Хонока (джен)

Минато кричит на Джиджи и заставляет их навести порядок. Джиджи дуется, но помогает им расставить мебель по местам и даже исправляет самые сильные вмятины с помощью быстросохнущей штукатурки, которую Минато держит под кухонной раковиной. Сэнсэй им не помогает. Подлый.

Когда они заканчивают, Сэнсэй встает.

“В тысяча восемьсот назначена встреча в Акимичи-те. Будут присутствовать обычные участники, а также несколько других. Пожалуйста, приезжайте вовремя и в приемлемом состоянии”.

Последнюю часть он целит в нее и Какаши, которые вспотели, а в волосах у них застряли кусочки ваты.

“Я предлагаю прибыть до шести часов, Хонока”, — подчеркивает Сэнсэй. “Найди причину, по которой ты и Какаши должны быть в Акимичи-те”.

“Да, сенсей”.

“Встреча состоится дома у Торифу-сан”, — говорит он с ноткой предупреждения. “Не удивляйтесь, если его сын и невестка появятся без предупреждения”.

Хонока кивает. Торифу пытался выманить у нее обещание с тех пор, как она узнала о Шинку — встретиться с ее сестрой и большой семьей. До сих пор ему это не удавалось — и он становится нетерпеливым из-за всех ее уверток и отвлечений.

“Цунаде встретится со мной и Джирайей в "Кустовом клевере" в семнадцать пятьдесят. Минато, возможно, ты захочешь забрать ужин Кушины у продавца Акимичи этим вечером.”

Минато кивает. “Звучит как план”.

Она ищет подпись Торифу, любопытствуя, узнает ли она подпись своей сестры с первого взгляда. Она этого не делает.

“Рема-кун с Торифу-сан. Они уже дома у Торифу-сан?”

“Да”, — говорит Сэнсэй. “Поскольку у вас нет проблем с поиском Торифу-сана, нет оправдания тому, что вы заблудились или опоздали”.

Какаши толкает ее локтем, когда ее взгляд блуждает. Она потирает руку и сердито смотрит на меня.

“Не волнуйтесь, сенсей”, — говорит Какаши. “Я позабочусь о том, чтобы она появилась вовремя”.

Джиджи напевает.

“Орочимару, детям обязательно идти на собрание?”

Тьфу! "Это снова Минато", — думает Хонока.

“К сожалению, да. Способность Хоноки устранить влияние Котоамацуками является неотъемлемой частью плана ”.

Джирайя хмурится. “Я не знал, что у нас уже есть план. Я думал, для этого и была назначена встреча — для обсуждения плана ”.

Сэнсэй закатывает глаза.

“Очень хорошо — способности Хоноки необходимы для плана, который я предложу на сегодняшнем собрании”.

Джирайя стонет и трет лицо. Она тычет его сзади в колено, и он взвизгивает.

“Сенсей никогда бы не попросил меня подвергать свою жизнь опасности из-за чего-то, чего, по его мнению, я не мог сделать”.

“Мне неприятно говорить тебе, малыш, но у тебя и твоего сенсея очень слабое представление о том, что такое опасность”.

“Опасность — это возможность понести вред или травму”, — дерзко отвечает она.

Он качает головой, глядя на нее. “Слаб, малыш, слаб”.

Она хмурится. Это было буквально словарное определение?

Сенсей посмеивается и похлопывает ее по спине, направляя ее и Какаши к двери квартиры.

“Держитесь вместе и не подпускайте к себе никаких подозрительных лиц ближе чем на двести метров”.

Он открывает им дверь, и они послушно выходят во внешний коридор.

“Сенсей, вы прогоняете нас?” — спрашивает она, надувая щеки.

“Да”. Сэнсэй захлопывает дверь у них перед носом.

Она сдувается, выдувая полный рот грустных маленьких пузырьков.

“Черт, я почти поймал его!”

Они возвращаются в апартаменты генинов, чтобы привести себя в порядок, и Хонока надевает свою самую красивую черную водолазку и обычные серые штаны шиноби. Ее броня из проволочной сетки натирает подмышки, поэтому она воздерживается от этого. Как она и ожидала, она уже переросла это.

Она входит в квартиру Какаши.

“Тот же наряд!” — говорит она и снимает полотенце с его плеч, чтобы снова высушить волосы. Вода просто скатывается с волос Какаши — ему даже полотенце больше не нужно — и ее волосы все еще мокрые, несмотря на все ее усилия высушить их. Она может оставаться влажной в течение часов, если она длинная.

Он ворчит на нее и возвращается к стрижке ногтей. Он обожает стричь ногти — в этом есть смысл. Длинные ногти повреждаются легче и могут представлять опасность, а ногти Какаши растут очень быстро.

“Мы должны пойти потусоваться с Рин, Обито и Гаем”. Они в Учиха-ку. Она хочет их увидеть.

“Нет”.

“Но, Какаши...! Мы не видели их целую вечность, и Обито так одиноко!”

Какаши бросает на нее взгляд.

“Мы видели их три дня назад, Хонока — и как Обито может быть одиноко, если он тусуется с Рин и Гаем?”

“Ему одиноко из-за нас”.

Какаши закатывает глаза и продолжает стричь ногти.

“Нет”.

“Когда все это закончится?” она умоляет.

“...” Какаши вздыхает. “Я предполагаю”.

Она плюхается рядом с ним и прислоняется к его плечу.

“Я не могу дождаться”.

Он довольно легко сводит Хоноку с Акимичи-те — доставить ее к дому Торифу вовремя — настоящая проблема, потому что в тот момент, когда она ступает на территорию района, у нее урчит в животе.

Какаши хватает ее за руку и оттаскивает от другого продавца.

“Но, Какаши! Такояки!”

“Хонока, у Торифу-сан дома будет еда”. Это дом акимичи — конечно, там будет еда, и много. Хонока знает это.

“Но будет ли там такояки?”

“Ты можешь взять такояки после”.

Она с тоской оглядывается на стенд с такояки и машет рукой. “Я вернусь за тобой, вкусная закуска из осьминога!”

Он закатывает глаза. Она отвлекает. Она хочет опоздать, чтобы не столкнуться со своей сестрой перед встречей.

“Сенсей будет разочарован, если мы опоздаем”, — напоминает он ей.

Хонока раздражается. Какаши думает, что она ненавидит разочарование Орочимару-сенсея больше всего на свете.

Затем она улыбается и, схватив его за руку, тащит на боковую улицу. Он упирается пятками в землю.

“хонока—”

“Это the Bush Clover”, — говорит она, указывая на вывеску над уличным баром. “Давайте подождем Сэнсэя”.

“Хонока—” Он не думает, что это уместно.

Ей все равно, и она направляется прямо к бармену. Она склоняет голову.

“Привет”, — приветствует она. “Можем мы присесть?”

Бармен акимичи рассматривает их и их хитай-ате.

“Заходи. Садись сюда, — говорит он тоном, который предполагает, что он не потерпит никаких глупостей. Он ведет их к угловым местам в баре. “Что это будет, Шиноби-сан?”

“Цунэмори Хонока-десу. У тебя есть сок?”

Рот бармена кривится в улыбке. “Я знаю. Апельсин, яблоко, вишня или виноград?”

“О-о-о! Черри, пожалуйста.”

“И что я могу для тебя сделать?”

“...Апельсиновый сок, пожалуйста”.

Он кивает и наклоняется, чтобы достать сок из холодильника под барной стойкой. Он разливает их напитки в модные бокалы и украшает их свежими фруктами и листиком мяты — Хонока кладет в свой аккуратную спиральку из апельсиновой корки, а Какаши насаживает вишенку на маленький зонтик. Бармен ставит перед ними напитки на бамбуковые подставки.

“Спасибо, Оджи-сан!”

Бармен хмыкает. “Мне открыть счет, или это все?”

Хонока восхищается своим напитком. “Это все, ” говорит она, “ наш сэнсэй позже поведет нас ужинать”.

“Я понимаю”, — говорит он. “Отдельные счета или вместе?”

“Вместе”, — отвечает она, затем поворачивается к нему. “Жаба-слизняк-змея для того, кто платит?”

Он кивает, и они играют в эту игру. Он проигрывает, как обычно — он всегда выбирает жабу, а Хонока всегда выбирает змею.

“Оджи-сан, я плачу”, — заявляет Хонока.

Какаши думает, что Хонока не знает, как воспользоваться преимуществом победы. Хотя он не жалуется.

Бармен кладет счет на свою сторону стойки, и Хонока ставит на нем свою регистрационную печать ниндзя под номером 009818 и отпечаток большого пальца. Он собирает его и поворачивается, чтобы положить в кассу. Какаши делает глоток своего апельсинового сока.

“Сенсей и Джирайя-сама уже в пути?” — спрашивает он.

Она качает головой один раз и останавливается, зажмуривая глаза и стискивая челюсть.

“Твои глаза все еще беспокоят тебя?”

Она сглатывает и жестикулирует. Он ждет, пока она уточнит.

“Это что-то вроде приступа, когда я слишком быстро двигаю головой”.

“... Это мешает твоему зрению?”

“Нет, в том—то и дело. Это как будто я постоянно смотрю через увеличительное стекло. На что бы я ни смотрел, все находится в суперфокусировке, поэтому, когда я качаю головой, все, что я вижу, тоже попадает в суперфокусировку и выходит из нее ”.

“Тогда не сосредотачивайся”, — говорит он. Хонока достаточно часто смотрит вдаль — для нее это не должно быть слишком сложно.

Она свирепо смотрит на него.

“Я пытаюсь! Но у меня странные глаза, и они не перестанут быть такими сосредоточенными ”.

Цунаде-сама должна посмотреть в глаза Хоноке перед встречей.

“Цунаде-сан уже в пути”, — говорит Хонока, и его глаз дергается. “Нет, на самом деле я не могу читать твои мысли. Иноичи-сан не хочет учить меня как, потому что это глупое ‘скрытое’ дзюцу, а он большой подлец.”

“Правильно”.

Хонока на мгновение хмурится.

“Она приведет Дан-сана”.

“Дэн-сан?” — спрашивает он. Да, он боялся, что она собиралась сказать "Данзо".

“Като Дан”.

Какаши понятия не имеет, о ком она говорит.

“Он дядя Шизуне — ты знаешь, Шизуне из Академии?”

“…”

“Хм... Иногда я называю его человеком с размытыми красками, потому что у него бледная кожа, бледные волосы и бледная внешность. Хотя у него действительно красивые глаза — такого темно-зеленого цвета. Сосново-зеленый, я думаю.”

Цунаде бьет Хоноку по голове.

“’Человек с размытыми красками”?" Цунаде рычит на ухо Хоноке. “Ты иногда такой грубый...!”

“Только иногда?” он фыркает. “Я думаю, ты имеешь в виду все время, Цунаде-сама”.

Като Дан хихикает, а Цунаде нежно проводит пальцами по волосам Какаши. Несмотря на то, что думают люди (и отбросив контракт на вызов собаки), на самом деле ему не нравится, когда его гладят по голове…

…

Что ж, иногда это нормально.

Хонока дуется на него и потирает голову. Отбивные у Цунаде не нежные.

“Где Орочимару и Джирайя? Он не говорил, что ты и эта неприятность таскались за ним по пятам.”

Хонока указывает на себя: “Я? Досадная помеха?”

“Да, ты— ты настоящая заноза в моей заднице, понимаешь?” Цунаде грубо гладит Хоноку по голове, не менее нежно, чем она гладила его.

Хонока снова зажмуривает глаза, морщась от неконтролируемого покачивания головой. Цунаде делает паузу.

“Тебя так сильно беспокоят твои глаза? Орочимару, этот ублюдок...! Он должен был привести тебя прямо ко мне, если ты испытывала такой сильный дискомфорт!”

“Все не так плохо, Цунаде-сан”, — протестует Хонока. “Меня просто подташнивает, когда я качаю головой”.

Цунаде усмехается. “Не так уж плохо...!”

“Туру, ты не возражаешь, если я сяду рядом с этой соплячкой и выясню, что не так с ее глазами?” — Спрашивает Цунаде. Хонока напрягается.

“С ее глазами все в порядке, Цунаде-химе, но продолжай”.

Хонока одаривает бармена благодарной улыбкой с ямочками на щеках и всем прочим. Какаши думает, что бармен, возможно, просто заработал себе постоянного клиента. Какаши делает еще один глоток апельсинового сока, пока никто не видит; это идеальный баланс сладкого и острого. Какаши одобряет.

Цунаде игнорирует обмен репликами в пользу оценки видения Хоноки своим дзюцу.

Через мгновение Цунаде наклоняет голову и хмурится.

“Ты преображаешь свои глаза?”

Хонока задумывается. “Я так не думаю”, — говорит она.

“Орочимару сказал, что это изменилось, пока ты работал над фуиндзюцу”, — говорит Цунаде, избегая конкретики. “Не могли бы вы описать мне, что происходило, пока вы были там?”

Хонока напевает.

“У меня были проблемы с видением этого, поэтому я очень усердно сосредотачивался, пока не мог. У меня немного защипало глаза, и я подумал, что это фантомная боль, так как я смотрел на это изнутри лиминального пространства, но когда я вернулся к реальности, мои глаза горели и болели, и все было действительно ярким, светящимся и большим ”.

“Яркий, светящийся и большой, да?” Цунаде размышляет. “Несмотря на то, что думает Орочимару, я не мастер во всех областях медицины. Я скоро сведу тебя с окулистом в больнице, хорошо? До тех пор старайтесь не напрягаться. По сути, в этом нет ничего неправильного, но структура ваших глаз определенно изменилась ”.

Хонока поджимает губы.

“Не смотри на меня так, сопляк, и тебе лучше тоже не бросать меня”.

Какаши вздыхает. “Я прослежу, чтобы она ушла, Цунаде-сама”.

Цунаде внезапно смеется.

“Они уже подобрали для тебя куратора, да, сопляк?”

Орочимару-сенсей и Джирайя появляются из шуншина.

“Он назначил себя сам”, — сообщает Сэнсэй.

Цунаде смеется громче.

“Это слишком смешно!” — говорит она, вытирая слезу с уголка глаза. “Она как мини-Оджи—тян — нам тоже следовало одолжить дневник Какаши Тоби-джи-сана. Ему понадобятся все чаевые, которые он сможет получить, чтобы держать ее в узде.”

Хонока хмуро смотрит на них. “Мне не нужен куратор!”

“Генма однажды застал ее практикующей технику водного дыхания в кухонной раковине”, — ябедничает Какаши. Генма подумал, что она пытается утопиться.

“Это сработало!”

“Неужели?” — Спрашивает Джирайя. “Каким образом?”

Сэнсэй массирует свои виски. “Химическое разложение”.

Цунаде перестает смеяться.

“Что?!”

98

Они прибывают вовремя, и она готова к тому, что будет несколько других. Конечно, Сэнсэй намеренно недооценивал раньше. На собрании есть несколько-несколько других человек.

Она держится поближе к Сэнсэю — ближе, чем обычно. Ей не нравится, когда на нее обрушивается слишком много незнакомого присутствия, со времен Комори и пограничного патруля. Какаши следует сразу за ней.

Она тычет пальцем в различные nexuses, не отводя взгляда от спины Сэнсэя. Что бы ни случилось с ее глазами, ее периферийное зрение почти такое же острое, как и центральное — полезное, но и очень тошнотворное.

Некоторые люди замечают ее вторжения, и это нормально — она не пытается скрыть то, что делает. Никто не пялится и не жалуется, поэтому она предполагает, что они ожидали дополнительного внимания.

Минато уже сидит в большом банкетном зале, усадив сейзу на свой забутон. Она думает, что он почти так же нервничает, как и она.

Джирайя берет подушку справа от себя, а Сэнсэй — слева. Позади Сенсея расположены две подушки забутона поменьше, и на эти места претендуют она и Какаши. Дэн сидит в том же ряду, что и Сенсей, Джирайя и Минато, но Цунаде направляется вперед.

Первый ряд обращен ко всем остальным, и, как она догадывается, это все главы кланов и их наследники. Фугаку сидит рядом со своим отцом с серьезным видом. Он тоже нервничает. Она прикусывает губу. Все такие напряженные.

Она заканчивает свое сканирование. Банкетный зал чист — никто не является тайным агентом Root, но это не гарантирует, что никто в зале тайно не поддерживает Данзо.

Если кому-то не понравится то, что они услышат сегодня вечером, и предупредит Данзо…

У нее урчит в животе.

Какаши сказал, что будет еда, но ни один уважающий себя шиноби не осмелился бы съесть что-либо в нынешних обстоятельствах, даже если бы им прислуживал Акимичи. У нее спазмы в животе — она будет испытывать стресс, съев так много еды, когда все это закончится.

Еще через мгновение собравшиеся шиноби садятся, и тихое бормотание стихает.

Цунаде заговаривает первой.

“Я хотела бы начать с напоминания всем, что не будет разглашения собранных доказательств — сегодняшняя встреча не об этом”. Цунаде делает паузу. Никто не жалуется и не бросает ей вызов. “Помимо уже представленных доказательств, я думаю, что многие из нас здесь уже на собственном опыте испытали ползучую угрозу со стороны Шимуры Данзо.

“Тело драгоценного товарища по клану — уничтожено до неузнаваемости или так и не восстановлено после ужасно неудачной миссии; талантливый брат или кузен, завербованный в Анбу — мертв после нескольких рутинных миссий. Ребенок, быстро начавший карьеру генина—” Цунаде сглатывает. “Несчастье за несчастьем, пока твой клан, твоя семья не обратятся в ничто. Подозрительные слухи — злонамеренные слухи — и необычные, нехарактерные самоубийства. Внезапные болезни и необъяснимые смерти — потревоженные могилы и украденные вещи умерших после похорон и поминок ”.

Такое ощущение, что все в комнате резко вдыхают и задерживают дыхание. Звенящая боль, застарелая и свежая, и все, что между ними — как будто слова Цунаде — это ногти, впивающиеся в коросту, которую выковыривали снова и снова.

“Все здесь, все затронуты жестокими махинациями Симуры Данзо. Даже если это не был твой товарищ по клану, твой брат или твоя сестра, твой двоюродный брат или твой ребенок, твоя мать или твой отец. Возможно, это был не тот, чье имя вы знали. Но это повлияло на вас.

"Потому что мы все шиноби Конохи, и с каждой смертью нас становится все меньше”.

Слезы блестят в глазах Цунаде, но не падают. Она смотрит каждому человеку в глаза и позволяет им упрекать ее за эмоциональную реакцию. Ее слезы — это гнев, думает Хонока. Разочарованный, но в то же время полный надежды.

“Ничего не изменится, пока мы не решим действовать. Помни это”.

Шикаку скрещивает руки на груди и открывает глаза. Они были закрыты на все время выступления Цунаде. Он выглядит спокойным… чувствует себя спокойно. Сдержанный. Он что-то замышляет, думает она.

“Я знаю, что некоторым из вас все еще все равно, и я понимаю это — с вами этого еще не случилось. Ты недостаточно зол, чтобы что-то сделать с безымянным, безликим шиноби, умирающим хорошей смертью.”

Шикаку с громким стуком опускает кулак. Хонока вздрагивает.

“Нет ничего гребаного "хорошего" в смерти! И умереть пешечной смертью, в то время как Шимура Данзо передвигает все фигуры на доске, — это вторая худшая участь, которую я могу придумать!” Он делает паузу. “Худшая участь, какую только можно вообразить? Живой”.

Шикаку снова делает паузу.

“Худшая участь, которую я могу себе представить, — это жить; жить, зная, что я всего лишь фигура на доске, делающая именно то, чего хочет этот ублюдок. Любой, кто уйдет сегодня вечером, зная то, что я знаю, что все здесь знают, и ничего не делает — ты самый низкий из низких ”.

Тишина. Шикаку фыркает.

“Вы трусы; где ваша Воля Огня?”

Хонока сжимает кулаки на коленях. Он только что ... воспользовался ее аргументом? Тот самый, который она применила к нему в пограничном лагере?

Это работает, и даже лучше, чем у нее. Шиноби, которые спокойно слушали и размышляли, но не участвовали, теперь перекрикивают друг друга, чтобы быть услышанными. Они все полны решимости помочь — либо предоставив больше улик против Данзо, либо сражаясь с самим собой, если придется.

Торифу прочищает горло, и шум от праведно разъяренных шиноби стихает. Несмотря на то, что в банкетном зале снова почти тишина, у Хоноки кружится голова от напряженной эмоциональной атмосферы.

Она увеличивает амплитуду, чтобы заглушить шум, и Какаши пугает ее, внезапно схватив за руку. Он бьет ее.

‘ Ой! ’ одними губами произносит она.

Он непримиримо пожимает плечами и фокусирует свою чакру в нижнем даньтяне. Плотность молнии увеличивается, и его нексус вращается быстрее. Сенсорное поле Какаши, его электромагнитное поле, расширяется.

Это покрывает банкетный зал и выбивает большинство подписей, но не все. Такие люди, как она, у которых от природы большие сенсорные поля, остаются незатронутыми.

Удивительно! Какаши даже не нуждался в ее помощи — он разобрался во всем сам!

Благодаря гению Какаши, Хонока может сделать глубокий вдох и собраться с мыслями. Она набирает быстрое сообщение на его руке с помощью tap code.

‘Спасибо. Теперь я в порядке.’

Он кивает и позволяет своей сфокусированной чакре рассеяться. Она пока не думает, что это то, чем он может пользоваться в течение длительного времени. Шум возвращается, но она готова переварить его теперь, когда знает, что он приближается.

“Конохагакуре в плохом состоянии”, — говорит Торифу. “Вся Страна Огня находится в плохом состоянии. Эта война более кровопролитна, чем две предыдущие. Мы не можем позволить себе облажаться прямо сейчас — гражданская война может погубить нас. Но мы также не можем позволить себе оставить Данзо в покое”.

“Шимура Данзо — всего лишь один человек”, — говорит Цунаде. “Но он не одинок и не лишен поддержки. Вполне вероятно, что Митокадо Хомура и Утатане Кохару охотно и сознательно поддерживают его. Он также принудил к сотрудничеству несколько кланов, удерживая их детей в заложниках в своей военизированной организации Root ”.

“Думайте о Root как о более строгом, брутальном подразделении Anbu”, — говорит Сэнсэй. “Но не доверяйте агентам Root действовать в интересах Конохи или нашего Хокаге”.

“Мы не просим никого здесь быть готовым начать гражданскую войну”, — говорит Шикаку. “Мы просим всех помочь нам предотвратить начало гражданской войны”.

Планы, которые они обсуждают с нынешними шиноби, — это все непредвиденные обстоятельства — то, что каждый может сделать, если основной план провалится.

Основной план (избавление от Данзо и освобождение Хокаге-сама) не обсуждается. Это слишком важно, чтобы рисковать открыться не тому человеку. Никто не выпрашивает подробностей.

В конце концов, собрание заканчивается, и большинство незнакомых шиноби уходят. Остались лишь немногие — например, отец Фугаку, младшая сестра Гаку и Выдра Анбу. Она машет агенту Анбу в маске, и он неловко машет в ответ.

Хонока видела этого агента Анбу, следящего за Хокаге раньше — дважды в кабинете Хокаге, и почти каждый раз, когда она ходила на чай и мандзю с Хокаге-сама.

Сначала ей это показалось странным, потому что она не думала, что Хокаге-сама нуждается в телохранителе. Какое—то время она думала, что он был кем-то вроде секретаря — а потом поняла, что не Выдра Анбу следит за Хокаге-сама, а Хокаге-сама присматривает за Выдрой Анбу. Он защищает Выдру Анбу так, как не защищает других агентов Анбу.

Они оба шиноби с нексусами земной природы и схожим соотношением чакры. Она думает, что они могут быть связаны, но Хокаге-сама всегда говорил только о своей жене, Бивако-оба-сан, и своем сыне, Асуме. Но, опять же, личности агентов Анбу должны храниться в секрете.

Рема выходит из-за перегородки и садится рядом с Выдрой Анбу. Она не была уверена, почему Рема не сидел в комнате со всеми — пока его крошечные кикайчу не начали ползать в тени тускло освещенной комнаты, прикрепляясь к рукавам рубашек и другой свободной одежде. Имеет смысл отметить каждого, чтобы знать, куда они пойдут после этой встречи, на случай, если кто-то попытается сообщить об их деятельности Данзо или одному из его сторонников.

Чоза и Иноичи встают и собирают разбросанные подушки, складывая их аккуратной стопкой, и Торифу спрашивает, есть ли у кого-нибудь предпочтения в меню на ужин.

“Сладкое саке”, — просит отец Фугаку. “Ты знаешь мои предпочтения, Торифу”.

Цунаде что-то ворчит себе под нос.

“Что это было, Сенджу-химе?”

“Я сказал, это плохо сказывается на твоем состоянии”.

Отец Фугаку, Фусима, издевается.

Фугаку прочищает горло.

“Только одну чашку, Торифу-сан”, — говорит Фугаку.

“Большой, Торифу”, — говорит Фусима.

Торифу закатывает на них глаза.

“Хонока-тян, ты бы хотела что—нибудь съесть?”

“Tako—!”

Какаши прикрывает ей рот рукой.

“Она будет запеченную в соли сайру и мисо-суп с баклажанами, Торифу-сан”.

Она надувает губы из-за руки Какаши. Это его любимые блюда.

Торифу хихикает. “И что-нибудь с осьминогом?”

Она подписывает утвердительный ответ.

Торифу уходит, и все переставляют свои подушки, чтобы сесть неровным кругом. Она ныряет на место рядом с Ремой, и Какаши следует за ней, сердито глядя на Рему у нее за спиной. Он знает, что она знает, что он делает это, но ей все равно.

“Отта-сан, вы помогаете нам спасти Хокаге-саму?”

Джиджи делает двойной дубль, и Фугаку фыркает.

“Малыш, Хонока, ты всех знаешь?”

“Нет”, — говорит она. “Но Хокаге-сама покупает мне фирменное мандзю для каждого агента Анбу, которого я могу заметить по пути в Ичибан Мандзю”. Она надеется, что в конце концов они снова смогут пить чай вместе. “Отта-сан так хорошо прячется с помощью гендзюцу, что больше не знает, как прятаться старомодным способом”.

Уши выдры Анбу становятся ярко-красными.

“Бани-сан лучше всех умеет прятаться. Она купила мне весь специальный набор мандзю, когда я, наконец, заметил ее ”.

“Banī-san…?” Говорит Выдра Анбу. “Ты имеешь в виду Кролика Анбу?”

“Мн! Потому что Бани-сан — это кролик, а Отта-сан — выдра ”.

Фусима смеется, и это переходит в отрывистый кашель. Фугаку и Цунаде немедленно толкают его, и он прогоняет их, даже когда его лицо становится фиолетовым. Они тревожно парят в воздухе. Он прочищает горло и издает грубый смешок.

“Прошлым летом я присутствовал на бюджетном совещании с советом”, — говорит Фусима, объясняя свое явно нехарактерное добродушие. “Член совета Митокадо был в ярости на команду Ро за то, что она потребовала пятнадцать тысяч Ре в качестве расходов на миссию ... на манджу”.

Благодаря небольшому пари, которое она заключила с Хокаге-сама, она всегда оставляла Ичибан Манджу с едой навынос — и обычно ее было слишком много, чтобы съесть одной, поэтому она поделилась с Рин, Гаем и Обито. Однако Какаши не любит сладости, поэтому она так и не удосужилась принести ему их.

Однако она не знала, что Хокаге-сама использовал расходы на миссию своей личной команды Анбу, чтобы финансировать ее зависимость от мандзю.

Маска Выдры Анбу наклоняется вниз — Хонока думает, что он, возможно, хмурится. “Хомура-сан назвал нас пустой тратой времени и денег. Хокаге разрешил это, хотя...”

Хокаге-сама, вероятно, не заключит такую же ставку, если они когда-нибудь снова пойдут на чай и мандзю, думает она.

Какаши внимательно разглядывает ее краем глаза.

“Хонока, почему ты не—”

“Какаши!” Минато ругается.

Она показывает ему язык, и он в ответ опускает ей веко.

“Дети, — говорит Сэнсэй, “ ведите себя прилично”.

“Да, сенсей”, — хором отвечают она и Какаши.

“Я все еще тяжелее тебя”, — шепчет она. Какаши снова бьет ее. “Ой!”

“Дети!”

99

Торифу обращается за помощью к Чозе и Иноичи, чтобы они внесли еду — и это настоящий праздник! Он не приготовил ей такояки, но макидзуси с темпурой, обжаренной во фритюре, и осьминогом такие же вкусные. Соус из угря тоже вкусный!

Напряженный эмоциональный фоновый шум стихает по мере того, как они едят. Хорошая еда лечит тело и успокаивает душу, и никто не говорит — или не думает — о Данзо и войне. Это мило.

Она немного переусердствовала, но такой вкусной еды у нее не было со времен пограничного патрулирования. Она пытается уговорить Какаши тоже попробовать что-нибудь другое, но это трудно, когда он уже съел свой суп из сайры и мисо и отказывается откусывать еще кусочек. Хонока обращает свое внимание на Рему, который ни разу не перестал жевать.

“…”

Вау. Он может много есть. Куда это ведет?

Он замечает, что она наблюдает, и сглатывает.

“Кикайчу”, — говорит он. Она хмурится.

Чоза смеется. “Никогда не вызывай Абураме на соревнование по поеданию, верно, Тори-джи?”

Торифу торжественно кивает.

Она могла бы попробовать, думает она, но ее, вероятно, раскусили бы — и хотя клан Акимичи не возражает, чтобы их гости наелись досыта, они не терпят расточительности. И ее трюк с соревнованиями по поеданию еды несколько расточителен.

“Кикайчу потребляют как чакру, так и питательные вещества из пищеварительного тракта”.

“О, я понимаю”. Имеет смысл. “Нет, Рема-кун, почему кикайчу пытался проглотить мой нексус?”

Минато разбрызгивает чай, и Сенсей морщится.

“Во время еды, малыш, серьезно?”Жалуется Джирайя, поднимая поднос с ужином над головой, чтобы он не был залит чаем.

Рема размышляет.

“Кикайчу питаются с постоянной скоростью, зависящей от потока чакры носителя”.

“Флюс?”

“Отток избыточной чакры”.

“Хм...? И?”

У Ремы возникает укол подозрения и раздражения, и она возвращается к своей еде. Они из одного мира и снова родились в том же мире, но их второе воспитание не могло быть более разным. Клан Абураме очень скрытен в отношении своего дзюцу — их скрытого дзюцу — и эта скрытность теперь укоренилась в Реме.

Он снова задумывается.

“Чем больше поток, тем быстрее развиваются кикайчу. Чем быстрее они развиваются, тем скорее смогут размножаться. Размещение кикайчу требует постоянного контроля за поступлением флюса в колонию. Слишком мало, и колония откажется от хозяина. Слишком много — и колония быстро расширится и подавит хозяина, став агрессивной. Это когда колония, скорее всего, нанесет ущерб узлам чакры, чаще всего нацеливаясь на седьмые врата из-за их обильного запаса чакры ”.

Она думает, что у нее, возможно, сильный приток энергии — ее чакра всегда в движении и имеет высокую частоту обновления.

“Нэ, нэ — как они вообще оказались внутри меня?” Она вообще не заметила, как это произошло!

“…”

“…?”

“Тебе следует жевать более тщательно”.

Она их съела?! Фу!

Цунаде зажимает переносицу, а Сенсей прикасается двумя пальцами к своему виску. Джиджи откладывает еду, наблюдая за приступом кашля Минато. Неодобрение и веселье проявляются в разной степени, и она удивлена, что веселье исходит в основном от Фугаку и его отца, которые внешне выглядят очень сурово.

“Я думал, ты боишься насекомых?” Какаши ворчит.

“Я такая”, — говорит она. “Но страх настолько глубок, насколько позволяет разум — таким образом, образованный ум побеждает страх”.

Рема перестает жевать, и одна бровь ползет вверх. Синяя отметина на его щеке подергивается.

“Ширатори Масао”, — тихо говорит Рема. “Какой-нибудь родственник?”

Ее улыбка становится шире. “Он был моим дедушкой”.

Рема фыркает от смеха. Выражение его лица остается статичным. Выдра Анбу с любопытством наблюдает за происходящим.

“Что тут смешного?” — спрашивает она.

“В последний раз, когда я тебя видел, ты дулась на додзе после того, как тебя отстранили”.

Ее часто отстраняли от занятий, поэтому она не может вспомнить ни одного случая, когда это произошло, или даже вызвать в памяти лица учеников ее дедушки. У него было много учеников, прежде чем он сломал позвоночник в результате несчастного случая на велосипеде.

“Ты тренировался в додзе Оджи-тян?”

“Аа”.

“Jūdō? Карате? Оба?”

Он жестикулирует, и она улыбается.

“Только не еще один”, — стонет Какаши.

“В каком звании вы были в дзюдо? Кю? Dan?”

“Йондан”. Четвертый дан, черный пояс.

“А-а! Я ревную. Я только приготовил Нидан.” Перед тем, как она умерла.

“О чем вы, ребята, вообще говорите, Тацума?” — Спрашивает Выдра Анбу. Он ел, приподняв маску ровно настолько, чтобы открыть рот, — и, как и Какаши, ел быстро и быстро сменил ее.

Рема смотрит на Выдру Анбу, но невозможно сказать, действительно ли они смотрят друг на друга. Хонока хихикает и отправляет в рот еще один кусочек макидзуси.

“Это засекречено”.

“Правда, Тацума? И эй, почему чиби продолжает называть тебя Рема-кун?”

“Это засекречено”.

“Тацума, давай, чувак! По крайней мере, скажи мне, откуда вы знаете друг друга?”

“Это засекречено”.

Она зажимает рот руками, чтобы не рассмеяться и не разбрызгать рис и нори повсюду. Она проглатывает, а затем быстро смывает остатки, не желая снова попасться с набитым ртом.

Хонока оглядывается по сторонам. Только Выдра Анбу, Учиха Фусима и Инузука Цуме не знают о ней. Цуме тише, чем она ожидала, будучи младшей сестрой Гаку, но Гаку однажды сравнила ее с Какаши; и Учиха Фусима-сан на самом деле не такой страшный, как она думала, — что является облегчением. Она не уверена, что бы она делала, если бы он не был добр к Фугаку.

“Почти все здесь уже знают обо мне, Рема-кун”.

Он задыхается, и Выдра Анбу пару раз хлопает его по спине.

“Э-все? С какой стати тебе рассказывать всем?”

Она хмурится.

“Потому что они мои друзья, и я им доверяю?”

Взгляд, которым он одаривает ее, кричит: ‘Ты такая наивная!’ И она скрещивает на нем руки, не впечатленная.

Рема прочищает горло и берет себя в руки. “Я полагаю, что, будучи эмпатом, было бы совершенно ясно, кто враг, а кто потенциальный союзник”.

“Ага!” — говорит она, одаривая его своей самой яркой улыбкой. Какаши бормочет что-то, чего она не совсем понимает, но звучит подозрительно как ‘ямочки’.

Рема выдвигает свой пустой поднос вперед и вздыхает, решительное самообладание колеблется. “Ширатори-сенсей действительно сказал, что ты был как слон в посудной лавке”.

Хонока надувает губы, а Орочимару не может не думать, что "слон в посудной лавке’ — довольно подходящее описание для его ученицы.

Как и следовало ожидать, терпение Инузуки Цуме иссякает в тот момент, когда она заканчивает есть. Она рычит.

“Итак, что это за ‘секретное’ дерьмо вообще такое?”

Маски для лица Gaku.

“Маленькая сестренка—”

“Это Цуме, придурок”.

“Сестренка, твой язык—”

“Шаддап, придурок! Мне насрать, что думает кучка избалованных сопляков, чванливых подростков и чопорных учиха ”. Она свирепо смотрит на него и рычит: “Что меня волнует, так это то, что змеиный ублюдок и этот таракан имеют какое-то отношение к тому, что нашу стаю сожгли заживо, как кучку паразитов”.

Лицо его ученицы вытягивается, застигнутое врасплох внезапной язвительностью и нескрываемым КИ, исходящим от наследницы Инузуки. Он ожидает, что она придумывает наиболее подходящий фасад для общения с разгневанным подростком или, возможно, просто ошеломлена. У Цуме действительно довольно резкий характер — общая черта среди женщин инузука. Это может быть довольно неприятно, когда этого не ожидаешь.

“Хотя это правда, что Рема-кун и я были связаны с Данзо и его организацией, ни один из нас не был непосредственно вовлечен в предполагаемое нападение на твой клан, Инузука Цуме. Данзо широко ‘разделяет’. Даже давние агенты, такие как я, не могут быть уверены в истинных масштабах организации ”. В конце концов, он так и не понял, что Комори был агентом Root.

Наследница Инузука прищуривает глаза и угрожающе рычит. Какаши напрягается, и Гаку трет лицо руками, издавая низкий, разочарованный звук.

“Все, что я слышу, это дурацкие оправдания, змея”.

Орочимару не терпит неуважения. Он выплескивает свое собственное убийственное намерение на тявкающего ребенка, и ее рычание усиливается, короткие каштановые волосы встают дыбом.

“Ого, ого, мужик-босс!” Гаку кричит, показывая лишь намек на зубы. “Цуме, остановись. Сейчас же”.

“Не указывай мне, что делать, придурок! Ты мне не начальник!”

О, прелестно. Подростковая драма и ссора между братом и сестрой. Как раз то, что нужно для этого восхитительного званого ужина. Он закатывает глаза.

“Я сказал ему, что ему не следовало приводить Тсуме ...” Фугаку ворчит. "Она слишком конфронтационная".

Фусима делает глоток из чашки с саке Фугаку, в то время как его глаза поворачиваются, а Цунаде пристально смотрит на пожилого Учиху.

“Цуме-тян—” — пытается Минато.

“Не называй меня ’чан", спортивный костюм!”

“...!” Минато разевает рот. “В спортивных костюмах нет ничего плохого!”

Цуме и Гаку продолжают ссориться, а Минато пытается вмешаться в его защиту. Фугаку замечает, что его отец пьет из своей чашки, и это начинает другой, более приглушенный, спор.

Орочимару качает головой. Он понимает, что молодая наследница, без сомнения, страдает от подозрений в нечестной игре, которая разлучила ее семью — даже если она была чуть старше младенца, когда это произошло, — и хотя она воплощает в себе более агрессивные, звериные черты своего клана, она также известна как проницательный тактик. Это непохоже на нее — начинать спор, прежде чем выслушать все детали.

Выражение лица его ученицы все еще пустое, но он чувствует, как поднимается ее чакра. Он задается вопросом, должен ли он беспокоиться.

Он получает ответ, когда пульсация чакры, подобная скрежету гвоздей по классной доске, пронзает воздух. Орочимару стискивает зубы, и несколько человек закрывают уши, но это не слышимый звук, скорее высокочастотная волна чистой чакры. Он понимает, что это техника, которую она использовала, чтобы мучить Комори и другие сенсоры — доведенная до крайности. В банкетном зале воцаряется тишина.

“Хонока, какого хрена?”- Спрашивает Какаши, двигая челюстью, чтобы хрустнули уши.

“Выражайся, малыш”, — говорит Джирайя, постукивая себя по голове, как будто пытается высвободить застрявшую воду.

Цуме сидит как вкопанная, двигаются только ее глаза, быстро моргая. Она оглядывает зал почти со страхом, как будто она поражена.

“Цуме?” Спрашивает Гаку.

Она сглатывает, бросая взгляд на своего брата. Она скулит, и ее глаза блестят от слез.

“А”, — говорит Рема. “Гендзюцу: Юмэ Фумин”.

Техника иллюзии сна наяву. Гаку бледнеет и стискивает челюсти. В этом было бы тревожащее количество смысла.

“Эй, эй, сестренка, все в порядке! Теперь ты в порядке ...! Вот, возьми меня за руку.”

Иноичи и Цунаде обмениваются взглядами. Техника создания иллюзий во сне наяву может иметь серьезные последствия как для физического, так и для психического здоровья жертвы — особенно если техника остается неизменной в течение значительного периода.

Иллюзорная техника отделяет бессознательный разум от сознательного. Бессознательный разум подвергается травмирующему переживанию, подобному сновидению, оставляя сознательный разум уязвимым для внушений пользователя гендзюцу.

“Ни-тян… ты мертв — они сказали мне!—Я видел твою руку...! Это было твое, я — я знаю, что это было!” Цуме создает печать для Гендзюцу Кай и высвобождает свою чакру. Когда иллюзия, которую, как ей кажется, она испытывает, не разрушается, она чувствует не облегчение, а замешательство и ужас. Она снова пытается разрушить ‘иллюзию’.

“Ш-ш-ш, все в порядке, сестренка… Я прямо здесь, я не умирал!”

Гаку тянется, чтобы обнять свою сестру, но она сворачивается и прячет лицо у себя на коленях. Гаку заставляет себя прекратить попытки утешить ее, имея достаточно здравого смысла, чтобы понять, что он только ухудшает ее состояние.

Фусима скрещивает руки на груди и смотрит на Хоноку, вращающую Шаринган.

“Это был чертовски крутой кай, девочка”.