С поправкой на нормальность (гет)

В фильмах часто можно увидеть, что, для нагнетания обстановки, погода на улице во время похорон если не дождливая, то серая и противная. Но жизнь нечасто идет по голливудскому сценарию. Когда хоронили тетю Вику, светило яркое солнце. Его лучи отражались от ровного слоя снега, выпавшего за ночь, и слепили глаза. Меня эгоистично раздражало понимание того, что в такой ужасный для меня день кто-то будет радоваться солнечной погоде, играть в снежки и веселиться. Такая уж человеческая натура: мы хотим, чтобы весь мир скорбел вместе с нами. Но миру плевать на наши желания.

Ветер качал ветки деревьев, с которых сыпались комья снега прямо на головы всем пришедшим. Мороз неприятно щипал лицо, а руки покрылись красными пятнами. Стоять было холодно, а все люди смотрели так, будто я не племянница тети Вики, а ее враг, пришедший позлорадствовать и повальсировать на могиле. И если до этого я чувствовала себя просто одинокой, то теперь я будто погрузилась в пучину отчаяния. Еще нигде я не ощущала себя настолько лишней.

Время, казалось, нарочно замедлило темп. Даже самая скучная пара не идет так долго по моим ощущениям. Каждое произнесенное слово, каждый взгляд и каждый традиционный обряд приносили нестерпимую боль. А мое прощальное слово показалось таким сухим и неуместным, что я поспешила домой сразу после его произношения. Да и не хотелось видеть, как закапывают этот чертов ящик с моим самым близким человеком.

Идти домой не хотелось: там ждала Ника, которая решила поддерживать меня любой ценой. В другой момент это было бы ужасно мило, но сейчас мне меньше всего хотелось, чтобы кто-то приставал ко мне со своими соболезнованиями. Поэтому я села на первый попавшийся автобус и поехала по кругу. Хорошо, что тетя жила в одном со мной городе. Я всегда смогу навестить ее. Ее, а не этот гранитный камень.

Если человеку необходимо подумать над своей жизнью и погрустить — сесть в автобус и смотреть в окно — это один из лучших вариантов. Он уступает только «сесть в поезд и смотреть в окно» и «купить билеты на самолет и уехать далеко-далеко». Иногда мне кажется, что окно в автобусе изобрели специально для того, чтобы сидеть около него и грустить, размышляя на разные философские темы.

Я каталась на автобусе очень долго. Несколько кругов. Пока на одной из конечных остановок ко мне не подошел водитель и не спросил, все ли у меня в порядке, и не заблудилась ли я. Я кое-как отшутилась, но на следующем круге пришлось выйти.

Погода была все так же омерзительно прекрасна. Дело шло к вечеру. Солнце уже не светило, зато с неба сыпал снег. В безветрии снежинки мягко опускались на землю, ненадолго замирая в воздухе. Мне бы как художнику восхищаться этим безмолвным танцем, но сейчас он вызывал только раздражение. Есть такое состояние, когда хочется уничтожать и крушить что-то прекрасное, а не любоваться им.

Немного поколебавшись, я решила пойти домой пешком. Все равно идти от силы полчаса. Под сапогами с хрустом ломались хребты крохотных снежинок. Я невольно провела параллель со своими несбывшимися мечтами. Должно быть, их осколки хрустят так же. Я чувствовала, как пустота обнимает меня за плечи, и мне хотелось ответить ей взаимностью. Ведь пустоте тоже бывает одиноко.

Окна квартиры на шестом этаже все еще горели, хоть было достаточно поздно, а Ника предпочитает сидеть в темноте. Но у нас есть негласный договор: если к наступлению темноты кого-то все еще нет дома, то свет в окне должен гореть до его прихода. Мне стало неловко перед Никой. Все-таки, она замечательный человек. Надеюсь, она поймет меня и не будет обижаться.

Дверь я открыла своим ключом, в надежде не побеспокоить Нику. Но, как только дверь закрылась с тихим щелчком, моя подруга выглянула из комнаты и обеспокоено улыбнулась.

— Я уже волноваться начала.

— Не стоило, — повела я плечом, вешая куртку. — Извини, я хочу побыть одна.

— Конечно, — как-то растерянно отозвалась Ника. Я благодарно кивнула и проскользнула к себе в комнату. Тихо щелкнул выключатель, гася свет.

Не снимая джинсов и кофты, забралась под одеяло, скрутившись калачиком. Я не хотела ни плакать, ни кричать, но пустота внутри была еще страшней. Будто мне отрезали доступ к эмоциям.

Минут десять я просто смотрела в темноту. В голове не было абсолютно никаких мыслей, вакуум. А потом шепотом позвала:

— Мэйс. Мэй...

— Ого, что-то в лесу померло, — хмыкнул ты где-то за моей головой, около двери. — Обычно от тебя только и слышно «Мэйс, уйди», «Мэй, прекрати портить мне жизнь своим присутствием».

— Прекрати, — попросила я. — Мне сейчас очень плохо.

Тяжелые шаги, и я увидела, как ты сел на пол около моей кровати, повернувшись затылком. Силуэт был очень мутным, и я ориентировалась на выбеленные виски. Хотелось протянуть руку и погладить тебя по волосам, но мне оставалось только захлебываться знанием, что тебя не существует.

— Помнишь, в детстве ты приходил ко мне ночью и рассказывал сказки?

Ты опустил голову ниже и о чем-то задумался, будто силясь вспомнить, о чем же я говорю. Но я-то знала, что все воспоминания, что есть у меня, есть и у тебя.

— И что ты хочешь?

Я промолчала, уютней кутаясь в одеяло. Замерзший за день организм, наконец, начал оттаивать. Немного знобило и клонило в сон. Ты мельком глянул на меня, а потом повернулся, положив подбородок на край кровати. Я смутилась от твоего пристального взгляда.

— Расскажи мне, кто ты? Откуда? Придумай что-нибудь, пожалуйста.

— Хм, придумать… Ну хорошо. Меня зовут Мэйс. Мэй. Ну, то есть это для тебя. На самом деле меня зовут Каус Медиус. Только вот ты в детстве не смогла запомнить столь сложное имя, поэтому мне пришлось придумать что-нибудь попроще. На самом деле, это имя дельты Стрельца. И я дух этой самой звезды. — Ты замолк на минуту, давая мне время осознать смысл сказанного. — Дети обычно выдумывают всякие там планеты или параллельные миры, где живут их выдуманные друзья. Но мы приходим из космоса. Но не стоит путать с инопланетянами, — засмеялся ты. — На небе миллиарды миллиардов звезд. Не у каждой есть имя, но у каждой есть душа. И за каждым человеком на Земле закреплена своя звезда. Не зря же вы говорите, что, когда рождается человек, на небе зажигается новая звезда. Не совсем так, но близко к истине. Эти духи обязаны оберегать людей.

— Так это вроде ангелов-хранителей?

— М, нет. Мы не охраняемых людей от каких-то неприятностей или вроде того. Мы призваны хранить человеческий покой, равновесие. Этот покой обычно нарушают такие чувства, как агрессия, ненависть, одиночество. Проще всего с ними бороться в детстве. Мы спускаемся на Землю просто эфемерной энергией, а детское воображение придает нам форму. Если бы ты захотела, то я бы мог стать драконом или просто какой-нибудь зеленой ерундой с семью лапками и щупальцами. Но мне повезло.

Ты улыбнулся и замолчал. Но взгляд твой был очень тосклив, хоть ты и пытался это скрыть, пряча глаза. Я старалась смотреть на тебя и не засыпать, но глаза слипались, а твой спокойный, размеренный шепот убаюкивал.

— А что происходит потом? — спросила я только ради того, чтобы подать признак жизни.

— Все зависит от того, насколько потом. Если речь о том, куда мы уходим, когда детям уже не нужны выдуманные друзья, то мы просто возвращаемся назад, к звезде. Если вдруг снова нужна наша помощь, то мы снова возвращаемся, только уже в форме абсолютной идеи, вдохновения, иногда во снах. Если же речь о том, что происходит, когда человек умирает, то у нас полностью обнуляются воспоминания, и все идет сначала. Мы умираем только вместе со звездой.

— Почему ты не ушел, когда нужно было?

— Ты опять за свое? — нахмурился ты. — Я ведь тебе уже несколько раз говорил, что все зависит только от тебя. Я не ухожу не потому, что я такой плохой и желаю испортить тебе жизнь, а потому что ты сама меня не отпускаешь. Может, мне бы за счастье было вернуться к Стрельцу и дремать в чреве его дельты? Но я здесь. Ведь ты, по сути, все еще та девочка, забитая своим одиночеством. Которая все еще зовет меня, когда ей плохо. И пока ты держишь меня, я буду здесь. Но я не более чем твоя вредная привычка, которую можно победить силой воли. Если быть честным, то это не я твой кошмар, а ты мой.

— Выдуманные друзья уходят на звезды, — сонно пробормотала я. — И мы взаимный кошмарный сон друг друга.

— Так и есть. Думаю, тебе стоит поспать. У тебя был сложный день. Сложная жизнь. Но все наладится. Я обещаю.

Ты поднялся и ушел к двери, покинув мое поле зрения.

— Мэйс, а ты меня любишь?

— Как я могу не любить человека, которого должен оберегать? — откликнулся ты.

— Да я не про это. Просто ты ведешь себя в последнее время, как влюбившийся мальчишка.

— Тебе стоит помнить, что я просто сгусток космической энергии, который ты сама, по своим нуждам, наделяешь эмоциями, чувствами и прочим. Тебе хочется, и я буду тебя любить. И вести себя так, как тебе будет удобно.

Меня кольнула такая формулировка. Пожалуй, это ужасно нечестно, что ты не имеешь своей воли. Но я ведь не так уж сильно и помыкаю тобой.

Думать над этим получалось не очень хорошо. Разум постепенно отключался, мысли расплывались и будто проскальзывали сквозь пальцы.

— Спи, — как сквозь ватную пелену послышался твой голос. — И я правда люблю тебя.

Я что-то пробурчала в ответ, все больше погружаясь в сон. Но тут мозг схватил последний обрывок поступившей информации, и я резко вскочила, сбрасывая одеяло.

— Мэйс!

Но в комнате тебя уже не было, и на зов ты не ответил.