Вместо Ночного дозора (джен)

Непривычный способ раздачи ужина застал забегаться всех служанок Винтерфелла, вдобавок многие лорды, переживая необходимость покинуть родной Север, требовали принести им еще эля или вина и закуски к ним, что еще больше затрудняло работу служанок. Пришлось даже Кейтлин, Джейн, Сансе и Арье ходить по этажам и спрашивать у лордов, леди и их членов свит, не забыли ли им чего-то принести. Ужин затянулся далеко за полночь, ибо после эля в каждой горнице шли ожесточенные споры о том, стоит ли перебираться на юг, есть ли резон в словах Рисвелла и леди Дастин, может быть, все-таки можно сразиться непосредственно на Севере или отсидеться в замке. Кто-то даже надеялся, что можно сломать весь лед около Стылого берега и заставить Иных пробиваться через Стену, которая для того строилась, чтобы их сдерживать.

И, когда наконец, большинство лордов и леди, разгоряченных спорами и элем, закончили свой вечер жаркими объятиями или, наоборот, жаркими обвинениями друг друга в глупости, непонимании и нелюбви к Северу, во дворе раздались шум драконьих крыльев, крики стражников и конский топот. Прилетела Дейнерис, вся переполненная возмущением изменой Джона. Не обращая внимания на служанок, предлагавших ей поесть и помыться с дальней дороги, она влетела в комнату Джона, ожидая увидеть северную шлюху, как прозвали королевы Винафрид, но обнаружила только одного Джона, склонившегося над картами эвакуации. Но отсутствие Винафрид не сбило ее запала. Не стесняясь того, что ее слышит ползамка, она орала: «Я терплю твоих двух королев, так ты и еще с этой шлюхой стал мне изменять! Вот, чем на самом деле ты занят на Севере, сперва Аша, а затем Мандерли! Эта жирная свинья подложила тебе свою внучку! Ты, как твой предшественник узурпатор, не пропускаешь ни одной юбки! Скажи мне, где они находятся, и Дрогон в момент сожжет это мерзкое семя! Я, матерь Драконов, Дейнерис Буреожденная, наступив на горло своей гордости, согласилась стать твоей третьей королевой, так ты, негодяй, стал изменять всем трем!» Дрогон, прошедший хорошую школу у Мага Марвина, не выпускал пламени без команды «Дракарис!», но пришел в волнение от криков своей всадницы, летал кругами вокруг замка, ожидая команды, и ревел от злости, будя весь замок. Визерион тоже пришел в большое волнение, и, хотя не издавал столь громкого рева, но тоже летал вблизи замка и время от времени вторил собрату. Все обитатели замка — лорды, леди, гвардейцы, слуги и служанки — с ужасом наблюдали за проносившими тенями за мутными стеклами, боясь драконьего огня не меньше, чем холода Иных. А дети и юные леди плакали и кричали от ужаса. Однако Джон и Дейенерис, привыкшие к драконам, были настолько поглощены собой и друг и другом, что даже не слышали происходящего за стенами замка.

У Джона не было настоящего оправдания, ему всегда Винафрид нравилась больше, чем все его жены, а десять дней, проведенных вместе, превратили его чувства в настоящую любовь. Разумеется, он не мог отказаться от своих королев, он сам их выбрал, сам заставил Верховного септона обосновать и заключить небывалый в истории Вестероса брак с тремя женами, и в той сложной ситуации, в которой находилась вся страна и он сам, ничего не мог изменить. Но в то же время у него тоже была своя слабость — Винафрид, и он не был в силах от нее отказаться. Он ничего не отвечал на крики Дейенерис, он даже не двигался, просто смотрел на нее, и неожиданно почувствовал, что у него против его воли потекли слезы по лицу, никак не подобающие мудрому королю и суровому воину. Дейенерис продолжала кричать про жирную свинью и северную шлюху, не обращая внимания на его реакцию.

И вдруг она замолкла, посмотрев на Джона, и спросила почти обычным и очень грустным голосом: «Ты так ее любишь? Я тебе вообще безразлична?». Она не была ему безразлична, самая умная и самая смелая из его жен, единственная из них, с которой он мог обсуждать государственные дела, честно рассказывать, что его мучает, и еще самая красивая из всех трех. Даже сейчас, несмотря его любовь к Винафрид, на ее долгие крики, оскорбляющие его любимую и ее деда-десницу, гневное страстное лицо Дейенерис и ее тело по-прежнему волновали его. Но и Дейенерис летела через всю страну не только для того, чтобы расправиться с соперницей, но и для того, чтобы отобрать у своей незаконной соперницы ее Джона. Она развязала свои одежды, подошла к нему и спросила все еще очень грустным, но уже зовущим голосом: «Неужели она красивее меня?». Джону было стыдно и очень стыдно, причем одновременно и перед Винафрид, наверняка слушающей крики за несколькими стенками и плачущей в своей постели, и перед Дейенерис, которой он изменил, не только в постели, но и в своей душе, и перед всеми людьми Севера и даже всего Вестероса за то, что он в столь ответственный момент не думает о завтрашних спорах, а выясняет свои отношения с женщинами. Но тело предательски отреагировало на красоту Дейенерис и на ее призыв. Но он не сказал ни слова оправдания, просто обнял ее и тихо шепнул ей на ухо: «Дени».

Ее гордость приказывала ей оттолкнуть Джона, но она вместо этого теснее прижалась к нему. И следующую часть ночи лорды и леди слушали не рев драконов, а стоны и крики Дейенерис, которая прилетела к Джону именно в те дни, о которых мейстер и астролог сошлись во мнении, что они наиболее благоприятны для зачатия. Хотя Джон был вымотан своей речью, скандальным собранием, криками самой Дейенерис, своим чувством вины, он хотел ее, и после первого раза она снова прижилась к нему, ласкала руками и ртом все его тело и требовала еще и еще. Она хотела, чтобы Джон проник в нее, как можно глубже, чтобы он заполнил ее до предела, чтобы за каждым разом почти без перерыва следовал следующий. Джону казалось, что его страсть и его усердие в постели снимают часть его вины за измену. И только, когда он очередной раз доходил до финиша, и стоны и крики Дейенерис замирали, он через несколько стен слышал (или ему мнился) тихий-тихий плач, напоминающий ему, что он не только получает удовольствие и кается перед Дейенерис, но и изменяет любимой. И это чередование вины и удовольствия продолжалось до самого утра, когда постучавшийся в дверь Робб в соответствии с этикетом пригласил их светлости к позднему завтраку, который приготовили служанки, проведшие вместе со всеми бессонную ночь.

Дейенерис не пустила в королевские покои служанок, и пока Джон вместо них затягивал ей корсет, он попутно рассказал ей про цель собрания, про эвакуацию Севера и план воевать на теплых незамерзающих болотах Перешейка. «Так за этим сюда прибыл, — спросила она, — и чтобы спать с ней». «Ее держит при себе ее дед, не отпуская ни на шаг от себя», — честно ответил Джон. — Дейенерис ответила ему: «Я поддержу тебя, но завтра же мы с тобой летим на Медвежий остров, не задерживаясь ни на день», явно намекая на то, что ставит условием поддержки отсутствие не только секса, но, по-видимому, даже разговора с Винафрид, во всяком случае наедине. Но Джон не мог принять ее условие. «У этого собрания есть еще одна цель, — сказал он, — лорды специально взяли на него своих сыновей и дочерей, чтобы пока мы еще не ушли с Севера, провести в главной богороще Севера все те свадьбы, которые намечались, и даже поженить еще не доросших до женитьбы детей, которых предполагалось только помолвить. Сейчас даже представить сложно, когда северные лорды смогут снова встретиться вместе здесь в этом священном месте, и сколько из них доживет до следующей встречи. Пускай молодые поскорее поженятся и зачнут наследников, которые будут жить после нашей победы. В числе других невест и моя сестра Санса, извини, кузина, но я привык ее считать сестрой, выходит замуж за сына моего знаменосца, с которым мы прошли весь путь от Перешейка, того самого Перешейка до Красного дворца Королевской гавани. Разве я могу это пропустить. И моя королева должна тоже поздравить молодых в последние дни прежней жизни Севера». Дейенерис думала, как возразить, ей очень не хотелось, чтобы во время праздников встретился с Винафрид, она ревновала не только к занятиям любовью с «северной шлюхой», но и к разговорам Джона с ней. Но у не было хороших аргументов, единственное возражение, которое она наскоро придумала: «Ты думаешь только о лордах, а простые люди?» — «Простые люди Зимнем городке через слуг и гвардейцев прекрасно знают, о чем мы спорим, и тоже догадываются, что надо провести все свадьбы и другие торжества, пока мы все вместе и на Севере. Они не так глупы, как тебе кажется». Он хотел сказать про то, что ее крики будили не только лордов, но и слуг, а рев дракона слушался в ночной тишине даже в Зимнем городке, но промолчал, ему нужно была ее поддержка на собрании лордов, снова «будить в ней дракона» он не хотел. Хотя она рассказывала ему о своей терпеливости, но нрав ее брата нередко просыпался в ней, как прошедшей бессонной ночью.

Присутствие Винафрид и невозможность даже поговорить с ней мучили его, теперь он уже чувствовал вину перед ней, а не перед Дейенерис, которая получила столько секса, сколько хотела, не постеснявшись при этом помешать спать всем, находящимся в замке. Он думал, почему Дейенерис так спокойно терпела двух других его жен, спокойно лежала и ждала свой очереди, пока он занимался любовью с Маргери или Арианной, а иногда даже ласкала и целовала его тело, когда он был в другой королеве. Более того, после пиров с обилием вина и возбуждающих дорнийских пряностей, когда все три королевы и сам Джон жаждали ласки и объятий, они играли в любовные игры вчетвером, и Дейенерис не ревновала и ничего не говорила ему наутро. И даже здесь в Винтерфелле, она разрешала ему делить свои ночи между ней и Ашей, любовницей, не имеющей законных прав находиться в постели короля. А сейчас она хотела запретить не только секс, о сексе не было и речи, даже разговор с внучкой его десницы.

Вернее, на самом деле он прекрасно знал ответ, Дейенерис смирилась с наличием других королев, могла ему простить ему физическую измену, но не могла допустить его любви к другой женщине. Она тонко различала долг и чувства и не могла ему простить чувств к другой женщине. Он не знал, что вызывает столь бурный гнев — оскорбленное самолюбие прирожденной королевы, красавицы и матери драконов или ревность оскорбленной влюбленной женщины, но больше склонялся к оскорбленному самолюбию, чем к оскорбленным чувствам. Он не любил ее по-настоящему, она была дороже ему других королев за ум, за красоту, за смелость, редкую даже среди воинов, за страстные ласки в постели, за возможность искренне и по делу обсуждать с ней то, что плохо понимали Маргери и Арианна, но это не было любовью. И он приписывал ей такие чувства к себе, какие он испытывал к ней, особо не задумываясь об этом. Он любил Винафрид и не мог убить в своей душе это чувство.

Идя на завтрак вместе с Дейенерис, Джон и даже Дейенерис поздоровались с Виманом Мандерли («жирной свиньей») и сопровождавшей его Винафрид («северной шлюхой») и сели рядом с ними во главе стола вместе с Роббом и Джейн. По пути к столу Винафрид, глядя на Джона, сделала рукой какой-то неопределенный жест около живота, но Джон не понял, что он означает — ее предполагаемую беременность, ее любовь или, наоборот, ревность и обиду за столь бурную ночь любви с Дейенерис. Дейенерис заметила этот жест, с ненавистью уставилась на нее, желая прожечь ее глазами, но ничего не сказала Джону.

Завтрак прошел в тихом молчании, все выглядели ужасно после бессонной ночи, но никто не осмелился сказать королю и королеве, особенно в присутствии поблизости их драконов, что они никому не дали спать. Самые старые лорды и леди засыпали прямо за столом, и их аккуратно будила их свита.

Собрание в отличие от вчерашнего дня шло удивительно тихо. Самую сильную речь произнесла Дейенерис, видевшая вихтов около пещеры древовидца и на Стылом берегу. Она сказала, что она южанка, что родина ее предков Валирия, что большую часть жизни она провела на юге в Эссосе, но уже почти год живет в Вестеросе и вместе с королем Джоном облетала на своем драконе всю страну, от Дорна до земель Вечной Зимы, что находятся в 200 лигах севернее Стены, и где не был никто из лордов. А потом долго говорила о том ужасе, который вызывают вихты, и об их огромном количестве. «Мы с королем Джоном уничтожали десятки в день, иногда даже доходило до сотни, а на завтра находилось не меньше новых. Весь берег был покрыт сугробами, и определить, в каком прячутся вихты, а какой из скрывает невинный кустик, было решительно невозможно».

Ее слова произвели очень сильное впечатление на лордов, хотя они не любили Таргариенов и были злы на нее за бессонную ночь, но ее слова об количестве вихтов явно их впечатлили, а ее личное участие в борьбе с ними на Стылом берегу и далеко за Стеной вызвало искреннее уважение. Вероятно, они представили сугробы вокруг своего замка или даже в дворе своего замка и поняли, что им, не имеющим ни дракона, ни длительного светлого времени, с ними не справиться. А если окажется, что вихты уже проснулись к своему ночному бодрствованию, вылезут изо всех сугробов и бросятся на них, то об этом даже подумать страшно. Тем не менее Рисвеллы и Барбри Дастин все же спорили с ней, но очень вяло, как будто заранее собираясь проиграть спор. Локки, Флинты из Вдовьеего Дозора и Вулфилды не высказывались никак, явно Мандерли каким-то образом успел с ними переговорить. И решение действительно было принято.

Настоящие споры разгорелись, когда стал вопрос о деньгах для эвакуации, передаче запасов продовольствия крестьянам, о фрахте кораблей. Северные лорды легко расставались с жизнью, но не с деньгами и не с запасами продовольствия, заготовленного на зиму. Суммы, которые называли лорды, были просто смехотворны по сравнению с тем, сколько реально могла стоить эвакуация всего населения Севера. Джон Амбер, недавно получивший богатства Дредфорта (и, как сейчас выясняется, это было сделано напрасно, Стена не играла такой роли в этой войне, можно было воспитать сына или дочь Уолды в Винтерфелле, а в Дредфорт назначить кастеляна) был щедрее других.

Однако и его предложения никуда не годились, за эти деньги нельзя было нанять корабли, чтобы вывести всех его людей, весьма многочисленных после соединения земель Амберов и Болтонов. И тут поднялась Винафрид и слабым голосом, иногда прерывающимся после ночи страданий и слез, она сказала то, что запланировала еще тогда при встрече с Джоном.

— Мы с моим дедушкой долго обсуждали и решили, северяне некогда помогли нам, когда мы, слабые и беспомощные, пришли из Простора на Север, теперь мы должны отдать долг и помочь северянам добраться до Простора и переждать там войну. Поэтому отдаем на фрахт кораблей, на обустройство северян в своих временных убежищах и возвращение их потом в родные дома все серебро, которое накопил дом Мандерли. Леди и лорды, вам боги, Старые боги или Семеро, вручили право и обязанность опекать и защищать простолюдинов Севера. Последуйте нашему примеру, отдайте все, что вы можете, что спасти наш народ от самого тяжелого испытания, которое нам посылает судьба. Явите щедрость при спасении людей Севера и храбрость в страшной битве на болоте, показав всему Вестеросу и всему Планетосу, что вы настоящие лорды Севера.

Речь Дейенерис, которую недавно так одобрительно была встречена лордами, моментально была забыта, лорды даже встали, приветствуя Винафрид Мандерли. Дейенерис поглядывала с ненавистью на нее, далеко высовываясь вперед, чтобы жирное пузо Вимана, сидевшего между ними за высоким столом, не мешало ей увидеть соперницу. После речи Винафрид лорды, как и ожидал Джон, стали соревноваться в щедрости, не желая уступать первенство бывшему южанину, столь толстому, что даже не может сесть на лошадь. Как обратил внимание Джон, когда все лорды были готовы отдать едва ли не свои замки и фамильные валирийские мечи, Рисвеллы и включая леди Дастин молчали, и он понял, что ничего не дадут и не отправят своих крестьян, и это будет особая проблема, которую надо будет решать раньше, чем сами Рисвеллы и их дочь (на них-то самих наплевать), а, главное, их люди, крестьяне, ремесленники, гвардейцы, слуги превратились в вихтов.

Виман Мандерли не подвел дочь и самого себя в этой сложной ситуации, он понял, что это домашняя заготовка Джона и Винафрид, но пока лорды соревновались в щедрости, сумел найти правильный ответ.

— Да, мы приняли очень тяжелое для нас решение расстаться со всем нашим серебром для спасения Севера. Половину серебра мы отдаем сейчас для фрахта кораблей и обустройства северян на юге, а вторую половину мы дадим для возвращения домой после победы и для восстановления Севера. Как поручил мне король Джон, я беру на себя руководство эвакуацией северян, уступая пост десницы, лорду Ровану, который вместе с другими лордами Простора и Дорнийских марок будет принимать наших людей. На наши серебро и те ценности, что передадут нам другие лорды я через Железный банк, не объявляя об этом во всеуслышание, чтобы не поднимать цены, я начинаю фрахт кораблей не только в Вестеросе, но и во всем Эссосе, от Лората и его колоний до Кварта и империи И-Ти, хотя фрахт кораблей в Летнем и Нефритовом море сейчас затруднен из-за того, что пираты стали многочисленнее и наглее. Кроме того, я рассчитываю на помощь другой части нашего королевства в заливе Драконов, которую сейчас возглавляет мой сын, с их боевыми галерами они прорвутся через пиратов. Наши войска спасли жителей залива Драконов от работорговцев и их союзников, теперь их очередь помогать нам. Свою лепту, я думаю, внесет и Саладор Саан, который под покровительством короля Джона заметно увеличил свое богатство и свой флот в Узком море. Большинство людей должно прийти именно в Белую Гавань, откуда их будем отвозить в Королевскую и далее они двинутся в Простор и Дорнийские марки. Мы устроим около Белой гавани временные пристанища, в которых они, конечно, где в большой тесноте, иначе не удастся, пока будут дожидаться своей очереди на эвакуацию. Жители западного побережья отправятся в Простор на вестеросских торговых кораблях, ибо туда зафрахтованным кораблям из Эссоса плыть слишком долго. Ну а вторую половину серебра мы используем для нового фрахта кораблей и восстановления Севера после победы наших славных войск над Иными и вихтами.

Джон, слушая его, догадался, что Вимн оказался еще хитрее, он не выделяет себе часть, якобы отдает все, но не сразу, а также собирается тихо получить навар на фрахте, но звучала его речь очень красиво и породила много надежд у тех, кто не знал близко хитрую лису Вимана Мандерли. Во всяком случае его речь была тоже встречена криками, ударами кулаков по столам и аплодисментами, хотя и не столь громкими, как речь его внучки. Дейенерис видела, что о ней забыли, но не могла никак возразить против того, что говорили оба Мандерли, и осталась сидеть с деланной улыбкой, только прижалась посильнее к Джону и взяла его за руку, чтобы досадить Винафрид.

Джон поблагодарил Мандерли, дела и внучку, и всех лордов за щедрость и любовь к Северу, сказал, что каждый лорд будет сам организовать выход своих людей по нарисованным планам, что важно не забыть никого, не только из жалости к людям, но и чтобы не увеличивать армию вихтов, что на санях надо тащить не только продовольствие, орудия, оружие и разные ценности, н также беременных женщин, малых детей и слабых исхудавших стариков. Что гвардейцы, кроме самых храбрых и умелых, что отправятся на Медвежий остров должны сопровождать колоны, помогать, защищать слабых, предотвращать ссоры. Что тела умерших в дороге необходимо сжечь, а если нет такой возможности, то переломать все кости до самых малых, так, чтобы Иным было не из чего делать вихтов. Что слабый скот, для которого нет корма, по дороге надо резать, тоже ломая его кости, и кормить им людей, которые идут по холоду, тащат сани и ночуют на снегу. И еще много чего он сказал про эвакуацию, а потом добавил, что мейстер Лювин основное вам пошлет в письмах, но у Винтерфелла нет такого количества воронов, что послать каждому лорду по множеству писем с подробными описаниями.

Продолжил он свою речь тем, что сегодня после обеда все отправятся спать, ибо мы с моей королевой испортили вам предыдущую ночь. Дейенерис просто перекосило от того, что Джон извиняется перед лордами, она считала возможным кричать на Джона и стонать на ползамка, но не говорить об этом вслух на большом собрании.

А завтра, закончил Джон, начинаются радостные дни, ибо мы будем заключать браки северян, которые принесут потомков, что заселят Север после того, как мы уничтожим застенную нечисть. И первая свадьба — это свадьба его сестры, простите, кузины, кузины Сансы, но он всю жизнь считал ее сестрой и не может от этого отвыкнуть, с младшим Джоном Амбером, а еще завтра поженятся Элис Карстарк, ее брат Харион и множество других отпрысков благородных домов Севера. Свадеб будет столько, что мы не уложимся в один день и будем пировать два дня подряд. Но, надеюсь, что никто не возражает.