Я бог? (джен)

Примечания:

Бета: лапки приложены.

Юань… Перезвоном капель ручья звучит имя бога, нежным шелестом травы, звоном утренней росы, скатывающейся с лепестков.

Каждый день рядом переворачивал душу и менял, делая его другим… достойным.

Шэнь Цзю сидел у окна своего домика у подножия Аньдина. На улице было тихо, пахло весной и радостью, лёгкий ветер пробегал вдоль стен, ласково раскачивая деревянные створки. Чай на столе уже остыл, но Шэнь Цзю не заметил.

Бог выбрал его. Воскресил. И в этом словно была высшая справедливость, Шэнь Цзю проникся собственной избранностью и начал служить со всей преданностью и верой. Ему уже было ничто не нужно, просто видеть владыку и преклоняться перед его мудростью.

Но Юань… имя звенело легкомысленным колокольчиком, он возрождал Цанцюн — то, что Шэнь Цзю любил больше всего, и бывший Лорд Цинцзин сам положил своё сердце возле босых ног того, кто совсем не выглядел великим божеством.

Солнце пускало весёлые зайчики, отражаясь в медных боках изогнутых ваз, на поверхности чашки, сияя в ручке чайника. Шэнь Цзю ничего не замечал, он сидел, склонившись над холодным чаем, и вспоминал.

Молодой бог бежал босиком по склону, и его одежда ветшала на глазах. Шэнь Цзю молчал, как и следовало послушному слуге, в удивлении совсем чуть-чуть приподнимая бровь. Но себе не надо врать, тогда он пытался сделать бога понятным, втиснуть в привычные рамки, требовал от других уважения, признания, почитания, Шэнь Цзю впрямую угрожал и запугивал.

А Юань словно был стаей беззаботных синиц. Ему это было не нужно. Он хотел жить рядом с простыми смертными, воровать булочки из-под рук поваров, таскать остывающую танхулу с подоконника Сяо Иня, пить чай с Лян Гэном, жалуясь, что не чувствует ци, а потом танцевать на рассвете, даря этому миру свою любовь.

Когда Шэнь Цзю это понял?.. Когда смог принять?..

Он не знал, не мог вспомнить.

Шэнь Цзю незаметно для себя перестал ждать от Юаня величественного поведения, перестал сравнивать его с теми богами, которым молился в детстве. Этот бог не требовал поклонения, не карал за дерзость, не возводил золотых чертогов своей славы.

Он дарил жизнь просто так, не требуя ничего взамен, и аньдинцев становилось всё больше. Вспыльчивые байчжаньцы, упрямые высокомерные лекари Цяньцао не знали, что обязаны жизнью юноше с короткими волосами, и Шэнь Цзю не считал себя вправе открыть им правду.

А сам Шэнь Цзю, уставая до полусмерти каждый день, всё равно чувствовал себя бесконечно счастливым. Ему казалось, что он лжец и предатель, ведь то, что хотел бог, несло бывшему Лорду Цинцзин лишь радость созидания, признание и уважение людей.

Где испытание девяти бедствий⁽¹⁾, смирение перед небом⁽²⁾ или хотя бы испытания тела⁽³⁾?

Богу это всё было не надо, он был добр и милостив, прощал людям приземлённость человеческой жизни и позволял просто жить и радоваться.

Юань… — доносилось рассветной песней, когда Шэнь Цзю в ужасе смотрел, сколько ещё ему надо сделать.

А бог заглядывал в глаза и просил сделать ещё и ещё. Помочь бедным, построить дома обездоленным, накормить голодных и дать знания нищим детям. Шэнь Цзю хотелось кричать:

— Владыка, посмотрите на них, они дикие, грязные, нищие охотники, они не стоят такой заботы и такой любви!

Но бог велел — и он делал. И бог был рядом, он улыбался им, заботился о них… любил их. И его, Шэнь Цзю, тоже. Просто так. Потому что он бог, прекрасный и добрый, словно солнце, обнимающее мир своим теплом.

Юань… — рассыпалось смехом счастливых сытых детей, радостными улыбками жителей нового прекрасного города.

Шэнь Цзю чувствовал, как нежная ласковая забота очищает его душу от всего наносного: от гнева и боли, от зависти и въевшейся в кости тоски, от усталости и обманутых надежд прошлой неудачной жизни.

О, как Шэн Цзю хотел бы положить и душу к босым ногам, но Юань смотрел лучистыми глазами:

— Живи и будь счастлив! Я так хочу! Больше ничего не надо!

Но каждый день рядом с богом, выполняя волю его, делал Шэнь Цзю другим. Словно старое отражение его прошлой судьбы стиралось твёрдой и уверенной рукой, позволяя стать другим, каким он мог стать без рабского прошлого, без предательства близких.

И снова всё изменилось.

Этот момент Шэнь Цзю запомнил. Маленькая демоническая крыса, нежащаяся в руках бога, открыла ему правду — бог любит всех: достойных и недостойных, рабов и свободных людей, демонов и заклинателей.

Шэнь Цзю думал, что сильнее поклоняться Владыке невозможно — он ошибался, то чувство, что захлестнуло его, сделало его совсем другим, навсегда изменяя.

Сердце капало слезами, скрепляя клятву.

Юань… — эхом разносилась песня танцующих девушек, и молодой бог беззаботно танцевал с ними, он лукаво смотрел на мир сквозь красный шёлковый платочек.

Сгущались сумерки, раздались голоса возвращающихся на пик учеников, а Шэнь Цзю закрыл глаза, прислонившись лбом к прохладному дереву. Воспоминания нахлынули, тёплые, невесомые, яркие.

Как Юань слушал сказки, жадно впитывая каждое слово, как размышлял, нахмурившись, прежде чем задать вопрос, с таким усердием запоминал всё сказанное, а потом старался выполнить так старательно, что не каждый из лучших учеников Шэнь Цзю мог этим похвастаться.

Как радостно улыбался, видя Шэнь Цзю с полной корзинкой, спешащего готовить ужин. Как пытался помочь с готовкой, даже если толку от него было не больше, чем от беспокойного ребёнка.

Как прятал глаза под длинной чёлкой, пыхтя как ёжик, когда чем-то был недоволен. Как волосы взметались одуванчиковым облаком, когда он поворачивался навстречу.

Как Юань делился, захлёбываясь от радости, когда впервые почувствовал тепло своей ци:

— Представляешь, ничего-ничего, а потом рукам стало тепло, и ах, тепло поднялось вверх, я прям чувствовал, как цзин течёт от даньтяня к даньтяню.

С каким отвращением принимал чашку чая сначала, а потом, когда распробовал, что Шэнь Цзю не использует горькие травы, сиял глазами и жадно вдыхал душистый аромат и каждый раз благодарил.

Каждый раз, словно это не обязанность слуги — служить господину, а приятное одолжение, и Юань искренне рад, что Шэнь Цзю что-то делает для него.

Тысячи мелочей. Тысячи взглядов и улыбок.

Они глубоко запечатлелись в сознании Шэнь Цзю, каждый из них согревал его, менял, заставлял видеть мир иначе.

Шэнь Цзю вздохнул, открывая глаза.

— Этот мир! Будь он проклят! Со всеми старыми проблемами, что волоком тянутся за нами из прошлого, а значит, мне придётся это решить.

Шэнь Цзю никогда не был воином. Он был художником, музыкантом, книжником. Он всю жизнь презирал грубую силу Байчжань, считал боевые пики сборищем тупиц.

Но теперь…

Крысы могут предать. Линьгуан-цзюнь может навести на них врагов. Он — Шэнь Цзю — прекрасно знает, что из себя представляют демоны. Но он никому больше не может довериться.

Лю Цингэ встанет рядом, но сможет ли он, не задумываясь, не дожидаясь приказа, сделать то, что должен?

А Владыка никогда не отдаст нужный приказ.

Поэтому Шэнь Цзю возьмёт всё на себя. Он сделает всё, чтобы защитить любящее сердце бога, чтобы тот не знал боли и страдания, чтобы танцевал в лучах восходящего солнца, устраивал маленькие приключения с Лян Гэном в катакомбах Аньдин, разыскивая нужные вещи. Просто был счастлив и любил весь мир до самого последнего демона. Чтобы Юань мог оставаться таким, какой он есть.

Если этот мир наполнен грязью, то он — Шэнь Цзю — примет её всю на себя.

1) 九厄, jiǔ è — болезнь, тюремное заключение, война, утопление, огонь, яд, отвращение, страх и голод и холод. Есть ещё такой вариант в китайских текстах — болезни, встреча со злыми духами, быть заключённым в кандалы, пострадать от мечей, палок, затопления, пожара, яда змей и внезапная смерть. Редко кто сталкивается со всеми, даосы считали достаточным: голод, холод, страдания, отвержение (отказ от семьи и друзей).

Вернуться к тексту

2) 顺天, shùntiān — человек, следовавший дао, принимал свою судьбу и не жаловался. В знак покорности часто не мыли волосы или ходили босиком даже в холодную погоду.

Вернуться к тексту

3) 苦修, kǔxiū — практика подвижничества. Даосы постились, не разговаривали в течение нескольких лет, сидели в медитации без движения много дней. Некоторые носили металлические цепи или деревянные колодки в знак смирения.

Вернуться к тексту