Вместо Ночного дозора (джен)

11.07.303. Когда у Дейенерис начались роды, она, плохо соображая от боли, не собрала волю в кулак, чтобы долететь до своих, а, немного не долетев, распустила ремни, держащие ее, и в результате свалилась с дракона на землю, высота полета была довольно большой, однако снег спас ее от смерти, но, к ее несчастью, слой снег в этом месте был довольно тонким и не спас ее от перелома позвоночника, костей рук и ног. Встряска привела к тому, что на снегу она начала рожать почти моментально, крича от невыносимой боли родов, соединенных с переломами множества костей. Дрогон, оберегая всадницу, стал выжигать все вокруг, издавая дикий рев, сливающийся с криками самой Дейенерис. Однако Иные, не щадя себя, стали подбираться к ней со всех сторон, и Дрогон не мог всех сжечь, тем более, что ему самому пришлось терпеть множество болезненных уколов и вертеть головой, изрыгающей пламя, чтобы уберечь глаза, самое слабое место дракона.

Слыша и видя, что происходит с Дейенерис, Королевская гвардия, оберегавшая беременную королеву и на счастье оказавшаяся поблизости, пренебрегая всеми правилами, пересекла в ночное время линию раздела и бросилась к ней. Обара и Бриенна, не обладая никакими навыками повитух, разрезали одежды Дейенерис и сильными, но все же довольно аккуратными движениями вытащили младенца, еще дополнительно порвав ее лоно. Младенец был большим, правильно сложенным, его голова была украшена пучками серебряных волос, а глаза имели не обычный голубой, а голубовато-фиолетовый оттенок. На его теле не было синяков, пуповина не закрутилась вокруг шеи, однако он не дышал и начал синеть. Они, подражая повитухам, трясли его, переворачивали вниз головой, стучали ему по груди, по попе, дышали ему в рот, нажимали на грудь, прикладывали к горячему телу дракона, однако не помогало ничего. Но для того, чтобы они могли заниматься младенцем под крики роженицы и рев дракона, их защищали Дрогон, остальная часть Королевской гвардии и еще десятки воинов, пришедших на помощь королеве.

Королевской гвардии, также как некогда Джейме Ланнистеру, пришлось вступить в прямые фехтовальные поединки с Иными. Барристан одолел двух Иных и пал замертво от удара третьего, напавшего на него со спины. Вслед за ним погибли Деймон Сэнд и Арчибальд Айронвуд, также прихватившие с собой несколько Иных. Бриенне и Обаре пришлось превращаться из повитух в гвардейцев, оставив Дейенерис и ее сына на попечение какой-то маркитантки, которая храбро подошла к самой линии раздела, услышав разносившиеся далеко рев и крики и увидев там необычное скопление людей. Она попалась в руки кого-то из второго отряда Королевской гвардии, который схватил ее и на руках дотащил до едва дышащей Дейенерис. К счастью для Дейнерис, у нее оказалась бутыль макового молока, которым она утишила ее боль, а также тряпки, которыми она перевязала ее раны. Бриена и Обара и еще несколько человек из второго отряда не дали Иным подобраться к Дейенерис и ее сыну, но продержались недолго. Из первого отряда Королевской гвардии выжил только Лорас, оставленный Джоном на Юге для обеспечения безопасности остальных двух королев.

К этому моменту до места катастрофы долетел Визерион, присоединивший к Дрогону в защите полумертвой королевы и ее мертвого сына. Джон с высоты увидел, что делают Иные, не жалея себя. Они рвались не к Дейенерис, она их не интересовала, они даже не приближались к ней самой, они стремились к их мертвому сыну. Это было странно, зачем им вихт-младенец, способный лишь болтать ручками и ножами, но, по-видимому, в их с Дейенерис сыне были заложены какие-то великие таланты, которые не дала развить его смерть, но Иные, представители царства мертвых, смогут извлечь их и направить во зло людям. На мгновение Джон проклял Дейенерис за ее глупое упрямство, погубившее ее саму, их сына и всю Королевскую гвардию, не считая других воинов, не могла она хотя бы одну луну, даже пол-луны, посидеть под наблюдением мейстера. Но, посмотрев на ее переломанное порванное тело, осудил себя за эти чувства. Он понял, что должен сжечь мертвого сына по валирийскому обычаю, и вытащить Дейенерис, чтобы попробовать ее спасти или хотя бы по-настоящему попрощаться с ней.

Но первая задача никак не поддавалась решению — младенец все-таки попал в руки Иных и теперь передавался ими друг другу в плотной массе Иных и вихтов, столь большой и столь сильно окутанной густым и холодным белым туманом, что ее не могли разом сжечь даже два дракона вместе. Еще немного и младенец исчезнет в ней, и уже нельзя будет понять, удалось ли драконам сжечь его тело или Иные его хитро спрятали, передавая из рук в руки или закопав в сугроб.

Здесь могла бы помочь Мелисандра с ее умением распознавать королевскую кровь и с ее тенями, нацеленными на определенного человека. Но от нее, порождающей тени, убивавшие лишь одиночных Иных, вообще было мало толка на войне, и в нужный момент ее не оказалось рядом. Джон спрыгнул с дракона на границе снегов, призвал отряд пикинеров, уже подошедший границе и во главе него бросился в самую гущу Иных и вихтов. Небывалое доселе плотное построение Иных и вихтов оказалось неспособным выдержать натиск пикинеров с длинными пиками, превосходившими длину их мечей. Джон нырнул под пики, увидел младенца в руках Иного во втором ряду и выхватил его одной рукой, порвав его тельце и одновременно пробив Длинным когтем Иного насквозь. Пикинеры, рискуя собой, прикрыли короля. Младенец был совсем черно-синим от холодных рук Иных и его фиолетовых глазах загорались синие огоньки.

Джон крикнул по-валирийски Дейенерис, которая слегка повернула голову в его сторону, произнес краткие слова прощания и приказал Визериону сжечь тело младенца.

После он подошел к Дейнерис, вместе с маркитанткой положил ее переломанное тело на Визериона, и, обернувшись перед началом полета, увидел, что пикинеры под командой Джона Амбера, мстящего за сына, и два дракона, Рейгаль, которым командовала Арья, и Дрогон, повторяющий действия собрата, уничтожают такое количество Иных, которое он раньше даже не мог себе вообразить. Джон понял, что Дейенерис говорила правду об сотнях и даже тысячах Иных, уничтоженных в последние дни, она охотилась за ними, а они за ее нерожденным сыном.

В их шатре их ожидали лучшие полевые мейстеры, но ни один из них не сказал никаких обнадеживающих слов, все они лишь поражались, что Дейенерис еще жива. По их единодушному мнению, она со сломанным позвоночником, переломанными ногами, сломанной рукой, разорванными лоном и чревом должна была умереть еще там на снегу. Тем не менее, несмотря на туман от макового молока, она, истекая кровью, продолжала жить и даже говорить разумные слова.

В памяти Джона всплыла Башня радости, где он родился, и разговор лорда Эддарда и его матери о нем, разговор, определивший его судьбу. Он никогда не видел ни башни, которой уже больше нет, ни своей матери, даже Вилла умерла раньше, чем он о ней узнал, и, уж тем более, не слышал разговора брата и сестры, но в этот момент он представил невиданное им настолько ясно, что едва не счел себя молодым Эддардом и не назвал Дейенерис Лианной.

Но разговор Джона и Дейенерис был совсем другим. Она приказала всем выйти, сказав, что в свой последний час она должна сказать самые важные слова одному Джону, к которому добавился Призрак, не захотевший оставить их наедине. Джон поцеловал ее уже слегка посиневшие губы, боясь прикоснуться к ее переломанному телу. «Мне не больно, — сказала она, — чувство боли ушло с маковым молоком или вообще уже отмерло, положи руки мне на грудь и войди в мой рот, я хочу умереть с твоим семенем во рту, раз уж я не смогла уберечь нашего сына». После этого она даже пыталась помочь ему, лаская его единственной уцелевшей рукой, губами и языком. Она приняла в рот его семя и каким-то чужим отстраненным голосом сказала: «Я знаю, что ты лишь желал меня, но не любил, ты любил и любишь другую. А я любила тебя, больше всего на свете, больше всех, больше Дрого и Даарио, мы должны были быть с тобой королем и королевой, и наш погибший сын должен был унаследовать наш трон. Я сама виновата, что ничего не сбылось, теперь я разрешаю тебе, нет, даже прошу тебя, брось своих лживых королев и останься с той, которую ты любишь и которая любит тебя. Когда война закончится, возьми с собой Дрогона и Визериона и уплыви с ней в залив Драконов, убери с престола ее лживых отца и мать, уничтожь рабство и правьте с ней, вспоминая меня. Я желаю счастья ей и тебе и ей и вашим детям, пусть они наследуют твое королевство в заливе Драконов». Она закашлялась и стала синеть, но все же продолжила совсем тихим голосом: «А Железный трон оставь Эддарду и Элии, они хорошие дети в отличие от их матерей, прилетай иногда помочь и научить править и воевать, как умеешь только ты». Джон почти прижался ухом к ее рту, чтобы расслышать ее последние слова, но затихающий шепот уже не был понятен, она слабо вскрикнула и затихла в его объятиях.

Джон не мог ни поплакать, ни обдумать то, что она ему сказала, ему как командиру следовало вернуться на поле боя. Когда он вернулся, боя как такового уже не было, вместо скопища Иных и вихтов были обгорелые черные пятна и лужи воды. И над ними летал потерянный Рейгаль. «Где Арья?» — спросил он у Джона Амбера. Амбер помолчал и сказал: «Она увлеклась погоней за последними Иными, спустилась слишком низко и меч Иного пронзил ее насквозь. Ее тело лежит на земле, мы хотели ее положить на помост для прощания, но Нимерия никого не подпускает к ней».

Когда Джон подошел к телу Арьи, ее охраняли оба волка, Нимерия и Призрак сидели рядом, и они оба молчали, как будто Нимерия была нема как Призрак. «Я не так представлял себе день победы», — сказал Джон, то ли волкам, то ли самому себе. А потом Нимерия начала выть, и Джон с трудом сдержал себя, чтобы не завыть вместе с нею.

У Джона еще была маленькая надежда, что раз Арья варг, то хотя бы частичка ее души успела перейти к Нимерии или Рейгалю, он подошел к волчице, назвав ее Арьей. Но она не была Арьей, холодный меч Иного пронзил Арью с такой скоростью, что ее душа умерла вместе с телом, как у обычных людей, от ее души не осталось даже малой частички ни у Нимерии, ни у Рейгаля, прилетевшего к Нимерии и легшего на землю с ней. Они как будто чувствовали свою вину, что не смогли сберечь Арьину душу, и они вместе выли по-волчьи, хотя дракону подобало бы реветь и выпускать огонь.