Тропой пегасов (гет)

В этой главе — только экшн.

Надеюсь, вам понравится)

Сумерки надвигались на деревню, и гнетущее чувство неизвестности всё больше овладевало Ремусом.

Он сидел в их местном пристанище — сеновале, раскачиваясь из стороны в сторону. Всё тело ломило, и он всё еще жалел о своем выборе, несмотря на то, что он был очевиден с самого начала.

Настасья... Настасья была хороша. Высокая, стройная, складная, с живыми тёмными глазами... Но из другого вида.

Она была оборотнем — но, без сомнения, чистым и честным оборотнем; хоть она и подчинялась альфе, но смогла с ним поспорить. Смогла бы она возглавить деревню, если бы я убил Авдея? — внезапно подумал Люпин, и тут же ответил — нет, не смогла бы. Она станет послушной женой и верной подругой, но не сможет командовать людьми. Другое дело Людмила — она, показавшаяся такой изможденной месяц назад, заметно изменилась, приосанилась, тени отступили от глаз, а на их глубине появилось спокойствие. Она понимала Руслана без слов, а тот, в свою очередь, достаточно свободно с ней общался, так что, если бы это увидел Авдей, это ему явно бы не понравилось. В мозгу пронеслась серия картинок Руслана с Людмилом, а Авдея с Настасьей, но Ремус отогнал их усилием воли: в полнолуние его всегда посещали видения и желания подобного рода. Он как-то обсуждал подобное с Северусом, тот кивнул и выдал длинную тираду, содержащие слова "гормоны", "тестостерон", и что-то там "предстательное" и "эндокринное". "Видимо, на этом эффекте и пыталась поймать меня Настасья, поэтому я и впал в тот транс," — запоздало осознал он.

Дверь отворилась. Лапин проник в помещение, устало прислонившись к грязной стене и вздохнул. Его лицо блестело от пота, но глаза смотрели внимательно и настороженно. Он оглядел сеновал и столкнулся взглядом с Ремусом, беспокойно шагавшим из угла в угол.

— Что сегодня? — нервно произнес тот.

— Сборка урожая.

— Что меня не позвал? Помог бы.

Руслан пожал плечами.

— У тебя и так сегодня весёлая ночь будет. Тебе отдохнуть надо было.

— А я и отдохнул, — усмехнулся Люпин. — Чуть не женили меня тут.

— Серьезно? — возбуждённо произнёс Лапин. — Но.. что значит "чуть не"? Ты отказался? Почему?

Люпин удивлённо посмотрел на мужчину.

— С тобой всё в порядке? Я, вообще-то, не собираюсь жениться на первой встречной. Знаешь, может, я испорчен свободной Англией, а для тебя в порядке вещей диктатура...

Руслан зло на него посмотрел.

— Давай без политики, а? И без тебя тошно. Если бы ты согласился, это могло сильно помочь нам с расследованием. Я и рассчитывал на то, что тебе сделают такое предложение, посчитают своим, а значит, ничего не придется выпытывать и распутывать... Давно уже я понял все намёки Авдея, и слышал его разговор с Настасьей... Ты должен был согласиться! Тем более перед полнолунием. Как говорил Авдей, мало у какого оборотня хватает сил сдержаться, когда луна близко.

Авдей всё знал! — вспыхнуло в мозгу у Ремуса. Он рывком развернулся к Руслану и схватил того за плечи. Руслан был намного крупнее его, но ярость приближающейся луны затмевала сознание оборотня, делая его слишком непредсказуемым, слишком опасным.

— Я. Ничего. Никому. Не должен, — прорычал он, сдерживая себя. В его сознании вспыхивали волны ярости, и, кажется, окружающее пространство начало менять свою форму.

— На что ты рассчитывал? — продолжал Ремус. — Как ты мог скрывать от меня такое? И не приложил ли ты к этому сам свою руку? Я никогда — слышишь? — никогда не женюсь на ком-то из-за недостатка женского внимания или же только потому, что кто-то считает нашу парой удачной! Понятно?

— Но тебе же действительно не хватает стаи! И ты хочешь завести семью! Так для тебя было бы лучше. В конце концов, Пегасы...

— Как ты смеешь ставить животных выше людей? В этом ты весь, «Мастер Леса». Ты не думаешь о своей жене и дочери, которым тебя не хватает. Ты не думаешь о Сириусе и Гарри, которым будет не хватать меня. Скажи, — выплюнул в звенящую ночную тишину, уже теряя возможность осознавать себя, — ты уже трахнул Людмилу?

— Что? Да как ты смеешь?!

Сквозь приоткрытую дверь на Люпина упал свет восходящей луны. Лучи озарили небольшой сеновал и застывших, сцепившихся людей. Появившиеся когти проткнули кожу Руслана. Тот истошно заорал, и сногсшибателем откинул от себя превращающегося оборотня.

Издалека послышался медвежий рёв.

Оборотень прислушался. Этот раздражающий человек в глубине сарая был всё равно... своим? Он пах знакомо. На него хотелось накинуться, но у него в руках была это сверкающая штука... и запах, опять же, запах говорил, что лучше его не трогать. А вот другой запах, чужой, доносился из приоткрытой двери, и всё приближался и приближался... Еще один рёв, совсем рядом, мгновенно расставил по местам всё полусознание человека-волка. Тот, в углу сеновала, принадлежит его стае, хоть и забыл свое место, и его надо будет наказать. Но сейчас приближаются настоящие враги; они принадлежат чужому виду, они пахнут, двигаются, думают по-другому; они посягают на его территорию, на его стаю. Было еще что-то, смутное, какой-то запах человека, смешанный с медвежьим, и сегодня именно эта смесь так выводила из себя полузверя.

Это были враги.

Оборотень приготовился к бою. Корпусом оттолкнул дверь, мягко, экономя силы, переступая с лапы на лапу, вышел под лунный свет — самый честный, самый прекрасный свет в мире! — и увидел перед собой четырёх бурых медведей.

Они шли клином: впереди — самый крупный, с яростно сверкающими глазами. Слюна капала с его приоткрытого рта, холка на голове топорщилась. Это был альфа, главный противник, которого надо победить, чтобы сохранить жизнь себе и тому человеку сзади. В человеческой, малодоступной части сознание проступило узнавание, но это только усилило неприятие и жажду крови.

Второй медведь был справа, сразу сзади первого; довольно крупный, но без признаков ярости. Он был намного слабее, но и опаснее, потому что не терял рассудка.

И еще два — слева, поменьше, с черными пятнами в шерсти. Они были только поддержкой, самостоятельной силы не представляли, но при слаженной работе могли причинить немало проблем.

На оценку обстановки ушли доли секунд; луна звала своих адептов, звала проливать кровь и защищать свою сущность.

Негромкий рык — и передний медведь, альфа, бросился на волка. Они сцепились, морду покрыли удары тяжелой лапы, а зубы медведя опасно щелкнули над шеей волка, и тому стало горько — как давно он не выходил на волю! Он совсем растерял свои способности. Но волк чувствовал внутри себя что-то особенное, что-то поддерживающее его и зовущее вперёд. И он сделал рывок, и стал трепать и царапать нападающего, и у него получилось! Зубы скользили по тупой морде, а лапы наполнились силой луны и чем-то, идущим из глубин его сущности; он повалил медведя на землю, с трудом, но удержавшись сверху, и он был готов уже вонзить свои зубы в нетолстую шкуру, слабо прикрывающую шею зверя, как на него посыпался град ударов от слаженно работающей группы поддержки, а заднюю ногу пронзила острая боль.

Любой другой волк был бы уже мёртв; любой другой оборотень постарался бы убежать, спрятаться и попытаться зализать раны.

Но это был оборотень-волшебник, который чувствовал ответственность перед человеком в углу сеновала; он помнил смутные образы других людей, которых он считал своей стаей, и они поддерживали его, они верили в него, и это было самой сильной магией, поддерживающей его в этой неравной борьбе.

Послышался хлопок, дерущихся осенила вспышка света, и двух медведей поменьше (всё-таки медведиц? — подумал волк) откинуло от дерущихся. Их сильно приложило о соседнее дерево, на голове у одной была видна кровь, и они убежали, поджав хвосты, как нашкодившие щенки-волчата. Всё правильно: этот волк не представлял опасности лично им, а погибать зазря, бросая на произвол судьбы своих медвежат ни одна мать не будет.

Волк оглянулся: в процессе драки они уже давно откатились от двери сеновала, а там, на пороге стоял человек из его стаи.

Осталось два медведя против волка и человека.

Медведь, который до сих пор лежал на земле, взревел, увидев того человека, и словно собрал новые силы. Второй, тот, который зубами трепал волка за ногу, кинулся к волшебнику; альфа с утроенной яростью напал на волка.

Волк же вложил всю свою силу в удар по морде медведя, пропуская неведомую энергию из своего сердца через мохнатую лапу. Один из когтей соскользнул и проткнул медведю глаз. Тот заревел и подмял волка под себя, из глаза сочилась неприятная жидкость, а зубы оказались совсем близко. Перед неминуемой смертью, в последний момент своего существования волк увидел, как на волшебника, уклоняясь от атак, накидывается второй медведь, минуя лучи, вылетающие из палки с невероятной скоростью, и осознал, что уже ничто не спасёт их обоих.

В тот же миг что-то пошло не так, словно вся ткань мироздания содрогнулась от такой кощунственной мысли, и вдруг сияние озарило весь окружающий мир, и все сотряслось: и земля, и деревни, и само небо, и луна, казалось, закачалась, словно раздумывая, падать ей сейчас или немного подождать. — Чего подождать? — думал оборотень, глядя на свою небесную богиню.

Альфу-медведя откинуло за мгновенье до соприкосновения с горлом волка, а второй промахнулся от сотрясения; кажется, это всё; оборотень защитил свою стаю, хоть и с помощью кого-то незнакомого. Оборотень чувствовал на язык вкус чего-то сладкого: это было отражение магии неизвестного, спасшего их от неминуемой смерти. Или тот всё-таки опоздал?

По этой магии он узнает спасшего его, кто бы то ни был, и воздаст за спасение, как и полагает истинному Альфе, благославлённому самой луной.

Тело болело, от многочисленных ударов и царапин, но что-то было не так, совсем не так. Что-то проникало в его мысли и делало их более человеческими, и из последних сил волк отправил человеку внутри себя крик о помощи, отчаянный вой в попытке сохранить самого себя.

По ноге поднимался боль, знакомая человеку, а не оборотню: это была боль заражения.

Луна еще плясала на небе, когда оборотень вновь принял человеческую форму и потерял сознание от боли, поднимающейся по ноге вверх и разрывающей все внутренности.