Инструкции по применению (джен)

Проработав полгода в почти экстремальных условиях активной подготовки к выборам, Давенпорт наивно полагал, что после этого события нагрузка должна стать поменьше, так как стать больше ей было уже попросту некуда. Конечно, в случае, если бы Савиньяк выборы проиграл, уровень занятости его личного помощника должен был бы снизиться до нулевой отметки, но подобный вариант никем в окружении Лионеля даже не рассматривался — как показала практика, не напрасно. Что же касается нагрузки, то по окончании предвыборной кампании Чарльз внезапно обнаружил, что помимо дел, касающихся депутатской деятельности Савиньяка, он почему-то занимается ещё и выполнением множества поручений, не имеющих к политике ровным счётом никакого отношения.

Чарльз варил шадди.

Он, собственно, и сам не определился, является ли это очередной вменённой ему обязанностью, или просто привычкой, одной на двоих с директором. Савиньяк, к слову, теперь появлялся на работе ещё раньше, чем прежде, причём явно успев перед этим решить пару-тройку каких-то неотложных дел. Стоило только Давенпорту включить автомат для варки шадди, как на пороге незамедлительно материализовывался Лионель с неизменной ухмылкой и пожеланием доброго утра, сказанным с такими интонациями, что любому становилось понятно раз и навсегда: если это утро и будет для кого-то добрым, то этот кто-то, очевидно, обитает в местах, весьма и весьма отдалённых от новоиспечённого депутата. И если раньше Ли просто походя, между дел, прихватывал с собой шадди и уходил, то теперь он присаживался на стул, закинув ногу на ногу, и меланхолично пил свой напиток, не мешая Чарльзу, предпочитавшему пить шадди, не отрываясь от работы, заниматься своими делами. Постепенно Давенпорт заподозрил, что директору попросту не хватает времени, чтобы позавтракать до работы, поэтому он пьёт шадди у своего помощника (хотя это и не объясняло, почему бы ему не пойти выпить этот самый шадди в своём кабинете).

Когда к ним стал присоединяться Сэц-Алан, всегда старавшийся прийти на работу не позже обожаемого начальника (что ему, кстати, пока не удалось ни разу), Чарльз воспринял это с философским спокойствием — тем более что Люсьен всегда приносил с собой печенье, и отныне утренние посиделки за шадди могли смело именоваться завтраком. Воспользовавшись этим обстоятельством, Давенпорт даже перестал завтракать дома — всё равно подгорелые тосты и недожаренная ввиду спешки яичница не прибавляли ему особого рабочего энтузиазма, а так можно было приехать в офис минут на двадцать раньше — и при этом всё равно позже директора.

Чарльз отвечал на звонки

Нет, за звонки, имеющие непосредственное отношение к работе фирмы, по-прежнему был ответственным Сэц-Алан. Давенпорт же внезапно стал несчастливым обладателем двух новеньких стационарных телефонных аппаратов, которые имели привычку названивать с периодичностью не реже чем раз в полчаса, причём почему-то звонить всегда начинали одновременно. Документально это называлось "обратная связь с избирателями", официально, как раз для избирателей — "ваш новый депутат близок к народу, как никто другой", а на деле представляло собой череду дурацких вопросов, требующих не менее дурацких ответов. К счастью, основными звонками занимался отдел по связям с общественностью, так что наиболее интенсивный поток бессознательного бреда чрезмерно сознательных граждан пресекался ещё там, а на Чарльза переводились лишь звонки, требовавшие ответа если не самого депутата, то его уполномоченного официального представителя. Когда именно он из помощника превратился в официального представителя, да ещё и с полномочиями, начальство сообщить не потрудилось. Говорить приходилось в основном с журналистами, но попадались и особо настырные пенсионерки, которые, как подозревал Чарльз, уже до такой степени достали всех в отделе по связям, что их звонки переадресовывались Давенпорту сразу, едва срабатывал определитель номера, потому что звонили по большей части всё одни и те же. Одна из них, дама весьма преклонного возраста, настоятельно требовавшая называть её эрэа Мануэлла, начала когда-то с того, что обстоятельно и подробно описывала, какие мелкие административные правонарушения совершили её соседи за последнее время и что, по её мнению, должен предпринять по этому поводу новый депутат. Теперь же энергичная старушка ласково называла своего постоянного собеседника Чарли, непременно интересовалась состоянием его здоровья и тем, хорошо ли он сегодня кушал, и что именно, и в каких количествах, не забывая, впрочем, усиленно ябедничать на соседей и коллег. Чарльз тяжело вздыхал, но знал, что бросать трубку выйдет себе дороже — печальный опыт уже имелся.

Возмущаться по этому поводу можно было сколько угодно (что Чарльз и делал, долго и смачно), но толку от негодования не было никакого: через две недели телефонного волонтёрства Лионель, уходя, оставил на столе Давенпорта свой сотовый телефон и благополучно укатил куда-то на весь день. Как выяснилось позже — всё-таки по делам, а не отдыхать, однако любви к шефу у Чарльза, вынужденного теперь отвечать ещё и на личные звонки Савиньяка, от этого не прибавилось.

Звонил Эмиль ("Нет, директора нет. Нет, я не знаю, пойдёт ли он бухать с Алвой в пятницу"); звонили из страховой компании ("Хорошо, я передам Савиньяку, что его автомобиль должен был пройти техосмотр ещё три недели назад. Да, я знаю, что это на него не похоже"); звонили из Лаик ("Если Арно снова с кем-то подрался, то это не моё дело, подождите, пока вернётся его брат. Кабинет химии взорвал? Молодец, пацан, я всегда ненавидел химию. Я над вами издеваюсь? Да это вы все надо мной издеваетесь!"); звонил Люсьен по какому-то рабочему вопросу ("Да не знаю я, где он. Ты обедать пойдёшь? Вот и мне тоже некогда."); звонили из производственного отдела, из Гальтарского филиала, из дриксенской компании-партнёра, из пи-ар отдела, из отдела по связям с общественностью (забрать телефон к себе вежливо отказались, после чего быстро положили трубку, видимо, чтобы им не припомнили пенсионерок)...

Вернувшийся вечером Лионель, выглядевший совершенно измождённым, забирая телефон у разгневанного помощника, сказал лишь лаконичное:

— Забыл.

Давенпорт куда скорее согласился бы поверить в то, что Алва бросил пить и ушёл в монастырь, чем в забывающего свои вещи Ли.

Чарльз решал текущие офисные проблемы

В бухгалтерии сломался принтер; на четвёртом этаже отключилось отопление; никто не может настроить новый офисный чат, потому что все три штатных программиста ушли на больничный (Чарльз с удовольствием ушёл бы играть в только что вышедший третий "Круг Чужого" вместе с ними, но ему некогда было даже посмотреть анонсы); Миранда Гиллан из отдела продаж требует другой кабинет, потому что в её кабинете "какая-то зловещая аура"; Адриан Алькарес из того же отдела требует другой кабинет, потому что в его кабинете — Миранда; в бухгалтерском принтере, оказывается, просто закончился картридж, но теперь им нужен новый принтер, потому что этот они в попытке починить разобрали по винтикам...

Давенпорт совершенно не мог взять в толк две вещи: какого Леворукого все прутся с этими насущными вопросами прямиком к директору и почему, во имя Создателя, Савиньяк до сих пор не завёл для подобных целей какого-нибудь завхоза. Разумеется, наткнувшись на запертую дверь директорского кабинета или на суровое сэц-алановское "он занят", все нуждающиеся немедленно разворачивались и отправлялись прямиком в кабинет Чарльза. Доказывать, что он является личным помощником только Савиньяка-депутата, а не Савиньяка-директора фирмы, было бесполезно.

Пожалуй, была ещё одна вещь, которую Чарльз не мог объяснить: почему он продолжает решать эти проблемы самостоятельно (не имея, кстати, соответствующих полномочий, чтобы, к примеру, оштрафовать оборзевших программистов или нанять того же завхоза), вместо того, чтобы быстренько написать нужные отчёты и запросы и впихнуть их в текущий план дел Лионеля, раз уж тот отчего-то решил в своё время, что способен в одиночку справиться с обязанностями пяти-шести работников разных сфер деятельности. Что самое удивительное — раньше он с ними справлялся настолько хорошо, что о полном объёме взваленной на себя начальником работы Давенпорт даже не подозревал ровно до тех пор, пока львиная доля этой работы внезапно не свалилась на его собственную многострадальную голову.

В конце концов Чарльз, матерясь на всех известных ему языках, сам настроил чат и вызвал ремонтника для починки отопления. Всего за какую-то неделю путём хитроумных манипуляций, перестановок и банального шантажа ему удалось добиться относительного мира и спокойствия среди служащих отдела продаж. Принтер же и вовсе был благополучно перекинут на удачно зашедшего повидать брата Арно. Младший Савиньяк довольно легко вошёл в положение, согласился помочь и подошёл к делу творчески, наглядно доказав, что отцовские изобретательские таланты достались не только Эмилю: принтер был разобран до конца и полностью собран заново, попутно обзаведшись микродинамиком. Последнее было замечено только месяц спустя, когда одного из бухгалтеров вновь потянуло на самостоятельные изыскания в области ремонта офисной техники: стоило незадачливому работнику дойти в процессе разборки принтера дальше вытаскивания картриджа, как печатный аппарат принялся издавать истошные вопли:

— Помогите! Грабят! Убивают! Насииилуууюююют!

Окончательно потеряв терпение и направляясь к в кои-то веки появившемуся в офисе Савиньяку-старшему с твёрдым намерением высказать всё, что думает о нём и его зловредной привычке спихивать на помощника какую попало работу, Чарльз ожидал чего угодно, вплоть до ответных обвинений в некомпетентности. Поэтому, когда Лионель, устало потерев руками глаза и запив какую-то таблетку остывшим, похоже, ещё вчера шадди, рассеянно похвалил (!) помощника и поручил ему в кратчайшие сроки найти и нанять компетентного завхоза, Давенпорт на некоторое время потерял дар речи. С директором определённо было что-то не так.

Чарльз, наконец, создавал впечатление, что Савиньяк успевает везде и всюду.

Конечно, Лионель и в самом деле успевал почти везде, но в том-то и дело, что "почти". В его расписании самым загадочным образом оказывались назначенные на одно и то же время встречи в разных концах города (иногда на вторую встречу ездил Эмиль, иногда Ли как-то ухитрялся успеть на обе, иногда на обе же встречи ездил брат, но если они и отменялись — то это никогда не было по вине Савиньяков), а список дел на день можно было бы растянуть на целую неделю — и не провести при этом в праздности ни минуты. Часть этих дел ежедневно перекидывалась на Давенпорта, причём это всегда оказывалось что-нибудь неожиданное, совершенно без учёта того, компетентен ли он в данном вопросе, или нет.

— Вот заодно и научитесь, — невозмутимо отозвался Лионель на первое и последнее возмущение Чарльза по этому поводу и больше никаких возражений не слушал.

Чарльз ездил на какие-то официальные приёмы, пафосные и довольно бессмысленные, отчего они почти и не отложились в памяти, при необходимости буквально из-под земли доставал вечно недоступного и неуловимого Эмиля, который, правда, и без дополнительной нагрузки зашивался на производстве, решал требующие немедленного вмешательства вопросы, когда Ли в очередной раз был занят другими, не менее неотложными делами, и сам не заметил, как втянулся.

Сэц-Алан прикрывал и начальника, и его помощника везде, где только успевал, забросив, похоже, до лучших времён свою писанину: в приёмной вечно царил хаос из толпы людей, жаждущих незамедлительных ответов, решений, печатей, подписей и резолюций, и Люсьен удивительным образом ухитрялся управлять всем этим кипящим котлом, не теряя из виду никого и быстро и легко разбираясь, кого, куда и по какому вопросу отправить. Внушительная доля фирменных печатей досталась Чарльзу и, поскольку полученное воспитание вкупе с врождённой склонностью к ответственности не позволяли ему подмахивать документы не глядя, обеденные перерывы он теперь проводил в офисе с документами. Тот факт, что Лионель, похоже, и вовсе давно забыл значение слова “обед”, утешал как-то слабо.

Разумеется, подобное положение дел не должно было продлиться дольше нескольких месяцев, нагрузка постепенно равномерно перераспределялась между всеми сотрудниками, кто-то получил повышение, кто-то — другую должность, появились новые сотрудники, но накопившаяся усталость давала о себе знать: с каждым днём несгибаемый начальник находил всё больше новых поручений, а у Чарльза оставалось всё меньше сил, чтобы их выполнять. Даже Савиньяк ненавиделся теперь как-то слабо, фоном — не потому, что вдруг начал нравиться, наоборот, просто на злость тоже требовались силы, а их теперь необходимо было экономить.

Последней каплей стало какое-то невыносимо нудное задание, связанное с обработкой статистических данных за последние пять лет — разнообразия ради, это действительно было одной из прямых обязанностей Чарльза. Вот только время для её выполнения у него освободилось спустя час после официального окончания рабочего дня. Прокорпев над таблицами до тех пор, пока в глазах не начало рябить, а в голове — гудеть, Давенпорт раздражённо отодвинул от себя бумаги, а себя — от стола.

Что именно он собирался сказать директору, до конца так и не сформировалось. Не потому, что сказать было нечего, а потому, что накопилось слишком много. Впрочем, основная суть претензий сводилась к двум вещам: “Хватит это терпеть!” и “Не все же такие железные, как вы!”. Признаваться в последнем было стыдно, но смотреть на то, как директор ежедневно с омерзительно бодрой ухмылочкой здоровается, заходя выпить шадди, было уже просто невозможно. Разозлённый последней мыслью окончательно, Чарльз повернул ручку двери кабинета и ворвался туда без стука.

— Директ… — так или иначе, слова застряли в горле и так и не были произнесены. Казавшийся всё это время таким несгибаемым и неутомимым директор крепко спал, откинув голову на спинку кресла. Рядом на столе громко завибрировал телефон, но Лионель даже не шевельнулся.

Давенпорт взглянул на рассыпанные по столу бумаги, затем — на глубокие синие тени, залёгшие под глазами спящего Савиньяка, припомнил забытый телефон, непривычную рассеянность начальника и отчего-то — утренние посиделки с шадди. Глубоко вздохнув, Чарльз прихватил со стола продолжающий звонить телефон и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Я вас слушаю. Нет, Савиньяк сейчас занят важными делами и не может ответить. Я — его личный помощник, вы можете обсудить этот вопрос со мной.