День святой Эдме (гет)

— Ты всё ещё ищешь его? — спросила Та-Эр, не поднимаясь со дна. Смотреть на то, как тонкие стебли прорастают сквозь бледное до прозрачности лицо, было неприятно, и Киллин ограничилась кивком, спешно отвернувшись.

Жизнь среди людей накладывает свои отпечатки. Несколько тысячелетий спустя она, вполне возможно, и вовсе позабудет, как летать.

Озеро разошлось густой рябью по поверхности: провидицу молчаливость сестры не удовлетворила. Медленно, собирая себя в единое целое, она всё же вынырнула. Вода не стекала с волос и кожа не казалась мокрой. Та-Эр сейчас сама была водой.

— Пожалуйста... — поморщилась Киллин, и старшая сестра терпеливо продолжила изменяться. Когда плотность кожи стала приемлемой, Киллин невольно охнула, кривясь заметнее прежнего.

Человеческий мир влияет на неё слишком дурно, искажает и калечит, выворачивает наизнанку. Люди слишком стабильны... и она становится такой же вместе с ними.

— Я буду искать, пока не найду, — пытаясь скрыть неловкость, пообещала она. — А когда отыщу — выдавлю глаза ещё раз, если он сумел их себе отрастить.

Та-Эр, вытягиваясь на воде и раскинув руки в вуали из жёстких перепонок, закрыла глаза. Солнце этого мира жгло, но куда меньше, чем растекающийся во все стороны гнев сестры. Она из их тройки была самой младшей, и обычно хранительницы, растущие без бремени первородства, становились счастливейшими созданиями во всех мирах. С Киллин судьба обошлась жестоко: одарила силой, но не дала ни капли покоя.

— Наш брат ошибся.

— Наш брат — безумная скотина, не считающаяся ни с чем, кроме меня. И я притащу его домой любым способом, лишь бы не гадать, до какой глупости он может додуматься.

— Киллин, — понизив голос, протянула Та-Эр, вяло шевеля конечностями и позволяя волнам качать себя, как в колыбели, — мне кажется порой, Мелин и сам не прочь вернуться. Но ему страшно.

— Я облегчу ему задачу, — махнула рукой Киллин, поднимаясь с камня. Упасть в воду не хотелось: сестра не даст утонуть, но барахтаться в том, в чём она живёт последние две-три вечности... Нет уж. — Я ухожу к людям. Снова. Если знаешь, в какой норе он прячется — скажи, что чудовище ушло.

— Ты не чудовище.

— Но вы до одури боитесь, что я сойду с ума и стану крушить всё вокруг, как Массая. Но она — из древнейших и прожила куда дольше меня. И тронулась совсем не из-за человеческих миров.

— А из-за разочаровавшего её брата, — ещё тише подсказала Та-Эр.

Киллин только брезгливо дёрнула крыльями.

— Общество людей не приглушит боль, — не теряя надежды, вздохнула провидица, на краткий миг открыв глаза. Увы, легче не стало. — Ты можешь играть в войну и муштровать этих волосатых обезьянок ради забавы, но покоя это не принесёт. Если хочешь помочь смертным — учи их, показывай новые пути.

— Я показываю. И учу. Учу, что если им и суждено сдохнуть в муках, глядя, как враги выжигают их земли дотла, то они могут сделать это не как безмолвные овцы. Я научила их ковать оружие, подобное нашему, и держать его в руках. Для вас, провидиц, приятнее толковать сны и выплетать судьбы, и я этого не осуждаю. И ты не осуждай, что я учу их пользоваться этими судьбами по своему усмотрению.

— Ты уже безумна, раз хочешь видеть тот мир в огне, — с тоской улыбнулась Та-Эр, вскидывая руки и уходя под воду. Глядя, как под чёрной толщей воды сестра распадается на течения, Киллин пожала плечами. Если им всем проще думать, что она хочет купаться в крови — значит, они слепы.

Поднявшись в небо и готовясь распороть податливую материю, ангельская вестница Киллин развернула пять пар серо-стальных крыльев.