Потерянная — незнакомая себе (гет)

Ева выбралась из Запретного леса и, снова приняв человеческий облик, тут же накинула чары невидимости. Дыша тяжело, она быстрым шагом добралась до замка, стараясь не привлекать к себе внимания. На этот раз всё прошло без происшествий. Вскоре она уже была в своей спальне, скинула с себя невидимость, рухнула на кровать и почти сразу провалилась в беспокойный, тяжёлый сон.

Утро встретило её липким потом и дрожью. Глаза открылись резко, как будто кто-то её окликнул. Вспомнить, что именно снилось, она не могла, но тело не давало соврать — весь сон был кошмаром. Мышцы ныли, под кожей пульсировал остаточный страх, а пальцы подрагивали, будто в них всё ещё была зажата палочка.

Она медленно поднялась и направилась в душ. Горячая вода смыла пот, но не тревогу. Молча, почти машинально, она нанесла целебную мазь на порезы и ссадины, оставшиеся после вчерашнего столкновения с Люпином в его волчьем обличии. Мазь слегка жгла, но с каждым прикосновением кожа под ней будто затягивалась, оставляя только слабые синяки — следы, которые не болели, но напоминали.

Переодевшись в простую футболку и мягкие джинсы, она собрала волосы в небрежный пучок. Волосы у неё были длинные, почти ниже бёдер. Когда они были распущены, ложились на плечи красиво, будто водопад. Но чаще мешали — путались, цеплялись за всё подряд. Красоваться она не любила, и всё чаще ловила себя на мысли, что пора бы уже подстричься. Четыре года — немалый срок.

С этими мыслями она спустилась вниз в гостиную. В комнате было тихо. Только Невилл сидел у дивана, сонно листая какой-то учебник, глаза у него слипались.

Ева подошла осторожно и легко толкнула его в плечо.

— О, Ева… — пробормотал он, расправляя плечи и зевая. — Я тебя ждал. Вчера ночью… Гарри… На него напал Сириус Блэк. Он сейчас в больничном крыле. Я уже там был, хотел тебя разбудить, но ты не отзывалась. Гермиона тоже хотела с тобой поговорить. Хорошо, что ты проснулась.

— Правда? — Ева постаралась изобразить удивление, хотя внутри уже всё знала. — Тогда… схожу его навестить.

— Хочешь, я с тобой? — предложил Невилл, но Ева, глядя на его красные глаза и полузакрытые веки, мягко улыбнулась.

— Лучше поспи. Я справлюсь.

— Ну, как скажешь…

Он зевнул ещё раз, лениво встал и сонной походкой потопал по лестнице вверх. На повороте его уже не было видно.

Ева осталась одна. В комнате повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием дров в камине. Она глубоко вдохнула, пытаясь успокоить сердце.

Теперь — к Гарри. И сделать вид, что я не знаю больше, чем должна.

Ева быстрым шагом направилась в больничное крыло. Коридоры замка были ещё полутёмными, воздух пах пылью и лекарственными зельями. Внутри было тихо. В дальнем конце палаты она сразу заметила Гарри, Гермиону и Рона. Рон сидел на кровати, нога перевязана — бинты были свежие, белоснежные. Гарри и Гермиона что-то тихо ему говорили, переглядываясь.

Как только Ева вошла, Гермиона тут же поднялась навстречу.

— Отлично, ты как раз вовремя, — сказала она, понизив голос.

Рон нахмурился.

— А она тут зачем? — спросил он раздражённо, с подозрением глядя на Еву.

— Потому что она наш друг, и я ей доверяю, — спокойно сказал Гарри, обернувшись к Еве и одарив её тёплой улыбкой. — Я попросил Гермиону передать тебе через Невилла, что мы должны поговорить.

Ева слегка кивнула и подошла ближе, пытаясь не показывать, как напряглась внутри. Она бросила мимолётный взгляд на Рона — тот скрестил руки на груди и смотрел в пол.

— Что случилось? — тихо спросила она. — О чём вы хотите мне рассказать?

Она присела рядом с Гермионой. Гарри сидел напротив, рядом с ним — угрюмый Рон.

Мадам Помфри, судя по всему, после ночных волнений наконец позволила себе отдохнуть — в палате было тихо, никто не мешал.

Гарри и Гермиона по очереди начали рассказ. Про Сириуса Блэка. Про то, как он проник в замок. Про карту Мародёров. Про то, что Питер Петтигрю жив, и всё это время скрывался под личиной крысы Рона . И, наконец, про Разоблачение. Сириуса, Люпина, правду о предательстве и побеге.

Ева внимательно слушала. Ни одна морщинка не дрогнула на её лице. Она изображала удивление, изредка ахала, где нужно, вздыхала или удивлённо поднимала брови. Но внутри её ничего не удивляло — она знала всё это. Почти всё. И это было страшно — так умело притворяться, зная, как легко выдать себя малейшим неверным словом.

Рон поначалу косился на неё, но потом, увлечённый рассказом, вроде бы перестал сжиматься в комок. Гермиона — напротив — поглядывала на Еву с сочувствием и доверием. А Гарри… Гарри говорил так искренне, с огоньком в глазах, что даже Еве стало не по себе. Он доверял. Искренне.

Когда рассказ закончился, в палате повисла тишина.

Ева выдохнула, как будто только что вышла из глубокой воды. В горле першило — слишком много было в этом всём боли, крови и утраченного детства. Она опустила взгляд, сжала пальцы в кулак.

— Я… я даже не знаю, что сказать, — прошептала она. — Это… это ужасно.

— Зато теперь ты знаешь правду, — тихо сказал Гарри. — И понимаешь, почему мы тебе всё рассказали. Мы не можем больше никому доверять. Кроме своих.

Она кивнула. И внутри, как будто кто-то сделал надрез: а вдруг бы я действительно была не на их стороне?

Рон покосился на неё, но ничего не сказал. Гермиона взяла её за руку и слегка сжала. И Ева, впервые за долгое время, почувствовала что-то похожее на тепло.

* * *

После тех событий дементоры ушли. Над замком повисла долгожданная тишина. На улицах снова появился свет, и ученики — словно стряхнувшие с себя страх — ринулись в Хогсмид, будто компенсируя всё, чего были лишены. Ева стояла у окна в гостиной и наблюдала, как студенты один за другим исчезают за поворотом дороги.

Невилл, маша ей рукой, громко крикнул:

— Обещаю на этот раз угостить тебя сливочным пивом! Без очереди!

Она только улыбнулась в ответ, не успев даже пошутить в ответ — он уже сбежал по ступеням. Гарри, Рон и Гермиона остались в замке. Они собирались просто прогуляться вокруг башен, не отходя далеко.

Ева же вдруг ощутила знакомую ноющую боль в боку. Раны начали тянуть, как будто напоминая о себе. Она поднялась в спальню, вытащила из комода маленький пузырёк с зельем и медленно нанесла мазь на шрамы, оставленные в бою. Кожа снова заколола, но привычно — почти успокаивающе.

Спускаясь обратно, она замерла на лестничном пролёте: с нижнего этажа доносились приглушённые, хихикающие голоса. Слизеринцы. Они явно не знали, что кто-то может их услышать.

— Говорю тебе, он оборотень, — шипел один. — Потому и уходит. Это ещё мягко отделался.

— Да, если б не Дамблдор, его давно б выгнали.

— Как будто это новость! Волки в замке — смешно!

У Евы перехватило дыхание. Она знала. Конечно знала, что профессор Люпин уйдёт. Он долго не задержится, когда правда всплывёт. Но слышать, как это произносится чужими, злобными голосами — было почти невыносимо. Её грудь сжалась.

Он уходит. Без прощаний. Без попытки остаться. А ведь он… был мне как отец.

Люпин не был ей настоящим отцом. В этой жизни — точно. Но только рядом с ним она впервые почувствовала то, чего не знала даже в прошлой — чувство защищённости, будто кто-то стоит рядом и всегда подхватит, если она оступится. Даже Сергей — её отец в том другом мире — не давал ей этого. Он был добрый, но слабый. Он ушёл. Отдал её в руки матери… и отчима.

Ирина… её «мать»… Та, что вечно смотрела с холодной тоской. Может, она чувствовала — догадывалась, что перед ней не Аринка. Не её дочь. Что за глазами ребёнка пряталась чужая душа, чужая девочка, из другого мира. Потому и не любила.

Ева отогнала эти воспоминания. Не сейчас. Не здесь. Не с этой болью.

Я должна поговорить с ним. Я не могу просто отпустить.

Она повернула назад. В сердце горел тревожный огонёк.

Профессор Люпин собирался уйти. Но она — не позволяла себе промолчать.

Ева быстрым шагом спустилась по коридору, сердце стучало где-то в горле. Она остановилась у двери, которая была приоткрыта. Внутри профессор Люпин аккуратно складывал пергаменты в кожаный сундук.

— Профессор! — вырвалось у неё, едва она переступила порог.

От неожиданности Люпин вздрогнул, уронив из рук несколько свитков.

— Мисс Браун! — удивился он, нагибаясь, чтобы поднять упавшее. — Откуда вы… как вы узнали?

— Я была утром с Гарри, — быстро сказала она. — Он всё рассказал. А потом… потом я услышала, как ученики шепчутся внизу. Говорили, что вы… Что уходите.

Люпин помрачнел, но кивнул с пониманием.

— Да… Значит, вы теперь знаете.

— Я узнала об этом давно. Ещё в начале учебного года, — тихо призналась Ева, глядя в пол, а потом подняв глаза — прямо ему в лицо.

— Ах, эссе от Снейпа, конечно… — горько усмехнулся он. — Ну, Гермиона не единственная догадливая ученица в этом году, как вижу.

— Нет. Я поняла по богарту. Потом — по вашим исчезновениям в полнолуние. И по тому, что вам приносил Снейп — это было зелье от волчьего недуга, я разбираюсь в зельях… И ещё по многому.

Он на мгновение остановился, глядя на неё, как будто в первый раз видел.

— Понятно… — наконец сказал он. — В любом случае, мне пора. Я должен уйти.

Он снова наклонился к сундуку, но Ева вдруг сделала шаг вперёд.

— Профессор… — её голос дрогнул. — Я буду скучать. Вы стали для меня больше, чем просто учитель. Вы… заменили мне отца.

Он застыл, как будто время остановилось. Слова ударили не болью — нет. Они задели ту струну, которая звучала в нём только при особых встречах. Он поднял на неё глаза.

— Мисс Браун… — тихо сказал он, заметно растерянный. — Я… даже не знаю, что сказать. Я ведь просто делал то, что сделал бы любой другой учитель… Хотя, возможно, чуть больше. Простите меня, пожалуйста — за тот урок с боггартом. — Ева открыла рот для возражение но Люпин ее остоновил —Не перебивайте. Тогда я… не знал, как помочь. Я не смог вас защитить. даже не сумел доконца научить вызывать полноценного патронуса. Простите.

Ева покачала головой и слабо улыбнулась.

— Но профессор… Я уже научилась.

Она достала палочку и с уверенностью произнесла:

— Экспекто Патронум!

Из кончика её палочки вырвался серебристый поток света, который закрутился, искрясь, и через мгновение из него выпрыгнула Лань. Изящная, гордая, величественная. Её тело из света отражалось в стёклах шкафа, а мягкое сияние осветило весь кабинет.

Люпин замер, глядя с недоверием, будто боялся, что это иллюзия. Лань медленно подошла к нему и опустила голову, коснувшись его руки. Он, всё ещё не веря, протянул ладонь и дотронулся до неё — и почувствовал это странное, почти человеческое тепло.

Патронус неторопливо прошёлся по комнате.

— Это… — прошептал Люпин. — Это действительно… Она.

Они стояли в тишине. И в этой тишине было больше понимания, чем в сотне слов.

— Лили… — прошептал Люпин, сам не заметив, как имя сорвалось с губ.

— Что, профессор? — Ева взглянула на него с лёгкой улыбкой. Она ещё не услышала его шепота — всё её внимание было сосредоточено на Патронусе. Лань парила по комнате, словно неведомое создание, которое долгие годы было в заточении и только сейчас обрело свободу. Лёгкая, сияющая, почти воздушная. Её движения были одновременно величественными и нежными.

Люпин смотрел на неё, не отрывая взгляда. Его глаза затуманились воспоминанием.

— Я знал девушку… — произнёс он уже громче. — У неё был точно такой же Патронус.

— Кто это? — с любопытством спросила Ева, протянув руку к лани. Та мягко склонила морду, коснулась её ладони. На мгновение Еве показалось, что световое существо действительно ощущает прикосновения, словно оно живое. Она затаила дыхание.

Интересно… А если бы она могла бы летать в своём анимагическом облике? Как эта Лань, как свой патронус…

Интересно, какой Патронус у Седрика?..

— Лили Поттер, — тихо ответил Люпин.

Имя прозвучало почти священно. И вдруг, как по щелчку, Патронус исчез. Сердце Евы быстро стучало как от волнение. Она резко взглянула на профессора, в его взгляде было что-то слишком внимательное. Слишком значительное.

— Мама Гарри? — прошептала она, будто не веря. В этот момент дверь в кабинет открылась.

— Что с моей мамой? — голос Гарри заставил её вздрогнуть.

Он стоял на пороге, внимательно глядя на них. Его глаза остановились на Еве, и в них отразился вопрос.

Люпин медленно выпрямился.

— Да, Гарри, — сказал он с лёгкой грустью в голосе. — Мы обсуждали патронуса Евы, она только что вызвала полноценного в форме зверя.

Он перевёл взгляд на Еву. Она стояла, растерянная, не зная, что сказать. Слова застряли в горле. Он смотрел не с подозрением, не с тревогой — а с каким-то глубоким интересом, который сложно было истолковать.

— А при чём тут моя мама? — спросил он, и голос его был уже мягче, без нажима.

— Мисс Браун, покажете нам? — мягко, но в то же время с ожиданием спросил Люпин.

Ева вздрогнула. Она не была уверена, что получится.

— Волнуешься? — спросил Гарри, вставая рядом. — Давай вместе?

Она кивнула. Их взгляды пересеклись, и оба, сосредоточившись, одновременно произнесли:

— Экспекто Патронум!

Из палочек вырвался поток света. Сначала — мягкий серебристый туман, а затем — две фигуры: Лань и Олень. Они взмыла в воздух, закружились по комнате, будто в танце, идеально синхронно. Ева впервые увидела Патронуса Гарри — он был больше, сильнее, и в то же время невероятно изящный.

И тут случилось нечто странное.

Олень вдруг остановился. Его голова повернулась к Лани. Та подошла — и… Ева внезапно убрала своего патронуса и она исчезла в воздухе. Мгновение — и осталась только пустота.

Олень стал беспокойным. Он метался по комнате, оглядываясь, как будто что-то искал. Или кого-то.

— Наверное, устала, — неловко сказала Ева, опуская палочку.

Но Гарри продолжал смотреть в ту точку, где только что была её Лань. В его глазах было что-то необычное. Он прошептал:

— Лань… У моей мамы был такой же Патронус.

Он повернулся к Еве:

— Можешь снова вызвать её? Пожалуйста. Я хочу посмотреть. Мало ли людей с таким же Патронусом…

— Очень редко, — вмешался Люпин, подходя ближе. — Патронусы, особенно в форме оленя или лани, — редкость. Они символизируют чистоту, индивидуальность, и, чаще всего, силу души. Неудивительно, что вы с Гарри в столь юном возрасте смогли вызвать их. Это говорит о многом.

Гарри стоял, словно в забытьи. В его глазах отражалась надежда, боль и что-то, похожее на светлую тоску.

— Ева, ну пожалуйста… Видишь, он ищет своего друга, — тихо сказал он, глядя на своего Патронуса, который крутился вокруг в поисках Лани.

Слова пробрали Еву до глубины души. Она не понимала, почему ей стало не по себе. Почему чувствовалось… что-то личное. Но она вновь подняла палочку и с усилием прошептала:

— Экспекто Патронум…

Свет вспыхнул, и Лань вернулась. Её силуэт был чуть мягче, чуть светлее, чем у Оленя, но она излучала тепло. Они снова закружились — вдвоём. Плясали в воздухе, будто два светлых духа из другого мира.

— У родителей тоже так было? — почти шепотом спросил Гарри, не отводя глаз.

— Да, — подтвердил Люпин. — У Лили была Лань. У Джеймса — Олень. Их Патронусы тянулись друг к другу так же, как и их души. Это редко, но возможно — когда между людьми есть связь, сильная, как любовь.

Он на мгновение замолчал, глядя на юных волшебников перед собой. В его глазах было понимание… и, возможно, что-то большее.

— У Патронусов есть своя воля. Они отражают не просто характер, но глубинную суть человека. А порой — то, кто важен для него больше всего.

Он посмотрел на Гарри. Потом — на Еву.

Ева почувствовала, как у неё сжалось горло. Будто Люпин только что сказал нечто важное… или почти сказал. В его словах слышался подтекст, который она улавливала, но не могла объяснить. Гарри же смотрел на своих и её Патронусов с тихой, почти детской радостью. Он не понял. Он просто думал о родителях.

Но у Евы внутри стоял другой вопрос, не дававший ей покоя с самого начала встречи.

— Эм… профессор, можно вопрос? — неловко произнесла она, глядя в пол.

— Конечно, — ответил Люпин, всё ещё наблюдая за тем, как Олень и Лань кружат в воздухе, светясь серебристым сиянием.

Ева сжала пальцы. Сказала как можно небрежнее:

— А у Седрика Диггори какой Патронус?

Палочка Гарри дёрнулась. Его Патронус исчез почти мгновенно, как будто слова Евы сбили его с ритма. В комнате повисло странное напряжение. Люпин приподнял бровь. Гарри тоже посмотрел на неё — с удивлением, почти с подозрением.

Тем временем Лань Евы продолжала скакать по комнате, и, словно почувствовав исчезновение своего партнёра, метнулась к Гарри… и закружилась рядом с ним. Будто требуя его Патронуса обратно.

Гарри смотрел на неё, и где-то внутри что-то кольнуло. Он не понял, что именно, но это было неприятно. Ева быстро убрала свою Лань, и комната снова погрузилась в тишину.

— У кого? — переспросил Люпин, будто не расслышал.

— У Седрика Диггори, — повторила Ева чуть громче. Она будто бы хотела отвлечь всех от произошедшего, перевести разговор в безопасное русло.

Гарри нахмурился.

— Откуда ты его знаешь? — спросил он уже куда серьёзнее, чем раньше. Лёгкость исчезла. Его глаза потемнели. Он пытался понять.

— Это… просто парень. Он, наверное, староста Пуффендуя, угадал? — вмешался Люпин, игнорируя тон Гарри.

— Д-да, — кивнула Ева. Щёки её покраснели, и Гарри это заметил. Это его удивило. И чуть… укололо.

— Вы же учили и их вызывать Патронусов, — продолжила она, стараясь говорить спокойно. — Он умный, талантливый. Я уверена, у него точно был Патронус в форме зверя. Какой?

— Откуда ты знаешь, какой талант или ум? — резко спросил Гарри, скрестив руки. — Вы же не общаетесь.

— Потом… — спокойно, но отчуждённо ответила она. Гарри ощутил, как внутри всё сжалось. В который раз она не давала ему простого ответа.

— Ну?.. — обратилась она уже к профессору.

— Да, помню. Его Патронус — сова, — произнёс Люпин, слегка улыбнувшись.

Ева облегчённо выдохнула, а потом немного задумалась. Гарри отвернулся, хмыкнув. Сова? Ну, точно не так круто, как олень. Хотя зачем он вообще сравнивает? Он сам не понял.

— Это, наверное, значит, что он умный и серьёзный, да? — с восхищением прошептала Ева, будто сама себе.

Гарри ощутил раздражение. Он не понял, почему, но это чувство пришло внезапно и остро. Люпин посмотрел на него краем глаза, молча — он понял больше, чем показал.

— Ну да, — медленно произнёс профессор. — Сова часто означает мудрость, спокойствие, интуицию… Иногда — справедливость. И наблюдательность.

— Он такой же редкий, как олень или лань? — задал вопрос уже Гарри. Его голос звучал напряжённо, но он всё же надеялся, что его услышат.

— Нет, — просто ответил Люпин. — Не такой редкий.

Гарри едва заметно улыбнулся. Будто только что выиграл соревнование, в котором никто, кроме него, не участвовал. Он бросил взгляд на Еву, но та не смотрела в его сторону. Она улыбалась, уставившись в пустоту, явно представляя, как сова летит рядом с её Ланью.

Люпин открыл рот, будто хотел что-то добавить, но в этот момент дверь кабинета распахнулась. На пороге появился Дамблдор.

— Ремус, твоя карета готова.

Комната наполнилась внезапной тяжестью. Ева подошла к учителю, обняла его крепко. Словно прощалась навсегда.

— Спасибо вам… за всё, — прошептала она.

— И тебе, Ева, — ответил он так же тихо, с мягкой грустью в голосе.

Она отпустила его — неохотно. И вышла, оставив позади кабинет, свет Патронусов и запах волшебства.

Теперь Люпин и Гарри остались одни.