Хи но Казе (гет)

Щимо. Июль, 18 лет после рождения Наруто.

RedHook — Bad Decisions+++

Нет, все же, Акеми больше не будет брать миссии в Страну Мороза. Она дышит на озябшие ладони и переступает с ноги на ногу, чтобы согреться. Одно только хорошо — ее иглы здесь как никогда прочные и острые, они сверкают на морозе так, что почти слепят.

Акеми любуется ими, дергает нити и вздыхает от того, как красиво они разрезают воздух. Плоть они тоже разрезают красиво, но в алых брызгах крови на белоснежном снегу она никакого очарования не находит. Все слишком на виду, почти показушно, и это тоже неожиданно наводит ее на мысли о Канкуро. Он самоуверенный и наглый, ему нравится перед кем-то рисоваться, эта нарочитость была у него с детства. Ему нужно быть лучшим в том, что он делает, своими победами он всегда кичился, и от того больнее проигрывать.

Ударом по его самолюбию было каждое поражение, начиная с того на экзамене чунинов, когда он проиграл Шино.

Акеми становится неприятно, что даже в месте, где ничего не должно ей о нем напоминать, она все равно о нем думает. Отвлечься она пытается миссией, которая, увы, оказывается менее сложной и интересной, чем она надеялась. Хоть как-то ее развлекает назначенный ей в напарники Иошихиро, которого она запомнила еще с прошлого визита. За прошедшие два года он немного изменился, набил себе татуировки и стал шире в плечах. Эти изменения Акеми видит далеко не в первый день, а уже ближе к концу своего пребывания в стране Мороза.

Остановиться в гостинице с горячими источниками — идея Иошихиро, против которой Акеми не возражает. После холода и ветра ей очень хочется согреться, поэтому, едва только поужинав, она спешит к воде. От горячего пара ее пробирают мурашки, а кончики пальцев покалывает. С тихим шипением она опускается в воду, даже не думая пока избавляться от полотенца, которое накинуто у нее на плечи. Если окунется сразу, то будет потом сидеть, не рискуя высунуть плеч из-за холода, лучше вначале согреться. Замотаться на выходе ей и так будет во что, потому что теплый халат она кидает тут же в стороне, чтобы он не намок.

— Как вода? — раздается за ее спиной голос Иошихиро. Акеми оборачивается на него и вскидывает брови. — Тут нет разделения на мужскую и женскую половины. Я не предупредил тебя? Прости.

В голосе у него нет ни капли раскаяния. Акеми приподнимает бровь, но ничего не говорит. Сама она не спешит ни стыдливо прикрыться, — до его мнения ей никакого дела нет, своих немногочисленных шрамов она не стесняется; разве что оставленного отцом, да и то только при Канкуро и из-за него, — ни залиться румянцем, ни даже возмутиться. Она слишком замерзла и устала для этого, а нового Иошихиро ничего все равно не увидит.

Акеми даже взгляд от него не думает отводить, скользя глазами по подтянутому телу. Он такой же одноцветный, как и Канкуро, отмечает она про себя, только песчаник весь какой-то золотистый, а этот белый. У него очень светлые волосы, льдисто-голубые глаза и белоснежная кожа, которой могла бы позавидовать любая девушка. Акеми, пожалуй, тоже немного завидно, но не настолько, чтобы у нее испортилось настроение.

— Не усни, — Иошихиро подмигивает ей, погружаясь в воду и откидывая голову назад. На лице его застывает блаженная улыбка, а с губ срывается что-то среднее между вздохом и стоном. Акеми чуть наклоняет голову набок, продолжая рассматривать его. Всем хорош, только шрамы портят картину, но это и неудивительно, он же мастер тайдзюцу, ближний бой так или иначе подразумевает травмы. Вот Канкуро повезло, у него таких серьезных ран намного меньше, но у него-то все строится как раз на том, чтобы никого к себе не подпускать. — Мы почти закончили, и у нас в запасе есть несколько дней. Не хочешь развлечься?

— Как? — подает наконец-то голос Акеми, не отводя взгляда, когда Иошихиро поворачивается к ней лицом.

— Ты мне нравишься, — прямо говорит он, и есть что-то лестное в его честности. Канкуро никогда не говорил ей, что она ему нравится. Он был многословен о чем-то другом, о каких-то ее поступках, например, но ее всю он не хвалил. Акеми силится вспомнить, чтобы он хотя бы раз сказал ей что-то такое, но не может. — И ты одна.

— Я не одна, — возражает она, говоря чистую правду. Она не одна, даже когда Канкуро нет рядом: они так долго вместе, что он въелся ей в кожу и кости. — Ты же знаешь. Все знают.

— О песчанике? Брате Казекаге? — спрашивает Иошихиро и закатывает глаза. Ведет он себя так, словно Акеми сказала ему что-то глупое и пустое, совершенно не стоящее внимания. — Его тут нет, зато есть я, красавица.

Акеми молчит и представляет себе, что будет, если она в самом деле согласится. У Иошихиро красивое лицо, широкие плечи и узкая талия, он, должно быть, пользуется успехом у женщин, и дело даже не в том, что он джонин с хорошей репутацией. Ей льстит и то, что он делает ей комплименты, потому что слышать о себе что-то хорошее всегда приятно. Она тянет к нему руку, но пальцы ее касаются не изогнутых в улыбку губ или острых скул, а упавших на лоб светлых волос. Акеми осторожно убирает их с глаз Иошихиро и улыбается в ответ еще шире.

— Канкуро тебя убьет, — после небольшой паузы говорит она то, в чем точно уверена.

Канкуро не простит и не поймет, разозлится и устроит кровавую расправу. Все вспоминают каким был Сасори, а она уверена, что ее кукловод может и ему при желании дать прикурить. Акеми с самой себя становится тошно, потому что под ложечкой у нее начинает сосать не от мысли о том, что не сделавший ничего дурного Иошихиро пострадает, а о том, какие последствия могут быть для самого Канкуро. Свое и чужое отделено у него очень толстой четкой линией, которую просто так не стереть.

— Думаешь? — Иошихиро ловит ее за запястье и целует в центр ладони. Он смотрит на нее из-под пушистых светлых ресниц и чуть тянет на себя. Соблазниться было бы очень легко и даже не обидно, он бы в самом деле развлек ее, вряд ли он врет. Акеми может согласиться; она прислушивается к себе: низ живота сводит, но не от удовольствия, а от омерзения. Она не хочет узнавать ни вкус его губ, ни запах его тела; не хочет ощущать на своих бедрах его ладони, а в себе его плоть. Иошихиро тянет сильнее, но стоит только напрячь руку, как он разжимает пальцы. — Я не заставляю.

— Ты и не заставишь, — посмотрела бы она на него, попробуй он сделать что-то, что она не хочет! Ей вдруг становится обидно от того, что ее он видит как кого-то, на кого можно оказать давление, обесценивая все, что она может и умеет. Канкуро даже когда был сильнее нее в разы, такого себе не позволял. Он же так любит смеяться, что испортил ее, научив кусаться в ответ на любые провокации, а тут она словно нежная девочка из гражданских.

Противно и тошно.

Акеми заставляет себя улыбнуться и встает на ноги, на ходу заматываясь в полотенце. Иошихиро провожает ее взглядом, но больше не окликает. Халат он оставляет перед дверью в ее комнату, и на следующий день ведет себя как ни в чем не бывало.

Коноха. Июль, 18 лет после рождения Наруто.

Imagine Dragons — Bad liar+++

Кенджи не слишком часто пользуется оружием в бою — обычно для миссий ему хватает кунаев и кайкэна, а в схватках он полагается на свои гендзюцу. Однако, в магазин оружия заходит часто: пополняет взрывные свитки, просто разглядывает красивые катаны и танто, и общается с владелицей, которая постарше его года на два-три. У Шимори Кизоку медово-русые волосы, собранные в длинную косу и тёмные, большие и внимательные глаза. Она никогда не была ниндзя, но про свой товар может рассказать побольше иных пользователей.

Колокольчик над входной дверью звенит, отвлекая их от обсуждения заточки сюрикенов — Кизоку-сан мягко улыбается новому покупателю, и Кенджи немного недовольно, но позволяет ей заняться новоприбывшим. Он отходит от прилавка, кидая взгляд на невовремя заскочившего посетителя, и тут же хмурится ещё сильнее. На Сая он здесь никогда не натыкался. Обычно тот ходит в магазин, который находится между его квартирой и мастерской Чиву.

Художник даже не оборачивается в сторону Тамеру: они предпочитают друг друга игнорировать по возможности и не вспоминать, что когда-то следили и за Накику, и друг за другом по приказам Данзо и Мэйко-сама. Следом за Саем в магазин просачивается ещё одна фигура и Кенджи совсем уж удивлённо хмыкает: дочке владельца магазина художественных товаров-то тут что делать?

— Здравствуй, Сай, ты за точилом? — интересуется Шимори. Значит, уже не первый раз его видит.

— Три куная, две бомбочки и два точила, пожалуйста, Кизоку-сан, — вежливо просит художник. Взгляд у него какой-то отрешённый, впрочем, чему Кенджи удивляется — этот парень в принципе странный.

— Сай-кун, ты скоро на миссию? — с придыханием интересуется вторая девушка. Как же её звали-то? Кенджи в их с отцом магазин заглядывал всего пару раз, и то по просьбе Чи-чана.

— Да, Хитоми-сан, — Сай даже не задерживает на ней взгляда, когда оборачивается к неожиданной собеседнице. Ему, кажется, безразлично, что она делает в этой лавке, где ей совсем не место. А у девушки, кстати, действительно красивые глаза — небесно-голубые, как весеннее небо.

— Надолго? — Хитоми пытается поддержать угасающий диалог. Кизоку-сан с едва скрытой в уголках губ улыбкой подмигивает Кенджи и уходит в подсобку, искать точила.

— Надеюсь, что да, — неожиданно резко бросает Сай. Тамеру слегка напрягается в своём углу. — Простите, Хитоми-сан, и передавайте привет вашему отцу.

Он слегка наклоняет голову в каком-то церемониальном поклоне и отворачивается от опешившей девушки. Да уж, бедная, угораздило тебя влюбиться в такое чудо…вище. Вряд ли бывший член Корня способен на высокие чувства в принципе.

Когда Сай выходит на улицу, Кенджи задерживается лишь для того, чтобы уверить Кизоку-сан, что скоро вернётся, чтобы продолжить их дискуссию и выскальзывает следом за художником. Вылавливает того в пустом переулке спустя минуту: то ли бывший Корень Анбу почувствовал слежку, то ли захотел отвязаться от поклонницы, но ускорился он знатно.

— Ты же не докучаешь больше своим вниманием Накику? — спрашивает Кенджи, не особо аккуратно хватая его за плечо. — Увижу тебя рядом с ней…

— Не беспокойся, — огрызается Сай. — Она ясно мне дала понять, что моё присутствие рядом ей тоже не нужно.

Тамеру аж отпускает его, не готовый к такому злому тону. Вообще-то, Кику уже много лет терпела черноволосого изгоя, и хотя Тамеру не нравилась эта подозрительная дружба, смысла переубеждать сокомандницу он не видел, пока она была в относительной безопасности. Неужели сама поняла, что это не лучший кандидат в друзья?

Сай поправляет воротник своей короткой куртки и собирается уйти, как к ним присоединяется очередной удивительный компаньон.

— Вы устраивать драку не собираетесь здесь? — спрашивает Шино, каменным изваянием вырастая у них за спинами. — Поместье Акимичи клана недалеко, я Чоджи позвать могу.

— Не стоит, — убеждает Кенджи сладким голосом, от которого Сай нервно передёргивает плечами. — Мы уже закончили.

— Хорошо это, — кивает Шино. — Вопрос был у меня к Саю.

— Ко мне? — художник аж брови поднимает в шоке. Абураме снова кивает, копаясь в кармане и вытаскивая что-то на свет. Джохьё, оружие, которое иногда используют в Суне.

— Подарок сделала мне песчаница, узнать хотел имеет ли какой-то смысл?

Кенджи издаёт смешок, на который получает свирепый взгляд исподлобья. Не от Шино, конечно. Он складывает руки на груди и демонстративно отворачивается, замечая в конце переулка тонкий силуэт с чёрными волосами: кажется, Хитоми-сан успела отыскать объект своего обожания.

— Откуда мне знать? У меня нет девушки, — отвечает Сай. — Спроси, не знаю, у Генмы-семпая?

— Владельца магазина дочка не твоя девушка?

— Какая? — Сай смотрит в указанном направлении, и Хитоми тут же прячется за забором. Да уж, так себе из неё шпион. — Нет, с чего ты взял? Наверное, она потерялась. Кенджи-сан, будьте добры, сопроводите её до отца.

— Лучше вы, — Кенджи намёк игнорирует и тоже переходит на демонстративно вежливый тон. — Вам же лучше знать, где он находится.

Если Шино и закатывает глаза от их перепалки, то этого не видно за тёмными линзами очков. Какими-то другими жестами он никак не выдаёт своего мнения, но в какой-то момент всё-таки решает напомнить о своём присутствии — стоять с вытянутой ладонью надоело, наверное. Хотя никому нет никакого дела до джохьё в его руке.

— Но ты с песчаницей… занимался из Ича-ича познаниями в лагере перед войной. Насекомые мои вас засекли. Случайно.

Скулы Шино слегка краснеют, а выражение лица художника просто неописуемое. Кенджи бы запечатлел на память, будь у него при себе фотоаппарат. Только он чувствует, как у него самого вытягивается лицо и сжимается челюсть, когда до него доходит смысл сказанного Абураме. Многострадальный воротник куртки Сая снова оказывается в его хватке, и церемониться в этот раз он точно не собирается.

— И с какой это, позволь поинтересоваться? — шипит Кенджи не хуже змеи. — Ты познаниями из Ича-ича занимался?

— Не твоё дело, — Сай пинает его ногой и сам вытягивает кулак, упираясь Кенджи в плечо, лишь слегка отводя лезвие зажатого в нём куная. — Подарки она мне не дарила по этому поводу, во всяком случае. Так что тема закрыта.

— Не закрыта, — возражает Кенджи, щуря глаза. У него при себе самое главное оружие: его голос. — Хер оторву, если ты без её согласия…

— Я не насильник, тупица, — срывается Сай, толкая Кенджи обеими руками. У него такое отчаяние на лице написано, что Тамеру потрясённо отступает на шаг. — Я же сказал тебе, я ей не нужен. Что ещё ты от меня хочешь?

Он дёргается с места и исчезает в чернильном вихре, роняя на землю кунай, которым угрожал ему. Кенджи поднимает оружие с земли и зачем-то кладёт себе в карман.

— Тут я, — напоминает Шино.

— Думаю, если тебе что-то подарили, как минимум, ты ей понравился, — устало говорит Кенджи. — Навести её в Суне и подари что-нибудь в ответ. Только не познания из Ича-ича.

Шино кивает, аккуратно убирает джохьё и неспешно удаляется по переулку в сторону прячущейся Хитоми-сан. Кенджи знает, что ему стоит проводить девушку до магазина — ведь он и правда далеко, наверняка отец её волнуется, но малодушно надеется, что на этот раз Абураме возьмёт на себя эту задачу. Сам он возвращается к Кизоку-сан, решая, что в данном случае молчание — лучшая стратегия. Того, что произошло уже не изменить, а Кику, как ни крути, взрослая девочка, и сама пусть пожинает плоды своих решений.