Птица Смерти (джен)

Меня разбудил шум, раздавшийся от двери — вернувшийся поздней ночью Бернард впервые за всё то время, что мы осели в небольшом городке, разбудил нас.

Обыкновенно он приходил практически неслышно и мы с Жаком видели его уже утром, недоумевая, когда именно Бернард успел вернуться. Но на этот раз Нуармон ухитрился нас разбудить.

Жак отреагировал раньше меня — пока я зажигал свечу, он уже успел в несколько широких шагов приблизиться к нашему товарищу и подтащить его к моей нехитрой постели. В зыбком свете стало видно, что обыкновенно светлые волосы Бернарда слиплись в неопрятные грязно-рыжеватые пряди, а по лицу тонкими струйками сбегает кровь. Стоило Жаку его отпустить, как он, потеряв равновесие, упал на пол.

— Ну ничего себе, — пробормотал Жак, пытаясь уложить Нуармона на его тюфяк. — Кто его так, месье Лерой?

Я пожал плечами и потянулся за лежащей у кровати деревянной ногой. Раны Бернарда, к счастью, были не столь серьёзны, чтобы суматошно носиться вокруг, не зная, за что хвататься в первую очередь, но и не настолько пустяковыми, чтобы оставлять его без помощи до утра.

Пока я пристёгивал деревяшку к культе, обеспокоенный Жак бестолково бегал по комнате, сваливая в кучу около бессознательного Нуармона всё, что, как ему казалось, могло хотя бы немного помочь.

— Сходи к колодцу и принеси холодной воды, — приказал ему я. Жак растерянно взглянул на меня, а затем мигом бросился прочь из дома. До меня донёсся скрип ворота колодца и негромкий плеск воды.

Кое-как приковыляв к Бернарду, я опустился около него на колени и как можно аккуратнее начал убирать с раны налипшие волосы. Это было нелегко — несмотря на все мои старания, Нуармон метался от боли и что-то шипел сквозь плотно сжатые зубы.

— Месье, вот вода, — раздался голос Жака над моим плечом. — Я могу сделать что-то ещё?

Я уже хотел отослать его, когда понял, что именно сейчас Жак может получить свой первый опыт в медицине. Конечно, я уже вторую неделю обучал его в меру своих сил и парень даже научился уже читать — пусть медленно и по складам, но ведь какая разница.

— Возьми белую рубашку и порви её на полосы.

— Но ведь это любимая рубашка графа! — возмущенно заявил Жак, готовясь грудью встать на защиту имущества своего благодетеля.

При виде подобной преданности я только закатил глаза.

— Немедленно. От этого зависит его жизнь.

Мальчишка недоверчиво взглянул на меня, а затем нерешительно рванул дорогую рубашку, с треском отдирая узкую полосу. Я тем временем старался вспомнить всё, что знал о лечении подобных травм.

Давно — ещё до прихода чумы — я часто залечивал такие раны. Сейчас это казалось мне чем-то невероятным.

Жак робко прикоснулся к моей руке:

— Месье, что дальше делать?

Я взглянул на лежащую у ног груду ткани. Мальчишка постарался на славу — ровные, аккуратные полосы.

— Возьми мой нож и сунь его в очаг, — велел я, разыскивая в сумке, притащенной всё тем же старательным Жаком, настойку белладонны с опием. — И принеси мне свечу, но ни в коем случае не зажигай её.

На этот раз он не стал задавать лишних вопросов, молча выполняя приказ. Я же с трудом разжал Бернарду зубы и принялся вливать лекарство.

— Что вы делаете, месье Лерой? — поинтересовался мой ученик, сидя у огня и наблюдая за тем, как раскаляется металл ножа.

— Этот настой заставит графа уснуть, — пояснил я. — Он не будет чувствовать, что мы с ним делаем.

Жак задумался.

— А нельзя ли такой настой давать больным чумой? У них такие боли бывают, знаете?! Я по матери видел!

Конечно же, я знал. Слишком живы были ещё в памяти мучения Ализон в её последние дни на этой земле.

Предаваться печальным мыслям я не стал. Я старался поменьше об этом думать, чтобы не сойти с ума, но всё равно каждый вечер, стоило мне сомкнуть веки, перед глазами вставало измученное лицо сестры. И почему я не подумал давать ей настойку опия, уж мне-то Бернард точно не отказал бы, попроси я у него хотя бы немного чудесного средства...

— Это очень дорогое лекарство, Жак, — устало сказал я, глядя, как расслабляется лицо Нуармона. — Дай мне нож.

Опий оказал своё действие и всё то время, пока я прижигал рану, Бернард лишь изредка вскрикивал. Но вырваться не пытался. Возможно, в этом была и немалая заслуга Жака, который со всей своей силой придавил его к постели.

Всю операцию мы проделали в полном молчании. Уже после того, как я натёр рану воском и перемотал голову Нуармона нарванными Жаком лентами, мой помощник тихонько присвистнул.

— Медицина всегда такая жестокая?

— Всегда, — кивнул я, отмывая руки.

Жак мягкой тряпкой принялся стирать с лица Бернарда запёкшуюся кровь.

— Страшно. А это точно поможет?

— Возможно, нет. Тогда граф умрёт.

Жак поёжился, явно не желая такого исхода.

— Я за него помолюсь, месье Лерой. Бог поможет.

— Помолись, — пожал плечами я, желая уже наконец лечь спать. — Только Бернарду не говори, он этого не оценит.

Меня зовут Эдмонд Лерой, и, кажется, я вернул большую часть своего долга.