Дуракам везёт (гет)

Женщина, которая станет Хокаге

Солнечные лучи: тёплые, приятные. Они мягко касались его лица, и он был этому чертовски рад. Подобно мартовскому уличному коту, он вальяжно нежился на солнце, заняв львиную половину скамьи у небольшой песчаной дороги. Джирайя давно так не улыбался. Он уже и не помнил почему. Просто сейчас, в эту самую минуту, ему было так хорошо! Так уютно! Как же давно он не был счастлив. Как же давно он не позволял себе отдохнуть, расслабиться. Впервые за долгое время он присел на скамейку в деревушке близ Конохи, закрыл глаза и просто забылся на мгновение. Нет ничего кроме него и этого уличного тепла. Всё прекрасно, всё хорошо. Тишина.

Но внезапно он почувствовал нечто странное. Сердце забилось чаще, и неизвестно почему, но его охватила лёгкая паника. Это были не его чувства — чужие, почти забытые, но неожиданно такие яркие. Было странно ощущать их, ведь со временем дальнее расстояние так чётко размыло то общее, что связывало Джирайю с ней. Он приподнялся со скамьи и краем глаза увидел с другой стороны дороги её — Цунаде. Такую же молодую, как и в день её побега. А, может, и моложе. Её волосы были распущены, они легонько развевались на ветру. Она была невероятно красивой.

Какой же она красивой была в этот момент! Джирайя чувствовал себя уже слишком взрослым, чтобы удивляться её внезапному появлению. Да, безусловно, это была неожиданная встреча, но он не вскочил со скамьи, как сделал бы десять лет назад. Он не остолбенел и не ломал голову о том, что стоит или не стоит делать. Раньше у него возникло бы море вопросов: крикнуть? побежать к ней сломя голову? крепко обнять её? или позволить ей самой сделать первый шаг, чтобы не спугнуть?

Но сейчас он просто смотрел на неё с любопытством и думал не о том, что сделать самому, а какова будет её реакция. Впрочем, Цунаде не двигалась с места. Просто стояла на дороге и смотрела на него своими светло-карими глазами. Его любимыми глазами, которые он не видел так давно.

Они просто играли в гляделки, не торопясь сделать первый шаг. Не решаясь заговорить. Застыли, словно время вокруг остановилось, а сердце замерло.

Но всё же он первым нарушил их уютную тишину. Он аккуратно встал со скамьи, не сводя с неё взгляда. Она же просто стояла и внимательно смотрела на него, ждала. Он пошёл в её сторону, забыв про недописанную книгу на скамье. Джирайя чувствовал по красной нити, связывающей их жизни, как бьётся её сердце. Так отчётливо и ясно, что ему было даже неловко. Он ощущал, как она боится и в то же время как рада ему. Он шёл уверенно и, подойдя к ней, крепко схватил Сенджу в объятия. Она поддалась. Она никуда не убегала и осторожно, словно боясь, обняла его в ответ. Джирайя склонил голову и зарыл нос в её светлых волосах. Этот сладковатый запах любимой женщины сводил его с ума. Как он был счастлив в этот момент. Но в то же время как ему было больно, вспоминая всё то, что произошло с ними в прошлом.

А что произошло? Смерти, войны... война.

Мерзкий холодок резко пробил его до дрожи, словно металлические иголки, впивающиеся в тело. Он в ужасе вздрогнул и проснулся на земле под деревом в окружении молодых подчинённых.

— Всё тот же кошмар, Джирайя-сама? — угрюмо спросил у него Сарутоби Ичиро, сын Третьего, затачивающий лезвие ножа.

— Да, — ответил Джирайя, закрыв глаза ладонью.

Он оказался снова на войне. И никакого солнца не было. Одна тьма, в которой лишь луна мрачно освещала опустошённым воинам путь в никуда. И он сидел и смотрел в пустоту перед собой. Смотрел, как молодые борются за права своей страны, за будущее, за счастье, которое должно — обязательно должно — наступить. А он, старик, стоял у дерева и думал, что всё это зациклилось. И он пытался понять, как это всё остановить. Но на ум ему не приходил ни один ответ. Лишь больше вопросов.

Он пытался не думать о плохом. Пытался не страдать из-за пережитых ужасов. И ему это уже удавалось. Когда на душе его воцарялся ужас, Джирайя вспоминал слова своего покойного отца: «Светлые отрывки из твоего прошлого всегда помогут в трудную минуту, главное их не потерять». И он не терял. Джирайя помнил, как в детстве мама учила кидать его кунаи. Помнил, как отец однажды купил ему фруктовый лёд по пути из Академии. Он часто вспоминал об их вечерах на крыше с Орочимару. И он никогда не забывал, как Цунаде сказала, что всегда будет любить его. Пускай она вколола ему в тот день снотворное и сбежала, для него этот момент всё равно будет до конца дней одним из самых светлых, точно так же, как и самый мрачный.

И он вспоминал всё то тепло, которое он получал за всю свою не слишком длинную, но и немалую жизнь. Только вперёд. Никогда назад.

Ведь только там, в будущем, он наконец достигнет того счастья, к которому он стремится. Он перестанет вечно куда-то бежать, перестанет видеть этот кровавый ужас вокруг. Там он будет опять счастлив с друзьями, будет есть мороженое на крыше с Орочимару, станет крестным детям Минато, напишет свои мемуары. И, быть может, догонит Цунаде.

А пока он сидит здесь: в грязи и в крови. В темноте. Одинокий, но неунывающий. Не теряющий надежду и мечту.

Это был не первый его сон, где он видел её.

Старик, чьё время уйти и не возвращаться

Прошло несколько лет с того дня. Война закончилась не так давно, и раны на душе каждого в стране так и не успели затянуться. Джирайя стоял в кабинете Хокаге у окна. В его руках уже успел остыть чай, радушно предложенный секретарём Третьего. На улице лил дождь. Он сильно чеканил по стеклу. Звук неприятный, противный. Наступила осень: серая и мрачная. Солнечные летние дни, окрашенные кровавыми следами беспощадной войны, сменились кромешной тьмой. Джирайя заметил, как по дороге шёл невысокий мальчишка. Он промок до нитки с ног до головы. Капли дождя ручьём стекали с его серебристых волос, которые обычно торчали вверх, словно не слушаясь гравитации. Он шёл медленно, ссутулившись. Потерянный и грустный. За ним в нескольких шагах следовала девочка: такая же опустошённая, как и он. Эти дети больше походили на призраков, бессмысленно скитающихся по дорогам деревни. И им ещё не было пятнадцати лет.

— Хатаке Какаши, — Джирайя еле заметно прошептал имя мальчика.

Он знал, чего тот лишился на войне — друга. Минато рассказал ему о случившемся. Благо их команда успела подорвать тот мост: ведь именно после этого события война, наконец, застопорилась, а дальше и вовсе прекратилась.

Эти дети были неназванными героями. Они могли бы гордиться своим успехом. Но что стояло за лаврами победителей? Смерти родных, друзей, знакомых. Жестокий мир заставил детей пройти сквозь нечто, что даже взрослым не под силу пережить. Цунаде сломалась и сбежала. Орочимару закрылся в уединённой каморке-лаборатории. Джирайя якобы жил, хотя на деле он уже давно просто существовал, стараясь хоть как-то прийти в себя после ужаса Третьей войны. Он ходил в непристойные бары, чтобы забыться. Убегал на миссии, в надежде найти своё потерянное прошлое. Он совсем раскис, когда ему пришло письмо о смерти детишек из Страны Дождя. Он думал, что тихий мальчик — Нагато — и есть его ученик из пророчества. Но, видимо, он ошибался. А ещё у него погиб отец, которого ни за что убили какие-то преступники в его собственном баре.

Да, всё шло не так уж и мирно. Потерянные люди, искалеченные дети, израненные души — мрак и ни малейшего просвета. Отношения со странами были всё так же натянуты, хоть и были подписаны некие договорённости Господами Каге. Шаг влево, шаг вправо — Четвёртая Война. Все это понимали, оттого и не исчезал в стране этот нерв. Он бегал в домах, скакал на могилах погибших, напоминал: «Вы в ловушке! Ничего не кончилось!»

— Что думаешь? — спросил Сарутоби, закурив трубку.

— Вы правда думаете, что я соглашусь? — слегка удивлённо ответил Джирайя вопросом на вопрос, не сводя взгляда с исчезающих детей за стеной дождя.

— Я надеюсь, — хмыкнул Хокаге, оглянувшись на повзрослевшего ученика.

«Всё же, как много времени прошло с того дня, как они выпустились из Академии», — подумал Хирузен, вспомнив маленьких детишек, пытающихся отнять у него колокольчик.

— Я стар, — добавил Сарутоби своим прокуренным голосом. — Мне пора найти достойную замену. Думаю, ты это понимаешь.

Джирайя усмехнулся и отставил чашку на подоконник.

— Почему не Орочимару? — полюбопытствовал он.

Хирузен тяжко вздохнул. Большой клубок сигаретного дыма моментально взмыл к потолку и пополнил остальной табачный туман, нависший облаком в кабинете старика с того дня, как он впервые закурил здесь. А закурил он, кстати, не сразу. Первая его затяжка, которую-то и затяжкой назвать нельзя, пришлась на его юность, когда ему отказала понравившаяся девочка. Она сказала, что Хирузен выглядит слишком маленьким. «Как ребёнок», — эти слова засели в голове Сарутоби. И тогда он впервые и попробовал закурить. Взял в пример своего вечно дымящего, как паровоз, отца. Детский и глупый поступок, которым он хотел проявить свою взрослость и мужественность. Он незаметно украл из кармана отцовской куртки пачку сигарет и убежал в лес.

Было противно. Неприятно. Сухой налёт табака остался камнем в лёгких юного мальчишки, и он поклялся — никогда, никогда больше он не закурит! Но такие обещания часто срываются, и вот он закурил во время Третьей Войны Шиноби. Он ненавидел курить, каждый вдох был мучением. Но бо́льшими страданиями были документы, которые он подписывал в этот период. Он собственноручно отправлял невинных детей на войну. Сидел в кабинете и читал хроники о том, как где-то там, на фронте, погиб очередной генин — как пушечное мясо. А он сидел на месте и не мог вырваться из этих четырёх стен. Он знал, что его место, как Хокаге, находится именно здесь. Что он руководит, что он решает — но не бьётся плечо к плечу, как было раньше.

Вкус табака забивал горечь и разочарование, пустившие корни в сердце старика Хирузена. Он был не так уж и стар, но дух его, повидавший разные ужасы на пути, уже стал ослабевать. Именно поэтому он решил покинуть свой пост лидера Деревни.

— У меня ощущение, что Орочимару не сможет стать хорошим Хокаге, — честно ответил Сарутоби, не сводя взгляда с ученика.

Джирайя выгнул бровь в удивлении и сморщил нос. Он не понимал, что имел в виду учитель.

— Орочимару прошёл две войны. Он гениальный ниндзя, чьё имя выгравировано на досках почёта. Его ставят в пример детям в Академии. Он живёт и работает на Коноху всю жизнь. Я его даже толком не видел последние два года, настолько сильно он старается. И вы считаете, что он не сможет стать Хокаге?

Хирузен казался задумчивым. В его взгляде читалось что-то, что Джирайя не мог понять. Ему казалось, будто учитель недоговаривает нечто важное. У того был секрет, о котором Джирайя ничего не знал. Тогда он лишь предполагал, что у Третьего есть другие кандидаты помимо него: например, Учиха Фугаку, который также имел много опыта и сил для того, чтобы стать Хокаге.

— Титул он получить может, но вот станет ли он хорошим Хокаге? Как думаешь, Джирайя?

— Сможет.

Ответил он быстро, отвернувшись от учителя. Он правда верил в Орочимару. Пускай тот был иногда чрезмерно жесток, пускай с некоторыми методами ведения боя Джирайя был не согласен, но он верил в друга. Они многое прошли, многое потеряли. И с течением времени в голове Джирайи образовалась лишь одна цель — никакой войны. Нельзя! Нельзя оставлять детей без родителей, а жён без мужей. Нельзя вести за собой войско генинов, которые толком то и не научились правильно использовать чакру. Нельзя рушить жизни гражданских, которые волею судьбы оказались в местах проведения военных атак. Всё это ведёт лишь к ненависти — а ненависть ведёт к смерти и разрушению.

Джирайе казалось, что Орочимару разделяет его мысли. Он единственный глупо верил в чистоту и непорочность своего старого сокомандника. И пусть они не говорили друг с другом несколько лет — Джирайя всё равно верил только в лучшее.

Сарутоби же был трезв по отношению к своему любимому ученику. Он видел в нём ту ненависть, которую Джирайя игнорировал. И, возможно, Хирузену хотелось, чтобы его интуиция ошибалась. Он желал верить Орочимару, но слухи, которыми обросли стены Корня, пугали Сарутоби. При этом — ни на шутку.

— Что ж, значит, ты отказываешься от титула Хокаге? — не удивлённо произнёс Хирузен.

— Вы и так знаете мой ответ.

Джирайя поставил чашку с недопитым чаем на подоконник и направился к двери. Хирузен внимательно смотрел вслед уходящему ученику. Он и правда знал, что Джирайя не захочет быть Хокаге. Хотя в его власти и была возможность назначить его на пост, несмотря на предпочтения бывшего ученика, но Сарутоби не стал настаивать, потому что был слишком добр к Джирайе. Ведь тот с самого детства не стремился к высоким титулам и постам, как многие другие. Сарутоби любил Джирайю за его непосредственность, за его ребячество. За то, что даже в таком возрасте он не терял дух авантюризма. Таких людей ломает не пережитая боль, а отсутствие каких бы то ни было эмоций. Запри Джирайю в четырёх стенах с кучей макулатуры, посади его за стол во время войны, когда все его друзья и подчинённые умирают на поле боя, заставь забыть о личных переживаниях во благо всеобщего успеха — и он сойдёт с ума. Поэтому-то Третий и не стремился сделать из Джирайи Хокаге, хоть и кандидатура его была наиболее подходящей.

— Намикадзе Минато, — напоследок произнёс Джирайя, остановившись у двери. — Как там его прозвали на войне…

— Жёлтая Молния Конохи, — тихо произнёс Хирузен, выпуская табачный дым из лёгких.

— Да, Молния, — усмехнулся Джирайя, держась за ручку двери. — Минато достоин поста Хокаге, так что вы…

— Я и сам знаю, кто достоин поста Хокаге, а кто нет, Джирайя, — перебил его Хирузен, переворачивая документы на столе. — Тебе незачем давать мне какие-либо советы по этому поводу.

Джирайя виновато улыбнулся и последний раз взглянул на Хирузена.

— Простите, Хокаге-сама, — с этими словами он поклонился и вышел наружу.

Хирузен продолжил сидеть в кабинете, непрерывно раскуривая табак.

— Намикадзе, — тихо произнёс Хокаге, глядя в папку с характеристиками Минато. — Может, это ты ребёнок из пророчества?

Свет и тьма

«Они выбрали не того. Они выбрали не меня», — это всё, о чём думал Орочимару, сверля взглядом крышу Резиденции, пока Третий передавал пост Хокаге какому-то мелкому шкету с чрезмерно широкой улыбкой до ушей.

Орочимару не ненавидел Минато. Он его скорее нервировал и раздражал. Но вот уважение к Сарутоби Хирузену, которого некогда в детстве Орочимару чуть ли не считал своим отцом, внезапно сошло на нет. Он ненавидел Третьего так же сильно, как и всех детей в том приюте, где он жил после смерти родителей. Это чувство было сильным и всепоглощающим. Однако вид он сейчас держал скорее отстранённый и безразличный. Стоял в конце толпы и изредка хлопал в так остальным.

— Привет.

Голос Джирайи был наигранно спокойным. На самом деле он был очень рад видеть Орочимару, с которым не пересекался с начала Третьей войны. Тот заметил его плохо скрываемую радость за псевдобезразличием. Но Орочимару никак не стал реагировать на это. Просто кротко кивнул, сложив руки на груди.

— Выглядишь плохо, — сострил Джирайя, не глядя на друга.

— Ты тоже постарел, Джирайя, — безразлично произнёс Орочимару, так же смотря в сторону Резиденции. — Ещё не перестал искать Цунаде?

Джирайя грустно усмехнулся и отвёл взгляд в сторону. Он ожидал этот вопрос и не был удивлён тому, что Орочимару спросил его об этом прямо в лоб в первую же минуту.

— Ты не изменился, — произнёс Джирайя улыбаясь.

— Взаимно, — холодно ответил Орочимару.

Почти те же самые слова они произнесли через три месяца во время своего финального боя в диком лесу на востоке страны Огня. Только в этот раз первым её произнёс Орочимару, одерживающий явную победу над другом, с лица которого лились вперемешку пот и кровь. Деревья были разрушены, земля вывернута наизнанку, как и души старых друзей. Для них финальным аккордом стал ответ Джирайи, который лишь несколько дней назад прочитал все документы старика Третьего об опытах, которые проводил Орочимару.

— А ты изменился.

Он произнёс это предельно честно, не обманывая себя. Джирайя резко осознал, кем на самом деле стал Орочимару. Психом, повёрнутом на экспериментах для познания всех техник ниндзя. Жадность до власти, злоба и зависть — всё это Джирайя не видел в глазах друга долгие-долгие годы. Или просто игнорировал. Но он всё же знал, что Орочимару стал таким не просто так. И это в какой-то степени убивало его. Ведь Джирайя не смог помочь ему, когда тот нуждался, потому что игнорировал. Потому что ему не было дела.

Джирайя лежал на земле, не в силах встать. Он проиграл этот бой. Он был смешан с грязью. И вновь не мог спасти друга. Джирайя думал, что он просто идиот, что он вновь теряет что-то важное. Пускай Орочимару стал психом, пускай ненависть окончательно очернила его сердце, Джирайя всё равно не мог перестать вспоминать те моменты, когда они были счастливы. Когда они ели на крыше фруктовый лёд, когда они играли в прятки. Да и, в конце концов, когда они стояли друг за друга горой на войне.

— Да, у меня было сложное детство, Джирайя. А что у тебя? А тебя холила и лелеяла твоя мать, тебя воспитывал отец. Даже Цунаде! У тебя была любовь, пусть и такая — ненормальная.

Орочимару спрыгнул с ветки высокой секвойи вниз и встал возле друга. Джирайя не двигался. Он был подавлен. А слова о Цунаде лишний раз ввергли его в апатию. Орочимару наступил на его раненую ногу. Боль резко охватила Джирайю и он, изо всех сил стараясь подавить вырывающийся крик, взвыл. Его волосы невзначай навострились, словно иголки под действием чакры. Орочимару отшагнул назад, за спину другу, и присел подле него, крутя в руках кунай.

— А знаешь, я ведь тоже встретил своего Соула, — тихо начал он, и от этой фразы Джирайя словно проснулся от боли, всеми силами стараясь не терять сознания. — Но я убил её. На Второй. Она была из Песка, та девчонка, сокомандник которой чуть не прикончил тебя. Помнишь?

Джирайя помнил. Он помнил, как Орочимару вёл себя после того дня. Джирайя не понимал причин такого поведения, да и что скрывать, не старался разгадать, отчего его друг стал ещё более отчуждённым и холодным. Он скидывал это на войну, на смерть друзей. Но, как и всегда, правда оказалась закопанной в куда более глубокую яму.

— Мне жаль.

— Не стоит, — резко ответил Орочимару, замахнувшись кунаем в горло друга.

Джирайя, сложил печать правой рукой, выставив свои иглы-волосы, блокируя удар Орочимару. Тот легко увернулся, отскочив на дерево позади. Еле-еле, но Джирайя всё же встал на ноги, пошатываясь, но не позволяя себе дать хоть малейшую слабину. Его не зря прозвали Саннином, он не обычный рядовой джоунин. В его руках мелькнул кунай, он бросил его в друга и резко вскочил в сторону, куда отпрыгнул Орочимару. Они сцепились в рукопашном бою, в котором никто не хотел проигрывать. Орочимару было легко сражаться с Джирайей, ведь он следил за ним многие годы, знал его техники и повадки. Например, он помнил, что во время удара слева, Джирайя чаще всего на долю секунды открывается. И он этим воспользовался, ударив того в печень. Это было несомненно больно, но и Джирайя знал основные пробелы друга. Например, Орочимару всегда был слишком увлечён игрой и порой забывался, отдаваясь полностью борьбе. И в этот момент он и ударил с помощью своего клона в спину друга неизвестной Орочимару техникой. Голубой шар воткнулся в его позвоночник, но, чего Джирайя не ожидал, так это того, что и сам Орочимару будет клоном. Он распался на белых змей в разные стороны. И вот клон Джирайи уже летит на самого Саннина, не ожидавшего такого исхода. Он успел увернуться в считанные секунды, слетев с ветки вниз на землю. Его клон пробил дерево и испарился.

— Что это ещё за техника? — раздался вопрос Орочимару, который вальяжно встал напротив, облокотившись об одно из деревьев.

— Тебе всё расскажи, — усмехнулся Джирайя, отряхнув руки.

Орочимару как-то грустно улыбнулся краем губ. Он редко признавался себе в том, что на самом деле Джирайя ему интересен. И пускай он не питал взаимной преданности к другу, но всё же эти доброта и трудоголизм, присущие Джирайе с рождения, не могли не задевать даже чувства Орочимару. В детстве он считал его глупцом, который ничего в жизни не добьётся, а умрёт на поле боя в первые минуты. Думал, что Джирайя закончит никем. Но вот он стоит — высокий, широкоплечий. Один из сильнейших воинов Конохи. И пускай у него нет в запасе лишней чакры, пускай он знает, что может сегодня умереть — он не сдаётся. Это не в его принципах. Он лучше умрёт, чем будет знать, что отступил, не докопавшись до истины.

— О чём ты думаешь, Орочимару? — спросил Джирайя, стряхивая со лба кровь.

— Да так, — безынтересно произнёс он, оглянувшись на юг. — Мне пора уходить.

— Не хочешь дождаться подмогу из Конохи? — произнёс Джирайя, улыбаясь, а затем закашлял кровью.

— Не хочу ещё больше пачкать руки о бездарности Конохи, — отозвался Орочимару, глядя куда-то вдаль. — Прощай, Джирайя. И не трать на меня своё время, наши жизни уже давно идут по разным путям.

С этими словами он резко исчез с ветви. А Джирайя так и остался сидеть, оперевшись о дерево. У него не оставалось чакры и сил, чтобы преследовать друга. Поэтому он решил просто дождаться подмогу, которая находилась, судя по ощущениям, в пятнадцати минутах от него. Он смотрел на небо, выглядывающее из-за ветвей деревьев, и гадал, как всё так обернулось. Почему и Орочимару, и Цунаде оказались за пределами Конохи? Почему они все так изменились?

В голове всё всплывали и всплывали воспоминания, которые волнами накрывали его чувство беспомощности и печали. Джирайя видел, как сам бежит вслед друзьям. Они все дети, ещё не повидавшие плохого на своём пути. Но с каждым их шагом, с каждым днём, месяцем, годом расстояние между ними увеличивается в геометрической прогрессии. И ему, похоже, никогда не догнать их. По крайней мере, он уже стал смиряться с подобным ходом событий. Джирайя смотрел на ту ветку, где только что стоял Орочимару, и уже не думал, что ему удастся спасти душу друга. Он лишь грустно вздохнул и нахмурил брови. Нет, не подумайте, Джирайя не стал отказываться от Орочимару. Даже в старости он верил в лучшее, но, проанализировав весь свой путь, Джирайя понял, что у него слабо получается поучать заблудшие души.

Джирайя потерял много крови в тот день. Его голова кружилась, а краски и силуэты в глазах стали медленно размываться. Напоследок в тот день он услышал женский голос, который с поразительным хладнокровием прокричал о местонахождение Джирайи и его состояние. Девушка наклонилась к нему и сказала, что всё будет в порядке.

Но она не знала, что всё уже не в порядке. Орочимару сбежал. Ему не удалось остановить его — он провалил миссию

Что-то красное мелькнуло у Джирайи перед глазами. Он посчитал, что это волосы той ниндзя. Но всё же ему хотелось верить, что голос был не чужой, а принадлежал Цунаде. Что красные волосы — это их нить судьбы.

Но это было не так.

Джирайя потерял сознание и пришёл в себя через несколько дней в больнице Конохи. Рядом с кроватью сидела его мать. Она грустно смотрела на сына, держа своей маленькой ладошкой его за пальцы. Она была стара. Седые волосы были собраны в неряшливый пучок на макушке, из которого торчали деревянные заколки. Её некогда тёмно-карие глаза посветлели, а губы слегка усохли. Кожа её потеряла былую юность, но это никогда не тревожило её. Единственное о чём она пеклась, так это о здоровье единственного сына, о котором она стала волноваться ещё больше после смерти любимого мужа.

— Мама? — хрипло произнёс Джирайя, глядя в глаза полные волнений.

— Сын, — тихо произнесла она, проведя своей рукой по его волосам, тем самым убирая их с лица. — Я так за тебя волновалась.

Её голос дрожал, а глаза налились слезами, которые она изо всех сил старалась сдержать. Джирайя грустно вздохнул и осторожно сжал её ладонь в своей руке. На её щеках быстро покатились слёзы. Они градом спадали на её тёмно-синий сарафан. Больше ни Джирайя, ни его мама не проронили ни слова в тот день. Иногда слова только мешают — и то был как раз такой случай.

Хокаге, которого любили

Он бежал так быстро, как только мог. По пути столкнул пару человек и даже не извинился. В голове всё было как в тумане. Это сообщение, которое ему передал Третий, потрясло Джирайю так сильно, что он просто сорвался с места как сумасшедший, забыв обо всём, что происходило с ним в этот момент. Он ворвался в кабинет Хокаге без стука, почти снеся её с петель.

Но, когда он встретился взглядом с Хирузеном, то словно забыл, что хотел сказать или спросить.

— Проходи, Джирайя, — спокойно, но как-то грустно произнёс Третий, роясь в кипе бумаг на столе.

Джирайя словно безвольная марионетка закрыл за собой дверь и, сделав пару шагов, плюхнулся без сил в кресло у стола. Он был опустошён. Иначе быть и не могло, ведь четыре дня назад умер его ученик, которого он считал за своего сына.

— Похороны будут завтра, — тихо ответил Хирузен, на немой вопрос Джирайи. — Его похоронят на кладбище вместе с женой.

Джирайя не знал, что ответить. Он просто сидел в кресле и смотрел куда-то сквозь Хирузена, раскуривающего трубку. В его памяти всплывали образы: старые и не очень. Когда умирает кто-то важный, в это поначалу невозможно поверить. Ведь это не может случиться. Это не может быть правдой.

Вот, маленький мальчуган шести лет преследует его, взрослого ниндзя, по пятам. Смешно скрывается в толпе, прячется за деревьями так, что видны его золотые волосы.

А Джирайя, улыбаясь, идёт вперёд и недоумевает, что же этот мальчик делает? Зачем его преследует?

Вот, мальчик подрос. И он уже знает, кто на самом деле такой Джирайя. Он не просто скучный извращенец, получивший люлей от грудастой барышни с горячих источниках, он — Жабий Мудрец — легенда! И теперь Минато целенаправленно преследует Джирайю, чтобы спросить того о клане Сенджу, на членов которого с детства в той или иной степени равнялся.

А Джирайя, улыбаясь, только рад помочь юному мальчугану, повествуя истории, которые некогда ему рассказывала Цунаде.

И вот проходит ещё немного времени. И мальчику выпадает шанс не просто доставать Джирайю вопросами о истории Конохи. Он становится его учеником. Минато попадает в команду к Великому Ниндзя вместе со своими друзьями. И он безмерно рад этому. Он счастлив так, как никогда. Ведь теперь он, по его мнению, стал гораздо ближе к своей мечте — к достижению поста Хокаге.

А Джирайя, улыбаясь, добродушно подшучивает над целями своего ученика.

Время идёт. И Минато уже повзрослел. Он больше не мальчишка, достающий Джирайю глупыми вопросами. Он сильный ниндзя, который уже в таком раннем возрасте достиг небывалых высот в своём деле и, вообще, в жизни. Он нашёл свою любовь, добился её. Он выбился в ряды джоунинов, стал обучать таких же малышей, как и он сам когда-то. И теперь он приходит к учителю за советами, как сенсей к сенсею.

А Джирайя, улыбаясь, помогает своему некогда ученику советами. И во время их разговора словно забывает о всех невзгодах, что случились с ним.

Наступает война. Минато проявляет себя как самый талантливый молодой ниндзя, преданный своему делу и своей стране. Он не зря назван «Молнией Конохи». Ведь он не просто самый быстрый в деревне, так же он самый яркий луч света. Дети хотят походить на него, а взрослые с гордостью обсуждают его победы. Он стал легендой. И, даже при всей популярности, которая вмиг обрушилась на плечи юного ниндзя, он не перестаёт забывать о своей семье, о своих друзьях, о своём учителе. Они с Джирайей встречаются раз в два месяца на лавочке возле забегаловки с раменом, где очень любит поесть жена Намикадзе. Они разговаривают на равных, обсуждая всё, что происходит в их жизнях.

И Джирайя, улыбаясь всё гадает, когда его ученик успел так повзрослеть и где набрался такой мудрости?

Они смеялись, радовались жизни. Они страдали, но прошли сквозь все невзгоды оптимистами. Джирайя любил своего ученика, как отец любит сына. И потому Джирайе было сложно осознать, что больше он никогда не увидит эту белоснежную улыбку. Эти умные голубые глаза. Эти волосы золотого цвета. Он больше не услышит его голос, больше не спросит как у того дела. Он не придёт навестить его с женой к ним домой. Не поест её фирменный рамен, который Минато называл самым вкусным блюдом, которое ему доводилось когда-либо попробовать. Не услышит его смех, не увидит, как он обнимает жену. Не увидит, как они воспитывают своего глупенького сына.

И Джирайе кажется, что он может забыть, что значит улыбаться.

— Что с ребёнком? — наконец спросил он, посмотрев на Хирузена.

— Он у меня дома. За ним присматривает жена Ичиро. С ним всё в порядке.

Джирайя тяжело выдохнул. С некой горечью, смешанной с толикой облегчения. После разговоров с Мито-самой он никому бы не пожелал такой судьбы. Тяжело расти с грузом в виде Лиса-убийцы, который постоянно шепчет на ухо о ненависти к миру. Он знал это и от Кушины, с которой в последний год тоже хорошо сдружился.

— Вам удалось вычислить, кто напал на Коноху? — спросил он, стараясь не думать о Минато и его семье.

Хирузен отвечает быстро, не глядя на ученика.

— Нет. Но есть догадки, что с этим как-то связан кто-то из клана Учиха.

Джирайя с пониманием кивнул. Он считал так же, когда услышал, что Кьюби напал на Деревню не в одиночку.

— История повторяется, — произнёс он, вспоминая прошлое нападение Мадары.

— Возможно, хотя я хочу быть с тобой честным, Джирайя, — Хирузен, отложил бумаги на край стола. — Мне кажется, что к этому делу может быть также причастен Орочимару.

Джирайя и этому был не удивлён. Он думал также, просто не решался озвучить подобное предположение первым. Ведь он знал, как Сарутоби любил своего талантливого ученика. И знал не понаслышке, как это больно потерять его.

— Джирайя, я не раз предлагал тебе пост Хокаге. Не раз спрашивал, уверен ли ты, что не хочешь занять моё место. Но сейчас я не стану убеждать тебя в этом. Я хочу отправить тебя на постоянную миссию, с которой, на мой взгляд, не справиться больше никто кроме тебя.

Джирайя слушал внимательно, не перебивая учителя и не переча ему.

— Я хочу, чтобы ты отправился на поиски того человека, который привёл к нам Кьюби. Он умудрился сбежать, мы знаем это. Но кто он был и какую угрозу представляет для Деревни — это уже тот вопрос, которым будешь заниматься именно ты, — Джирайя безмолвно кивнул, глядя на пол. — И ещё, — голос Хокаге слегка дрогнул, — я поручаю тебе миссию по поискам Орочимару. Будешь отправлять мне отчёты о его предполагаемых местонахождении и действиях.

— Вы хотите, чтобы я только следил за ним?

— Да, — Хирузен быстро ответил на этот вопрос, вновь взявшись за бумаги. — Не стоит выходить к нему на связь.

Джирайя не стал перечить Хокаге. Он понимал его чувства и считал, что отчасти сейчас он прав. Лучше изучить действия Орочимару, и только потом предпринимать какие бы то ни было шаги.

— Если у тебя больше нет ко мне вопросов, то ты можешь быть свободен, — произнёс Третий, подписывая документы.

И Джирайя был готов уйти из деревни на долгое время, но всё же один вопрос не оставлял его в покое.

— А как же мальчик? Я хотел бы забрать его с собой и воспи… — но не успел он договорить, как его перебил Хирузен.

— Не придумывай, Джирайя. Ты никогда не был отцом. Ты не знаешь, какого это просыпаться в три ночи, чтобы просто покачать младенца на руках. Ты не знаешь, что такое стирать пелёнки по двадцать раз за день. Ты не сможешь быть ему хорошим отцом, находясь на миссиях S-ранга. Ты не сможешь заменить ему мать.

— Но…

— Никаких «но», Джирайя. Тебе не стоит волноваться за мальчишку. Здесь он будет в безопасности. Мы будем оберегать его, помогать ему. Он будет жить в приюте, и никто его там не обидит, поверь. Его будут лю…

Джирайя, стукнул по ручке стула, сжав ладони в кулаки.

— Если вы не забыли, он — джинчурики. И вы думаете, что его будут любить и не бояться после всего, что произошло на днях в деревне? Любить? В приюте? Сенсей, опомнитесь! Орочимару был не таким, как все. У него не было родных, близких. Вы видите, кем он стал?

Хирузен молча курил трубку, апатично смотря на злого Джирайю. Когда он договорил свою речь, Третий, выдержав ещё минуту молчания, продолжил:

— Во-первых, Джирайя, обращайся ко мне как к Хокаге. И я понимаю, что ты испытываешь в данный момент. Но поверь, ты не заменишь ему мать и отца. Ты не справишься с младенцем на руках. Сейчас мне надо от тебя только одно — это твоя миссия. И ребёнок будет тормозить тебя. Поверь, он вырастет хорошим человеком.

Джирайя недовольно хмыкнул, но не стал ничего говорить. В душе у него одолевал ураган из злости и несправедливости. Но в то же время он понимал, что Третий был прав. Ему не справиться с младенцем на миссии. Он подвергнет и себя, и ребёнка ещё большей опасности. Но, с другой стороны, ему было жалко мальчишку. Ему было больно за него.

— Хорошо, — тихо произнёс Джирайя, сжав зубы и встав с кресла. — Я уйду из деревни и найду этого ублюдка.

Сделав несколько шагов к двери, Джирайя на секунду остановился и, не поворачиваясь к Третьему, произнёс:

— Я слышал о смерти Бивако-сан. Соболезную.

Хирузен громко вздохнул и тихо ответил:

— Спасибо.

Джирайя медленно вышел из кабинета. Он спустился вниз по лестнице, не заметив на пути у себя ненавистного им Шимура Данзо, которого отчасти винил в грехах Орочимару. Он просто прошёл мимо, не глядя ни на кого. Джирайя шёл по дороге, сам точно не зная куда. Деревня была наполовину разрушена. И он был не единственным человеком, который угрюмо и бессмысленно слонялся по окровавленным дорогам некогда светлой деревни. Он вышел к поместью Сарутоби. На улице уже был вечер. И, сам не зная зачем, он подошёл к дому Третьего и постучался. Ему быстро открыл дверь высокий мальчишка с непослушными чёрными волосами. Он выглядел уставшим и опечаленным. Как и многие, этот мальчик также потерял кое-кого во время нападения — свою мать.

— Мы уже подумали, что вы не придете, Джирайя-сама, — апатично произнёс он.

— Здравствуй, Асума. Я пришёл навестить Наруто.

Асума внимательно посмотрел на него, прищурившись, и пропустил внутрь.

— Отец говорил, что вы придёте сегодня. Ну или завтра после похорон.

Джирайя недовольно хмыкнул, понимая, насколько он предсказуем для своего учителя. Асума провёл его по коридору. На диване в гостиной сидел Ичиро, который после Третьей войны ещё больше ушёл в себя и практически забыл о всех манерах, которые стоит выказывать гостям. Он даже не махнул Джирайе ладонью, не кивнул, не взглянул. Просто сидел у окна, пил чай и меланхолично крутил в руках сюрикен. Джирайя не стал его окрикивать. Ему было не до этого, плюс ко всему он знал, что для Ичиро значила его мать. Она была одним из самых важных людей в его жизни — и вот её больше нет. Как нет Минато. Жизнь бывает весьма несправедлива при выборе жертв, и единственное, что помогает при подобных ситуациях, это время. Оно взаправду лечит. Джирайя знал это не понаслышке.

Они с Асумой зашли вглубь дома Сарутоби. Приоткрыв одну из дверей, мальчишка кивнул в направление комнаты, и без слов ушёл обратно в сторону кухни.

— Не боишься, что я его украду?

Асума усмехнулся, но поворачиваться лицом не стал.

— Старик сказал, что вы не сделаете этого. Плюс ко всему этот в комнате там не один.

С этими словами он скрылся за поворотом. Джирайя зашёл в комнату. Внутри было темно. В центре стояла маленькая деревянная люлька, внутри которой лежал светловолосый младенец.

— Он уснул, — добавила девушка с чёрными короткими волосами, сидящая у окна.

Она с печалью смотрела на улицу. Её лицо в свете луны казалось каким-то синим и неживым. Она была уставшая, но всё же не спала, а следила за маленьким Наруто. Джирайя не знал её лично, хотя и видел её порой в компании Минато и Кушины. Она абсолютно бесшумно спрыгнула с подоконника и медленно отошла к двери.

— Я оставлю вас наедине, Джирайя-сама, — продолжила она, опустив глаза вниз. — Мне очень больно, что всё так вышло.

С этими словами она буквально выбежала в коридор, не дождавшись ответа Джирайи. Он остался один в комнате, аура в которой была наполнена скорее печалью, нежели счастьем. Джирайя подошёл ближе и улыбнулся, глядя на малыша. Он мирно спал, слегка посапывая. Словно всё в порядке вещей, словно несколько дней назад его родители не были убиты. На его щеках красовались странные отметины, которые скорее сформировались у него из-за влияния Кьюби в Кушине. Но, несмотря на шрамы, он был чертовски похож на Минато. И это очень сильно тронуло Джирайю за душу.

— Он похож на тебя, Минато, — с улыбкой произнёс Джирайя, из глаз которого непроизвольно покатились слёзы. — Он очень сильно на тебя похож.

Джирайя осторожно дотронулся до макушки младенца и провёл по его волосам рукой. Он еле дотронулся до ребёнка, но тот буквально сразу начал что-то кряхтеть, сморщив маленький нос. Джирайя резко отстранился, боясь пробудить его ото сна. Но малыш проснулся. Он слегка приоткрыл свои глаза и попытался сконцентрировать своё внимание на старике Джирайе. Тот наклонился к нему и улыбнулся.

— Привет, Наруто-кун, — с усмешкой произнёс он, смотря на малыша. — Меня зовут Джирайя.

Наруто с любопытством раскрыл свои глаза и внимательно пытался распознать лицо Джирайи. Он дернул руку вверх и ударил того по носу. Джирайя тихо засмеялся. Малыш вновь дёрнул рукой и на этот раз шлёпнул своего крёстного по щеке. Джирайя не отстранялся. Он улыбался, глядя в глаза Наруто. Они были такого же цвета, что и у Минато — голубые, как небо. Малыш похлопывал ладошкой по лицу Джирайи, а потом невзначай схватил его за волосы и со всей своей силы потянул их вниз.

— Чёрт, Наруто, мы же так не договаривались, — со смехом произнёс Джирайя, расцепляя пальчики ребёнка.

Это было неприятно, но Джирайе было плевать. Наруто умилительно хохотнул. И Джирайя заулыбался так, как когда-то улыбался Минато. Он думал украсть мальчика, сбежать вместе с ним, чтобы тому не пришлось жить в деревне одному в приюте. Но понимал, что не может этого сделать. У него был долг перед Деревней. Он был обязан следить за Орочимару, чтобы тот в будущем не смог навредить Деревне. Он должен был найти того виновника, чтобы отомстить ему за смерть любимого ученика. Он был несвободным человеком, который не мог бы завести семью, жениться на любимой девушке, заниматься непыльной работой.

Он должен был спасать Деревню от убийц, живущих за её границами. Он был должен спасать всех, оставаясь в тени. Он хотел подарить Наруто счастливое детство, но всё что он мог — это не быть рядом с ним. Он мог лишь защищать его, но на расстоянии. И он попросил прощения мальчика за то, что не сможет быть рядом.

Напоследок, перед уходом из деревни, он попросил свою мать приглядывать за мальчишкой, чтобы тот был не слишком одинок. И она приглядывала за ним, пока Наруто был в приюте. Она видела, как люди относятся к Наруто: со страхом и ненавистью. И именно поэтому она поставила для себя цель помочь мальчику быть любимым. Она приходила почти каждый день, пела ему колыбельные и нежно гладила его по голове. Она рассказывала ему, что он не одинок. Что есть на свете люди, которые будут его любить. И она читала ему книгу Джирайи, которую тот написал ещё в стране Дождя — книгу о великом ниндзя Наруто, в честь которого маленький Узумаки и был назван. Она умерла через два года от старости. И у Наруто на память от неё остался лишь маленький кошелёк в виде жабы, с которым когда-то бегал его крёстный отец по окраинам Конохи. Повзрослевший Узумаки не знал, откуда эта лягушка взялась у него, но всегда считал, что это нечто важное и аккуратно хранил плюшевый кошелёк долгие годы. Это была его память о родителях, которых он никогда не знал, но которые его обязательно любили. Он верил, что он не одинок, пускай и не получал той любви, которую так жадно желал.