Недетская сказка (джен)

Когда ты увидишь его, он будет идти по дороге. Он будет идти, а я пока расскажу, кто он, куда идет, и кто, кроме нас, смотрит на него, потому что дорога длинная, идти ему долго, времени у меня хватит.

Это Рыцарь. Зовут его… да какая разница! Назови сам, если хочешь. Он недавно вышел из замка, устать не успел, и идёт быстро. Если ты перестанешь на минуту его разглядывать и повернёшь голову направо, то еще сможешь заметить остроконечную серую крышу за верхушками деревьев. Замок стоит на краю обрыва, над морем. Когда шторм — брызги от волн долетают до окон. Вокруг замка лес, совсем близко от замка запущенный сад. Да и замок… нет, не то, чтобы запущенный, но мрачный. Он, Рыцарь, представь, даже окон не открывает, так и живет за ставнями. При свете свечей, при бликах каминов. В замке много таинственных и интересных предметов, он привёз их из своих путешествий. Вечерами Рыцарь сидит у камина, пьёт чай, жарит на огне кроликов и фазанов, и рассматривает свои диковинки. Да и вообще, он больше любит ночь, а вот утро, с ярким солнечным светом, он не любит. Ночью он ходит по лесу, по сухой траве, до росы, не оставляя следов. Часто выходит в деревню и смотрит на дома людей. Он молод, но уже как-то разочарован в жизни. А по дороге идёт он в полной своей рыцарской амуниции за Розой….

Это такая странная история… В его саду растут всякие цветы. Сами по себе. И лилии и чертополох, он ведь за садом не ухаживает. Ему всё равно, вообще-то, ему оружие больше интересно, чем цветы. Было всегда интересно, пока однажды он не подошёл к стене с гобеленом, держа большой подсвечник…

В замке в одном из каминных залов на стене висит гобелен. Единорог, Волшебница и Розовый куст. Единорог выглядит, как обычная большая лошадь с витым рогом во лбу, Волшебница какая-то странная, с ехидной ухмылкой. А розы ткачу удались! Розы чудо, как хороши! И, то ли от скуки, то ли по колдовству какому-то, но мысль посадить в саду Розовый куст очень прочно угнездилась в голове Рыцаря. Он долго пытался перестать об этом думать, но потом сдался и решил всё же его найти, выкопать, и пересадить к себе под окно. И вот тогда он вышел из замка и пошёл по дороге, на поиски Розы.

Посмотри, он еще не нашёл? Тогда у нас есть время рассказать о Волшебнице. Ну, с гобелена.

Дело в том, что для гобелена сначала делают рисунок, а уже потом ткач его переносит на полотно. Этот гобелен, в каминном зале, делали по заказу Волшебницы, с натуры. Единорог сразу и категорически отказался позировать. Поэтому художник рисовал его по памяти, изредка поглядывая через открытое окно на лошадь во дворе. Волшебница была женщина весёлая, все время шутила и смеялась, и рассказывала анекдоты про фей, тёмных эльфов и гномов. Так что удачно вышли только Розы. Они молчали и не ёрзали на стуле, они вообще росли в кадке. Когда Волшебница увидела результат, она рассмеялась, деньги, конечно, заплатила, но забирать не стала. Но ей было интересно, кто его купит. И когда его всё же купили, она продолжала иногда проезжать мимо этого замка и поглядывать, как там он висит, её неудачный портрет.

Откровенно говоря, Волшебницу не огорчало, что гобелен никто никогда больше не увидит. Потому она была честолюбива, а портрет этот ей не нравился. Вот тут-то я и должна тебе сказать, что кроме нас за Рыцарем наблюдает эта самая Волшебница. И, если ты заметил, с большим интересом. Волшебница эта уже давно рассматривала рыцаря, ну насколько можно было его рассмотреть, с его таинственными предметами, через щели ставен. И когда он решил отправиться на поиски настоящей Розы, даже обрадовалась, что можно теперь рассмотреть его как следует. Он же был красив, я тебе не говорила? Да, он был молод и красив. Стала бы я иначе тебе его показывать! Правда шёл он по дороге в доспехах и плаще, почти скрыв лицо капюшоном. Мало что можно было рассмотреть. Солнце только вставало и было свежо. Волшебница ехала вдоль дороги на своём единороге, потому что единорог предпочитал мягкую землю. Вообще, она не очень-то понимала тягу Рыцаря к Розе. Сама Волшебница цветам предпочитала животных, кошек. Она, видишь ли, была рассеянна, и свои цветы забывала поливать, потом спохватывалась… А вот кошка, скажем, если хотела есть или пить, начинала мяукать. И всё становилось понятно. Ещё у нее был дракон. Ладно, о нём позже.

Так вот, Волшебница ехала и рассматривала Рыцаря. А Рыцарь шёл по дороге. Собственно, он всё ещё идет, ничего ещё не произошло, а я уже обо всём тебе рассказала. С такими темпами он будет идти долго, как ты считаешь? Вот и Волшебница решила так же. Потому что она очень хорошо видела, что розы-то на его пути уже попадались. Только глядя на этого хорошо вооружённого рыцаря, они сворачивали лепестки и прятали цветы в листьях и выпускали шипы позаметнее. «Ну что он так вырядился, и кольчуга, и кожаные доспехи, и плащ, и эти два невыносимых клинка!» — с досадой подумала волшебница. «Привык у себя, в тени заросшего сада, в тени дремучего леса. А это же розы, с ними же надо нежно! Мужчины глупы. Надо бы ему подсказать. Но мужчины ещё и упрямы… надо его вынудить», — решила она. И стала потихоньку нагревать воздух. Это не трудно, понимаешь, нужно просто сказать пять слов, а именно — ...но нет, к чему это тебе? Какая разница, каких, она их сказала, и на дороге потеплело.

Сначала ему стало тяжелее идти, и он снял плащ, положил его под какое-то дерево и остался в доспехах из дублёной кожи. Волшебница усмехнулась ещё раз (она вообще часто усмехалась) и нагрела воздух ещё больше. И Рыцарю пришлось снять и их. Потом и кольчугу, которая была под доспехами. И он остался в замшевой рубахе и штанах. Теперь Волшебница могла его хорошо разглядеть, вот красивая шея, длинные ноги, сильные руки с длинными пальцами.…Ведь там, в замке, при свете свечей и каминов, он казался старше и печальнее. «Какое у него красивое лицо и он совсем юный», — подумала Волшебница, а она понимала толк в красоте, поверь мне. Теперь он шёл налегке. Правда клинки свои, два клинка в перекрещивающихся ножнах за спиной, он так и не бросил, тащил с собой, какой же рыцарь оставит оружие? Да и мало ли что. Дракон какой попадется. Или другой рыцарь. Он шел по дороге, светило солнце и ветер развевал волосы.

Теперь и нам с тобой можно разглядеть его подробно. Ну, давай, смотри внимательно. Он не очень высок, но хорошо сложен. Легкий, стройный, глаза карие, волосы волнистые, нос прямой. Ну что ещё сказать о нем? Красивый, я считаю — очень красивый. Не умею я описывать, сам смотри. Пойду, налью себе молока в стакан. Что-то он долго идёт…

И вот за поворотом дороги Рыцарь увидел холм и сад на холме. И там рос его Розовый куст. Не очень большой, но самый настоящий Розовый куст с белыми розами. И он пах, он необыкновенно пах. Сначала рыцарь и почувствовал этот запах, хотя и не понял, что это. Ведь гобелен пах пылью, рыцарь никогда не знал запаха роз. Он даже шаг ускорил. И вышел к саду и увидел… Листья были блестящими, тёмно-зелеными, с мелкими зубчиками по краям. Полураскрытые цветы и нежные бутоны и совсем распустившиеся… сияющее белые, они распространяли вокруг себя такой плотный, нежный, такой необыкновенный запах. Рыцарь решил, что именно этот куст он возьмет с собой, именно этот. И он вынул из ножен один клинок и уже замахнулся. «Что ж он делает, осёл, он же погубит ее!» — подумала Волшебница, — «Надо что-то делать…». И она сказала несколько тихих слов, чтобы Роза обрела голос.

Не скажу каких, а то ты станешь и сам оживлять растения, а от них, знаешь, всякое можно услышать. Скажем, лилии очень неразборчивы в лексике и жутко прямолинейны и всегда недовольны жизнью. Ах, это не важно сейчас, я тебе потом всё расскажу про цветы, смотри же внимательно — вот Рыцарь услышал голос Розы. А он был так же прекрасен, как ее аромат. Роза шевельнула своими лепестками, уронив несколько капель росы, и тихо сказала:

— Зачем ты хочешь убить меня этим большим мечом?

— Это не меч, это клинок, один из двух, — (вот тут Волшебница подумала что он, наверное, зануда), — и я не хочу тебя убить. Я хочу тебя забрать с собой.

— Куда?

— К себе в замок, посадить под окном.

— А там много солнца?

— Я могу вырубить пару старых яблонь, всё равно от них нет проку.

— Много солнца это хорошо. И окна это хорошо, я всегда хотела смотреть в окна к людям.

— На моём окне закрыты ставни.

— Придётся открыть, мне не нравятся закрытые ставни. А ты будешь говорить со мной?

— Но я не люблю говорить и не очень умею.

— Придётся научиться. Я люблю, когда со мной говорят. Все розы любят, когда с ними говорят.

— Я научусь. Правда, у меня есть книги, я буду читать тебе вслух, хочешь?

— Хочу. Читать вслух, говорить со мной, открыть окно, чтобы много солнца, поливать…

Тут волшебница усмехнулась опять и её единорог тоже, но негромко, ведь опасно посмеиваться над Волшебницами, даже если вы знакомы много лет.

— И ещё — спой мне, — сказала Роза.

— Петь я вообще не умею. Если говорить ещё так-сяк, то петь не умею совсем. Я не умею.

— Нууу, — протянула роза разочарованно, — я хочу, что бы мне пели…

«Что-то много условий», — подумала Волшебница — «Но делать нечего, история как-то затянулась, если он пойдет искать другую, более сговорчивую Розу, я так вообще никогда не попаду домой». И она сказала три лёгких слова, каких — тоже не скажу, хотя ты их знаешь, наверняка, просто никогда не думал, что они могут иметь такое свойство. Так вот, Волшебница произнесла три лёгких слова, и Рыцарь тихо запел. Не сказать, чтобы песня была прекрасной, главное, что Розе она понравилась.

— Приятный голос. Можешь меня выкопать, я согласна, — сказала Роза.

И она улыбнулась всеми своими лепестками и листьями. И Рыцарь встал на колени, отложив оружие, и осторожно, своими красивыми руками, своими длинными сильными пальцами, стараясь не повредить самые тонкие корни, вытащил Розовый куст из земли. Он вышел на дорогу и пошёл назад, к замку, неся свою Белую Розу. Шел и думал, что непременно вырубит яблони, три старые яблони под окном, и посадит свою красавицу, и откроет окно и будет ей читать, и петь, и любоваться её цветами, и вдыхать её аромат. И Роза догадывалась, о чём он думает, цветы вообще о многом догадываются. Поэтому она даже убрала шипы, чтобы её не было больно прижимать к груди.

А Волшебница опять усмехнулась, она была весёлая женщина, посмотрела им вслед, наклонилась к единорогу и тихо попросила ехать домой и побыстрее. Видишь ли, её ждал дракон. Наверное, он уже хотел есть. Единорог с драконом дружили, поэтому единорог прибавил шагу. Да и честно говоря, он тоже утомился от всей этой длинной истории и был рад поскорее попасть домой.

Я думаю, ты уже давно догадался, что Волшебница эта была Любовь. Но когда она не занималась любовными делами, она летала на драконе и выполняла обязанности Смерти. Скажешь, что это трудно соединимые занятия — смерть и любовь? Но что мы можем знать о жизни волшебниц? Ничего. Если они, конечно, сами случайно не проговорятся.

Ну вот, я рассказываю дальше. Итак, Роза появилась в саду у Рыцаря, прямо под окном. Вечерами он ставил на подоконник подсвечник и читал ей сказки. Утром он говорил ей «Доброе утро», а перед сном — «доброй ночи». Бродить по ночам он тоже почти перестал. Только иногда, в новолуние, когда не спалось. Просто ему же теперь надо было разговаривать с Розой, а она ночью спала, так что разговаривать надо было утром, днём и вечером, а если привычки разговаривать нет, то для разговоров надо быть хорошо выспавшимся. Он рассказывал ей всякие истории, которые помнил из своих путешествий, она его внимательно слушала и восхищалась. Но всё же он не всегда мог быть с ней рядом, у него были и другие дела. И тогда Роза скучала и потом жаловалась. Они даже иногда ссорились, ну то есть — Роза обижалась, а Рыцарь очень огорчался.

Волшебница, кстати, поскольку была женщиной любопытной, иногда проезжала мимо, когда как, то на единороге, то на драконе (дракона она обычно оставляла далеко в лесу, он очень шумно дышал, и шла пешком к саду), чтобы посмотреть, как там всё обстоит? Конечно, когда Рыцарь читал Розе сказки, как простой смертный, это было мило, очень мило. Правда Волшебница на это обычно морщила нос и фыркала. Она была чужда сентиментальности. Но они оба, и Роза, и Рыцарь, выглядели вполне счастливыми, что тут можно было ещё сказать? Каждый счастлив по-своему…

Но однажды Волшебница как раз попала на такую вот ссору. Рыцарь пошёл пострелять к озеру. Ну должен же мужчина иногда стрелять? А то ведь разучится. А Роза очень обиделась и сказала, что кувшинки в озере он любит больше, чем её цветы. Первое, что подумала Волшебница, что Рыцарь глуп, как все мужчины, раз он Розе рассказал про кувшинки! А второе, что она недаром всегда кошек любила больше, чем цветы. С кошками всё проще: хочет есть — кормишь, хочет спать — сама залезает в кресло, хочет погулять — мяучит, ты её выпускаешь. И она живет себе сама, кошка, иногда из благодарности приходя, чтобы погладиться о твою руку, и всегда делает это вовремя! Но ты свободна делать своё, а она — своё. И никто никому не мешает жить! Но, как уже было сказано выше — каждый счастлив по-своему….

И уж раз Волшебница помогла Рыцарю эту Розу завоевать, то почему бы не помочь ещё раз? Хотя она и считала всегда, что каждый решает свои проблемы сам, но… чёрт его знает (хотя чёрта, кстати, не существует, это я тебе по секрету говорю), почему бы и не помочь ещё раз? И она подошла к Розе, которая, кстати, в отсутствие зрителей уже перестала заламывать ветви и рыдать, и прихорашивалась после слёз, подрагивая лепестками. Поскольку она же сама и наделила Розу способностью говорить, она и спросила её напрямик:

— Чего тебе ещё не хватает? И сказки тебе, и окно открывают, и поливают, и вообще! Может мужчина иногда пострелять?!

— Но я всё время одна, — ответила Роза, — в моём саду у меня были подруги, и мимо ходили люди по дороге, их можно было разглядывать, а тут только старые яблони, они говорят всякие глупости и вообще мне завидуют, потому что старые!

— Ну хорошо! Я дам тебе подружку! Хочешь, моя кошка тут поживёт, в саду, пока лето?

— Нет! Я с кошками знакома, они гадят под кустами и всё время точат когти о кору. А я берегу свою кору, я не хочу никакую кошку!

— Так кого тебе?

— Ах, цветок! Но красивый! Я люблю красивое! Но не настолько красивый, чтобы он был красивее меня!

«Ну-ну!» — подумала Волшебница, — «Ещё мне никто условий не ставил! Будет тебе цветок! Я тебе такой цветок устрою!» — но пообещала Розе всё решить, и пошла к дракону. Она ведь в этот раз проезжала мимо как раз на драконе и была поэтому особенно язвительная и нервна, больше, чем обычно. Приехав домой, она первым делом позвала кошку и рассказала ей.

— Нет, ну вы подумайте, — сказала кошка, облизывая правую лапку, — наглое растение! Да не делай ты для неё ничего!

Волшебница сто раз говорила кошке, чтобы она не смела называть её на ты и вообще, слушала и молчала, без комментариев. Но кошка никогда не слушалась, кошки вообще делают что хотят, зато они мало что требуют от людей, да и от волшебниц тоже, чем и хороши, а все остальное можно перетерпеть, раз уж так случилось, что сказать тебе больше некому, кроме как кошке. А кому ещё рассказать? Единорог высокоморален и тошнотворно добр, он стал бы говорить о долге перед теми, кому ты самовольно сложила жизнь не смотря на то, что они очевидно не подходят друг другу — виданное ли дело, Рыцарь и Роза! Дракон, наоборот, был аморален, и сказал бы, что Розу эту за наглость и капризы надо сжечь, изрыгнув пламя, и он даже может это сделать сию секунду, а Рыцарь поплачет и успокоится, зато можно больше не читать вслух и не огорчаться капризам, и жить себе, как свободный дракон. Только кошка и была над всякой моралью, она жила сразу в прошлом, настоящем и будущем и видела обе половины мира, то есть — каждый раз точно то, что было у неё перед глазами.

Ну, а Волшебница плюнула на кошку и пошла в свой сад, помнишь, у неё тоже был сад. Хорошо быть Волшебницей! Сад можно вообще не поливать! Устраиваешь локальный дождь пару раз в неделю. Всего-то пять минут. И всё! Вот с посыпанием дорожек песком, с прополкой и стрижкой… тут труднее. Но она просто решила без этого обходиться, и в её саду росло всё, что угодно. Вот выбрать, что бы такое отдать Розе, было труднее. Лилия? Слишком красива и горда. Гладиолус? Он был вздорный, грубый, употреблял обсценную лексику и всегда в плохом настроении, она и сама-то его терпела с трудом. Фиалка? Фиалка была робкая и неуверенная, Роза только и будет делать, что критиковать ее, а Фиалка будет плакать и поддакивать, пока не завянет. Гвоздики? Болтушки жуткие. К тому же глупы и лицемерны, они создадут в саду Рыцаря невыносимую атмосферу. Вот эти вот хороши, такие яркие, как большие ромашки, как же их зовут? Ах, герберы, ну да! Но они так самодостаточны, так оптимистичны… вряд ли что-то у них с Розой получится. Нужен кто-то спокойный, уравновешенный и, наверное, не такой уж очевидный на первый взгляд, надо бы проучить эту капризную красотку. И тут взгляд её упал на странное растение, довольно пышное, с темно-зелёными длинными резными листьями, но без цветов. И пахло оно так завораживающе, горьковато и свежо. «Ой, это что-то огородное занесло в мой сад?» — подумала Волшебница и спросила:

— Ты цветок?

— Я? — ответило растение, — Да, я — цветок. Я красивый цветок, просто я цвету позже, чем все остальные цветы.

«О! Вот что мне надо! Будет этой воображале сюрприз!» — решила Волшебница и, без долгих уговоров выкопала этот самый не цветущий цветок и пошла на конюшню седлать кого-нибудь. Ну, дракон отказался сразу. Он сказал, что не согласен тащить куда-то цветы. Что он серьезный дракон, для смертельных поручений, а вовсе не такси для цветов. И вообще, он устал, он двое суток летал, у него надорвана одна из голов пятиглавой мышцы левого крыла, потому что он восемнадцать часов мотался над городом, с посылкой под мышкой, а она была тяжёлая, пока Волшебница сидела в харчевне и пила свой отвратительный кофе, и курила мерзкую свою трубку, которых он даже запаха не переносит! А вот единорог согласился, он же был добр и высокоморален, поэтому он считал, что надо делать добро всегда, как только предоставляется возможность. И они поехали. Волшебница, кстати, очень удивилась сама себе, что не стала откладывать дело на завтра. Или даже на послезавтра. У неё же был выходной!

В саду Рыцаря ей пришлось ждать, пока он дочитает Розе сказку. И ждать довольно долго, потому что когда она зашла в сад, он только начал. Кстати, хочешь послушать сказку, раз уж мы всё равно ждем?

Ледяной рыцарь

Чужие растаявшие мысли превратились в птиц и улетели, щебеча. Чужие растаявшие чувства превратились в цветы и упали на пол. Чужие желания разлетелись звездами. Деревья ожили и зашелестели листвой. Растаял пруд и со дна всплыли белые лилии и раскрыли светящиеся во тьме лепестки, а на колючих кустах распустились розы. И море сдвинулось и побежало волнами, колебля серебряную дорожку, на другом конце которой, так близко, совсем близко, у горизонта, стояла полная луна.

И вот сказка была прочитана, Рыцарь пожелал Розе спокойной ночи, она ему ответила, что её настроение, конечно, улучшилось, но не на много, и она будет теперь плохо спать. Но окно было всё равно закрыто, потому что огорченный Рыцарь просто не знал, что ему ещё сделать для своей рассерженной возлюбленной, и решил дождаться завтрашнего дня. Ну, а Волшебница ждать не стала, привязала единорога к яблоне и стала сажать не цветущий цветок рядом с Розой. Которая, впрочем, была занята сворачиванием лепестков на ночь, поэтому лишь кивнула Волшебнице, цветок особо разглядывать не стала, да и что увидишь в темноте! Правда, поблагодарила за заботу, а отдельно — что единорога привязали подальше, а то она, видите ли, боится, что он объест её листья! Единорог, конечно, все слышал и даже огорчился, потому что он был воспитанный единорог и цветов не ел, но виду не подал, да и вообще через пять минут всё забыл.

Волшебница вернулась домой, отвела единорога на конюшню, налила кошке свежей воды, эта мелкая дрянь, кстати, сидела в кресле, как ни в чем не бывало, и пошла спать. И в эту ночь у Волшебницы не было бессонницы. Дракон с единорогом помолчали и тоже уснули, потому что они никогда не спорили, даже если были не согласны с позициями друг друга. Всё же они жили в одной конюшне, странно ругаться, если ты живешь в одной конюшне, не так ли? На самом деле, мой дорогой, скажу тебе по секрету, и дракон и единорог, это было одно животное, просто в двух ипостасях. Не знаю, поймёшь ли ты меня, но просто поверь на слово — так бывает.

Ну, а Роза проснулась утром и стала разглядывать свою новую соседку. «Ну и какой же это цветок?» — подумала она, — «он даже не цветёт!», и спросила самым нежным своим голосом (а она всегда считала, что первое впечатление при знакомстве — самое важное):

— Здравствуйте, цветок, ведь вы цветок?

— Я? Конечно цветок!

— Но у вас даже цветов нет.

— Ну и что? Тем не менее, я цветок, меня зовут Хризантема.

— Красивое имя, — вежливо сказала Роза, а про себя подумала, что имя куда красивее, чем это странное растение. Потом они помолчали. Роза не знала, что сказать, а Хризантема просто так молчала, рассматривала все вокруг и наслаждалась жизнью.

Вообще-то они неплохо ужились. Волшебница была права. Роза решила, что лучше такая соседка, чем никакая, и бесконечно рассказывала ей историю своего знакомства с Рыцарем, и как он ей пел, и как унес, и каждый раз рассказывала всё с большими и большими подробностями. Она считала, что Хризантема молчит, потому что потрясена силой любви Рыцаря и её, Розы, красотой и, наверное, тоже завидует, как яблони, но всё же, очевидно понимает, что такую красивую, как она, невозможно не полюбить с первого взгляда, потому что самой-то Хризантеме с красотой повезло куда как меньше. А Хризантема молчала, слушая эти рассказы, потому что внутри немного посмеивалась над Розой. «И всего-то в жизни воспоминаний, что однажды тебя выдрали из сада и пересадили под окно!», — думала Хризантема, но ничего не говорила. Рыцарь Хризантему заметил, но поскольку Роза ни о чем не просила, выкапывать из земли не стал, пусть себе растёт. Да и он был наблюдательный и заметил, что Роза стала более спокойной и милой, и уже не сердилась, потому что когда он уходил, она болтала с соседкой.

Вообще-то они действительно болтали, когда Розе надоедало в тысячный раз рассказывать свою историю. Они болтали про дождь, который любили обе; про ветер, который роза не любила, он растрепывал её лепестки, а хризантема, напротив, любила, просто так, любила и всё; про кошек, хризантема, кстати, согласилась, что это невыносимые и невежливые животные; про пчёл, о которых хризантеме было нечего сказать; про яблони, тут они обе считали, что яблони — старые снобки; про Рыцаря, которого хризантема тоже находила очень красивым, про птиц; про муравьев, они щекотные; про гусениц, они противные, но зато они не едят хризантемы; ну и о многом другом…

Волшебница продолжала заглядывать в сад и, с одной стороны, радовалась, что всё так удачно складывается, но с другой стороны, её не покидало ощущение ошибки — вот она почему-то сделала совершенное добро, хотя вовсе не намеревалась. Так прошло целое лето и наступила осень. Ночи стали холоднее, дни короче, на розе стали осыпаться цветы. И однажды утром она посмотрела на соседку и заметила, что на вершинках стеблей появились странные шишечки, круглые, расчерченные полосками от края к центру.

— Ой, что это? Это у тебя от холода? — с ужасом спросила Роза.

— Нет, это бутоны, — с гордостью сказала Хризантема, она-то хорошо знала про себя всё, просто она была умна и никогда не хвасталась, а ждала момента, когда всё станет очевидным.

— Но скоро зима, твои цветы даже расцвести не успеют и завянут! — воскликнула Роза.

— Нет, — холодно ответила соседка, — мои цветы будут цвести, когда ты уже вся опадёшь, когда на тебе останутся только жалкие сухие листья. А я буду цвести всю осень красивыми жёлтыми цветами. И, когда вокруг будет уже пасмурно и сыро, твой Рыцарь будет открывать окно, чтобы посмотреть на меня, сияющую, как солнце, к которому он так привык!

— Но он привык к нему для меня, из-за меня, благодаря мне!

— Ну и что? — засмеялась Хризантема, — тебя уже не будет, ты будешь спать, осыпав лепестки. А я буду. Я буду долго, я буду всегда! И ты ничего не можешь с этим сделать!

— Но Рыцарь любит меня!

— Да и пусть любит! Мне-то какая разница, я Хризантема, я символ императорского дома Японии, я сама по себе. И мне не нужен никакой Рыцарь и ничья любовь, что бы чувствовать себя исключительной. И она гордо выпрямилась, и бутоны раскрылись, и её цветы засияли, как яркие солнца.

— А мне нужна! — закричала Роза, — Мне-то нужна! И мой Рыцарь и его любовь! Не смей тут цвести!

И Роза даже заплакала от обиды. Но что она могла сделать? Правда она попыталась дотянуться до соседки шипами, но не смогла…..

А Волшебница, между прочим, наблюдала всё это, стоя за яблоней. «Прекрасно!» — подумала она, — «Великолепно! Жаль, что ждать пришлось так долго, до самой осени! Но оно того стоило!» И она села на единорога, плачущего от жалости, и поехала к себе домой. Там она немного поболтала с соловьём, налила кошке сливок, в честь своего хорошего настроения, потом сходила на конюшню, угостить дракона и единорога, одного жареным мясом, а другого яблоками, села в гостиной у камина, налила себе токайского и стала жечь письма. Надо сказать, что жечь письма было её любимым занятием. Она жила долго, женщиной была красивой, поэтому у неё накопилось много писем о любви и она, по весёлости характера, часто с наслаждением перечитывала их и с ещё большим наслаждением жгла в камине.

Ну что же, мой дорогой, пока вокруг поздняя осень, Роза спит, Рыцарь раздумывает, куда бы ему поехать в путешествие, я могу спокойно рассказать тебе о Волшебнице, потому что всё равно ничего не происходит.

Волшебница раньше летала сама, без дракона. Нет, не на метле, как ты сейчас подумал, мой дорогой. Ну вот летала, ну — парила, летала, понимаешь? Ведь когда она была молода, она всегда была влюблена, поэтому она просто летала, а потом как-то постепенно стала влюбляться всё реже и сама не заметила, как в один прекрасный день (это просто так принято говорить \"в один прекрасный день\", на самом деле это был отвратительный день!), взлететь не смогла. Сперва она попыталась ходить пешком, тем более, для фигуры полезно, но жила она далеко и перестала многое успевать и везде опаздывала. Вот тут-то ей и попалось на глаза объявление о продаже объезженного единорога.

Самая большая проблема заключалась в том, что продавался он в соседнем городе. До своего-то она ещё доехала на чьей-то подвернувшейся телеге, правда её хозяин очень удивился, когда вдруг почувствовал, что телега стала тяжелее и наклонилась слегка на один бок. Все же семьдесят семь килограммов веса, как ни крути! Подожди, мой дорогой, ты что, ещё не понял, что Волшебница умела быть невидимой? Разве я не сказала тебе? Ну конечно! А как по-твоему в истории про Розу она ехала вдоль дороги следом за Рыцарем и он не замечал её? Конечно, она же была невидима! И единорог тоже. Тот самый единорог, за которым она сейчас едет на телеге, болтая ногами и посмеиваясь над крестьянином. А вот в городе уже возникли проблемы. Потому что доехать, куда ей было нужно, можно было только на дилижансе, а в нём невидимой не поедешь, никто ведь не допустит, чтобы оставалось пустое место. На него обязательно поставят корзинку с едой, или сумку, или попытаются прилечь и сразу возникнут проблемы, сам понимаешь. Так что ей пришлось стать видимой и купить билет до соседнего города. Она не была скупа, просто очень не любила ездить среди людей. Во-первых, мужчины обращали на неё внимание и пытались знакомиться, а во-вторых, женщины всё время вступали с ней в разговоры. Им почему-то обязательно хотелось узнать, как называются её духи, где она покупала такое платье, и кто её причесывает. Волшебница никогда не понимала такую странную женскую склонность говорить всё время о глупостях. Платья она не покупала, а делала сама, по вечерам, в приступах вдохновения. Именно — делала, потому что никаким шитьем, сам понимаешь, там и не пахло, иголки и нитки Волшебница ненавидела. Про прическу она вообще никогда не думала, просто у неё были такие вот волосы, сами по себе. А духи ее назывались «Rien» — «Ничто», выпускала их маленькая мастерская, которая называлась «L’Etat libre D’orange» — «Свободная страна апельсинов», они Волшебнице очень нравились, потому что пахли мокрой кожей, клинками, серой и немного мёдом, и она вовсе не хотела, чтобы так пах кто-то ещё, кроме неё.

И вот, пока она едет, мой дорогой, я могу рассказать тебе о ней ещё подробнее, ведь ехать она будет какое-то время, а про её духи ты уже знаешь, а духи — это уже половина знания о женщине, даже о Волшебнице. Жила она одна, правда ещё у неё была кошка. Мелкая такая, худощавая и длинноногая кошка, черно-белая. У кошки был мерзкий характер. Она всё время спорила, делала что хочет, точила когти об любимую ширму Волшебницы, любила разбрасывать пуховки и веера, и самое отвратительное — упорно обращалась к хозяйке на ты. Волшебница подумывала не раз, чтобы лишить противное животное дара речи, но, я повторяю — жила она одна и ей не с кем было говорить, кроме кошки. Поэтому Волшебница ограничилась тем, что не стала давать кошке имя и звала её просто «кошка» и всё. Кошка пришла к Волшебнице сама, очень давно, как раз перед её днем рождения, которое всегда почему-то случается в день осеннего равноденствия. Была она тогда котенком, и очень жалобно мяукала, и была такая тощенькая, маленькая, нежная и так печально смотрела. И Волшебница даже сначала подумала — какая страшненькая, возьму её себе, все равно, даже если взять её с собой и попытаться кому-нибудь подкинуть, мне вряд ли хватит волшебства, чтобы внушить любовь к ней, уж очень она страшненькая. Но кошка потихоньку освоилась и стала рыться в горшках с цветами, спать в кресле, делать, что хочет. А когда Волшебница от скуки однажды дала ей дар речи, стала ещё и хамить периодически. Но Волшебница кошку терпела. В конце концов — хоть какая-то живая душа, бывает иногда ласковой, сильно не напрягает, а разбросанные пуховки и веера можно и подобрать. Или не подбирать — пусть валяются, все равно на бал её уже давно не приглашали. Я всё написала про кошку и писать про неё отдельную историю я не буду. Сначала хотела, но потом решила этого не делать, а то наглое животное совсем загордится, да и вообще — не стоит какая-то кошка целой истории.

Дом у Волшебницы был большой и удобный, больше нечего о нем сказать, потому что тебе, возможно, удобно — тахта под клетчатым пледом, полка с книгами над ней и компьютер, а для кого-то вовсе нет, а нужен камин, подсвечник, большое кресло и скамейка под ноги. Волшебница в свободное от волшебства время (а занималась она любовными делами людей, как я уже говорила тебе, мой дорогой, ты должен помнить), очень любила читать, пить чай с молоком и изготовлять яды. Никого она в своей жизни не отравила, но вот изготовлять любила. Такое у нее было хобби. И ещё она не очень любила вести хозяйство. Правда кошка у нее всегда была сытая, но это просто потому, что Волшебница была совестливая, да и сама любила поесть, поэтому периодически сидела на диете и тогда ела только сырое мясо. Еще Волшебница любила ходить в гости. Рядом с ней жил Смерть. Смерть — мужчина, ты разве не знал? Волшебница ходила к нему в гости, они пили токайское и болтали о пустяках. Иногда они просили друг друга о мелких одолжениях, но не личных, а, как говорится — по работе. Смерть обладал своеобразным взглядом на жизнь, что там говорить, а о любви вообще ничего не знал. Волшебницу слушал часто с изумлением, иногда с недоверием, но всегда с интересом. Волшебница и в жизни и в смерти и в любви понимала гораздо больше. Ну, на то она и женщина, так ведь!

Она носила черные шерстяные платья зимой, и шёлковые, цветные, летом, но всё равно с длинными рукавами и обязательно шляпу, потому что у неё была аллергия на солнце. А еще она была близорука. Исправить зрение она пыталась много раз всякими волшебными заклинаниями, но из этого ничего не получалось. А вот очки она носить не любила и стеснялась, справедливо считая, что у неё красивые глаза. Поэтому она немного страдала. Смерть считал, что она видит плохо из-за некоторого недовольства окружающим миром, ну, вроде как — глаза бы мои на вас не смотрели! Но у Смерти вообще был странный взгляд на жизнь. И у Волшебницы был огромный любовный архив! Просто огромный! И она любила перечитывать письма и жечь их. Вот кошка полагала, что Волшебница специально не выкидывает это всё сразу, хотя могла бы, а собирает и сжигает, когда их писавшие умрут, а письма уже пожелтеют, потому что старая бумага дает необыкновенный аромат. Ну, тут уж я спорить не стану, это кошкино дело, как думать.

Сколько было лет этой Волшебнице — никто не знал, да и не спросишь, не очень-то это прилично, а по отношению к волшебницам такие вопросы вообще опасны. Но выглядела она неплохо. В зависимости от настроения, освещения, и времени сна, то на двадцать лет, то на тридцать восемь, а вот при плохом настроении или гневе и на все сто! Но плохое настроение у нее было не часто, только если попадался какой-нибудь совсем глупый влюбленный. Но тут вот, кстати, она и просила Смерть о помощи. Правда, это бывало редко.

Вообще, она была кокетка, весёлая, писала стишки по случаю, любила серебряные украшения и шёлковые платки (особенно один, как-то подаренный ей весной, серый, с черными разводами) и коллекционировала дожди, восходы и полнолуния. Влюблялась она часто, но это никогда ничем не кончалось. То есть — ничем хорошим. Если возлюбленный успевал уйти первым, до того, как надоедал ей, то он вспоминал о Волшебнице с благодарностью всю жизнь, а если не успевал, то с ужасом, до самой смерти, то есть — не долго, честно сказать. Ее трагедия состояла в том, что она всегда влюблялась в людей, ну не встречались ей в жизни волшебники, они вообще довольно редки. Но она была вполне довольная своей жизнью… кстати, пока мы разговаривали, то есть, пока ты слушал, Волшебница приехала в город. Улицу и дом, указанные в объявлении, она нашла не сразу, город был какой-то запутанный, неправильный! Тот город, рядом с которым она жила, был весь ровный, как будто расчерченный на квадраты, а этот был — кривоколенный, не понятно как распланированный, и все улицы были наперекосяк, и все номера на домах не те.

Продавец единорога ей не понравился. Он был растрепанный, мелкий и всё время отводил взгляд.

— Ну! И как же вас зовут? — спросила Волшебница как можно более доброжелательно.

— Морис… — у него ещё и голос был тонкий. «Ну и как такой невзрачный человечишка может быть хозяином единорога? Украл, наверное!», — подумала Волшебница.

— А вас? — тихо спросил Морис.

— Роксана, — она всегда так представлялась людям.

— Очень приятно, — прошептал Морис.

— Показывайте вашего единорога! — велела ему она.

— Понимаете… тут есть один нюанс… — Морис помолчал, — А вы себе покупаете? — осторожно продолжил он.

— Ну а кому?

— Ну, может у вас есть дочь…

— У меня нет дочери! Я даже не замужем! — отрезала Волшебница, страшно разозлилась, и помолодела на глазах.

— Тогда я даже не знаю, что вам сказать…

— Не надо ничего говорить, показывайте и всё! Какой там может быть ещё нюанс? Нестандартный цвет? Не подойдет к моим глазам?

И она решительно отодвинула Мориса и прошла по двору к конюшне.

Единорог Волшебнице понравился сразу. Когда она зашла на конюшню, он как раз стоял, смешно скосив глаза к носу, потому что на носу его сидела муха, и он пытался достать её длинным ярко-розовым языком. Вид у него при этом был уморительный и Волшебница, конечно же, громко захохотала. Единорог перевёл взгляд своих фиалковых глаз на неё и задумался — обидно, что она смеётся, или не обидно? Но пока он думал, Волшебница подошла и смахнула муху рукой. Рука у неё была красивая и мягкая и хорошо пахла. И единорог решил, что Волшебница смеётся не обидно, а от позитивности характера, и вообще — женщина вежливая и добрая. Для него всегда было важно, чтобы человек, или волшебник, был добрым. Сам единорог был существом впечатлительным, нежным и высокоморальным. Настолько, что общаться предпочитал исключительно с юными девушками, девственницами. Собственно, в этом-то и заключалась проблема. Потому что продавали его только вместе с драконом, парой, а для дракона надо, чтобы хозяин был решительным и смелым. Но такого сочетания уже не бывает. Последняя решительная и смелая юная девственница была сожжена в Орлеане в 1431 году на костре. Собственно, именно об этом Морис и пытался сказать Волшебнице, но не успел. Да и не пришлось. Потому что дракон высунул голову из соседнего стойла и все сказал сам. В этой паре он был разговорчивым. Единорог был молчаливым и мечтательным, а дракон был болтливым и язвительным. Вот он и высунул голову и сказал самым своим противным голосом:

— А вы нас купить не сможете!

— С чего бы это? — усмехнулась Волшебница.

— А нас никто купить не может!

— А почему, собственно — вас? Ты мне не нужен, мне нужен единорог.

— А мы только вместе, парой, нас по отдельности не продают, то есть — мы по отдельности не продаемся, — и он ехидно ухмыльнулся.

Тут из-под локтя Волшебницы вылез Морис и пролепетал:

— Я всё время хотел вам сказать… Я не смогу продать вам только единорога… они парой… продаются парой…

Волшебница решительно повернулась к продавцу, взяла его за шиворот, тряхнула, как следует, и произнесла:

— Давай-ка, как там тебя? А! Морис! Давай-ка, Морис, выкладывай все начистоту!

И ему ничего не оставалось, как выложить. Животных он получил в наследство. От дяди. Откуда их взял дядя он не знает, да и вообще никто не знал, что они у дяди есть. При этом их действительно невозможно продать поодиночке (тут Морис вздохнул). Не то чтобы они умерли друг без друга, или там ещё что, просто он даже объяснить не может, но вот не продаются они поодиночке и всё. А вместе их тем более не покупают, потому что нет такого человека, которому сразу был бы нужен и тот и другой. И даже пары, например супружеской, тоже нет, потому что не бывает супружеских пар, в которых один бы ездил на единороге, а другой на драконе, тем более что у единорога еще и принцип, тут Морис вздохнул еще тяжелее — он подпускает к себе только девственниц, причем — только красивых, приходила тут одна, но у неё был такой нос, такой нос, что единорог заплакал, а дракон…. И Морис махнул рукой. А лично он, Морис, уже очень устал, и потерял надежду, потому что атмосфера невыносимая — единорог все время вздыхает, а дракон язвит.

«Ишь ты, как тут у них всё интересно», — подумала Волшебница. Но решила, что так и лучше, потому что можно сбавить цену, ведь, кстати, она была женщиной практичной. А куда деть не нужного ей дракона, она подумает потом. Да и то сказать — чего уж сразу ненужного? Вот, у Смерти как раз именины в четверг, можно ему подарить! Но торговаться не пришлось, Морис соглашался на всё, он был бы рад и даром отдать. Но все же Волшебница была совестливая женщина, да и не бедная. Просто — практичная, понимаешь? Самое трудное было — уговорить единорога, раз уж сама она согласилась.

Единорог долго не соглашался. Он молчал, вздыхал, переступал изящными копытами, отводил глаза. Дракон перевесил голову на длинной шее через загородку и шептал ему на ухо, раздувая дыханием гриву — «ну давай, соглашайся, посмотри на неё, она красивая, ну, не молодая, ну и что, при рассеянном свете она ничего ещё, и вообще, смотри — глаза какие, как крыжовник, да она красивее всех робких девиц, что сюда приходили и даже всех смешливых девиц с ярмарки, помнишь, нас как-то возили показывать на ярмарку?» Дракону хотелось приключений, и он видел, что с этой Волшебницей их вполне можно получить. А единорог готов был согласиться, но стеснялся. В конце концов дракон не выдержал и крикнул уже громко, что если этот болван не согласится, то он уйдет один, сам, и единорог облегченно вздохнул, и посмотрел в зелёные глаза Волшебницы, и сказал, что тоже согласен. «Ну вот, а столько ломался», — подумала про себя Волшебница. Но вслух ничего не сказала, только улыбнулась, потому что всё всегда понимала, но умела щадить чувства других, особенно, если это было ей выгодно. И вот она отдала пятьдесят золотых монет Морису и вывела единорога из ворот. Тебя удивляет цена? Но единороги вечны, мой дорогой, ну, или почти вечны. Ими будешь пользоваться всю жизнь. А если ты тоже вечная, то это очень актуально. К тому же они редки, а за редкие вещи нужно дорого платить. Ну, ты же и сам готов дорого заплатить за два клинка. Не так ли? И, как я понимаю, готов заплатить дорого и не деньгами…

Дальше почти и нечего рассказывать, ну, разве что о том, как единорог с драконом препирались, на ком именно поедет домой Волшебница. Не в смысле, что хотели свалить эту обязанность один на другого, а наоборот, каждый хотел её довезти сам. В конце концов они решили, что будут меняться. И поэтому половину пути Волшебница ехала на единороге, а дракон кружил над ними в небе и пел непристойные песни, от радости, а вторую половину пути она летела на драконе, а единорог весело бежал по лугам, брыкаясь и задирая голову к небу. Вообще, они оба были рады, что наконец-то вышли из этой надоевшей конюшни и больше никогда не увидят печального Мориса, который с каждым неудачным покупателем становился все печальнее. А вторая половина пути, знаешь, получилась короче, потому что Волшебница сверху могла видеть далеко и уже не ехать вдоль дороги, а лететь напрямик через поля.

И вот, устроив единорога и дракона в конюшне, Волшебница села за письменный стол и написала Смерти письмо, в котором она приглашала его на чай со штруделем в четверг. А потом легла спать, потому что очень утомилась от дороги, от людей, и от Мориса. Наутро она проснулась свежая и выспавшаяся, с хорошим настроением и первым делом пошла на конюшню. Кошка, конечно, увязалась за ней. Шла себе, смотрела по сторонам и делала вид, что просто ей тоже надо в ту сторону. Дракон и единорог уже проснулись и о чем-то тихо разговаривали. С Волшебницей они поздоровались, при этом единорог сказал «доброе утро!», а дракон крикнул громко «охайо!». Он, видишь ли, знал много слов из разных языков, и часто потом удивлял Волшебницу, здороваясь и прощаясь каждый день по-разному. Но ей все равно было понятно — если утром — здоровается, если вечером — прощается, что тут непонятного? Кошка прошла в двери, потеревшись о косяк, встала посередине конюшни и прищурилась, эту манеру она переняла у хозяйки. Она хотела сразу заявить, что она тут главная, но её никто не заметил. Повертевшись туда и сюда по углам, кошка сочла за лучшее уйти, а не затевать скандал, и подумала, что лучше подождет, как будут развиваться события. Она помнила, что ко всем новым приобретениям хозяйка относится особенно трепетно. А кошка тоже не любила портить кому-нибудь настроение, особенно, если ей это не было выгодно.

На следующий день вечером, в четверг, как раз после дождя, Смерть приехал в гости к Волшебнице. Снял плащ с капюшоном, выпил чаю, съел штрудель, при всей своей худобе и высоком росте он очень любил сладкое, выслушал рассказ о покупке, помолчал, и предложил пойти и посмотреть на месте, что же там за дракон такой и подойдет ли он ему. А то может так случится, что дракон все равно не настолько удобного роста, как надо, и ноги Смерти будут волочиться по земле. Кстати, Волшебница никогда не знала, как он передвигается. Да и до сих пор не знает. И я не знаю. А ты не знаешь, мой дорогой? Но прямо на пороге конюшни Смерть остановился и сказал:

— Радость моя, ну неужели ты не видишь? Это же одно существо! Дракона нельзя подарить, да и единорога нельзя подарить! Они могут принадлежать только одному хозяину!

— Что же, я и ездить теперь должна только на двух сразу? — удивилась Волшебница и подумала, что это неудобно, потому что все же её работа требует осторожности, а дракон слишком шумный, да и у неё серьезная работа, а вовсе не увеселительный пикник, чтобы заваливаться туда такой компанией!

— Да нет же, оставлять кого-то одного дома ты вполне можешь. Просто принадлежать они могут только оба сразу тебе, ты не можешь одного из них ни продать, ни подарить! Я не знаю, как тебе это объяснить, но они одно существо, просто их двое, понимаешь?

— Нет, не понимаю. Я не понимаю, но видно, с этим поделать ничего нельзя.

И она оставила их себе. Обоих. Тем более что можно было ездить только на одном из двух. Правда, Смерть все равно получил подарок на именины. Волшебница подарила ему книгу с картинками. Он поблагодарил, но не признался, что не умеет читать.

Так у Волшебницы появился дракон и единорог. У Смерти — книга с картинками. У единорога и дракона появилась Волшебница. У Мориса появились покой и деньги. А у кошки появилась ревность, но она была умная кошка и предпочитала держать свою ревность при себе.

Ну вот, про Волшебницу я уже рассказала, а зима ещё не кончилась, и Роза спит, и Рыцарь грустит, да и Волшебнице тоже скучновато. Раньше она хотя бы могла постоять за яблоней и послушать, как разговаривают наивная Роза и ехидная Хризантема, или вечером подсмотреть, какие сказки читает Рыцарь своей Розе, или тихонько направлять стрелу в мишень, когда он стрелял на берегу озера…

А ходить как раньше и подглядывать в щели ставен? И она решила просто познакомиться с Рыцарем. Ну, то есть, она-то была с ним знакома, ну так надо наконец-то познакомить его с собой!

И поскольку она была решительной женщиной, то просто поехала как-то к замку, правда сначала хотела только на единороге, чтобы никого не пугать. Но дракон устроил скандал и пришлось взять с собой и его.

Она приехала и постучалась в дубовые двери. Но ей никто не открыл.

— И долго мы тут будем торчать, у всех на виду? — спросил дракон.

— Может быть, он не одет? — предположил единорог.

— Может, нам сходить в сад? — и Волшебница и решительно направилась в обход замка. Они и правда нашли Рыцаря под его же окном, в саду. Он укрывал Розу сеном и рогожей. Если уж быть совсем честной, мой дорогой, то Волшебнице он не понравился. Совсем, абсолютно. Тогда, прошлой зимой, и позапрошлой, и все эти два года, пока она за ним подсматривала, он был такой необычный, таинственный. Он сидел у камина по вечерам, смотрел, как жарится кролик или фазан на вертеле, на его лице ходили алые блики огня, а в его глаза было жутко и интересно заглядывать, как в темную пропасть. Она ведь долго не знала, какого они цвета, просто не успевала заметить, потому что, заглянув в них, она сразу забывала про всё, в его глазах ходили сумеречные тени, в его глазах алые искры летели к зрачку, в его глазах кружили темные метели. Он ходил невесомый и лёгкий среди своих таинственных предметов в полутемном замке, ловко, как зверь, он легко двигался ночью в лесу, среди деревьев, не оставляя следов на траве, выходил к озеру и сам был похож на тень.

А сейчас он стоял на коленях на рыжей осенней траве, покрытой изморозью, и неловко заворачивал своими красивыми руками солому вокруг ствола. У него было бледное сосредоточенное лицо и серьезные глаза. Обычные человеческие коричневые глаза. Внимательные глаза человека, который делает что-то в первый раз и хочет сделать как можно лучше.

— Ещё чуть-чуть, — сказал дракон, — и он превратится в садовника.

— Ах, какой же он милый, заботливый, влюбленный! — умилился единорог.

— Сделала из рыцаря чёрт-те что! — сказал дракон.

— Ну почему чёрт-те что?! Посмотри, как он счастлив!— возразил единорог.

— Ну, чего он счастлив?! Он одинок! И будет ещё более одиноким, когда поймёт, что это теперь навсегда! — крикнул дракон.

— Но весною она проснётся, — возразил единорог.

— А осенью заснёт! И это будет продолжаться вечно!

— Любая любовь длится вечно! — мечтательно закатил глаза единорог.

— Ну да, он её будет мульчировать и удобрять навозом! Эй, хозяйка, не продашь рыцарю единорожьего навоза, говорят, он волшебно действует на розы, они начинают светиться в темноте! — ехидно заметил дракон.

— Фу, ты грубый и невежливый, — и единорог сморщил нос и почти заплакал.

— Цыц! — сказала им Волшебница.

— Что, невесело? — съехидничал дракон, — а это всё твоя затея, и твоя ошибка, поиграла в добрую и бескорыстную, развлеклась, а кто теперь всё это будет расхлебывать?

Единорог даже зажмурился, представив, что сейчас будет, но Волшебница, как ни странно, повернулась и пошла прочь. И им ничего не оставалось, как пойти за ней. Домой они добирались молча, да и дома она ничего не говорила, принесла им по обыкновению мяса и яблок, в качестве лакомства, и ушла.

А на следующий день утром в конюшню вошла кошка. Она и раньше приходила, крутилась вокруг, тёрлась по углам, и уходила, подняв хвост, не отвечая на приветствия единорога и игнорируя шипенье дракона, который всегда говорил ей колкости и обзывал её меховой шапкой и плюшевой зверюгой. Но сегодня она села посередине конюшни, чтобы видеть их обоих и, не поздоровавшись, спросила:

— Ну и что мы будем делать?

Единорог положил голову на край стойла:

— А что надо делать?

А дракон, глядя в стену и не поворачивая головы, произнёс:

— Она думает, что я буду что-то делать вместе с этой недоделанной шапкой или хотя бы даже обсуждать!

— Пока ты тут упражняешься в красноречии, твоя хозяйка плачет, но это я так, может тебе всё равно, тогда извини, что утомляю.

И кошка поднялась, потянула задние лапки, кошки всегда так делают, идут вперёд и словно забывают про задние лапки, вытягиваясь во всю длину, и сделала вид, что собирается уходить.

— Ах, как это ужасно! Она плачет! — и единорог сам заплакал.

— Женщины всегда плачут, — сказал дракон, но голову к кошке повернул.

Кошка это заметила, хотела сначала подождать, пока её позовут, но потом передумала, повернулась вокруг и снова села. Она наклонила голову на один бок, потом на второй, внимательно разглядывая дракона и единорога, помолчала и снова начала:

— Ну, и что же мы будем делать? Меня лично такая обстановка не устраивает. Она сожгла за ночь в два раза больше писем, весь дом провонял дымом, старые у неё уже заканчиваются, она жжёт свежую бумагу и это отвратительно для кошки с тонким нюхом, как у меня. И сливки, которые она наливает в мою мисочку, сразу прокисают, а я не люблю прокисшие сливки.

— Всё о себе, только о себе, эгоистка плюшевая! — зашипел дракон.

— Прокисшие сливки это ужасно, я вам ужасно сочувствую, — и единорог заплакал снова.

— Да престань ты рыдать! — кошка поморщилась, — я говорю — что делать будем? Ну неужели плакать?

— Ах, а что тут можно сделать?

— Да пойти в сад, плюнуть на эту розу огнем, хоть сию минуту, и сжечь дотла, и все наваждение кончится! А потом и эту противную кошшшку! Чтобы не ходила тут без спроса! — и дракон уже начал пускать дым через ноздри.

— Ах, жаль, что я не могу поаплодировать такой решительности, как это делают люди в театре, ты, камин с крыльями, — холодно заметила кошка, — а тебе, лошадь с рогом, не могу утереть слезы и высморкать нос. Ну сожжете вы розу, — она упорно не замечала, как дракон тянет шею к ней через загородку, ну, или делала вид, что не замечает, — и что дальше? Рыцарь бродит как тень по лесам, Волшебница рыдает дни и ночи напролет. Хорошее же ты решение предложил!

— А какое решение ты предложила?!

— Ну, я, как кошка, считаю, что жечь никого не надо, это уже ничего не поправит.

Видя, что дракон и единорог замолчали, она устроилась поудобнее, полагая, что они потрясены ее прозорливость, сдвинула лапки вместе, обернула их хвостом, и подняла голову вверх, приготовясь вдохновенно говорить дальше, но тут за её спиной раздался голос Волшебницы, которая стояла в дверях и слушала всю последнюю часть этой речи. Дракон ухмыльнулся злорадно, а единорог испуганно зажмурился. Но Волшебница не рассердилась, как подумал единорог, и даже не пнула наглое животное под зад, как предполагал дракон, она тихо спросила:

— И что же делать, как ты считаешь?

Кошка тоже ни мало не смутилась, а спокойно продолжила:

— Он и правда стал почти как садовник, как просто человек, читает сказки, поёт песни, спит ночами, а днем ухаживает за розой в саду.

— Простые люди не поют! Простые люди не читают любимым сказки! Простые люди не способны изменить свою природу ради любви! — воскликнула Волшебница.

— А чего ж ты так рыдаешь? Раз он такой непростой, раз он способен на такие необыкновенные поступки? — кошка демонстративно зевнула, показав всем розовую изнанку маленькой пасти и алый острый язычок.

— Не знаю,— Волшебница помолчала, — наверное, потому что никто никогда не пытался ради меня измениться, никто не пел мне, ни читал сказок и не переставал любить то, что любил, ради меня никогда….

— Ах, зависть, понимаю. Но это так по-человечески, — равнодушно сказала кошка, — это даже не интересно.

— Так что же делать? — видно, Волшебнице и правда было не по себе, ведь она, мой дорогой, не пнула под зад наглое животное, хотя эта маленькая пятнистая дрянь явно напрашивалась. — Да все просто. Люди должны любить людей, коты кошек, волшебницы волшебников, садовники розы, а Рыцари — принцесс, принцесс, и всё должно быть так, а не наоборот.

— Но он любит Розу!

— Ну Розу, розу… какая же ты непонятливая сегодня. И он уже много для неё сделал. Не пора ли и розе что-то сделать для него?

— Как?

— Как роза она может только зацвести весной, как роза….— кошка сделала паузу, — а вот если бы она была девушкой…

— Но она роза!

— А ты — волшебница! Ты же ещё волшебница, надеюсь?

И кошка встала и пошла к выходу, подняв хвост. А Волшебница подошла к единорогу и стала перебирать его белую гриву, он тихо целовал ей пальцы и молчал. Он не знал, что сказать. А вот дракон знал, хотя и молчал, но просто не мог найти слова, он ведь умел язвить, ругаться, а как просто так говорить, с нежностью, он уже забыл.

— Без времени, — наконец произнёс он.

— Что? — обернулась к нему Волшебница.

— Страна без времени. Ты помнишь это место, Илф?

И единорог тихо ответил:

— Да, Айрин. Я помню это место.

— Какое место? — спросила Волшебница, она так удивилась, что даже не заметила, как её животные стали называть друг друга по именам.

— Расскажи ей, Илф…

— Там всегда то ли утро, то ли вечер, течёт река, стоит высокая трава, вкусная на вид…

— Ты там жил? Откуда ты знаешь?

— Я не знаю. Мы просто оба помним, и всё. Мы знаем себя только тут. Мы сразу были тут и сразу оба. Вместе. Всегда вместе. И мы знаем, что не можем по отдельности. А эту страну мы оба помним. Не знаем откуда. Мы пытались вспомнить, но не можем. Но нам кажется… Да, Айрин? Нам кажется, что там можно найти средство превратить розу в девушку….

— А как туда дойти?

— Смерть знает, — прошептал Единорог.

— Да, — оживился дракон, — Смерть точно должен знать!

И Волшебница согласилась. Действительно, к кому же ещё ей было обратиться за советом? Понимаешь, мой дорогой, так всегда и получается, если Любовь не знает, что ей делать, на помощь всегда приходит Смерть.

Но Волшебница не скоро решилась поехать к Смерти. Только через три дня, но для неё три дня — вовсе не скоро, ты ведь знаешь, что она — крайне нетерпелива. А Смерть и не удивился, оказалось, что место он это знает давно и там правда можно найти яд для превращений. Только идти туда одной — безумие. Он сидел в кресле, пил кофе и курил кальян и на предложение идти с ней, ответил:

— А как же смерти?

-Ну подумаешь, — Волшебница очень удивилась, — люди на какое-то время перестанут умирать!

— Да не «подумаешь!». Люди могут перестать на какое-то время любить. И это ничего не изменит. А вот умирать они не могут перестать, это сильно изменит их жизнь.

Волшебница думала по-другому, но на то она и женщина. Кошка тоже думала по-другому. Она считала, что с Волшебницей должен идти Рыцарь. Во-первых, ему давно пора быть в курсе происходящего, а во-вторых, она побаивалась, а вдруг хозяйке там понравиться и она не вернётся? Кто же тогда будет наливать ей сливки в мисочку? И тогда кошка решила пойти к Рыцарю сама и всё ему объяснить. Единорог её отвезти без разрешения хозяйки отказался, дракон вообще не стал с ней разговаривать, поэтому идти пришлось самой, своими собственными ногами. Вот потому, когда кошка вошла в лес у замка, она уже порядком устала. Зато идти до самого замка не пришлось — рыцарь сидел у озера. Кошка подошла к нему и произнесла:

— Здравствуй. Давно хотела с тобой поболтать. Есть о чём.

— Здравствуйте.

— А что, тебя не удивляет говорящая кошка?

— Нет, у меня в саду есть говорящая роза. Правда она сейчас спит, а то бы я вас познакомил.

— Нет уж, увольте, — кошка распушила возмущенно хвост, — растениями я интересуюсь мало, да и вообще, холодно, может, продолжим в замке? И отнеси меня, я долго шла и устала.

На самом деле кошку просто никто никогда не носил на руках, и она решила воспользоваться случаем. Рыцарь взял её поперек живота, и она сразу потребовала, чтобы он положил левую руку там где хвост, а правую ей на спинку, встала лапками ему на грудь и с большим комфортом доехала до замка, глядя через плечо рыцаря на удаляющиеся деревья и озеро. В замке она уселась в кресло напротив камина, впрочем, она сказала, что уже не линяет, так что можно не беспокоиться за это кресло, хотя оно, как ей кажется, вообще-то и так довольно потёртое, ну и ничего страшного, если даже на нём и останется немного шерсти. Рыцарь улыбнулся, но промолчал и подбросил в камин дров.

— Значит, у тебя есть говорящая роза? — решила начать издалека Кошка.

— Да, но она сейчас спит, ведь уже почти совсем зима — ноябрь…

— А тебя не удивило, что роза говорящая?

— Не знаю… она особенная, что тут странного, что она говорит?

— Конечно, что тут странного! — саркастически усмехнулась кошка, — Это я, особенная кошка, я говорю сама по себе (врёт, как она нагло врёт, ты только посмотри на неё, мой дорогой!), а роза твоя была бы обычным цветком без малейшего слова, если бы не моя хозяйка. Кстати, это всё вообще её рук дело. Вообще всё!

— Что всё, вы о чем?

— Да всё! И тёплая погода, из-за которой ты снял плащ, и доспехи, и роза, которая начала вдруг говорить, и даже твой тенор, которым ты вдруг начал петь, это всё моя хозяйка, это всё она.

— Ну, пою я, предположим, сам по себе. Просто пою, потому что пою.

— Ну, теперь-то уж конечно! Раз уж она подарила тебе голос, так он твой! — и кошка стала драть когтями кресло. Рыцарь поморщился, но ничего не сказал, он был очень воспитанный.

— А зачем ей это? — помолчав, спросил он.

— Вы, люди, так глупо устроены, прямо как цветы. И вам и цветам для любви нужны разговоры, — поморщилась Кошка.

— А кошкам не нужны?

— Ах, давай не будем, это долго объяснять, и вообще, мы, кошки, мы очень сложны для понимания.

Рыцарь замолчал. И кошка тоже замолчала. Гудел ветер в каминной трубе, деревья стучали ветками по стеклам высоких окон. Кошка ждала, когда он её спросит, но Рыцарь молчал и смотрел на огонь. И она не выдержала и продолжила разговор сама:

— Ну так вот! А лично я считаю, что всё это изначально было большой глупостью, потому что люди должны любить людей, коты кошек, волшебницы волшебников, садовники розы, а Рыцари — принцесс, и всё должно быть так, а не наоборот!

— Но я люблю розу…— пожал плечами Рыцарь.

— Но она же — дерево! Дерево!!!

— Она — куст. И она тоже меня любит.

— Ну любит, любит, как же тебя да не любить, — снова ухмыльнулась кошка, — на то она и роза, чтобы любить красивое! Вот если бы ты влюбился в Лилию, тебе бы пришлось туго, а самые отвратительные — ромашки, представляешь, они…

— Я думаю, что вы много знаете чего о цветах, но всё же, не могли бы вы мне наконец объяснить, зачем вы пришли, с каким разговором? — перебил её Рыцарь.

— Моя хозяйка, она такая добрая, сердечная женщина, она хочет тебе помочь и собирается идти куда-то, в какую-то страну без времени, за ядом, чтобы превратить розу в девушку. А я так боюсь за неё, вдруг с ней что-нибудь случится, она ведь женщина, хоть и волшебница.

Опять врёт, нагло врёт, посмотри-ка, посмотри на неё! Ведь кроме сливок и неизменности порядка вещей её вообще ничего не интересует, ну что за наглое животное!

— Зачем превращать мою Розу? Она и так хороша…

— Ну вот снова! Да просто девушка — лучше! Она будет тебе сливки наливать! В кофе. Ну, или там не знаю, что ещё. Ну что обычно делают девушки!

— Я смогу её поцеловать, — тихо сказал Рыцарь.

— Ну, например, — ответила кошка и подумала, что люди очень странные, вот они, кошки, они вылизывают шерстку, это, по крайней мере, имеет смысл, она становится чистой и блестящей, а вот зачем нужны поцелуи она так и не смогла понять.

Они ещё помолчали, глядя на огонь и думая каждый о своём, а потом кошка пошла домой, ведь тут делать уже было нечего, правда Рыцарь донес её до развилки дорог, потому что она, спускаясь с крыльца, стала демонстративно прихрамывать и стонать. Он ещё какое-то время смотрел, как она бежит в темноту, и медленно вернулся в замок.

Последний день осени… Ночи становятся длиннее… Роза уже спит и что остается Рыцарю — сидеть перед камином в старом кожаном кресле и смотреть на огонь. На даже огонь теперь не такой, не такой как прошлой зимой, как все прошлые зимы. Или так кажется? И он встал, подошёл к камину и взял уголёк с краю.… Обжегся… «А ведь раньше мне не было даже больно, я никогда не знал, как это — обжечься огнём», — подумал он. Раньше всё было не так, раньше кровь не текла из ран и они быстро затягивались, раньше он не чувствовал боли, когда падал. А душа раньше… он вообще не знал, где же она у него есть? Теперь он знает где, потому что она болит. Болит, как ожог от угля, как рана от меча. И тишина в замке никогда не мешала ему, а сейчас так хочется снова пения птиц, шелеста листвы и дурманящего запаха роз и её нежного голоса. Но только лёгкий шорох в тишине, здесь кто-то чужой… и Рыцарь, не отрывая взгляда от огня, произнёс:

-Я слышал тебя… кто ты?

Повернул голову и увидел перед собой мужчину в чёрном плаще и с чёрными, как ночь, глазами…

— Я — смерть, — он улыбнулся, то есть — кажется, улыбнулся, — Не удивляйся, что я мужчина. Меня представляют женщиной, чтоб казаться сильнее, думая, что меня могут победить. Им так легче, а я не возражаю, — и он слегка шевельнул плечом.

-Зачем ты пришёл?

-Я пришёл не за тобой. Тебя я не смогу забрать, я знаю кто ты.

— А кто я?

— Ты не думал, что ты многое помнишь, из старых времён, то, чего ты никогда не видел? Разве ты никогда не видел, какие у тебя глаза? Какие у тебя были глаза, твой взгляд, совсем ещё недавно?

— У меня нет зеркал. Я не могу проверить, что было, что есть.

— Но тогда просто поверь. Но я пришёл не за тобой. У меня есть небольшое приключение для тебя… Всё равно твоя говорящая Роза спит…

-Откуда знаешь про Розу?

-Вот поэтому я пришёл. Тебе помогли её найти и сохранить, теперь ты должен оказать помощь.

-Ты мне помог?

-Нет, — вот тут он точно улыбнулся и даже слабо взмахнул рукой, — Я не разбираюсь в любовных делах, для меня это как высшая математика. Тебе помогла Волшебница.

— Опять волшебница? Да что за волшебница? — Рыцарь даже возмутился, он уже устал от этих тайн и недомолвок.

— Ну так давай уже перейдём к делу… позволишь присесть?

Рыцарь кивнул, просто кивнул.

-Узнаю тебя, прежнего. Так вот, я тебе не буду всю историю рассказывать, очень долго, да и зачем, меня волнует только одно — Волшебница как-то купила Единорога и Дракона, парой, они ведь по отдельности быть не могут. Они Единое, но в двух обличиях. Это трудно объяснить, просто поверь пока. Ты должен воссоединить их, больше некому. Я не могу тебе сказать, кто это сделал, зато знаю дорогу. Волшебница к тебе скоро зайдёт.

— А почему вы так беспокоитесь о ней?

— О Волшебнице? Просто мы давно знакомы, соседка. Даже смерти не чужд некоторый альтруизм.

И он, конечно, соврал. Были, были у него свои мотивы. Думаю и ты понимаешь, мой дорогой, что если Рыцарь может любить Розу, то и Смерть вполне может любить Любовь?

— Так как же мне найти эту страну? Где она? — спросил Рыцарь.

— Найдёшь, — ответил Смерть, — надо идти всё время на запад, там, где кончится ветер — увидишь.

Уже в дверях замка Смерть обернулся и сказал:

— Ах, да, чуть не забыл, ты должен стать прежним, что бы вернуться.

— Каким прежним?

— Прежним, ты сам поймешь. И без всяких зеркал.

Он повернулся лицом в ночную тьму и исчез в ней, Рыцарь услышал только лёгкий шорох плаща. Он посмотрел на свою руку ... боль прошла, следа от ожога не было. Следа от ожога не было, и ветер уже не казался холодным, и тьма не пугала. Он закрыл дверь и вернулся к камину.

Странный вечер, не правда ли, это был странный вечер? Были ли у тебя такие вечера? Он сидел у догорающего огня и в голове у него возникали вопросы, на которые не находилось ответа. Кто такая Волшебница? И зачем ей помощь нужна, и как он может помочь, ведь он не волшебник и понятия не имеет как соединить разъединенных дракона и единорога… Хотя, с другой стороны, сейчас ночи длиннее, и он снова входит в свою стихию, и почему бы и не поискать приключений, ведь до весны ведь так ещё долго…

И давай мы оставим его сидеть перед совсем потухшим камином, всё равно он не заснет до утра, что нам на него глядеть? Он не заснет, но ничего не придумает, он решит, что надо просто ждать. И он станет ждать, ведь он ждать умеет, не то, что Волшебница, которая всегда была нетерпелива, ты же знаешь, я говорила тебе, да ты и сам однажды это заметил.

А кошка, между тем, после этого разговора явилась домой и стала усиленно думать, как же ей поступить? То ли оставить как есть, он придет, и пусть сами объясняются, то ли хозяйке рассказать, а то ведь, она женщина крутого нрава, с нею трудно справиться Рыцарю, с ней справиться может только кошка, вот спустит Волшебница Рыцаря с крыльца и ничего не выйдет из всей этой затеи. Поэтому она подождала, пока хозяйка сядет у камина, нальёт себе чаю, раскурит трубку, и подошла и стала тереться об ноги.

— Знаешь, — сказала кошка, наконец, — тебе бы туда одной бы не ходить, чего-то я за тебя волнуюсь.

Волшебница не ответила, продолжала дымить трубкой и смотреть в камин.

— Знаешь, ведь ты права, надо, конечно, всё доделать до конца, так нехорошо получается, — сказала кошка.

Волшебница отложила трубку и, взяв в руки остывающую чашку чая, чуть-чуть её подогрела.

— Знаешь, ему тоже не нравится, что она Роза, ему хотелось бы её поцеловать, правда я не могу понять зачем, — сказала кошка.

Волшебница опять ничего не ответила, она пила чай и смотрела на кошку, которая бродила перед нею туда и сюда, выгибая спинку, задевая за её ноги, за ножки стола и даже делая круг, чтобы обтереться о прислоненную к камину кочергу. Кошка мордочку в сторону хозяйки не поворачивала, говорила себе тихо, так, между прочим, словно и не она вовсе:

— Ну сколько можно молчать, неужели тебе не хочется, чтобы он знал, что это счастье для него устроила ты? И Розу, и голос, и хризантему, ну нельзя же быть такой скромной? Ты просто обязана ему всё рассказать!— сказала кошка.

— Так ты же ему всё уже рассказала, — спокойно ответила Волшебница.

— Я?! Яааа?! — весьма убедительно возмутилась кошка, — да как ты могла обо мне такое подумать!

И она села напротив и сделала невинные глаза.

— Да ладно, перестань, — с досадой поморщилась Волшебница, — ты говорила с моими животными, ты весь день где-то пропадала, ты вот тут ходишь и врёшь с невинным видом, ты что же, думаешь, я так глупа? Что, уже пригласила его в гости? Когда он придет?

— Нет, он не придет. Сама к нему иди.

— Интересно! Тебе надо, чтобы я шла в поход с рыцарем, а я должна к нему идти?! Ты обнаглела уже совершенно! Ты требуешь, чтобы я выполняла твои желания?

И кошка сочла за лучшее смыться немедленно, а то мало ли, так все вроде пока спокойно, а потом как кинут туфлей.

И снова сказка застыла, как янтарь, и мои герои висят в нем, как мухи. Потому что Рыцарь каждую ночь ходит в лес и становился тенью, ходит к замерзающему озеру, чтобы вновь услышать слова ветра…ему кажется, что он умирает, а он так хочет дожить до весны, дождаться…

Потому что Волшебница каждую ночь жжёт письма в камине и курит трубку и ходит по дому и не знает, что ей делать. Потому что единорог плачет тихо, а дракон громко ругает кошку. Потому что Смерть приходит по четвергам пить чай и делает вид, что ничего не знает и ничего не видит. И так текут дни и ночи.

И так текут дни и ночи, и вот уже прошел целый месяц… Рыцарь сидит у окна и смотрит на серебряные листья, слушает ветер…сколько себя помнит, лет с двенадцати, он всегда слушал ветер и ветер всегда отвечал ему, он приносил ему истории из других времен и рассказы о том, что случится завтра. И вот он снова слушает ветер, а ведь ещё этим летом он думал только о том, не слишком ли сильно ветер треплет розовые ветви, не срывает ли он лепестки с его драгоценной Розы….

Но теперь он снова слушает голос ветра, и этим утром ветер шепнул ему: «Она идёт…она на границе твоих земель». Рыцарь вышел из замка и направился в лес, чтоб встретить гостью. Но сначала он прошёлся некоторое время как тень, наблюдая за ней и за единорогом, за скользящим над деревьями драконом, и у опушки вышел вперёд, как будто только подошёл от замка.

Волшебница уже спешилась, просто она не была уверена, что слезает с единорога достаточно изящно, и не хотела это демонстрировать. Она стояла, держа единорога за узду, и рассматривала Рыцаря при свете туманного утра. Он был бледен, с тенями под глазами и она подумала, почему-то с неожиданной для себя нежностью — «видно и его измотала эта история». Рыцарь тоже рассматривал гостью. Он видел, что Волшебница нервничает, потому что она вертела в руках повод и притоптывала ногой, но лицо её было спокойно. «Сколько же у неё терпения», — подумал он, — «ждать целый месяц». Вообще, она показалась ему странной, но, наверное, Волшебницы и должны такими быть.

-Доброе утро, — наконец сказала Волшебница, окинула замок взглядом и заметила про себя, что не все ставни закрыты, хоть что-то теперь изменилось.

-Доброе. Я вас ждал. Пойдемте замок. Выпьем чаю, может ещё что-нибудь, а вы мне всё расскажете.

— О чём? Откуда… то есть, почему ты ждал меня?

— Пойдёмте. И можете не привязывать единорога к дереву, можете его взять с собой и поставить в стойло. Ему не будет там скучно, там есть еще…другие… Что же касается Дракона, то пусть тоже заходит, накормим.

Они шли по лесу и молчали, наконец, среди деревьев показалась стена конюшни и Рыцарь открыл дверь. Конюшня была огромной, но, несмотря на это, здесь было всего 5 коней, точнее 4 коня и один пегас. Пегас! Самый настоящий пегас, мой дорогой.

Дракон уставился на него и молчал, даже у него в этот раз не было слов что-нибудь сказать. Он многое видел, но чтоб пегас был чёрным, как самая безлунная и беззвёздная ночь?! Но больше всего его удивили глаза, они были серебристыми, как зимний лёд, даже мурашки побежали по телу Дракона. Единорог смотрел на его крылья, большие, с чёрными перьями, его и правда крылья интересовали больше, он ведь глубоко внутри завидовал дракону, потому что всегда хотел летать, а Пегас, он был почти как единорог, и эти большие чёрные крылья…. А на левом крыле серебристое перо, что довольно странно для такого животного, хотя для пегаса это вообще был не тот цвет, как полагается.

Но ужаснее всего себя чувствовала Волшебница. До этой минуты она, оказывается, вообще плохо понимала, с кем имеет дело. Ей-то казалось, что это просто не совсем обычный человек, диковинка. А оказалось, что это сокровище. И дело не в том, что она так и не удосужилась посмотреть внимательно и не знала до сих пор об этой конюшне и этом пегасе. Дело не в том… всё оказалось сложнее, чем она думала, гораздо сложнее. Да и мне как-то не по себе, мой дорогой, но ты-то меня понимаешь? Сказка становится уж очень ночной, может, просто потому, что сейчас в ней наступает зима и дни короче? А может потому, что пегас всегда стоял в стойле, а мы с Волшебницей не знали о нем, а может, потому, что в глаза Рыцаря так легко возвратились сумеречные тени. А может потому, что у неё, и у меня, и у нас обоих странное чувство, что сказка уходит у нас из-под рук и начинает жить сама по себе, и всё, что мы можем — просто смотреть, затаив дыхание, и надеяться, что она закончится хорошо? Хорошо для неё, хорошо для меня, хорошо для Рыцаря с Розой?

А потом они сидели в гостиной, у камина в креслах и молчали. Ну что же делать, в этой сказке всё всегда происходит у камина, просто дворцы и замки и даже дома в этой стране так отапливаются холодными ночами и холодными зимами.

— Я не знаю, что вам сказать, — наконец начал Рыцарь, — наверное, мне надо вас благодарить? За Розу?

— Тебе неловко, у тебя такое чувство, словно я влезла в твою душу. Ты думал, что всё происходит само собой, а оказывается — за тобой все время подглядывали, так?

— Вообще-то, похоже, что так…

— Да просто ты мне нравился всегда, давно. Как-то я, знаешь, мимо не смогла пройти. Но разве тебе не нравится, что получилось? А то, что ещё получится, будет совсем хорошо!

— Ну так пойдемте за этим ядом. Когда?

— Всё же кошка моя очень болтлива, — Волшебница улыбнулась, — за ядом мы, конечно, пойдём, просто я никогда не ходила так далеко, я плохо понимаю, что надо взять с собой, да и вообще…

— Оружие, — Рыцарь даже удивился.

— Ну да. Да, наверное, просто я лично не имею никакого оружия, кроме кухонных ножей, ведь я занимаюсь любовью, а не войной. И еще у меня плохо с географией, я до сих пор не очень хорошо знаю дорогу. У меня вообще-то к тебе просьба… ты не мог бы поговорить со Смертью? Не пугайся, это мой сосед, он ничего плохого тебе не сделает!

— Я не боюсь, — улыбнулся Рыцарь, но объяснять ничего не стал. Просто сказал — я не боюсь, и пусть понимает, как хочет. Впрочем, разве ты не делаешь так же, когда говоришь с людьми? Просто сообщаешь им, что думаешь, не объясняя ничего лишнего, ну, или того, что тебе кажется лишним?

— Ну, мне кажется, что для начала нам надо хотя бы познакомиться, — произнесла Волшебница с облегчением, ведь на её взгляд этот вопрос с географией был самым сложным, — а то я внутри себя называю тебя просто Рыцарь, но ведь имя-то у тебя есть?

— Ивэйн.

— Красиво. А меня зови — Роксана. Это не совсем так, но это мне нравится больше всего, я предпочитаю, чтобы меня так называли. А можно спросить тебя, Ивэйн? Откуда у тебя чёрный пегас?

— Он достался мне по наследству, от моего... от моих ... я не знаю, кто они, я их не видел, только чувствовал.

— Он умеет разговаривать? Мои животные умеют говорить, сами по себе, я не наделяла их речью…

— Иногда, очень редко, он — что-то вроде меня, прошлого меня.

— Он у тебя постоянно в стойле? ты за ним ухаживаешь?

— Он в стойле, когда появляется солнце, он не любит свет и привлекать к себе внимания. Да, ухаживаю, правда он и не такой уж грязнуля и ест ночью...

— Ты на нём ездил верхом? Он показался мне злым, он хорошо объезжен?

— Да, ездил и летал, если это был бы ваш следующий вопрос.

— Ну да, он и был, — Волшебница усмехнулась, — а почему ты не с ним полетел искать розу?

— Потому что, во-первых, это был день, и мы не очень любим привлекать к себе внимания...

А что во-вторых, она не стала спрашивать. Только подумала, что идти с ним в поход будет тяжело, он так неразговорчив, да и вообще, совсем не похож на неё. Ивэйн задумался и уже не обращал внимания на гостью, поэтому Волшебница тихо встала из кресла, осторожно закрыла тяжелую дверь и, забрав своих животных из конюшни Рыцаря, поехала к себе домой. Единорог восторженно рассказывал всю дорогу о черном пегасе, дракон хихикал и язвил, а Волшебница думала, что он, Рыцарь Ивэйн, конечно, был не очень вежлив, но, в конце концов, это предложение такое странное, что человек, даже такой, вполне мог задуматься и забыть её проводить. «Нужно наведаться к Смерти»,— думал Ивэйн, — «Я смогу его найти, это не так уж и сложно, она говорила — сосед. Но он может быть занят, приду к нему ночью, самое верное». И вот, через день, уже после полуночи Ивэйн пришёл в дом к Смерти. Хозяина пока не было, поэтому Рыцарь уселся в кресло, но света не зажигал, ждал во тьме, ему пришлось ждать не долго, каких-то полчаса и Смерть открыл дверь, как ни в чём не бывало, он прошёлся по комнате и хотел разжечь огонь, он уже наклонился к камину, и тут Рыцарь произнёс:

— Здравствуй, Смерть.

Смерть замер растерянно, наклонившись и протянув руку.

-А говорят — спокойно продолжал Ивэйн, — что Смерть нельзя удивить и застать врасплох.

Смерть улыбнулся и разжёг огонь, только потом он повернулся и пристально посмотрел на Рыцаря.

— А ты не такой как все, я тебе про это уже говорил, — его голос звучал весело, словно он и не заметил легкую усмешку Рыцаря в его адрес.

— Что ж, теперь это так. Я пришёл узнать дорогу, и что ожидает нас впереди.

— Хорошо, я тебе расскажу, но для начала выпьем по чашечке чая, у нас с тобой вся ночь впереди, точнее — до рассвета.

Тут он неожиданно достал китайский сервиз, фарфоровый, с хризантемами, не забыв заметить, что это подарок соседки, Волшебницы, и по всем правилам долго готовил зелёный чай, следил, чтобы не перекипела вода, позвякивал чашками, наконец, протянул одну Рыцарю и сел в кресло напротив, положив ногу на ногу.

Дорогой мой, ты можешь себе представить что-нибудь более странное, чем Смерть, который готовит зелёный чай? Мне всегда казалось, что такие персонажи пьют расплавленный свинец или хотя бы драконью кровь!

— Так-с. Всё-таки она решилась, — тихо сказал Смерть, — очень хорошо. Всего-то месяц думала, хотя, для неё это много, она нетерпелива. Слушай и запоминай, как пройти. Идти тебе 7 дней и ночей. Идти надо на запад. Для того чтоб дойти до Страны без Времени, ты понимаешь, что должен будешь перенести? Это как болезнь, чтоб она прошла — должна усилиться, так будет и тут, только с ветром. Ты поймешь по ветру. Ветер и время, почти одна стихия. Знаешь, люди иногда говорят верные вещи. Ветер времени, говорят люди. Ветер времени, заносящий всё песком забвения. Когда ветер стихнет, ты поймешь, что нашел то, что нужно. По пути будет один городок, с гостиницей. Можешь там остановиться. Потом тебе придётся отдыхать в пути. Захвати всё, что нужно в дороге. Одеяла, воды, может что-нибудь из еды. Оружие, хотя я думаю, ты и так про него не забудешь, — Смерть посмотрел на заплечные клинки.

— Что будет в той стране?

— Не знаю, никогда там не задерживался. Но, думаю, тебе будет не уютно.

— Почему?

— Не знаю, как объяснить. Сам увидишь, там странно. Только одно могу тебе сказать — бойся своих мыслей и желаний. Больше я ничем не смогу тебе помочь, — он помолчал, — Ещё чашку чаю?

— Спасибо, но мне пора.

И Ивэйн встал с кресла, коротко попрощался и ушел. А Смерть остался сидеть в кресле, вертя в руках тонкую чашку с остатками чая. На дне плавали два листочка, никак не желая приближаться друг к другу, хотя он наклонял чашку в разные стороны, встряхивал и крутил по-всякому…

Теперь Рыцарь знал, куда идти. И через три дня они начали путь. Уж не знаю, как там обошелся со своими конями и пегасом Рыцарь, а Волшебница пристроила кошку к Смерти в дом, попросив его наливать ей сливок вечером. Кошка промолчала, хотя была очень недовольна. Но она была гордая и вовсе не желала обнаруживать перед Илфом и Айрином свои истинные чувства. Она вошла в дом к Смерти, подняв хвост, и даже не повернулась, чтобы попрощаться. Илф огорчился, но подумал, что она не хочет прощаться, чтобы не расплакаться от чувств, а Айрин не удивился, потому что всегда был уверен, что кошка жуткая хамка. Волшебница тоже не огорчилась, она усмехнулась, развернула единорога и поехала к Ивэйну, ждавшему у дороги.

Знаешь, мой дорогой, а Волшебница уже часа через три пожалела сто раз, что согласилась куда-то отправиться с этим Рыцарем! Он ехал рядом по дороге, смотрел перед собой, спину держал прямо, на вопросы отвечал односложно, чем отрицал всякую возможность завязать приятный дорожный разговор. В ответ на шутки он поворачивал к ней голову и смотрел внимательно, и было непонятно, смешно ли ему, или она сказала глупость? Помучавшись так некоторое время, Волшебница решила, что раньше она ездила в полных дилижансах и еще была рада, если ей удавалось болтовни избежать, так что ж теперь изменять привычкам? Ведь же вдвоем легче, чем одной и пусть себе молчит! В отсутствии разговоров день тянулся медленно, и когда неяркое осеннее солнце уже стало спускаться за горизонт, они въехали в маленький городок. На его окраине они нашли постоялый двор, о котором говорил Смерть.

Гостиница была, конечно, так себе, но Волшебницу вполне устроила, всё равно другой не было, а Рыцарь промолчал. Дракон свернул за милю до постоялого двора, сказал, что он тут пока поохотится за городской чертой, обещал не таскать чужих овец и довольствоваться только дичью, и пообещал утром ждать их у вон той развилки дороги, им отсюда не видно, а он сверху уже всё разглядел! Коня и единорога сумрачный хозяин поставил в стойла и пообещал накормить, а гостям показал две комнаты на втором этаже. Рыцарю, кажется, было всё равно, а Волшебница посмотрела внимательно на треснувший фарфоровый таз для умывания и покачала головой, вроде и ничего особенного, но когда она после ужина вернулась наверх, хозяин не только заменил его, но еще и пол в комнате был заново вымыт.

Поужинали они бараниной и каким-то салатом, и Рыцарь ушел к себе, а Волшебница осталась сидеть у стола, глядя на огонь в очаге и куря трубку. Правда она видела, как Ивэйн задержался на ступеньках лестницы, повернулся, словно хотел что-то сказать, но видно передумал, потому что помолчал секунду и ушел. «И не нужны мне его советы лечь пораньше!» — подумала Волшебница, — «Без советов обойдусь!» Она сидела, а хозяин все ходил вокруг, убирал со стола, гремел посудой, а потом подсел к ней и спросил:

— Куда же вы идёте? Тут одна дорога — на запад, но там нет ничего. Куда же вы идёте?

— А почему вы спрашиваете?

— Так оно вот что… Мы тут стоим в таком месте, не очень удобном, у нас постояльцы летом только, когда в других местах остановиться уже негде, тогда к нам. С той стороны в город никто никогда не приходит, а уж из города в ту сторону — тем более. На моей памяти один только и был…Странный такой… обратно вернулся через две недели с небольшим, а больше никого и не было никогда, да ещё почти зимой. Тут зимой пусто, только вот летом, когда везде уже остановиться негде, тогда только к нам….

Но Волшебница ничего ему не ответила, выбила пепел из трубки в очаг и ушла к себе. Ты вот, мой дорогой, никогда не узнал бы, что делают женщины, когда они в комнате одни и достают из дорожного саквояжа зеркало, если бы я тебе сейчас не решила об этом рассказать! А делают они странные вещи. Женщины садятся так, чтобы свет падал на лицо и начинают придирчиво себя рассматривать. Они поворачиваются так и сяк, хмурят брови, скалят зубы, проводя по ним языком, надувают щеки и выпучивают губы бантиком, натягивают указательным пальцем брови у виска, трут переносицу и мелко моргают ресницами. Покривлявшись так минут пять, они удовлетворенно улыбаются и откладывают зеркало. И вот тут кошка, обычно лениво наблюдающая за всем этим из-под стола, любая кошка, не обязательно кошка Волшебницы, а любая кошка, принадлежащая любой женщине, морщит нос и думает, что женщины очень странные животные. И чего так радоваться? Какой была пять минут назад, такой и осталась, только время зря потратила….

И вот уже и зеркало отложено, и Волшебница умылась в целом тазу без трещины, и вроде все было в порядке в этой комнате, и она даже стала расстегивать платье, но… что-то тут было всё же не так. Что же тут было не так? Ну конечно! Клопы! В этой кровати были клопы! И тут она представила Рыцаря! «Вот так ему и надо, будет молчать и ворочаться!» — подумала она злорадно. Но потом решила, что он же тогда не выспится, и решила зайти к нему и все же спасти. Мелочь, конечно, и вряд ли он её поблагодарит, но всё же.

Она постучала в дверь, не услышала ответа, но вошла. Рыцарь лежал на спине, один клинок на стуле около кровати. «А второй — под одеялом, у правой руки» — подумала Волшебница. Ивэйн сразу открыл глаза.

— Что?

— Да ничего, пустяки… — начала она, но он перебил:

— Бессонница?

— Да, не спится.

Рыцарь сел, положил клинок рядом с первым и молча повёл рукой в сторону стула. Он сидел перед нею на кровати, смешно подогнув одну ногу под себя, рубашка белой гостиничной пижамы была ему велика и сползала с левого плеча, обнажая шею, глаза были ещё туманны от сна, и волосы спутаны, и он выглядел каким-то беззащитным.

— Вы вот курите трубку. На ночь. А это вообще вредно. Потом не спите. И ещё, я знаю, пьёте много кофе.

— Я всю жизнь курю трубку. С детства. И пью кофе.

— Это вредно.

— Вредно, не вредно… Какая разница!

— И не красиво.

— А к чему мне быть ещё красивее?

— И не красиво. И вредно. Вы портите себе цвет лица и здоровье. И голос у вас низкий. И даже когда вы невидимы, вас можно заметить по запаху дыма.

— У меня бессонница. А не недостаток нотаций. И вообще, тебе никто не говорил, что ты зануда?

— Говорили. Мне роза говорила почти каждый день, — тихо сказал Рыцарь, — Но я не зануда. И курить вредно.

— Что же надо сделать, чтобы заснуть, если бессонница?

— Надо перед сном тихо поговорить с человеком, которого любишь. Тогда проснешься счастливым.

— Ну, стало быть, я точно не засну, — ответила Волшебница и встала,— И ты не заснёшь, потому что в твоей кровати — клопы! Встань!

Он встал, и Волшебница повела рукой над постелью.

— Все. Спи.

— Спокойной ночи, — ответил Рыцарь и упрямо добавил — Перестаньте курить вашу трубку, вам это помешает. «Помешает, не помешает. Что за наглый мальчишка, что он мне указывает! Хуже кошки моей, честное слово!», — с досадой думала Волшебница, возвращаясь к себе, раздеваясь и ложась в постель без клопов. Ну, вот и подумай, мой дорогой, всегда ли надо говорить то, что думаешь, особенно женщинам?

Утром они встретились за столом, Волшебница демонстративно попросила у хозяина кофе покрепче, позавтракали, расплатились и, взяв своих коня и единорога из конюшни, выехали со двора. Айрин догнал их как раз у развилки дороги, весело закричал «буэнос диас!», но увидел сурово сжатые губы Волшебницы, подумал, что утро вряд ли доброе и замолчал. Они ехали молча, солнце вставало всё выше, волшебница достала трубку и стала набивать её табаком из синего кисета. Рыцарь покосился на Волшебницу и сказал:

— Такое чудесное утро. Воздух такой свежий...

— Это ненадолго, — сказал сверху дракон вполголоса. И Волшебница чертыхнулась и запустила трубкой в Айрина, а потом кинула вслед и кисет.

— Ну и что это меняет?! — завопил дракон, — если мы все равно едем неправильно? Надо свернуть и ехать на запад! Еще вон там надо было свернуть и ехать через поле!

Рыцарь натянул поводья и его конь остановился.

— И правда, нам надо свернуть и ехать не по дороге, а через поля.

— Потому что не о воздухе надо думать, а о деле! — сказала Волшебница, но совсем не сердито, ведь она была очень обрадована сменой темы, а упрекнула Рыцаря так, для порядка и от неловкости. Женщины, они все такие, мой дорогой, сами виноваты, но никогда не признаются в этом.

И они поехали через поле. Единорог сразу стал ныть, что тут кругом кротовьи норы и он может сломать ногу, попав в них копытом, дракон стал обзываться, а конь Ивэйна коситься то на соседа, то в небо. В общем, Волшебнице пришлось пригрозить Илфу, что если он не замолчит, она утрамбует это поле до состояния рыночной площади, чтобы ему было удобнее идти. Так они и ехали в молчании, остановились один раз, чтобы поесть тем, что взяли в дорогу на постоялом дворе, и дать отдохнуть коню, единорогу и дракону. Впрочем, это коню и единорогу пришлось наколдовать приличные охапки сена, а дракон куда-то всё время улетал и возвращался довольный, он даже болтать перестал, и Волшебница надеялась только, что это лесная дичь, потому что вроде поблизости не было людей и их животных. Эти поля и холмы никак не кончались, солнце начало садиться, на темнеющее небо вышла прозрачная луна. И, наконец, Волшебница не выдержала и спросила Рыцаря:

— Расскажи мне о своих саблях, или что там у тебя. Как это называется, никогда не видела. И сразу две.

— Это клинки. Они хранились в далёкой тёплой стране с пирамидами…

— Это Египет! — воскликнула Роксана, — ты что думаешь — я не знаю Египта?

— Вы говорили, что у вас с географией плохо, — смущённо ответил Ивэйн.

— Ну не настолько же!

— Я не могу знать, насколько, вы сказали, что… — он глянул на Волшебницу и осёкся, помолчал и продолжил ровным тоном — Они хранились в Египте. Они очень старые.

— У тебя-то они откуда? Кстати, давно хотела спросить, там, у тебя в замке, так много разных странных вещей, даже я не всегда знаю, зачем они.

— Да ведь я же не всё время был у себя в замке за закрытыми ставнями…

— А где ты был раньше?

Но он не ответил. Знаешь, мой дорогой, у Рыцаря была не особенно приятная для беседы черта и Волшебница не раз потом в этом убедится — он отвечал только на те вопросы, на которые считал нужным ответить.

— Они были выкованы очень давно, по забытому рецепту из разных сплавов. Как говорили раньше, только истинный хозяин может владеть этими клинками. Я и есть их хозяин, ведь мне удалось их взять. Значит, я был очень знатного рода или был близок к фараону. В клинках есть серебро, несколько необычно, но всё-таки. Они никогда не затупятся, такое у них свойство.

— Все ножи нуждаются в наточке, — ответила Волшебница, — ничто не вечно.

— А мои — нет. Они натачиваются сами. Рукоять сделана из того же материала, что и сам клинок, но обвита кожей очень редкого животного, и на лезвии есть узор. Он особенно хорошо виден в лунные ночи, — Ивэйн поймал на клинок отражение луны, — видите этот голубоватый свет?

Он легко качал клинок, длинный блик шел по нему, проступали странные буквы, сплетенные в вязь.

— Ты знаешь, что написано? — Волшебница внимательно разглядывала надпись, перегнувшись в седле, единорогу было неудобно, и он недовольно фыркал.

— Неподвластные времени, подчиненные истинному.

— Ну, теперь понятно, почему они с тобой.

— Они лёгкие и можно быстро и просто сменить хват, но я предпочитаю обратный хват.

— Не знаю я, что это, твой обратный хват, — сказала Волшебница, — но я не об этом. Я так понимаю, что они всегда с тобой. Но ведь у тебя я видела много оружия, там, в замке, почему же именно эти клинки? Разве тебе не понятно?

— Они у меня уже давно, да и мне кажется, что они всегда были частью меня, потому что я их чувствую. С ними я ни разу не был поражён.

— А у меня только кухонные ножи. И оружие я не люблю.

— Вот и лес, и совсем стемнело, надо остановиться и переночевать.

И разговор был окончен. Они остановились в лесу, ветра тут почти не было, дракон высушил землю от снега до сухих листьев и разжёг костер из ветвей. Больше они ни о чем не говорили. Единорог тихо пожелал спокойной ночи, а дракон промолчал на этот раз, он вообще плохо понимал, что это все такие странные, ведь так весело, все идут в настоящий поход по настоящему опасному делу.

Волшебница долго не могла уснуть, не то, чтобы она привыкла к большему комфорту, ей было всё равно, просто не могла уснуть. Когда она поворачивала голову в сторону Рыцаря, она видела его профиль, его прямой нос, высокий лоб и упрямый подбородок на фоне заснеженных деревьев, он лежал на спине и тёмные ресницы бросали длинную тень на бледные щеки. Ветер гудел где-то вверху, среди верхушек деревьев и казалось, что кто-то неслышно ходит и шуршит листьями под ногами, потрескивает задеваемыми ветвями. Иногда вскрикивала странным голосом неизвестная птица. Если снять очки, то профиль на фоне серебряного леса становится нечётким и беззащитным. И, засыпая, она подумала: «Ночью в лесу ходят неслышные звери и летают неслышные птицы». И всю ночь ей снилась лето, и белый куст роз на фоне серой, нагретой солнцем стены замка, как раз под распахнутым окном. А что снилось Рыцарю, мы никогда не узнаем, и он не расскажет, он никому никогда не рассказывает своих снов, мой дорогой.

Когда Волшебница проснулась, Ивэйн сидел у костра и следил за кофейником.

— Доброе утро, — сказала она, — а где все?

— Ходят где-то. Я проснулся — их не было. Придут. Ручей там.

И он махнул рукой за её спину.

— Я помню.

И она пошла в сторону ручья. Но там был только засыпанный старой листвой неглубокий овраг.

— Там нет ручья, — сказала она, вернувшись к костру.

— Я там только что воду брал.

И он прошел мимо неё к оврагу. Они стояли и смотрели — ручья не было.

— Не нравится мне это, — наконец сказала Волшебница. Рыцарь промолчал. Они вернулись к костру, и Волшебница стала доставать из мешка лепёшки и сыр, когда Ивэйн замер, напрягся и стал странным медленным движением вытягивать из ножен за спиной клинок. Она проследила глазами за его взглядом. Среди травы к ним медленно скользила змея. Волшебница положила руку на плечо рыцаря. Они замерли и смотрели, как змея мелькает среди листвы и пучков сухой травы. И вдруг она исчезла. Рыцарь дернул плечом, сбрасывая руку, вынул клинок и положил его на колено, обводя взглядом пространство вокруг костра, и в следующую секунду, увидев змею у самого носка сапога Волшебницы, занес клинок для удара. Но Волшебница внезапно протянула свою руку к змее и сказала:

— Доброе утро.

И услышала в ответ:

— Самое удачное начало разговора с незнакомцем — выразить надежду.

— А зачем сюда пришел незнакомец? — спросил Ивэйн, не опуская руки, — мы никого не звали.

— Меня не надо звать, я сама хожу, куда хочу. Это ведь мой лес.

И змея обвилась вокруг сапога. Все змеи хитрые, мой дорогой, и эта тоже понимала, что её единственный шанс остаться живой — держаться поближе к женщине. Потому что этот юноша с клинками никогда не причинит этой женщине никакого вреда.

— Она может вас укусить.

— Нет. Зачем ей?

— Просто потому, что она змея и у неё есть зубы.

— Твои клинки могут убить, но разве они станут убивать, только из-за того, что они клинки?

— Они у меня в руках. — Ивэйн покачал клинком в воздухе.

— А она у меня в руках, — звонко рассмеялась Волшебница и взяла змею в руки.

— Разница только в том, что клинки подчиненные, а я свободна и могу делать что захочу, хоть в твоих руках, женщина, хоть вне их, — ответила змея и обвила запястье, — а теперь поговорим.

— Я не стану разговаривать со змеями! — очень сердито сказал на это Рыцарь, — Если вы хотите рисковать, ваше дело.

Но клинок при этом он не убрал. Он налили себе кофе в кружку и отломил кусок лепёшки, сел в трёх шагах от Волшебницы с клинком на коленях и не сводил с них глаз.

— Ну а мы поговорим, тебя как зовут?

— Не знаю. Змея, да и всё. Никому в голову не приходило называть меня по имени. Впрочем, они и не успевали.

— А меня можешь называть Роксана.

— Это лишнее. Не так уж долго мы будем знакомы, чтобы напрягать память, — при этих словах Рыцарь насторожился и придвинулся ближе.

Волшебница же безмятежно улыбалась и вертела змею в руках. Или как назвать происходящее, мой дорогой? Ведь змея только кажется податливой. Она изгибается вокруг твоих рук, пытающихся свернуть её в кольцо, или развернуть головой к себе, но ты сразу понимаешь, что, скользя вдоль твоего тела, она всё равно движется только в ту сторону, которую выбрала сама. Она приникает к руке, но уклоняется от твоего жеста, она сначала соглашается изменить движение, тебе так кажется, но снова течёт вдоль твоей руки, но мимо твоей воли, сильная, гибкая, гладкая, опасная…

— Итак, женщина, вы идёте на запад. Мне всё равно куда. Просто из этого леса трудно выйти.

— Лес как лес… Ты вот не можёшь ли мне сказать, куда ручей делся. Вчера вечером был, сегодня утром тоже, пока я не проснулась.

— Ручей? — змея плавно повернула блестящую голову направо, — Там? Там никогда не было ручья!

— Да я из него воду набирал утром! — громко воскликнул Ивэйн.

— Я вот не помню, мне показалось, или этот мальчик не хотел со мной говорить? — и я могу тебе поклясться, мой дорогой, что она улыбалась ехидно.

Поэтому Рыцарь рассердился, поставил кружку на землю, сказал, что пойдет прогуляться, и ушёл прочь с этой поляны. Налево. И это важно. Запомни, он ушёл налево! Он ушёл налево, а Волшебница осталась разговаривать со змеёй.

— Так вот, — сказала ей змея, когда Рыцарь ушел, — не понимаю, что бы вам было не обойти этот лес. Но теперь уже поздно. А ведь вы можете вообще из него не выйти.

— Ничего, когда вернётся дракон… — но змея перебила её:

— А дракон не вернётся.

— Почему?!

— А никто не вернётся сам. Ни дракон, ни единорог, ни тот красивый конь. Да, и Рыцарь тоже не вернётся.

— Они погибли? — Волшебница почти прошептала непослушными губами.

— Ах, женщины всегда меня удивляли, всегда. Как ни кратко обычно моё знакомство с ними, — ответила змея, — Почему же погибли? Я говорю — сами не вернутся. Они уже заблудились.

— И Рыцарь?!

— Конечно! — и даже показалось, что змея была удовлетворена вопросом и своим ответом, и вообще возможностью говорить наконец-то о том, о чем раньше было говорить не с кем, она скользнула на колени к Волшебнице и свилась кольцом. — Это такой лес, тут всё не на месте, тут всё всегда разное в каждый момент времени, тут даже стороны света меняются местами.

— Но ведь ты находишь в нём дорогу? — Волшебница очень испугалась, но решила не рыдать, а узнать, узнать от змеи как можно больше, ведь невозможно же, мой дорогой, чтобы такой важный поход закончился так трагично, почти и не начавшись?

— Нет, я никогда не могу тут заблудиться, никогда. Понимаешь, женщина, я — одна. Если ты один, ты просто идёшь, да и всё. Какая тебе разница, есть ли там ручей? — она повернула голову направо, — Ведь никто до тебя не набирал воду в кофейник. Лишь люди всё время пытаются выяснить, кто они относительно друг друга. Такое у них дурацкое свойство.

И Волшебница потрясенно произнесла:

— Значит, я заблудилась…

— Ты? Ты ещё нет. Ты ведь ещё никого не ищешь. Вот когда ты встанешь с земли и пойдёшь искать своего мальчика — сразу и заблудишься.

И змея соскользнула на землю и исчезла. А Волшебница поднялась с земли и пошла вправо. Ты помнишь, что Рыцарь ушёл в другую сторону? Так вот, а она пошла вправо. И увидела ручей, которого там не было. Она закрыла глаза, а потом снова открыла — ручей был. Он блестел в замерзающих берегах, по нему быстро плыли лодочки скрученных осенних листьев. Волшебница постояла и повернулась, чтобы уйти к костру, но передумала и оглянулась. Ручья опять не было.

Если бы ты увидел её со стороны, мой дорогой, ты бы подумал, что она сошла с ума. Она поворачивалась в разные стороны, закрывала и открывала глаза, вертела головой, делала несколько шагов и возвращалась, пыталась идти спиной вперед и даже иногда приседала на корточки. Лес был живой и меняющийся. Он мерцал, то гас, то загорался, как лампа, у которой крутят фитиль. Если смотреть прямо на какой-то предмет, то была надежда, что он будет неизменным, пока не отведёшь взгляд. Но если посмотреть в другую сторону, то вновь вернуть взгляд на то же место невозможно, этого места уже нет, все неуловимо меняется, как только перестаёшь на него смотреть. Единственное, что оставалось неизменным — поляна вокруг костра, ещё горевшего, кофейник, брошенная Рыцарем кружка, одеяла, следы. Там, где начинались деревья, лес мерцал и непрерывно менялся, путался и играл с ней, стоило лишь отвести взгляд. «Один пошёл в одну сторону, другой — в другую, третий — в третью, а где Рыцарь я даже не могу себе представить», — подумала Волшебница. — «Одна я ещё здесь. И я не стану играть с этим лесом. Я буду ждать». И она осталась ждать. Просто выпила остывающий кофе, немного прошлась по поляне, что-то сложила, подкинула ветвей в костёр. А лес двигался вокруг неё, манил, он жил, казалось, он придвигался ближе. Это уже было вовсе жутковато. И тогда она плотнее закуталась в плащ, натянула перчатки, легла на землю и стала смотреть в небо.

В небе плыли облака, они выплывали из-за верхушек деревьев слева, тянулись через кусок голубого холодного неба над поляной и скрывались за вершинами справа, как стая птиц, как выстроенные в ряд странные животные, как уносимые ветром огромные белые лепестки неведомого цветка, как куски бумаги. Как куски бумаги, если ты, например, поэт и пишешь стихи, ты бы сказал — как куски смятой бумаги с неудачными стихами. Но Волшебница не писала стихов. Как куски белого шёлка, на котором ещё никто не нарисовал ни цветов, ни птиц…

«Давно я не был так зол, да и тем более на какую-то змею», Рыцарь быстро шёл через кусты, — «И всё-таки хорошо в этом лесу… Но не стоит далеко отходить от змеи. Можно просто посмотреть со стороны, и она вряд ли это заметит. Что ж, вернусь к костру». Но пока он размышлял, он уже далеко забрёл в лес, огляделся вокруг — «Хм, лес изменился, не такие деревья, как вокруг поляны», — Ивэйн пошёл назад, к поляне с костром. Продираясь сквозь кусты, перепрыгивая небольшие овраги. Он шёл и шёл, но никак не мог её найти. «Заблудился? Но я не могу заблудиться!», — удивился Ивэйн и ускорил шаг.

Он шёл точно назад, совершенно точно назад, но ничего не узнавал. И тогда он понял, что всё впустую, остановился и прислонился к дереву. Чужой лес стоял вокруг, чужой лес играл с ним в непонятную игру. Он один в этом странном лесу, коня нет, где Волшебница и её животные — непонятно, только его клинки с ним. Ещё, на поляне, остался его костер и его кофейник. И Рыцарь подумал, что ветер мог бы ему помочь. Может быть, тебе это покажется странным, мой дорогой, но Рыцарь просто позвал ветер, как раньше, как тогда, до Розы. И верхушки деревьев закачались, осыпая листву, ветер явился, растрёпывая волосы и раздувая края плаща. «Хорошо, что он снова тут», — подумал Рыцарь. — Что ж, ветер, принеси мне запах костра, его углей, и запах кофе, сваренный мной. Ветер пронёсся сзади, словно бы охватывая Ивэйна, обнимая его, отделяя от чужого леса, свой, привычный, знакомый, как старый друг, и полетел к костру. И тонкие полосы запаха костра и кофе потянулись в воздухе, как ленты, как нить Ариадны в лабиринте, ты ведь помнишь эту легенду, мой дорогой? И Ивэйн пошёл вперед, вдыхая воздух, слушая ветер. Казалось, что деревья даже перестали скрываться и двигались с места прямо на его глазах. Но что такое чужие деревья, когда есть свой собственный костёр и свой собственный кофе, есть в меняющемся непрочном мире то, что ты сделал сам? Лес уступает перед пламенем, поэтому он не будет ходить в тени деревьев у костра, а сразу придёт к нему, и если там никого нет, то он будет искать своего коня, Волшебницу, Илфа и Айрина, он выпьет кофе и придумает как. И он шёл за лентой запаха, горячего запаха дыма и кофе.

И когда Рыцарь вышел к костру, он был рад, что тот всё ещё горит. Но Роксана лежала около него на спине, вытянув руки и закинув голову. «Укусила змея», — подумал Рыцарь — «Я же предупреждал её! От чего она так упряма!» и подошёл и опустился на колени, и внимательно посмотрел ей в лицо. Ему показалось, что она не дышит, что она мертва. Он огляделся и поднял с земли какое-то перо, поднес к её лицу, пытаясь уловить дыхание. Волшебница сморщила нос, чихнула и распахнула глаза.

— Что это? Что это такое?! — и она села, опершись руками о землю за спиной. — Что это за гадость? — спросила она возмущенно, беря перо из рук Рыцаря, — что это такое? На нём кровь?!

— Оно лежало тут, на земле, — он пожал плечами, — наверное, ваш дракон кем-то позавтракал утром.

— Ты что не мог найти чего-нибудь почище? Оно же грязное! К моему лицу! Мало того, что я еду по этим чертовым полям, лесам, сплю на земле и умываюсь холодной водой, так мне ещё и всякую грязь суют в лицо!

— Я хотел узнать, живы ли вы, — Рыцарь пожал плечами и встал.

— Где ты вообще был? Как ты нашёлся? Ты что, нашёлся? — спросила Волшебница, и это был очень глупый вопрос, согласись, мой дорогой. Но растерянные женщины всегда задают глупые вопросы.

— Дым.

Но она не понимала ничего и смотрела пристально в его лицо, схватив руками за плечи. Рыцарь осторожно разжал её пальцы:

— Я подумал, что змея всё же укусила вас.

— Зачем же, — послышался голос из травы, — мне интересно было досмотреть до конца. А укусить я всегда успею.

Ивэйн потащил из-за спины клинок.

— Подожди! — Волшебница подняла руку, — подожди, я хочу поговорить с ней. Видишь, я осталась, и он сам нашёлся. Я не заблудилась.

— Конечно. Посмотри на него, — змея не повернула головы, но шевельнула хвостом в сторону Рыцаря, и он сделал шаг ближе, — Ты всё время ищешь опору во всём, что вокруг, а этот мальчик верит только тому, что сделал сам. Ты так долго рассматриваешь его, женщина, неужели ты это не поняла?

— Не надо её убивать, — произнесла Волшебница тихо и улыбнулась печально, — она права. И нам никогда не найти Илфа и Айрина, и Хелега.

— Если бы ты не заснула, ты бы видела, как твой дракон мечется в небе, — хихикнула змея, — пытается опуститься на поляну, но промахивается.

Рыцарь не успел даже понять, что произошло, но Волшебница уже стояла на коленях, держа в правом кулаке голову змеи, в а левой руке — хвост, и шипела каким-то странным голосом, который я бы назвала «шёпот басом»:

— Как остановить твой проклятый лес, отвечай, а то я тебе башку сверну?!

— Держите на вытянутых руках, — и Ивэйн снова занёс клинок.

— Тогда я ничего не смогу сказать, — извивалась змея в руках Волшебницы, — я скажу, только отпусти меня, я скажу….

— Говори! — и Волшебница сильнее сжала сопротивляющуюся змею.

— Они же тоже пахнут, ваши животные!

— А теперь убей! — закричала Волшебница и вытянула руки.

— А теперь отпустите её, — сказал Ивэйн, опуская клинок.

— А теперь отпусти меня, женщина. Даже он согласен, что я заслужила.

— Да пропади ты пропадом! — крикнула Волшебница и швырнула змею в кусты, подальше от себя.

— Она права, лес меняется. — Ивэйн повернулся, пристально глядя на деревья, — Костёр остался потому, что мы его сделали, и лес никогда не изменит это место, пока горит огонь.

— Как ты нашёл меня? Ты быстро нашел меня? Как ты нашел? Как ты понял? — куча вопросов, куча вопросов, мой дорогой, от неловкости всегда задается куча вопросов.

Но рыцарь ушёл, ничего не ответив, в лес. Он вспоминал, как пахнет Илф и его конь: «Илф… Илф… Он пах фиалками, как ни странно, хотя чего может быть страннее, если он един с драконом?! Найдутся. Никуда не денутся. Хелег пахнет снегом, а Илф фиалками, Дракон пахнет серой и железом, Волшебница пахнет странными духами». Он даже улыбнулся, что она никогда не забывает про духи, даже тут. Но женщины вообще странные, мой дорогой. Иногда, как видишь, это даже может быть полезным. Ветер летел рядом с ним, принося цветные ленты запахов — вот серебристая замерзающая вода ручья, вот коричневые бархатные осенние листья, вот оранжевый карамельный закат, вот мерцающий голубой лёд, но это не такой лёд, это легкий тонкий лёд над водой, вот, вот то, что нужно — фиалки и лёд вместе. И Рыцарь пошёл на этот нежный, двойной, такой чужой для этого леса запах, теряя, обманываясь, возвращаясь назад, слушая ветер. Уже темнело, когда он их нашёл. Они стояли около дерева, и единорог положил голову на спину коня, он был растерян, но он не плакал, только устало переставлял ноги. А от коня тянулся холодный морозный запах.

— Илф! Хелег! — и Рыцарь вышел из тени дерева и взял коня за повод, — Пошли, идём, а то мне ещё дракона искать.

— Как ты нас нашёл? — спросил Илф, — Мы долго, очень долго ходили и очень устали, мы никак не могли найти поляну и костёр, я так волновался!

— По запаху.

— У меня насморк, — смущённо сказал единорог, — Я ведь плачу.…А хозяйка там? С ней всё в порядке? Ты её нашел?— Илф тревожно посмотрел на Ивэйна.

— Да, с ней всё хорошо. Она и не терялась.

— Я так испугался! Такой странный лес, в нем всё путается, всё меняется, ничего нельзя найти, даже следы не остаются! Я так испугался! Хорошо, что твой конь пошёл со мной, я даже сперва плакал, а потом я так испугался за мою хозяйку, я бежал, я шёл, я так переживал!

«Болтлив, как и она», — подумал Рыцарь, — «Она всё время говорит лишнее, и её животные такие же». Но он ничего не сказал, он просто улыбнулся. И они пошли к костру, не теряя друг друга из виду. Совсем стемнело и, оглянувшись, Ивэйн увидел, что единорог светится холодным лунным светом.

— Илф, ты светишься.

— А? Не замечал, мне никогда не говорили, что я свечусь. Я ведь ночами сплю в конюшне. Дракон тоже спит. А хозяйка моя приличная женщина, она ночью дома. Один раз уезжала в какую-то кузницу, но на драконе.

— Теперь светишься, и теперь ты это знаешь.

— Да, теперь знаю. Наверное, это красиво. Наверное, ей понравится, — И он даже пошёл быстрее.

Волшебница сидела у костра. Тёмный лес стоял вокруг, но вдруг она заметила свечение в деревьях. Подняла голову, вгляделась внимательнее — на поляну вышли Илф, Хелег и Ивэйн.

— Илф, ты светишься? — с изумлением спросила Волшебница, вскакивая на ноги.

— Да, — гордо ответил Илф. — Свечусь. И я почти не плакал!

И он кинулся к хозяйке и уткнулся мордой ей в плечо. Она тоже почти не плакала, просто перебирала его гриву, и шептала ему на ухо, что он красивый, её единственный, её любимый единорог, что ей так его не хватало, что ей так хотелось к нему прикоснуться, и она так боялась никогда его не увидеть, никогда не дотронуться до его нежной кожи, не услышать его красивый голос, не почувствовать его фиалковый запах. «К чему эти нежности» — подумал Ивэйн, глядя на них, — «животное, оно и есть животное, к тому же все уже нашлись». Кроме Айрина, мой дорогой, ты помнишь, кроме дракона!

— Утром надо искать дракона, — сказал Рыцарь, — а сейчас лучше лечь спать.

— Я не смогу заснуть, я пойду его искать сейчас, — ответила Волшебница, оторвавшись, наконец, от Илфа.

— Темно, вы заблудитесь. — Смотри же, лес почти не движется. Он устал?

— Просто уже не имеет смысла. Мы же победили его.

— Ты победил. А я не смогу уснуть. Знаешь, останови свой ветер, пожалуйста.

И Волшебница пошла прочь от костра, к границе поляны. Было очень тихо, птицы спали, деревья перестали шуметь.

— Если вы пойдете его искать, возьмите флакон своих странных духов, — устало сказал Рыцарь вслед.

И он стоял на границе леса, опустив руки и слушал хруст замерзшей листвы под ногами Волшебницы, её удаляющиеся шаги в темноте, и думал — «Какая она упрямая, как её дракон, которого она всё равно не найдёт».

— Послушай, — вдруг донёсся далекий голос Роксаны из-за деревьев, — послушай, там плачет кто-то, слышишь?

— Нет, я не слышу.

Но он пошёл к ней. Лес действительно замер, почти не шевелясь и было очень тихо. Она стояла над оврагом, еле различимая в наступающей темноте фигура, он заглянул в смутно белеющее лицо — глаза зажмурены, она напряженно слушала, вдруг показала рукой:

— Там! — и закричала, — Айрииин! Аааайрииииин!

И внезапно где-то далеко послышался треск ломаемых кустов. Она бросилась вперёд в темноту, кажется, упала пару раз, потому что чертыхнулась, там что-то происходило, в тёмном лесу, какие-то странные звуки, хлопанье крыльев, возгласы…

Рыцарь сделал несколько шагов вслед, но махнул рукой, повернулся и пошёл назад, к поляне, на отблески костра. Он смотрел на огонь и думал, что теперь надо только дождаться утра и искать снова, теперь уже и дракона и Волшебницу. Но через некоторое время они ввалились на поляну — испачканная в земле и листве Роксана и весьма смущённый дракон. Илф кинулся к нему, но дракон как-то странно двигался боком, отворачивая голову от костра. На его морде предательски поблескивали дорожки слёз. Но все сделали вид, что ничего не заметили. И Волшебница никогда не рассказывала, что же там произошло, в лесу, в темноте, когда они наткнулись друг на друга, когда он бросился вперед, на её голос. И почему все считают, что плакать стыдно?

Мне кажется, ничего страшного, если сильный однажды поплачет, особенно, если знать заранее, что Волшебница никогда никому не расскажет. А она никому никогда не расскажет, мой дорогой, правда.

Они проснулись утром в лесу. Он стоял тихий и смирный, засыпанный лёгким, выпавшим за ночь снегом. Все чувствовали себя немного неловко. Дракон не ехидничал, единорог боялся слово сказать, Волшебница не смотрела ни на кого и была преувеличенно уверена в себе, даже к ручью спустилась быстрым шагом, почти бегом, чтобы Ивэйн не заметил, что она снова опасается не найти его там, где он был вчера.

Кажется, только Рыцарь держался спокойно, как обычно, да его конь не обращал ни на что внимания. И они поехали дальше, на запад. И лес выпустил их. Они ехали по полю, когда выяснилось, что дракон отстал и опять куда-то исчез, а когда появился, Волшебница была очень разозлена ожиданием, а у самого дракона морда была в птичьих перьях. Единорог, конечно, знал, что дракон не вегетарианец, но все же он никогда не был свидетелем его обедов, а сейчас всё понял, представил себе «бедную птичку» и стал плакать, поэтому начал спотыкаться.

Вообще-то, мой дорогой, с этого всё и началось. Волшебница стала выговаривать единорогу, что нельзя быть таким занудливым, что каждый имеет право быть самим собой, и что дракону тоже надо что-то есть, и даже, что она сама предпочитает мясо. Дракон был сыт, доволен, поэтому летал кругами и обзывал единорога хлюпиком, нытиком и неполноценным лошадиным оленем с одним рогом. Волшебница и на него кричала гневно, грозя кулаком и обещая лишить дара речи, но дракон всё время взмывал в воздух, как только она поднимала лицо вверх, и делал вид, что не слышит. К тому же, оба они знали, что лишить его дара речи невозможно. Не она дала, не ей и лишать. Ивэйн посмеивался, но вообще-то он был удивлен, что животные Волшебницы так распущены, а вот его конь шел себе и шел, и не на что не жаловался, и ничего лишнего себе не позволял, и всегда слушался поводьев. Впрочем, у него был просто конь, белый. А у нее всё же волшебные животные, кто его знает, может, это и нормально? Вот так, не переставая препираться, они подошли к реке.

— Хватит безобразничать, — крикнула Волшебница Айрину, — займись делом! Где там брод какой-нибудь?

Дракон полетел вдоль реки, скоро вернулся и тяжело плюхнулся на землю.

— Вообще-то, после обеда надо полежать, а не носится над реками, — и он лег на бок.

— Вообще-то, ещё полчаса назад твой обед не мешал тебе орать всякие гадости! Говори немедленно!

— Ну что ты сердишься, хозяйка, уж и пошутить нельзя. Лететь надо направо, там брод. То есть, я могу лететь куда угодно, а вам ехать надо направо.

И они повернули направо и поехали вдоль реки. Ветер теперь дул слева, это было даже удобнее, чем в лицо. Айрин перелетел через реку и смешно бегал по берегу, растопыря крылья.

— Как курица! — с досадой сказала Волшебница.

— Это птица! Которую он съел сегодня утром! — и единорог снова зарыдал, — почему вы не скажете ему, чтобы он прекратил! Я не могу на это смотреть!

— Да перестань ты рыдать! Это уже просто невыносимо! — и она натянула повод.

— Вы всегда его защищаете! Всегда! Вы его любите больше, чем меня! — Илф топнул копытом по краю обрыва и остановился, и снова топнул. Копыто его скользнуло по заиндевелой земле, и он начал сползать вниз, заваливаясь на бок. Нет, она пыталась удержаться, ты же видел. Но трудно удержаться, когда ты едешь без седла. А самое ужасное, что Ивэйну надоело слушать эту ссору, потому что нытье единорога было невыносимым, и шутки дракона ужасными и голос у Волшебницы, когда она ругалась, становился очень некрасивым, поэтому он пришпорил коня и поскакал вперед к броду. И когда Роксана падала в воду, крича «черт возьми!» (нет, это не так, ты слышал, что именно она кричала, это было вовсе неприлично), он был далеко. Услышав крик, он, конечно, повернул назад. Но было уже поздно. Она уже упала в реку на спину и барахталась в холодной воде, била руками, платье и плащ вздувались пузырем вокруг, и лицо у неё было ужасно испуганное. А потом она встала на ноги. Оказалось, что стоит она в воде всего по грудь. И вовсе все не так страшно. Дракон прилетел с берега и кружил и кричал что-то невразумительное, что-то — «хозяйка» и «я сейчас», и «я спасу». И хотя она, вся красная от злости и смущения побрела к берегу, он схватился за плащ на спине, и, подняв её над водой, понес через реку на другой берег. Так что, когда Ивэйн оказался у обрушенного берега, он увидел стоящего в воде по колено Илфа, синего от ужаса, засунувшего голову между колен и зажмурившего глаза, и дракона, который тащил Волшебницу через реку, весьма бесцеремонно держа за плащ. И тут застежка на плаще расстегнулась и Роксана упала в воду опять, теперь уже точно посередине реки, там, где быстрое течение завивалось белыми кружевными бурунами. И тогда всем стало по-настоящему страшно. Конь Рыцаря даже ждать не стал, он просто прыгнул в реку и поплыл. И дракон кинул плащ на берег и снова спикировал к воде. Только единорог ничего не видел, он так и стоял, зажмурив глаза и дрожа от страха.

А волшебница опускалась на дно, сквозь толщу воды она видела колеблющееся мутное солнце там, с той стороны реки…. «Кошке всегда теперь придется жить у Смерти, а у него нет вееров и пуховок, чтобы разбрасывать» почему-то подумала она. «Веер! Мой любимый чёрный веер из вороновых перьев!» и она рванулась вверх, толкнувшись руками. Странные мысли приходят в голову в воде, ты не находишь, мой дорогой? Оказалось, что вода плотная и держит, на неё можно опереться. В ней даже легче, чем в воздухе. Летать невозможно без крыльев. А плыть вполне удается. Правда течение было сильным, но Ивэйн уже дотянулся до неё и помог доплыть до берега. Потом она ругалась с драконом, потом они развели костер и Айрин старательно дул на них тёплым воздухом и сушил им одежду. И они пили горячий чай. И конь Рыцаря привёл с того берега опять рыдающего единорога. И все успокоились наконец-то. И отправились дальше. Какое-то время они ехали молча.

И, наконец, Рыцарь начал:

— Я ничего о вас не знаю. Чем вы занимаетесь?

— Да так, кое-чем. По мелочам, — сухо ответила Волшебница. Ей было немного стыдно, что она не умеет плавать, и что она так неловко оступилась, и что она так испугалась и даже, что она именно так закричала, когда упала в воду. Они снова ехали молча какое-то время. «Сам пусть первый начинает» — думала волшебница, — «бессердечный мальчишка!» «Почему мне так тяжело молчать! Никогда мне это раньше не мешало», — думал Рыцарь.

— Смерть сказал, что вы любовью занимаетесь. Это как?

— Ну, как тебе объяснить. Все люди хотят любить. Но они всегда не замечают, что нужный человек вот он, под носом.

— И что же вы делаете?

— Ну, когда что… Камешек под ноги, птицу на нужную ветку, порыв ветра, срывающего шляпу, а когда и водой из лужи плеснуть. Главное, чтобы человек голову в нужную сторону повернул.

— А если все равно не замечает?

Но она и рта не успела открыть, потому что сверху сказал дракон:

— Иногда надо цветочный горшок на голову скинуть, чтобы он голову повернул. Она умеет так скинуть, чтобы до смерти не убить!

— Верно, — усмехнулась Волшебница, — только тебя-то никто к разговору не приглашал.

— Нет, горшок на голову это очень больно, — неожиданно вступил единорог, — не надо горшков на голову, надо нежно, любовь это нежно. — и он чихнул.

— Что поделаешь, люди ненаблюдательны, — ответила Волшебница, — Некоторым надо горшок на голову. А некоторым животным надо врезать хорошенько, чтобы людей не перебивали.

— Вот так целыми днями камни под ноги и выворачиваете? — усмехнулся Рыцарь.

— Камни! — Волшебница улыбнулась. — Что камни! Я затачиваю поэтам перья, а художникам добавляю в краски волшебный порошок, я вкладываю певцам в губы нужные слова, а музыкантам в уши волшебные мелодии. Я даю скрипкам имена, чтобы они пели радостнее. Зажигаю звезды, утишаю сердечные боли, распускаю цветы и заставляю птиц петь.

— И все слушаются вас?

— Когда твои действия совпадают с их целями, всегда всё получается. Знаешь, соловьи поют только свои песни, это так. Но можно спеть вместе с соловьём, зачем пытаться научить его говорить? Спеть с соловьём и это будет ваша общая песня, не так ли?

— Не знаю..., — Рыцарь помолчал, глядя прямо перед собой, потом повернул голову и пристально взглянул на Волшебницу. — А вы всё знаете о любви?

— Ни о чем нельзя знать всё. Но пока получается, что из нас двоих я знаю больше.

— Я часто гулял ночами по лесу и спускался в деревню, — неожиданно начал Рыцарь, — Наблюдал за людьми и кое-что заметил — «любовь» и «влюблённость» разные вещи, не так ли?

— Нельзя сказать, чтобы уж очень свежее наблюдение, — ядовито заметила на это Волшебница. Ивэйн покосился на нее, но продолжал ровным голосом.

— Пары ходили на опушку леса. Кто-то ходил полгода, кто-то месяц, а потом приходили с другими — это влюблённость. А видел ещё пары, которые приходили туда тоже самое время, и потом, каждый год приходили, и ничего не менялось — это любовь. А бывало, что кто-то из двоих говорил: «я не могу дать того, что тебе хотелось бы», и всё заканчивалось…Я стоял в тени дерева так, чтоб меня не видели, или сидел на ветке в кроне, я пытался их успокоить, я говорил шёпотом, что настоящая любовь еще расцветёт, и тогда он или она пожалеет, что не с ним, не с ней. Но они ничего не замечали…

— Да они принимали твой голос за свои сомнения и поэтому не замечали! Кто же так вот прямо говорит людям? — воскликнула Волшебница, — потому-то я и выворачиваю им под ноги камешки и сажаю птиц на ветки! Говорить прямо — бесполезно, люди не слышат слова! Мало знать что, надо ещё знать как. Так что всё равно получается, что я знаю больше.

— Может, вы тогда скажете мне, что такое любовь?

— Ну ты и спросил! Люди столько веков отвечают на это вопрос! Я не решусь!

— Как же вы тогда ею занимаетесь, если сами не знаете, что это?

— Вот ты же пьёшь воду, дышишь воздухом, смотришь на радугу? Разве ты думаешь что это? Просто пьёшь, дышишь, любуешься.

— Любоваться на радугу? На капли воды в воздухе, освещённые солнцем? А рукой не дотронешься, всё исчезнет.

— Да ты поэт, — Волшебница очень внимательно посмотрела на него, — спрашивай ещё, у тебя же есть ещё вопросы.

— Зачем её придумали, любовь? Когда её нет — спокойно, но пусто. Когда она есть, она так мучительна. Но не знаешь, что выбрать, когда она есть или когда её нет.

— Никто её не придумывал. Она всегда была, пока люди существуют. И даже раньше, наверное. Разве такой мир можно было создать без любви? Никто её не придумывал, это свойство нашего мира — любовь. А выбрать всегда можно. Просто когда она есть — ты живой, когда она безответна — полумёртвый, когда ее нет вообще — полуживой.

— А чем полумёртвый отличается от полуживого?

— Да очень просто! Полуживой — никогда не был живым до конца, а полумёртвый — был, просто сейчас что-то случилось такое, может, он устал.

— А почему, когда влюблён, все чувства проявляются ярче?

— Ну как тебе объяснить. Это как радуга. Если нет солнца, что такое дождь? Просто капли воды в воздухе, сам ведь знаешь. Серый дождь. Только солнце создаёт из него радугу.

— И ради этой радуги ты готов на всё, — тихо сказал Рыцарь.

— Да, и ради этой радуги ты всегда будешь готов на все. Теперь всегда, стоит лишь один раз ее увидеть.

— А вы? Вы готовы на все? Ради радуги?

— А мне достаточно того, что я вижу чужие радуги, Ивэйн, — неожиданно холодно сказала Волшебница.

— Какая радость рассматривать чужие радуги? — задумчиво произнес Рыцарь.

— Радуга всегда радуга, своя она или чужая, — рассудительно ответил единорог.

— Когда в душе не осталось света, чтобы создать свою, ничего другого и не остается, — сказал сверху дракон, но он сказал это тихо, очень тихо, сам себе, Волшебница его не услышала.

Никто не слышал, кроме нас с тобой, дорогой мой, но мы никогда ей не расскажем, так ведь? Но, наверное, Волшебнице всё же не понравился этот вопрос, потому что оставшуюся часть дня она молчала. И даже отказалась ужинать. В костре потрескивали сучья, рыцарь иногда наклонялся поправить вертел с зайцем, волшебница смотрела на огонь, обхватив руками колени.

— А что будет, когда мы вернёмся?— спросил Ивэйн.

— Все изменится. Это как с зайцем. Его уже не сделаешь живым, раз ты его убил и жаришь.

— Я буду неживым?

— Ты-то? Ты-то как раз наоборот, ты уже никогда не будешь неживым. Теперь ты будешь зависеть от всего. От луны и солнца, от погоды и времени года, от капризов своей женщины. Как все люди!

И я могу поклясться тебе, мой дорогой, что её голос был довольно язвителен.

— Но это тяжело. Это же…— он помолчал, подбирая слово, — Это же — несвобода!

— Ну, а что ты хочешь? — усмехнулась Волшебница, — Зато ты будешь счастлив!

— Какое же это счастье — зависеть от всего?

— Когда всё будет складываться, луна и солнце, и погода, и настроение твоей женщины, когда всё будет складываться, ведь иногда всё будет складываться, — она опять ядовито усмехнулась, — Ты будешь счастлив так, что на один такой день ты не согласишься променять год своей тьмы, дорогой мой.

Она позволяла себе снисходительный тон, ведь она была старше. И вообще, ей казалось, что она больше понимает в жизни и любви. И вообще, она была все еще очень сердита. Айрин приволок откуда-то еловых ветвей, и они легли, завернувшись в одеяла, с двух сторон потухшего костра, слева, за спиной Волшебницы, лежал единорог, за спиной Ивэйна, справа — его конь. Она повернулась на спину и еще какое-то время смотрела в небо на низкие яркие звезды над головой, а потом заснула. Проснулась она внезапно, было тихо, слева чуть посапывал во сне Илф. Повернула голову, Ивэйна не было, она села и огляделась — Рыцарь стоял в нескольких шагах и в его руках блестели клинки. Волшебница выпуталась из одеяла и подошла к нему, встала за спиной, он сказал, не поворачивая головы:

— Там волки, много.

— Мне страшно, — ответила она очень спокойным голосом, подоткнула юбку и, наклонившись, достала из-за голенища сапога нож, Ивэйн покосился на неё и усмехнулся: «А говорила, что только кухонные». Волков было девять. И они шли по светлому от луны снежному полю, опустив лобастые головы, один впереди, остальные по четверо чуть сзади.

— Встаньте слева, потом спиной к моей спине, когда они начнут окружать. А где Айрин?

— Летает где-то, его всегда нет, когда он нужен.

Волки подошли ближе и остановились, они стояли полукругом и ждали, движения, знака, может быть испуга? Их вожак был крупным и белым, почти как снег, он переступал лапами и тихо рычал, скаля зубы, чуть поводя круглой головой из стороны в сторону. Они стояли, волки смотрели на них, а они на волков, и Волшебница переводила взгляд с одного на другого, она видела сразу трёх, а Рыцарь видел сразу всех, он умел видеть сразу всех врагов, ведь он был опытный рыцарь, понимаешь? И там, за их спиной, вдруг испуганно вскрикнул Илф, и всё сдвинулось с места.

Волки кинулись вперед, скуля и рыча, разбрасывая лапами наст, и Волшебница сразу потеряла из вида Рыцаря, она просто стояла и ждала, когда животное подойдет ближе, чтобы ударить. Глаза волка горели желтым смертельным огнем, он скалил зубы, горбил лопатки, припал к земле и вдруг пружинисто прыгнул вверх. Словно воздух сгустился и застыл, по лезвию ножа медленно перемещался блик луны, острие вошло в плотную шерсть, нож скользнул через плоть, звонко задел кость и упёрся в тугое сопротивляющееся сердце, вздрогнула в кулаке рукоять в такт трем ударам, и она выдернула нож обратно, и волк упал к её ногам. «Назад! Оглянись назад!» — завопил сверху, с неба, дракон, она повернулась — вокруг рыцаря плясали сразу пятеро, мелькали алые от крови клинки в его руках — взмах, клочья шерсти, визг и струя крови искрится под луной, ещё взмах и тяжелое серое тело рушится на снег. Как тебе объяснить этот танец поворотов и выпадов? Он был лёгок, как тень, как сама Тьма, он был точен, как его клинок, а волки были тяжелы и смертельны. Ты помнишь, ты помнишь, мой дорогой, эту испанскую танцовщицу, это фламенко, которое она танцевала с ирландским танцором, лёгким как ветер? Да, Ивэйн словно танцевал среди этих тяжёлых тел, уворачиваясь и отступая, и клинки сверкали в его руках, он был везде и словно нигде, и волки всегда промахивались, а его клинки всегда были точны и попадали в цель. Она никогда раньше не думала, что смерть, чья-то смерть, может быть так завораживающе красива. И она смотрела, застыв на месте, опустив руку с ножом. Сбоку на неё прыгнул ещё один зверь, она ударила ножом, но промахнулась, и волк сбил её с ног. Он стоял над ней, упершись в грудь лапами, и клыки приближались к горлу, сверкнул клинок, кровь брызнула ей на лицо, мёртвое животное тяжело придавило ей грудь. Какое страшное лицо было у Рыцаря, стоявшего над ней. И она потеряла сознание.

Кто-то тепло дышал ей в ухо. Она открыла глаза — над ней стоял Илф, весь в пятнах чужой крови. Кровью было залито поле, семь волков лежало на нем, двое уходили к лесу, оставляя темные полосы на снегу, и над ними кружил Айрин, крича что-то издевательское и неразборчивое, Ивэйн вытирал снегом клинки.

— Ты всё пропустила! Когда вернулся Айрин, он тут всех разогнал, но Ивэйн и без него бы справился! Как он дрался, как он дрался! Он всех убил! Я тоже одному кааак дал в глаз копытом! — быстро говорил единорог, — Ну ты как? Ты очень испугалась?

Волшебница села. Рыцарь подошел к ней и протянул левую руку, чтобы помочь встать, в правой он держал два клинка. Они стояли лицом к лицу, в его глазах сверкала луна, и лицо его было печальным и усталым. Её лица он не видел, оно было в тени. Левый рукав его куртки был разорван и на руке — длинная кривая рана. Роксана взялась за края разорванного рукава, словно хотела стянуть их и вдруг заплакала.

— Все кончилось, почему ты плачешь?

— Мне страшно.

— Страшно, что ты могла погибнуть?

— Что ты мог погибнуть.

— Вы бы дошли и без меня, надо просто идти на запад, пока не кончится ветер.

— Без тебя мне незачем идти. К чему оживлять розу без тебя? Вся эта история началась из-за моего проклятого гобелена! Если бы не он, ничего этого не случилось бы.

— Истории всегда случаются так, как должны, разве ты не знаешь?

Но она не ответила, она повернулась и пошла назад, к потухшему костру и одеялам. Была ещё ночь, и до утра можно было немного поспать. Правда сначала она починила куртку Рыцаря, никаких иголок и ниток, ты же помнишь — она ненавидела их. А вот с раной его почти ничего не вышло, потому что невозможно одновременно всхлипывать, сморкаться и лечить. В конце концов Ивэйн сказал, что остальное и так заживёт.

Вообще, Волшебнице понравилось, что Рыцарь назвал ее на ты. Ей вообще нравилось, когда к ней так обращались. Это создавало иллюзию молодости. И, честно сказать, ей не нравилась эта роль старшей. Ведь по сравнению с Рыцарем она была беспомощной и несовершенной — плавать не умела, в лесу никого не нашла, имела вредные привычки, не умела толком зажечь огонь, и очень глупо, по-женски, упала в обморок. Ей казалось, что дистанция между ними сократилась и, может быть, теперь Ивэйн станет более мягким и разговорчивым. Но он, похоже, вообще предпочитал никак к ней не обращаться. И старательно избегал разговоров, отвечая на все вопросы односложно.

Вообще, становилось всё тяжелее и тяжелее. Ветер дул с каждым часом сильней, дорога не кончалась, эти заснеженные поля, леса, замерзающие реки, ночные костры и холодные ручьи порядком утомили Волшебницу. К тому же, она часто просыпалась ночью, и видела, что Рыцаря нет рядом. Он снова начал ходить по ночам. И она каждый раз пугалась, что это снова волки, или еще что-нибудь, какая-нибудь опасность, а она не любила опасности.

Однажды она не вытерпела и встала и пошла по цепочке синих следов на снегу. Рыцарь стоял за холмом, лицом к полной луне, и пел. В лунном свете он казался замёрзшим и неживым, как Ледяной Рыцарь из той сказки, что он читал однажды Розе. Она встала за его спиной в нескольких шагах и слушала. Когда он замолчал, попыталась тихо уйти, но он услышал скрип снега и повернулся. Его глаза были полны боли и тоски. А ей стало очень неловко, словно она подглядела то, чего не надо было подсматривать. Но он ничего не сказал ей, просто прошел мимо. И, когда она вернулась к потухшему костру, уже лежал, завернувшись в одеяло, и делал вид, что спит. Но он не спал, она слышала.

И утром они поехали дальше, делая вид, что ничего не было. Только Рыцарь внимательнее стал разглядывать её, не поворачивая головы, скосив глаза. Кажется, он ждал вопросов, или наоборот, не хотел их и был всё время готов ответить резкость. Но Волшебница молчала. Все же она была немного странная. Часто, когда ей казалось, что её никто не видит, она вытягивала ногу и, вертя ступней, разглядывала свой сапог, или гладила одной рукой другую, натягивая перчатку, растопыривала пальцы, складывала кисть руки в какие-то изящные жесты, или разглаживала полу плаща, поправляла браслеты, чтобы они блестели между краем перчатки и рукавом. В общем, словно рассматривала себя со стороны и любовалась собой. И с каждым днем пути мрачнела все больше. Дракон как-то сказал Ивэйну тихо:

— Она устала ждать, она до крайности нетерпелива, моя хозяйка, хорошо, хоть плачет вслух не часто.

— А можно плакать не вслух? — удивился Рыцарь.

— Разве не слышишь? — ответил Айрин, — у неё внутри уже давно текут слезы. Просто ей всегда некому поплакать, поэтому они текут внутри. Она привыкла, что поплакать некому, ведь она одинока. Думает, я не вижу, это только Илф считает, что она сильная, раз всегда смеётся и говорит весёлые гадости.

Он был наблюдательный, этот дракон, не так ли, мой дорогой? Люди были бы такими наблюдательными… но, иногда мне кажется, что это свойство исключительно драконов. И как-то Волшебница не выдержала.

— Мы вообще правильно идём, Ивэйн? — спросила она напряженным звенящим голосом.

— На запад, — ответил Рыцарь.

— Ты точно знаешь, что мы идем на запад? Мы идем уже столько дней, а ветер всё не кончается, он дует ещё сильнее.

— Мы точно идем на запад.

— Ты что-то напутал, чтобы что-то кончилось, надо чтобы его становилось меньше. Ты, наверное, ошибся с направлением.

— Ты сказала, что не понимаешь в географии. Я понимаю. Я иду на запад. Ты идёшь со мной, значит — тоже на запад.

— Тебе никто не говорил, что ты жуткий зануда? — ответила Волшебница и замолчала, а про себя подумала, что часто вместо слов утешения, простых слов утешения, мужчины пускаются в объяснения, никому не нужные.

И они ехали дальше молча, потому что Рыцарь ничего не сказал ей в ответ, он думал, почему же он зануда, спросила — ответил как есть….

Молчание становилось всё тяжелее, оно словно висело вокруг них, как туман. У тебя бывает так? Когда молчание висит как туча. Как тяжелый туман и хочется прервать его, и нет сил. Ты начинаешь говорить первым? Или тебе не тяжело ждать? Волшебнице было тяжело ждать. Но они ехали по полю, ведь дорога давно кончилась, ты же помнишь. Они ехали по заснеженному полю, там впереди, за прозрачным голым леском, лежала долина, в серебряной дымке, края далеких гор виднелись позади неё, почти невидимые серые силуэты, ветер дул, заворачивая края плащей, и путал шерсть на гривах и даже дракон уже давно шёл рядом, хрустя замёрзшей травой, потому что лететь было тяжело, а им пришлось спешиться, и идти рядом с единорогом и конем Ивэйна, держась за повода, наклоняясь навстречу этому ужасному ветру, колючему и ледяному. Они прошли сквозь мелкий лес, ломая мёрзлые заиндевелые кусты, и встали над обрывом. Долина лежала перед ними, облака стояли над ней, жемчужные облака, и смутно блестела гладкая река.

— А ветер всё сильнее, он никогда не кончится! Мы идем не туда, ты ошибся, все же ты ошибся! — и Волшебница почти заплакала, отворачиваясь и держа рукой срываемый ветром капюшон, и сделала шаг вперед.

И сделала шаг вперед. И там, всего лишь на шаг впереди, ветер кончился. Он кончился, его не было. Словно он был отрезан невидимой стеной. Ветра больше не было, и перед ней лежала долина в сумеречном свете жемчужных облаков. Она повернулась назад, Ивэйн, его лошадь, дракон и единорог стояли перед ней, как за мутным стеклом, тонкие снежные вихри вертелись между ними и Волшебницей.

— Мы дошли, — Рыцарь шагнул и встал рядом, Волшебница думала, что он скажет, что был прав, но он промолчал. Ну, ты же понимаешь, мой дорогой, зачем говорить о том, что и так очевидно.

И они спустились с обрыва в долину. Тебе бывает страшно, когда ты не понимаешь, что происходит? Волшебнице было страшно. Рыцарю было интересно. Дракону тоже было интересно и весело, потому что наконец-то приключение началось. А единорогу хотелось домой и поболтать с кошкой. А вот что думал конь Рыцаря мы никогда не узнаем. Волшебница огляделась, подняла голову к небу и замерла, она не могла ничего сказать, только взяла Ивэйна за руку. И он тоже поднял глаза к небу. Там, вверху, горели крупные звезды на небе, которое было и ночным и дневным сразу, с левой стороны стояла полная круглая луна, а с правой — неяркое солнце.

— Так бывает? — спросила Роксана.

— Тебе лучше знать, ты же волшебница.

— Я даже не слышала ни разу о таком…

— А я слышал! — внезапно громко сказал единорог, и добавил — Я видел!

— Когда? — не отрывая взгляда от этого жуткого неба, спросила Волшебница.

— Давно, не знаю когда, тут нет времени. Я видел, я тут был. Мы с Айрином тут и были.

— Может, вы с Илфом нам скажете, куда идти?

— Здесь можно идти, куда хочешь.

И тогда они медленно пошли вперед. Под ногами лежала тонкая густая трава, серебристо-зеленая, словно покрытая инеем. Было ни тепло и ни холодно, ни день, ни ночь, воздух был свеж, но недвижим, странная вода стояла в реке, густая, тягучая, но внутри неё играли блики. Волшебница заметила, что вокруг Хелега трава становилась живой и нежно-зеленой, а вокруг Илфа — розовой, шаги Айрина окрашивали траву в красный цвет, и это цвет тянулся несколько мгновений искристой полосой и гас, когда они уходили вперед. «Интересно, тут бывает дождь?» — подумала Волшебница и с неба посыпались капли. Она остановилась, чтобы надеть капюшон, подумала, что лучше бы снег, и вдруг увидела, как над единорогом капли дождя вспыхивают радугами, он задирал голову к небу и улыбался, а над головой дракона — рассыпаются искры и каждая капелька превращается в облачко пара. Ошеломленная, она подняла лицо в небо — огромные кружевные снежинки висели над ней, замерев в воздухе. Посмотри и ты, мой дорогой, как стоит облако тьмы вокруг Рыцаря, в этой, и без того не очень солнечной стране, легкая тень окутывает его фигуру. Один только конь мокнет под дождем, ему все равно, он ест на ходу нежную зелёную траву, возникающую у его копыт.

— Смотри, смотри же, — Волшебница протянула руку, взять Рыцаря за рукав куртки, он остановился и ждал, что она скажет. А она стояла, как вкопанная, и смотрела с ужасом, как тьма вокруг него делит её руку на две половины — тут свет, тут тень. И никто не заметил, как горизонт вокруг приподнялся со всех сторон. И что теперь они стоят, словно на дне чаши, страна поймала их, держала бережно на своих зелёных пустых лугах, как в ладонях. Рыцарь опустил взгляд на свой рукав и усмехнулся:

— Ну что ты! Это тень, просто тень.

— Смотри! — она взмахнула рукой, — трава разного цвета у них под ногами!

— А у тебя под ногами — сиреневая.

— А у тебя — серебряная, как от лунного света…

И вдруг она сняла с руки перчатку и, сдернув кольцо с пальца, бросила его на землю. Некоторое время они смотрели, как, шелестя и позвякивая, из земли пробивается росток, разворачиваются ветки и листки, и, подрагивая и сверкая, вырастают кольца. Подошедший дракон наблюдал некоторое время с интересом, а потом произнес задумчиво:

— Тебе некуда будет это надеть, хозяйка, пальцев не хватит.

— Я просто проверила, — ответила Волшебница, — в жизни это на себя не надену!

Рыцарь засмеялся и огляделся вокруг, там, на горизонте, виднелись какие-то шпили и башенки. Там был то ли город, то ли замок. Нет, мой дорогой, это был именно замок, самый настоящий, из серого камня. Они шли к нему и, если бы Волшебница внимательнее смотрела вперед, а не вертела головой, она бы заметила, что замок вырастал навстречу быстрее, чем они двигались. Он и правда прорастал из земли, разворачивая контрфорсы и выдвигая вверх шпили и каминные трубы. Ивэйн остановился и взмахнул рукой:

— Смотри!

И слева из стены медленно выдвинулась башня. Теперь и Волшебница всё поняла. Но весьма язвительно заметила, что строитель из него никакой, потому что это всё несимметрично.

— Ну и что? — Рыцарь не обиделся и вырастил с другой стороны смешной балкон, с узорной чугунной решеткой, совершенно неуместный тут.

— Будешь на нем пить чай! — и засмеялся.

Волшебница пожала плечами:

— Осталось выкопать вокруг ров.

— Тут нет врагов, — ответил Рыцарь и повернул налево, обогнуть замок. И сразу за стеной они увидели розовые кусты. Ивэйн ускорил шаг, почти побежал. Когда Роксана подошла к нему, он задумчиво трогал цветы пальцами.

— Не настоящие, — разочарованно произнёс он, — даже не пахнут.

— Но они не вянут! — воскликнул Илф, — Это невянущие розы!

Волшебница внимательно посмотрела на Рыцаря, он посмотрел на неё, и они ничего не сказали друг другу. Хотя, наверное, подумали об одном и том же.

Вообще, если честно, мой дорогой, то замок получился тот ещё. Например, дверь в него была совсем не подходящая, с цветными стёклами. Это потому, что Рыцарю было уже всё равно, а Волшебнице пришло в голову, что цветные стёкла это очень красиво. Когда делаешь что-то вдвоем, всегда полезно договориться, что и каким будет, иначе получается неразбериха. Хотя, часто это выглядит даже забавно.

Они вошли в замок, прошли через пустой зал, темный и холодный, и вошли в комнату.

— Я очень устала, и хочу есть, пусть это будет гостиная, — сказала Волшебница.

Рыцарь просто кивнул в ответ. Гостиная тоже получилась очень странная. Например, в ней было два камина. Один, как в замке у Рыцаря, а второй — как у Волшебницы, с фотографиями на каминной полке. Правда, стояли они рядом. И Волшебница с Рыцарем сидели рядом в креслах, он — в кожаном, она — в обитом шёлком в полоску, с вышитой хризантемами подушкой. Но Волшебница всё равно смотрела в камин Рыцаря. Они пили чай из разных чашек, да и чай у них тоже был разный, хотя налили они его из одного чайника. Но об этом знаем только мы с тобой, мой дорогой.

— Ну и что же нам делать дальше? — спросила Волшебница.

— Даже не представляю. Я думал, тут надо будет завоевывать этот яд. Победить кого-то. А тут никого нет. И где искать — неизвестно.

— Кого победить?

— Например, великана, или злого волшебника. Или хотя бы убить дракона.

— Дракона, мой дорогой, — заметила саркастически Волшебница, — надо было убивать сразу, до того, как мы подошли к реке.

— Тут можно задержаться на пару дней, а потом продолжить путь. Можно будет хорошо отдохнуть, здесь есть всё, что нужно для этого.

— Мне не нравится тут, — ответила Волшебница. Но Рыцарь просто повторил, что надо отдохнуть, ведь она устала, поставил чашку на стол и вышел из гостиной. Мне тоже не нравится тут, мой дорогой. Мне вообще перестало нравиться всё, что происходит.

Сказка начиналась так весело и солнечно, а сейчас в ней зябко и страшно. Но я втисну замёрзшие руки между колен, сглотну свой страх поглубже, и продолжу её рассказывать, потому что я всё ещё надеюсь, что она закончится хорошо. Волшебница осталась сидеть в гостиной, только придвинулась поближе к камину, вертела в руках чашку и думала, что утром попробует объяснить Рыцарю, что надо быстрее искать то, за чем пришли сюда, и быстрее возвращаться домой. А Рыцарь решил пройтись по замку, привести мысли вы порядок.

Скажу прямо, Рыцарь уже начал сомневаться, нужен ли ему этот яд. В голове вертелись слова кошки, но виду он не показывал, и с Волшебницей говорить на эту тему не хотел. В конце концов, яд — не единственная цель этого приключения. И вот он шёл, думая о своём, открыл какую-то дверь и оказался в мрачной комнате, освещённой свечами, но и этого вполне хватило, чтобы разглядеть, что это спальня. Очень впрочем, странная. Стены и пол из чёрного мрамора, с высоким потолком, тоже мраморным, чёрным, с белыми прожилками, 6 окон, точнее — 6 закрытых ставень. В противоположном от двери углу — эбенового дерева кровать, витые столбики, чёрное покрывало. Словно в какую— то комнату, ещё не понятно для чего отделанную, может оружейную, может библиотеку, эту кровать случайно занесли и поставили. Хоть было ещё не поздно, всё-таки Ивэйн решил прилечь отдохнуть, не раздеваясь, и даже не снимая ножны с клинками, просто упал с размаху поперек кровати лицом вниз. Но сон накрыл его внезапно. Я не знаю, мой дорогой, что ему снилось? Я бы хотела, чтобы ему снилась Роза. Но он так устал, наверное, ему не снилось ничего.

Волшебница сидела с чашкой у камина очень долго. Потом поднялась и вышла из гостиной искать себе спальню. Её комната оказалась почти такая, как у неё дома, разве что кровать была круглая, она давно мечтала полежать на круглой кровати. Она присела на край, стала вынимать шпильки из волос… Было совершенно непонятно, в какую сторону ложиться головой. Ей снилось, как из центра её круглой кровати вырастает дерево, а на нем — чайный чашки, как цветки, и блюдца, как листья, они позвякивали над головой, и Роксана думала во сне, что если открыть окно, то ветром они побьются друг о друга. Кошка, которая с отсутствующим видом валялась под туалетным столиком, сказала голосом дракона: «Ещё год такой жизни с кустом, и он начнет подметать у себя под ногами, прежде чем шагнуть, как буддийский монах». Откуда кошка могла знать о буддийских монахах? «Ещё год такой жизни рядом с кустом, и он начнет везде ходить с лейкой вместо клинков. Тоже мне рыцарь!» — повторила кошка, сорвала с ветки чашку и стала наливать чай из кувшина для умывания. И Роксана проснулась. Было ранее утро. Она медленно одевалась. Просто она не знала, что делать дальше. Вот она войдет в гостиную, там Рыцарь. И надо что-то делать дальше. Куда-то идти, где-то искать.

В гостиной никого не было, только накрытый для завтрака стол. А может, оно и к лучшему, что Рыцарь все ещё спит? Можно налить крепкого душистого кофе, разрезать теплый круассан, положить в середину тающее сливочное масло и ложку горьковатого апельсинового джема, откусить, глотнуть…и никто не скажет, что это вредно! Она спустилась с крыльца. Было туманно. Казалось, что страна стала меньше. Границы этой странной земли терялись в дымке. Она шла, и туман раздвигался перед ней, выплывали кусты и трава, далекие очертания деревьев.

Ты замечал когда-нибудь, мой дорогой, что, выходя на улицу в туман, или в мелкий дождь, или в неясный осенний снег, попадаешь в удивительный мир, ограниченный ближайшими домами или вон теми высокими деревьями? Словно за ними и правда ничего не существует, этот серый бесшумный хаос укрыл все, что раньше было миром, и продолжает стирать, поглощать твой мир, смотри, мой дорогой, вот он накрывает верхушки близких деревьев. Но если идти вдоль по улице, границы мира расступаются, улица продолжается, словно это ты двигаешь её своими шагами, продлеваешь существование своим дыханием, определяешь её своим взглядом. Только не оглядывайся назад, мой дорогой, никогда не оглядывайся назад. Ты увидишь, что за твоей спиной мир крадется вслед за тобой, желая держаться поближе, отступает под натиском серой пелены. Это ты несёшь в себе небольшой источник силы, ограждающий город от несуществования ровно на протяженность твоего взгляда. И что же там, откуда ты ушёл? Что с этими домами, деревьями, с этими людьми, мимо который ты только что проходил? Ты ушёл и оставил их без защиты перед наступающим небытием. Их больше нет.

Она шла по незнакомой стране, рассматривая кусты и деревья, вырастающие из тумана.

— Гуляете, хозяйка? — это дракон возник перед нею так неожиданно, что она даже вздрогнула. Это было забавное зрелище — торчащая из ниоткуда шея с головой. И тогда Волшебница всё же решила, наконец, туман развеять. И дракон медленно проявился перед ней. И он был ослепительно синего цвета, а стоящий неподалеку единорог — сиреневого. «Как тут все быстро»,— снова удивилась она, — «может, стоит просто пожелать этот яд?». И она протянула руку над травой и подумала о волшебном превращении розы. Трава раздвинулась, и под ней появился чуть-чуть испачканный в песке флакон, розовый, с золотой крышкой. Дракон и единорог вытянули шеи и почти касались друг друга головами. Она подняла флакон, открыла осторожно, понюхала. Пахло розами. Но это было вовсе не то. Она сразу поняла, что это просто обман.

В это утро она пожелала и нашла штук десять разных флаконов. И все они были — обман. С наступлением вечера Роксана уже стала волноваться. И решила искать Рыцаря в этом запутанном дворце. Вообще-то, мой дорогой, найти кого-то, даже если ты не знаешь где он, не так уж и трудно, если конечно, всё вокруг остается на месте. Надо просто идти «по волчьему следу». Сначала нужно точно представить — кого или что ты хочешь найти, а потом перестать думать и начать двигаться. И ты обязательно найдёшь того, кто тебе нужен, или то, что ты потерял. И Волшебница пошла по длинным коридорам, открывая все попадающиеся на пути двери. И, конечно, нашла нужную. И ничего удивительного! Я сама столько раз так делала, мой дорогой, ходила «волчьей тропой». Сначала Волшебница тоже подумала, что Ивэйн мёртв. Он лежал поперек кровати ничком, откинув в сторону правую руку, а левую неловко подвернув под себя. В свете этих странных чёрных свечей его волосы казались пепельно-серыми. Роксана подошла и прислушалась, наклонившись. Рыцарь тихо дышал. Она потянула его за плечо, но не смогла перевернуть, ей мешали клинки. Тогда она приподняла его, просунув руки под грудь, он был такой легкий, нащупала пряжку, расстегнула и осторожно сняла перевязь с ножнами. Теперь можно было перевернуть его на спину. Он был бледен, губы сжаты, и брови тревожно нахмурены, на лбу поперечная морщинка. Он опять казался старше и печальнее. Она подвинула его на кровати, чтобы ноги лежали удобнее, потянула с противоположного края постели шёлковую подушку под голову, и накрыла его плащом. «Так долго спит. Он очень устал. Я не стану его будить», — решила Волшебница, смотрела некоторое время ему в лицо, убрала влажную прядь со щеки, погладила пальцами нахмуренный лоб, он в ответ вздохнул и повернул голову в её сторону. Потом подумала немного и положила сверху на плащ свою шаль.

У дверей она оглянулась и опять посмотрела на Рыцаря. Его лицо смутно белело в полумраке, в серебряном свечении волос на чёрном шелке. Она посмотрела и бесшумно закрыла за собой дверь.

В замке было тихо, ужасающе тихо. Она прошла анфиладами комнат и вышла на крыльцо. На её карманных часах было уже девять, и она знала, что сейчас вечер. Луна и солнце стояли в небе и слабо светились звезды.

— Айрин! — негромко позвала она, ей, почему-то казалось, что, громко крича, она разбудит Рыцаря.

— Аюшки? — дракон высунул голову из-за угла.

— Что ты делаешь? — ей хотелось поговорить с кем-то, она как-то неуютно себя чувствовала.

— Ем! — радостно сказал дракон.

— Ты желаешь себе дичь? — Волшебница спустилась с крыльца и быстро пошла к Айрину, она была рада, что дракон близко и что можно наконец-то с кем-то поболтать.

— Нет! Тут можно просто захотеть мяса и оно само появляется. Уже готовое, без шерсти или перьев, даже жареное, если хочешь, любое! А Илф, он такой смешной, он помешался на всяких экзотических фруктах! Кажется, он даже сам выдумывает названия, таких просто никогда раньше не было, и они появляются, представляешь?!

Дракон был оживлен, но Волшебница поняла, что говорить с ним можно только о еде. Поэтому она пожелала им всем приятного аппетита и вернулась в замок. Можно было придумать и пожелать ужин, или книгу, или новое платье, тут это было гораздо проще, чем дома. Но невозможно нигде, даже тут, с помощью любого волшебства, придумать себе собеседника. Есть не хотелось, читать не хотелось. Она пожелала ещё несколько раз яд. И нашла ещё несколько флаконов, опять лживых. Хотелось, чтобы Рыцарь проснулся и вошёл в гостиную. Он был малоразговорчив, он был упрям, он отвечал только на те вопросы, на какие считал нужным, но она сейчас была согласна даже не говорить, а просто молчать рядом с ним.

Мне даже кажется, мой дорогой, что говорить можно с кем угодно, с любым человеком, или даже не с человеком, но очень редко находится кто-то, с кем рядом удобно и тепло молчать. Потому что за словами так легко прячется любая ложь, а молчание бывает так красноречиво.

Рыцарь шёл по каменистому полю, перед ним крепость из чёрного камня, позади него, вдалеке, высился лес. Он знал откуда-то, что идёт во дворец, и должен кому-то помочь. Он подошёл к воротам, и они открылись, словно его кто-то ждал. Места казались очень знакомыми, поэтому Рыцарь даже не вытащил клинки из ножен, он чувствовал себя, как дома. За воротами его ждал воин в чёрных доспехах, громоздких и тяжёлых, не таких как у Ивэйна, он сказал, что его тут уже ждут, и что бы он шёл за ним. Они шли пустынными улицами, неживыми, гулкими, только ветер гонял по мостовой сухую листву и крутил мелкие вихри сажи, поднялись по широкой лестнице во дворец, прошли длинной анфиладой пустынных залов, и вышли к огромным дверям. Воин сказал:

— Только ты можешь туда войти. Мне запрещено, — повернулся, не взглянув на Ивэйна, и ушёл. Ивэйн толкнул тяжёлые створки дверей. Он стоял на пороге огромного мрачного зала. В каменном полу отражались факелы.

В центре стоял стол, за ним сидели пятеро мужчин в чёрных доспехах, оружие лежало рядом и висело на высоких спинках резных стульев, пол вокруг был завален картами и обрывками бумаги. Они говорили о чем-то, склонившись над столом. Ивэйну не было видно, что это — сидевший спиной ко входу грузный мужчина с рыжевато-русыми волосами, заплетёнными в косу, загораживал обзор. У огромного камина, стоял ещё один, высокий и лёгкий, он читал пергаментный свиток, развернув его к огню, тёмные волосы падали ему на лицо. Вот он поднял голову от пергамента и встретил взгляд Ивэйна.

— Здравствуй, ты пришёл как раз вовремя.

— Здравствуй, Эрин, — ответил Рыцарь, — в городе пусто.

— Тут война. Не хотим рисковать лишними жизнями. Мы вывели всех, — Эрин опустил руку с пергаментом вниз, край свитка попал за решетку камина.

— Сколько у вас воинов? — Ивэйн с интересом смотрел, как край пергамента начинает дымиться.

— Давай присядем и всё обсудим, — Эрин быстро пошёл к столу, тонкая полоска дыма тянулась за ним, как серая лента. Пятеро за столом подняли головы и замолчали, когда они подошли. Ивэйн знал их, имена, лица, он помнил почти всех, кроме этого юноши, почти ребёнка, с длинными светлыми волосами. Мужчина с косой, повернувшийся к подошедшим — Толон, он мастерски владеет боевыми молотами.

Когда сидевшие встали, здороваясь, и задвигали тяжёлые стулья, давая подошедшим место за столом, Ивэйн сел слева от него на стул, который принес Элион, этот незнакомый ему мальчик с колчаном. Напротив Ивэйна оказался Нариэн, крепкого телосложения высокий мужчина, Ивэйн помнил, он предпочитал в бою двуручный меч. Слева от него сидел Орин, его меч лежал под рукой поперек стола . Рядом с ним на краю стула с выпрямленной спиной — Истар, алхимик. Они тоже помнили Ивэйна и, кажется, были рады ему. Элион так и вовсе смотрел на Рыцаря во все глаза, он видел его впервые, но много о нем слышал. Ивэйн сел за стол, Орин отодвинул бумаги, выложил перед Ивэйном карту. Истар, сидящий рядом, ухватил за витое горло бутылку и покачал. Рыцарь в ответ сделал неопределённый жест и алхимик взял бокал, вытер краем мантии, налил. Толон буркнул:

— Не бойся, он тоже его пил…

Алхимик открыл было рот, чтобы ответить, но только скривился и подвинул бокал Ивэйну. Вино было маслянистым и сладким, старое эльфийское вино, Ивэйн сделал глоток и спросил:

— Сколько воинов в городе?

— Около трёх тысяч, — низким грубым голосом отозвался Толон, — скажи, Элион, сколько из них лучников и мы их в счёт не будем брать.

— Их ровно шестьсот, — негромко ответил Элион, — но почему мы их в счёт не берём? — он поднял длинные ресницы, глянул коротко на Толона.

— Да потому что они в ближнем бою ничего не сделают, ну кроме тебя.

Лучник возмущенно распахнул синие глаза и даже порозовел от гнева, но Ивэйн перебил его:

— А остальные чем владеют?

— Шестьсот копий, и около полутора тысяч мечей, — повернулся к нему Толон, — остальные владеют всем, но не эффективно, так что их лучше всего оставить в крепости, чтоб держали стены замка.

— А противник?

— Противник имеет большие силы, — ответил Эрин, — намного больше.

— Больше, — кивнул головой Орин, — это верно.

— Кто этот противник? — спросил Ивэйн.

Истар двигал на столе лист бумаги тонкими пальцами:

— Противник наш необычен, даже странно, что это они вдруг взялись такими методами, я лично не ожидал от них, — насмешливо начал он.

— Да вояки Света там, — перебил Толон.

— Да, и они выжгли поля. Сами скрываются в лесу, — сказал Элион.

— Я думаю, нам тянуть не стоит, — Истар повысил голос, в упор глядя на Толона, — тем более к нам уже никто не придёт, завтра самое время начать..

— Да, пожалуй ты прав, — ответил ему Эрин, а Толон хмыкнул.

— Элион возьмёт к себе лучников, Эрин — воинов с копьями, Нариэн и Орин, возьмут мечников, а остальные будут помогать друг другу, — продолжал Истар.

Остальные согласно закивали, зашумели и стали подниматься из-за стола.

— Хотя я вижу, что Ивэйн кое-что задумал, но это его дело, — проговорил негромко в общем шуме Истар.

Они уходили, взяв свое оружие, только Элион все вертелся около стола, поглядывая на Ивэйна, но так и не решаясь ничего сказать.

А Рыцарь остался сидеть, качая бокал, разглядывая карту. Все уже разошлись, даже юный лучник ушёл, а он продолжал сидеть и думать о чем-то своём. Камин почти догорел, когда Рыцарь отставил вино и вышел из дверей. Там, в полумраке, его негромко окликнули:

— Ивэйн, Ивэйн, нужно поговорить, — это был Элион, — скажи, что ты задумал?— спросил он, подойдя.

— Ничего, просто всем нам нужно идти вперёди всех, кроме тебя, ты будешь прикрывать сзади.

— Но это же не всё, что у тебя на уме, не так ли?

— Это всё, — сказал Ивэйн Элиону, затем добавил очень тихо, — что тебе нужно знать...

И прошёл мимо него через зал, на смотровую площадку. Уже давно стемнело, а Ивэйн всё стоял и смотрел на лес, где загорались костры противника, на звёзды, вдыхал тёплый ночной запах земли. … «Всё из-за того, что они считают, что тьма — это зло». Глубоко вздохнув, Ивэйн повернулся и тихо побрёл в спальню.

Шатер на опушке леса хлопал от ветра откинутым полотнищем у входа. Сидящий за столом худой темноволосый человек в доспехах не по размеру, поморщился. Он любил порядок, непослушный ветер раздражал его. Он любил порядок и держал руку с двузубой серебряной вилкой над блюдом, словно размышляя, какой кусок подцепить, чтобы не сильно разрушить симметрично разложенную еду. Когда в шатер вошел, спеша, человек и споткнулся у входа, сидящий за столом поморщился. Он взял в руки стакан с водой, отпил, глотнул, поставил точно на то же место и только тогда спросил стоящего сбоку от него, склонившегося в поклоне человека:

— Что?

Тот облегченно вздохнул, разогнулся и доложил:

— К нам прибудет ещё войско в размере десяти тысяч воинов, но ближе к вечеру.

— Хорошо… хорошо…, — человек за столом снова занес вилку над блюдом, помедлил и оглянулся, — а сколько нас сейчас?

— Двенадцать тысяч воинов, и около тысячи человек тут.

— А этих, кого мы осаждаем, сколько их?

— По нашим подсчётам, около трёх. Тысяч. Может, мы ошибаемся, но не больше, чем на сотню.

— Точность! — человек за столом взмахнул вилкой с кусочком курицы, — во всём нужна точность!

Стоящий за его спиной снова вздохнул.

— К ним вчера ещё один пожаловал, как сообщили наши постовые.

— А что ж они его не убили? Он же был один, — и обедающий осторожно положил кусочек курицы в рот.

— Мы думали он не один, и он шпион, и его пропустили.

Наступило молчание. Сидящий за столом осторожно ел, пил мелкими глотками воду. Стоящий за ним, затаив дыхание, следил, как опускается в блюдо вилка, как поднимается и ставится на место стакан. Наконец, сидящий за столом отодвинул блюдо и произнес:

— Ну хорошо, один в поле не воин, одним больше, одним меньше. А теперь иди, и пусть выходят строиться, через час выдвинемся.

Человек перевел дыхание, снова низко поклонился и вышел. За шатром поднялся шум, послышались возгласы людей, команды, ржание лошадей, зазвенело оружие.

На следующее утро Ивэйн проснулся очень рано, замок ещё спал. Но сон не шёл и поэтому, полежав ещё некоторое время в постели, он встал, оделся и вышел. Он не хотел есть, поэтому просто вернулся в тот зал, где был вчера. Там было пусто и тихо, беспорядочно стоящие стулья, потухший камин, из открытого окна тянуло далеким дымом, ветер шевелил карты на столе. На спинке одного стула висел лук, его забыл этот мальчик, Элион. Рыцарь взял его в руки, отошёл, рассматривая, к окну. Серебряная рукоять, серебряные кончики плеч, холодный металл, чёрное бархатистое дерево. Он смотрел в окно, на нежную дымку рассвета над лесом, тонкие слоистые дымы от далеких костров противника, текущие над равниной, машинально поглаживая пальцами витиеватый узор на внешней стороне чужого лука...

Он очнулся от мыслей, когда к нему подошел Толон.

— Он снова забыл лук? Все время оставляет где-то, потом ищет,— и он улыбнулся, — как ребенок.

— Он молод, — ответил Ивэйн, — забавный лук, почему серебро?

— Говорит, идёт к черным доспехам, для него это ещё важно. А золото, говорит, как-то старит, — и он захохотал.

Истар, вошедший в зал, поморщился и быстро отошел к столу, предпочитая с Толоном не встречаться, сделал вид, что ему очень важны карты. Постепенно все собрались, переговаривались, спорили, в зал стали заходить какие-то другие люди с докладами, стало шумно. Ивэйн остался у окна, смотрел на равнину, когда к нему подошел Элион, осторожно взял свой лук из его рук, пробормотал что-то, наверное, благодарность. Но Рыцарь уже не слушал, потому что Толон громко произнес, перекрывая шум в зале:

— Нам пора выходить, они только что вышли на открытую местность. Элион, сколько их? — добавил он.

— Их в четыре раза больше нас, — ответил лучник, повернувшись от окна.

— Ну да, конечно, но зато один всего на четверых — это как-то не честно, тебе так не кажется, Эрин? — продолжал Толон.

— Для кого-то это самый раз, а для кого-то и нет…

— Давайте выходить, а то руки уже чешутся! — перебил Толон.

— Тебе бы только подраться, — усмехнулся Элион, но Толон уже шёл к выходу.

Ивэйн вышел последним, но шёл быстро, и приблизился к впереди идущему Толону, когда он спускался с крыльца. Небо заволакивалось тучами, ветер гнал их стада к востоку, скрывая всходящее солнце. В пустынном городе слышались только шаги и звяканье оружия, далёкие голоса. Ближе к городским воротам отряды воинов выходили из боковых улиц, у выхода они вытекали рекой в открытые створы тяжёлых городских ворот.

Ивэйн поднял голову — на стене крепости выстраивались лучники. Элион уже стоял в центре, закинув руки, завязывал шнурком длинные светлые волосы. У ворот Рыцаря задержал Истар:

— Послушай, Ивэйн, почему мы не в замке? Там у нас больше возможности выжить.

— Они могут нас осадить, пока мы не умрём от голода и жажды. Лучше умереть в бою, нежели как трусы, не так ли? — Ивэйн повернулся к проходящему мимо Эрину.

— Так, — ответил тот, замедлив шаг, — Держимся по двое, удерживаем края, центр возьмёт Элион, он справится. Толон с Орином, Истар с Нариэном. Я с Ивэйном — пойдём по центру, как только сможем выйти на свободное от стрел место.

И они вышли за ворота.

Элион смотрел с городской стены на ровное поле: на выжженной земле обгорелые прутья редких кустов качались под ветром, от леса двигалась отряды противника, оставляя за собой тёмное пространство утоптанной земли, блестя латами, как пена прибоя на воде прилива, заполняющего равнину, внизу, под городской стеной, перепутанная масса людей выстраивалась в ровные ряды.

Наконец все смолкло. Они стояли друг напротив друга — тёмные ряды у стен города, перед ними перекатываемые ветром волны сохранившейся яркой травы около городских стен, блестящие ряды противника, тяжёлое пасмурное небо лежало над ними, был слышен только свист ветра и странный гул — совместное тысячное дыхание. И мне уже невыносимо ждать, мой дорогой, и я хотела бы, чтобы всё закончилось сию же минуту, все развернулись обратно, развеялись вчерашние душные дымы пожаров, трава встала за уходящими прочь воинами, люди втекли в городские ворота, тучи разошлись над миром и запели птицы.

— Элион, давай! — крикнул Толон, юный лучник привстал и вытянулся на стене, град стрел обрушился на ряды противника.

Там, в середине чужого войска, все смялось и упали первые мёртвые, мгновенно возникли звуки и движение, ряды людей сдвинулись и перемешались. Всё началось. Полоса противника распалась, они уходили от стрел в стороны. Отряды Толона и Орина встречали их слева, сокрушая молотами тяжёлые доспехи, как скорлупу, и разрезая их мечами, словно лист бумаги. А справа — отряды Нариэна и Истара. Они теснили противника к центру, не давая пройти вперед, сгоняли под стрелы Элиона. Если забыть, что это смерть, если просто закрыть глаза и слушать, то это похоже на музыку, ритмичный гул голосов, звоны мечей и глухие удары молотов о доспехи, вскрики умирающих и раненых, и нежное пение тетивы луков. Пауза — там, на городской стене, Элион берет в руку следующую стрелу, и скрежет битвы прорезает свист, и накатывает волна шума от падения тел и стонов и криков, и снова прорывается многоголосый совместный гул. Но ты все равно когда-нибудь откроешь глаза. И увидишь сожженную черную землю и мертвых людей, они лежат в неловких странных позах, их лица белы и глаза пусты, петли кишок и раны, налитые темнеющей кровью, и над всем этим острый железный запах крови, желчи, дыма, пота и страха. Так пахнет война.

Элион подался вперед, схватившись обеими руками за стену, смотрел, как завороженный, на равнину перед крепостью. Две силы, две армии, как берег и море — четкая узкая линия воинов Тьмы и набегающие волны воинов Света, и вскипающая, как прибой у скал, битва, сверкание мечей, движение, там, где они сходились вместе. Вот эту сверкающую линию смертельного хаоса прорезала слева длинная полоса, уходящая насквозь, огибая зону обстрела, в сторону леса. Мелькали яркие клинки, и враги падали, как деревья на лесной просеке, оставляя мертвый недвижный след среди движущейся массы людей, это Ивэйн двигался вперед, оставляя за спиной сотни поверженных врагов. Яркий взмах меча, звон стали, встретившейся с чужой кольчугой, скрежет разрезаемых доспехов, летящий веер крови обрушивается на него, окатывает каплями, стучит, как дождь, и след его оружия несколько секунд горит в тёмном воздухе, густом, то ли от поднятой ногами многих людей сажи и пыли, то ли от многих сотен душ, уходящих из падающих тел умирающих людей в тяжёлое низкое небо. Он был полон ярости и жажды, его противник, теперь он пуст, он мертв. А Рыцарь уже вырвался и бежит по выжженной земле к лесу.

Посмотри, я даже сказала бы, что он летит над землёй, как ветер. Ты знаешь, сколько бы я не смотрела на его бег, везде и всегда, я всегда удивляюсь, как может человек так двигаться, так красиво бежать, так воплощать движением и лёгкость и силу одновременно. Но как бы я хотела сейчас, чтобы он бежал не по чёрной земле, поднимая смерчи сажи, выпачканный в крови, сжимая в руках свои яркие клинки, а по зелёной траве, раскинув навстречу кому-нибудь сильные и свободные руки для объятья.

Он остановился только в лесу, чтобы обернуться и посмотреть, не следует ли кто-то за ним. И скользнул, как тень, во влажную тьму леса. Ему было видно, куда нужно идти, земля была вытоптана шагами врага. И он шёл от дерева к дереву, вдоль этой тропы, неслышный, незаметный, слышащий и замечающий всё. Он убивал часовых, неслышно подходя к ним сзади, и несколько раз ему пришлось вытирать о траву скользкие от крови рукояти клинков. И Рыцарь вышел к поляне с шатром.

Человек в доспехах не по росту ходил по шатру, квадратом, точно рассчитывая шаги вокруг стола, по восемь шагов на каждую сторону. Ему всегда казалось, что точность его движений в такую минуту имеет значение для исхода боя. Его советник стоял около входа, молчал и не двигался. Но там, извне шатра послышался какой-то возглас, шум падения. Человек остановился. Он даже загнул три пальца на левой руке, чтобы запомнить, сколько шагов он сделает потом, чтобы повернуть.

— Советник, сходи узнай, кто это тревожит меня своим … — но договорить не успел. В шатер вошел юноша.

Нас ведь с тобой не удивляет это, мой дорогой, так ведь. И ты, и я, мы знаем, мы видим, кто это. И мне не нравится на него смотреть. Потому что лицо его зло, а одежда в крови и он вытирает свои волшебные клинки. Наверное, я рассуждаю, как женщина. Но я и не могу рассуждать иначе. Они были так красивы, клинки, когда их покачивали под светом луны ясной ночью, и вязь букв проступала на них. Теперь на них кровь и Рыцарь отирает их куском оторванной от чего-то ткани.

Человек у стола смотрел на Рыцаря и думал, что сейчас он просто прикажет убить его, этого неприятного юношу в перепачканной одежде, со спутанными влажными волосами, его унесут и исчезнет тревожащий запах крови и ветра, а он продолжит в тишине свое важное движение — еще пять шагов, потом поворот направо, еще восемь шагов и ещё поворот направо, и ещё, а потом все закончится, они победят.

— Ты кто такой?!

И юноша кинул испачканный кусок ткани на пол, человек у стола проследил за ним, поморщился и поджал тонкие губы.

— Я Ивэйн, тот, которого вы пропустили вчера.

— Но как? Это же невозможно. Не мог же ты убить около тысячи лучших моих воинов?!

— Меньше, я убил меньше, это так. Точно не скажу, сколько. Но я убил ещё около тысячи, там, на поле сражения, и ты бы знал это, если бы сражался сам.

И он сделал шаг вперед.

— У тебя есть выбор, сразись со мной или умри, как трус. Что выберешь?

— Я выбираю твою смерть! — рявкнул в ответ важный полководец, — Советник, убей его!

Но советник даже не шелохнулся. Он попятился назад, уперся в прогнувшуюся ткань шатра, замер, испуганно вытаращив глаза. Ивэйн даже голову не повернул в его сторону:

— Советник, ты же умный, я думаю, ты понял, что не справишься со мной, но и убивать тебя мне нет желания.

И советник замотал головой и издал какой-то странный звук, похожий на задавленный всхлип.

— Ах, так! Да я тебя лично четвертую, как только убью его! — и человек у стола даже разжал пальцы, взмахнув рукой.

— Ну, значит ты согласен на бой? — насмешливо произнес Ивэйн.

— Да, я тебя убью. Я убью!

И он сделал шаг к столу.

— Ну это ещё посмотрим. Как тебя, кстати, зовут?

— Илларион Дэли, — он схватил со стола украшенные рубинами ножны и со звоном вытянул меч, — Зачем тебе? Моё имя тебе всё равно не понадобится!

Он был сильно разозлён, он даже толкнул стол, освобождая место, и вызвал этим ужас у советника, всё ещё испуганно стоящего у стены.

— Просто привычка, приятно назвать врага по имени перед его смертью.

И они двинулись по кругу. Илларион сделал выпад — Ивэйн отбил, даже не глядя, словно играя, ещё выпад — мимо, занёс над головой руки с мечом, он был чуть выше Рыцаря, но кажется, давно не дрался, только ходил вокруг стола, да и меч его был тяжел, он словно тянул его назад, Ивэйн подошёл вплотную и толкнул рукоятью клинка в грудь — и тот упал, потеряв равновесие.

— Вот так! — улыбнулся Ивэйн. — Давай, вставай, даю тебе ещё шанс.

Илларион, багровый от ярости, шарил руками вокруг себя, ища выпавший меч, не сводя взгляда с Рыцаря, губы его дрожали, он нашел, неуклюже вскочил на ноги и пошел вперед, размахивая мечом. Он был рассержен, он вспотел от усилий, он бросался вперед и промахивался, словно уже не видел ничего побелевшими от бессильной ярости глазами. Но его меч проваливался в пространство или натыкался на легкие клинки Ивэйна, высекая искры, звеня, никогда не попадая в цель. Но вот Рыцарь засмеялся и выбил меч из его рук. Илларион стоял перед ним, отклонившись назад, упершись руками в стол позади себя. Ивэйн произнес негромко и спокойно:

— Ты не трус, хотя, с таким владением мечом, тебя убил бы и неопытный воин.

Клинок блеснул в его руках, из рассеченного горла хлынула кровь, залив лицо Рыцаря. Он отер рукавом губы и повернулся. Советник стоял в углу и не мог пошевелиться.

— Я знаю, к вам идёт подмога. Но будет поздно.

— Да, господин, — промямлил советник.

— Не называй меня господином! Я ненавижу когда так говорят, я не имею власти над твоей жизнью!

Советник тихо пятился к выходу, скользя руками по такни шатра за своей спиной:

— Но вы же убили его… Его, — и он показал глазами на тело своего господина.

— Это его судьба, — послышался голос у входа. И советник застыл, повернув голову.

Темная тень стояла в проеме шатра, окружённая светящимся ореолом полуденного солнца.

— А ты кто такой? — резко спросил Ивэйн.

Он казалось, готов был сразить ещё раз, и убить ещё раз.

— Я — смерть… — ответил Смерть, ведь это был он, мой дорогой.

Но Рыцарь не понимал ничего, он стоял с клинками в руках, он тяжело дышал, невидящие глаза, белое лицо, он слышал запах крови и был готов драться и убивать, убивать. И мне больно смотреть на него, мой дорогой. А Смерть сделал шаг вперед и мягко произнес:

— Ивэйн, Ивэйн…Вспомни о розе, о белой Розе перед окном твоей спальни.

— Война ещё не окончена!

— Все кончено. Помощь не придёт. Там у них мор. Я позволю выжить только тысяче человек. А с ними справятся и без тебя. Толон с Эрином справятся без тебя. Нам пора идти.

И он протянул руку и взял Рыцаря за запястье.

Война, война, мужчинам всегда кажется, что настоящее действие, тем более — совместное действие, это обязательно — разрушение, война. Мужчин скрепляют битвы и смерть. Они оценивают друг друга по битвам и смерти. Они уважают друг друга за битвы и смерти. И они часто не замечают того, что кажется им мелочью, ничего не значащей мелочью, легким пустяком, существующим между прочим — выбор узора на клинке, слова, сложенные в сказку. Но эти лёгкие пустяки в конце концов всегда оказываются ценнее, мой дорогой.

Смерть появился в дверях утром, внезапно, просто возник в тёмном проеме, чуть шелестя своим чёрным плащом. Наверное, мой дорогой, он думал, что будет эффектно выглядеть с этим шорохом, с этим опадающим вихрем ткани. Но в гостиной была только Волшебница и она его не заметила. Она сидела на корточках перед камином, который никак не хотел зажигаться, только дымил. Лицо у нее было в саже, потому что она плакала и вытирала руками слезы. А ещё — ругалась неприличными словами, правда тихо. Волшебница выговаривала в этот камин, что Рыцарь спит третьи сутки и неизвестно проснётся ли он в этой ужасной стране, что дракона не затащишь в гостиную, чтобы он просто и легко зажёг огонь, да и где его искать, вместе с конём и с единорогом они ходят неизвестно где, а она вообще плохо зажигает камины, она женщина, а её все оставили, все оставили её, все!

То есть, она настолько была увлечена слезами и жалобами, что Смерть был вынужден пройти через всю гостиную к камину и даже поздороваться дважды, потому что в первый раз она его не услышала. Да и во второй раз она так резко и зло повернула к нему голову, что не удержалась и села на пол. И тут заплакала уже громко и всерьёз. Смерть, честно сказать, даже растерялся. Он никогда не видел соседку в таком состоянии — растрёпанную, в саже, и рыдающую, как девчонка. Но потом вынул из кармана белоснежный платок и протянул Волшебнице.

Пока она сморкалась, вытирала сажу, вставала с пола и приглаживала волосы, Смерть зажёг огонь и подвинул кресла ближе к камину. Он даже подождал, пока она перестанет всхлипывать, и осторожно спросил:

— Ну, и как тут у вас дела? Нашли яд?

— Нет! — она это даже не сказала, она закричала, и приподнялась в кресле, вцепившись руками в подлокотники, — Нет! Я желала столько раз, везде! В этом замке, и в этих лугах, у реки, да где только я не пыталась.

— И что же, — Смерть смотрел на неё, наклонив голову, исподлобья, ему не нравилось, что она так огорчена и совсем не держит себя в руках.

— Не получается! Эти флакончики, — Роксана махнула рукой, — Вон они, лежат в углу, видишь? Они вырастали на деревьях и просто на траве, появлялись на столе, я выкапывала их из земли, они плыли по воде, а один, синий, в форме сердца, я нашла в сахарнице. Но это не волшебный яд! Это чёрт знает, что такое, только не яд!

— Откуда ты знаешь, ведь ты не пробовала.

— Да я всю жизнь, с детства, делаю яды! — она откинулась в кресле и сказала уже почти совсем спокойно, — Это не то. Это всё ложь.

— А где Ивэйн?

— Да, вот ещё и Ивэйн… Заснул. И спит уже третьи сутки. И я не знаю, проснётся ли он.

Смерть встал, повернулся на каблуках и вышел. Роксане пришлось бежать за ним. И больше всего её удивило, что он сразу открыл нужную дверь, словно знал, где Рыцарь. И наклонился над ним, низко, почти касаясь лица своим длинным острым носом. Потом взял в горсть шаль, лежащую поверх плаща:

— Твоя? Зачем?

— Когда я была ребенком, мать носила меня на руках, заворачивая в свою шаль, — ответила Волшебница, стоя в проеме двери, не заходя внутрь.

— И прикалывала английские булавки к воротничку, от сглаза, и зашивала амулеты в края передничка, — кажется, Смерть даже развеселился, — вся эта женская ворожба!

Он кинул шаль через комнату Волшебнице, снова наклонился над Рыцарем и исчез. Без эффектных поворотов вокруг себя, шороха и плеска чёрной ткани, просто исчез и всё. И что же ей теперь было делать? Она снова осталась одна, ещё более растерянная, чем раньше. Рыцарь спит странным, мёртвым сном, Смерть исчез, ничего не сказав, а она застряла в этой вязкой сонной стране, совершенно не понимая, что происходит.

В пустом камине вдруг вспыхнул и загудел огонь, пламя свечей засияло ярче, воздух задрожал, по стенам двинулись длинные тени отсутствующих предметов, Ивэйн проснулся и сел в кровати. Шесть чёрных свечей стремительно сгорали, треща и дымя серыми витыми шлейфами. Смерть стоял перед ними посреди комнаты.

— Зачем ты разбудил меня?

— Сны нельзя смотреть вечно.

— Долго я спал?

— Трое суток. Даже жаль, что это сон…

— Нет, это не сон, я вспомнил — это моё прошлое.

— Что-что? — раздался голос от дверей.

Волшебница стояла, обняв себя за плечи, как от холода, прислоняясь к косяку. И у неё был очень странный взгляд — словно она пыталась удержаться от чего-то.

— Он дрался во сне. Война. Очень красиво! — повернулся к ней Смерть.

— Как с волками? — спросила она.

— Лучше! Никогда не видел людей, которые убивают и не сбивают дыхания. — Он снова повернулся к Рыцарю — Не хочешь в следующий раз поработать Смертью?

И тут Волшебница стремительно метнулась через комнату к окну:

— Не смей! Замолчи! — она дёргала черную ставню и та, наконец, распахнулась со звоном, прозрачный лёгкий свет упал на пол, — Он не для тебя! Не смей его трогать! — и встала перед Смертью, сжав кулаки.

— Ты, наверное, думаешь, что он для тебя? — насмешливо спросил Смерть.

— Он умеет любить! — крикнула Роксана, — а войну все мальчики всегда видят во сне!

— Молчу, молчу, — Смерть шутливо поднял вверх ладони, — не сердись, соседка, — произнес он примирительно.

— Перестаньте, — сказал наконец Ивэйн, встал и наклонился за лежащими на полу клинками. Они повернули к нему головы, словно только сейчас вспомнили, что он тут. Вообще, мой дорогой, это не очень вежливо, говорить о ком-то так, словно его тут нет.

— Мы увлеклись спором, соседка. И забыли о цели.

— У нас разные цели! — Волшебница все еще была очень зла.

— Цель у нас одна, методы разные, — усмехнулся Смерть, — без тебя люди перестанут бояться смерти, без меня не станут ценить любовь. И этот юноша нужен нам обоим.

— А мне нужен яд, — сказал им Ивэйн, — и я намерен его добыть.

Он прошел мимо них и вышел из комнаты. Он шёл очень быстро, Смерть, улыбаясь — на несколько шагов позади него, ему было весело, ему казалось, что он все равно победит. И никто не заметил, как идущая позади всех Волшебница, проходя мимо открытой двери своей спальни, щелкнула пальцами и поймала в ладонь послушно вылетевший из неё нож.

На крыльце Ивэйн остановился, огляделся и произнёс:

— Надо идти.

— Куда? — усмехнулся за его спиной Смерть, — Куда ты собираешься идти? Тут ничего нет. Это же всё сон. Ты проснулся, но и тут просто сон, сонная страна.

— Надо пожелать, как с кольцами, как с замком! — уверенно заявил Рыцарь.

— Она уже желала, — хихикнул невесть откуда взявшийся дракон, — вся гостиная завалена битым стеклом.

Но Рыцарь ничего не ответил, он спустился с крыльца и решительно пошёл по траве. Уж не знаю, мой дорогой, что он намеревался найти, но спустя какое-то время он остановился и стал ждать догоняющих его. Подошедший Смерть сказал ему в спину:

— Пойми, сон всегда ложь. Когда же ты поймёшь это?

Но Рыцарь не ответил, просто стоял и смотрел перед собой — серебристые луга до горизонта, неяркое небо, луна и солнце, и поблескивающие крупные звезды, играющая искрами недвижная река, страна, в которой и делать нечего, и уйти нельзя, она взяла тебя в руки, баюкает и обманывает, в ней всё возможно и невозможно ничего, потому что всё — ложь. Волшебница взяла Рыцаря за плечо и развернула лицом к себе. Он смотрел поверх её головы с сумеречное небо и глаза его были растеряны. Ей было очень жаль, ей было смертельно жаль, что этот яд никак не находится, и, кажется, не может найтись никогда. И она хотела обнять его и сказать что-то утешительное, но как сказать утешительное ему, который совсем недавно убил стольких людей, пусть даже и во сне? Разве решишься сказать ему что-нибудь, мой дорогой, подумай сам…..

— Мы зря потратили время, — негромко произнес за её спиной единорог и почти заплакал.

— Мы здорово повеселились, Илф! — ответил ему Айрин, — вспомни, как мы меняли цвет и вкус травы, и как мы вчера…, — но не договорил, потому что хозяйка покачала головой, и он осёкся.

Волшебница отпустила Рыцаря и сделала несколько шагов в сторону.

-Потратили, потратили, — произнесла она внезапно, — потратили…. Пожертвовали!

И она остановилась, пристально глядя на Смерть. Они смотрели глаза в глаза — любовь и смерть, необходимые друг другу, и каждому из них нужен был этот юноша, Рыцарь, молчаливо стоящий с опущенной головой, не чувствующий, как загудел воздух вокруг, не видящий, как зашевелилась трава, как сдвинулось небо, и далёкая река внезапно потекла, плеснув на берега блёстками мелких волн.

-Ну! Давай, раз поняла! — взмахнул рукой Смерть.

И между ними поползла в разные стороны, разрываясь, спутанная трава, и вот уже тёмная пропасть лежит у их ног, зияет тьмой, пахнет холодной влагой. И Роксана выхватила нож и повернулась к Рыцарю. Он поднял голову, изумлённо посмотрел на нее и потянулся за клинком. Дракон ударил его крылом, он упал, не удержавшись на ногах, и Волшебница, наклонившись, рванула свободный край его плаща, завернула поперек груди и пришпилила ткань к земле ножом, глубоко, по самую гарду. И бросилась обратно к пропасти. Ивэйн рвался с земли, раздирая ткань, путаясь, наконец, распорол плащ клинком и рванул застёжку на шее, но было поздно, Роксана замерла на секунду у края, встав на носки, и упала вниз, раскинув руки. Илф встал на дыбы и прыгнул за ней, и Айрин издал странный, словно радостный, крик и тоже устремился вниз.

Рыцарь стоял на коленях над тёмным провалом. Тьма и холод, и ничего больше. И она, наверное, уже разбилась… тянулись мгновения. Смерть неторопливо подошёл, спихнул носком сапога камешек вниз. Словно движение тёплого ветра оттуда, из этой тьмы — хлопанье крыльев, тяжёлое дыхание. Рыцарь вскочил.

Я бы тоже вскочила на ноги от такой картины, мой дорогой. Это был пегас. Смотри же — это самый настоящий пегас! Он взлетел над тёмным провалом, он явился из-под земли, мерно взмахивая огромными серебряными крыльями, и опустился на траву, перламутрово-серый пегас, а поперёк его спины лежит Волшебница, лицом вверх, раскинув руки. Рыцарь стащил её на траву, и присел на корточки, пегас покосился на них разными глазами — чёрным левым и синим правым и шумно перевёл дыхание. Она лежит и, кажется, она — мертва, бледное лицо, растрепанные волосы, Ивэйн впервые заметил, что на висках у неё седина и морщины поперек лба. Смерть тоже присел рядом и проговорил тихо, дотронувшись до её сжатого кулака:

— Смотри.

Побелевшие пальцы плотно обхватывают длинный витой флакон. Рыцарь разжал руку и взял его. За синим стеклом ходили вихри искристого тумана.

— Этот — настоящий, — сказал Смерть.

— Она умерла? Почему она это сделала?

— Просто за настоящее и цена настоящая, — пожал плечами Смерть, — любовь за любовь, красоту за красоту, жизнь за жизнь. Все просто. Надо уметь желать. И уметь платить.

— Но она умерла!

— Нет. Обморок, корсет у неё слишком тугой, всегда ей говорил…, — Смерть шарил по карманам, вынул пузырек, стал искать платок, — Тут ведь главное не сама жертва, а твоя настоящая решимость. Видишь, все получилось — и яд, и эти двое стали одним, как я тебя и просил… — он вытряхивал на платок какую-то остро пахнущую жидкость из пузырька.

— Но я ничего для этого не сделал! — воскликнул с досадой Рыцарь.

— Разве? Ты для этого и сделал всё. Без тебя она бы никогда ничего не смогла.

— Но это моя Роза! Это моя любовь! Это должна быть моя жертва!

— Ну, она поняла раньше, чем ты. Да и потом, она не знала, что не умрёт… а если бы ты разбился, кому был бы нужен яд? Зачем кого-то оживлять, если тебя нет? Смерть сунул ей под нос свой отвратительно пахнущий платок. Пегас просунул между ними голову, лизнул Волшебницу в щеку, поморщился и оглушительно чихнул.

А дальше я не знаю, о чем еще рассказать, мой дорогой. Ты ведь уже понял, что закончилось всё хорошо. Роксана пришла в себя и привела прическу в порядок. Пегас представился наконец-то, и оказалось, что теперь его зовут Илфирин. Смерть уговорил Рыцаря сходить ещё и на север, потому что Роза все равно спит, и оживлять её не скоро. И все отправились по своим делам, домой. Наверное, и мы переведём, наконец, дух, и отправимся по своим делам. Не знаю, куда отправишься ты, а я так пойду пить чай с молоком из большой английской чашки с попугаями, потому что меня до крайности утомила эта тяжёлая и длинная история.

Конечно, Волшебница, как всякая женщина, была крайне любопытной… Конечно, после того, как она оставила любовные дела людей на целый месяц, их накопилось порядочно. Конечно, она была очень занята. И люди её огорчали, они совсем забыли о любви. И кошка изо всех сил показывала, как она недовольна, что её оставили у Смерти так надолго. Она намекала, что сливки у него были не такие, и играть там было не с чем, и говорить с ним невозможно, потому что он приходил домой поздно, когда все порядочные кошки уже спят, и ей даже пришлось от скуки подружиться с крысой. Но крыса оказалась существом нудным и хозяйственным, и большую часть времени была занятая тем, что собирала изобильно разбросанные по дому Смерти кости от бараньих отбивных и пробки от бутылок. Да и Илфирин теперь был не очень-то удобен. Он никак не мог привыкнуть к тому, что он теперь единое целое, у него всегда было разное настроение, а часто он и говорил разными голосами сам с собой.

Но конечно, она при первой же возможности поехала к Рыцарю в замок. И поскольку теперь, как она полагала, они уже были друзьями, просто постучалась к нему в двери, без всяких уловок и необходимости быть невидимой.

А Рыцарь ждал её, он встал из кресла навстречу и воскликнул:

— Я жду тебя уже неделю. Она уже расцвела. И она согласна!

Там, на пригорке под окном спальни цвела Роза. И она действительно была согласна, хотя и немного смущена. Но она хотела иметь возможность быть с ним рядом всегда, и ночью и днём, и в любое время года, сходить к озеру и увидеть кувшинки, и войти внутрь его замка и все там рассмотреть, и никогда с ним не расставаться. Поэтому она протянула ветви к Ивэйну, и распахнула ему навстречу все свои цветы. И Рыцарь медленно вывинтил пробку из флакона.

Даже птицы замолкли. И облака в небе остановились. Солнечное утро замерло. Розовый куст стоял в солнечных лучах, блестя росой на цветах, подрагивая нежными листьями. Рыцарь отвинтил пробку с флакона, вытянул руку, радужное облако вытекло из горлышка.

…Я не знаю, что было дальше, мой дорогой, я не видела, я испугалась и закрыла глаза. Я закрыла глаза и ждала чего-нибудь, какого-нибудь знака. И только когда услышала тихий голос Розы, я решилась осторожно посмотреть. Это получилась красивая девушка. Да посмотри же сам! Голубоглазая, с длинными светлыми волосами, она улыбалась и смотрела на Рыцаря.

Она улыбается и смотрит на тебя, мой дорогой. Потому что эта сказка уже кончилась. Она была такая долгая и такая волшебная, что мы с тобой стали сами Волшебницей и Рыцарем. И что же осталось? Для тебя — взять за тонкую руку свою оживленную Розу, для меня — взять за серебряный повод своего серого пегаса Илфирина и разойтись в разные стороны. Потому что я уже всё рассказала тебе и мне нечего больше добавить. Разве что оглянуться на прощанье, улыбнуться и тихо прошептать — истинная любовь не имеет иной цели, кроме себя самой.

Конечно, Волшебница, как всякая женщина была крайне любопытной… Конечно, после того, как она оставила любовные дела людей на целый месяц, их накопилось порядочно. Конечно, она была очень занята. Люди очень соскучились по любви, и без Волшебницы у них мало что получалось. Кошка изо всех сил показывала, как она счастлива снова быть дома, даже не смотря на то, что Смерть наливал ей сливки каждые вечер, и играть там было весело, потому что по всему дому валялись пробки от бутылок и кости от бараньих отбивных, да и разговаривал он с ней очень уважительно и на вы, потому что, я скажу тебе по секрету, мой дорогой, он немного боялся кошек. И вообще, он приходил домой поздно и совсем ей не мешал, а еще она подружилась с крысой, очень милым и интеллигентным созданием. Кстати, она даже немного по ней теперь скучала и просила взять ее в гости к Смерти, поболтать с подружкой. С Илфирином теперь было гораздо удобнее, чем с Илфом и Айрином, потому что у него было всегда ровное настроение. В общем, дел у Волшебницы было много, но при первой же возможности она поехала к Рыцарю в замок. И поскольку теперь, как она полагала, они уже были друзьями, просто постучалась к нему в двери, без всяких уловок и необходимости быть невидимой.

Ивэйн открыл двери, молча пропустил её внутрь, и пошел в гостиную, чтобы снова сесть в кресло у камина. Было очень тихо и сумрачно, ставни закрыты. Ничего не изменилось.

— А где наша Роза? — удивленно спросила Роксана, прошлась по гостиной, подошла к камину погреться, все же ещё было свежо, хотя и май. Но Рыцарь ничего не ответил ей. И вдруг она увидела на каминной полке флакон с ядом, запечатанный, нетронутый, неиспользованный!

— Что это?! Это что такое?! — удивленно воскликнула Волшебница.

Но Рыцарь опять ничего не сказал. Он встал и пошел к дверям, и ей ничего не оставалось, как пойти за ним. Они обошли замок слева и вышли как раз в сад, под окна его спальни. Весеннее солнце нагревало серую стену, пригорок зеленел травой, Роза стояла во всем своём весеннем великолепии — нежные листья, распускающиеся бутоны. Но что это? На её ветвях было гнездо. А рядом сидел попугай. Самый настоящий попугай! И, представь себе, мой дорогой, Роза и эта смешная яркая птица о чем-то мило болтали! Попугай был картав. И наша прелестная красавица теперь тоже слегка картавила.

— Вот, — сказал Рыцарь, взмахнул рукой, словно хотел сделать какое-то движение, но бессильно опустил руку, не окончив жеста.

И они стояли какое-то время, глядя на эту ужасающую их обоих картину. Волшебница потрясённо, а Рыцарь просто устало, ведь он уже знал то, что она увидела впервые.

Когда о чем-то знаешь долго, даже о самом неприятном, оно перестает вызывать ужас и боль, только усталость, мой дорогой, только усталость. А потом Рыцарь протянул руку с флаконом, отвинтил крышку и произнес тихо, тяжело выговаривая слова, словно ему не хватало воздуха:

— Я тебя и ждал… чтобы ты сама увидела… чтобы потом… не рассказывать.

И медленно вылил яд себе под ноги.

Эта сказка была такая длинная и такая волшебная, что мы с тобой сами стали Волшебницей и Рыцарем. Но она так неожиданно закончилась, мой дорогой. Неожиданно и совсем не так, как хотела Волшебница, как хотела я, а чего хотел ты, я никогда не знала до конца. Пожалуй, нам стоит разойтись в разные стороны, потому что всё уже рассказано и нечего добавить. Но я слышу, как ты произносишь негромко: — Невозможно решить за чужое сердце, что такое истинная любовь, потому что чужое решение всегда будет чужим.

Конечно, Волшебница, как всякая женщина была крайне любопытной… Конечно, после того, как она оставила любовные дела людей на целый месяц, их накопилось порядочно. Конечно, она была очень занята. Всегда приятно немного отдохнуть и снова приняться за дело, которое нравится, так ведь? И кошка очень изменилась после того, как пожила у Смерти. Она не стала называть хозяйку на вы, но стала больше ценить сливки в мисочке, потому что, если уж быть честной, Смерть часто забывал ей их налить, и пуховки с веерами, потому что у Смерти из игрушек были только пробки от бутылок, да бараньи ребра. Правда она смогла подружиться с крысой, но крыса была существом умным и ехидным, поэтому кошке плохо удавалось с ней дружить. Правда, ей теперь было легче разговаривать с Илфирином. Он уже не угрожал плюнуть в неё огнем, как дракон, но был всё же довольно простодушен, чуть-чуть по-единорожьи, поэтому ей удавалось его иногда обмануть и это её очень радовало. Правда, удавалось это не часто, потому что Волшебница была очень занята, и каждый день уезжала на своем пегасе по делам. Но конечно, при первой же возможности Роксана поехала к Рыцарю в замок. И поскольку теперь, как она полагала, они уже были друзьями, просто постучалась к нему в двери, без всяких уловок и необходимости быть невидимой.

Но ей никто не ответил. В замке никого не было. Она нашла Рыцаря у озера. Он стрелял из лука.

— Уже всё проснулось. Почему ты не превратил нашу Розу? — спросила Волшебница. Женщины, мой дорогой, всегда говорят под руку.

— Мою розу. — Он задержал дыхание и выстрелил, — Это моя роза. И это моё дело.

— Ну хорошо, — Волшебница вовсе не собиралась сдаваться, — Твою розу. Почему?

Но он ничего не ответил. Он вынимал из колчана стрелы и натягивал тетиву. Ей пришлось ждать, пока он остановится, наконец. Точнее — пока стрелы кончатся.

— Я передумал, — и он пошёл к мишени и стал выдёргивать стрелы. Роксана смотрела, как двигаются его лопатки под тонкой белой тканью рубашки, и ничего не могла понять.

Я тоже не могу ничего понять, мой дорогой. Это была такая красивая, такая романтичная сказка, с таким предсказуемым концом!

— Почему?!

Он повернулся к ней, в левой руке — лук, в правой — пучок стрел, улыбнулся:

— Даже когда она дерево и растёт под моим окном, она смогла заставить меня делать то, что мне не нравится.

— Она — куст.

— Не будь занудой, — снова улыбнулся Рыцарь.

— Например? Что ты не любишь делать? Например?

— Читать вслух.

— Ты не любишь читать вслух?

— Нет. И петь тоже. Представь, что будет, когда она станёт ходить, куда захочет? Это всё не для меня. И не для неё. И вообще, у меня есть планы на осень и следующую зиму.

И он положил лук и стрелы на траву, вынул из кармана синий флакон с ядом и протянул Волшебнице. Она замотала головой и попятилась, но он взял её за руку и вложил яд в её ладонь. На какую-то минуту их пальцы соприкоснулись. Но его холодная рука не стала теплее, а ей показалось, что её ладонь опустили в ледяной ручей.

И, наверное, мой дорогой, эта сказка уже кончилась навсегда. Она была такая долгая и такая волшебная, что мы с тобой стали сами Волшебницей и Рыцарем. Но теперь нам осталось только разойтись в разные стороны. Потому что я уже все рассказала тебе и мне нечего больше добавить, а ты никогда не любил болтать лишнего. Но мне кажется, я понимаю, в чём тут дело. Просто самое главное это путь к цели. Самое главное — путь. И есть такие пути, которые оказываются даже важнее, чем сама цель.

Однажды весенним днем Волшебница сидела в кафе, на балкончике над залом. Она всегда там сидела, над всеми. Перед ней лежал блокнот с нелиноваными листами и графитовый карандаш faber castell. Через окна падали квадратные столбы солнца, в них слоился синеватый сигаретный дым, уходя спиралями под потолок, в вытяжку. Она немного поразвлекалась, заставляя взглядом складываться из дыма разные фигуры — то единорога, то дракона, а то и пегаса, что-то вычеркнула на листе, сморщила нос, потом перевернула блокнот обратной стороной, отпила глоток капучино с корицей.

Волшебница решала, о чем написать дальше, какую сказку рассказать? О том, как получилось, что Дракон и Единорог стали одним существом в разным телах? О том, что делал Рыцарь, когда ушел на Север? Ей много о чем хотелось рассказать, и она знала, что ее будут слушать, мой дорогой, она была уверена.

Она снова перевернула блокнот на другую сторону, вздохнула и опустила глаза вниз. Внизу за столиком сидел Рыцарь с какой-то девушкой. Он держал её за руку, что-то рассказывал и они смеялись. Девушка была рыженькая и очень милая, хотя вполне могла быть шатенкой, или русоволосой, какая разница. Это не имеет никакого значения. Она была красивая и веселая, и вот это как раз имеет значение.

Ивэйн поднял взгляд и увидел Роксану. Она улыбнулась, покачала отрицательно головой и приложила к губам указательный палец. И он в ответ еле заметно кивнул.