Серия 7. Лучшее песнопение

Нутро просторного санешара (сесть могут шесть человек). Мягкая обивка алых сидений, подушки. Шторы есть, надобности в них нет. За круглыми окнами сплошной мрак. Не трясёт.

Пассажиры санешара — Заречуст, Окрстёна и не знакомый тебе мужчина в апельсиновом просторном балахоне. Волосы его зачёсаны назад. Глаза закрыты.

Заречуст променял пастушью шинель на толпу искусителей:белую рубашку, чёрный жилет, что франтовато блестит большими жемчужными пуговицами, чёрный шейный платок. Брюки привычные — цвета угля, отстиранные и отглаженные. Не сапоги — ботинки с приличным каблуком и шнуровкой. Блестят.

Вместо двух кос, волнами спадавших на плечи, — гулька на затылке. Более того, судя по неестественному цвету лица, Заречуст припудрен. Побрит, само собой.

Сидит у окна, слева от него на сиденье шляпа с неширокими, чуть загнутыми полями — торговничий фасон.

У Окрстёны волосы собраны в острый хвостик, а спереди лицо обрамляют две короткие пряди. Одета в тёмно-зелёное глухое платье; от шеи до пят всё закрыто. Полусапожки коричневые — не те, в которых она примчалась на Слева две недели назад.

Левой рукой Окрстёна опирается на трость в виде шпаги. Видно, как нравится ей играть в сурового раненого воина, который держит путь домой.

Окрстёна немного подкрашена: губы ярче, брови чётче. Ногти подпилены.

Окрстёна: Престол.

Заречуст: Лесть.

Окрстёна: Тетива. Ну, всегда чувствуешь, как натянута незримая тетива, и в тебя метит призрачная стрела.

Заречуст: Сойдёт. Апофеоз. Ты — апофеоз.

Окрстёна: Зависть.

Заречуст: Тёрки.

Окрстёна: Икра. Вкусная икра.

Незнакомый Мужчина открывает глаза.

Незнакомый Мужчина: Не устали?

Окрстёна: Нет, Ценгор.

Заречуст: Арест.

Окрстёна: Толпа.

Заречуст: Абажание. Именно с "а".

Окрстёна: Електрический стул.

Заречуст: Два слова нельзя.

Окрстёна: Е...Можно неприличное?

Все трое смеются, Ценгор — смущённо.

Заречуст: А теперь давай из слова "презиратор" другие составлять.

Окрстёна: Давай. Трёп. Е, ё — неважно.

Ценгор: Вы хотя бы начало придумали?

Заречуст: М-м-м...

Окрстёна: Не-а.

Ценгор смотрит на блестящие направоручные часы. Их задача не столько показывать время, сколько вопить о дороговизне.

Ценгор: Через тридцать семь столичных минут прибываем.

Окрстёна: Ага.

Ценгор: Волнуетесь?

Окрстёна: Ну так.

Заречуст: Я волнуюсь. Но не боюсь. В конце концов, награждать будут.

Окрстёна: Он же нас не посадит? Не расстреляет?

Ценгор: Вряд ли он будет наказывать. Наградит за противостояние антивоенным и антипрелестнице.

Окрстёна: Что? Дарую прозвали антипрелестницей?

Ценгор: Давно. Почти сразу после бунта. А вы не знали?

Окрстёна: Нет. В палатах не было радио.

Ценгор: Ещё их обоих называют Антидва.

Заречуст: А мы просто два?

Окрстёна: А мы тогда что, просто два?

(Последние реплики произносят одновременно).

Ценгор: Нет. Вы Задва.

Окрстёна: Задва — это какой-то человек, который родился на задворках рва.

Заречуст и Ценгор усмехаются. Некоторое время все молчат.

Заречуст: Значит, если за пол столичных часа приедем на Эту, то где-то через три четверти столичных часа будем у презиратора?

Ценгор: Через сорок две столичные минуты, я бы сказал. Презиратор потребовал, чтобы вы были представлены к награде, как только придёте в себя.

Окрстёна: Ну, я пришла.

Заречуст: Да и я... Вроде. Я отдохнул бы с дороги.

Ценгор: Это исключено. Прямо с вокзала вас увезёт престижесанешар. Аудиенции обычно недолгие, потом отдохнёте.

Окрстёна Заречусту: Двое знак

Ценгор: Да. Один инженер чинил неполадки в тоннеле между Этой и Справа, а второй — заводчик черепардов, как и я. Вывел новую породу черепардов — с мягким панцирем. На таких только презираторский двор ездит. У них обоих приём был семь-десять столичных минут.

Заречуст откидывается на спинку сиденья. Окрстёна, упершись подбородком в локоть, смотрит в черноту — ничего не разглядишь. Ценгор закрывает глаза.

Тридцать четыре минуты спустя

Вокзал Этой — двухэтажное здание целиком из жёлтого стекла. Снаружи шатры с вывесками "Напрокат лошаусы, черепарды, санешары, сладости, кофе, прочее", "Самые дешёвые и самые крепкие лошаусы! Крепче только любовь!", "Берегись! Не поедешь на наших лошаусах — беда!". Чуть дальше от шатров образовалась кучка встречающих и провожающих. Транспорт и животные некоторых находятся неподалёку.

В стороне и от шатров, и от людей, и от транспорта гордо свернулся престижесанешар. Он в два раза больше обычных санешаров и в полтора — Ценгорова. Впряжены два черепарда той самой мягкопанциревой породы. Это уже и не черепарды, а какой-то новый вид. Квазичерепарды, может. Им пока не даровали имя. Через два месяца начнут об этом думать.

Из дверей вокзала выходят Заречуст, неестественно прижимающий левую руку к туловищу, Окрстёна, которая пытается прихрамывать элегантно, и Ценгор, будто уменьшившийся в размерах. Видят престижесанешар. Останавливаются.

Ценгор Окрстёне: Что такое?

Окрстёна улыбается.

Орстёна: Вспомнила, как мы с Заречустом на третьей ступени Школы по реке катались.

Они тогда взяли напрокат простенький плот и два коротких весла. У хозяина домика отдыха на природе "Леса дыхание". Рядом со Школой текла река Ледгора, быстрая и порожистая.

Собрались плыть вдвоём по знакомым местам. Сперва у обоих ноги подкашивались. А как сели на плот — одно восторженное спокойствие.

Плыли минут двадцать, без происшествий. Заречуст в чёрном полупальто, чёрной рубашке и чёрных брюках, Окрстёна — в белом платье с чёрными лентами, что стягивали талию и кисти рук. В общем, оба по моде Школы. У Заречуста ещё волосы были короткие, как у военных. А у Окрстёны — длинные, до пояса почти, и смоляные (искушению поменять цвет не противилась ни одна ученица).

Смотрели на горы по обе стороны Ледгоры, на нежно-зелёные, будто в инее, ярусы лесов, смотрели сквозь прозрачную воду. И пели.

Окрстёна: Тогда тоже шли как на казнь. Думала, навернёмся на камень, да и с концами. А теперь это одно из лучших моих воспоминаний.

Окрстёна впечатывает ладонь в грудь.

Заречуст с опозданием понимает, что это она тёмному сгустку выйти не давала.

Заречуст: Да, хорошо, если б как в тот раз. Нечего бояться.

Ценгор: Я вас здесь оставлю. Поручение я выполнил. Привёз вас. Ведите себя хорошо. Смотрите, чтоб не казнили вас там.

Окрстёна: Ага. Не тревожься.

Ценгор и Окрстёна по-дежурному чмокаются. Ценгор уходит к толпе, шатрам и санешарам.

Заречуст и Окрстёна переглядываются, синхронно вздыхают.

Они подходят к престижесанешару, и двое презираторомалослужек (на них салатовые камзолы, ячменные шейные платки и белые парики) выныривают изнутри, кивают и жестами приглашают сесть.

Десять минут спустя

Стеклянный дворец презиратора — в пять этажей. Предназначен для приёмов и обращений к народу. Также является рабочим местом семи самых важных презираторосподвижников.

Хоть высота взаправду пять этажей, но на деле есть только один. Пребывают здесь главным образом в больших люльках, прилепленных, как гнёзда, к прозрачным стенам. На самом верху, под куполообразной крышей, — люлька презиратора. Слева и справа от него — люльки презираторосподвижников. Есть люлечки презираторосподвижникослужек,парящих около своих начальников.

Пятиэтажное стекло закрыто шторами цвета морской волны. Так же и с единственным полноценным окном.

Справа от пятиэтажного окна пятиэтажным холстом пятиэтажно изображён — кто бы вы думали. Четыре этажа — ячменный наглухо застёгнутый мундир. Пятый этаж — с резкими чертами голова.

Гипертрофированная смесь сталинского монументализма с интерьером грузового космического корабля.

Презираторомалослужки провожают визитёров до входа во дворец. Там встречают двое презираторовеликослужек и эскортируют к платформе, установленной ровно по центру дворца. Заречуст и Окрстёна становятся на платформу. Она с трёх сторон ограждена железной сеткой по пояс Окрстёне.

Один из презираторовеликослужек (примечательный сильно выпирающим носом цвета слоновой кости) приводит в движение рычаг.

Как в играх типа Лары Крофт, платформа превращается в лифт. Цветок с гигантским стеблем вырос во дворце, и в железной сердцевине его — двое теплокровных.

Презираторосподвижники и служки косились на прибывших, когда те проезжали их люльки, но косились деликатно — будто по чистой случайности взглянули в их сторону. А вот презиратор не сводил с визитёров глаз.

пРЕЗИРАТОР подходит к краю люльки. Здесь установлена трибунка, а на ней громкоговоритель.

пРЕЗИРАТОР: Приветствую вас, мои храбрые, я. Навершледгор, Презиратор Тройских планет, я.

Он молод — двадцать семь. Губы пухлые, пшеничные волосы косым пробором. Нос вздёрнут, густые брови чуть спутаны.

Заречуст и Окрстёна (что есть мочи): ПРИВЕТСТВУЕМ!

пРЕЗИРАТОР: Выражаю восхищение вашей храбростью я. Буду краток я. Объявляю вас храбрейшими людьми планеты Слева я!

Служки и сподвижники отвлекаются от своих дел и хлопают. Слышен треск: внизу собрались репортёры.

Окрстёна: БЛАГОДАРИМ!

Заречуст, чуть отставая: ДА, БЛАГОДАРИМ!

Треск фотокамер.

пРЕЗИРАТОР: Поручаю в связи с трёхдневными праздниками в честь падения антивоинов и утверждения Задва создать серию песнопений я.

Заречуст и Окрстёна: БУДЕТ ВЫПОЛНЕНО!

Внизу звучат фанфары. Оказывается, ещё и трубачи подоспели. Прыткие ребята во дворце.

Презиратор: Формальная часть окончена. Позволите поговорить с вами неофициально?

Заречуст и Окрстёна: ДА!

Презиратор: Прежде всего, я правда благодарен вам за подавление бунта. Антивоины были не очень-то кстати. Война, сами понимаете.

Окрстёна: НО ЭТО НЕПРАВДА.

Презиратор: А?

Окрстёна: ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ. ЖЕЛЕШЁРСТЫ К НАМ ТАК ДОЛГО НЕ ЛЕТЯТ. БЫЛИ ПРОСТО УЧЕНИЯ.

Заречуст: БОЙНЯ.

Презиратор: Прошу догадки держать при себе. Обещаете?

Заречуст и Окрстёна: ДА.

Презиратор: Я буду наблюдать за вами. Вы одолели врагов своих не тем способом, который я люблю. Чудесникам до поры до времени лучше дремать в тени.

Заречуст: ДО КАКОЙ ПОРЫ?

Презиратор: До страницы девятьсот девяносто семь.

"Даже с паролем он нам не свой", — думает Заречуст.

Презиратор: Вы мне лучше скажите. Встретив второе я, вы позволили бы ему поцеловать себя?

Окрстёна: ДА.

Заречуст: Ну, почему нет.

Презиратор: Не слышу.

Заречуст: ДА.

Презиратор подаётся чуть назад: Острых внутренних конфликтов нет. Спокойны. Безопасны. Порадовали.

Взмах правой презираторской руки — на пике славы дирижёр. Мундир, кстати, не тот, что на портрете. Тёмно-зелёный. Запакованный тугой мяса кусок.

Обратная перемотка: железный цветок врастает в землю.

Разбежались трубачи и фотографы. Один служка ждёт героев.

Служка протягивает запечатанный свиток (свиток, а не письмо — для красоты).

Служка: Оповещает в сем извещении о необходимых требованиях к серии песнопений презиратор.

Заречуст берёт свиток. Служка кланяется.

Заречуст: Благодарим. Кхм,кхм. Аж охрип.

Четырнадцать минут спустя

Лесопарк "Свет планет". На удобной деревянной скамейке Заречуст и Окрстёна. Заречуст покусывает пломбир, Окрстёна ест пирожок с вишней.

За их спинами — ели и берёзы. Перед ними — поле для активных игр вроде цельмяча и воздухмяча. Поле пустует, открывает вид на презираторский дворец.

Заречуст: Презиратор не решает вообще ничего. Он говорящая скульптура. А кто за ним — не узнать.

Окрстёна: Ты разве хочешь узнать?

Заречуст: Нет.

Окрстёна: Мы правда такие (чуть запинается) простые?

Заречуст: Этот тест — говно.

Окрстёна: Мне показался интересным. Мы ведь и правда всем довольны.

Заречуст: Ты же хотела устроить бунт.

Окрстёна: Я не знаю, что менять. Потому придерживаю лошаусов.

Заречуст: Давай песню сочинять.

Окрстёна: Требования у тебя?

Заречуст кивает, достаёт из-за пазухи уже измявшийся свиток. Разворачивает. Оба читают.

Окрстёна: Вот. "Сроки предоставления полного текста...максимум через одиннадцать столичных суток".

Заречуст: Пффффф.

Заречуст откидывается на спинку скамейки.

Окрстёна: Ха, да мы за одиннадцать суток трижды успели бы и на войну, и к праздничному столу. Давай так. Ты пишешь текст для первого песнопения, я для третьего. Второй пополам.

Заречуст: И неважно, что они разные будут.

Окрстёна: Да их слушать-то не станут.

Молчат. Заречуст слизывает пломбир с сияющей фольги (остатки сладки), выбрасывает в урну. Окрстёна вытирает руку о руку.

Окрстёна: Уезжаешь когда?

Заречуст пожимает плечами: Сегодня.

Окрстёна: Погостил бы.

Заречуст: Не-е.

Окрстёна: Почему?

Заречуст: Неловко жить у вас...с Ценгором.

Окрстёна: У нас не так страшно, как думаешь. Но дело твоё.

Заречуст встаёт.

Заречуст: Ага. Поеду.

Окрстёна: Я тебя провожу.

Заречуст: Угу. Читала "Желейных лошапардов"?

Окрстёна: Ещё нет. Хотела. Я знакома с автором.

Они идут по полудикой тропке между лесом деревьев и лесом строений.

Заречуст: Потрясающее чтиво. Всё перемешано, что можно.

Окрстёна: И что нельзя. Так в рецензиях пишут.

Заречуст: Вот как прилечу через десять месяцев на Эту, как прославлюсь! И как познакомлюсь с Этлилулом!..

Окрстёна: Без проблем. Я познакомлю. А ты пишешь?

Заречуст: Иногда. Ночами. При свете одинокой свечи.

Смеются.

Окрстёна: Романтично.

Заречуст: Да. Так вот, значит, "Желейные лошапарды". Герой открыл новую планету, а там живут кто?

Заречуст и Окрстёна: Желейные лошапарды.

Заречуст: Да, желейные лошапарды! Живут себе, мирно соседствуют с людьми, чин по чину всё. Герой там, понятное дело, влюбляется в девушку, у них беспрерывное счастье, но тут экспедицию сворачивают! Он был в космической экспедиции, я забыл упомянуть. И девушка, значит, провожает героя до дверей челна. И говорит, мол, чтоб тебе легче пережить разлуку, представь, что я умерла. Я и правда умерла для тебя.

Окрстёна: А потом он возвращается, а она суициднулась.

Заречуст: Не скажу.

Они вышли в город и остановились у лавочки с фиолетово-красным навесом, обрамлённым таких же цветов гирляндными огоньками. Тут снова разжились червячком на заморение.

Семнадцать минут спустя

Вокзал. Вид снаружи.

Окрстёна: Ну, внутрь я уже не пойду.

Заречуст: Вот так, значит. Ладно.

Окрстёна: Через одиннадцать столичных суток увидимся на Слева. Даже через десять. Я заранее приеду, чтоб сопоставить наши пения.

Заречуст: Хорошо. Ну давай, стало быть.

Окрстёна: Давай. Через десять месяцев жду на Этой.

Заречуст: Эх! кутежи, слава, богатство!

Окрстёна: Да, у нас неплохо. Познакомишься с Этлилулом... С Зажелтрекой, она нынче модная.

Заречуст: Угу. Слышал. Даже до нас в захолустье доходит.

Окрстёна (слегка ненатурально): И Свершеи будет ждать, думаю. Спрашивал.

Заречуст: Обо мне?

Окрстёна кивает.

Заречуст: Ладно, поехал я. Через столичный час истекает презираторская времямнистия.

Окрстёна: Удачи.

Пожимают руки.

Окрстёна: Чё там, как его?.. Представь, что я умерла.

Затечуст хмыкает.

Заречуст: Ага. Мир праху.

Разжимают руки.

Мир темнеет, темнеет, оп — чёрный, как жирный 72-й шрифт. И чуть проступает космический вид: в левом углу — красный Тожар, возле него — треугольничек Эта-Слева-Справа, за ними — планета желешёрстов, за ней — ещё три планеты, у двух есть спутники. С обитателями троетяне не знакомы. Может,вообще, нежилые планеты, зря только время-пространство коптят.

"Бестелесного и невесомого,

Как тебе услыхать меня,

Если ты плоть от плоти слова и

Я же кровь от крови огня?

Пусть сгорают уголья бесчисленных дней

В обнажённой груди дотла.

Неизведанный логосом голос во мне

Раскаляется добела".

Мистичный Шклярский уступает открытой Хелависе:

"Радость моя, подставь ладонь!

Можешь другой оттолкнуть меня.

Радость моя, вот тебе огонь.