Я — твой враг. Ты — мой враг? (гет)

Мэри Элизабет Морстен стояла у двери дома 221 по Бейкер-стрит и не решалась войти.

Прошло почти полгода с тех пор, как она пообещала не появляться здесь без Джона без серьёзной на то причины. Данное решение было рациональным и взвешенным, и первые несколько дней она гордилась им и тем, что смогла не выдать себя Шерлоку, как нелегко ей было обещать подобное. Но сейчас Лиз как никогда нужна была поддержка и понимание, однако никто, кроме Холмса, не мог предложить ей этого. Джон не знал её настоящую, а Шерлок был знаком если не со всей историей её жизни, то с большей её частью точно.

Но просить его о понимании и сочувствии казалось верхом глупости и пошлости. Кроме того, почти всё свободное время он теперь снова, как и годы назад, проводил с Джоном, который медленно и верно оттаивал и опять впускал его в свой мир. И Лиз была рада этому, ведь они тосковали друг по другу, а ей было тяжело видеть обоих несчастными — небезразличие действительно имело существенные минусы.

Всё можно было бы списать на ревность или боязнь скорой свадьбы. Но она осознавала, что её смятение не имело ничего общего ни с первым, ни со вторым. Лиз знала: она совершала самую большую ошибку в своей жизни, соглашаясь стать женой Джон, когда её сердце, тело и душа рвались к Шерлоку — вопреки всему и несмотря на его отторжение и нечаянную жестокость.

Их треугольник был совершенно абсурдным, ненормальным. Жених и невеста, влюблённые в одного мужчину, и тот мужчина, сам не знавший, кого из них он любит больше и любит ли вообще. Тем сюрреалистичнее казалось согласие Шерлока быть шафером Джона, тем более безжалостными были их встречи, связанные с подготовкой торжества. Иногда ей было даже до ужаса смешно, словно она смотрела на всё со стороны и это происходило не с ней и не с ними. Утверждение списка гостей, план их рассадки, выбор оформления, угощений, салфеток и цветов — среди этого хаоса так легко было встретить случайный тоскующий взгляд, который тут же заменялся натянутой улыбкой или неуверенной шуткой.

Лиз не понимала, как Джон еще ничего не понял. Но стоило признать, что они с Шерлоком справлялись со своими ролями хорошо, даже слишком. Это напоминало кошмарный сон, в котором она вернулась почти на десять лет назад, разыгрывая представление сразу перед двумя близкими и любимыми ею людьми. Но чего ей это стоило тогда и сейчас?! О Шерлоке Элизабет предпочитала почти не думать. Ей следовало отвыкать от мыслей, что при другом раскладе они могли бы быть счастливы. Как сказал кто-то мудрый, не все люди имеют право на счастье, видимо, она явно была одной из них.

Теперь же, за неделю до свадьбы, она стояла у дома Шерлока и не могла заставить себя войти или хотя бы постучать, комкая в кармане распечатку электронного письма, полученного ею этой ночью. Вплоть до его открытия Лиз была одинока, в тот миг, когда дочитала последнее слово в коротком послании, — она осиротела, в прямом и переносном смыслах. Ей было некуда пойти со своим странным, однобоким горем, беспочвенными слезами и опоздавшим на годы сожалением. Единственным местом, где она хотела быть уже многие годы, было то место, где в этот момент находился Шерлок Холмс.

Собрав всю волю в кулак, Лиз уже почти собралась постучать, как дверь тихо отворилась и в проёме возник Шерлок. Она закусила губу, чтобы не начать плакать прямо там, на глазах у всего города. Он молча отошёл в сторону и пропустил её внутрь.

— Что произошло? — беспокойство в его голосе было физически ощутимым, и на миг Лиз позволила себе думать, что оно относится исключительно к ней.

— С Джоном всё в порядке, — заметила она, на что он лишь согласно кивнул, очевидно зная это и без подсказок.

— Я знаю. Ты бы не стояла так долго у двери, если бы что-то случилось конкретно с ним. — Холмс чуть склонил голову набок и внимательно смотрел на неё, сжавшуюся и напряжённую, потерявшуюся в собственных мыслях и чувствах. — Пойдём наверх, миссис Хадсон не стоит подслушивать нас.

Когда они оказались наверху за закрытыми дверями и вдали от подслушивавших их ушей, Элизабет вытащила письмо из кармана и нервно сжала и без того смятую донельзя бумагу. Шерлок с интересом посмотрел на её побелевшие пальцы, а затем поймал обречённый взгляд. Он нетерпеливо нахмурился, и она решилась, протянув ему сложенный вчетверо лист.

— Мне не с кем поговорить о том, что написано в этом письме. А ты единственный, кто может понять.

Письмо зашуршало в руках Шерлока, и Лиз затаила дыхание, привалившись спиной к стене рядом с дверью. Взгляд Холмса перебегал с одной строчки на другую, и она всё так же смотрела на него, ожидая разрешения остаться или приговора убираться из его дома на все четыре стороны. Наконец он поднял глаза, определяя цель её визита.

— Что ты хочешь от меня?

— Никто не знает меня лучше тебя. Просто не осталось таких людей. Теперь не осталось. А рассказать некому. Джону ведь нельзя говорить об этом, и так будет всегда. — Она обняла себя руками за плечи и прикусила губу, стараясь собрать остатки самоконтроля в единое целое. Шерлок приблизился, но молчал, давая ей возможность выговориться. — Я понимаю, что прошу невозможного. Но в память о тех днях, хороших или плохих, но наших, слышишь, наших — позволь мне остаться сейчас здесь. Можешь не говорить со мной, я буду сидеть тихо. Только не прогоняй, я умоляю тебя, Шерлок, пожалуйста, — затараторила Лиз, не пытаясь заговорить его или сбить с толку — просто боясь, что так и не решится попросить о самом главном.

— Я никогда не выгоню тебя. Думал, что ты это понимаешь. Мой дом всегда открыт для тебя, — просто, словно прописную истину, констатировал он.

И Лиз пришлось зажать рот ладонью, чтобы сдержать стон облегчения. Она качнулась к нему и прижалась щекой к его груди, несмело обняв за пояс. Шерлок, спустя пару секунд, обнял её в ответ, еле заметно погладив по спине и задержав руки на лопатках.

— Ты любила его? — еле слышно спросил он, выдохнув в её волосы. Лиз пожала плечами, но не отстранилась.

— В каком-то смысле — да. Он был для меня всем долгие одиннадцать лет. Пока… — она задохнулась из-за слёз и замолчала, не давая себе раскиснуть окончательно.

— Расскажи мне. Я ведь не знаю и трети тебя настоящей.

Его просьба была настолько неожиданной, что Лиз растерялась и автоматически вытерла мокрые дорожки со щеки. Она посмотрела на Шерлока и качнулась назад, разрывая объятие.

— Я никогда не врала тебе. Кроме того, что была агентом Нельсона. Всё остальное было правдой, клянусь.

Элизабет прошла к дивану и, замерев около него на миг — стараясь отстраниться от воспоминаний о произошедшем здесь почти полгода назад, — села на самый край. Шерлок последовал за ней.

— Кем он был для тебя? — Он коснулся её спины, безошибочно проводя пальцами по старым шрамам, и она вздрогнула, не позволяя неуместной, еще совсем лёгкой волне возбуждения взять над собой верх. — Так не наказывают простых солдат, предавших командира. Это публичное осуждение предателя — кому абсолютно доверял и кого… возможно, любил.

Лиз поймала его взгляд и кивнула. Вся жизнь стояла у неё перед глазами, и не хватало слов, чтобы рассказать о ней Шерлоку. Но он имел право знать — пожалуй, единственный на свете, он имел право на всё.

— Ты как всегда прав. Я была не просто его наёмницей. Нельсон Марлоу до определённого момента был для меня главным мужчиной в жизни. Он заменил мне отца, был лучшим другом, затем учителем, а уже потом, когда я достаточно повзрослела, стал моим любовником, фактически — мужем.

Она облизнула губы и пару раз моргнула, собирая всю цепочку воедино. Шерлок откинулся на спинку и устроился удобнее. Лиз, не задумываясь, последовала его примеру. Притянув колени к груди, она упёрлась в них подбородком и заговорила вновь, подбадриваемая взглядом Холмса.

— Мне было тринадцать с половиной лет, когда отец отдал меня своим приятелям-алкоголикам за бутылку бурбона, крикнув вслед, чтобы без денег я не возвращалась. Я плакала и кричала, просила не поступать так со мной, звала его, умоляла, обещала быть еще лучше, но ему было плевать.

— Они тебя не тронули? — словно бы нейтрально поинтересовался Шерлок, но Лиз видела, как напряжена его шея.

— Нет, им тоже нужна была выпивка, а потом и героин. Сексуальные удовольствия в тот момент были для них не самым важным. Это меня спасло, как мне тогда казалось, я думала, что меня отпустят. Только вот они решили иначе и отдали меня дельцам, управлявшим нашим районом — продали за пару доз, так что моя цена не велика. Вот у них-то мне стало действительно страшно. Я не знала, что они могут сделать со мной. Мне было всего тринадцать — я была еще совсем ребёнком: в сфере моих интересов были Остин, Бронте и Фицджеральд, а никак не наркоторговцы и сутенёры. В итоге мне пришлось пробыть у них около трёх недель, каждая минута которых была сущим адом.

Шерлок глухо выдохнул и прикрыл глаза. Он явно был в ярости, но скрывал это. Однако его такая живая реакция на рассказ значила для Лиз куда больше, чем могло показаться. Это было еще одним безупречным доказательством того, что они поступали глупо и необдуманно, принося себя и друг друга в жертву сумрачному и туманному долгу перед Джоном.

— Именно оттуда тебя вытащил Нельсон? — прервал её размышления Холмс, уже пару минут внимательно наблюдавший за ней.

— Да. У них был какой-то должок перед ним. И изначально он собирался забрать его деньгами, но потом увидел меня в самом углу комнаты. Кажется, они били меня и сломали мне руку — Нельсон забрал меня с собой, не спрашивая ни о чём, и оставил в своём доме в качестве воспитанницы. Он тогда был еще довольно молод, моложе нас с тобой: ему едва исполнилось тридцать и он тяжело переживал гибель жены и малолетней дочери. Я напомнила ему их обеих.

Лиз грустно улыбнулась своим воспоминаниям и уткнулась в колени лбом, спрятав лицо от прожигавшего взгляда Шерлока. Рассказывать ему было и просто, и сложно одновременно, словно с души слетала шелуха, открывая сокровенное, то, что никто и никогда не видел.

— Так ты стала его правой рукой. Я прав?

— Конечно, прав. Только не сразу. Он заботился обо мне, научил всему, что я умею. Ему нужно было кому-то отдавать нерастраченную любовь к дочери и жене, и я подошла на эту роль. Он баловал меня, возил на море, которое я видела только на картинках и в кино, в Европу и по всем штатам и Канаде, направлял, мягко указывал на мои ошибки. Между нами больше пяти лет не было никакого намёка на сексуальное сближение — для меня Нельсон был богом, я была готова умереть за него. Мне никогда не хотелось иметь каких-то иных отношений с ним. Он был мне братом, отцом, другом, учителем, защитником.

— Что же изменилось? Как вы стали любовниками?

— Я просто выросла. Однажды устроила грандиозный скандал одной из его подружек, велев никогда больше не переступать порог этого дома. А ему самому заявила, что не потерплю больше ни одной потаскухи в этом доме, — Лиз хитро посмотрела на Шерлока, ожидая реакции. Он усмехнулся и кивнул.

— Я слабо представляю, какой оказалась реакция Нельсона. Тогда он был намного моложе того человека, которого я знал.

Лиз хихикнула, как девчонка, и улыбнулась, вспомнив какую-то сцену из прошлого. В этот миг, на пару секунд, Шерлок позволил себе любоваться ею, не думая ни о чём другом. Сложно было подавить абсолютно нормальное желание: быть с ней рядом всегда, каждый день говорить о важном — для неё и для него. Сердце не принимало слабые доводы логики и разума.

— Он был умным и сдержанным мужчиной. Нельсон просто спросил меня, чего я хотела добиться своей истерикой. И я, слишком дерзкая и юная, не растерялась и ответила, что не хочу видеть больше ни одну из них в нашем доме, потому что он мой. Он посмеялся, решил, что я нафантазировала себе непонятно чего. Но потом понял, что я говорила серьёзно. Тогда мне, и правда, казалось всё именно таким.

— Вам было хорошо вместе?

— Вполне. Мы редко виделись, не успевали наскучить друг другу: он дал мне прекрасное образование, затем помог устроиться в ЦРУ, а сам часто бывал в разъездах, подготавливая почву для отрядов «AG.R.A.» и коммуны. Мы были вместе почти шесть лет и, наверное, были счастливы в какой-то степени. Может быть, он был неидеальным, но я живу только благодаря ему. Наши отношения сложно описать одним словом «любовь», но я никогда не обманывала его, говоря, что люблю.

— Ты любила его. Это очевидно, — сухо отметил Шерлок, царапнув ногтями по обивке дивана. Лиз незаметно улыбнулась и кивнула.

— Да. Просто не так сильно, чтобы это не закончилось одним сентябрьским днём, когда я была отправлена на санкционированное им задание, где встретила тебя.

— Так это я виноват? — недобро усмехнулся Холмс, но она отрицательно покачала головой.

— Нет, только я. Это всегда было только моей проблемой. И после твоего спасения я не чувствовала вины, хотя и считала себя предательницей. Понимаешь, такой серьёзный диссонанс в душе и мыслях. Я думала, что Нельсон, узнав обо всём, убьёт меня собственными руками. Придушит или стукнет чем-то тяжёлым, а то и просто застрелит. Но он использовал всё, что было возможно, чтобы уничтожить меня как агента, но не стал трогать как прежде любимую женщину. Наверное, ему и самому было очень тяжело в те минуты, когда кнут то и дело взлетал над моей спиной, а я уже не могла даже хрипеть от ужаса и нестерпимой боли.

— Несмотря ни на что, ты всё еще дорожила им?

— Дорожу… Да, дорожила. Я никак не могу поверить, что его больше нет. Письмо пришло так неожиданно. Автомобиль разбился, не выдержав лобового столкновения. Я нашла это происшествие в новостях — не знала как пережить наличие в квартире Джона и не разреветься, пока он еще был дома.

— Но тебя что-то тревожит помимо чувства потери, — протянул Шерлок, и Лиз не могла не улыбнуться, хотя в глазах снова стояли слёзы. — Я снова прав, Лиз?

— Я думаю о том, что, как говорят, настоящая любовь бывает раз в жизни и её нельзя терять, иначе до самой смерти будешь жалеть и отмахиваться от неисполненных мечтаний. Только понять, что это именно та самая любовь чаще всего слишком сложно.

— И как ты определяешь эту любовь? Почему ты думаешь, что к Нельсону ты испытывала как раз ненастоящую любовь? — с видом занятого и всего лишь на секунду отвлекшегося от опыта учёного спросил Холмс.

— Я готова была отдать за Нельсона свою жизнь, но я знаю, что переживу его смерть, как бы это ни было трудно. А жизнь без тебя я представлять не могу и не хочу. Потому что жить без тебя, зная, что тебя нет на этом свете, я уже пробовала — это настоящий ад.

Элизабет вскинула голову и смотрела на него с вызовом, понятным только им двоим. Отвоёвывать друг у друга право делать признания — до подобного могли додуматься только они. Шерлок тяжело выдохнул и протянул руку, касаясь её щеки. Лиз подалась ближе и замерла в полуметре от него. Пульс зашкаливал, а в груди ворочалась неподъёмная тяжесть слов, которые он собирался сказать.

— Лиз…

— Ты не обязан отвечать мне сейчас или когда-либо. Я просто хочу, чтобы ты знал, — слеза всё-таки покатилась по щеке, и она неловко вытерла её, коснувшись его руки и задержав свои пальцы на его, — чтобы ты понимал, что всё это ошибка. Нет на свете ничего более важного и драгоценного, чем вот это, — она положила ладонь на его грудь, и он точно так же как и она накрыл её пальцы своими. — Шерлок, мы совершаем ошибку. Бога ради! Мы делаем самую большую глупость в жизни!

— Лиз, это уже не нам решать. Мы обещали.

— Кому мы обещали? Друг другу? Опомнись, Шерлок! Мы говорим о наших жизнях, о нас с тобой. Я не могу говорить за тебя, но всё же вижу, что я нужна тебе. А я люблю тебя. Не Джона, не Нельсона, а тебя. И не переставала любить все эти годы. Почему же ты отказываешь себе и мне в праве на то, что принадлежит нам уже так давно?

Плечи Лиз затряслись от еле сдерживаемых рыданий. Она была на грани истерики. Но, несмотря на это, Шерлок оттолкнул её руку и встал с дивана. Находиться к ней так близко и молчать, не обнимать, не целовать её в ответ на признания — ему казалось, что он попал в Чистилище. Присев на стол, он подобрался и сказал то, что должен был сказать уже давно, но не мог решиться:

— Не путай простой биологический интерес, инстинкт, похоть, если хочешь, с любовью. Я никогда не говорил тебе ни слова любви, даже тогда, во время нашей миссии, когда еще не знал, кто ты на самом деле. — Он видел, что каждое слово било точно в цель, яд проникал сразу в кровь, отравляя её и лишая Лиз возможности продолжать этот бесполезный разговор, бередя старые раны. — Так почему ты решила, что перед твоей свадьбой что-то изменится?

— За что ты так со мной, Шерлок? Неужели мне нужно всю жизнь доказывать свою преданность, чтобы ты простил меня за то, что я обманула тебя десять лет назад? Я потеряла всё, выбрав тебя тогда.

— Я не просил тебя жертвовать хоть чем-то ради меня. Могла позволить своему дружку убить меня. Сейчас этого разговора не было бы.

Элизабет тоже встала и подошла к нему, остановившись в двух шагах. И Шерлок проявил слабость: он опустил голову и не позволил посмотреть в глаза.

— Ты так неоправданно жесток. Но ничего не меняется в один миг, что бы ты ни сказал мне сейчас. Однако если ты на самом деле думаешь так и я ошибалась всё это время, то… Мне стоит уйти. Прости, что потревожила тебя.

— Лиз, так будет лучше для всех. Ты понимаешь это не хуже меня.

— Ничего я не понимаю. Я отказываюсь понимать то, что ты говоришь. Я не понимаю, за что ты так со мной. И я не понимаю, почему ты выворачиваешь нам души? За что?

— Это просто блажь, Лиз. Мы почти не знаем друг друга, не нам судить кто и чего достоин больше.

— Я вся перед тобой, на ладони. Читай!

— Я устал объяснять, что ты мне не нужна. Ты ошиблась. Уходи, Лиз. Возвращайся к Джону и оставь меня в покое.

Шерлок наконец пересилил себя и поймал её взгляд. Она была слишком умна, чтобы не понять того, чем были продиктованы его уничижительные, злые слова. Но это не значило, что он не мог ранить её ими настолько глубоко, что она скорее всего не простит этого и будет права.

Простояв так, как ему показалось, маленькую вечность, Лиз кивнула и молча, не вытирая льющиеся по лицу слёзы, вышла за дверь и, в один миг спустившись по лестнице, вылетела на улицу, хлопнув дверью. И только там, привалившись спиной к стене дома, а затем и медленно съехав по ней на землю, она дала волю своей боли. Спрятав лицо в ладонях и осев на крыльцо, совершенно не заботясь о том, что подумают о ней прохожие, она глухо рыдала от горькой невзаимности и истоптанной жестокими словами Шерлока любви. Её плечи тряслись, тонкая накидка фактически лежала на земле, а светлые брюки измазались о ступень.

Но Лиз было плевать. Сидя у двери первого дома, который ей хотелось считать именно домом, а не временным местом жительства, и осознавая свои никчёмность и ненужность, она из последних сил пыталась сдержать рвущееся наружу ледяное отчаяние. Единственный любимый мужчина просто отказался от неё, не желая менять что-либо в их жизни, и его слова всё еще звучали у неё в голове.

Откинув голову назад, она позволила слезам течь по щекам, не вытирая их, позволяя им высыхать и оставлять солёные дорожки. Её била дрожь. Закусив губу, чтобы не закричать или не заплакать в голос, она поднялась с крыльца и, не оборачиваясь, пошла вверх по Бейкер-стрит. Она знала, что на этом всё подошло к концу.

В это же время в 221B Шерлок метался по квартире и сшибал с полок книги, а со стола — стопки бумаг. Затормозив у окна, он увидел, как Лиз осела у самой двери и как её плечи затряслись в истерике. Он зарычал и несколько раз ударил кулаком об стену. По руке от костяшек растеклась жгучая боль, которая только на пару секунд перекрыла ужасающую черноту, разраставшуюся внутри. В горле стоял ком.

От его правильного и честного решения хотелось выть и проклинать весь мир. Впервые его логика уступила место чувствам без каких-либо сожалений и обвинений. Он сделал всё верно, так, как было нужно — они не имели права рушить кроме своих еще и жизнь Джона. Но каждый новый вдох, к его горькому удивлению, на самом деле давался с трудом. Он знал, надеялся, что это пройдёт, должно было пройти в скором времени. Просто нужно было подождать и перетерпеть.

Шерлок закрыл глаза и прислонился горячим лбом к отчего-то ледяному оконному стеклу, больше не в силах наблюдать, как плачет у двери Лиз. Когда он вновь посмотрел в окно, на том месте её уже не было. Лиз, как он и просил, ушла, оставив их обоих, как она и говорила, с вывернутой наизнанку душой.