Я — твой враг. Ты — мой враг? (гет)

Шерлок Холмс никогда не был заинтересован в построении отношений с кем бы то ни было. Так считали все вокруг. И Шерлока это вполне устраивало: его личная жизнь всегда была только его делом.

До встречи друга с Ирэн Адлер Джон Ватсон считал, что Шерлок входит в ту странную группу людей, которые никогда не имеют влечения к другим лицам, своего или противоположного пола — разницы нет. Это было ни хорошо, ни плохо — никак. В силу своей профессии он знал, что такое возможно. Не влечёт — и не надо. Люди от этого хуже или лучше не становятся.

Только Джон ошибался.

Шерлок не давал любви одержать верх над его разумом, но это не значило, что в его жизни её не было. Нет. И любовь, пусть и не в общепринятой форме, была с ним: в молчании и одиночестве. Эта любовь была отнюдь не к женщине и не к мужчине — но к другу. К единственному другу — Джону Ватсону.

Только тот никогда не принимал чувства Шерлока за чистую монету. И в конце концов тот просто закрылся, решив, что Джону и не нужно знать о подобных вещах, ведь он примет одни чувства за другие. А это ему было совершенно не нужно. Он не желал снова ошибиться из-за того, что эмоции могли взять верх над его разумом и ослепить его.

Шерлоку хватило болезненных отношений, что когда-то связывали его с женщиной, оставшейся для него главной ошибкой в жизни. О них не знал никто, даже Майкрофт. Та связь оставила его разбитым и чуждым самому себе, хотя внешне это никак не отразилось на нём. Он лишь стал еще желчнее и язвительнее. И совершенно перестал доверять кому бы то ни было. Пока не появился Джон.

Это произошло за семь лет до их знакомства. Шерлок еще не был консультирующим детективом, но страдал из-за постоянной опеки старшего брата, опасавшегося его наркотического рецидива, и был готов избавиться от удушающего ощущения «жизни под колпаком» любым способом — даже помочь Майкрофту в межнациональном проекте ЦРУ и МИ-6.

Возможность глубокого погружения в неизвестную засекреченную систему, жажда знаний, желание отвязаться от контроля брата, знакомство с теми людьми, которые в будущем могли бы помочь ему, а на данный момент восхититься его несомненно презентабельным, огромным багажом знаний (даже для двадцатишестилетнего выпускника Оксфорда и частного сыщика) — всё это подтолкнуло Шерлока к согласию.

Небольшая группа из шести человек — двое из МИ-6, двое из ЦРУ и еще двое из министерства иностранных дел Великобритании и Государственного департамента США — должна была внедриться в зарождавшуюся группировку Нельсона Марлоу, собиравшегося создать единственное в своём роде государство-коммуну и с его помощью захватить власть на материке, а затем — и во всём мире.

Шерлок участвовал в операции как агент британской разведки. Он горел от нетерпения и доводил брата до белого каления, обещая быть первым во всех самых опасных пунктах плана. В напарницы ему досталась смешливая, симпатичная шатенка двадцати пяти лет — Элизабет Морис, которая отлично стреляла даже с закрытыми глазами, а уж дралась и метала ножи так, что Холмс втайне радовался, что оказался с ней на одной стороне.

Она была агентом ЦРУ, лучшей в своём выпуске. Лиз отличалась тонким чувством юмора и ценила интеллигентность и классическое образование. Они легко сошлись с Шерлоком, в первую же встречу обсуждая невозможность реализации на практике теории криминализации мыслей, и пришли к общему мнению о том, что это невыполнимо. Потом были долгие разговоры о методах шпионажа, инсайдерской деятельности, возможностях создания культов и нерелигиозных течений, а также о Достоевском, Копернике, Айвазовском, Рахманинове и Чайковском. Шерлок поражался тому, как их точки зрения совпадали даже в мельчайших деталях. Для него подобный опыт духовного сближения с другим человеком был первым, для неё, как выяснилось позднее, — тоже.

Жизнь под прикрытием была трудной и нервной.

Им постоянно нужно было играть свои роли, но азарт и желание выполнить задание делали своё дело. Шерлока и Элизабет приняли легко, сразу поверив в их версии. С другими агентами они почти не общались напрямую: это оказалось слишком опасно в их положении и у них были разные задания, которые в совокупности должны были дать руководству их объединённой группы всё, чтобы предотвратить намечавшиеся Марлоу разрушения.

Им приходилось участвовать в боевых операциях, стрелять, драться. Лиз её руководством было позволено убивать, чем она неоднократно пользовалась, не раз спасая тем самым жизнь им обоим. Шерлок презирал саму идею убийства, ставя напарницу в тупик невозможностью прийти с ним к соглашению по данному вопросу. Это было единственным, в чём они так и не смогли найти общего языка.

Их пара была запасной, они работали на связи и почти не вступали в переговоры с Марлоу и его подчинёнными. Совместный быт и постоянное чувство опасности быстро сблизили их, превратив коллег сначала в приятелей, потом в друзей, а затем — в отчаянно нуждавшихся друг в друге мужчину и женщину. У них не было прямого запрета на «нерабочий» контакт, но это было неразумно и попросту безответственно — они оба знали, что поступают неверно.

Потому сей факт совершенно не остановил их. Опасность быть раскрытыми в любой момент, невозможность предугадать завтрашний день, надежда на лучший исход, вера в свои идеалы — всё смешалось для них в один безумный клубок чувств и эмоций, где каждый шаг мог быть истолкован разными способами. Их роман был ярким, немного сумасшедшим, стремительным и талантливым, как и они сами. Шерлок и Элизабет не планировали будущее и не пытались изменить друг друга, но чувствовали, что больше никогда не смогут доверять кому-то настолько полно и так же абсолютно совпадать с другим человеком.

Они не говорили о том, что будет «после» — оба и так знали, что произойдёт, стоит им оказаться в офисе МИ-6. Элизабет должна была немедленно вернуться в США, она была на службе и не имела права по своему желанию менять правила игры. Их дни и ночи слились для обоих в калейдоскоп разноцветных, запоминающихся мгновений, омрачённых убийствами и постоянной опасностью пополам с желанием выжить. Но Шерлок, как ни странно, был счастлив — только этим впоследствии он мог объяснить свои слепоту и глупость.

Два агента ЦРУ, в том числе и Лиз, оказались шпионами самого Марлоу. Как они смогли пройти проверку у себя на службе, было неизвестно. Главным оказалось то, что оставлять в живых агентов МИ-6 в их планы не входило. Шерлок и годы спустя помнил, как нервы были натянуты словно струны в тот момент, когда на него направил пистолет Джордж, приятель Элизабет. Он долго смеялся, отпускал гнусные шутки про них двоих и спрашивал, как же Холмса вообще допустили к заданию, если он сразу же повёлся на флирт симпатичной девчонки, отключив знания агента. Шерлок молчал, просчитывая один за другим варианты спасения. Рабочего среди них так и не нашлось.

До того, в минуты юношеских мечтаний, когда он представлял, что его схватят преступники или враги и на него будет нацелен пистолет, Холмс предполагал, что будет ждать выстрела с открытыми глазами, не боясь и не давая им власти и преимущества над собой даже в последние минуты. Оказалось, что смотреть в дуло пистолета на самом деле страшно, а ждать выстрела — невероятно мучительно. Шерлок так и не закрыл глаза, но не потому что не боялся, а потому что ему хотелось видеть лицо Лиз, стоящей рядом со своим напарником-предателем.

Но в тот миг, когда курок на пистолете, направленном на него, был взведён, внезапно раздался выстрел — и Джордж осел рядом с ним, а к ногам Шерлока упал чуть дымившийся пистолет. «Прости» так и не прозвучало. Они с Лиз только успели встретиться глазами, как позади основных построек раздались выстрелы и крики. Шерлок понял, что Брайан, третий агент ЦРУ, смог передать сведения о предательстве и за ними всё-таки пришли, но радость была мимолётной и чужеродной, будто его выпотрошили, а затем набили чем-то другим, что держало форму, но не отражало сути.

Тогда он видел Элизабет в последний раз. Он не искал её, не пытался узнать её дальнейшую судьбу, не требовал с брата отчёт о завершении операции — это было совершенно не важно. Её предательство и их роман осели в его Чертогах запретной комнатой, куда вход был запрещён даже ему самому.

Каково же было удивление Шерлока, когда той самой женщиной, так ожидаемой Джоном в ресторане, оказалась именно она! Им хватило секунды, чтобы узнать друг друга, и еще двух секунд, чтобы сделать удивлённый вид и идеально сыграть свои роли. Они всегда были прекрасными актёрами.

Короткий взгляд Лиз — «не выдавай меня» — и Шерлок не смог сказать Джону правды. Ни в ту же минуту, ни через полчаса, когда стоял в кафе с разбитым носом и отчаянной надеждой на примирение с лучшим другом. После предательства Элизабет он так и не привык доверять людям вновь, а Джон как-то смог просочиться сквозь его броню, под её толстые литые стенки — и жизнь засияла другими красками. Пока не появился Джим Мориарти. Два с лишним года понадобилось Холмсу, чтобы покончить с любым упоминанием о нём. Два года вынужденного одиночества, постоянной опасности и безотчётного сожаления об обмане.

И вот Шерлок вернулся, а его уже никто не ждал. Друг, который обещал верить до конца, принял его не то что холодно — с отторжением. Джон был не рад, не счастлив, как на то надеялся Холмс. Он был зол и обижен, а еще почти обручён с безумно опасной женщиной, которую Шерлок так и не смог забыть, несмотря на прошедшие с их последней встречи десять с лишним лет.

В ту ночь после возвращения в Лондон Шерлок долго гулял по улицам, думая о деле подрывника, порученном Майкрофтом, но мысли снова и снова возвращались к Джону и Элизабет. К Мэри, как назвал её друг. Она почти не изменилась, только появились морщинки вокруг глаз да исчезла безбашенная улыбка, что постоянно присутствовала на её губах в дни их романа. Та же грация, лёгкость в движениях, пронзительные взгляды и тихий вкрадчивый голос. Шерлок никогда не думал, что ему еще удастся увидеться с ней, да еще и при таких обстоятельствах.

Когда он вернулся домой уже под утро, она сидела на крыльце перед входной дверью. Сидела уже давно: часа четыре, не меньше, определил он, едва взглянув на упрямо выпрямленную спину и поджатые губы. Вытащив ключи из кармана, Шерлок поднялся на крыльцо и, не глядя на неё, протянул руку, помогая женщине встать. В полном молчании они поднялись к нему в квартиру и застыли, прижавшись спинами к тихо щёлкнувшей замком двери.

Шерлок и Элизабет долго смотрели друг на друга молча, не двигаясь, стараясь понять, о чём думает человек, стоявший рядом. Извинение, сомнения, бесконечные вопросы и ответы на них перелетали от одного к другому, хотя они и не проронили ни слова. На её пальце всё еще не было кольца, что осталось лежать в коробке в кармане Джона. И им показалось, что на мгновение время повернулось вспять и они снова оказались в том лагере, где каждый день мог стать последним, где она спасла его, несмотря на прямой приказ хозяина.

Всё произошло быстро и просто: они потянулись друг другу, оставляя за пределами мыслей вопросы о возможности такого поведения, о его правильности и своевременности. Руки стягивали мешавшую одежду, губы касались губ, щёк, шей и плеч. Не имея желания ждать, они опустились на диван и почти забыли о том, что ждало их за пределами выстроенной совместным забытьём фантазии.

Они всего лишь хотели украсть у жизни еще немного времени, чтобы попытаться найти своё место во вновь перевернувшемся мире. И им это почти удалось.

Элизабет поднялась и начала одеваться первой, пока Шерлок всё еще лежал, смотря на длинные тонкие шрамы-полосы у неё на спине и светлые волосы, торчавшие во все стороны после их спонтанного и еще больше всё запутавшего секса. Застёгивая блузку, она обернулась к нему и виновато улыбнулась, признавая свою слабость. Он вернул ей горькую ухмылку. Поднявшись, натянул брюки и накинул рубашку, не желая уступать в иллюзорной защите, которую давала одежда.

Потом они пили кофе, оба — с молоком и сахаром, и курили сигареты, как когда-то давно. Дрянная, сочившаяся пошлостью привычка, но она слишком хорошо подходила им обоим. Отказываться от еще одного сомнительного удовольствия уже не было смысла.

— Я не знала, когда знакомилась с Джоном, что он твой друг.

— А это что-то изменило бы?

Она пожала плечами и затянулась, прикрыв глаза. Шерлок смотрел на неё и не понимал, какое чувство в нём было сильнее: облегчение от их встречи или сожаление о ситуации, в которой они оказались по вине их обоих.

— Лиз…

— Зови меня Мэри, пожалуйста.

— Почему «Мэри»?

— Помнишь детскую песенку «Mary, Mary, Quite Contrary»*?

Шерлок не смог сдержать улыбки. В ней оставалось слишком много из прошлой жизни, из детства, в то время как он совершенно изменился.

— Ты не изменилась.

— А ты — очень, — она покачала головой и, оставив окурок в пепельнице, обняла себя за плечи. — Мы всё испортили…

Шерлок внимательно посмотрел на неё и промолчал. Мэри грустно улыбнулась и продолжила:

— Бесполезно говорить, что нам не стоило этого делать, правда? — Она коротким взмахом руки указала в сторону дивана. Шерлок кивнул, соглашаясь с ней, но не торопясь высказывать своё мнение. — Знаю, ты винишь меня за то, что произошло тогда. За смерть Тома и срыв операции.

— Мне плевать на это, Мэри, — он сделал ударение на новом имени, и её передёрнуло: настолько чужеродным казалось чужое «Мэри» в его исполнении. — Мне было непонятно, как ты могла проводить со мной ночи, но делать вид, что всё в порядке и идёт по плану, если уже готовила покушение на нас. Зачем?

Она засмеялась тихим, лающим смехом, какой обычно бывает у людей, которые разучились по-настоящему смеяться, которые слишком долго были лишены такой возможности. Шерлок ждал ответа, но не смотрел на неё. Лишние сожаления были неуместны, хватало того, что меньше часа назад они снова делили постель, несмотря на все обстоятельства, что запрещали им делать это.

— Я влюбилась. Можешь не верить или презирать за слабость. Наёмники не должны проникаться симпатией к тем, кто у них под колпаком. Но ты был совсем другим: стремительным, остроумным, образованным, дерзким. Я не устояла. Из-за чего и поплатилась потом.

— Шрамы ты получила тогда? В наказание от Нельсона?

— Какая разница? Я не жалею, что не дала убить тебя. А ты жалел, что не убил меня?

Она резко поднялась со стула и подошла к раковине, чтобы налить воды. Холмс удивлённо взглянул на неё.

— Мы не были врагами, чтобы я желал твоей смерти.

— А теперь?

— А что «теперь»? — Шерлок наблюдал за её порывистыми движениями из одного конца комнаты в другой. Мэри устало облокотилась о стол, а затем присела на его край, оказавшись очень близко. Теперь она была чуть выше него, сидевшего на стуле и смотревшего на неё снизу вверх.

— Теперь жалеешь? Я забрала у тебя Джона. Разве нет? — уточнила она, поймав неясное удивление в его взгляде. Холмс покачал головой.

— Я никогда не заявлял права на Джона. Мы просто друзья.

Мэри снова засмеялась тем странным смехом, таким непохожим на тот, что Шерлок слышал десять лет назад. Он спокойно ждал её ответа.

— Он чуть не умер от тоски по тебе. И это — «просто дружба»? Тогда ты ничего не знаешь о дружбе и любви, Шерлок.

— А ты знаешь? — Холмс автоматически потёр травмированный нос. Мэри мягко отвела его руку и коснулась его своими пальцами. Предельно аккуратно огладив его от кончика до переносицы, она перешла на брови, а затем к вискам, где серебрилось несколько седых волосков.

— В этом мы с тобой всё так же похожи. Я не знаю о них ничего. Когда только приехала в Лондон, гуляла по улицам и в окне кафе увидела потерянного мужчину, подумала, что есть люди, которым хуже, чем мне, и, войдя, подсела к нему. Он мне понравился, я ему — тоже. Послезавтра — полгода, как мы вместе.

— Вот так просто?

— А ты думаешь было судьбоносное знакомство, месяцы ухаживаний и игра в недотрогу? Шерлок, мне уже давно не двадцать, я устала быть одна.

Он кивнул, незаметно отдаляясь от неё и прекращая бессмысленную ласку. Он не имел на неё права, как и на то, что произошло в гостиной. Перед ним была женщина его лучшего друга, но он не мог отделить эту Мэри от той Лиз.

— Думаю, что Джон достоин большего, чем «я устала быть одна». — Шерлок усмехнулся и провёл по её руке от запястья до плеча, а затем коснулся ключицы. Мэри прикрыла глаза и сглотнула.

— Безусловно, как и достоин не видеть самоубийство, тем более лживое, своего лучшего друга, в которого он, как минимум, был влюблён.

— А как максимум?

Она помолчала и ответила, чеканя каждое слово. И её слова осели на коже Шерлока вящим ознобом:

— А как максимум — он действительно любил тебя, без ярлыков и примечаний, что мы все обожаем прикреплять на отношения. Ты мог бы никогда не узнать о силе его чувств, если бы этого не произошло. Да ты и сейчас не узнал бы. Он не скажет тебе.

— А тебе сказал сам?

— Я поняла без слов. Мне хватило его рассказа о тебе и взгляда, которым он смотрел на барельеф на твоей могиле.

Шерлок не стал уточнять. Он помнил, как смотрел на его могилу друг в тот единственный раз, когда Холмс всё же решился увидеть Джона на прощание. Тогда он не решился классифицировать эмоции на лице Ватсона каким бы то ни было образом. Он чувствовал себя виноватым за то, что заставлял друга переживать это, пусть и для его же блага. Теперь это воспоминание приобрело совершенно другой смысл.

— Я не считаю тебя врагом, — он перевёл тему легко, словно продолжал говорить о том же самом. Мэри поняла, что пытаться возвращаться к выяснению их отношений с Джоном бессмысленно, и склонила голову набок, думая, как ответить на этот вызов.

— Ты расскажешь Джону?

— О тебе или о нас?

— Обо всём.

— Ты думаешь, он будет счастлив от этого? Он не простит тебя.

— А тебя?

— Меня он и так не простит за мою «смерть». Может быть, никогда.

Мэри коснулась его плеча и, немного подумав, несильно сжала его. Она не была уверена, что Холмсу нужна её помощь, но не могла не попытаться. Все эти годы она втайне желала встретить его и поговорить. Просто узнать, как он жил и держал ли на неё зло, убедиться, что он, в отличие от неё, уже давно всё забыл и жил дальше, не вспоминая о быстротечном романе с некой Лиз.

Как же странно и неудобно была устроена жизнь! Она встретила его именно тогда, когда почти смирилась с его смертью и даже свыклась с немного удушающим вниманием Джона, который всю привязанность к Шерлоку переключил на неё. Узнав о его смерти, Элизабет сожалела о том, что так опоздала, и в то же время неимоверно радовалась этому факту. Так было легче: ей уже не перед кем было виниться, никто не мог указать на неё как на преступницу или шпионку. Она постаралась сделать всё, чтобы её было невозможно найти. Джон Ватсон казался ей хорошим вариантом: честный, сильный, ответственный, прошедший тяготы войны и знающий цену простым радостям. Она бы могла быть счастлива с ним, со временем.

Если бы в их жизни вновь не появился Шерлок.

— Я не скажу ему ни слова, если ты пообещаешь мне его безопасность, — голос Холмса прервал мысли Мэри. Она посмотрела на него, пытаясь понять, о чём он говорит, и наконец кивнула, осознав то, что от неё требовалось.

— Ты мог не просить об этом. Не обсуждается.

— Я и не просил, Лиз. — Он не выдержал и чуть улыбнулся, глядя на то, как она морщит нос. — Если возникнет минимальная опасность, ты сразу же придёшь ко мне за помощью, поняла?

Она вновь кивнула, принимая правила игры. В голове крутились два последних вопроса, но она не могла решиться задать их. Шерлок глядел на неё из-под ресниц и словно сканировал рентгеновскими лучами.

— Ты хочешь о чём-то спросить. Спрашивай.

— Это была единственная наша встреча «без Джона»? — намёк был очевиден, и он не смог сдержать насмешливой улыбки. Прямолинейность во многих вопросах часто становилась краеугольным камнем в его отношениях с окружающими, и лишь с ней Шерлок всегда чувствовал себя комфортно: они были до ужаса похожи во многих вещах, в том числе и в этом. Он понимал, почему Джон мог потянуться к ней после его «гибели», если всё на самом деле обстояло именно так, как говорила она.

— Предлагаешь мне встречаться у Джона за спиной?

Мэри пожала плечами и соскользнула со стола, вновь садясь на стул и доставая из пачки, лежавшей у её чашки, еще одну сигарету.

— Не знаю. Кажется нечестным не использовать этот шанс, если мы всё так же находимся на одной волне, — она побарабанила пальцами по столешнице, выстукивая ритм той детской песенки, что когда-то впервые напел ей именно Шерлок. Он молчал и просто наблюдал за ней. Но она видела, что не сможет переубедить его. — Прости, это было глупо и недостойно.

Они немного помолчали, пока она курила, а он смотрел, как на кончике её сигареты загорался и гас красный огонёк. Она начала курить из-за него, постоянно смолившего сигарету за сигаретой после очередной операции, в которой ей приходилось кого-то убивать.

— Расскажи, что случилось тогда на крыше и что произошло с тобой за эти два года, — Мэри говорила тихо, почти шёпотом. И Шерлок удивлённо почувствовал желание поделиться с ней тем, что он планировал всю эту ночь рассказывать Джону.

— Зачем это тебе, Лиз? О, не смотри на меня так! Я не назову тебя этим именем при Джоне, не беспокойся. Но оно мне нравится. Позволь называть тебя настоящим именем, хотя бы пока мы вдвоём. Или оно тоже фальшивое?

— Нет, меня на самом деле зовут Элизабет. Только уже три года, как я живу под личиной благопристойной женщины по имени Мэри Морстен. Кожу агента «королевской» армии** Марлоу я сбросила уже давно. Не забудь об этом, хорошо?

— Так зачем тебе знать всё это?

— Я хочу понять тебя, Шерлок. Не считай меня агентом своих врагов. Ты теперь без проблем разгадаешь меня. Нет смысла играть.

Шерлок понимал, что она говорила правду. И потому отказывать было слишком тяжело. Ему хотелось поговорить с ней, хоть с кем-то, кто не станет оценивать его или восхищаться просто так, как это сделали бы Майкрофт или Молли. Он знал, что для похвалы Лиз ему нужно было сделать действительно что-то стоящее.

— Джон не потеряет тебя?

— Он ушёл на дежурство: один врач попросил подменить его. И я сразу пришла к тебе.

Шерлок ничего не ответил. Причин для отказа у него больше не было. Он понимал, что каждая лишняя минута в её присутствии лишь усложняет и без того непростую ситуацию, в которой они оказались. Но он не привык выбирать простые пути.

Шерлок откинулся на спинку стула и начал свой рассказ.

_______________________________

Примечания:

* Английский оригинал:

Mary, Mary, quite contrary,

How does your garden grow?

With silver bells, and cockle shells,

And pretty maids all in a row.

Вариант русского перевода:

Мэри, Мэри, у неё всё не так как у людей -

В цветнике её не розы, а ракушки из морей.

А в саду колокола из литого серебра.

И скажите, где ещё видели вы сад,

Чтоб красавицы на грядках вырастали в ряд?

Источник — Википедия.

** Агент королевской армии можно перевести как Agent of Royal Army, то есть AG.R.A. Королевской армией именовал своих приспешников Нельсон Марлоу, планировавший стать единоличным властителем мира.

В первые двое суток у Шерлока даже не возникало соблазна не исполнить обещания, данного Лиз, и рассказать обо всём Джону. Просто потому, что тот не желал его видеть. А искать новой встречи детектив не собирался, во всяком случае без плана дальнейших действий.

Лиз, или Мэри, — он не знал, как называть её в своих мыслях, и порой надолго замирал, обдумывая ситуацию, в которой они оказались, — обещала как-то наладить их отношения с Джоном. Она очень хотела, чтобы у Шерлока всё было хорошо. Становиться препятствием их дружбе она не желала. И он был ей за это благодарен.

Анализировать то, что произошло между ними, Холмс не собирался, а уж жалеть об этом или рефлексировать — тем более. Ни он, ни она не питали иллюзий относительно друг друга. Ни сожалений, ни извинений — что было, то было. Повторять это вновь они не планировали.

Вечером на третий день возвращения Холмс услышал стук в дверь и крики Мэри. Миссис Хадсон впустила её, и она взбежала ему навстречу, протягивая телефон с шифрованной инструкцией: как нужно действовать, чтобы спасти Джона Ватсона. Они оба знали этот код — такой использовал Марлоу в своих указаниях к операциям, хотя, конечно, это не было его изобретением. Мэри выглядела испуганной и нервно прикусывала нижнюю губу, пока Шерлок обдумывал, что они могли сделать.

Вылетев на улицу, он остановил проезжавший мимо мотоцикл. Попросил на время транспорт у хозяина (карточка Лестрейда выручила, как всегда) и протянул Мэри руку, чтобы помочь сесть позади. В те минуты для них обоих время превратилось в густую патоку, на которой оставались частицы упущенных возможностей. Они легко могли представить множество вариантов смертей: в жизни у обоих их было предостаточно. С каждой минутой страхов становилось всё больше, а Мэри крупно дрожала, прижимаясь к его спине изо всех сил.

Улицы, подземка, яркие огни вывесок-реклам, народ, шедший на площадь к месту публичного «сожжения» Гая. Они, не сговариваясь, поняли, где нужно искать, даже раньше, чем пришло последнее издевательское сообщение.

Успели. Джон оказался вытащен из-под горящего постамента как раз вовремя — ничего непоправимого с ним не произошло. А мелкий вред — небольшое отравление газом и парами, удары, что он получил при падении и пока Шерлок тянул его меж досок, — не в счёт. У него была общая слабость, которую достаточно оперативно сняли парамедики, вызванные сердобольными зрителями.

Пока другу вкалывали лекарства и осматривали его на предмет скрытых травм, а Лестрейд со своей командой суетился вокруг постамента, Шерлок стоял рядом с Мэри, сидевшей на угнанном ими мотоцикле, и внимательно наблюдал за эмоциями, кочевавшими по её лицу. Страх за состояние Джона, смятение, усталость, злость, смущение из-за слабости. Но она не плакала, только побелевшими пальцами сжимала шлем, что лежал у неё на коленях.

Шерлок понимал, что она грызла себя, чувствуя вину за то, что могла подставить своего мужчину под удар. Но у него были все основания предполагать иное: таким образом легко надавить и на него. Пока он не знал, с какого края можно было подступить к этому делу — Джон еще не мог дать нормальные показания. Холмс, заранее начав корить себя за неуместное поведение, положил ладонь Мэри на плечо, а затем погладил её по спине и вернул руку обратно, остановившись на напряжённой шее. Ничего не говоря, она позволила себе расслабиться под его прикосновениями.

Иногда оба бросали пытливые, обеспокоенные взгляды в сторону машины парамедиков, но там всё еще продолжала копошиться женщина-фельдшер, а уже почти пришедший в себя Джон всеми силами старался избежать выставления его в неприглядном виде перед друзьями и любимой (?) женщиной. Шерлоку был интересен этот вопрос. За годы их соседства он не видел ни одной девушки, что хотя бы на треть была так же дорога Ватсону, как был дорог сам Шерлок. Наверное, Мэри (Лиз? как же её называть?) была права, действительно права относительно чувств Джона. Только это еще больше усложняло его положение.

Шерлок не был прощён за то, что спасал жизнь друга своим «трусливым бегством», как прошептал ему Джон в том кафе на ухо, чтобы не слышала Мэри. Почему? Холмс затруднялся найти ответ. Ватсон часто совершал поступки, которые были совершенно не ясны ему. Детектив вообще не понимал, в какую сторону двигаться теперь, когда он оказался не у дел и выстроенная годами жизнь рушилась, а рядом не было верного плеча Джона, на которое он уже почти привык опираться, чтобы выстоять.

Кроме того, Шерлок очевидно имел некоторую привязанность к его невесте — он всё же решил называть её так; будущий статус Мэри Морстен был известен им обоим. Эта симпатия запутывала его, превращая и без того непростые отношения в хаотичный клубок чувств, эмоций и сожалений. Но если со своими ощущениями он мог совладать с определённой долей вероятности и с условием усиленного самоконтроля, то с её ответными чувствами разобраться пока не было возможности. Да он и не желал. Ему хватало мрачного молчания Джона и немого укора Майкрофта из-за его несобранности и «глупейшей рефлексии» по поводу поведения Ватсона.

Потому возможные чувства Джона не помогали, а только портили всю картину, что Шерлок рисовал в своих Чертогах, желая вернуться домой. Он никогда не планировал переводить их отношения в иную плоскость — не видел в этом необходимости. Его вполне устраивало то, что было: их соседство и дружба.

Холмс отлично знал, что когда-нибудь Ватсон всё-таки решит остепениться и женится. И даже был к этому готов. Но женитьба на его Лиз… Шерлок не понимал, стоит ли реагировать на это.

Он видел, как она отзывалась на его прикосновения, отражала его жесты, понимала его с полуслова — точно так же, как и годы назад. От этого было сложно отвлечься, заставить себя не думать о тёплой коже под пальцами, о прерывистом дыхании и мягких губах, о грустной улыбке и понимающем взгляде, направленном на него. Холмс предполагал, что давно разучился замечать подобные вещи, перестал быть зависимым от них. Но оказалось, что всё, что было нужно, чтобы эти досадные чувства вернулись, — всего лишь вновь повстречать их источник.

Долгий разговор о его миссии в итоге вылился в дискуссию о методах внедрения, возможных рисках и об адекватной плате за потерянные два года жизни.

Мэри не жалела его и не восторгалась, как это делала Молли, когда он кратко обрисовывал той положение вещей; не корила его за расточительность ресурсов и лишний риск собственным здоровьем и даже жизнью, как это день за днём популяризировал Майкрофт.

Мэри внимательно слушала, высказывала своё мнение по каждой из проведённых им операций и сочувствовала только в одном: отсутствии у него партнёра, который мог бы в разы упростить и ускорить большую часть действий, что ему приходилось совершать в одиночку.

И Шерлок легко мог представить Мэри рядом с собой там, в каждом из двадцати пяти объектов его миссии. Он знал, что они могли прекрасно действовать сообща, а это было самым важным в его скитаниях по всему миру.

Было странно признаваться самому себе, что он действительно мог бы рассматривать её предполагаемым партнёром в миссии. В отличие от Джона.

Конечно, Ватсон был отличным солдатом, отважным, благородным. Но Шерлок понимал, что немного безбашенная Лиз подошла бы ему гораздо больше. Ей никогда не нужно было объяснять несколько раз, заставлять сосредотачиваться и думать: она легко решала загадки, которые от скуки загадывал ей Холмс. И он был уверен, что за эти годы она точно не изменилась.

Очнувшись от своих размышлений, Шерлок почувствовал, что Лиз смотрит на него. Он кивнул, позволяя ей заговорить: прошло столько лет, а она всё еще помнила, как именно он работает со своими Чертогами. Это странно льстило ему.

— Как думаешь, кто виноват в этом? — она кивнула в сторону Джона, рядом с которым уже стоял Лестрейд и что-то быстро чиркал в своём блокноте. Шерлок пожал плечами и убрал руку с её шеи.

— Либо ты, либо я. Сомневаюсь, что он мог нажить себе смертельных врагов за эти два года. Думаю, скорее я.

Она внимательно посмотрела на него и коснулась, на миг сильно сжимая ладонь своими пальцами. Шерлок покачал головой и выдернул руку.

— Не стоит. Я справлюсь один.

— Нам стоит действовать сообща, ты же понимаешь.

— Да, но без этого. — Смысл слов был ясен им обоим без дополнительных объяснений.

— Прости. — Мэри отвернулась, сжавшись и сосредоточившись на созерцании разговаривающих Джона и Грегори. — Я сожалею о том, что произошло у тебя дома. С самого знакомства я была слишком очарована тобой, чтобы думать о последствиях. Больше подобного не повторится.

Шерлок кивнул, чувствуя странное разочарование от её слов. Он хотел именно этого, чтобы она сама расставила все приоритеты. Но её мгновенная холодность дала совершенно противоположный эффект.

— Думаю, тебе стоит пойти к Джону, — наконец сказал он, видя, как друг оглядывается в поисках кого-то. «Точно не меня», — подумал он.

— А ты?

— Мне нужно вернуть мотоцикл владельцу. Инспектор может снова сорваться, а мне не нужна очередная ссора с Майкрофтом. В крайних случаях Лестрейд сдаёт меня брату, — пояснил он, видя непонимание на её лице. Мэри кивнула и встала с мотоцикла, закрепив шлем сзади.

— Спасибо за помощь, — тихо сказала она, глядя, как он садился и заводил мотор. Затем шагнула к нему и поцеловала в щёку, еле коснувшись губами кожи. Шерлок сделал вид, что ничего не произошло: так было проще. — Обращайся, если я смогу помочь, в любом деле. Мой телефон у тебя есть. Обещаешь?

Он ничего не ответил: надел шлем и сорвался в темноту улицы. Мэри тяжело вздохнула и повернулась к Джону и Лестрейду, которые напряжённо смотрели в её сторону. Помахав им рукой и притворившись всё еще шокированной происходящим, она зашагала к ним, на ходу проводя рукой по губам, которые до сих пор кололо от щетины на щеке Шерлока. У неё не было выхода — правила игры мог устанавливать только он, и она должна была подчиниться. Во всяком случае — пока.

День проходил за днём, Шерлок медленно осваивался в родном городе, постепенно переставая чувствовать себя чужим в собственном доме. Совершая долгие прогулки по вечернему и ночному Лондону, он напитывался силами и жаждой продолжать дело, которое ему пришлось оставить на долгие два года.

Отсутствие Джона в их квартире уже не тяготило так же сильно, как при возвращении. Шерлок достаточно легко принял тот факт, что отныне он живёт здесь один. Видимо, сказалась приобретённая во время странствий привычка быть в одиночестве. Холмс просто отвык от постоянного общества других людей, и уединение снова не тяготило его. Всё вернулось к тому, что было до их встречи с Ватсоном. И после того, что произошло в Ночь огней, он не был уверен, что это не к лучшему.

Миссис Хадсон отошла быстро: с упоением пекла пироги, печенья и готовила обеды и ужины, забывая о том, что она «только домохозяйка, а не домработница». И Шерлок был ей благодарен. В те минуты, когда ему внезапно снова хотелось почувствовать, что он не один, Холмс прислушивался к копошению в её квартире или на своей кухне, где она подогревала чайник и бурчала о невымытой посуде для опытов.

Обычно все её разговоры сводились к худобе Шерлока, его бледности либо к ноющему бедру и обманщику-бакалейщику с соседней улицы. Закатив глаза, он сносил это молча, иногда кивая, изредка вставляя пару слов. Но в один из вечеров, когда Холмс был приглашен в квартиру домовладелицы на ужин с пирогом, миссис Хадсон сказала то, что заставило его задуматься.

— Шерлок, дорогой, ты знаешь, что Джон женится? — Марта опустилась за стол, осторожно налив им обоим чай. Она внимательно смотрела на своего собеседника и, он был уверен, видела больше, чем ему бы хотелось.

Впервые Холмс не имел мгновенного ответа на адресованный ему вопрос. Ни положительный, ни отрицательный вариант не были бы честными. Он знал, что друг собирается жениться, потому что прогнозировать его поведение в таких обстоятельствах было чересчур легко. Но Джон не говорил ему об этом, поэтому, строго говоря, Шерлок не знал, что его намерения так глубоки и серьёзны.

В конце концов, решив не усложнять, он кивнул, поднимая на неё удивлённый взгляд. Миссис Хадсон насторожилась и обхватила аккуратную бежевую с мелкими цветами чашку обеими руками.

— Вы из-за этого поссорились? — участливо поинтересовалась Марта, видя, что ей не собираются раскрывать все подробности того, как друзья обсуждали эту новость. Шерлок, не сдержавшись, фыркнул и отпил чай, пытаясь сдержать непредвиденную агрессию. Правда была в том, что он не знал, почему Джон до сих пор не пришёл к нему после того, что случилось. И так и не состоявшийся разговор о предполагаемой свадьбе был тут совершенно ни при чём.

— Миссис Хадсон, с чего бы нам ругаться из-за этого? — Шерлок усмехнулся, видя замешательство на её лице.

— Но как же… Вы же всё время, что жили здесь… Вы же… — она пыталась найти слова, но не решалась озвучить то, что и так витало в воздухе, когда общение Шерлока и Джона наблюдали со стороны.

— Что — мы, миссис Хадсон? Были любовниками? — Холмс уже откровенно насмехался, злой оттого, что в его жизнь лезли столь бесцеремонно. И кто? Один из тех людей, которых он допустил к себе максимально близко. — Вам ли не знать, что не были? Не правда ли, миссис Хадсон?

Марта тут же покраснела, и Шерлок удивился, что в её возрасте она всё еще способна на это. Несколько минут они помолчали, миссис Хадсон усиленно делала вид, что ничего не произошло, подкладывала новые угощения и подливала чай в его кружку. Холмс уже надеялся на то, что остаток ужина пройдёт в тишине, как прозвучал вопрос, заставивший его замереть и устало опустить голову, сдаваясь под её пристальным взглядом:

— А почему же он тогда не приходит, дорогой? Почему Джона не было здесь ни разу с твоего возвращения?

Миссис Хадсон встала и принялась убирать, так и не дождавшись ответа. И дело было не в том, что Шерлок не хотел отвечать. Просто он и сам не знал, что было причиной такого странного поведения друга. Наконец она остановилась возле него, убрав всю посуду в посудомоечную машину, и положила свою узкую ладонь с наманикюренными пальчиками на его плечо. Холмс внимательно посмотрел на неё, ожидая продолжения. Пару секунд она собиралась с мыслями, а затем сказала тихо, но уверенно:

— Я была лучшего мнения о Джоне. Он не прав, дорогой. Не вини себя.

А затем, дав ему время обдумать свои слова, она снова засуетилась и стала собираться на вечернюю прогулку с владельцем аптеки за углом, аккуратно выпроваживая Шерлока домой.

В тот вечер ему впервые подумалось о том, что, возможно, он действительно не был виноват в том, что происходило между ним и Джоном. О Мэри-Лиз он старался не думать вообще, так как это еще больше усложняло и без того нелёгкую ситуацию, возникшую между ним и другом. Забыть совсем не получалось, но выкинуть из головы все подробности их последних встреч было довольно просто.

В его новых делах ему требовались подручные и приходилось прибегать к помощи сети бездомных.

Молли больше не хотела быть его оруженосцем: всё-таки она была умной девушкой и достаточно любила себя, чтобы не соглашаться на роль «заменителя Джона». Другого Шерлок предложить не мог. Но она не унывала, весело смеялась в трубку, приглашая в морг за новыми образцами, о которых он упоминал несколькими днями ранее. И Холмс был рад, что Молли не видит его лица: он знал, что ей нелегко даются даже простые разговоры с ним. Он не был благодарен ей настолько, насколько она того действительно заслуживала — пожалуй, одна из немногих, кто действительно мог претендовать на настоящую благодарность Шерлока Холмса.

Дело о таинственном взрывателе не желало решаться так легко, как он предполагал. Ему остро не хватало партнёра, компаньона, на которого он мог, отставив сомнения, переложить часть полномочий и заданий. Только Джон не хотел работать с ним вновь, а Лестрейда привлекать было глупо и несвоевременно — тот еще успеет получить своё. Майкрофт к полевой службе был не годен, а Молли не стремилась становиться секретным агентом Шерлока Холмса.

Так, одним ранним утром, Шерлок, удивляясь и раздражаясь из-за неспособности противостоять своим же желаниям, набрал номер Лиз (он решил, что всё же будет называть её именно так в своих мыслях) и уже хотел сбросить звонок, когда никто не ответил после второго гудка, как в телефоне раздался сонный, но встревоженный голос женщины:

— Что-то случилось, Шерлок?

— Я ошибся, прости. Хотел позвонить Лестрейду, — зачем-то соврал он, чувствуя, как досада и стыд от его мальчишеского поведения обжигают внутренности.

— Будем считать, что я поверила тебе, — уже вполне весело ответила Лиз, и Шерлок услышал, как скрипнула кровать под ней: она явно села на постели, скорее всего откинувшись на спинку и поджав под себя ноги. Холмс с удивлением понял, что память подкидывает ему новые подробности её поведения, о которых он, казалось, совершенно точно забыл давным-давно. — Может быть, нужна моя помощь?

Её голос звучал спокойно, уверенно, словно не было ничего странного в звонке от бывшего любовника в полшестого утра. Словно не было ничего ненормального в том, что он вообще отчего-то звонил ей. Словно не было ничего необычного в том, что она при первом же звуке его голоса готова была мчаться в любой конец Лондона, а то и всей Великобритании — только бы помочь ему.

— А Джон? — вопрос вырвался помимо воли, и Холмс, зло зашипев, замолчал, предоставив ей самой додумывать вопрос. Но Лиз, как и раньше, поняла его без слов.

— Он на дежурстве до десяти утра. Мы можем успеть обсудить то дело, что тяготит тебя.

— Откуда ты всё знаешь, Лиз? — устало усмехнулся Шерлок, стараясь понять, как именно вести себя с ней. Все его запреты самозабвенно рушились, стоило ей просто сказать пару слов. Шерлок никогда не чувствовал себя более глупо. И это была только её заслуга.

— Я приеду через сорок минут, сваришь кофе?

Холмс усмехнулся и сбросил звонок. На губах сама собой возникла лёгкая улыбка, и он не стал её прогонять. Она была теперь слишком редким гостем. Без Джона было тяжело и тоскливо вечерами, когда он приходил домой в пустую тёмную квартиру. Но Шерлок понимал, что их союз не мог продолжаться всю жизнь — Джон нуждался в большем, чего он никогда не мог ему дать. Холмс свыкся с тем, что отныне снова мог полагаться только на себя, но принять это оказалось намного сложнее.

Несколько секунд посмотрев на медленно пробуждающийся город, он бодро прошествовал на кухню, чтобы подготовить большой кофейник для их с Лиз анализа обстоятельств. У него собралось много зацепок, но требовался сторонний взгляд, чтобы навести его на нужный след. Он так привык работать подобным образом с Джоном, что отучиться было довольно сложно. К тому же, Лиз обладала незаурядным умом, что было несомненным плюсом для её кандидатуры в помощники.

Лиз еще пару секунд прижимала трубку к уху, слушая короткие гудки, а затем отбросила телефон, нажав на кнопку сброса, и упала головой на подушку. Ехать к нему было не страшно — ужасающим казалось выдержать несколько часов подле него и не коснуться, не посмотреть в «неправильном» ключе, как и обещала в ту ночь, когда напали на Джона. Внутри разливалась почти забытая горечь от невозможности получить необходимое: она уже так давно ничего не хотела… Да и единственное, чего она по-настоящему хотела за всю жизнь, пожалуй, было приятие её Шерлоком.

Он ждал её — и это было лучшим, что происходило за последние дни. За свои тридцать шесть лет она поняла лишь одно: стоит хвататься за любое снисхождение судьбы, получая максимум удовольствия и запасаясь воспоминаниями, потому что всё хорошее обычно закончивалось без предупреждения. Шерлок был вулканом, который мог задымить в любой момент, а потому нужно было довольствоваться малым, пока она не нашла способ изменить это.

Не желая думать сейчас о Джоне, она встряхнула головой и отправилась в душ, захватив по дороге косметичку, лежавшую на тумбочке у шкафа.

Элизабет сидела на заднем сидении кэба и с усталым безразличием всматривалась в туманный город за окном. Презирая себя за слабость, она не могла не думать о том, каким разным мог быть поцелуй Шерлока Холмса и что бы могло произойти, если бы всё пошло иначе. А если бы она позволила себе вспомнить еще и их общее прошлое…

Ей и без того хватало пут, чтобы окончательно потеряться в своих чувствах к нему.

Столько лет ей казалось, что она разучилась испытывать к кому-то искреннее участие, привязанность. Но встреча с Джоном Ватсоном многое изменила. Ей давно пора было «выйти в люди» под новым именем Мэри Морстен, и это знакомство стала для неё отличным поводом.

Они оба были потерянными, распотрошёнными жизнью и обстоятельствами и, столкнувшись совершенно случайно, смогли помочь друг другу. Так бывает. И намного чаще, чем думают люди. Два одиноких человека, нуждающихся в тепле, уверенности и компании, чтобы точно знать: если проснусь ночью от кошмара, буду не один.

И они просыпались от кошмаров — каждый от своих.

Лиз снилось её нищее детство, отец, который продал её за бутылку бурбона, и Нельсон Марлоу, выкупивший её у дельцов раньше, чем они успели сделать ей что-то похуже перелома руки. Ей снилось, как он учил её стрелять и бороться с обстоятельствами, как помог получить блистательное образование и попросил помощи, когда она была готова отдать за него жизнь. До встречи с Шерлоком Холмсом. Ей снились полный боли взгляд Нельсона и жгучие удары, сносимые ею без единого звука — она была виновата, предав единственного человека, которому было до неё дело в целом мире.

Джону снилась гибель родителей в автокатастрофе, когда Гарри не было еще и двадцати, и полуголодное студенчество с мечтами о карьере нейрохирурга. Ему снилась война и слёзы Гарри, провожавшей его на вокзал, снился её голос в телефоне за день до того, как он получил ранение в плечо, и то, как она просила его вернуться домой. Ему снился Шерлок и сумасшедшие, волнительные, самые счастливые годы их дружбы, а затем — обязательно в самом конце — его распростёртое у стен Бартса тело.

Проснувшись, они хватали ртами воздух, словно выброшенные на берег рыбки, глухо выдыхали, почувствовав на своих плечах тепло чужих рук, и медленно успокаивались. Джон никогда не спрашивал, что так тревожит его Мэри по ночам — старался не лезть в тёмные, «позабытые страницы» её жизни, как она сказала ему однажды. Мэри же всё знала и так, она не зря столько лет работала на разведывательные управления нескольких стран, жаль только, что узнала она это всё слишком поздно.

Вдвоём было проще, понятнее, лучше. С Джоном Мэри изредка стала улыбаться и смеяться, действительно постепенно привыкая к его пронзительным глазам, морщинкам вокруг них, тёплым улыбкам и мягким свитерам. С Мэри Джон стал меньше хромать, со временем снова позабыв о своей давней ране, больше шутил, как раньше, с Шерлоком, и почти перестал гоняться за призрачной надеждой вновь увидеть друга живым.

Ватсон даже отвёл подругу на могилу к Холмсу, и лишь тогда Элизабет впервые осознала, что человека, изменившего её жизнь, на самом деле больше нет на свете. Чувствовавший комок в горле Джон удивлённо смотрел на неё, не имевшую сил сдержать слёзы, но крепко обнимавшую его, и поражался душевному теплу и пониманию, прятавшимся в Мэри. Если бы он только знал…

К моменту возвращения Шерлока Лиз почти привыкла к Джону, смогла искренне привязаться к странному мужчине, так сильно любившему другого мужчину, которого не могла забыть и сама Элизабет. Появление Холмса в ресторане перечеркнуло ту жизнь, что они с Джоном старались построить последний год. А случившееся в 221B в ту же ночь разрушило последние надежды, что она всё-таки смогла излечиться от тоски по нему.

Ощущая потребность в их встречах, она, плюнув на гордость, сама предлагала помощь, была готова на всё. Элизабет не знала, что из прошлых чувств к ней осталось в Шерлоке, но в ту ночь он обнимал и целовал её так, словно этих лет не было, а днями позже просто отвернулся, уехав от неё на мотоцикле и оставив разбираться с пострадавшим Джоном самостоятельно. Она совершенно не понимала, как вести себя с ним и что делать теперь, когда она оказалась в таком подвешенном состоянии.

Потому, когда рано утром раздался звонок от него, Лиз, не раздумывая, согласилась приехать. А теперь горько жалела об этом.

Она вошла в специально открытую Шерлоком (чтобы не разбудить миссис Хадсон) дверь спустя двадцать минут после его звонка. Тихо закрыв замок, Элизабет взбежала по лестнице и вошла в квартиру. Из кухни доносился запах кофе, и она улыбнулась, представив Шерлока колдующим над туркой. Услышав её шаги по гостиной, Холмс вышел к ней из своей спальни и улыбнулся. Она не смогла сдержаться и ответила тем же. Всё-таки иногда он был так похож на того мальчишку, в которого она слишком безответственно влюбилась много лет назад.

— Привет, — она расстегнула пальто и положила его на подлокотник кресла. Он кивнул и подошёл ближе.

— Кофе?

— С удовольствием.

Десять минут тишины, горечи кофе на языке и губах, взглядов из-под ресниц и касания коленей под столом. Десять минут, снова украденных у жизни, прошлой и несостоявшейся, в которой им настоящим места не было.

— Мне нужно было обсудить сложившееся положение с человеком, понимающим мои методы и всю опасность, которой подвергается Лондон в данный момент. — Она согласно кивнула и отставила пустую чашку. Волнистые волосы рассыпались по плечам, и Шерлок на миг отвлёкся, наблюдая за ней, занося её такую в одну из папок в Чертогах.

— А что с Джоном? Вы не разговаривали? — Лиз говорила с явным интересом, без намёков на ревность или недовольство. Просто любопытство неравнодушного человека. И Шерлоку было почти занятно узнать, к кому из них она более неравнодушна.

— Ревнуешь? — он усмехнулся, глядя на набежавшие на её лоб морщины.

— Ты же знаешь, что нет. — Она покачала головой и встала из-за стола, глядя на него сверху вниз. — Просто он молчит, не объясняет своих действий. И меня это немного раздражает, если честно. Он словно завис, и невозможно перезагрузить диск. Кажется, что он принял твоё возвращение, но я не видела пока ни одной эмоции по этому поводу.

Шерлок с недоверием взглянул на неё, но промолчал, принимая сказанное во внимание. Элизабет поняла, что разговор на эту тему окончен, и спросила:

— Покажешь материалы дела? Или они засекречены твоим братом? — самодовольная улыбка Холмса стоила этих слов.

Через несколько минут они соорудили штаб на диване, изредка бросая взгляды на стену, где были прикреплены карты и дополнительные фотографии и зафиксированы связи между заинтересованными лицами.

Спустя час Лиз потёрла уставшие от мелкого текста в отчётах глаза и посмотрела на Шерлока. Тот внимательно изучал не папку с фотографиями подозреваемого, а её саму. По коже поползли мурашки. Он был слишком близко. Она автоматически облизала губы.

— Нашёл что-то интересное? — её голос не дрогнул, и она могла бы похвалить себя за это, если бы точно так же не дрогнула и она сама, когда ладонь Шерлока легла на её плечо. Тот кивнул и подался ближе, устрашающе сокращая расстояние между ними. Если он собирался таким образом проверять какие-то свои теории, то это было не лучшей идеей.

— Да. — Шёпот почти в самое ухо. Элизабет вздрогнула, когда Холмс продолжил: — Кажется, всё это связано с подземкой. Только как?

Он искушающе улыбнулся и замер в нескольких сантиметрах от неё. Она пожала плечами и снова опустила голову к распечаткам, лежавшим на коленях. Смотреть в его глаза было невозможно: её засасывало, и она боялась не сдержаться. Снова выглядеть перед ним слабой было бы непростительной глупостью. С упрямой поспешностью она перебирала бумаги, как вдруг нашла среди них карту Лондона. Внимательно посмотрев на неё, Лиз вскинула голову:

— А что, если он собирается взорвать что-то определённое. Не просто теракт — что-то, способное пошатнуть всю правительственную систему? — Шерлок довольно кивнул, словно она подтвердила его мысли, и еще сильнее приблизился к ней, практически навалившись на Элизабет с левой стороны.

— Я думаю, стоит проверить неиспользуемые ветки метро. — Он внимательно следил за ней, отмечая малейшие изменения: дыхание стало глубже и тяжелее, зрачки расширились, губы опять пересохли.

— Это хорошая идея, — еле слышно ответила Лиз, вновь облизнувшись, и посмотрела на губы Шерлока, бывшие всего в паре сантиметров от её.

Дольше они оба не выдержали. Холмс потянулся к ней, обнимая за плечи и касаясь ладонью её щеки. Глаза в глаза, секундная задержка — и его губы накрыли её. Тёплое касание, полное позабытой нежности и сожаления. Пальцы Элизабет сжали рубашку на его спине и дотронулись до волос на затылке, мягко поглаживая. В поцелуе не было страсти — но сердце билось как сумасшедшее, грозя проломить грудную клетку и выпрыгнуть из груди.

От того, что происходило между ними сейчас, было намного больнее, чем неделю назад, когда они на этом же диване вспоминали свой краткосрочный роман.

Лиз почувствовала, как по её щеке скатилась непрошенная слеза, которую тут же уничтожил Шерлок, сцеловав влажный след. Она громко выдохнула и попыталась крепче прижаться к его груди, но дверь в квартиру внезапно открылась, громко скрипнув и впустив нежданных гостей.

Шерлок тут же отпустил её и ошеломлённо возвестил:

— О, вы приехали так быстро.

Элизабет за одну секунду поправила блузку и волосы под всёзамечающим взглядом новоприбывших и вскочила с дивана, приветственно склонив голову в знак уважения. Гости были пожилыми людьми и имели столь явное сходство с Шерлоком, что не провести параллель было попросту смешно. С родителями Холмса она знакомиться не собиралась, во всяком случае при таких обстоятельства точно.

— Думаю, мне пора. — Она раздражённо посмотрела на него и протиснулась к лестнице мимо так и стоявших у двери гостей. Шерлок задержал её уже на пятой ступени.

— Я не думал, что они приедут так рано.

— Твоим родителям не стоит знакомиться со мной.

Лиз с вызовом посмотрела на собеседника, но тот не ответил, лишь подтвердив её выводы. Внутри разливалась боль, опаляя огнём обиды. Она нервно коснулась волос, а затем своих губ. Шерлок проследил взглядом её движения, но так и не коснулся.

— Теперь тебя попрошу я: не смей больше этого делать. Мы решили, что случившееся было ошибкой. Между нами стоит и будет стоять Джон. — Холмс словно окаменел, слушая её. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Лиз понизила голос до свистящего шёпота: — Предполагаю, что снова появляться у тебя дома без Джона будет провокацией для нас обоих. А мы же этого не хотим, верно?

Элизабет с трудом сглотнула и отвернулась от Шерлока, так и не услышав ответа. И, лишь когда она взялась за ручку входной двери, до неё донеслись его слова:

— Полагаю, ты права. Я больше тебя не потревожу, извини.

Она не хлопнула дверью — не хватило сил. Глаза жгло, но слёз не было. Кэб остановился около крыльца спустя полминуты. И она даже не надеялась, что он её остановит: Джон был ему дороже.

Всё можно было просчитать заранее, кроме любви к Шерлоку Холмсу. Элизабет впервые попала в ситуацию, выхода из которой просто не было.

Когда в дверь постучали, Шерлок как раз отлеплял один из стикеров-заметок от стены и прокручивал в голове план дальнейших действий в отношении той странной записи с камеры в метро, а его мама всё говорила и говорила, не замолкая ни на секунду даже во время надевания пальто. Иногда Шерлок был готов осуществить их с Майкрофтом шутливую юношескую идею и поставить-таки отцу памятник за прожитые с мамой годы.

Повернувшись к двери, он пригласил стучавшего войти и даже немного растерялся, когда увидел в проёме Джона.

— Шерлок, у тебя всегда бывает столько гостей? — поинтересовалась миссис Холмс, но получила в ответ лишь недовольное сопение и многозначительное хмыканье сына. Мистер Холмс взял её за руку и, подмигнув Шерлоку, потянул к двери. Благодарно кивнув отцу, тот пообещал позвонить, а, может быть, и приехать в ближайшее время, и быстро выставил родителей из квартиры.

Джон с интересом наблюдал за их передвижениями. Опершись бедром о стол и расстёгивая куртку, он поинтересовался:

— Новые клиенты?

— Родители, — кратко пояснил Шерлок, не зная что еще сказать.

Он не был готов к этой встрече — в памяти до сих пор крутились слова Лиз, а где-то внутри жгло понимание, что он поступил с ней очень неправильно. Но то был единственный вариант. Всё, что происходило между ними, было неправильным. В том числе и потому, что она была права: Джон, стоявший между ними, никуда не пропадал только потому, что его не было с ними в одной комнате.

— О… — протянул Ватсон и замер, вопросительно вглядываясь лицо Холмса. — Они тоже…

— Да, знали. Поэтому их не было на похоронах.

— Ясно.

— Ты же понимаешь, что у них возраст.

— Да-да, конечно.

Они помолчали, чувствуя, что говорить нечего. Неловкость густела в воздухе, приобретая консистенцию киселя. Шерлок подошёл к окну и приоткрыл его, впуская в комнату холодный ноябрьский ветер с запахом дождя. Джон внимательно наблюдал за его действиями. Они никогда не думали, что им будет друг с другом так тяжело.

— Ты всё же сбрил их, — решил разрядить обстановку Шерлок, указывая на верхнюю губу Джона, где еще неделю назад красовались усы.

— Да, они не идут мне.

— Хорошо, — глубокомысленно заметил Холмс, и Ватсон с интересом посмотрел на него. — Предпочитаю гладковыбритых врачей.

Оба усмехнулись, и напряжение стало спадать.

— Не так уж часто услышишь подобное. — Джон помолчал, пытаясь сформулировать мысль наиболее корректно. — Твои родители… — Шерлок поднял голову от бумаг, которые держал в руках, и кивнул, — они такие… обычные.

— Не верится? — улыбнулся Холмс. — Это наш с Майкрофтом крест.

В гостиной наконец-то послышался смех. На миг оба вернулись на годы назад, когда всё между ними было намного проще и понятнее.

— Мэри рассказала мне про смс-ки и про то, как ты помог.

— Не стоит. — Шерлок покачал головой и посмотрел на друга: он знал абсолютно точно, что не смог бы жить спокойно, если бы они с Лиз опоздали. Он обошёл Джона и собрал со стола несколько листов с расшифровками телефонных звонков его «маяков». — Как ты себя чувствуешь?

— Немного подкопчённым, сам понимаешь, — усмехнулся Джон, и впервые с их встречи неделю назад Шерлок увидел прежнего Джона Ватсона. — Всё нормально. Ты не знаешь, кто это был? Кто мог бы это сделать?

— Я пытаюсь это выяснить.

— Это не…

— Нет, с ним точно всё.

— Хорошо.

Снова повисло молчание. Шерлок рассортировал распечатки по датам и адресатам и подошёл к дивану, чтобы прикрепить новые записи. Джон склонил голову набок и пытался понять систему, по которой были сформированы группы на стене.

— Новое дело? То самое, про которое ты говорил в кафе? — Шерлок обернулся к нему и кивнул, ожидая продолжения и боясь услышать еще одно «понятно» или «ясно». — Я могу помочь?

Это было странно: слышать от Джона такое предложение, когда сам Шерлок предполагал иную встречу. Зная о патологическом желании Ватсона быть в курсе всего, он думал, что ему предстоит рассказать о том, что происходило с ним в то время, пока он отсутствовал в жизни друга, как он сымитировал свою смерть и еще о десятке вещей, включая описание жизни своих родителей. Но Джона, видимо, теперь мало интересовала его жизнь. И Шерлок не мог понять, что он чувствовал по этому поводу.

— Да. Вот, смотри, — он придвинул еще один стул и включил видео с пропавшим вагоном.

За просмотром видео потянулись подробности, которые были известны Шерлоку от Майкрофта и его источников, а затем и его собственные догадки и предположения. Они говорили только о деле, рассматривая различные варианты и возможные взаимосвязи объектов наблюдения. Ни одного слова на личные темы. Раньше Шерлок был бы этому рад, но теперь всё казалось довольно блеклым и тусклым без смешных комментариев и понимающих замечаний Джона.

Разработав план прохода по неиспользуемым коридорам и тоннелям метро, они вышли из квартиры и, спустившись по лестнице, остановились у входной двери. Шерлок надевал перчатки, когда совершенно безэмоционально спросил:

— Не будешь звонить Мэри?

Джон поднял голову и на пару секунд растерялся. Он не привык отчитываться перед кем-то во время их расследований, и теперь всё это выглядело и звучало более чем странно. Кроме того, он не мог понять того, как Шерлок относился к Мэри. Раньше все его девушки становились объектом круглосуточных насмешек Холмса. Теперь же Ватсон просто не знал, что у него на уме: он еще не слышал ни слова о своей невесте.

— У неё сегодня смена до самого вечера.

— Хорошо. Тогда — в путь? — Шерлок пытался выглядеть спокойным и расслабленным, но зажатость Джона давила на него и не позволяла получать удовольствия от их тандема, как это было «до».

— Да, поехали. Ты уверен, что туда можно попасть только с той станции? — Холмс кивнул и махнул рукой, останавливая проезжавший мимо кэб.

Назвав адрес, они сели, как и раньше, на заднее сидение, но так далеко друг от друга, что если бы один из них сказал что-то шёпотом, то второй бы его не услышал. Оба не стали заострять на том внимания, считая, что нарушать личное пространство друг друга сейчас не лучшая идея.

Пока Шерлок писал кому-то смс или искал что-то в интернете, Джон безотрывно смотрел на него, не обвиняя и не считая себя неправым. Ему было сложно поверить, что Шерлок жив, что его мольбы и полуночные заветные желания были услышаны кем-то там, наверху. Но в ту же секунду он вспоминал, что Шерлок и не был мёртвым и всё его горе не стоило и выеденного яйца, — тогда гнев захлёстывал его с новой силой, заставляя Джона сжимать кулаки и считать до десяти.

Решив всё же немного разъяснить волновавший его вопрос, Ватсон повернулся к Холмсу корпусом, заставив того отреагировать на движение и оторваться от смартфона.

— Что ты думаешь о Мэри?

— Мэри? — более глупого вопроса Шерлок не задавал никогда, но Джон поймал его врасплох. После дозволения называть Лиз в мыслях именно так, было ему было сложно переключаться на «Мэри» каждый раз, как того требовала реальность. — Что именно ты хочешь услышать?

— Тебе никогда не требовался опросник, чтобы охарактеризовать моих девушек, — горько усмехнулся Джон, и Шерлок замер, услышав в его словах сожаление. Но оно было явно не о порушенных и заведомо не долгосрочных романах Ватсона. Впервые Шерлок заметил подтверждение слов Лиз о чувствах Джона, и ему это совсем не нравилось. Ситуация становилась всё более сложной, и казалось, что выхода нет.

— Она не твоя девушка.

— А кто она?

— Она твоя невеста.

— Для тебя есть разница? Неужели Шерлок Холмс начал разбираться в отношениях? — язвительность всегда была мощным оружием Джона против обрушивавшихся на него двусмысленных слов Шерлока. Но только увидев в глазах Холмса боль, он понял, что сказал лишнего. — Прости, я неудачно пошутил.

— Разница очевидна. Раньше тебе нужно было увериться, что это не твоя женщина, и ты со всей очевидной упёртостью предлагал мне оценить её, даже если не говорил это вслух. Но с Мэри всё иначе. Тебе не нужно знать моё мнение, это просто привычка. Ты уже считаешь её своей. Совсем не важно, что я скажу сейчас.

Джон был шокирован откровенностью его признания. Шерлок молчал и ждал его ответа. Ему очень хотелось уйти от этого разговора, но вопрос был задан.

— И всё же, даже если ты прав. А ты не прав. Но всё же, как она тебе?

— Она достойна тебя, — очень тихо, на грани шёпота отметил Холмс.

Говорить это по неизвестной ему причине было тяжело. Даже тяжелее, чем прощаться с ним два с лишним года назад, стоя на крыше Бартса. Неясные запретные чувства к Лиз играли свою роль, но главенствовало здесь другое. Шерлок не мог охарактеризовать то, что испытывал к Джону, но тот клубок эмоций и ощущений, что вызывало в нём присутствие друга рядом, был намного более сложным, чем обыкновенная привязанность и тепло, что он чувствовал к той же миссис Хадсон, Молли или даже Лестрейду.

Два года назад он, даже не думая, разрушил бы любые отношения Джона, лишь бы тот остался рядом. Но разлука изменила всё и показала Шерлоку, что крепкие социальные связи — более тяжёлый труд, чем он себе представлял. Кроме того, любой разговор о Мэри, отношении к ней Шерлока или об их собственных отношениях был заведомо обречён. Объяснить это Джону было невозможно, если только не ссылаться на сделанные Лиз выводы либо компрометировать её, да и себя заодно. А Шерлок никогда бы не поступил так ни с ним, ни с ней. Потому фраза «Она дос­той­на те­бя» была единственным, что он мог сказать Джону.

Протянув деньги кэбмену, остановившемуся недалеко от знака подземки, Шерлок отвернулся от притихшего от его слов Джона и открыл дверь.

— Мы приехали.

Шерлок, незаметно для всех, кто находился в гостиной, вышел в кухню, а оттуда — на лестницу. Легко сбежав по ступенькам, он остановился у двери, приоткрыл её и глубоко вдохнул холодный воздух. Ледяной ветер тут же проник под тонкую преграду пиджака и заставил поёжиться. Но здесь было лучше, чем наверху.

Оказалось, что воссоединяться после столь долгой разлуки, несмотря на устоявшийся миф, совсем не приятно, а тяжело. Смотреть на Джона и Лиз как на счастливую и готовую к заключению брака пару было слишком непросто. Слышать, как их все поздравляют с помолвкой — обидно и отчего-то больно. Ловить на себе словно случайные, изучающие взгляды обоих и делать вид, что действительно не замечаешь их, — неловко. И снова отчего-то больно.

Всё изменилось. Шерлок видел и чувствовал это.

Но помимо совершенно не вовремя и подло свалившихся на него неясных чувств к Лиз и Джону его еще мучило произошедшее в том брошенном вагоне метро, куда они попали почти неделю назад после осмотра участка лондонской подземки. Его нелепая и неуместная шутка о бомбе, которой Холмс пытался вернуть себе прежнего друга обернулась фарсом, грубостью и пошлостью. Он хотел услышать слова прощения, но не знал, что еще можно предпринять для этого кроме того, что уже было сделано.

И теперь, пусть Джон и сказал, что всё в прошлом и его «шутка» забыта, Шерлок чувствовал себя странно и не на своём месте в собственной квартире. Его тяготило невысказанное: претензии Джона, сожаления Лиз, недовольство Майкрофта, ожидание рассказа о произошедшем с ним Лестрейда, затаённые ожидания ревности Молли, соперничество и недоверие её жениха.

Но Шерлок понимал, что он врёт самому себе: больше всего его тяготили счастливые Джон и Мэри, которую он уже пару раз за вечер чуть не назвал Лиз, останавливаясь в самый последний миг. Он не хотел анализировать, были ли настоящими их улыбки или всё-таки Лиз была верна своему прошлому, то есть всё еще верна ему.

Об этом не хотелось думать, и Холмс просто стоял на пороге, вдыхая влажный воздух и стараясь не размышлять о том, как они будут жить дальше, если уже сейчас один взгляд на держащего за руку свою невесту друга или неброский золотой ободок кольца на её тонком безымянном пальце выводил его из себя.

Это была запретная территория, заходить на которую он не имел права, оттолкнув Лиз в то утро неделю назад, снова разделив с ней постель две недели назад, покинув Джона больше двух лет назад, бросив в самом начале любые попытки искать Лиз много лет назад. Им каждый раз руководили чувства, снова и снова: уязвлённое самолюбие, страсть, страх, обида. Ошибка следовала за ошибкой, запутывая всё больше и больше.

Прожитые вдали от Лиз годы брали своё: он привык к одиночеству и принял то, что более никем не увлечётся так серьёзно, как ею. Раненное сердце токало тупой болью, как только Шерлок раз за разом пытался понять, почему она поступила именно так и именно с ним, — но ответа так и не нашёл. Как не нашёл успокоения в кратких и редких связях с другими женщинами и даже мужчинами.

Вспыхнувший и вскоре потухший роман с Ирэн Адлер наконец расставил всё по местам, и Шерлок перестал искать виноватых в произошедшем между ним и Лиз и корить себя за то, что не мог забыть её. Раскованная, красивая, хитрая и проницательная Ирэн казалась ему почти идеальным кандидатом для того, чтобы вытеснить из памяти смешливую, отважную и умную Элизабет, которую Холмс, как ни старался прекратить, продолжал любить даже после её предательства.

Однако краткие встречи, жаркие свидания в отелях и чужих домах, бездумный откровенный флирт в смс-чатах и бесконечные обещания как-то исправить ситуацию вымотали обоих намного быстрее, чем они могли предположить. Шерлок и Ирэн расстались теми самыми мифическими «друзьями», зная, что в случае потребности всегда смогут обратиться друг другу за помощью и получить её в считанные часы. Большего им было не надо.

И тогда у Шерлока остался только Джон, терять которого он был не намерен. Не видя смысла сближаться еще больше из-за отсутствия со своей стороны влюблённости и опасаясь такого же финала, как с Ирэн, Холмс не подпускал друга ближе, чем они уже были, вплоть до того момента, как пришлось круто менять их устоявшийся уклад, чтобы спасти его. Искренне тоскуя по Джону во время своих скитаний по всему миру, Шерлок предполагал, что возвращение может затребовать намного больше сил, чем он планировал, но женитьбу Джона на Лиз он не мог представить и в самых кошмарных снах.

Ведь теперь Холмс совершенно точно не мог определить, отпустить кого из них ему будет больнее: лучшего друга или, несмотря ни на что, любимую женщину. Выбора не существовало, в любом случае он терял не больше, чем мог бы приобрести, разбив эту пару. А поступить так с Джоном, снова разрушая его жизнь своими действиями, он не имел права. Как бы ни относился к нему друг, в его отсутствие Ватсон начал всё заново и, как было заметно, не собирался ничего менять только потому, что Шерлок Холмс оказался жив и вихрем ворвался в череду похожих друг на друга дней.

За спиной послышались шаги, и Шерлок захлопнул дверь с тихим скрипом. Остывший метал ручки обжёг пальцы, и он нахмурился: интересно, сколько он стоял тут, поддавшись бесполезной рефлексии?

— Еще пять минут — и твоё отсутствие будет выглядеть просто неприлично. Джон уже не хозяин вашей квартиры.

Тихий голос Лиз резанул по барабанным перепонкам, заставляя поморщиться и прикрыть глаза. Даже её голос отражался оскорбительной болью, что же будет, если посмотреть или коснуться? Шерлок покачал головой и, взяв себя в руки, обернулся, чтобы заметить грустную улыбку и нервное подрагивание пальцев, прижатых к груди.

— Там душно.

— Да. Очень душно. — Они отлично понимали истинный смысл своих слов, гадая, понимает ли то же самое их собеседник. — Ты рад за нас?

— Разве не заметно? Я организовал для вас вечеринку.

— На которую нас звала миссис Хадсон, а Молли готовила торт. Отлично.

Лиз опустила голову и развернулась, собираясь вернуться в квартиру. Шерлок глухо выдохнул и, шагнув ближе, удержал за руку. Она резко обернулась и с надеждой посмотрела на него.

— Дело не в том, рад я за вас или нет.

— Ревнуешь?

— Ты же знаешь, что нет. — Холмс усмехнулся, их диалог двухнедельной давности причудливо повторялся именно тогда, когда ему казалось, что подобные слова уже не будут произнесены между ними. — Я думаю, Джон… сделает тебя счастливой.

Лиз горько усмехнулась и отрицательно качнула головой. Затем она аккуратно высвободила запястье из замка его пальцев и начала подниматься по лестнице, но остановилась посередине и снова посмотрела на Шерлока.

— Продолжая наказывать меня за наши общие ошибки, отказываясь признавать очевидное и пытаясь задобрить Джона, ты его не вернёшь. Только ты никак этого не поймёшь. О нас же с Джоном я говорить отказываюсь.

— Конечно, обо мне и о нём говорить занимательнее, — резко отозвался Шерлок, вскидывая подбородок. Лиз знала это движение: когда Холмс делал так много лет назад, все её попытки переспорить его или объяснить в чём его ошибка оборачивались крахом.

— Я вообще не хочу говорить ни о нём, ни о тебе. Однако, если хочешь возродить вашу дружбу, попытайся проводить с ним больше времени, возьми его на пару расследований, покажи, что ты в нём всё еще нуждаешься.

— Зачем ты это делаешь? Вот так просто помогаешь мне вернуть его?

— Я хочу покоя. А ваше перемирие могло бы стать первым шагом к нему. Не переживай, я всё делаю в сугубо деловых и эгоистичных целях.

Она уже хотела продолжить восхождение, как Холмс тихо заметил:

— Спасибо.

— Не за что, Шерлок.

— Лиз, — она одарила его странным, нечитаемым взглядом, но он продолжил: — я мог бы сказать многое в ответ на твой вопрос, рад ли я за вас. Только ни одно слово не упростит нашу ситуацию, не прояснит её и не улучшит положение, в котором мы оказались. Я не хочу делать еще хуже.

— Спасибо за честность. — Она немного помолчала, а затем добавила: — Пойдём, там ждут тебя.

— А тебя?

— Я не знаю. Иногда кажется, что это всё затянувшийся фарс, а я не настолько хорошая актриса, чтобы участвовать в нём. Но потом наступает новый день и я снова надеюсь на лучшее.

— Неужели это и есть та самая «обычная» жизнь, о которой мы столько говорили тогда? Что же с нами стало? — вдруг спросил Шерлок. Лиз неуверенно пожала плечами и зашагала наверх.

Ни у одного из них не было ответа на этот вопрос.

Мэри Элизабет Морстен стояла у двери дома 221 по Бейкер-стрит и не решалась войти.

Прошло почти полгода с тех пор, как она пообещала не появляться здесь без Джона без серьёзной на то причины. Данное решение было рациональным и взвешенным, и первые несколько дней она гордилась им и тем, что смогла не выдать себя Шерлоку, как нелегко ей было обещать подобное. Но сейчас Лиз как никогда нужна была поддержка и понимание, однако никто, кроме Холмса, не мог предложить ей этого. Джон не знал её настоящую, а Шерлок был знаком если не со всей историей её жизни, то с большей её частью точно.

Но просить его о понимании и сочувствии казалось верхом глупости и пошлости. Кроме того, почти всё свободное время он теперь снова, как и годы назад, проводил с Джоном, который медленно и верно оттаивал и опять впускал его в свой мир. И Лиз была рада этому, ведь они тосковали друг по другу, а ей было тяжело видеть обоих несчастными — небезразличие действительно имело существенные минусы.

Всё можно было бы списать на ревность или боязнь скорой свадьбы. Но она осознавала, что её смятение не имело ничего общего ни с первым, ни со вторым. Лиз знала: она совершала самую большую ошибку в своей жизни, соглашаясь стать женой Джон, когда её сердце, тело и душа рвались к Шерлоку — вопреки всему и несмотря на его отторжение и нечаянную жестокость.

Их треугольник был совершенно абсурдным, ненормальным. Жених и невеста, влюблённые в одного мужчину, и тот мужчина, сам не знавший, кого из них он любит больше и любит ли вообще. Тем сюрреалистичнее казалось согласие Шерлока быть шафером Джона, тем более безжалостными были их встречи, связанные с подготовкой торжества. Иногда ей было даже до ужаса смешно, словно она смотрела на всё со стороны и это происходило не с ней и не с ними. Утверждение списка гостей, план их рассадки, выбор оформления, угощений, салфеток и цветов — среди этого хаоса так легко было встретить случайный тоскующий взгляд, который тут же заменялся натянутой улыбкой или неуверенной шуткой.

Лиз не понимала, как Джон еще ничего не понял. Но стоило признать, что они с Шерлоком справлялись со своими ролями хорошо, даже слишком. Это напоминало кошмарный сон, в котором она вернулась почти на десять лет назад, разыгрывая представление сразу перед двумя близкими и любимыми ею людьми. Но чего ей это стоило тогда и сейчас?! О Шерлоке Элизабет предпочитала почти не думать. Ей следовало отвыкать от мыслей, что при другом раскладе они могли бы быть счастливы. Как сказал кто-то мудрый, не все люди имеют право на счастье, видимо, она явно была одной из них.

Теперь же, за неделю до свадьбы, она стояла у дома Шерлока и не могла заставить себя войти или хотя бы постучать, комкая в кармане распечатку электронного письма, полученного ею этой ночью. Вплоть до его открытия Лиз была одинока, в тот миг, когда дочитала последнее слово в коротком послании, — она осиротела, в прямом и переносном смыслах. Ей было некуда пойти со своим странным, однобоким горем, беспочвенными слезами и опоздавшим на годы сожалением. Единственным местом, где она хотела быть уже многие годы, было то место, где в этот момент находился Шерлок Холмс.

Собрав всю волю в кулак, Лиз уже почти собралась постучать, как дверь тихо отворилась и в проёме возник Шерлок. Она закусила губу, чтобы не начать плакать прямо там, на глазах у всего города. Он молча отошёл в сторону и пропустил её внутрь.

— Что произошло? — беспокойство в его голосе было физически ощутимым, и на миг Лиз позволила себе думать, что оно относится исключительно к ней.

— С Джоном всё в порядке, — заметила она, на что он лишь согласно кивнул, очевидно зная это и без подсказок.

— Я знаю. Ты бы не стояла так долго у двери, если бы что-то случилось конкретно с ним. — Холмс чуть склонил голову набок и внимательно смотрел на неё, сжавшуюся и напряжённую, потерявшуюся в собственных мыслях и чувствах. — Пойдём наверх, миссис Хадсон не стоит подслушивать нас.

Когда они оказались наверху за закрытыми дверями и вдали от подслушивавших их ушей, Элизабет вытащила письмо из кармана и нервно сжала и без того смятую донельзя бумагу. Шерлок с интересом посмотрел на её побелевшие пальцы, а затем поймал обречённый взгляд. Он нетерпеливо нахмурился, и она решилась, протянув ему сложенный вчетверо лист.

— Мне не с кем поговорить о том, что написано в этом письме. А ты единственный, кто может понять.

Письмо зашуршало в руках Шерлока, и Лиз затаила дыхание, привалившись спиной к стене рядом с дверью. Взгляд Холмса перебегал с одной строчки на другую, и она всё так же смотрела на него, ожидая разрешения остаться или приговора убираться из его дома на все четыре стороны. Наконец он поднял глаза, определяя цель её визита.

— Что ты хочешь от меня?

— Никто не знает меня лучше тебя. Просто не осталось таких людей. Теперь не осталось. А рассказать некому. Джону ведь нельзя говорить об этом, и так будет всегда. — Она обняла себя руками за плечи и прикусила губу, стараясь собрать остатки самоконтроля в единое целое. Шерлок приблизился, но молчал, давая ей возможность выговориться. — Я понимаю, что прошу невозможного. Но в память о тех днях, хороших или плохих, но наших, слышишь, наших — позволь мне остаться сейчас здесь. Можешь не говорить со мной, я буду сидеть тихо. Только не прогоняй, я умоляю тебя, Шерлок, пожалуйста, — затараторила Лиз, не пытаясь заговорить его или сбить с толку — просто боясь, что так и не решится попросить о самом главном.

— Я никогда не выгоню тебя. Думал, что ты это понимаешь. Мой дом всегда открыт для тебя, — просто, словно прописную истину, констатировал он.

И Лиз пришлось зажать рот ладонью, чтобы сдержать стон облегчения. Она качнулась к нему и прижалась щекой к его груди, несмело обняв за пояс. Шерлок, спустя пару секунд, обнял её в ответ, еле заметно погладив по спине и задержав руки на лопатках.

— Ты любила его? — еле слышно спросил он, выдохнув в её волосы. Лиз пожала плечами, но не отстранилась.

— В каком-то смысле — да. Он был для меня всем долгие одиннадцать лет. Пока… — она задохнулась из-за слёз и замолчала, не давая себе раскиснуть окончательно.

— Расскажи мне. Я ведь не знаю и трети тебя настоящей.

Его просьба была настолько неожиданной, что Лиз растерялась и автоматически вытерла мокрые дорожки со щеки. Она посмотрела на Шерлока и качнулась назад, разрывая объятие.

— Я никогда не врала тебе. Кроме того, что была агентом Нельсона. Всё остальное было правдой, клянусь.

Элизабет прошла к дивану и, замерев около него на миг — стараясь отстраниться от воспоминаний о произошедшем здесь почти полгода назад, — села на самый край. Шерлок последовал за ней.

— Кем он был для тебя? — Он коснулся её спины, безошибочно проводя пальцами по старым шрамам, и она вздрогнула, не позволяя неуместной, еще совсем лёгкой волне возбуждения взять над собой верх. — Так не наказывают простых солдат, предавших командира. Это публичное осуждение предателя — кому абсолютно доверял и кого… возможно, любил.

Лиз поймала его взгляд и кивнула. Вся жизнь стояла у неё перед глазами, и не хватало слов, чтобы рассказать о ней Шерлоку. Но он имел право знать — пожалуй, единственный на свете, он имел право на всё.

— Ты как всегда прав. Я была не просто его наёмницей. Нельсон Марлоу до определённого момента был для меня главным мужчиной в жизни. Он заменил мне отца, был лучшим другом, затем учителем, а уже потом, когда я достаточно повзрослела, стал моим любовником, фактически — мужем.

Она облизнула губы и пару раз моргнула, собирая всю цепочку воедино. Шерлок откинулся на спинку и устроился удобнее. Лиз, не задумываясь, последовала его примеру. Притянув колени к груди, она упёрлась в них подбородком и заговорила вновь, подбадриваемая взглядом Холмса.

— Мне было тринадцать с половиной лет, когда отец отдал меня своим приятелям-алкоголикам за бутылку бурбона, крикнув вслед, чтобы без денег я не возвращалась. Я плакала и кричала, просила не поступать так со мной, звала его, умоляла, обещала быть еще лучше, но ему было плевать.

— Они тебя не тронули? — словно бы нейтрально поинтересовался Шерлок, но Лиз видела, как напряжена его шея.

— Нет, им тоже нужна была выпивка, а потом и героин. Сексуальные удовольствия в тот момент были для них не самым важным. Это меня спасло, как мне тогда казалось, я думала, что меня отпустят. Только вот они решили иначе и отдали меня дельцам, управлявшим нашим районом — продали за пару доз, так что моя цена не велика. Вот у них-то мне стало действительно страшно. Я не знала, что они могут сделать со мной. Мне было всего тринадцать — я была еще совсем ребёнком: в сфере моих интересов были Остин, Бронте и Фицджеральд, а никак не наркоторговцы и сутенёры. В итоге мне пришлось пробыть у них около трёх недель, каждая минута которых была сущим адом.

Шерлок глухо выдохнул и прикрыл глаза. Он явно был в ярости, но скрывал это. Однако его такая живая реакция на рассказ значила для Лиз куда больше, чем могло показаться. Это было еще одним безупречным доказательством того, что они поступали глупо и необдуманно, принося себя и друг друга в жертву сумрачному и туманному долгу перед Джоном.

— Именно оттуда тебя вытащил Нельсон? — прервал её размышления Холмс, уже пару минут внимательно наблюдавший за ней.

— Да. У них был какой-то должок перед ним. И изначально он собирался забрать его деньгами, но потом увидел меня в самом углу комнаты. Кажется, они били меня и сломали мне руку — Нельсон забрал меня с собой, не спрашивая ни о чём, и оставил в своём доме в качестве воспитанницы. Он тогда был еще довольно молод, моложе нас с тобой: ему едва исполнилось тридцать и он тяжело переживал гибель жены и малолетней дочери. Я напомнила ему их обеих.

Лиз грустно улыбнулась своим воспоминаниям и уткнулась в колени лбом, спрятав лицо от прожигавшего взгляда Шерлока. Рассказывать ему было и просто, и сложно одновременно, словно с души слетала шелуха, открывая сокровенное, то, что никто и никогда не видел.

— Так ты стала его правой рукой. Я прав?

— Конечно, прав. Только не сразу. Он заботился обо мне, научил всему, что я умею. Ему нужно было кому-то отдавать нерастраченную любовь к дочери и жене, и я подошла на эту роль. Он баловал меня, возил на море, которое я видела только на картинках и в кино, в Европу и по всем штатам и Канаде, направлял, мягко указывал на мои ошибки. Между нами больше пяти лет не было никакого намёка на сексуальное сближение — для меня Нельсон был богом, я была готова умереть за него. Мне никогда не хотелось иметь каких-то иных отношений с ним. Он был мне братом, отцом, другом, учителем, защитником.

— Что же изменилось? Как вы стали любовниками?

— Я просто выросла. Однажды устроила грандиозный скандал одной из его подружек, велев никогда больше не переступать порог этого дома. А ему самому заявила, что не потерплю больше ни одной потаскухи в этом доме, — Лиз хитро посмотрела на Шерлока, ожидая реакции. Он усмехнулся и кивнул.

— Я слабо представляю, какой оказалась реакция Нельсона. Тогда он был намного моложе того человека, которого я знал.

Лиз хихикнула, как девчонка, и улыбнулась, вспомнив какую-то сцену из прошлого. В этот миг, на пару секунд, Шерлок позволил себе любоваться ею, не думая ни о чём другом. Сложно было подавить абсолютно нормальное желание: быть с ней рядом всегда, каждый день говорить о важном — для неё и для него. Сердце не принимало слабые доводы логики и разума.

— Он был умным и сдержанным мужчиной. Нельсон просто спросил меня, чего я хотела добиться своей истерикой. И я, слишком дерзкая и юная, не растерялась и ответила, что не хочу видеть больше ни одну из них в нашем доме, потому что он мой. Он посмеялся, решил, что я нафантазировала себе непонятно чего. Но потом понял, что я говорила серьёзно. Тогда мне, и правда, казалось всё именно таким.

— Вам было хорошо вместе?

— Вполне. Мы редко виделись, не успевали наскучить друг другу: он дал мне прекрасное образование, затем помог устроиться в ЦРУ, а сам часто бывал в разъездах, подготавливая почву для отрядов «AG.R.A.» и коммуны. Мы были вместе почти шесть лет и, наверное, были счастливы в какой-то степени. Может быть, он был неидеальным, но я живу только благодаря ему. Наши отношения сложно описать одним словом «любовь», но я никогда не обманывала его, говоря, что люблю.

— Ты любила его. Это очевидно, — сухо отметил Шерлок, царапнув ногтями по обивке дивана. Лиз незаметно улыбнулась и кивнула.

— Да. Просто не так сильно, чтобы это не закончилось одним сентябрьским днём, когда я была отправлена на санкционированное им задание, где встретила тебя.

— Так это я виноват? — недобро усмехнулся Холмс, но она отрицательно покачала головой.

— Нет, только я. Это всегда было только моей проблемой. И после твоего спасения я не чувствовала вины, хотя и считала себя предательницей. Понимаешь, такой серьёзный диссонанс в душе и мыслях. Я думала, что Нельсон, узнав обо всём, убьёт меня собственными руками. Придушит или стукнет чем-то тяжёлым, а то и просто застрелит. Но он использовал всё, что было возможно, чтобы уничтожить меня как агента, но не стал трогать как прежде любимую женщину. Наверное, ему и самому было очень тяжело в те минуты, когда кнут то и дело взлетал над моей спиной, а я уже не могла даже хрипеть от ужаса и нестерпимой боли.

— Несмотря ни на что, ты всё еще дорожила им?

— Дорожу… Да, дорожила. Я никак не могу поверить, что его больше нет. Письмо пришло так неожиданно. Автомобиль разбился, не выдержав лобового столкновения. Я нашла это происшествие в новостях — не знала как пережить наличие в квартире Джона и не разреветься, пока он еще был дома.

— Но тебя что-то тревожит помимо чувства потери, — протянул Шерлок, и Лиз не могла не улыбнуться, хотя в глазах снова стояли слёзы. — Я снова прав, Лиз?

— Я думаю о том, что, как говорят, настоящая любовь бывает раз в жизни и её нельзя терять, иначе до самой смерти будешь жалеть и отмахиваться от неисполненных мечтаний. Только понять, что это именно та самая любовь чаще всего слишком сложно.

— И как ты определяешь эту любовь? Почему ты думаешь, что к Нельсону ты испытывала как раз ненастоящую любовь? — с видом занятого и всего лишь на секунду отвлекшегося от опыта учёного спросил Холмс.

— Я готова была отдать за Нельсона свою жизнь, но я знаю, что переживу его смерть, как бы это ни было трудно. А жизнь без тебя я представлять не могу и не хочу. Потому что жить без тебя, зная, что тебя нет на этом свете, я уже пробовала — это настоящий ад.

Элизабет вскинула голову и смотрела на него с вызовом, понятным только им двоим. Отвоёвывать друг у друга право делать признания — до подобного могли додуматься только они. Шерлок тяжело выдохнул и протянул руку, касаясь её щеки. Лиз подалась ближе и замерла в полуметре от него. Пульс зашкаливал, а в груди ворочалась неподъёмная тяжесть слов, которые он собирался сказать.

— Лиз…

— Ты не обязан отвечать мне сейчас или когда-либо. Я просто хочу, чтобы ты знал, — слеза всё-таки покатилась по щеке, и она неловко вытерла её, коснувшись его руки и задержав свои пальцы на его, — чтобы ты понимал, что всё это ошибка. Нет на свете ничего более важного и драгоценного, чем вот это, — она положила ладонь на его грудь, и он точно так же как и она накрыл её пальцы своими. — Шерлок, мы совершаем ошибку. Бога ради! Мы делаем самую большую глупость в жизни!

— Лиз, это уже не нам решать. Мы обещали.

— Кому мы обещали? Друг другу? Опомнись, Шерлок! Мы говорим о наших жизнях, о нас с тобой. Я не могу говорить за тебя, но всё же вижу, что я нужна тебе. А я люблю тебя. Не Джона, не Нельсона, а тебя. И не переставала любить все эти годы. Почему же ты отказываешь себе и мне в праве на то, что принадлежит нам уже так давно?

Плечи Лиз затряслись от еле сдерживаемых рыданий. Она была на грани истерики. Но, несмотря на это, Шерлок оттолкнул её руку и встал с дивана. Находиться к ней так близко и молчать, не обнимать, не целовать её в ответ на признания — ему казалось, что он попал в Чистилище. Присев на стол, он подобрался и сказал то, что должен был сказать уже давно, но не мог решиться:

— Не путай простой биологический интерес, инстинкт, похоть, если хочешь, с любовью. Я никогда не говорил тебе ни слова любви, даже тогда, во время нашей миссии, когда еще не знал, кто ты на самом деле. — Он видел, что каждое слово било точно в цель, яд проникал сразу в кровь, отравляя её и лишая Лиз возможности продолжать этот бесполезный разговор, бередя старые раны. — Так почему ты решила, что перед твоей свадьбой что-то изменится?

— За что ты так со мной, Шерлок? Неужели мне нужно всю жизнь доказывать свою преданность, чтобы ты простил меня за то, что я обманула тебя десять лет назад? Я потеряла всё, выбрав тебя тогда.

— Я не просил тебя жертвовать хоть чем-то ради меня. Могла позволить своему дружку убить меня. Сейчас этого разговора не было бы.

Элизабет тоже встала и подошла к нему, остановившись в двух шагах. И Шерлок проявил слабость: он опустил голову и не позволил посмотреть в глаза.

— Ты так неоправданно жесток. Но ничего не меняется в один миг, что бы ты ни сказал мне сейчас. Однако если ты на самом деле думаешь так и я ошибалась всё это время, то… Мне стоит уйти. Прости, что потревожила тебя.

— Лиз, так будет лучше для всех. Ты понимаешь это не хуже меня.

— Ничего я не понимаю. Я отказываюсь понимать то, что ты говоришь. Я не понимаю, за что ты так со мной. И я не понимаю, почему ты выворачиваешь нам души? За что?

— Это просто блажь, Лиз. Мы почти не знаем друг друга, не нам судить кто и чего достоин больше.

— Я вся перед тобой, на ладони. Читай!

— Я устал объяснять, что ты мне не нужна. Ты ошиблась. Уходи, Лиз. Возвращайся к Джону и оставь меня в покое.

Шерлок наконец пересилил себя и поймал её взгляд. Она была слишком умна, чтобы не понять того, чем были продиктованы его уничижительные, злые слова. Но это не значило, что он не мог ранить её ими настолько глубоко, что она скорее всего не простит этого и будет права.

Простояв так, как ему показалось, маленькую вечность, Лиз кивнула и молча, не вытирая льющиеся по лицу слёзы, вышла за дверь и, в один миг спустившись по лестнице, вылетела на улицу, хлопнув дверью. И только там, привалившись спиной к стене дома, а затем и медленно съехав по ней на землю, она дала волю своей боли. Спрятав лицо в ладонях и осев на крыльцо, совершенно не заботясь о том, что подумают о ней прохожие, она глухо рыдала от горькой невзаимности и истоптанной жестокими словами Шерлока любви. Её плечи тряслись, тонкая накидка фактически лежала на земле, а светлые брюки измазались о ступень.

Но Лиз было плевать. Сидя у двери первого дома, который ей хотелось считать именно домом, а не временным местом жительства, и осознавая свои никчёмность и ненужность, она из последних сил пыталась сдержать рвущееся наружу ледяное отчаяние. Единственный любимый мужчина просто отказался от неё, не желая менять что-либо в их жизни, и его слова всё еще звучали у неё в голове.

Откинув голову назад, она позволила слезам течь по щекам, не вытирая их, позволяя им высыхать и оставлять солёные дорожки. Её била дрожь. Закусив губу, чтобы не закричать или не заплакать в голос, она поднялась с крыльца и, не оборачиваясь, пошла вверх по Бейкер-стрит. Она знала, что на этом всё подошло к концу.

В это же время в 221B Шерлок метался по квартире и сшибал с полок книги, а со стола — стопки бумаг. Затормозив у окна, он увидел, как Лиз осела у самой двери и как её плечи затряслись в истерике. Он зарычал и несколько раз ударил кулаком об стену. По руке от костяшек растеклась жгучая боль, которая только на пару секунд перекрыла ужасающую черноту, разраставшуюся внутри. В горле стоял ком.

От его правильного и честного решения хотелось выть и проклинать весь мир. Впервые его логика уступила место чувствам без каких-либо сожалений и обвинений. Он сделал всё верно, так, как было нужно — они не имели права рушить кроме своих еще и жизнь Джона. Но каждый новый вдох, к его горькому удивлению, на самом деле давался с трудом. Он знал, надеялся, что это пройдёт, должно было пройти в скором времени. Просто нужно было подождать и перетерпеть.

Шерлок закрыл глаза и прислонился горячим лбом к отчего-то ледяному оконному стеклу, больше не в силах наблюдать, как плачет у двери Лиз. Когда он вновь посмотрел в окно, на том месте её уже не было. Лиз, как он и просил, ушла, оставив их обоих, как она и говорила, с вывернутой наизнанку душой.