Вместо Ночного дозора (джен)

Задумана эвакуация была очень хорошо — Джон специально предупредил лордов, что надо забрать каждого человека, независимо от его желания, но применять принуждение разрешается только в крайних случаях, когда никакие слова на человека не действуют. Лорды, благодаря Винафрид, не пожалели денег и ценностей на ее проведение и лично поговорили едва ли не с каждым гвардейцем, который должен был сопровождать беженцев.

Но реальность была, разумеется, иной. На Севере народ жил в основном в небольших деревушках и хуторах, и были какие-то дальние маленькие поселения из нескольких домиков, а порой и вообще из одной-двух семей, до которых так и не добрались, или жители которых попрятались в какие-то еще более дальние жилища, и их не смогли найти или дождаться. Были совсем древние старики или старухи, которые категорически отказывались покидать свои дома, Те из них, кто были покрепче, сбегали в лес, а тех, кто послабее, несмотря на сопротивление, тащили к саням, и там они, привязанные и обгадившиеся, через несколько дней помирали.

По пути, когда охрана отвлекалась, обнаруживалось, что пропадали целые семьи со своими санями и скарбом, сперва их ловили, но вскоре на них перестали обращать внимание, ибо их ловля слишком сильно замедляла движение колонны, целыми днями сотни людей стояли на одном месте, чтобы поймать одну-две семьи беглецов. Пойманных беглецов или подозреваемых в склонности к побегу стали привязывать веревками к саням, на которых лошадьми везли основной груз. В других колоннах стали разобщать семьи, склонные к побегу. Кроме того… В общем было придумано немало хитростей, чтобы заставить всех двигаться по намеченному маршруту, хотя беглецы тоже проявляли немалую изобретательность. Но большинство уставших людей, тянущих свои сани, покорно шли, они не хотели сбежать, а, наоборот, боялись отбиться от своих, запуганные рассказами об Иных и вихтах, которыми гвардейцы лорда стращали путников.

Другая проблема состояла в разных возможностях людей проходить зимой большие расстояния и тащить за собой сани. Гвардейцы, пытались ее решить, перекладывая перевозку груза на тех, кто посильнее, но люди держались за свои запасы еды и свои орудия труда, которые везли с собой, и даже, падая на ходу, отказывались переносить свои запасы провизии и свой скарб на чужие сани. Хотя на самом деле недостатка в еде не было. Из-за недостатка пищи и больших расстояний был огромный падеж скота, точнее, весь отставший скот забивали, несмотря на протесты хозяев, и ели в ближайшие дни или наскоро заготавливали. Забитого скота было столько, что в результате наскоро просоленное и прокопченное мясо все прибывало и прибывало и увеличивало запасы перевозимого продовольствия.

Большую проблему представляли хромые, больные и тучные люди, физически неспособные не только тащить сани, но без саней пройти обычный дневной переход. К легким и худым старикам и старухам отношение было, как правило, жалостливое, их сажали передохнуть на телеги, клали на ночевки в середине, даже в самое теплое место, к детям. Но к толстым, которых мало среди крестьян, в основном лишь пожилые женщины, но немало среди горожан, торговцев, ремесленников и менял, отношение к которым было совсем иное — их гнали, заставляли идти через силу, поднимали пинками ног по телу и даже по лицу, когда они падали, клали спать с самого края, где они замерзали, пропотевшие во время пути и ужина у костра. Непосильные нагрузки днем и ночной холод добивали нетренированных людей, и, когда они падали очередной раз, выяснялось, что покрасневшие лицо и руки холодеют, а рот не дышит.

Сперва всех умерших тащили до вечернего привала, где наряду с костром для еды делали погребальный костер и, повернувшись лицами к самым старым деревьям в несколько обхватов, шевеля губами, прощались с ушедшими и желали им душам соединиться с миром зеленеющих деревьев и цветущих лугов.

Но умирали не только старики. Зимний холод спасал от эпидемий дизентерии и холеры, грозы средневековых армий, уносивших больше солдат, чем самое кровавое сражение. Но тот же холод, наоборот, распространял различные простуды, зимние лихорадки и инфлюэнцу, которыми болели старые и молодые, мужчины и женщины, взрослые и дети, особенно дети. Надрывный кашель и чихание были столь часты, что превосходили в громкости не только звуки шагов, но даже мычание коров и блеяние овец. И у идущих по покрасневшей коже, по усам и бородам непрерывно текли сопли, белые и зеленые, их мучали ломота в теле, боль в глазах и ушах, сухость во рту и резь в горле. Многие несли с собой, прижимая к телу меха с сохраненной с утреннего привала горячей водой, которую отпивали мелкими глоточками, стараясь растянуть на долгий переход, в основном приходящийся не на короткие сумрачные и холодные дни, а на длительные и еще более темные и холодные ночи. Мрачные больные люди шли по темной дороге, где главным источником света было не небо, затянутое густыми облаками, а белый снег, на котором иногда днем в редкие часы появления просветов на небе намечались неясные тени черных столов деревьев.

Когда эпидемия охватывала всю партию, когда число умирающих по пути становилось слишком велико, чтобы ослабевшие больные люди не могли дотащить их тела до вечернего привала, а потом еще на привале развести второй большой костер, чтобы сжечь трупы. Тогда гвардейцы, сопровождающие отряды, практически повсеместно придумали другую жуткую процедуру спасения покойников от превращения в вихтов. Покойников раздевали догола, одежду получше брали себе, а остальную раздавали, голое тело клали на специальную широкую плаху, темно-бурую от пропитавшей ее крови и за несколько десятков ударов алебардой или боевым молотом тело человека. превращалось в месиво обрывков плоти и кожи, в котором не оставалось ни одной целой косточки, даже пальцев и зубов. Наскоро произносили какие-то слова извинения перед покойником за то, что так неуважительно обошлись с его телом, и сбрасывали оставшееся месиво в снег.

Несмотря на жуткие картины превращения тел умерших северян в кровавое месиво внутренностей и обломков костей, многие слабые, больные, хромые и совсем уставшие люди просили убить их. Им уже было безразлично, как надругаются потом над их мертвыми телами, им хотелось только прекратить мучения. Сперва гвардейцы отказывали в подобных просьбах и пинками поднимали людей, ложившихся на снег и моливших их о смерти. Но попытки поднять умирающих задерживали остальных, и гвардейцы сперва неохотно, а потом спокойно и деловито выполняли их просьбы. Более того, они нередко предварительно раздевали жертву догола, чтобы кровь не запачкала их теплую одежду, которую можно было выгодно продать на Юге, клали обнаженных на плаху для разделки трупов и там сперва наносили удар в сердце или перерезали горло, а потом разделывали трупы также, как трупы людей, умерших своей смертью.

Подготовленные к поеданию останки людей были находкой для различных хищников, больших и малых, от волков и медведей-шатунов до куниц и хорьков. Сперва люди боялись следующих за ними хищников, стреляли в их из луков, прятали от них детей, но потом увидели, что звери не нападают, а только ждут следующей порции корма.

И вскоре в толпе беженцев находился какой-то умный и практичный человек. который говорил, что шкуры волков и медведей годятся только на, что них спать или ими накрываться, а шкурки лисиц, росомах, соболей, куниц, енотов, норок и прочих мелких охотников за падалью — это именно та ценность, которой мы можем платить южным лордам за наше будущее проживание на их землях. И после этого занятия толпы беженцев преображались — они из путников превращались в заготовщиков шкурок. Самых крупных зверей, волков и медведей, убивали, чтобы они не отнимали корм у более мелких с ценными шкурками. Сперва шкуры волков и медведей снимали и использовали для ночлега, но когда их становилось слишком много, то убитых крупных зверей просто превращали в гору корма для более мелких зверей, таким же манером, как тела умерших людей.

В дороге одни группы избегали встречи с другими, ибо легко обнаруживалось, что контакт с другой группой часто приводит к новым вспышкам болезней и новым смертям. Поэтому шли в полном неведении, что творится на Севере и в вообще в Вестеросе.

Там, где нет истинных сведений, там распространяются слухи. Какие-то брехуны из собственных страхов или из желания настращать других делали вид, что откуда-то знают, и пугали остальных тем, что вихты и Иные уже пришли на Север и догонят их. Если этот слух побеждал, то группа ускорялась, несмотря на болезни и смерти, неслась с максимальной скоростью к Белой гавани.

Другие, столь несведущие в истинном состоянии дел, наоборот, говорили, что Иных и вихтов очень мало или их вообще нет, а гонят людей с Севера из-за того, что кто-то хочет отобрать их ценную землю, что кто-то очень важный решил от них избавиться. Во многих легендах виновником был лорд Робб и еще более его западная жена, которая вызывала особую ненависть. Были целые повествования о том, как Робб послушался уговоров жены и согласился задешево продать свою землю южным лордам и избавиться от северян. Некоторые вспоминали казненного Болтона, который в этих рассказах представал защитником Севера, убитым коварным Роббом.

Но чаще винили короля Джона, про него ходило много разных легенд, связанных с его таргариенским происхождением, с его троеженством, с его драконом, с его удивительными и многочисленными победами. Соединение в одном рассказе побед Джона и его троеженства, его детства на Севере и таргариенской крови придавало разговорам про него какую-то странную двойственность, в одних и тех же повествованиях он представал и губителем, и спасителем, ибо, кто, кроме него, мог победить Иных и вихтов, которых боялись даже те, кто отрицали их существование. Здесь злодейкой чаще всего представала Дейенерис, заморская принцесса, соблазнившая нашего северного короля. Иногда в рассказы о разных кознях вплеталась и Арья, которую тоже видели, летящей на драконе, но чаще она выступала в роли заступницы, ибо те, кто ее видели вблизи, уверяли, что с виду она обычная северная девочка. Эти группы, наоборот замедляли движение и чего-то ждали — изменения воли лорда или короля, смерти его коварной жены, помощи Арьи-заступницы или чего-то другого, что даже не могли толком пересказать.

В результате получалось, что те, кто спешили на юг, накапливали немного шкурок, чтобы там расплачиваться ими. А те, кто замедляли движение, выжидали и надеялись каким-то чудом остаться на Севере, наоборот, купались в шкурках, лучше очищенных и даже слегка обработанных.

Но все трудности пути и переживаемые превратности судьбы, везение и невезение, не могли сравниться с тем, что происходило в лагерях ожидания около Белой гавани. Рассчитанные Винафрид количества мест стоянки, навесов, кострищ, отхожих мест, стойбищ для скота, заготовленных деревьев на дрова, провизии и фуража были критически оценены Джоном и умножены на два, три, четыре и даже пять. Виман Мандерли и его помощники посмотрели на расчеты Джона и Винафрид и еще раз умножили их на два или на три. И, тем не менее, они все просчитались, группы беженцев приходили в Белую гавань нерегулярно — то густо, то пусто, и еще более нерегулярно приходили корабли со всего мира, наполненные разнообразным фуражом, составленным из высохших экзотических растений, незнакомых вестеросскому скоту.

Поэтому в лагерях болели все, люди, заражавшиеся друг от друга, скот, наевшийся незнакомой пищи, и то же подцеплявший какие-то болезни. Но и здоровые дюди для жителей и стражников Белой гавани представляли не меньше проблем, сытые из-за необходимости резать то заболевающий, то голодный скот, люди не знали, чем заняться, боялись неопределенного будущего, и вступали в конфликты друг с другом. Особой причиной ссор и драк были места на кораблях. По первоначальному плану должно было быть упорядоченное движение — самые близкие к кораблям группы собирают свое имущество, запасы продовольствия и свой скот и перебираются на корабли, следующими перебираются на их места и так по очереди все уплывают в Королевскую гавань.

Но на деле выходило другое — только что прибывшие группы, готовые отправиться в дальнейший путь, быстро пробегали расстояние до кораблей и опережали тех, кто собирал вещи и разыскивал в лагере своих детей и свой скот. В результате одни маялись от безделья и мучились от болезней целые луны, а другие в свой самый первый день в лагере садились на корабли и отправлялись в путь. Чтобы драки не переросли в смертоубийства в Белой гавани приходилось оставлять часть (от небольших групп до четверти) воинов, сопровождающих беженцев, которых наставляли не заступаться за своих, не разбирать, кто прав, кто виноват, а растаскивать дерущихся и помогать искать потерянных людей, прежде всего детей. Однако вопреки наказам эти воины часто не растаскивали дерущихся, а вступались за своих, поэтому только для того, что подданные разных лордов не устроили войн друг с другом, пришлось привести в Белую Гавань части Ночного дозора и Королевской армии, которых Джон планировал отправить на Перешеек.

Даже несмотря на все старания Королевской армии и Ночного дозора, порядок все равно соблюдался очень плохо. Как ни старались матери не упускать своих детей, в конечном счете в Белой гавани осталось более тысячи детей, потерявших родителей, и Винафрид пришлось создавать что-то типа приюта и заказывать специальное судно, которое на исходе эвакуации, когда Медвежий остров был уже отдан Иным, отвезло их вместе с ней на Драконий камень, куда ее саму поместил Джон. А там Джендри, который сам вырос на улице, заставил потерявшихся детей за хлеб и похлебку два в день колоть и обтачивать обсидиан для создания наконечников и режущих поверхностей определенных форм.

Еще одну проблему составляли умершие люди и мертвый скот, до того больной, что даже голодные люди не решались есть его мясо. Об идеальном сжигании трупов и последующих молитвах о душах умерших людей не было и речи. Дров еле хватало на приготовление пищи, поэтому о сжигании покойников и думать было невозможно. Изничтожение мертвых тел, практикуемое в пути, было невозможно из-за отсутствия мест, куда девать опасные останки, гниющие и грозившие заразить других. Поэтому трупы просто раздевали, привязывали к ним камни, погружали на корабли и везли топить на отмели примерно в 3-5 лигах от берега, ближе Винафрид не разрешала, боясь заражения воды и проникновения заразы в реку. Хитрые рыбаки специально для захоронения трупов выбрали богатые водорослями и рыбой отмели, зная, что изобилие пищи привлечет косяки хищных рыб, от мелких сельдей до огромных осетров, со временем появились даже тунцы и акулы. Отловленная рыба, напитавшаяся человечиной, шла на корм беженцев. Беженцы не знали вкуса морской рыбы, поэтому изменившийся вкус сперва не смущал их, но вскоре в желудках крупных рыб были найдены человеческие кости и беженцы поняли, чем они кормятся, и чем вызвано такое изобилие рыбы, которую почему-то отказываются есть жители города. Сперва это вызвало обиды и довольно сильные, обвинение в кощунстве, но потом, вспомнив о вихтах, о шкурках зверей, откормившихся человечиной, беженцы поворчали и стали покорно есть рыб-людоедов, лишь тщательно потроша их, и подолгу отваривая в котлах на кострах, о правильной засолке и копчении не было и речи в их условиях жизни.

Но и с кораблями все было много сложнее и страшнее, чем предполагалось. Капитаны из дальних морей не знали особенностей Узкого моря и сложных течений и ветров в зоне слияния двух морей, Студеного и Узкого. Особенно трудно приходилось капитанам из южных морей, не знавших зим, ледяных штормов и снежных бурь Севера, некоторые из зафрахтованных кораблей так и не доплыли до Белой Гавани, а закончили путь на дне Узкого моря или залива Пасть. В Белой Гавани доплывшие корабли получали лоцманов, но опытных лоцманов не хватало на такое множество кораблей. Три больших корабля с беженцами разбились о скалы и затонули, не доплыв до Королевской Гавани. А один корабль с неопытным лоцманом напрочь сбился с курса и сел на мель на неотмеченной на картах банке. Когда на застрявшем судне вино, эль и питьевая вода стали подходить к концу, то многие беженцы и гвардейцы потеряли человеческий облик и стали отнимать питье у больных и слабых, а потом у женщин и детей. Налетевшая снежная буря, хотя большая часть пресной воды была потеряна, вернула относительный порядок, но доверие людей друг к другу, естественно не восстановилось, и люди стали прятать воду друг от друга. Хотя это никому не помогло. Следующая снежная буря, заодно освободившая корабль из плена, пришла слишком поздно, ее не дождался никто, ни те, кто сохранили достоинство и честь, ни те, кто пытались спастись за счет других.

Для Джона и Робба особую проблему представляли крестьяне Рисвеллов и леди Дастин, которых даже не было дано команды выбираться на юг. Не считаясь с правами владельцев, Робб отправил в Курганные земли своих гвардейцев, наказав застращать местных жителей до смерти, сказать им, что они останутся наедине с Иными и вихтами и сами превратятся в вихтов. Всех деревень посланцы Робба, естественно, не обнаружили, но сумели посеять немалую панику, которая привела многих людей и из тех поселений, где гвардейцы не побывали. Лорд Рисвелл и его дочь хотя и дали указание гнать гвардейцев Робба из города Барроутона и своих деревень, но оружие против гвардейцев сюзерена применить не посмели, просто побоялись. И еще они боялись реакции Джона, особенно зная о том, что достаточно близко от них вблизи рва Кайлина и на Кремневом пальце находится Королевская армия, о боеспособности которой ходили легенды после победы над Тайвином, взятия и защиты Королевской гавани, побед на Железных островах и заливе Работорговцев. Тем не менее, и гвардейцы Робба опасались вступать в прямые столкновения с более многочисленными гвардейцами Рисвеллов и Дастинов. В результате гвардейцы Робба, сумевшие увести большинство людей, оставили Иным табуны породистых рисвелловских лошадей и целые стада скота, принадлежавшие лордам.

Город Барроутон, главное богатство Дастинов, опустел за две недели. Фактически и лорд Рисвелл со своими детьми и внуками, и одинокая леди Дастин со своими слугами и гвардейцами остались погибать в своих замках или, если повезет, пересидеть нашествие, ибо топливом и продовольствием они запаслись на годы вперед, прихватив еще все остатки из брошенных домов их крестьян и горожан.