Пройти насквозь (гет)

Когда теченьем приносит воспоминание,

способное растравить одну старую рану,

неожиданно открываются и все прочие, и вот

уже душа истекает кровью, да так, что остается

только упасть на колени и зарыдать.

Пауло Коэльо. Мата Хари. Шпионка

Гарри проснулся от острой боли — словно кто-то пытался вырезать у него на лбу канцелярским ножом молнию. Даже через свой крик он услышал, как кто-то рядом спросил:

— Что-то случилось, Гарри?

Боль постепенно слабела. Сквозь пелену полуобморочного состояния он начал различать очертания окружающих предметов. Комната, выкрашенная в красный с желтым, пепельноволосая девушка рядом... Цири. Вспомнился и вчерашний вечер. Рождественский стол в Выручай-комнате, танцы под музыку из колдорадио, а потом провал. Пустота. Он не помнил, как добрался до кровати.

— Извини, шрам заболел. Но сейчас уже все в полном порядке. Правда, — поспешил он успокоить подругу. — Ну что, пошлем Добби за завтраком, а в это время...

— Гарри Джеймс Поттер! Ты совсем обленился! Если бедный уродец приготовил для нас праздничный ужин, это еще не значит, что можно пропускать завтрак. Поэтому — натянул штаны и бегом в Большой зал!

* * *

— Мистер Поттер, поздравляю, вы теперь абсолютно здоровый человек. Подпишите вот здесь и здесь — и можете быть свободны.

Десять лет прошло с тех пор, как Гарри Поттер попал в больницу для умалишенных. Десять лет бреда, лечения, прогулок по больничному дворику... Однако теперь он мог с гордостью сказать: «Я — здоров!» С другой стороны, куда ему пойти? Образования нет, мир вокруг изменился, а справка из только что покинутого заведения — волчий билет. С ним его никуда не возьмут. А если и возьмут, то должность уборщика будет верхом его карьеры.

Гарри действительно не знал, куда ему идти. Тетя Петунья перестала его навещать еще пару лет назад. Ее муж очень не хотел, чтобы «этот сумасшедший что-нибудь сделал с тобой, Туни.» Можно было попытаться добраться до дома своих родителей, но как это сделать без гроша в кармане? Прохожие, к которым Гарри обращался с просьбой дать ему немного денег, лишь молча проходили мимо.

«Что ж... — подумал Поттер, — похоже, придется ночевать на улице. А с утра отправляться за город.»

Лучшим, по его мнению, вариантом было бы отправиться на какую-нибудь из ферм. Там, если что, можно и разжиться едой, а если повезет, то и найти работу.

Спать ему пришлось на картонных коробках. На дворе стоял август, и, хоть днем было весьма жарко, ночи уже становились холодными, и ветер продувал тонкую рубашку Гарри.

Рассвет Поттер встретил в дороге. Утро выдалось пасмурным, тяжелые тучи низко нависли над домами пригорода. Впереди, на горизонте виднелись поля — именно туда Гарри и направлялся. Только закинутая на плечо сумка, где были собраны все его скудные пожитки, защищала от противного накрапывающего дождя.

Мысли Гарри были далеки от окружающей реальности. Он вспоминал, как хорошо было раньше. Тетя готовила завтрак — яичницу с беконом, легкий салат — тут в животе у него протяжно заурчало, голод давал о себе знать. Потом дядя отвозил их с Дадли в школу, а после уроков забирал...

Примерно в восемь утра дождь усилился. Гарри уже был уверен, что подхватит пневмонию или, как минимум, бронхит, но тут сзади просигналила машина. За рулем сидел молодой мужчина, лет тридцати на вид, с темно-русыми волосами и карими газами. Подъехав к Гарри, он опустил окно с пассажирской стороны.

— С тобой все в порядке? Скверно выглядишь...

— Все в порядке, сэр. Просто слегка намок, — дрожа от холода, произнес Поттер.

Водитель, кажется, даже не задумываясь, предложил:

— Слушай, я не в курсе, что с тобой случилось, но моя совесть мне не простит, если я не помогу тебе. Садись.

Когда Гарри сел, мужчина включил печку. На торпеде стояла фигурка Дарта Вейдера со световым мечом в руках. Голова, прикрепленная к пружинке, подрагивала во время езды. Поттер, слегка обогревшись, толкнул голову лорда ситхов — и фигурка хорошо знакомым голосом произнесла:

— Luke, I am Your Father!

В притворном ужасе Гарри вскрикнул:

— О нет!

Оба рассмеялись.

— Дэн, — водитель протянул руку, и Гарри ее пожал.

— Том. Том Риддл, сэр. Рад познакомиться.

— Расскажешь, что случилось? — Дэн не настаивал, не заставлял, но Гарри понимал, что, если он хочет ехать дальше, то должен ответить.

Ему не хотелось ничего рассказывать о себе. Дэн был хорошим человеком, он подобрал его, хотя абсолютно не обязан был ему помогать — но ведь Дэн о нем ничего не знает. И неизвестно, как он отреагирует, когда Гарри поделится своей историей... Тем временем Дэн вполоборота выжидательно смотрел на пассажира, слегка улыбаясь. Нужно было что-то быстро придумывать.

— Ну, в общем-то, все просто... Опекуны мои — козлы. А их сынок, Дадлик — редкий отморозок. Каждый день: принеси-подай, пошел нафиг, не мешай, — Гарри и сам не на шутку распалился от своей выдумки. — Не успел вытереть пыль — останешься без ужина. Поспоришь — можешь попрощаться с едой на весь день. А Дадли только и ждет случая, чтобы меня избить. Причем я даже не могу пожаловаться учителям, ведь с посторонними эти люди ведут себя как ангелы: «Здравствуйте, профессор Роджерс. Как ваши дела, профессор Роджерс? Чаю хотите? Гарри, сынок, сделай пожалуйста, профессору чаю...»

— Но почему ты не обратился в полицию? Это ведь не могло продолжаться вечно?

— А смысл? Доказательств-то у меня нет. Так вот я и жил до вчерашнего дня. А потом меня выгнали на улицу: «Ты уже совершеннолетний. Незачем тебе у нас на шее сидеть!»

Дэн явно о чем-то задумался. Это было видно по тому, как напряженно он держал руль. Наконец, после минутного молчания, он произнес:

— Слушай, Том, давай так: ты пока поживешь у нас. Думаю, Эмма не будет против. У нас как раз есть свободная комната. С деньгами тоже помогу — у нас женой своя зубная клиника, а девушка из приемной уходит в декрет. Работа простая: записать клиента, выдать номерок, а когда будет уходить — взять деньги. Ты согласен?

— Да, сэр, спасибо. Вы так добры ко мне...

Вскоре машина свернула к одному из домов, зашуршала колесами по гравию и остановилась. Из двери выскочила девочка лет десяти с копной непослушных каштановых волос, и Дэн бросился навстречу и обнял ее.

— Познакомься, доченька, это Том, я пригласил его пожить у нас. Том, это моя дочь — Гермиона.

— Привет, — дочь хозяина дома посмотрела на гостя с нескрываемым интересом. — Вы, наверное, очень хороший человек. Папа с плохими людьми не дружит.

— О да, я хороший, — Гарри потрепал Гермиону по голове.

Дом Грейнджеров выглядел богатым и красивым, но никакой кричащей роскоши, никакого китча — все вещи были не дешевыми, и при этом подобранными с большим вкусом, так что комната, куда Дэн провел Гарри, показалась ему невероятно уютной в мягком свете торшера и, вместе с тем, изысканной.

Пока хозяева были заняты на кухне, Поттер уже успел заметить замаскированный под книжную полку тайник. Не то чтобы Гарри его специально искал — но, когда он случайно уронил, задев рукой, томик Эдгара По, за ним оказалась ниша, где стояла старинная шкатулка. Гарри решил сделать вид, будто ничего не заметил — ведь неизвестно, не проверяют ли его хозяева.

Обед прошел весело и непринужденно. Дэн постоянно порывался рассказать очередную смешную историю, произошедшую с кем-то из его пациентов, и, если бы не его жена, то, наверное, напрочь забыл об овощном рагу. Гарри, впрочем, отчего-то был уверен, что половину своих рассказов хозяин просто выдумал.

— Ну, приходит ко мне, значит, пациент, я ему и говорю: «Оба зуба у вас воспалены, придется их удалить.» Он спрашивает: «И сколько это будет стоить?» Сто фунтов, говорю. «Сто фунтов за две минуты работы?» А я ему отвечаю: «Ну, если вам нравится, я могу тащить их хоть два часа!»

Все дружно рассмеялись. Гарри тоже смеялся, но по большей части из вежливости. Ему было не очень комфортно в этом доме. Во-первых, из-за угрызений совести — он соврал человеку, который ему помог. А во-вторых — они никуда не делись. Тени все еще жили у него в голове. Они говорили с ним, советовали ему. Он пытался не обращать на них внимания, но тщетно. Одну из теней — Тома, именем которого он назвался — он даже видел. Сначала Том появлялся где-то на границе поля зрения, никак себя не проявляя... Потом он начал общаться с ним, и вел себя довольно нагло. Теперь Том уже и не думал прятаться. Во время ужина, например, Том сидел на кухонном столе, вертя в иллюзорных пальцах столь же иллюзорную копию разделочного ножа.

— Послушай, Гарри, я ведь забочусь о тебе, — говорил он. — Я знаю, ты не хочешь причинять этим людям вред. Поэтому давай уйдем ночью, пока они будут спать. Возьмем немного денег из той шкатулки и рванем в дом родителей.

Гермиона Грейнджер ночью просыпалась крайне редко. Обычно такое случалось после праздничных застолий, когда девочка съедала чуть больше, чем обычно, и потом плохо спала. И в эту ночь, спускаясь вниз по лестнице, она услышала голос нового гостя:

— Нет, Том, это безумие. Я на это никогда не пойду. Что? Ты хочешь рассказать им всю правду? Не смей! Пока я здесь главный, ты не сделаешь этого. И никто из них...

Сперва Гермиона решила, что гость разговаривает по телефону, но, спустившись на пару ступеней вниз, она заметила, что тот, кого отец назвал Томом, сидит на полу, прислонившись спиной к шкафу и смотрит на стену. Тот, в свою очередь, не замечая девочку, продолжал:

— Я помню, чего мы хотели. Но пойми, здесь живут замечательные люди, и я не могу на это пойти, — словно услышав почти бесшумные шаги девочки, Том повернул голову к лестнице: — О, бельчонок... А чего ты не спишь? Поздно уже.

— Я шла в туалет, — покраснев, ответила Гермиона. — А с кем вы только что говорили, дядя Том?

— С самим собой. Знаешь, малышка, иногда полезно проговаривать некоторые мысли вслух. А теперь беги, мне нужно еще немного подумать... — помолчав, он добавил: — И зови меня лучше Гарри. Это мое второе имя.

А когда девочка уже собралась возвращаться к себе в спальню, она услышала шум. Гарри-Том стоял возле книжной полки и держал в руках папину шкатулку.

— Дядя Т... ой, Гарри. А зачем вам папина шкатулка? Он не любит, когда ее кто-нибудь трогает.

Секунду Гарри-Том постоял, раздумывая, потом бросил на пол шкатулку, пожал плечами и проговорил, при каждом слове наклоняя голову то к левому, то к правому плечу:

— А Гарри больше нет!

Гермиона попятилась, но неожиданно Том крикнул:

— Стой! Иди сюда, девочка.

Гермиона испугалась, но подчинилась — почему-то она не могла противиться. В следующий момент Том схватился за голову и застонал. Девочка хотела было побежать за родителями, разбудить их, позвать на помощь — но Том быстро, слишком быстро для человека, прыгнул, подлетел к Гермионе и схватил ее за руку. Внутри что-то хрустнуло. Девочка хотела закричать, но парень закрыл ей рот рукой. Неожиданно боль пронзила ладонь Тома — малявка укусила его! Одним резким движением он свернул Гермионе шею. Не было ни вскрика боли, ни стона, только сухой, смертельный хруст ломаемых шейных позвонков.

Эмма проснулась среди ночи с чувством смутной тревоги. Сама не зная, зачем, она спустилась вниз — и увидела парня, которого привез Дэн. Он сидел на полу и плакал. Слезы текли по щекам, по носу, скатывались до подбородка и падали на пол. Увидев Эмму, Том посмотрел на нее и сквозь слезы произнес:

— Извините... Эмма... Ва... Ваша дочь... Герми... она... Я убил... Убил ее... — дальнейших слов было не разобрать.

— Послушайте, Том. Я не знаю, кто такая Гермиона, и о чем вы говорите, но у нас никогда не было дочери, — медленно, чтобы не вспугнуть явно не совсем вменяемого парня, женщина подошла к нему. Том поднял на нее глаза. Правый глаз был карим, зрачок сужен, словно в приступе панического страха, а левый, странного цвета — серый с красноватым оттенком — наоборот, был прищурен, словно Том изучал ее. Эмма готова была закричать, но Том неожиданно вытянул вперед руку с разделочным ножом. Хлынула кровь...

Дэн этой ночью тоже спал плохо. Именно поэтому, только услышав шум на первом этаже, он тут же пошел проверить, что там происходит.

— Приветствую, Дэн. А мы тут с вашей супругой так мило общались, — голос Тома был хриплым, низким, шипящим.

— Это что, кровь?

На белой рубашке парня виднелся длинный красный след.

— О да! А вы знали, что, если перерезать сонную артерию, то кровь польется как из ведра?

Когда полиция через неделю вскрыла дверь, то обнаружила в гостиной два трупа.

* * *

В Большом зале было на удивление малолюдно. Большинство учеников разъехались по домам, и только небольшие группки оставшихся занимали столы своих факультетов. За преподавательским столом, наоборот, все места были заняты. На месте, которое по недоразумению занимала Амбридж, сидел молодой, коротко стриженый парень в форме Дурмстранга. Гарри смутно помнил его по прошлому году — он был в делегации, которую привез Каркаров для отбора в чемпионы. По правую руку от него расположилась молодая девушка, внешне очень похожая на своего соседа. Гарри и Цири, вошедшие в зал, сразу обратили на этих двоих внимание. Ученики за столами факультетов, в свою очередь, обернулись к ним, словно были удивлены, увидев их вместе.

— О! Вот и наши голубки! — Фреда Уизли было слышно даже из другого конца зала.

На секунду перед глазами Поттера возникло довольное лицо Фаджа — и убегающие вместе с Малфоем близнецы.

Гарри, чувствуя себя, как сомнамбула, уселся за стол и адресовал симметричным Уизли весьма неприличный жест. Цири явно была в благодушном настроении, а потому ограничилась лишь высунутым языком. Едва девушка уселась, к ней придвинулась Гермиона, явно растерянная и смущенная.

— Э-э... Цири... Нам нужно поговорить, — оглянувшись на сидящих рядом гриффиндорцев, она потянула Цири за рукав. — Но не здесь.

Гермиона наклонилась к уху подруги и что-то быстро зашептала. Примерно через минуту девушки поднялись из-за стола и быстрым шагом вышли из Большого зала, провожаемые взглядами учеников.

— `то эт`а ш ними? — С набитым ртом попытался спросить Рон. И повторил, прожевав: — Что это с ними, а, Гарри?

— Что? — Гарри зевнул. Сознание еще не до конца проснулось, поэтому он не сразу понял вопрос. — Без понятия. Кстати, кто это?

Рон посмотрел в направлении, куда показывал Гарри кивком головы — на гостей с континента.

— Да фиг его знает. Прибыли вчера утром, сразу к директору побежали. Наверное, ЗОТИ вести вместо Жабы будут.

В целом, если не брать во внимание несколько нервозное поведение змеиного факультета, то завтрак прошел в полном спокойствии. Никто со стуком не вбегал в дверь, никто не вылетал из камина, даже близнецы не вносили хаоса. Уже под конец, когда ученики медленно потянулись к выходу, Северус Снейп, проходя мимо, заявил, что директор Дамблдор желает видеть студента Поттера, и как можно быстрее, причем, по возможности — одного. Делать было все равно нечего, да и Цири с Герми еще не вернулись — почему бы не сходить?

Горгулья была солидарна с Гарри, когда тот назвал волшебные драже на любой вкус, и почти сразу пропустила его без дальнейших прений. Поездка на винтовой лестнице тоже не заняла много времени.

Альбус Дамблдор привычно восседал за своим массивным, заваленным документами столом. С краю, на миниатюрной жердочке восседал нынче молодой Фоукс.

— Приветствую тебя, Гарри. Рад тебя видеть. Лимонную дольку?

— Нет, спасибо, профессор, — Гарри с позволения хозяина кабинета сел в одно из кресел. — Вы что-то хотели?

— Да, хотел, — произнес Альбус голосом человека, не надеющегося на быстрое разрешение вопроса. — Я хотел узнать, где ты — и мисс Рианнон, разумеется — были последние пять дней? — Немного помолчав, Дамблдор продолжал: — Пойми, Гарри, я понимаю, что в вас молодая кровь играет... но сейчас слишком неспокойное время, чтобы поступать необдуманно.

— Профессор Дамблдор, я клянусь, что за пределы школы мы не выходили.

— Я верю тебе, мой мальчик. Просто хотел предостеречь тебя. Однако, к главному. Я хотел бы поговорить с тобой о Малфоях и о Драко, в частности. Полагаю, ты в курсе, что у меня с ним была довольно длинная и не лишенная смысла беседа. Попутно я просмотрел его мысли с помощью легилеменции. — Альбус взмахом палочки призвал чайные кружки и чайник. — Из того, что я прочел у него в голове, мне стало ясно, что мальчик не врет. У него стоят довольно мощные щиты. Однако эмоции оказались почти не защищены. О том, к какому соглашению мы пришли, я говорить пока не буду, но я бы хотел, чтобы он остался в вашем кружке.

— Но… — Поттер явно хотел что-то сказать, но Альбус снова заговорил:

— Я знаю, что многие из твоих друзей будут не очень довольны, но в Орден я его принять не могу — слишком уж молод. Да и, к тому же, наши тоже будут ему не рады.

— Да я не об этом, профессор, — при этих словах Гарри Альбус выдохнул с заметным облегчением. — А что будет с его родителями? В смысле, ведь если Волдеморт узнает… Когда узнает, что Драко предал его, то попросту убьет их.

— Успокойся, Гарри. Мы обсуждали это с Драко. И, если я не ошибаюсь, то сам Люциус вряд ли захотел бы вступать в Орден, и Нарцисса тоже. Приемлемым вариантом, если бы они согласились предать Лорда, будет исчезновение из страны. С их-то состоянием отправиться куда-нибудь на континент, или еще дальше, будет проще простого. Примут ли они нашу сторону? Если не ошибаюсь, Малфои, хоть и остаются приверженцами чистоты крови, но методы, которые использует Лорд, их не устраивают. К тому же на Люциуса постарается повлиять Северус. Он, как-никак, крестный его сына.

Гарри кивнул и отхлебнул чаю. Некая, еще не до конца оформившаяся, мысль вертелась у него в голове. Посмотрев в его глаза, Дамблдор вздохнул.

— Я так поднимаю, Гарри, ты хочешь знать, почему я проявил столь сильный интерес к твоей подруге? И, что куда важнее, почему она мне не доверяет, не так ли? — Не дожидаясь ответа, директор продолжал: — Видишь ли, теории о том, что наш мир — не единственный, довольно стары. Хотя, конечно, мало кто воспринимал их всерьез. Даже волшебники относились к подобным идеям со скепсисом. Ведь согласись, гораздо проще считать, что, если бы существовали другие миры, то кто-нибудь обязательно создал бы заклинание или ритуал, способный перемещать людей между этими мирами. Хотя никто даже не задумывался, какой колоссальный объем магической энергии потребовался бы для перемещения, ведь даже аппарация на сравнительно небольшое расстояние — процесс весьма энергозатратный. Впрочем, думаю, мисс Грейнджер уже рассказывала о прецеденте Алисы Кэрролла. Ты должен понимать, что один такой случай никто воспринимать всерьез не стал бы, но вот два… Причем в нашем случае есть возможность предоставить пускай и не совсем прямые, но убедительные доказательства. Я о воспоминаниях. — Альбус надолго замолчал, словно размышлял, стоит ли продолжать. Наконец он собрался с мыслями и выпрямил спину. В глазах отчетливо проглянула тоска. — Но это еще не все. Когда от тебя пришло письмо с описанием Цири, я впервые за много лет почувствовал, что волнуюсь. Это описание напомнило мне еще одну девушку, умершую почти сто лет назад. Ариану Дамблдор, мою сестру.

/*В поттериане, если не ошибаюсь, был представлен весьма посредственный портрет девушки. Цвет глаз вообще вроде бы не фигурировал (хотя в фильме они, кажется, голубые). Поэтому, если не придираться к мелочам, то можно предположить, что Цири и Ариана имеют некоторое внешнее сходство. Здесь и далее давайте представим, что внешне они очень похожи.

P.S. Некоторые могут удивиться, почему А.Д. рассказывает о своей семье подростку. У меня, в принципе, есть два варианта ответа: 1.Грамотный психологический ход, который мог бы убедить Поттера доверять директору. 2.Желание выговориться, излить душу.

В принципе мне нравятся оба варианта. Вероятно, Дамблдор рассказал по обеим причинам.*/

— Позже, когда мы встретились с ней, я убедился, что они действительно очень похожи внешне. Увы, только внешне. Когда я просмотрел ее память, то не нашел ни одного подтверждения, что Ариана и Цири — один и тот же человек.

Гарри был удивлен и обескуражен. Тем временем Альбус подошел к причудливому шкафчику, на полках которого стояло множество светящихся белесым светом пузырьков.

— Ты, наверное, хочешь узнать, что случилось с моей сестрой?

* * *

/*Ниже приведен отрывок из «Придет день, когда мы все будем мертвы». В контексте данной истории этот эпизод представлен в виде воспоминания А. Дамблдора, которое увидел Гарри. Не стоит писать, что в омуте воспоминания проигрываются по-другому, мне не хочется переписывать текст.*/

После отъезда Геллерта прошло несколько месяцев. За это время я не раз вспоминал о нашей последней встрече и о том, что он мне тогда сказал: «Как ты не можешь понять? Магглы — это отродье, которое не заслуживает места под солнцем. Пока ты этого не поймешь, нам не о чем говорить!»

Был летний вечер. Ветер трепал кроны деревьев. Бетонно-серые облака скреблись о холмы. Заходящее солнце, пробиваясь сквозь завесу туч, окрашивало в золото всю Годрикову Лощину. Мы с Арианой сидели на веранде нашего старенького дома. С приходом лета ей стало значительно лучше, на щеках зажегся румянец, а глаза снова светились спокойной радостью и довольством.

Видя, как оживает моя сестра, воспрял духом и я. Те немногие, с кем мне еще удалось не испортить отношения, снисходительно отмечали, что я стал лучше, поднялся над собой, взялся за ум. Среди них была и Ари. Замечая во мне перемены к лучшему, она и сама становилась веселее, и все больше хорошела. Казалось, еще чуть-чуть — и она поправится, и даже, может быть, наконец поедет в Хогвартс. Но если этому и суждено было случиться, то, конечно, не сейчас.

Сейчас же мы просто сидели на веранде нашего дома и смотрели вслед уходящему солнцу. В руках у нас было по стакану чудесного яблочного сока, принесенного добрейшей тетушкой Батти. Я обещал Ариане, что, если она и дальше будет поправляться так же быстро, то уже в первых числах июля я возьму ее с собой в Косой переулок, чтобы купить ей пару новых платьев. Сестра обещала изо всех сил бороться с болезнью, чтобы в июле обязательно поехать со мной. Я был счастлив видеть ее такой, и она тоже была счастлива.

Затем речь зашла о Хогвартсе — я немного рассказывал ей о нем. Описывал подземелья с их неизменными привидениями, движущиеся лестницы, волшебный потолок в Большом зале. От изумления Ари открывала рот, почти ежеминутно задавала вопросы, а я с радостью отвечал. Я вспоминал всевозможные забавные истории из школьной жизни, а она, слушая меня, смеялась самым искренним своим смехом.

Жаль, что наш брат Аберфорт не мог составить нам компанию. При всем своем желании встретиться с сестрой он не мог оставить Хогвартс. Со дня на день в школе должны были начаться экзамены ТРИТОН, от результатов которых зависела вся дальнейшая жизнь юных магов. Я, сдавший в свое время все экзамены на «Превосходно», не сомневался и в брате, но тот моей уверенности не разделял.

Лишенный возможности видеться с Арианой, он почти ежедневно слал ей письма. Поэтому, когда на горизонте показался сизый филин, Ари молниеносно вскочила и побежала его встречать. Однако, вернувшись через пять минут с конвертом, она выглядела удивленной и слегка раздосадованной.

Вместо обычной, сугубо лаконичной надписи слегка прыгающим почерком Аберфорта с адресом получателя, на передней стороне конверта было выведено затейливыми буквами:

«Моему первому и единственному другу А. Д.

За отсутствием оного — вскрыть его сестре Ариане.

За отсутствием обоих — дождаться и передать лично в руки.

Г.Г.»

Ниже, почти сразу после инициалов отправителя, виднелся до боли знакомый рисунок: вертикальная черта, обведенная кругом, который, в свою очередь, был заключен в треугольник.

Дрожащими руками я достал палочку и первым делом проверил письмо на наличие проклятий или ядовитых зелий. Чисто. Вскрыв конверт Диффиндо, я достал желтоватый лист пергамента и начал читать. По мере того, как я углублялся в чтение, сердце мое перестало колотиться от страха, как сумасшедшее, и я сперва ощутил радость — однако вскоре меня кое-что насторожило.

«Дорогой мой друг Альбус!

Я знаю, что последняя наша встреча оказалась не особо приятной, однако мне действительно жаль. Будь на то моя воля, я бы вернул все обратно.

Знаю, что тебе будет (было) не просто, но я надеюсь, что ты понял, в чем твоя ошибка, и если ты еще не изменил своего мнения по этому поводу, то изменишь в самом ближайшем будущем. Лично я много думал о случившемся и сделал некоторые выводы. Возможно, в произошедшем есть и моя вина, но об этом позже.

Сейчас я не могу раскрывать всех подробностей, а вернее, не хочу (пока что). Скажу лишь, что скоро у нас будет шанс решить этот вопрос раз и навсегда, хотя бы и через письма.

Помимо всего прочего, слышал, что сестра твоя, Ариана, пошла на поправку. Передавай ей от меня пламенный привет и поцелуй в щечку. В обмен на это пусть она пообещает, что выздоровеет, а через пару лет пригласит-таки меня на свою свадьбу выпить сливочного пива.

Спроси у нее кстати, не нашла ли она уже себе жениха.

Ты, наверное, задаешься вопросом, где я так долго пропадал? Отвечу коротко: везде.

Сперва я по твоему совету отправился в Грецию. Ты не поверишь, насколько интересной оказалась античная темная магия. Если честно, она немного «топорная», но зато простая, как этот ваш ТРИТОН.

Среди прочего, нашел интереснейшее заклятие Васанистирио. Это нечто вроде нашего Круциатуса, но, в отличие от него, оно воздействует на сознание. Если упрощенно, то оно создает в мозгу жертвы галлюцинацию, которая заставляет его поверить, что он чувствует адскую боль, при этом человек может абсолютно адекватно воспринимать окружающий мир, говорить с окружающими, даже колдовать. Но никоим образом не может сообщить другим о пытке, и снять проклятие он тоже не может.

Еще больше меня поразила африканская магия. У этих ребят даже нет палочек, но если ты перешел дорогу их шаману — пиши пропало. Он достанет тебя где угодно — попытаешься улететь на метле — ударит молнией, захочешь аппарировать — да так и останешься в пустоте, вздумаешь драпать на своих двоих — придет большой лохматый лев и оставит твои кишки на пальме.

Помню, остановился я как-то на ночлег в лагере одного из племен. Дикий народ — у половины из них из одежды лишь повязка на поясе, да ожерелье из костей (человеческих). А другая, чуть более продвинутая, по-английски понимает только «есть», «пить», и «нет». Так что мне пришлось с ними почти неделю жестами общаться.

Так вот, о чем это я... Повздорил как-то наш шаман (а зовут его, между прочим, Чуквуемека) с шаманом из соседнего племени (этого Сфинксом зовут). Встали они, значит, посреди пустыни, и начали воевать... Первый наколдует адское пламя, а второй — щелкнет пальцами — и с неба польет как из ведра ледяной дождь с градом и молниями. Первый, не растерявшись, поднимает шквальный ветер, который уносит и тучи и дождь, и другого шамана вместе с кучей песка в придачу. В общем, сражались они почти сутки, пока наш шаман не превратил врага во льва, оставив только человеческую голову. Ну, я и выменял его на пузырек рябинового отвара.

Отправил его к нам, в Дурмстранг. Профессора сначала не знали, что с ним делать, а как поняли, что за тварь этот Сфинкс, так сразу написали мне: спасибо, мол, за неоценимый вклад в изучение редких магических существ.

Это лишь мизерная часть из того, что я пережил, однако рассказывать более подробно просто не хватит пергамента. Да к тому же я сейчас лечу над Атлантическим океаном на ковре-самолете. И поверь мне, писать тут крайне неудобно.

Жди новых писем. Напишу следующее сразу же, как только сойду на твердую землю.

До скорой встречи, вечно твой друг,

Геллерт»

P.S. Извинись за меня перед сестрой за «соплячку».

P. P.S. 30 июня постарайся не уходить далеко от дома.»

Опустив некоторые неудобочитаемые моменты, я прочел письмо вслух сестре, что привело ее в неописуемый восторг. Она с Геллертом всегда хорошо ладила. Тетушка Батти как-то заметила, что Геллерт и Ариана даже больше похожи на брата с сестрой, чем мы с ней. Честно признаться, эта мимолетно брошенная годы назад фраза и стала тем первым камнем в фундаменте нашей с Гриндевальдом размолвки. Далеко не самым большим, но достаточным, чтобы запустить лавину событий.

Тогда, полгода назад дело чуть не дошло до дуэли. Если бы не Ариана, неизвестно, чем бы все закончилось. Выбегая на взводе из дома, Геллерт обещал расправиться со мной позже, когда рядом не будет «этой мелкой соплячки». Поэтому, читая спустя всего шесть месяцев его письмо и не находя в нем ни капли прежнего гнева, я был изрядно удивлен.

* * *

Шли дни, и летели все новые и новые совы с письмами без обратного адреса. В каждом из них Геллерт описывал свои поистине головокружительные и местами чудовищные путешествия, делился планами на новые, довольно прозрачно намекая, что в скором времени собирается взять с собой и меня. Помимо этого, он в каждом письме отводил по паре абзацев для Арианы, а в скором времени вообще стал вкладывать в конверт отдельные письма для нее.

С одной стороны, я был рад такому развитию событий и предпочел бы его гнетущей неизвестности, с другой же, меня удивляло то, с какой легкостью он простил меня, и полное его нежелание получать письма в ответ. Сестра же моя ни о чем таком не думала, а просто радовалась тому, что есть. За какую-то неделю не осталось и следа от недавно терзавшей ее болезни. Теперь она вилась вокруг меня, словно серебристая ленточка, и постоянно насвистывала какую-нибудь простенькую мелодию.

Аберфорт, узнав об этом, радовался лишь до тех пор, пока я не написал ему о причинах столь чудесного выздоровления. Первым же письмом он настоятельно рекомендовал мне пресекать любые попытки Гриндевальда контактировать с нашей семьей. Я же ответил, что причин для беспокойства нет.

Тем временем июнь подошел к концу, принеся невыносимую жару и неотвратимые перемены.

* * *

Солнце пекло нещадно, словно пытаясь изжарить всех, кто осмелился выползти в этот час на улицу. Пот ручьями катился по лбу, застилал глаза, капал с подбородка. Как, интересно, магглы умудрялись выживать без магии?

Изнывая от жажды, мы опустошали — один за другим — стаканы яблочного сока, который нам опять приносила тетушка Батти. Со дня на день должен был вернуться Аберфорт, сдавший все экзамены на «Выше ожидаемого». Поэтому, когда во дворе раздался хлопок аппарации, мы выбежали наружу встречать его. Многим позже я понял, что это не мог быть он, по той простой причине, что он ждал бы нас на платформе 9¾ — ему хотелось, чтобы Ариана немного развеялась и посмотрела на большой город и вокзал Кингс-Кросс, где она никогда не была. Тогда же, выйдя на крыльцо и увидев молодого мага, вальяжно усевшегося на бочке под грушей, мы выронили полупустые стаканы.

Первой подала голос Ариана:

— Приличным магам не пристало аппарировать прямо во двор.

Неприличный маг Гриндевальд лишь засмеялся.

— Да ладно тебе, Ари... Разве ты не рада меня видеть?

И тут моя сестра сдалась. Ее лицо озарилось самой искренней улыбкой, и она, бросившись босиком к Геллерту, заключила его в крепкие объятья. Он не возражал. Слегка обняв ее за плечи, он виновато посмотрел на меня, как бы говоря: «Ну не отталкивать же ее, в самом деле!». Я лишь пожал плечами, давая знать, что ничего не имею против — действительно, не оттаскивать же мне сестру силой. Однако мой внутренний голос настойчиво требовал спеленать ублюдка Инкарцеро, и отослать ко всем чертям из Англии в Дурмстранг — пусть там разбираются, что за тварь.

Когда сестра, наконец, отцепилась от гостя, тот встал, и все с той же лучезарной улыбкой обратился ко мне:

— Ну а ты чего стоишь, как статуя? Или ты не рад меня видеть?

— К чему весь этот спектакль, Гриндевальд?

— То есть вот так, да?

— Ты не так меня понял. Слушай, я действительно рад, что ты смог простить меня... Но к чему весь этот бессмысленный фарс? Все эти пафосные письма... Все эти намеки...

Я кивком головы указал на Ариану.

— Что я слышу, Альбус? Ты ревнуешь? Кто угодно, но только не ты!

После этой фразы вся моя злость улетучилась. Ее место заняла странная смесь стыда и удивления. Ну не мог же я себе признаться, что действительно не хотел, чтобы они были рядом друг с другом. Раньше, пускай со всеми оговорками, он действительно был моим лучшим другом — и на подсознательном уровне я все еще хотел, чтобы он был им лишь для меня. А Ариана... Она была слишком правильной для него, слишком чистой.

Натянув самую приветливую свою улыбку, я сошел с крыльца и совершенно искренне пожал ему руку.

— Так гораздо лучше!

Геллерт тоже, кажется, с непритворной радостью поздоровался со мной. Перестав сжимать мою руку, он задорно спросил:

— Ну что, пустишь гостя в дом?

— Да проходи, раз приехал. Вина?

— Не откажусь. На континенте сейчас холодно, не то, что у вас. Я даже вспотеть успел.

— Мадеры?

— Эльзасского, если есть — испанцы никогда не умели выдерживать вина.

— Ари, будь добра, принеси бутылочку. Третий ряд справа от мадеры, на нижних полках должна была остаться парочка...

Пока сестра ходила, Геллерт сотворил из воздуха три элегантных бокала, вроде тех, которые используют американцы для виски. Вернувшаяся с вином Ариана хотела было сходить за яблочным соком для себя, но тут же вспомнила, что остатки его мы разлили на пороге, когда стаканы выпали у нас из рук. Поэтому девочке тоже налили вина, правда, всего на два или три пальца.

Так за бутылочкой эльзасского вина и приятной беседой прошел вечер. Говорили о многом — о прошлом и будущем, о планах и несбыточных мечтах. И если я выступал по большей части в роли теоретика, то Геллерт уже имел богатую практику. После первого же выпитого бокала он применил довольно занятное заклинание, выученное у одного арабского мага — оно создало магический купол, внутри которого сохранялись звуки и запахи далеких земель. В тот раз это был сосновый бор, выходящий прямо на побережье.

Сидя в саду, мы слышали, как призрачные волны бились о скалистый берег, призрачный влажный ветер бил в нос тревожащими, слегка резкими запахами — к солоноватому аромату морского прибоя примешивалась терпкая нота еловой смолы и еще тысячи других ароматов, неуловимо знакомых, но определить их мы не могли.

Когда первая бутыль была опустошена, я призвал новую. Ариану тогда еще очень развеселило то, как она задевала, летя по воздуху, ветви деревьев.

Наш разговор возобновился. Ариану интересовало абсолютно все. Гриндевальд же знал если не все, то очень много, и мог легко об этом рассказать. Много времени мы уделили сравнению разных магических школ.

— К примеру, — лекторским тоном рассказывал наш гость, — у нас нет волшебных лестниц, как у вас Хогвартсе, но... — тут порядком захмелевший Геллерт громко икнул, — зато какие у нас боевые залы! Вы бы видели эти залы! Мишени... Подвижные манекены... А чего стоит наша библиотека!

— А как у вас там дела с гербологией?

— Прелестно! Ты бы видела, какие у нас теплицы. Куда ни глянь — кругом зелень, несмотря на то, что зимой у нас бывает до минус двадцати градусов по Цельсию...

— А наши теплицы все равно лучше! — встрял в разговор я.

— С чего это вдруг?

— А победы в соревнованиях по гербологии в 1883, 1885 и 1889 годах? Если учитывать, что все остальные взяла Франция...

— Во-первых, гербология — это вам не только теплицы, а во-вторых, тогда судьи были из Англии, поэтому не считается.

* * *

Настало утро, принеся с собой похмелье. Что ж, я сильно отвык от этого чувства. Впрочем, порция Укрепляющего раствора исправит последствия вчерашнего веселья — так я думал, лежа в кровати и вспоминая, чем же окончилось застолье.

Странная все-таки это штука — память… Воспоминания полугодичной, скажем, давности казались яркими, будто воспроизведенными в Омуте памяти, а события прошлого вечера почти не отпечатались в сознании. Минута за минутой я буквально вытягивал из головы отдельные фрагменты. Память неохотно показывала оборванные, нечеткие воспоминания, перемежающиеся провалами. Однако общий смысл происходящего я все же понял.

Примерно после третьей бутылки Гриндевальд порывался было пойти танцевать с Арианой, но отсутствие музыки и алкоголь быстро охладили его пыл. После четвертой же на ногах держаться мог только Геллерт, мы же с сестрой давно уже утонули в креслах и не пытались выбраться наружу. Заклинание атмосферы давно рассеялось, и теперь ночной воздух прорезал лишь треск неутомимых сверчков. Последним ярким воспоминанием была попытка сестры добраться до Геллерта. Увенчалась ли она успехом, я не помнил. Все дальнейшие воспоминания были смазанными, будто подернутыми пеленой тумана.

Так я лежал, погруженный в свои размышления, пока часы не обозначили полдень.

Ноги сами вывели меня на кухню. Мозг в этой операции участия не принимал — проходя каждое утро этот маршрут в течение двух десятков лет, я мог пройти его в любом состоянии. Что ж, возможно, это и к лучшему — его можно занять более насущными проблемами, чем преодоление поворотов. К примеру — что делать с Геллертом? Нет, конечно, во мне не было вчерашней злости, но Аберфорт вряд ли бы обрадовался, узнав о его приезде. Причем решать следовало в кратчайшие сроки — брат должен был вернуться со дня на день.

Ариана и Геллерт нашлись в гостиной. Стоя посреди комнаты, они несколько двусмысленно обнимались. Лишь через пару секунд я понял, что Гриндевальд, стоя позади сестры, придерживал ее руку, в которой та сжимала волшебную палочку. Сказать, что я удивился — значит ничего не сказать. Наш гость же, словно все происходящее было в порядке вещей, продолжал направлять движения руки Арианы.

— Нет, нет и еще раз нет! Ари, я ведь тебе уже показывал — полукруг, затем вверх, и только потом уже вниз. И заклинание нужно произносить четче — Вингардиум левиосса. Давай попробуй... Теперь сама...

Ариана неуверенно подняла палочку, направляя ее на бумажного журавлика, сделала необходимые пассы и несколько неуверенно, но вполне четко произнесла:

— Вингардиум левиосса.

Птичка дернулась, но со стола не поднялась. Какая-то часть моего разума протестовала, требовала остановить этот фарс, но любопытство было сильнее меня. Вместо того, чтобы спокойно забрать у сестры палочку и сказать ей, что она еще не до конца поправилась, чтобы учится колдовать, и прогнать Геллерта — я лишь ободряюще им кивнул.

— Попробуй еще раз, — мягко сказал Гриндевальд.

Голос его был необычайно нежен. Девочка еще раз взмахнула палочкой, произнесла формулу, и на этот раз журавль взлетел. От радости она совершенно по-детски повисла сначала на шее Геллерта, потом на моей, после чего с восторгом завизжала:

— Ребята, у меня получилось! У меня, правда, получилось!

— Я рад за тебя!

Скепсисом, прозвучавшим в голосе говорящего можно было дробить камень. Наше трио невольно обернулось. Аберфорт, стоящий в дверном проеме, с плохо скрываемым раздражением произнес:

— Нет, нет, что вы... Продолжайте, я не смею отвлекать вас!

— Аберфорт...

— Альбус,— Геллерт положил мне руку на плечо,— не перебивай. Видишь ли, мне крайне интересно его мнение.

— А что тут говорить? Ты пришел в наш дом, решил, что можешь делать все, что угодно. Ты, считающий магглов отродьем...

Мой брат все больше распалялся. Я подумал, что еще чуть-чуть — и он выхватит палочку. Гриндевальд, наоборот, казался расслабленным до предела, а тирада Аберфорта лишь развеселила его. Ариана же балансировала на той тонкой грани между желанием вмешаться — или забиться в самый дальний угол, как маленькие дети во время родительских ссор. Я, разрываемый между семьей и, как я считал тогда, наукой, не знал, как поступить.

— И что же, ты считаешь, что они ровня нам? Маги и магглы не могут жить вместе. Вспомни хотя бы костры инквизиции. Сколько наших было сожжено... Вы укрылись за вашим Статутом, вместо того, чтобы выйти из тени, подчинить их...

— Они боятся нас. Они не понимают наш мир, — не знаю, на что я надеялся, произнося эти слова, но они не возымели никакого положительного результата.

Гриндевальд с кривой усмешкой на губах ответил:

— Мы не можем скрываться вечно, Дамблдор. Для их же блага будет подчинить их... Для Общего Блага.

Мне почти физически больно было слышать это сейчас.

— Ты, правда, считаешь, что сможешь удержать власть?

— Власть основана на силе. Именно поэтому я не только могу, но и обязан ее удержать. Ты со мной, Альбус?

— Геллерт, Ариана еще не до конца выздоровела.

— Я не изменю планы из-за твоей семьи, Альбус!

— Ты не понимаешь, я не могу ее оставить...

Я готов был заплакать от бессильной, слепой злости. На себя, на своего друга, на брата с сестрой... Мне очень хотелось прогнать Геллерта, стереть все связанные с ним воспоминания, навечно вычеркнуть его из жизни нашей семьи. Но у меня не хватило бы на это силы воли. Помимо ненависти, я испытывал к нему странную, болезненную привязанность. Несколько лет он был моим лучшим и единственным другом, мы с легкостью понимали друг друга, могли часами говорить на любые темы… Теперь же передо мной стоял совершенно неизвестный мне маг, бывший когда-то Геллертом Гриндевальдом.

— С каких это пор ты заботишься о семье?

— С тех пор, как Ариана заболела.

— А чья это вина? Разве не магглы сделали с ней это?

Аберфорт, казалось, готов был взорваться. Мне оставалось лишь надеяться, что все закончится миром.

— С такой же легкостью это могли быть и маги.

— Аберфорт, это наши личные с ним дела. Не мешай, пожалуйста.

— Так решайте! Только нас в это не впутывайте.

— О, мой милый друг, вы уже впутались в это по уши.

— Да? И когда же?

— Пожалуй, с тех пор, как научились держать палочку.

— Геллерт, лучше просто уйди.

— Ты так просто меня отпустишь?

— Да, Альбус, ты отпустишь его?

— Он мой друг, Аберфорт. Я не могу, да и не хочу его останавливать.

— Да?! А я вот могу... Петрификус тоталус!

Геллерт и не думал уходить с линии огня. Он просто принял заклятие на Фините инкантантем, и почти сразу пустил в ответ Круцио. Моему брату словно подрубили ноги. Он упал, задыхаясь от боли, но вместо крика из его груди вырвался лишь сдавленный хрип. А мой бывший соратник вливал все новую и новую силу в заклятие. Я умоляюще произнес:

— Геллерт, я прошу тебя, давай прекратим этот спектакль.

— Как же ты все-таки жалок! — почти с обидой произнес мой собеседник. — Впрочем, я согласен... Но при одном условии...

Темный маг на мгновение заколебался, решая, следует ли говорить дальше.

— Ты не будешь мне мешать. Ни сейчас, ни после. Я уйду, и больше мы не встретимся.

Нужно было решать, и решать быстро. Прогнать его тогда — значило отказаться от замыслов и идей, которые я вынашивал многие годы. С другой стороны — оставшийся Геллерт сильно осложнил бы мои взаимоотношения с семьей. Третьим углом в этой дилемме была Ариана. Пока мы были втроем, она буквально источала жизненную энергию... Болезнь, казалось, отступила... Впервые за много лет она начала жить в полную силу, с избытком переживая незнакомые ранее ощущения. Однако стоило хоть чуть-чуть нарушить целостность этого ее мирка — и притаившийся недуг вновь взял верх. Будто бы не было тех дней, полных веселья и смеха. В тот миг я вновь видел слабую, больную девочку четырнадцати лет.

— Хорошо, Геллерт, иди... Мне жаль, что все так обернулось...

Гриндевальд поднял руку в отрицательном жесте, давая понять, что мои речи его более не интересуют, и уже поворачивался на каблуках, чтобы аппарировать, когда у меня из-за спины вылетела вспышка заклинания.

Аберфорт, стоящий на коленях, трясущейся рукой направлял палочку в сторону врага. Презрение, ненависть, обида слились в его голосе:

— Если Альбус не остановил тебя, это сделаю я!

Новая вспышка непростительного пронеслась в пугающей близости от цели. Палочка Геллерта взметнулась вверх, посылая ответное проклятие, но мой брат блокировал его сложным магическим щитом. Это был конец. Между нами тремя завязалась дуэль. Мы с Аберфортом атаковали Гриндевальда вдвоем, но тот, казалось, не замечал этого. Принимая часть заклятий на Фините и Протего, он уворачивался от остальных, не забывая посылать ответные.

Геллерт атаковал, что называется, от плеча. Резкими взмахами палочки он посылал в нас проклятия, вплетая в них череду довольно экзотических элементов, редко прибегая к обычным боевым заклятиям, и еще реже применяя защиту. Я, как выпускник Хогвартса, больше использовал обычные боевые заклинания, время от времени добавляя сложные трансфигурационные связки. Аберфорт и вовсе дрался в «Английском дуэльном стиле». Он знал немало мощных заклятий, но они не могли нанести ощутимого вреда. А те, что могли, были слишком медленными, чтобы дуэлировать против мага уровня Геллерта. Это его и подвело. В какой-то миг он не успел поставить щит, и заклятие ударило его прямо в солнечное сплетение.

Несмотря на то, что один из дуэлянтов выбыл, дуэль продолжилась без снижения темпа. С каждым заклятием ставки все возрастали. Нас уже не устроила бы ни ничья, ни неполная победа... Только до конца, только до смерти.

И смерть пришла. Правда, не к нам. Все случилось слишком быстро... Я не успел отреагировать.

Я плохо помню, что произошло в тот миг. Воспоминания словно покрыты дымкой: Геллерт не успевает закрыться, я выпускаю в него Аваду, и в этот момент между нами появляется моя сестра. Ее глаза полны слез, в их глубине читается леденящий душу страх, но она все уже для себя решила. Зеленая молния попадает ей прямо в сердце, и тело падает на пол. Ариана Дамблдор мертва.