Холивар (джен)

Каждый в Зоне не прочь стянуть то, что плохо лежит. Хабар, оставленный без присмотра — ничейный хабар. Этот принцип одинаков для представителей всех группировок, и «Монолит» не исключение. Только хабар у всех разный. Кто-то утащит банку консервов, артефакт или коробку патронов, а монолитовцам подавай Эпштейна.

Дошёл как-то слушок, что кто-то очень могущественный заказал Синдикату найти и доставить на Большую землю одного учёного, специализирующегося на аномальном вооружении. Ну как слушок. У «Монолита» была обширная сеть информаторов, раскинувшая щупальца по всей Зоне. Причём эти люди даже не подозревали на кого работают. Так что об Эпштейне и его трудах монолитовцы знали чуть ли не раньше наёмников, вот только тем до учёного было намного ближе.

Ранее Синдикат с «Монолитом» не сталкивались — нечего им было делить. Наёмники, работавшие по всей Зоне, за Барьер, однако, не совались. Поговаривали даже, что два могущественных клана сотрудничают, но, ясное дело, бездоказательно. Как бы там ни было, за Эпштейна «Монолит» был готов побороться, но по возможности без шуму и пыли. То есть выкрасть по-тихому учёного мужа и, не причиняя ему душевных и телесных страданий, доставить в условленное место.

Ну, было бы, как говориться, приказано. Страж снарядился и отправился на Милитари, где видели Эпштейна всего пару часов назад. Компания из четырёх наёмников и учёный обнаружились в богом забытой деревушке на восточной окраине Милитари. Страж залёг в подходящем месте и принялся наблюдать. С наступлением сумерек план действий был готов.

Страж обошёл деревушку и на вершине небольшой насыпи напротив дома, где держали учёного, выложил на землю из контейнера «золотой ломоть». Редкий артефакт, такие родились только близ ЧАЭС, распространял вокруг яркое, желтоватое сияние, хорошо заметное в темноте. Не успел Страж вернуться на исходную, как двое уже заглотили наживку и, прикрывая друг друга, направились к холму. Третий увлечённо за ними наблюдал, а четвёртый топтался в дверях хибары, где томился пленённый Эпштейн.

Страж тенью проскользнул вдоль стены и заглянул в окно. Отблески костра проникали со двора в тёмное нутро дома, и в их скудном свете был виден сидящий на полу, связанный человек. Стоящему в дверях наёмнику достаточно было слегка повернуть голову, чтобы увидеть пленника. Монолитовец миновал окно и проник в хибару. Учёный ничего не видел и не слышал, пока почувствовал на горле холод металла.

— Тихо, — сказал Страж еле слышно, — не вздумай орать, понял?

Учёный громко вздохнул и неловко кивнул.

— Зови сюда этого в дверях. — Страж отошёл и слился с тенью у стены. Эпштейн издал сиплое блеяние, откашлялся и, наконец, выдавил:

— Э-э-э, уважаемый…

Наёмник скосил глаза, убедился, что пленник сидит на месте, и снова потерял к нему интерес.

— Можно вас на минутку, будьте добры, — надрывался учёный. — Подойдите, пожалуйста.

Наёмник в дверях выказывал равнодушие и невозмутимость сфинкса. Страж забеспокоился. А ну как сейчас вернуться те двое? То есть перестрелять их конечно не проблема, но ведь приказано по возможности без шума и показательных казней.

— Матом умеешь? — тихонько спросил он учёного.

— Умею.

Страж сильно сомневался, но разрешил:

— Давай.

Эпштейну в этом незнакомце уже виделся нечаянный спаситель, поэтому к делу учёный подошёл ответственно.

— Слышь ты! — петушиным голосом воскликнул он. — Говно… это… радиоактивное…

— Чё? — В это короткое словечко наёмник умудрился вложить бездну изумления.

Довольный произведённым эффектом, Эпштейн окончательно расхрабрился и продолжил:

— Ты это… жертва акушерки, находящейся в состоянии тяжёлой абстиненции, отпусти меня! Это… оксид твою медь!

— Ты там умом тронулся, выпердыш учёный? — поинтересовался наёмник, входя в комнату. — Хули растявкался?

Краем глаза он заметил метнувшуюся к нему тень, но сделать ничего не успел. Раздался звук удара, и Страж тихонько опустил на пол бесчувственное тело. Потом быстро освободил учёного и скомандовал:

— В окно.

Уговаривать Эпштейна не пришлось, видать, истомился в плену. Только бедняга не подозревал, что просто перекочевал из одной неволи в другую. Эх, не зря говорили классики — любое горе от ума происходит. Учёный лихо сиганул в окно и свалился у стены с грацией куля с гнилым зерном. Тут же вскочил и заметался, не зная, в какую сторону бежать. Страж схватил его за шкирку и потащил за собой.

Учёный пыхтел, как паровоз, и топал, как рассерженный псевдогигант. Цеплялся комбезом за ветки и арматуру, спотыкался и норовил сунуться носом в землю. Они успели удалиться всего на тридцать шагов, как ночь вспугнул крик, полный страдания:

— Сука!

Замелькали лучи фонарей, крики раздавались совсем близко. Страж затолкал учёного в собачью нору, предварительно убедившись, что она пуста. Сам распластался рядом, благо бурьян вокруг был просто на загляденье. Наёмники бродили взад-вперёд, вспарывали ночь узкими лучами фонарей и переругивались хриплым шёпотом. Один прошёл совсем близко. Любопытный Эпштейн увидел, как Страж сделал неуловимое движение рукой, и контейнер с пояса наёмника перекочевал к монолитовцу. Туда же мгновением позже отправились и подсумки. Дождавшись, когда наёмники немного отдалятся, Страж извлёк Эпштейна из его укрытия и повёл сквозь ночную Зону.

В темноте здесь всё было не так. В воздухе то и дело вспыхивали разряды статики, крошечными молниями били в землю, змеились по траве. Мохнатые ели сомкнулись чёрной стеной, похожей на гребень гигантского дракона. Из тьмы выступило сгорбленное, крылатое чудовище. Гейгер угрожающе застрекотал, Эпштейн вздрогнул, холодея, но это оказался всего лишь брошенный вертолёт с уныло опущенными лопастями. Учёный потерял счёт времени. Было что-то нереальное в этом походе сквозь вязкую тьму.

На точке уже ждали несколько доверенных адептов. Страж сдал с рук на руки ничего не подозревающего учёного и растворился в предрассветном тумане. Эпштейн так и не увидел его лица. Синдикат впоследствии если и догадывался о роли «Монолита» в исчезновении учёного, то сделать всё равно ничего не мог. Уж слишком эффективным и опасным оказалось новое вооружение секты.