пахнет странными духами». Он даже улыбнулся, что она никогда не забывает про духи, даже тут. Но женщины вообще странные, мой дорогой. Иногда, как видишь, это даже может быть полезным. Ветер летел рядом с ним, принося цветные ленты запахов — вот серебристая замерзающая вода ручья, вот коричневые бархатные осенние листья, вот оранжевый карамельный закат, вот мерцающий голубой лёд, но это не такой лёд, это легкий тонкий лёд над водой, вот, вот то, что нужно — фиалки и лёд вместе. И Рыцарь пошёл на этот нежный, двойной, такой чужой для этого леса запах, теряя, обманываясь, возвращаясь назад, слушая ветер. Уже темнело, когда он их нашёл. Они стояли около дерева, и единорог положил голову на спину коня, он был растерян, но он не плакал, только устало переставлял ноги. А от коня тянулся холодный морозный запах.

— Илф! Хелег! — и Рыцарь вышел из тени дерева и взял коня за повод, — Пошли, идём, а то мне ещё дракона искать.

— Как ты нас нашёл? — спросил Илф, — Мы долго, очень долго ходили и очень устали, мы никак не могли найти поляну и костёр, я так волновался!

— По запаху.

— У меня насморк, — смущённо сказал единорог, — Я ведь плачу.…А хозяйка там? С ней всё в порядке? Ты её нашел?— Илф тревожно посмотрел на Ивэйна.

— Да, с ней всё хорошо. Она и не терялась.

— Я так испугался! Такой странный лес, в нем всё путается, всё меняется, ничего нельзя найти, даже следы не остаются! Я так испугался! Хорошо, что твой конь пошёл со мной, я даже сперва плакал, а потом я так испугался за мою хозяйку, я бежал, я шёл, я так переживал!

«Болтлив, как и она», — подумал Рыцарь, — «Она всё время говорит лишнее, и её животные такие же». Но он ничего не сказал, он просто улыбнулся. И они пошли к костру, не теряя друг друга из виду. Совсем стемнело и, оглянувшись, Ивэйн увидел, что единорог светится холодным лунным светом.

— Илф, ты светишься.

— А? Не замечал, мне никогда не говорили, что я свечусь. Я ведь ночами сплю в конюшне. Дракон тоже спит. А хозяйка моя приличная женщина, она ночью дома. Один раз уезжала в какую-то кузницу, но на драконе.

— Теперь светишься, и теперь ты это знаешь.

— Да, теперь знаю. Наверное, это красиво. Наверное, ей понравится, — И он даже пошёл быстрее.

Волшебница сидела у костра. Тёмный лес стоял вокруг, но вдруг она заметила свечение в деревьях. Подняла голову, вгляделась внимательнее — на поляну вышли Илф, Хелег и Ивэйн.

— Илф, ты светишься? — с изумлением спросила Волшебница, вскакивая на ноги.

— Да, — гордо ответил Илф. — Свечусь. И я почти не плакал!

И он кинулся к хозяйке и уткнулся мордой ей в плечо. Она тоже почти не плакала, просто перебирала его гриву, и шептала ему на ухо, что он красивый, её единственный, её любимый единорог, что ей так его не хватало, что ей так хотелось к нему прикоснуться, и она так боялась никогда его не увидеть, никогда не дотронуться до его нежной кожи, не услышать его красивый голос, не почувствовать его фиалковый запах. «К чему эти нежности» — подумал Ивэйн, глядя на них, — «животное, оно и есть животное, к тому же все уже нашлись». Кроме Айрина, мой дорогой, ты помнишь, кроме дракона!

— Утром надо искать дракона, — сказал Рыцарь, — а сейчас лучше лечь спать.

— Я не смогу заснуть, я пойду его искать сейчас, — ответила Волшебница, оторвавшись, наконец, от Илфа.

— Темно, вы заблудитесь. — Смотри же, лес почти не движется. Он устал?

— Просто уже не имеет смысла. Мы же победили его.

— Ты победил. А я не смогу уснуть. Знаешь, останови свой ветер, пожалуйста.

И Волшебница пошла прочь от костра, к границе поляны. Было очень тихо, птицы спали, деревья перестали шуметь.

— Если вы пойдете его искать, возьмите флакон своих странных духов, — устало сказал Рыцарь вслед.

И он стоял на границе леса, опустив руки и слушал хруст замерзшей листвы под ногами Волшебницы, её удаляющиеся шаги в темноте, и думал — «Какая она упрямая, как её дракон, которого она всё равно не найдёт».

— Послушай, — вдруг донёсся далекий голос Роксаны из-за деревьев, — послушай, там плачет кто-то, слышишь?

— Нет, я не слышу.

Но он пошёл к ней. Лес действительно замер, почти не шевелясь и было очень тихо. Она стояла над оврагом, еле различимая в наступающей темноте фигура, он заглянул в смутно белеющее лицо — глаза зажмурены, она напряженно слушала, вдруг показала рукой:

— Там! — и закричала, — Айрииин! Аааайрииииин!

И внезапно где-то далеко послышался треск ломаемых кустов. Она бросилась вперёд в темноту, кажется, упала пару раз, потому что чертыхнулась, там что-то происходило, в тёмном лесу, какие-то странные звуки, хлопанье крыльев, возгласы…

Рыцарь сделал несколько шагов вслед, но махнул рукой, повернулся и пошёл назад, к поляне, на отблески костра. Он смотрел на огонь и думал, что теперь надо только дождаться утра и искать снова, теперь уже и дракона и Волшебницу. Но через некоторое время они ввалились на поляну — испачканная в земле и листве Роксана и весьма смущённый дракон. Илф кинулся к нему, но дракон как-то странно двигался боком, отворачивая голову от костра. На его морде предательски поблескивали дорожки слёз. Но все сделали вид, что ничего не заметили. И Волшебница никогда не рассказывала, что же там произошло, в лесу, в темноте, когда они наткнулись друг на друга, когда он бросился вперед, на её голос. И почему все считают, что плакать стыдно?

Мне кажется, ничего страшного, если сильный однажды поплачет, особенно, если знать заранее, что Волшебница никогда никому не расскажет. А она никому никогда не расскажет, мой дорогой, правда.