Чаша полная огня (гет)

Радко, одетый в серый льняной костюм из рубашки и укороченных штанов, появился на пороге своей половины дома. Было утро, солнце ещё не успело подняться высоко и застряло в кроне старого абрикосового дерева, которое росло за забором соседнего дома. В правой руке у Радко была дымящаяся серебряная турка, а в левой — пустая кружка. Он прищурился и глубоко вдохнул прохладный утренний воздух, к которому примешался запах свежего кофе.

— Доброе утро, Радко! — звонко поприветствовала его Роуз, сидевшая в кресле-качалке под облетающей акацией. Она накрыла мерзнущие ноги пледом и продолжила медленно раскачиваться.

— Доброе! — ответил старик, ничуть не скрывая своего удивления. — Неужели теперь кто-то здесь просыпается раньше меня! Обычно я встаю, а мир вокруг как будто вымер.

Он нашел брошенные на пороге сандалии, обулся и медленно зашаркал к Роуз.

— Не так уж и рано, — сказала она. — Скоро уже полдень.

— Здесь это считается рано. У меня это время утреннего кофе. И теперь у меня есть компания!

— Извини, Радко, — печально улыбнулась она, — я не пью кофе. Мой доктор говорит, что это вредно для моего сердца.

Радко тяжело вздохнул, призвал к себе маленькую табуреточку и присел рядом с Роуз.

— Для моего тоже, — прокряхтел он, — но я уже не хочу думать, что вредно, а что полезно. Мне жить осталось два понедельника! Я не могу отказывать себе в последних радостях жизни.

— Прям-таки два понедельника, — хитро сощурилась Роуз. — Снова прибедняешься, Радко. Тебе всего восемьдесят четыре года. Для волшебника это же просто пшик!

— Гляди-ка, — приятно удивился он, — всё правильно посчитала! Осенью будет восемьдесят пять. Помню, когда моему дедушке было восемьдесят пять, я был совсем ещё мальчишка. Смотрел на него и думал: «Какой он старикан! Кошмар! Я таким никогда не стану!». И что ты думаешь?

— Стал? — предположила Роуз.

— Стал! — раздосадовано подтвердил Радко. — Да как быстро! Вот мне десять, двадцать, тридцать… пятьдесят восемь. Кошмарный был год! А дальше вообще не помню, как жил и что делал. Так что, может, мне и суждено еще десятилетия жить, но пройдут они, как два понедельника. Давай пить кофе!

Он отдал свою пустую кружку Роуз, а себе взял другую, вытащив её прямо из воздуха.

— Радко, но мне же нельзя, — повторила она умоляющим голосом.

— Здесь я твой доктор, я разрешаю.

Пару секунд посомневавшись, Роуз всё-таки сдалась и подставила кружку. Радко наклонил турку.

— Тебе со сливками, — прокомментировал он, заметив зачарованные глаза Роуз, которые следили за тем, как чёрный кофе тонкой струйкой вытекал из турки и тут же светлел, касаясь стенок кружки. Пару секунд, и от полной чашки Роуз уже поднимался горячий, сладко пахнущий сливками пар. Она с удовольствием вдохнула его и стала пить.

— А ты всегда рано встаёшь? — спросил Радко, наполняя свою кружку. Его кофе был очень крепкий и густой.

— Обычно я встаю ещё раньше, — Роуз довольно выдохнула. Она и забыла, каким вкусным бывает кофе. — Я ранняя пташка. Но здесь мне ещё и не спалось. Снились странные сны.

— Ты ещё не привыкла спать на новом месте, — он отхлебнул из чашки. — Скоро это пройдёт. Но, если ты так и продолжишь подниматься в такое время, буду рад видеть тебя здесь. Я уже столько лет пью кофе один, что это просто невыносимо. Ради такого дела я даже позволю тебе и дальше сидеть в моём любимом кресле.

Роуз тут же вздрогнула, будто обнаружила, что всё это время сидела на иголках. Она уже хотела встать, когда Радко усмехнулся и махнул рукой:

— Сиди-сиди.

Роуз уселась обратно, но теперь ей было так неловко, что и казавшееся невероятно удобным кресло теперь было не лучше какого-нибудь орудия пыток. Просидев в нём несколько мучительных мгновений, Роуз всё-таки поднялась и сбросила с себя плед. Её плечи тут же покрылись мурашками от утренней прохлады. Радко так и остался на своей низенькой табуреточке.

— Какие у вас на сегодня планы? — спросил он.

Роуз пожала озябшими плечами и стала растирать их руками.

— На ум приходят только горы. Лили весь вечер только об этом и говорила. Как думаешь, Радко, Цветана согласится нас отвести?

— Сегодня? — он крепко задумался и выпятил нижнюю губу. — Думаю, не откажет. Но лучше спросить её саму. Я хотел сегодня наведаться к её деду, так что, можем сходить к ним вместе.

— Отлично, — согласилась Роуз и подставила лицо поднявшемуся чуть выше солнцу. — Надо тогда дождаться, когда Лили проснётся.

Роуз сделала ещё один большой глоток уже подостывшего кофе и увидела дно чашки.

— Хочу ещё, — вздохнула она жалостливо. Так она в детстве клянчила у старших конфеты.

— Это вредно для твоего сердца! — ответил на это Радко скрипучим смехом, но скоро его улыбка погасла. — И с горами я бы повременил, хотя бы неделю. Тебе нужно окрепнуть. Тут непростые тропы, и есть очень трудные места. А, зная Цветану, могу сказать, что по самому сложному маршруту она вас и поведет. Она лёгких путей принципиально не ищет.

— Тогда не пойдём с Цветаной, — вдруг ворвалась в их разговор Лили. — Доброе утро.

Она, заспанная, но уже одетая и причесанная, села прямо на порог и стала натягивать на ноги кеды.

— Если она поведёт нас в самые дебри, то зачем с ней идти?

— А с кем же ты собралась идти? — удивлённо спросила Роуз, хотя уже догадывалась об ответе.

— С Савой, — сказала Лили, и Роуз поняла, что её догадки были верны.

— С Савой? — фыркнул Радко, вылил остатки кофе из турки и бросил её в сторону. Она исчезла раньше, чем успела коснуться земли. — Нашла с кем идти в горы!

— А что такое? — Лили была возмущена и почти обижена. — Он тоже местный и сам предложил нас отвести. Он знает хорошие места.

— Не представляю, какие места в горах знает человек, который сутками не вылезает из моря. А про местного это ты сама так решила или он тебе сказал?

— Ну, — Лили замешкалась, — он же здесь живёт…

— Живёт-живёт, — живо согласился Радко, — с марта месяца. Куда Цветане, которая здесь всю жизнь прожила, до этого старожила!

— Но в отличие от Цветаны, — не сдавалась Лили, — он сам проявил инициативу. Его ни о чём просить не надо.

— Я бы сто раз подумал прежде, чем соглашаться на такие предложения, — Радко откинулся назад и прислонился к стволу акации. — Если Сава проявляет инициативу, значит, увидел для себя выгоду.

— Может, это взаимная… ааа… — Лили широко зевнула, — выгода.

Роуз тоже зевнула вслед за кузиной, да так, что выступили слёзы.

— А, Сава, что он вообще за человек? — спросила она, глядя на Радко. Он отбросил кружку, и та исчезла вслед за туркой.

— Трудно сказать. Наверно, он сам не сможет ответить на этот вопрос. Сколько я его наблюдаю, понял только, что это очень упорный человек, который своего не упустит. Работы не боится, что я очень уважаю. За всё берётся. Недавно вот…

— Подожди, — перебила его Роуз, — ты сказал, что ты его наблюдаешь?

— Да, — покачал головой Радко и чуть снисходительно улыбнулся, глядя на неё снизу-вверх. — Не одна ты здесь на лечении.

— Он болен? — на лице Лили смешались удивление и страх. Роуз была удивлена не меньше неё. Сава, красивый и крепкий, совсем не производил впечатление больного человека.

— Ну не то чтобы прям болен, — начал объясняться Радко. — Так, есть одна ерунда.

Он покрутил ладонью у виска, и Роуз стало не по себе.

— Насколько серьёзная ерунда? — она сама удивилась тому, как глухо и низко прозвучал её голос. Радко немного удивлённо приподнял левую бровь.

— Он не опасен для людей, если ты об этом. И он вполне адекватен. За кого ты меня принимаешь? — он весь надулся от возмущения. — Ты думаешь, я бы выпустил в люди психа, который сам за себя не отвечает?

— Радко, я ни в коем случае не думала, что ты бы допустил такое, — Роуз положила руку на сердце. — Я всего лишь хотела узнать, что с ним.

— Мне достаточно знания, что он не бешеный псих! — вклинилась Лили.

— Это и правильно, — подметил Радко. — А всё остальное — врачебная тайна.

Он, кряхтя и держась за хрустящие колени, поднялся с табуретки, расправил плечи и взъерошил свои жидкие седины, вытряхивая из них лепестки акации. Роуз тряхнула головой, и из её густых кудрей тоже высыпалось несколько жёлтых лепестков. Сколько их осталось внутри её пышной шевелюры, она и думать боялась.

— Идёмте завтракать, девочки, — он побрёл к своей половине дома, где была и кухня. — Потом у меня не будет времени, ко мне должен прийти пациент. А потом пойдём к Яневым.

Лили, наконец, встала с порога и в не зашнурованных кедах, волоча белые шнурки по пыли, пошла вслед за Радко. Роуз ещё раз вдохнула уже теплеющий, пахнущий раскрывающимися цветами воздух и тоже ушла со двора. Солнце уже поднялось над красными крышами домов и почти выпуталось из абрикосовых веток.

Завтрак был самый простой: варёные яйца, чай и бутерброды с брынзой. Но и здесь девочкам предстояло открытие. Радко сначала густо мазал хлеб ягодным вареньем, только потом уже клал на него сыр и так ел. Лили, недоумевая, хмурилась, а Роуз не стала терять времени и потянулась за банкой варенья. Размазав по своему ломтику хлеба добрую ложку повидла, она положила сверху брынзу и откусила.

— Вкусно! — воскликнула она, едва успев прожевать и проглотить эту странную смесь солёного, кислого и сладкого.

— Вот! — поддержал её Радко, делая себе уже третий по счёту бутерброд. — Она меня понимает!

Но Лили не дрогнула и восторг Роуз её не тронул. Она заявила:

— Сыр с вареньем — это извращение похлеще квиддича на вырванных с корнем деревьях вместо мётел.

— Но-но! — одёрнул её Радко. — Не скажи такого при Цветане, она ведь и обидеться может!

— Из-за сыра или из-за квиддича? — уточнила Роуз.

— Из-за того и другого!

— Если ей нравится такой квиддич, то, возможно, это её голову надо лечить, а не Савину? — спросила Лили, а в ответ получила лишь укорительный взгляд от Роуз.

— Вот Сава обрадуется, когда узнает, что у него нашлась такая защитница, — с ухмылкой подметил Радко. — Какие горы он тебе обещал? Золотые?

— Он мне ничего не обещал. Он лишь предложил помощь. А Цветана нам ничего не предлагала. А мы что сделаем? — Лили повернулась к Роуз и пристально на неё посмотрела. — Придём и начнём навязываться? У неё, наверняка, куча своих дел, она же готовится к свадьбе.

— А у Савы работа, — напомнила Роуз.

— Он сам начал этот разговор, я его за язык не тянула!

— У меня и мысли такой не было! — Роуз клятвенно заверила Лили. — Ты, конечно, эту тему не поднимала и даже в сторону гор при нём не смотрела, я не сомневаюсь!

Лили громко выдохнула и закатила глаза.

— Но ты не забывай, — невозмутимо продолжала Роуз, — что тот же вопрос мы вчера обсуждали с Цветаной, и она сказала, что может быть отведёт нас сегодня в горы.

— Может быть! — подчеркнула Лили. — Можно сказать, что никакого разговора и не было.

— Она и про пляж сказала «может быть», и где же в итоге мы провели весь вчерашний день?

— И обгорели до того, что кожа лоскутами сходила, — проворчал недовольный Радко. — Если продолжите в том же духе, я изведу на вас годовой запас солнечного зелья за неделю!

— Радко, ну ты же простишь нам эту глупость? — Роуз состроила самую милую мордашку, на которую была способна. — Мы солнце видим только на картинках, а здесь просто не поверили своему счастью!

— Если вы солнца не видите, то про горы и разговор не идёт! — он ударил ладонью по столу так, что звякнули ложечки в чайных чашках. Девочки замерли от неожиданности, а Радко с удивлением посмотрел на свою руку, будто сам не думал, что удар будет таким сильным.

— Я хотел сказать, — начал он уже тише, но всё ещё твёрдо и уверенно, — я против, чтобы вы шли в горы сегодня. Или вообще в ближайшие дни. Выждите хотя бы неделю! Лили, что за эгоизм? Ты не понимаешь, что для Роуз это очень тяжёлое испытание? Она вчера едва-едва поднялась на не самый высокий холм, а что будет в горах? Здесь очень сложные тропы, склоны почти отвесные. Ты обратно хочешь её на своём горбу тащить?

Лили, пристыженная, не поднимала на Роуз и Радко глаза, вперившись глазами в стол.

— Дай ей надышаться этим воздухом, набраться сил, окрепнуть. Если она оступится и упадёт, то потом костей не соберёт!

— Ты поэт, Радко, — Роуз, заметно смущённая тем, что про неё говорили в третьем лице, попыталась пошутить.

— Я врач! — важно заявил он и строго посмотрел на неё. Он был зол. — Когда мне предложили принять тебя, то сказали, что от меня может потребоваться помощь, если вдруг твоя болезнь возьмёт верх или случится что-то непредвиденное. Но я не нанимался реанимировать тебя после каждой самоубийственной глупости или сиюминутных прихотей твоей сестры!

Теперь уже сама Роуз не могла поднять глаз. Каждое слово Радко будто било её по голове молотом. Давно её так не отчитывали и не заставляли себя чувствовать так глупо и беспомощно. Радко был прав от и до. И хотя это Лили настаивала на походе, Роуз понимала, что она сама должна была дать ей чёткий отказ, а не ждать, пока Радко выйдет из себя и раздаст им обеим на орехи.

Радко увидел, что перегнул палку, и тут же мягче добавил:

— Обожди, Роуз, хотя бы неделю. А ты, Лили, если так хочешь подняться в горы, можешь пока сама сходить с Цветаной или с Савой, раз уж он так запал тебе в душу. А потом уже сходите все вместе.

— Ну как я пойду без Роуз? — Лили задала риторический вопрос, но в тот же момент посмотрела на Роуз с надеждой, словно прося её разрешения. — Мы же вместе приехали.

Но Роуз ничего не ответила. Вместо этого она спросила у Радко:

— А когда придёт твой пациент?

— С минуты на минуту. Спасибо, что напомнила, а то я бы так с вами и сидел здесь! — Радко вытер салфеткой улыбающийся рот и встал из-за стола. — Хотя компания, конечно, наиприятнейшая! Но мне надо хотя бы сделать вид, что я готовился к приёму.

Он раскланялся с ними, будто они были гостями на светском рауте. Роуз ему подыграла и тоже кивнула с самой учтивой улыбкой на губах. Лили просто качнула головой и подпёрла щёку рукой.

— Как думаешь, этот его пациент, он приезжий, как мы, или местный? — спросила Роуз, когда Радко закрыл за собой дверь и оставил их наедине. Как ни в чем не бывало она долила себе ещё чая и взяла из глубокой миски конфету. Подумала секунду и взяла ещё целую горсть. Она не знала, почему, но здесь у неё проснулся жуткий аппетит. Будто она пыталась наесть всё то, чего ей не хватало годами.

— Не меняй тему, — недовольно проворчала Лили.

— Какую тему? — Роуз проглотила конфету и слизнула с пальца подтаявший шоколад.

— О, не прикидывайся! — прошипела Лили, и её сощуренные глаза полыхнули гневом. — Почему я не могу пойти в горы без тебя?

— Лили, — Роуз тоже сощурилась и понизила голос, — не заставляй меня объяснять тебе вещи, которые ты и так должна знать. Или ты забыла, на каких условиях мы сюда прибыли?

Она запустила в рот очередную конфету, но ела её уже не с удовольствием, а стала быстро и почти остервенело перемалывать её зубами, будто пыталась пережевать собственное негодование.

— Не забыла. Но я приехала сюда не для того, чтобы целыми днями сидеть дома и на пляже и ждать, пока Радко выдаст нам разрешение на…

— Дело не в Радко, — Роуз изо всех сил старалась говорить негромко, но чувствовала, как её голос срывался. — Хотя и в нём тоже. Горы — это опасно само по себе, а как можно туда пойти одной с человеком, которого ты толком не знаешь?

— А как можно жить в одном доме с человеком, которого ты толком не знаешь? — уколола в ответ Лили. — Есть его еду, спать на его кроватях? Как?

— На свой страх и риск.

— Неправильный ответ! — уверенно заявила Лили. — Я тебе скажу, как. Мы верим Радко, потому что его выбрал мой отец. А если мы не верим ему, то кому мы верим?

— Ты же у кого-то украла эту фразу? — смутилась Роуз.

— Я свободно цитирую, — Лили закатила глаза. — Ну, Роуз…

Она встала из-за стола, подошла к Роуз, обняла её сзади за шею и прижалась щекой к её щеке.

— Я всё понимаю, но мы же не можем подозревать каждого! Не могут все вокруг желать нам зла. Я тебе больше скажу: почти всем здесь плевать на нас с Астрономической башни! А если к нам и проявляют интерес, то только потому что мы с тобой диковинки. Редкие растения. Английская роза, — она запустила руку в волосы Роуз, путаясь пальцами в кудрях, — и тигровая лилия.

Лили была маленькая, но тяжёлая, для Роуз так совсем неподъёмная. Она повисла на её плечах, как мешок с камнями. Роуз была почти полностью обездвижена и никуда не могла деться из этого плена.

— Я понимаю, — сказала она, и Лили заулыбалась, чувствуя скорую победу. — Но и ты пойми, что, если ты пойдёшь туда одна, я тут буду с ума сходить! Неужели ты умрешь за неделю без этих гор? Или ты так рвёшься туда из-за Савы?

Руки Лили отпустили Роуз и соскользнули с её плеч, дав ей, наконец, глубоко вздохнуть. Сама Лили улыбалась немного мечтательно и вместе с тем хитро. В её тёмных глазках блеснули озорные искорки.

— Я не умру, конечно, но, боюсь, если я откажусь сейчас, то второго предложения не будет.

Роуз тяжело вздохнула и неодобрительно покачала головой.

— Ох, Лили…

— Ещё он обещал показать подводные пещеры и научить ловить какую-то волшебную рыбу, которая только здесь водится!

— Обещал нам или тебе? — уточнила Роуз.

— А это важно?

Пришла очередь Роуз закатывать глаза.

— Лили, к тебе так откровенно подкатывают, а ты и радуешься!

— Конечно, я радуюсь! — Лили развела руками. — Этот Сава за мою улыбку сделает всё, что угодно. А я не собираюсь упускать такую возможность!

— Только ли за улыбку? — мрачно бросила Роуз. Лили недовольно выпучила глаза:

— А вот намёков таких не надо! Я точно знаю, где проходит граница дозволенного… — она смолкла и сглотнула комок. — В отличие от некоторых.

— В отличие от Скорпиуса? — Роуз буравила взглядом расписной конфетный фантик. Глядеть на Лили ей было страшно. Она задала вопрос, но боялась услышать ответ.

— Он мне не изменяет, если ты из-за этого так напряглась, — бросила Лили, и Роуз облегченно выдохнула. — По крайней мере я об этом не знаю. Но знаю, что он поддерживает разлучника и негодяя.

Не нужно было лишних подробностей, чтобы Роуз поняла, о ком речь.

— Ты из-за этого так злилась и устроила вчера истерику?

— Ха! — во весь голос воскликнула Лили, но потом осеклась и тихо добавила: — Это была ещё не истерика!

— Почему именно сейчас? — всё ещё не понимала Роуз. — Эта история длится уже три года с лишним! Я только школу закончила, когда они с этой миссис Рейвенвуд начали… И Скорпиус никогда не проявлял особенной радости по этому поводу. Вы же над Джеймсом издевались вечно и выводили его!

— Шутки шутками, а Скорпиус никогда на самом деле к этому плохо не относился. И всегда Джеймса поддерживал. Словами, делом. А знаешь, что он недавно сделал? Он дал Джеймсу денег. Очень много денег. Джеймс этот долг ему будет ещё лет десять возвращать! Я не знаю, зачем ему столько и почему он не взял их со своего счёта в Гринготтсе, но точно знаю, что он их зачем-то перевёл в маггловские фунты. И там вышло не меньше сотни тысяч. Вот ты как думаешь, зачем ему эти деньги?

Роуз, конечно, догадывалась, не могла не догадываться, но всё равно сказала:

— Не знаю, — и пожала плечами.

— А я знаю: на эту его бесценную шалашовку!

— Прекрасно, это мы выяснили. А причём здесь всё-таки Сава?

— А Скорпиус пусть поревнует! — важно заявила Лили. — Пусть почувствует, как это мерзко, когда тебе изменяют. Что чувствует бедный мистер Рейвенвуд? Пусть хотя бы задумается, чему потакает.

— Никогда не думала, что ты начнёшь заниматься чьим-то воспитанием, — Роуз дожевала последнюю карамельку и встала, чтобы прибрать стол. — Или дрессировкой, выбирай любой термин. Только не заиграйся.

— Я же сказала: я знаю, где граница.

Роуз взмахнула волшебной палочкой, как дирижёр, и тут же посудный оркестр взмыл в воздух. Крышка плотно закрутилась на банке варенья, и сама банка немедленно скрылась в шкафу. Грязные чашки, ложки, блюдца одно за другим попрыгали в раковину, намылились, омылись водой, высушились и неровным строем по воздуху промаршировали на полку.

— У твоей матери это всё как-то изящнее получается, — резюмировала Лили.

— Ничего не разбила и слава богу, — только и ответила на это Роуз, вручную поправила скатерть, поставила в центр стола полупустую миску с конфетами и бросила в мусорное ведро фантики.

— Просто великолепно! А теперь пошли узнаем, местный у Радко пациент или приезжий, — Лили дёрнула Роуз за руку и потащила с кухни в коридор.

— Что? Да какая разница, спросим потом!

— Зачем спрашивать, если можно всё увидеть своими глазами? — Лили повеселела, и в ней проснулся свойственный ей авантюризм. Она уверенно шла по коридору к выходу и волочила за собой Роуз. У закрытой двери, за которой находилась гостиная, в которой Радко принимал людей, Лили вдруг наклонилась и остановилась на пару секунд, дав Роуз с ней поравняться, а затем, как ни в чем не бывало, продолжила путь. Вместе они вышли во двор.

— Местный, — вывод Лили был твёрдым и безапелляционным.

— Подглядывать нехорошо, — заключила Роуз и вышла под солнце. День разгорался всё ярче и ярче. Исчезла утренняя прохлада, воздух разогрелся, и горячий ветер закачал тяжёлые от цветов ветви акации и макушку соседского абрикоса.

— Если не хотят, чтобы подглядывали, пусть не делают такие большие замочные скважины. И вообще, — Лили упёрла руки в боки, — пострадавшая сторона здесь я. Я видела такое, что мне теперь полагается моральная компенсация.

Раньше, чем Роуз успела спросить у Лили, что такое ужасное та видела, в коридоре завыла открывающаяся дверь. Лили, как испуганная кошка, соскочила с порога.

Роуз слышала, как под чьими-то тяжёлыми шагами со скрипом прогибались старые половицы. Радко что-то тараторил по-болгарски, и его речь казалась Роуз карканьем стаи ворон. Но его собеседник ничего не отвечал. Наконец, они вышли. Первым шёл незнакомец, под чьими огромными ногами и потрескивал пол. Это был пожилой человек с густыми чёрными моржовыми усами на блестящем от пота лице. Глаза его были не видны под козырьком белой кепки, белая же рубашка с разводами пота едва-едва сходилась на раздутом животе, и пуговицы с трудом удерживались в петлицах. Незнакомец тяжело и шумно дышал, воздух со свистом и хрипами вылетал из его приоткрытого рта. Он шагал очень медленно, покачиваясь, будто боялся рухнуть под весом собственного тела. За ним появился Радко: маленький, юркий. Рядом со своим пациентом он казался просто воробушком. Так они шли до самой калитки. Радко что-то непрерывно говорил, показывал что-то на пальцах, но в ответ получал лишь какие-то короткие фразы и междометия. Лили и Роуз молча провожали их взглядом.

Когда Радко с пациентом распрощались и тот исчез за калиткой, Радко ещё некоторое время стоял там же и задумчиво смотрел в землю.

— Радко, — мягко и осторожно начала Роуз, — что-то не так?

— Э-э-эх, — по-стариковски протянул он, махнул рукой и зашагал к акации, где стояло его любимое кресло. — Ничего, что нельзя было бы решить отказом от плохой еды и вредных привычек. Но он сказал, что я лишаю его всяких радостей жизни.

— Ну, может быть, ему тоже осталось жить два понедельника, — не удержалась от подтрунивания Роуз. На её лице мелькнула улыбка.

— Ага, — он фыркнул и рухнул в кресло, от чего то резко отклонилось назад, и Радко чуть было не вписался затылком в ствол акации. — Полтора. Ему сорок лет!

— Сорок? — в один голос воскликнули Роуз и Лили.

— А сколько вы думали? — Радко начал заламывать и растирать руки, будто не знал, куда их девать.

— Ну-у…, — Роуз задумчиво почесала затылок, — примерно, как тебе.

Радко с укором и обидой глянул на неё исподлобья.

— Я выгляжу гораздо лучше. Это всё благодаря здоровому образу жизни! У меня внутренности, как у младенца. А вот болезни никого не молодят. Ты, — он ткнул в Роуз пальцем, — тоже на двадцать не выглядишь, знаешь ли.

Роуз отшатнулась и сложила руки на груди. Где-то внутри неё зрела обида.

— А на сколько? — осторожно спросила она. Радко прищурился и окинул её с ног до головы пристальным взглядом.

— От пятнадцати до сорока пяти, — выдал он, и Лили прыснула от смеха.

— Двадцать как раз входит в этот интервал, — с умным видом подметила Роуз, но щёки её пылали. Радко изогнул седую бровь.

— Ты поняла, что я имел в виду.

— Не поняла.

Роуз вдруг вспомнила, как она хихикала и подшучивала над женщинами, которые стеснялись своего возраста и боялись выглядеть старше своих лет. Теперь вдруг она сама стала этой женщиной и поняла, что смешного в этом мало. Роуз сама была любительницей покритиковать свою внешность, перечислить все части тела, которые она считала уродливыми, пошутить про свою трупную синеву. Но слышать что-то такое от других людей она не привыкла. Людям вокруг неё всегда хватало такта и вежливости, чтобы молчать о таких вещах. Радко был не обременён ни тем, ни другим и рубил правду-матку. И он указал Роуз на вещь, которую сама она до этого в упор не замечала.

— Да брось ты! — Лили легко толкнула её кулачком в плечо. — Не выглядишь ты на сорок пять!

— На сорок четыре с хвостиком, — съязвил Радко.

— Это платье меня молодит, — без тени улыбки буркнула Роуз и пригладила свой голубенький воротник. — Пойдёмте уже к Цветане!

— Терпение, — Радко достал из-за уха невидимую прежде подпаленную сигаретку, — мне надо покурить.

— Эй! — весело воскликнула Лили. — А как же здоровый образ жизни?

— Умение выбрать хороший табак — основа здорового образа жизни, — заключил Радко и затянулся.

Ветер задувал горький дым прямо в лица Лили и Роуз, и им пришлось отойти в сторону. Радко смолил свою сигарету молча, сосредоточенно глядя в одну точку, иногда потирал блестящий круглый подбородок. Роуз, глядя на это, тоже задумалась.

— Почему вокруг меня все курят? — вздохнула она.

— «Все» это кто? — усмехнулась Лили. — Рептилия и Джеймс?

— Разве этого мало?

— Ты судишь всех по двум малолетним дурачкам. Один увидел у магглов ерунду — «Ты ничего не понимаешь, все крутые маггловские музыканты курят!» — а второй подхватил. У него, видите ли, нервы.

— А Радко?

— А Радко — дед.

— Я всё слышу, — проворчал он, туша окурок ботинком.

— Очень хорошо слышащий дед, — оценила Роуз. — Это тоже благодаря здоровому образу жизни?

— Это, — он встал, хрустя всеми частями тела, — благодаря тому, что я столько лет жил в священной тишине. Но, видимо, выжил из ума и дал превратить свой дом в питомник для кричащих гарпий.

— Ну ты и грубиян, Радко! — бросила ему в спину Роуз. Он уже шёл к воротам, и девочки зашагали за ним в след. — Ещё вчера ты говорил, что твой дом превратился в цветник!

— Вчера я не осознавал масштаб катастрофы!

Роуз услышала, как позади них захлопывались двери и окна: дом стал запирать сам себя, как только жильцы покинули двор. Радко шагал вперёд через дорогу к зелёным зарослям, и Роуз поняла, что они пойдут по короткой дороге, по которой бегала Цветана. Солнце было уже почти в зените, горело во всю силу и припекало непокрытую макушку Роуз, потому та была рада скоро оказаться в тени под плотными кронами деревьев. Узкая тропинка, едва различимая в высокой траве, юлила между стволами уже отцветших сиреневых кустов и только-только расцветшим в полную силу жёлтым шиповником, от которого шёл чарующий сладковатый аромат. Роуз приходилось и следить за тропой, и стараться не налететь ногой на торчащие вокруг шипастые прутья, и вместе с тем пригибаться, чтобы не цепляться головой за низко висящие ветви. Они так шли пару минут, но Роуз почему-то показалось, что вечность. Она успела собрать несколько саднящих царапин на руках и ногах и получила хлёсткой веткой по лицу прежде, чем Радко, наконец, вывел их на дорогу. Это была улица Указательного Пальца. Улица, на которой Роуз не увидела для себя ничего нового. Примерно одинаковые дома и заборы, ворота и палисадники, в которых обязательно росли розы, чей удушливый запах приятно разбавлялся морским бризом — всё это она видела на тех улицах, где жили Радко и крёстный отец Цветаны. Но всё же эта улица была другой. Роуз не могла объяснить, почему, но чётко чувствовала, что здесь что-то было совсем не так, как в других местах. Странное чувство лёгкости вдруг овладело ею, как будто с шеи сняли камень. Они встретились глазами с Лили, и Роуз увидела в её обескураженном взгляде немой вопрос, который сама хотела задать. В Радко же ничего не изменилось, и девочкам оставалось гадать, чувствовал ли он то же, что они, или им причудилось.

Они шли по дороге вниз. Впереди ослепительно сверкало море, в ярком свете полуденного солнца похожее на россыпь бриллиантов. Ветер крепчал, и Роуз могла слышать, как всё выше поднимавшиеся волны с грохотом обрушивались на берег. Становилось жарче, но вместе с тем вдалеке виднелись огромные белые облака, которые ватными кучами громоздились на горизонте. Внутреннее чутьё подсказывало Роуз к вечеру ждать дождя. Но ей хотелось дождя сейчас. Она была совершенно не готова к такой жаре и мечтала побыстрее оказаться в тени. О походе в горы сейчас и думать не хотелось. Воровато оглянувшись и не найдя нигде любопытствующих глаз посторонних, Роуз нащупала в кармане платья палочку и, не вынимая её из кармана, буркнула себе под нос заклинание:

— Соларпротегум.

Тут же на неё кинулась Лили:

— Ты же говорила, что нам нельзя колдовать на улице! — громко зашептала она, сурово зыркая на Роуз из-под сомкнутых на переносице бровей. — Тут же магглы!

— Никто не заметит, если ты не станешь кричать! — осадила её Роуз и снова взялась за палочку. — Соларпротегум.

Ничего не произошло. Роуз в растерянности остановилась и достала палочку из кармана. Это была всё та же её старая палочка из орешника. Одна трещина, появившаяся ещё в то время, когда Роуз училась в Хогвартсе, кажется, совсем не изменилась. Но чем пристальнее Роуз на неё смотрела, тем длиннее и шире она ей казалась. Чудилось даже, что можно было рассмотреть через трещину, как блестит серебром волос единорога.

— Проблемы? — Лили вырвала Роуз из тяжёлых раздумий. — Творишь нерабочее заклинение нерабочей палочкой?

— Всё у меня рабочее! — уязвлённо воскликнула Роуз. — Я слышала это заклинание вчера от Цветаны. И у неё всё прекрасно получалось. А палочка… не работает, наверно, потому что я в кармане не могу сделать правильное движение рукой. Или я что-то плохо расслышала, и заклинание произносится не так… — она почувствовала, что в горле пересохло и говорить стало трудно, — я не знаю.

Лили положила своей ладонью накрыла подрагивающую руку Роуз, в которой была зажата непослушная палочка.

— Успокойся. С тобой же такое бывает. Ты иногда не можешь колдовать.

— Не могу, — кивнула Роуз. — Когда лежу трупом в кровати и рукой пошевелить не могу, тогда и колдовать не получается. Но когда я в сознании и на ногах, тогда я всегда колдую, Лили. Плохо, но колдую!

Лили отпрянула.

— Тихо! Нечего так орать. Может, дело и не в тебе. Может, твоя палочка, наконец, вышла из строя. Она же у тебя сломанная…

— Не сломанная!

— У твоего отца была сломанная палочка, и он наелся слизней на всю жизнь вперёд. А у тебя она всего лишь не работает. Это же везение!

— Лили! — Роуз топнула ногой и сжала ладони в кулаки. — Если моя палочка действительно больше не работает, то это даже хуже! Где я возьму новую?

— Купишь! У тебя же есть деньги!

— Дело не в деньгах! — Роуз почти срывалась на крик, и ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы хоть немного успокоиться и не поддаваться вдруг накатившей панике. — Ведь если я просто заявлюсь в магазин и попрошу продать палочку, не… — ей пришлось замолчать, чтобы подобрать нужные слова, дабы не сболтнуть лишнего… — не вызовет ли это лишних вопросов ко мне? К нам обеим.

— Пффф, — расслабленно и немного пренебрежительно фыркнула Лили, — не грузись лишний раз. Ты начинаешь паниковать из-за проблем, которых ещё нет. Это какое-то недоразумение, а ты уже придумала Мордред знает, что! Всё устаканится. Вечером поколдуем ещё.

Где-то совсем недалеко зазвенел собачий лай, заставивший девочек резко повернуть головы. Радко заходил в один из дворов и громко с кем-то здоровался по-болгарски, а в ответ ему заливисто лаяла собака. Роуз быстро поняла, что это был двор Цветаны.

— Как думаешь, — Лили выгнула бровь и скривила рот, — он не заметил, что мы за ним уже не идем, или специально проигнорировал?

Роуз пожала плечами и ногтем нащупала на палочке ту самую злополучную трещину.

— Я даже не знаю, — сказала она, глядя, как за Радко закрывалась калитка, — восхищает он меня или бесит.

— Бесит, — бросила Лили. — Меня бесит. Мы здесь второй день, а я уже хочу его придушить. К концу лета я сожгу его вместе с домом и этой поганой акацией!

— Акация тебе чем насолила? — засмеялась Роуз. Ставшую бесполезной палочку она спрятала в карман до лучших времен и дала себе приказ не думать о ней до вечера.

— Я её из волос вычесать не могу! И от запаха у меня голова болит. Надеюсь, у Цветаны дома такого нет, а то я правда в горы сбегу, отдышаться!

Роуз запах акации мало беспокоил, но ей тоже было интересно, что там во дворе у Цветаны. Когда она собиралась в Болгарию, её мало заботило то, как здесь живут люди. Она не задумывалась о их быте и обычаях, и, говоря про загадки Огнеца, думала про таинственную магию и странные события, о которых упоминали дядя Гарри и сэр Патерсон. А теперь вдруг выяснилось, что тайны здесь за каждым углом и каждым забором. И теперь ей было интересно, нет ли в доме Цветаны чего-то странного и прежде невиданного. Ведь её крёстный отец, Виктор, скрывал за низеньким забором огромную виноградную арку. Может, и здесь Роуз ждало какое-нибудь открытие. Поэтому она быстрее зашагала к воротам, за которыми исчез Радко, и, кажется, даже удивила Лили своей прытью.

Пёс за воротами заходился в отчаянном лае, наваливался на ворота, и Роуз отчетливо слышала, как его когти царапали металл.

— Вчера этот пёсик был таким миленьким, — подметила Лили, жавшаяся за спиной у замершей Роуз.

— Вчера мы были на нейтральной территории.

— А сегодня мы в чужих владениях! — громко зашептала Лили на ухо Роуз, будто сообщала самый страшный секрет. — Кто знает, что нас там ждёт! Вдруг там не Пират, а огромная трехголовая собака!

— Ну уж на трехголовую собаку мы управу найдём! — приободрилась Роуз. — Они же засыпают от музыки.

— Но мы же совершенно ни на чем не умеем играть! Надо было брать у Хагрида уроки игры на дудке, пока был такой шанс.

Пёс продолжал лаять, никем не успокоенный, и Роуз вцепилась в ручку калитки, но нажать на неё не решалась. Но вдруг она повернулась сама по себе, и калитка со страшным воем и скрипом стала медленно открываться. За ней Роуз и Лили никто не ждал.

Пират прыгал и скрёб когтями по резной плитке, которой был выложен весь широкий двор, но напасть не решался. Только угрожающе гавкал, рычал и показывал девочкам желтоватые зубы. Роуз осторожно, каждую секунду готовясь почувствовать на себе силу клыков, переступила через порог и оказалась во дворе. Пират всё ещё не нападал, но рычал громче и скалился страшнее.

— Пиратче! — раздался голос, показавшийся Роуз знакомым. — Пиратче, айде тука! Айде тука!

Пират сразу же присмирел и, скрутив хвост в кольцо, побежал на зов. Из-за высокой шпалеры (их теперь Роуз определяла сразу), увитой плетистой розой, только начавшей цветение, показалась черноволосая женщина, которая ростом могла сравняться только с самой Цветаной или, может быть, мисс Гринграсс. Роуз сразу поняла, что перед ней мать Цветаны.

Пират уже покорно сидел у её ног и тяжело дышал, вывалив розовый язык. Женщина почесала у него за заломленным ухом.

— Привиет, — сказала она и немного растерянно уставилась на Роуз своими огромными тёмными глазами.

— Добрый день, — улыбнулась Роуз. Женщина тоже улыбнулась, но промолчала.

— Кажется, не все тут говорят по-английски, — разочарованно вздохнула Лили. — А жаль. Если мне придётся постоянно общаться с одним только Радко, я точно с ума сойду.

Радко не заставил себя ждать и тоже выглянул из-за шпалеры.

— А, — он окинул их недовольным взглядом, — я надеялся, вы потеряетесь по дороге.

И тут же скрылся обратно. Неразборчивое ворчание Лили прервалось резким выкриком женщины:

— Бойко! — кричала она кому-то позади Роуз и Лили. — Бойко, слизай от там! Веднага слизай от вратичката!

Они обернулись и увидели, что на внутренней стороне калитки повис мальчишка лет семи в матроске. Ногами он уперся в нижнюю перекладину, одной рукой вцепился в верхнюю, а другой держался за ручку. Именно он, а не магия, на которую изначально подумала Роуз, открыл им калитку, и из-за него же она открывалась так тяжело и громко.

Он послушно спрыгнул на землю, но тут же захлопнул калитку с другой стороны и убежал на улицу. Женщина недовольно надула большие губы и покачала головой. Её строгий взгляд снова остановился на девушках, и Роуз вдруг вспомнила, как на неё смотрела её мама. Так же мамины карие глаза под черточками нахмуренных бровей буравили Роуз, просверливали насквозь и ловили малейшую ложь.

— Цветана, — вдруг сказала женщина и пальцем показала на настежь открытую дверь дома.

— Кажется, нам предлагают войти, — Лили дёрнула Роуз за юбку и тут же забежала в дом.

Теперь пришла очередь Роуз качать головой. Иногда ей казалось, что её приставили смотреть за шкодливым ребёнком, которым по натуре и была Лили. Вежливо кивнув и улыбнувшись хозяйке дома, Роуз подошла к двери, оставила обувь у придверного коврика и только тогда вошла.

В маленькой прихожей царил полумрак. Золотые нити солнечного света горели в тонких щелях наглухо закрытых внутренних ставней на окнах. Здесь было гораздо прохладнее, чем на улице, и разогретая кожа Роуз тут же покрылась табуном мурашек.

— Как-то тут не слишком уютно, — хмыкнула Лили. Роуз же была с этим не согласна. Её босые стопы утонули в мягчайшем ковре, ноздри щекотал запах фруктов, а слабое золотое сияние высвечивало очертания мебели из тёмного дерева и разноцветные стёкла на дальней стене. Роуз подозревала, что там был расположен стеллаж с посудой. При свете этот дом должен был быть довольно приятным местом, но вместе со светом в комнаты пришла бы жара, и именно поэтому ставни были закрыты.

— Цветана! — позвала Роуз, но кроме эха ей никто не ответил.

— Цветана! — повторила за ней Лили. Снова молчание.

— Что ж, пойдём по комнатам? — предложила Лили. Роуз напряглась.

— Не слишком-то вежливо шариться по чужому дому. Может, её вообще здесь нет. Может, мы всё неправильно поняли.

И, как опровержение её словам, в ту же секунду из глубин дома донесся до них голос Цветаны:

— Ко? Някой вика ли ме?

— Цветана! — хором отозвались они. — Это мы!

Через несколько секунд Цветана оказалась прямо перед девочками. Она возникла словно из ниоткуда. Не было слышно её шагов: она обладала невероятной способностью передвигаться неслышно, и даже её огромный рост не мешал ей прятаться и растворяться в полумраке.

— Привет! — Роуз не видела выражения её лица, но её голос не выражал никаких особых эмоций. — Я не ожидала вас здесь.

— Извини, если мы не вовремя, — немного смущенно улыбнулась Роуз, хоть и не была уверена, что Цветана это увидит.

— Вы вовремя. Идите со мной.

Роуз потёрла уставшие от темноты глаза, протёрла краем платья очки, но лучше видеть не стала. Она чётко видела лишь колышущиеся светлые кудри Цветаны, перехваченные блестящей заколкой на затылке. Именно за этим блеском, как за маячком, Роуз и шла, пока Цветана не остановилась и не открыла дверь, за которой горела холодным белым светом настольная лампа, поставленная на пол. Они зашли в комнату, и Роуз увидела у лампы диванную подушку, на которую было небрежно брошено неоконченное вышивание. Рядом на полу же стоял обычный маггловский ноутбук, к которому были подключены наушники.

— Это удачно, что я вас услышала. У меня музыка.

Она стащила со стоящего в углу комнаты дивана ещё две подушки и положила их на пол рядом со своей. Цветана взяла вышивание и уселась на своё место, Роуз села по левую руку от неё и стала с удивлением рассматривать лампу и ноутбук.

— У вас есть электричество в доме? — спросила она.

— А почему мы должны его не иметь? — вопросом на вопрос ответила Цветана. Игла с красной нитью в её пальцах ныряла в белую ткань, закреплённую в пяльцах, и вырисовывала очертания цветов. Лили, отказавшаяся сесть, окинула немного брезгливым взглядом тёмную комнату Цветаны, и фыркнула:

— Да потому что вы волшебники!

— Это не имеет значения. У нас есть электричество и вещи, как у неволшебников, потому что мы их хотим.

— По-моему, исчерпывающий ответ, да, Лили? — воскликнула Роуз. Лили закатила глаза. — А что ты вышиваешь?

— Радко вам рассказал, что я иду замуж, — не спросила, а констатировала Цветана. — Мы с Симой договорились, что не станем делать по традициям. Мы не хотим выбирать мои или его традиции. Мы решили сделать простую европейскую свадьбу, как у всех. Но он всё равно подарил мне монисто.

— Чего-о-о? — протянула Лили. — Ты можешь объяснить по-английски или опять забыла все слова?

Цветана и до этого не улыбалась, но после этого лицо её потемнело и превратилось в непроницаемую каменную маску. Она оторвалась от шиться и подняла глаза на Лили.

— Я и сказала по-английски. Если бы я говорила по-болгарски, я бы сказала «гердан». То, что ты не знаешь значение слова «монисто», твоя личная проблема, не моя.

— Гляди-ка, — неприятно ухмыльнулась Лили. — Сложное предложение, а ни одной грамматической ошибки, да и с порядком слов всё в порядке. Делаешь успехи.

Роуз было стыдно за Лили. Она знала, что её кузина язва и за словом в карман не полезет, но здесь она вела себя просто отвратительно и хамила людям, которые были к ним добры. Надеясь потушить разгорающуюся ссору, Роуз объяснила:

— Монисто — это такое ожерелье из монет и бисера.

— А, — понимающе кивнула Лили, — очень интересный факт.

— Я могу показать, — Цветана отложила пяльцы и прямо на коленях доползла до шкафа, выдвинула нижний ящик и вытащила свёрток ткани. Развернув его, она явила гостьям широкое ожерелье. К ленте из красного и чёрного бисера крепились разнообразные монеты в несколько рядов. На губах Цветаны расцвела мечтательная улыбка.

— Обычно такие монеты делают одинаковыми, из серебра или золота. Но Сима сделал хитрее. Это монисто собрано из монет разных стран. Смотрите, — она ногтем подцепила одну из монеток, — это американский цент. Здесь один евро, тут немецкая марка, даже не знаю, где он её нашёл. Тут пять франков, тоже старая монета. А вот здесь, — она показала на самый центр ожерелья и положила пальцы на две монетки, — болгарский лев и украинская гривна.

Цветана заулыбалась ещё шире, и Роуз не смогла не улыбнуться в ответ.

— Получается, — предположила она, — Сима украинец?

— Нет, — кивнула Цветана, — Сима от Украины, но он не украинец. Сима одессит.

— Интересная национальность, — бросила Лили, но Цветана её как будто не слышала.

— По болгарской традиции, — продолжала она, обращаясь уже только к Роуз, которая с интересом рассматривала ожерелье, — на помолвку жених дарит невесте монисто, а она ему вышитый узором платок. Поэтому теперь я вышиваю, чтобы отдать его Симе при встрече. Только это будет в июле.

— Очень красивая традиция, — от чистого сердца сказала Роуз. — А у нас в Англии есть такая традиция: у невесты в свадебном наряде должно быть что-то новое, что-то старое…

— Что-то взятое в долг и что-то синее, — продолжила Цветана.

— И шесть пенсов в туфельке, — добавила Роуз и рассмеялась. — Про шесть пенсов забывать нельзя!

— Эту часть я никогда не слышала, — улыбка снова появилась на лице Цветаны, — я с вами выучу много нового.

— А мы с тобой, — ответила Роуз за двоих.

Лили пару мгновений молчала, но потом всё же подала голос.

— У меня есть вопрос.

— Да, конечно, — дружелюбно отозвалась Цветана.

— Где здесь туалет? Радко влил в меня больше чая, чем я могу переварить.

Роуз прикусила язык, чтобы не выругаться. Цветана завернула монисто обратно в ткань и убрала в ящик.

— Это во дворе, — сказала она. — Вообще, спроси у Радко. Он объяснит лучше, чем я.

— Супер! — хлопнула в ладоши Лили и выбежала из комнаты. Роуз чуть было не побежала за ней, но Цветана вовремя схватила её за руку.

— Дай ей идти.

— Не обижайся на неё, — опустила глаза Роуз. — У неё непростой характер.

— А, — легко отмахнулась Цветана. — не думай об этом. Ей не нравится здесь, и я ей не нравлюсь. Не надо её держать.

— Думаешь, из туалета она не вернётся?

— Я думаю, она до него даже не дойдёт. А ты будь спокойна.

— У тебя всё так просто, — усмехнулась Роуз.

— А зачем сложно? Ей здесь невесело. Она не хочет слушать про вышивки и свадьбу. С Савой ей будет интереснее.

— Откуда ты знаешь про Саву?

— Я их видела вчера, — Цветана пожала плечами. — Они хорошо говорили. Сава нашёл кого-то, кому нравится с ним разговаривать.

— Неужели таких людей мало? — как будто удивилась Роуз. Неприятная самодовольная улыбка Савы стояла у неё перед глазами. — Может, это из-за того, что он здесь недавно? Он неместный, и его не любят.

— Здесь почти все приезжие. Я и мама здесь родились, но дедушка и бабушка приехали сюда от другого места. Радко тоже не отсюда, и кръстник, и мой папа. Здесь почти нет никого, кто бы живет здесь всю жизнь. Это место может принимать всех. Поэтому дело не в этом. Сава очень много думает за себя и не думает за других. Он жадный до денег, а ещё жестокий к животным. Он ударил Пирата по голове железным ведром. Теперь Пират болеет. Сейчас он хорошо, но недавно он даже не бегал и отказывался есть. Радко ему помог.

Если то, что говорила Цветана, было правдой, то дружба с Савой давала вполне ясную характеристику самой Лили. Сейчас, конечно, Лили и не знала, что про него говорят, но Цветана, думала Роуз, уже сделала все соответствующие выводы. Подружить их теперь будет совсем непросто.

Роуз ещё долго могла бы об этом говорить, и, кроме Савы, у неё было много всего, о чём она хотела спросить Цветану, но их прервали. Кто-то постучал в окно, и Цветана даже вздрогнула от неожиданности.

— Кому я нужна? — спросила она, неохотно поднимаясь на ноги. Она открыла одну из запертых ставен, и в комнату хлынул белый солнечный свет. Роуз зажмурилась и отодвинулась в тёмный угол.

Цветана недовольно вздохнула и спросила:

— Ко искаш?

Вместо ответа в окно просунулась смуглая мужская рука, держащая конверт. Цветана с недоверием глянула на человека за окном, но конверт всё же взяла. Осторожно открепив сургучную печать, она вытащила письмо и принялась читать. Её глаза быстро скользили по строчкам, и чем дальше, тем больше радости отражалось на её лице. Под конец Цветана уже не могла сдержать широкой улыбки и едва не подпрыгивала от распиравшего её восторга.

— Роуз, ты можешь представить, теперь есть крёстный отец для моего Симы! — воскликнула, почти взвизгнула она.

— Поздравляю! — только и сказала на это Роуз. Она была рада за Цветану, хоть и не могла в полной мере осознать её счастья. Но Цветане было достаточно и этого. Она расхохоталась, громко, зычно и так заразительно, что Роуз сама широко заулыбалась и тихо засмеялась в ответ.

— Хвалишься подружке прежде, чем сказать мне хотя бы «Спасибо»? — раздался уже знакомый Роуз голос. Она даже приподнялась и наклонилась вперёд, чтобы выглянуть в окно. Там был крёстный отец Цветаны, Виктор. Из-под воротника его чёрной футболки выглядывала серебряная цепочка. — Может, это я должен на тебя обижаться за такую страшную неблагодарность?

— Благодаря! Благодаря! — закричала Цветана и почти выпрыгнула из окна, чтобы повиснуть у крёстного на шее. Он хрипло засмеялся: Цветана плечом передавила ему горло.

— Если ты хочешь, чтобы твой крёстный остался в живых до свадьбы, — громко заметил Радко, который был где-то неподалёку, — тебе лучше его отпустить!

— Роуз, помоги мне! — попросила Цветана. Её стопы повисли над полом, и, если бы она сейчас отпустила кръстника, то непременно упала бы головой вперёд. Роуз пришлось встать, сотрясая комнату хрустом колен, и обхватить Цветану за талию и потянуть на себя. Когда, наконец, та крепко встала на ноги, Роуз взглянула на Виктора не исподтишка из тёмного угла, а глаза в глаза.

— Здравствуй, Роуз! — кивнул он с мягкой полуулыбкой на губах.

— Здравствуй, Виктор! — кивнула она в ответ. Цветана удивлённо на неё посмотрела:

— Вы познакомились? Когда? Почему я ничего не знаю за это?

— Да, мы… — немного растерялась Роуз.

— Роуз вчера принесла мой крест, — спас её Виктор. — Я потерял его где-то в море.

— Я не понимаю, когда ты успела. Мы же были на пляже вместе вчера!

— В тот момент ты была очень занята телефоном, — ответила Роуз. Цветана здорово смутилась и потупила глаза.

— Вчера я поймала сигнал. Это удачно. Я устаю ходить в горы, чтобы звонить. Я не люблю горы.

Роуз даже обрадовалась, что Лили здесь нет. Фраза Цветаны про горы ей бы точно не понравилась.

— А кто будет крёстным отцом для Симы? — перевела тему Роуз. Цветана снова широко заулыбалась и крепко сжала письмо.

— Другой мой крестник, — ответил за неё Виктор, — Благовест. Я написал ему на прошлой неделе, и, вот, сегодня пришёл ответ.

— Ты написал ему на прошлой неделе! — взвилась Цветана. — И не сказал мне! Ты оставил меня мучиться и злиться!

— Я не хотел давать тебе лишнюю надежду. Я не знал, как он ответит. Благовест уже взрослый, он мог обзавестись своими крестниками. Нам, можно сказать, повезло.

— Повезло, — закачала головой Цветана и ещё раз пробежалась глазами по письму. Затем она резко подняла голову и оглядела Роуз и Виктора. — Вы останетесь на ужин?

— Ужин? — удивилась Роуз.

— Цвете, — Виктор бросил взгляд на наручные часы на правой руке, — половина второго.

Роуз заметила, что он носил часы так, что сам циферблат был на внутренней стороне запястья, там, где бился пульс.

— Это не имеет значения, вечер придёт быстро!

— А ночь ещё быстрее, — парировал Виктор. — Ты же знаешь, сегодня я должен лететь.

— А экзамены у тебя уже завтра? — спохватилась Цветана. — Я забыла об этом абсолютно!

— Ты сдаёшь экзамены? — недоуменно спросила Роуз. Виктор меньше всего был похож на студента.

— Я их принимаю, — кивнул он, — до рассвета я обязан быть в школе.

— Вот именно! — не сдавалась Цветана. — Ты улетаешь на две недели! Тебе нужен прощальный ужин!

— Цвете, — Виктор впервые по-настоящему широко улыбнулся, и Роуз увидела, как расцвело, как засветилось его лицо, — я улетаю не на год. И даже не на две недели. Мои экзамены стоят первыми в расписании, так что в воскресенье я уже вернусь.

Но Цветана не собиралась уступать.

— У нас будет баница! Роуз, ты любишь баница?

Роуз этот вопрос поймал врасплох. Она растерянно глядела то на Цветану, то на Виктора.

— Я даже не знаю, что это такое!

— Узнаешь! Я научу тебя готовить! — заявила Цветана, и Роуз поняла, что ей не оставили выбора.

— Ты? — ухмыльнулся Виктор.

— Да, я, — Цветана гордо подняла голову. — Я уже готовила её, и всегда было хорошо. Неужели ты не хочешь знать, как я и Роуз готовим баница?

Роуз немного смущенно посмотрела на Виктора:

— Боюсь, я готовлю баницу так же, как чиню шпалеры.

Он пару секунд внимательно смотрел ей в глаза, а потом вдруг прыснул от смеха, склонил голову, и его длинные чёрные локоны упали ему на лицо. У Роуз же от улыбок уже болели скулы, но и сдержаться она не могла. Ей стало так весело и хорошо. Она вдруг оказалась на одной стороне с Цветаной: ей тоже не хотелось, чтобы Виктор уходил.

— Но я буду очень стараться, — пообещала она. Цветана тут ухватилась за это:

— Если будем делать плохо, попросим маму. Она поможет.

— Или сделает всё за вас! — снова вклинился в разговор Радко. Цветана перевалилась через подоконник и крикнула ему:

— Не се меси в чуждите разговори, Радко! Мы всё сделаем сами, да, Роуз?

— Ну… — Роуз замялась: ей не хотелось давать невыполнимых обещаний. — Я сделаю всё, что смогу.

Цветана положила свои тяжёлые руки на хрупкие плечи Роуз и взглянула ей прямо в глаза:

— Это то, что я хотела услышать от тебя! — Роуз чувствовала себя так, будто её приняли в команду по спасению мира. — Значит, в четыре часа начнем. К шести уже будет сделано. Как раз к этому времени папа вернётся домой.

— Что ж, — Виктор всё-таки сдался, — видимо, действительно придётся остаться, посмотреть на это. Но я вылечу не позже восьми вечера. А сейчас извините меня, мне надо поговорить с Радко и Стефаном Любеновым.

Он отошёл от окна, и Цветана сразу захлопнула ставню. В комнате снова стало темно, но воздух уже успел нагреться.

— Эти серьёзные разговоры делают мне так… — начала сетовать Цветана. — Я не знаю, как сказать. Я от них устала!

— Какие разговоры?

— Кръстник, Радко и дедушка постоянно говорят за Сербию. А я терпеть не могу разговоры за Сербию. Ни за маггловскую, ни за нашу. Как будто своих дел нет! И это уже с зимы идёт, невозможно больше слушать.

— А что именно они говорят? — спросила Роуз, забыв об осторожности при слове «Сербия».

— Всегда одно и то же. Там такие термины, которые я на английский не переведу никогда. Но ничего нового, в Сербии и Албании всегда что-то плохое. В Албании же был ваш Волдеморт.

«Ваш». Это неприятно резануло Роуз по уху. Вот, как теперь воспринимается Англия. Страна, подарившая миру Волдеморта.

— У него там до сих пор много союзников, — продолжала Цветана. — Ну, так говорят. В газетах пишут обычно, но я газетам привыкла не верить.

— Правильно, — кивнула Роуз, но мысли её были далеко. Она как будто снова оказалась в маленьком тёмном кабинете сэра Патерсона, когда тот рассказывал ей про нового Гриндевальда в Сербии. Ей стало душно и закружилась голова, почти, как тогда. Не хватало только упасть.

— Мне нужно на воздух, — сказала она. Цветана тут же подскочила к ней и обеспокоенно заглянула ей в лицо:

— Ты плохо? Я зову Радко?

— Нет-нет-нет! — затараторила Роуз. — Я в порядке. Просто давай выйдем во двор.

Цветана ей не слишком поверила, но всё же согласилась выйти. Роуз об этом не просила, но Цветана всё же придерживала её за локоть, как вчера, когда они шли вниз по холму. Наконец, они вышли на порог и Роуз вдохнула полной грудью. Голова всё ещё немного кружилась, но стало полегче. Цветана всё ещё была рядом.

— Извини, — она потупила взгляд. — Я не хотела расстроить тебя разговором про Волдеморта. Я сказала, что он ваш…

— И была права, — перебила её Роуз. Она хотела перевести тему с Сербии на что угодно, чтобы только никто не подумал, что ей действительно интересна эта тема. — Он наш. Он англичанин, как и я, и он учился в той же школе, что и я. Иногда я ходила там по коридорам и думала, что он когда-то тоже там ходил. Он был такой же, как я. Но выбрал тёмную сторону. А мои родители с ним сражались.

— Я знаю, что у вас была большая война. Но ты говоришь, что он выбрал сторону.

Роуз недоуменно посмотрела на Цветану, не понимая, к чему она клонит.

— Дедушка говорил, что такие вещи нельзя выбрать. То есть… есть люди злые, которые делают плохое другим. Обманывают, крадут или даже убивают. Но они делают это сами. А есть такие, кто рождается с этим. С безумием. Или становится безумным. Что-то случается, и человек уже не понимает, что можно, а что нельзя. И тогда он делает всякое отвратительное, даже хуже, чем просто преступления. Но он как будто делает это не сам. Какая-то другая сила его заставляет это делать. Он не представляет, что можно делать по-другому.

— Ты пытаешься сейчас сказать, что Волдеморт не виноват в том, что делал?

— Виноват! — Цветана испуганно подняла руки. — Но просто ты сказала, что он выбрал сторону. А я пытаюсь сказать, что не выбрал, а изначально там был. Потому что он был безумен. Как и те люди в Сербии. Не безумные люди такого делать не станут.

— А что они делают? — всё-таки решилась спросить Роуз, хотя уже и знала примерный ответ.

— Ну… — Цветана замешкалась и стала рассматривать свой маникюр. — Я слышала, там происходит что-то с некромантией. Как будто хотят воскресить мёртвых. В газетах пишут, что просто грабят могилы. Но я слышала разговор дедушки и кръстника…

— А ты не боишься? — неожиданно спросила Роуз и усмехнулась.

— Чего?

— Что начнётся зомби-апокалипсис и Болгарию захватят сербские мертвецы.

Цветана, сбитая с толку, сначала чуть туповато смотрела на Роуз и хлопала ресницами, а потом рассыпалась весёлым смехом, и Роуз тоже захохотала как можно веселее, чтобы никто не услышал, как дрожит её голос.

— Я не боюсь мёртвых, — сказала Цветана, отсмеявшись. Её лицо посерьёзнело и даже немного погрустнело. — Мёртвые ничего не делают.

— А как же инферналы? — спросила Роуз, хотя и не была уверена, что Цветана поймёт вопрос. — Ты знаешь, кто такие инферналы?

— Да, — Цветана покачала головой. — Я учила про них в школе. Я даже написала доклад, и мне поставили «одиннадцать».

— Одиннадцать?

— Высший балл — тринадцать. Но на тринадцать знает только Бог, на двенадцать — господин учитель, а самый способный ученик — на одиннадцать. Это очень старая поговорка, но мой учитель в неё очень верил.

— Значит, ты была самой способной ученицей?

— Только по тем предметам, которые мне нравятся.

— А что с теми, которые не нравятся?

— Я на них просто не ходила, — пожала плечами Цветана. — Я играла в квиддич за школу, и мне за победы ставили приемлемые оценки, чтобы я могла переходить из года в год.

Роуз от удивления округлила глаза:

— Не думала, что в Дурмстранге допускают такое!

— В Дурмстранге никогда! Но я не там училась. Папа меня туда не отдал. Он сказал, что я там… Что мне там будет плохо.

— А где же ты тогда училась?

— В Колдовстворце.

— Где? — Роуз впервые слышала это слово.

— Это большая школа волшебства в России.

— А как ты там оказалась? В России.

— Также, как папа и кръстник в своё время оказались в Дурмстранге.

— Но… — Роуз замешкалась, — я думала, Дурмстранг — это балканская школа магии, что там учатся болгары и сербы и все остальные.

— Нет! — всплеснула руками Цветана. — Дурмстранг — австрийская школа. Это даже есть в названии. Какое отношение к Балканам? Там почти все немцы и австрийцы, есть некоторые другие из Восточной Европы. Чехи, например, и мадьяры... ну, венгры. Но туда примут отовсюду, если ты сдашь экзамены. Там есть и из Англии тоже. И в Колдовстворце то же правило. Хотя англичан я там не помню.

Роуз крепко задумалась обо всём сразу, и в голове её образовалась страшная каша. Она стала вспоминать, что ей рассказывали о других волшебных школах в Хогвартсе и Академии, и поняла, что почти ничего и не рассказывали. Если бы в Хогвартсе когда-то давно не проходил Турнир Трёх Волшебников, если бы Флёр Делакур не стала её тётей, может быть, Роуз никогда бы и не узнала, что есть на свете Дурмстранг и Шармбатон. Конечно, она знала, что за пределами Британии дети тоже учатся магии, но о том, где и как они это делают, Роуз никогда и не задумывалась. В её представлении все волшебные школы мира были похожи на Хогвартс.

Но больше школ её беспокоил тот факт, что в Сербии что-то происходит. Конечно, Роуз об этом и так знала, но за эти пару дней в Огнеце, таком ярком, очаровательном и безмятежном, где самой большой неприятностью пока был Сава, который плохо обращается с собаками, она успела об этом подзабыть.

— Ты расстроилась, — сказала Цветана, и Роуз встрепенулась.

— С чего ты взяла?

— У тебя такое лицо. Расстроенное. Я не надо было говорить за это.

— Я не расстроена. Просто я и не слышала никогда о том, что ты мне рассказала. Ну, про Сербию, — Роуз сама удивлялась, как легко ложь вылетала из её рта. — У нас об этом не говорят. Я даже не думала, что такое бывает. В двадцать первом-то веке!

— В двадцать первом веке бывает разное. Иногда я узнаю страшные вещи.

— А ты не читай газет!

— Я не из газет.

— А от кръстника с дедушкой? — Роуз поглядела на увитую розой шпалеру, пристально, будто пыталась увидеть спрятавшуюся там компанию из Виктора, Радко, деда Цветаны и её матери. — Я бы не придавала такого значения кухонным разговорам.

— Дедушка и кръстник никогда не говорят зря.

Роуз охватило лёгкое беспокойство, и она сделала вид, что засмотрелась на кружащую над двором чайку, и отвернулась, чтобы скрыть свои чувства и тяжелые мысли от Цветаны.

Ветер был тёплый и влажный, а небо, с утра кристально чистое, уже успело прикрыться лоскутами рваных облаков. Солнце то обжигало кожу, то пряталось за облако, и тогда Роуз бросало в холод. Она была сама не своя. У неё накопилась уже гора вопросов, которые было некому задать. Голова шла кругом.

— Не думай за плохое, хватит! — приказала Цветана. — Я виновата, что заставила тебя. Я должна исправить!

Она схватила Роуз за руку, почти скрутила, и повела куда-то вглубь двора. Они прошли и мимо шпалеры с розами. За ней находилась широкая терраса с обеденным столом, и сидевшие за ней люди проводили девушек удивлёнными взглядами.

— Цветана, — не смог удержаться от комментария Радко, — если ты её покалечишь, то и лечить будешь сама!

Но ответа на это не последовало. Цветана довела Роуз до невысокой каменной постройки за домом, там, где заканчивался передний двор и начинался сад.

— Смотри, что есть, — сказала она и открыла тяжёлую железную дверь.

Роуз зашла первой. Было темно, хоть глаз коли, и нестерпимо жарко и душно из-за того, что каменные стены нагрелись на солнце. Захотелось немедленно выйти наружу, но Цветана зашла следом и щёлкнула выключателем. Загудели и затрещали люминесцентные лампы под шиферным потолком, вспыхнули чуть синеватым светом, и Роуз обнаружила себя окружённой десятком разных людей. Они все смотрели на неё, не моргая и не опуская глаз, белых, без радужек и зрачков. Они не дышали, не шевелились и не издавали ни звука, не было ни одного пятнышка или движения мышц на иссиня-белых лицах. Роуз пришлось проморгаться и поправить съехавшие очки, чтобы понять, что вокруг неё были статуи.

— Это мой папа делает, — не без гордости заявила Цветана. — Он камнерез.

— Может быть, скульптор? — Роуз справилась с первым шоком и теперь заинтересованно вглядывалась в каменные лица.

— Он говорит на себя, что камнерез.

Роуз решила не спорить. Она мало понимала в искусстве, и, возможно, окажись здесь профессионал, его критика была бы разгромной. Но Роуз нравилось. Она разглядывала мелкие детали, которые казались ей действительно тонкими и искусными. Не зря же она сначала приняла эти бюсты и статуи за настоящих людей. Для неё это был показатель мастерства.

Она ходила от произведения к произведению, пока не натолкнулась на нечто очень знакомое. Женская фигура с оголенной грудью, закутанными в ткань бёдрами, а руки её… их не было.

— Это же Венера Милосская!

— Да.

— Твой папа делает подделки?

— Он делает копии! — оскорбилась Цветана. — Иногда. Такое заказывают богачи и много платят. Это заказал какой-то человек из Германии. Но такое редко. Часто просят бюсты свои или семьи. Жён или любовниц, детей. Тоже хорошо платят.

— Это очень искусное волшебство! — оценила Роуз. Она бы никогда не отличила эту Венеру от настоящей.

— Это не волшебство. Он всё делает сам, руками. В этом нет магии.

Роуз смутилась и извинилась.

— Если это сделано без магии, то это вдвойне прекрасно, — сказала она.

— Мы неправильно глядим, — на лице Цветаны возникло задумчивое выражение. Она постояла так ещё несколько секунд, а потом выбежала, оставив Роуз наедине с каменными людьми. Со двора до неё донеслись громкие восклицания Цветаны на болгарском. Виктор ей что-то отвечал, Радко, конечно, подтрунивал и посмеивался, это было понятно и без знания языка, и в два голоса чем-то возмущались мать и дед Цветаны. Болгарская речь, отметила про себя Роуз, чем-то напоминала ей журчание воды на камнях.

Наконец, в проходе появилась Цветана, а за ней с видом поверженного воина шёл Виктор.

— Этот, — Цветана пальцем показала на один из бюстов и улыбнулась, вздрагивая от нетерпения. Так дети показывают щедрым отцам на игрушки на витринах магазинов.

Виктор подошёл к постаменту и осторожно взял небольшой на вид, но всё же тяжелый бюст с красивым женским лицом. Но руки у Виктора были сильные, и эта ноша, кажется, не причиняла ему особенных неудобств. Но обходился он с ней очень бережно, словно это был не камень, а тончайший хрусталь, способный треснуть от прикосновения.

Он вынес бюст во двор и поставил на пень какого-то огромного старого дерева, который очень удобно расположился прямо у входа.

— Вот теперь правильно, — довольно заключила Цветана и подтолкнула Роуз вперёд. — Смотри.

Казавшая белоснежной поверхность бюста на солнце засветилась золотом. Черты каменной женщины вдруг ожили, она вся раскрылась для Роуз, как цветок. В неподвижно лежащих локонах словно заиграл ветер, пустые глаза заблестели, как настоящие, а мягкие пухлые губы были тронуты лёгкой улыбкой. Роуз смотрела во все глаза и не верила тому, что видела.

— А ты говорила, что в этом нет магии! — выпалила она и чуть не засмеялась. Ей не было смешно, но она не знала, как ещё выразить свой восторг.

— Здесь и нет магии, — ответил за Цветану Виктор. — Это обычный мрамор. Точнее сказать, это — самый настоящий очень дорогой мрамор. Как у античных статуй. Ты же видела такие статуи в музеях?

— Да, — кивнула Роуз, вспоминая скучнейшие проходы по лондонским галереям, которые ей иногда устраивала мама. Многие такие культурные мероприятия Роуз отменила, притворившись больной. Она кашляла и не вставала с постели, хотя и чувствовала себя относительно хорошо. Конечно, ей верили на слово, и все выходы из дома резко отменялись. — Но я никогда их не видела такими.

— Потому что они все находятся в зданиях под искусственным светом. Даже в магических музеях при наколдованном свете ты не увидишь того, что видно на солнце. Многие это понимают, когда вдруг судьба их заносит в Италию, роскошные сады и музеи под открытым небом, а я понял здесь, в этом дворе, в метре от огорода и курятника.

Роуз оторвала взгляд от бюста и посмотрела на Виктора. Он с восхищением смотрел на сверкающий мрамор, и Роуз вдруг увидела в выражении его лица отражение своё собственного. Он чувствовал то же, что и она, и это восхитило её ещё больше. Наверно, этот бюст и был настоящим искусством, раз приводил в такой восторг и на первый, и на тысячный раз.

У Виктора был орлиный профиль, огромные глаза под нависшими бровями и широкий лоб. Всё его лицо будто тоже было высечено из мрамора, тёмного, чуть шероховатого, но также сверкающего золотом на солнце.

— Но это не главный папин шедевр, — в голосе Цветаны звучала невероятная гордость за отца, — главный на пляже. Ты не видела?

Роуз покачала головой. Мысли у неё чуть путались, и никаких скульптур на пляже она вспомнить не могла.

— Я тебе покажу потом. Но не сегодня, конечно. Сегодня будет шторм.

Солнце всё чаще исчезало за облаками, пока не перестало показываться вовсе. На землю упала тень, но стало не прохладно, а как будто ещё жарче и душно.

«И правда, — подумала Роуз, наблюдая за тем, как Виктор заносил бюст обратно в сарай и запирал дверь, — близится гроза»

Они все вместе вернулись к столу. Мама Цветаны куда-то уже ушла, а Радко и её дедушка всё ещё сидели там. У них была жаркая партия в нарды, и перемены погоды они не замечали.

— Проклет да си! — воскликнул дедушка Цветаны с такой досадой, что было без перевода понятно, что удача не на его стороне. Радко самодовольно посмеивался.

Дедушка Цветаны был очень высоким человеком. Даже сидя он был выше Радко на целую голову. При том он был абсолютно лысый, и его голова была похожа на перевернутое яйцо. Под большими круглыми очками блестели голубые глаза. Роуз посмотрела на него повнимательнее и поняла, что он напоминал ей персонажа картины «Американская готика».

— Здравствуйте, — поприветствовала его Роуз, хоть и не надеялась, что он знает английский.

— Здравейте, — ответил он ей по-болгарски, не отрывая внимательного взгляда от доски. Роуз тоже стала наблюдать за процессом. Ей и раньше попадалась на глаза эта игра в разных вариациях, но никогда она ещё не видела такую её версию, неволшебную. Для неё было в диковинку, что фишки не двигались сами по себе и на доске не происходило ничего чудесного.

— Тебе нравятся нарды? — спросил Виктор, заметивший её внимательный взгляд.

— А тебе?

— Тебя Цветана научила отвечать вопросом на вопрос?

— А тебя?

— А ты как думаешь?

— Что сразу Цветана? — уже сама Цветана завозмущалась. — Почему Цветана?

— Хороший вопрос! — неожиданно влез Радко. — Про нарды. Роуз, ты играешь?

— Нет, — качнула она головой. На лице Радко появилась гримаса жестокого разочарования.

— Эх, — прокряхтел он. — Это был твой последний шанс мне понравиться.

Виктор подошёл ближе к игрокам и сам с интересом стал изучать доску. Затем он поднял глаза на деда Цветаны и что-то сказал ему по-болгарски. Из всего предложения Роуз разобрала лишь слова «господин Стефан Любенов».

— Стой, — обратилась она к Цветане, — твоего дедушку зовут Стефан Любенов? Радко сказал, что, если мы устанем ходить пешком, он возьмёт у него велосипед.

Цветана насупилась:

— Он уже распоряжается не своим имуществом. Это даже не дедушкин велосипед. Это мой. Но меня бы не спросили, это я знаю.

Были снова брошены кости, и Виктор сделал последний ход фишкой Радко. Стефан Любенов был разбит, и на его лице было написано его раздражение на грани с обидой. Он не умел принимать поражение невозмутимо даже в такой простой вещи, как нарды. Он встал, вытянулся во весь рост, поправил рубашку и гордо удалился.

Виктор собрал выбитые с доски фишки, расставил их, как положено, и сам уселся за стол.

— Роуз, может быть, ты всё-таки сыграешь? — он жестом предложил ей сесть напротив.

— Фу, это игра для стариков! — скривилась Цветана.

— Да, — даже не стал спорить Виктор. — А Роуз заперта один на один со стариком. Ей нужно как-то выживать!

— Какой ты вежливый! — фыркнул Радко и встал из-за стола. — Со своим покойным отцом ты бы так же разговаривал?

— Мой отец никогда не позволял себе отрабатывать своё остроумие на тех, кто годился ему во внуки.

Радко смерил Виктора таким взглядом, что даже Роуз дрогнула. Но Виктор будто этого и не заметил. Он поправил все фишки, бросил кости в стакан и ещё раз спросил:

— Роуз, ты играешь?

Роуз села на освобождённое Радко место.

— Играю. Только я не знаю, как. Я умею только в шахматы играть.

— Это гораздо проще шахмат. Смотри.

Он принялся объяснять, и на словах всё было действительно очень просто. Бросать кости, двигать фишки по треугольникам и загонять их в лоток, «дом», в конце поля: с этим Роуз могла справиться.

— Поняла? — спросил он перед началом игры.

— Поняла, — уверенно кивнула она. Кости упали на стол, и Роуз поняла, что всё-таки ничего не поняла. Но в Викторе нашлось терпение и умение объяснить ещё раз и ещё раз. Он комментировал каждый свой ход и подсказывал Роуз в моменты её замешательства. К концу первой партии она, правда, поняла, как играть, но к тому времени почти все фишки Виктора уже были в «доме».

— Жалкое зрелище, — скривился Радко и ушёл, когда они начали вторую партию.

— Не слушай, что он говорит. Твоя очередь, — он протянул ей стакан с костями.

— Он всегда такой едкий? Вчера он показался мне довольно милым, хотя уже тогда язвил.

Она бросила кости. Выпавший результат её не порадовал: ей пришлось подставить свои фишки под фишки Виктора. Он их выбил с поля следующим же ходом.

— Вчера он строил из себя радушного хозяина. Пытался по крайней мере. Он не слишком гостеприимный, и я не помню за столько лет, чтобы к нему кто-нибудь приезжал. Он всё время жил один, а тут ты.

— Я не одна. Ты сказал, что я один на один со стариком, но это не совсем так. Со мной ещё моя кузина, Лили.

— А где же она?

Партия проходила очень быстро, и не в пользу Роуз, хотя она уже и усвоила правила. Ей не хватало то ли стратегии, то ли удачи. Виктор её снова разбивал.

— Наверно, в горах, — пожала она плечами, наблюдая, как его фишки приближаются к финишу одна за одной. Он ей всё объяснял и подсказывал, но в поддавки играть явно не собирался.

— Если так, ей бы поторопиться домой. Попасть в грозу в горах — страшное дело.

Роуз спокойно приняла второе поражение и запрокинула голову. Небо уже было белое и мутное, будто его покрывала молочная пена. Солнца видно не было, но его жар почему-то чувствовался острее. Было душно и влажно, и у Роуз перехватило дыхание и сдавило в груди. Она расстегнула пуговицу на воротнике.

Цветана куда-то незаметно исчезла и так же незаметно вернулась, когда уже в разгаре была третья партия. Роуз снова проигрывала, но уже не так позорно, как в первые разы. Нарды, поняла она, были делом опыта.

— Ты всё-таки играешь в игру для стариков, — тяжко вздохнула Цветана. Она поставила на стол рядом с игровой доской большую миску полную крупных оранжевых в красную крапинку абрикосов.

— Это первые в этом году. Они рыжие, как ты.

У Роуз вырвался смешок, и она, отвлекшись, потянула фишку к неверной позиции. Ошиблась на одно деление, и не заметила бы этого, если бы Виктор не положил свои пальцы на её и не передвинул фишку туда, где ей положено было быть.

— Повнимательнее. Ты ведь не просто обсчиталась, а ещё и себе в убыток.

— Как тут не обсчитаться, когда тебя сравнивают с абрикосом! — попыталась отшутиться Роуз, хотя и не смогла скрыть своего смущения.

— Я хотела тебе комплимент, — Цветана уже проглотила один из абрикосов. От него осталась только косточка.

— Не самый плохой, надо сказать, — добавил Виктор и сам потянулся к миске. — Хотя мне кажется, что ты похожа не на абрикосы.

— А на что? — заранее напряглась Роуз. — Только не говори, что на розу. Мне сегодня уже сказали, что я английская роза.

— И ты чуть не умерла от приступа банальности?

— От этого даже Радко не вылечит, — гулко рассмеялась Цветана. Роуз снова проиграла и решила отвлечься и тоже съесть абрикос, рыжий, как она сама.

— Так на что я похожа? — упорствовала она.

— На шиповник, — прямо ответил Виктор. Роуз замерла с абрикосом в руках, не зная, как на это реагировать.

— Нет! — возмутилась за неё Цветана. — Она не выглядит на шиповник! Куст колючий, а ягоды кислые. Поэтому ты никогда не женился! Как можно женщину с шиповником?

Виктор пожал плечами:

— Я не буду извиняться за свои ассоциации. Мне задали вопрос, я ответил. А ты пропустила слово «сравнить».

Роуз, хотя этот разговор напрямую касался её, решила вообще ничего не говорить. Она разделила абрикос на две половинки, отложила косточку в сторону и стала задумчиво жевать кисловатую мякоть.

— Играем ещё? — вырвал её из раздумий голос Виктора. Роуз согласно кивнула. Ей не нравилось проигрывать, особенно в хоть сколько-нибудь интеллектуальных играх. Она, лучшая ученица и самая умная девочка в школе, к такому не привыкла. В ней разыгрался азарт и желание показать себя. Тем более она чувствовала, что с каждым разом у неё получалось всё лучше и лучше.

— Да, — сказала она и стала сама расставлять фишки.

— Вы только недолго, — Цветана стала собирать косточки в уже опустевшую миску. — Скоро будем делать баница.

— Уже четыре часа? — поразилась Роуз.

— Почти. Я же говорила, что вечер придёт быстро.

Виктор взглянул на часы.

— У нас ещё есть время на пару партий.

И всё началось заново.

— А что ты преподаёшь? — спросила Роуз, когда проигрышем завершила очередную партию. — В школе?

— Да, в Дурмстранге, — ответил он и стал расставлять фишки по местам. — Защиту от тёмных искусств в старших курсах.

— Ого, — Роуз по ЗОТИ и сказать было нечего. Она на зубок знала всю теорию, но практика всегда ей давалась из рук вон плохо по очевидным причинам. — А сложно преподавать?

— Сложно. Но у меня получается. По крайней мере так говорят. Жалоб от детей и родительского комитета пока не поступало.

— Это Дурмстранг! — фыркнула Цветана. — Там не будут жалобы, даже если ты начнёшь детей пытать.

Виктор усмехнулся.

— Когда я учился, наверно, так и было бы. Но сейчас там стало полегче дышать и ученикам, и учителям. Иногда даже слишком. При прошлом правлении закручивали гайки до срыва резьбы, теперь резко расслабили, да там, где не надо было.

— Неужели ты против свобод? — изогнула бровь Цветана.

— Я против расхлябанности, — ответил Виктор и многозначительно взглянул на крестницу. Цветана недовольно надула губы:

— В Колдовстворце тоже строгий устав.

— Вот только кто его соблюдает?

— На меня, — она стала объяснять Роуз, — постоянно приходили жалобы от школы. Я нарушала все правила, какие можно.

— У нас в Хогвартсе тоже таких всегда было полно, — улыбнулась Роуз, и ей вспомнился Джеймс. Она вдруг поймала себя на том, что успела по нему соскучиться.

— У вас хорошая школа, — вдруг сказал Виктор. — Мне там понравилось.

— Ты там был? В Хогвартсе? — удивилась Роуз. Её рука дрогнула, и кости высыпались из стакана и покатились к краю стола. В последний момент Виктор накрыл их ладонью.

— Очень давно. Шесть и два, — он поднял ладонь, — ходи.

— Я могла бы учиться в Хогвартсе, — грустно вздохнула Цветана. — Но мама и папа решили, что я лучше буду учиться на русский язык, чем на английский. Я до сих пор не могу хорошо говорить на английский.

— Ты очень даже неплохо говоришь, — успокоила её Роуз. — Почти без ошибок. Так что не наговаривай на себя.

Виктор сделал свой ход, и снова пришла очередь Роуз. Она бросила кости, начала двигать фишки и вдруг осознала, что скоро все её фишки будут в «доме». Виктор тоже был близок к финишу, но разрыв между ними был существенный. Она побеждала, причем уверенно.

— Ты поддавался! — она чуть не задохнулась от возмущения.

— Нет, — кивнул он.

— Не ври мне! Ты кивнул! Ты сказал: «Нет», но при этом кивнул. Я видела!

Виктор и Цветана рассмеялись в два голоса, чем привели Роуз в ещё большее замешательство.

— В Болгарии кивок означает «нет», а качание головой «да», — объяснил он. — Кажется, болгары так начали делать, чтобы вычислять османских шпионов. Киваешь, когда говоришь «да» — шпион. Голову с плеч!

— Даже если так, — упиралась Роуз, — ты поддавался.

— Почему ты просто не можешь признать, что победила?

— Потому что не могла я так легко тебя обыграть!

— Угомонись, Роуз, я не великий профессионал в настольных играх. Я всегда больше был по подвижным видам спорта.

Ещё несколько бросков и ходов, и все фишки Роуз оказались в «доме».

— Вот теперь мне не страшно оставлять тебя с Радко, — сказал он и закрыл доску. — Только осторожно: он не умеет проигрывать совершенно.

Цветана забрала доску и унесла её в дом.

— Что же мне теперь, постоянно играть с ним в поддавки?

— Играть во что и с кем? — на плечи Роуз вновь обрушилась невероятная тяжесть. — Вы, что, без меня во что-то рубились, да? Бесстыдники!

— Лили, ну перестань ты на мне виснуть! — раздражённо Роуз стащила руку кузины со своей шеи. — Откуда ты здесь взялась?

Лили была недовольна не слишком тёплым приёмом:

— Оттуда, куда уходила, — бросила она и только потом заметила, что Роуз за столом не одна. — Здрасьте, я Лили.

— Я Виктор.

— А-а-а, — протянула Лили, — я поняла, кто вы такой.

На лице Виктора смешались удивление и смятение.

— Правда?

— Ага, — закивала Лили. — Вы крёстный отец Цветаны. Сава вчера нашёл ваш крест.

— Сава? — он посмотрел на Роуз. Та поспешила объясниться:

— Нашла его я. Но в садке Савы. Он запутался в рыбе.

— Вот как, — Виктор о чём-то задумался и вперился глазами в стол. — Я как раз потерял его, когда Сава показывал мне одну подводную пещеру.

— О! — восторженно воскликнула Лили. — Мы там только что и были! Роуз, там так круто! Там такая пещера, узкая, как туннель, а кончается тупиком. Но сверху там такой прогал, как окошечко. Человек туда не пролезет, даже руку не засунуть. Но оттуда идёт такой свет! Голубой, как… знаешь… ну, как если бы свет прожектора пустили через сапфир. Синий-синий, точно волшебный!

— Это правда, — подтвердил Виктор. — Сава нашёл её на прошлой неделе. Ну или показал мне только на прошлой неделе.

— А почему именно тебе? — спросила Роуз.

— Он решил, что я знаю, что это за магия. Я же вроде как разбираюсь в магических искусствах. Но я мало успел рассмотреть. Эту пещеру периодически топит.

— Точно-точно! — горячо согласилась Лили. — Мы сейчас еле ноги унесли. Обратно уже выплывали. А снаружи уже начинался шторм, представляешь? Но это всё равно того стоило! Там так красиво!

— Эта пещера стоит подробного изучения, но я не думал, что Сава решит изучать её вместе с девушками-туристками.

— Это называется международное сотрудничество, — ухмыльнулась Лили.

— И что же, — спросила Роуз, вставая из-за стола, — Сава тебя затащил в пещеру, чуть не утопил и после этого даже не проводил до дома?

— Нет, меня провожал другой молодой человек, — Лили кивнула в сторону, и Роуз увидела того мальчика, что катался на калитке, когда они только пришли. Он сидел на заборе и болтал ногами. В руках у него была уже знакомая Роуз белая кепка, полная каких-то жёлтых плодов, которые Роуз не могла издалека рассмотреть, но догадывалась, что это были абрикосы.

— Бойко! — Виктор поднялся и пошёл к мальчишке. Тот радостно заулыбался наполовину беззубым ртом.

— Чичо Витю! Гледай, какви диви кайсии намерих!

— Этот пацан вьётся у Савы и Стар Романа, — прошептала Лили на ухо Роуз. — А Стар Роман, кстати, это тот толстяк, который сегодня приходил к Радко. Его пациент. Они с Савой вместе рыбачат, а этот Бойко постоянно с ними. Я так поняла, хочет, чтоб его тоже научили. Но они рыбу ловят магией, а у него даже палочки ещё нет. Но он приставучий, как погребин!

Бойко бросил Виктору один из абрикосов. Тот его с интересом осмотрел, сунул в карман и протянул к мальчику руки. Он, нисколько не боясь, спрыгнул с забора. Виктор его поймал и осторожно поставил на землю.

— Ела, дай ги на момичета.

Бойко сорвался с места и забежал в дом.

— Цвете, — услышала Роуз его звонкий крик, — мамо, искате ли кайсии?

Прямо над их с Лили головами блеснула золотая молния, и вслед за ней раздался оглушительный раскат грома, от которого Роуз даже вздрогнула и втянула голову в плечи.

— Идёмте отсюда! — Виктор рукой поманил их за собой и поднялся на крыльцо. Только он успел это сделать, как зарядил дождь. Это был настоящий ливень, горячий, но сильный, в считанные секунды до нитки промочивший Роуз и Лили. Волосы Роуз отяжелели, потемнели, ещё больше завились и стали похожи на плотные пружины.

— Ты снова красный одуванчик! — рассмеялась Лили, когда они уже были в уже знакомой им тёмной прихожей.

— Кто одуванчик? — из-за приоткрытой межкомнатной двери показалась голова Цветаны. — А!

Она увидела Роуз и тоже расхохоталась.

— Я обычно их заколдовываю, чтобы такого не было, но в этот раз…

— Ничего, — махнула рукой Цветана. — Заходите!

Они пошли за ней и оказались на просторной светлой кухне. Все ставни были открыты, и жёлтый свет электрических ламп резко контрастировал с тусклой серостью за окнами. Тут уже были и мама Цветаны, и Бойко. Принесённые им абрикосы были рассыпаны по кухонной тумбе. Стол уже был припудрен мукой, а рядом под марлей отдыхали несколько комков теста.

— Мама нам не доверяет, — пояснила Цветана. — Говорит, что баница нам не получится без её присмотра.

— А где Виктор? — растерянно огляделась Роуз.

— У них опять секретные разговоры. И нечего мужчинам делать на кухне, когда тут делается баница. Бойко, изчезвай от тук!

Бойко состроил недовольную рожицу, показал Цветане язык и вышел из кухни, прихватив свои абрикосы и кепку.

Мать Цветаны, невесёлая хмурая женщина с очень строгим тяжёлым взглядом, бросала какие-то указания Цветане на болгарском и почти не смотрела на Роуз и Лили. Она собрала волосы под платок и взялась за тесто. Раскатав один комок скалкой, она стала очень осторожно растягивать его пальцами, пока он не стал тонким и прозрачным, как папиросная бумага.

— Это мама никому чужому не даст делать, — прокомментировала Цветана. — Нельзя ни одной дырочки, иначе всё!

Сама она тоже прибрала волосы и взяла большую миску с творогом, разбила туда несколько яиц, влила расплавленного сливочного масла, всыпала соли и мелко нарезанной зелени, вручила это Роуз.

— Мешай и растирай, чтобы равномерно стало. Творог должен быть жёлтый.

Роуз стала изо всех сил вертеть ложку в творожной массе, и её непривычная к нагрузке рука быстро устала.

— Почему вы готовите без магии?

— В этом доме всё делается без магии, — сказала Цветана и стала раскатывать второй ком теста. — Здесь не колдуют.

Роуз вдруг осознала, что за весь день не видели ни одной волшебной палочки, кроме своей, не слышала ни одного заклинания и не видела ничего волшебного с тех пор, как они покинули двор Радко.

— То есть, — она начала догадываться, хоть и это не укладывалось у неё в голове, — у вас вовсе не работает никакая магия?

Цветана развела руками и чуть не ударила мать скалкой по голове, за что немедленно получила лёгкую оплеуху.

— Да ладно! — поражённо воскликнула Лили.

— Здесь мы живём, как магглы. Не пытайся доставать палочку, она здесь не имеет смысла.

— А говорила, что у вас все эти маггловские штуки потому что вам так хочется, — фыркнула Лили и разочарованно покачала головой.

— Это правда, — Цветана отложила скалку и стала вслед за матерью растягивать тесто. — Я люблю компьютеры, электричество, кино и Интернет. Только Интернет здесь не поймаешь.

Мать Цветаны, не понимавшая разговора и потому молчавшая, подошла к Роуз и протянула руки. Роуз поняла, что от неё требуется, и отдала миску с уже растёртым творогом. На этом её участие в приготовлении баницы закончилось.

— А почему так получилось, что у вас нельзя колдовать? Это какое-то проклятие? — не могла усмирить свой интерес Роуз.

— Нууу, — Цветана замялась. Она выкладывала творог на растянутое тесто. — Это давняя история. Я даже не могу её рассказать, потому что сама мало знаю. Это началось очень давно. Ни ты, ни я тогда ещё не родились. Я не люблю думать о старом.

— Разве можно не думать о том, почему ты лишена возможности использовать магию в родном доме? — поразилась Лили, и в голосе её отчётливо слышалась насмешка на грани с презрением.

— Наверно, можно, раз я не думаю, — плюнула Цветана и вернулась к тесту. Когда начинка была разложена, они с матерью стали скручивать его в роллы и укладывать в большую круглую форму, щедро смазанную маслом. Будущий пирог напоминал панцирь улитки. Сверху мать Цветаны залила баницу какой-то молочной смесью, и всё это отправилось в разгорячённую печь.

На кухне становилось жарко. Одежда Роуз и её волосы стали быстро высыхать. От печки аппетитно запахло сырным пирогом. У Роуз сжался уже опустевший желудок, но его громкое урчание потонуло в скрипе открывающейся двери.

— Изглежда дойдох тъкмо навреме, — в дверном проходе появился седовласый мужчина. С него ручьём текла вода, белая рубашка прилипла к телу, с кончика носа капало, но он будто и не замечал этого и улыбался.

— Татко! — радостно воскликнула Цветана и кинулась его обнимать. Он был ниже неё, его макушка даже не доставала ей до плеча. Мать Цветаны была сдержаннее, но тоже улыбнулась — впервые за весь день — и даже наклонилась, чтобы дать поцеловать себя в щёку.

— Это мой папа, — подтвердила Цветана догадки Роуз, — Петр.

Петр удивлённо взглянул на незнакомых ему девушек на кухне, но Цветана продолжила уже для него на болгарском:

— Те са Роуз и Лили. Гостите на Радко.

— А! — закачал он головой и стал пожимать девочкам руки. Сначала Лили, потом Роуз. Когда он взялся за руку Роуз, та посмотрела внимательнее в его лицо и заметила в нём что-то знакомое. Она была уверена, что уже где-то видела его, но никак не могла понять, где именно. Его имя вертелось у неё на языке.

Петр что-то ещё сказал жене и дочери и вышел из кухни. Гроза за окном только усиливалась, тучи и не думали рассеиваться, а горячий ливень всё хлестал и хлестал. Время от времени били молнии и гремел гром, и сама мысль о том, чтобы выйти на улицу, пугала Роуз. На кухне же было тепло, уютно и вкусно пахло, почти, как дома у бабушки Молли, и здесь действительно не хотелось думать ни о чём плохом, а подумать было о чём.

Роуз дала себе приказ не забивать голову рассуждениями обо всём, что узнала в гостях у Цветаны, до тех пор, пока не вернётся домой к Радко. И сама же себя ослушалась. Она вызвалась помочь Цветане и её матери очистить стол от муки, застелить его красивой скатертью, разложить приборы, порезать овощи. Она делала всё это, улыбалась и переговаривалась то с Лили, то с Цветаной, но мысли о том, что всё, что здесь происходит, глубоко неправильно, не отпускали её. Ею овладела необъяснимая тревога, которую она не могла заглушить ни делами, ни разговорами.

Она смогла немного отвлечься лишь когда из печи вынули баницу. Большая, пышная, как подушка, покрытая золотистой глянцевой корочкой, она божественно пахла сыром и зеленью и выглядела так, что в неё немедленно хотелось вонзиться зубами.

— Роуз, — попросила Цветана, слишком занятая перекладыванием баницы из формы на огромное круглое блюдо, — можешь попросить кръстника принести вина?

— Вина? — удивилась Роуз. Ей казалось, что на столе уже всего хватало: кроме баницы там уже была большая чаша с фруктами, миска салата, сыр (без него, видимо, не обходилось ни одно застолье), крупные, размером со сливу, маслины. Про напитки Роуз даже не вспоминала. У неё и так уже голова кругом шла от этих яств.

— Этот обед как будто праздничный, — ответила Цветана. — Нужно вина. Они сидят у дедушки в кабинета, это рядом от моей комнаты. Лили, а ты можешь пока достать стаканы. Они в том шкафу на низкой полке…

Роуз снова оказалась в коридоре, вдали от разговоров и гипнотизирующих запахов еды, и почувствовала, как мгновенно у неё испортилось настроение, как навалились все страшные тяжёлые мысли. Всё, что говорили Патерсон и дядя Гарри — правда. В Сербии творятся тёмные дела, и здесь об этом знают все. И если об этом судачат старики за нардами, что же известно людям, работающим в болгарском Министерстве и аврорате?

Она снова сунула руку в карман. Её бесполезная здесь палочка была холодной и какой-то особенно сухой, как давно высохшая ветка. Роуз никогда не была особенно сильной, но без магии почувствовала себя совершенно беспомощной, как вытащенная из панциря черепаха.

Кабинет, в котором засели мужчины, ведшие ненавистные Цветане разговоры, Роуз нашла быстро. За дверью шёл громкий эмоциональный спор. Роуз не любила подслушивать, но сейчас многое бы отдала за возможность хоть что-нибудь понимать по-болгарски. Громче всех распинался дед Цветаны, и почти каждое своё слово подкреплял ударом чем-то тяжёлым по столу. Роуз боялась, что её робкий стук в дверь потонет в этом шуме.

— Ко искаш? — по-детски звонкий голосок Бойко больно резанул Роуз по ушам. Мальчик стоял прямо перед ней, маленькая копия Петра, только черноволосая. Он глядел на неё внимательно и хитро, будто знал о ней что-то, чего она сама о себе не знала.

— Мне нужен Виктор, — сказала она, надеясь, что он её поймёт. — Кръстник.

Бойко не говорил по-английски, но всё же был понятливым мальчиком. Он повис на ручке двери и открыл её, не спрашивая ни у кого разрешения.

— Бойко, какво правиш тука? — раздражённо крикнул на него дед.

— Чичо Витю, — Бойко деда будто и не слышал. — Тука е червенокоса момиче, тя иска теб.

Виктор вышел немедленно и суровым взглядом вперился в Роуз.

— Что ты хотела? — быстро спросил он. Роуз возненавидела и Бойко за то, что он его позвал, и себя за то, что сама пришла сюда. Ей нужно было развернуться и уйти, сказать Цветане, что мужчины слишком заняты, чтобы выслушать её, предложить сходить за вином самой. Она бы вышла и в грозу, и в град, и в метель, если бы понадобилось, лишь бы не чувствовать на себе этот взгляд.

— Тя шпионира, — рассмеялся Бойко. Виктор взъерошил ему волосы и пригладил обратно. Бойко замолчал, будто загипнотизированный.

— Цветана, — Роуз почти забыла, зачем пришла, — попросила тебя принести вина.

— Вот что, — он заметно расслабился и покачал головой, — я схожу. А то мне доложили, — он покосился на Бойко и усмехнулся, — что ты шпионила.

Сердце у Роуз пропустило один удар. Она покачнулась и побоялась, что сейчас упадёт, но всё же удержалась на ногах. Оставалось только надеяться, что полумрак скрыл её испуг от Виктора.

— Роуз, — сказал Виктор уже мягче и спокойнее, — бери Бойко и идите на кухню. Мы скоро придём.

Он вложил ладошку Бойко в руку Роуз и закрыл за собой дверь.

Стол ломился от еды. Цветана расставила намытые стаканы для вина, поставила салфетницу. Петр принёс ещё стульев, Виктор ушёл куда-то в дождь и вернулся насквозь промокший, но с большим глиняным кувшином в одной руке и дорожной сумкой с полётной метлой в другой. Цветана с матерью сняли платки и распустили свои шикарные волосы.

— Садитесь-садитесь, — Роуз и Лили почти силком усадили за стол. Сама Цветана села рядом с ними, тут же посадила Бойко. Напротив сели их родители, дедушка и Радко. Виктор сел почти напротив Роуз. Она чувствовала на себе его внимательный взгляд, а сама боялась лишний раз поднять глаза.

«Бойко глупо пошутил, — уговаривала она сама себя. — Что он может знать? И Виктор тоже пошутил. Это шутка-шутка-шутка-шутка!»

— Роуз, — Цветана потрепала её по плечу, — тебя опять что-то расстроило! Тебя кто-то обидел?

— Меня назвали шпионкой, — ей тоже стоило посмеяться над этой шуткой, чтобы доказать самой себе её глупость.

— Бойко всего лишь проявил бдительность, — усмехнулся Виктор и подставил тарелку, на которую мать Цветаны положила кусок баницы. — Благодаря, Росица!

— Как и мы, — оживилась Цветана, — да, Роуз?

— О чём это ты? — Роуз получила свою порцию.

— Как о чём? Мы уговорили кръстника остаться! Представляешь, если бы он полетел в такую грозу?

— Я летал и в худшую погоду. Перспектива лететь на полный желудок пугает меня больше любого шторма.

Петр разлил всем белого вина из кувшина, даже маленькому Бойко досталось, хоть и совсем мало, не больше столовой ложки. Петр же сказал длинный первый тост, который Радко перевёл на английский двумя словами:

— За знакомство!

Громко звякнули бокалы, и Роуз сделала пару глотков. Вино было сладким, как сок, и очень вкусно пахло, но жгло горло, как самый крепкий алкоголь. Глаза у неё заслезились. Она сразу взялась за вилку и принялась за баницу. Это было ещё вкуснее, чем Роуз могла предполагать. Творог от жара превратился в сыр, расплавился, растёкся по тонким слоям нежнейшего теста, а корочка приятно похрустывала на зубах.

— Вкусно? — с действительным интересом спросила Цветана.

— Очень! — ответила Лили, тоже уплетавшая за обе щеки.

Потом прозвучал и второй тост, и третий. Роуз никак не могла допить свой бокал, но уже чувствовала себя очень пьяной. Остальные за столом, даже Лили, пили это вино легко, как морс, и разве что разрумянились и повеселели. Роуз же казалось, что она вот-вот уползёт по стол и не встанет. Глаза её не могли ни на чём сфокусироваться, мысли путались, а руки будто принадлежали вовсе не ей. Она потянулась к блюду с фруктами, чтобы взять вишню, и даже сама удивилась тому, что это у неё получилось с первого раза.

Когда её тарелка опустела, Цветана тут же спохватилась:

— Положить больше?

— Что? — Роуз не сразу поняла, что у неё спрашивают. — Нет, я наелась. Я лучше выйду подышу.

— Тебя проводить?

— Нет, я сама. Я буду здесь, на пороге.

Она нашла в себе силы встать и не свалиться в ту же секунду. Нетвёрдым шагом, который, конечно, заметили вообще все, она вышла с кухни и добралась до входной двери.

На её счастье дождь уже почти закончился. Воздух был очень влажный, но свежий, и пах прибитой пылью и травой. Цветы раздышались ещё больше, их запах стоял повсюду, и от него Роуз, кажется, опьянела ещё сильнее. Она сползла вниз по стене и, не заботясь о чистоте, уселась прямо на мокрое крыльцо и подняла хмельные глаза к небу. Оно медленно расчищалось от туч, и далеко на горизонте висела полупрозрачная линия радуги.

Роуз не знала, сколько она так просидела. Время для неё как будто замедлилось, и весь мир притих. Она бы сидела так и дальше, погружённая в раздумья, больше похожие на полусон, если бы прямо на её головой не раздался громкий голос:

— Не сиди на мокром.

Виктор стоял на пороге, уже одетый в лётную куртку, с сумкой в руке и метлой за спиной. Он протянул Роуз руку и помог подняться и поймал её за плечи, когда её, всё ещё пьяную, начало клонить в сторону.

— Какая же ты слабенькая, — усмехнулся он.

— Это вино очень крепкое, — сказала она в своё оправдание и сама себе не поверила.

— Неправда, его даже детям можно давать.

— Ну, значит, я слабее ребёнка, — Роуз была приятно удивлена тем, что у неё не заплетался язык. — Слабее Бойко.

— Кстати, о нём, — Виктор сунул руку в карман. — Я сказал ему раздать абрикосы девочкам, а он под «девочками» понял только мать и сестру. И тебе ничего не досталось.

Он достал из кармана яркий красноватый абрикос и вложил его прямо в её ладонь.

— Спасибо, — прошептала она, глядя на плод, по форме напоминавший сердечко. А потом с уже плохо скрываемой жалостью спросила:

— Ты, что, уже улетаешь?

— Ловлю момент, — он взглянул на небо, — пока эту грозу не сменила другая.

— Ты думаешь, будет ещё гроза?

— Это только начало, — как-то слишком мрачно сказал он. — Будет ещё хлеще.

— Тогда тебе лучше спешить, — только из вежливости ответила Роуз. — Профессор… как там было… Пламенов Крымов?

— Крумов. И не Пламенов Крумов, а просто Крумов. Пламенов — это моё отчество.

— Отчество? Получается, твоего отца звали…

— Пламен. А деда, соответственно, Крум.

— Крум? У вас фамилии дают по имени деда?

— Не у всех, но в моей семье так. Но Цветана, например, не Стефанова и не Младенова, а Янева по фамилии отца. У них есть общее фамильное имя, а у меня нет.

— У меня уже голова пухнет от всего этого! Блюда, имена, традиции: мозг скоро просто взорвётся!

— Это даже посложнее, чем то, что придётся выучить моим ученикам для экзамена. В этом году я решил никого не жалеть.

— Ох, хорошо, что у меня не было таких учителей! Иначе я бы вовсе не закончила школу!

— Ты себя недооцениваешь.

Наконец, выглянуло солнце, и один его луч зарядил прямо в лицо Виктору. Он быстро сощурился, но Роуз успела разглядеть в этом свете, что глаза у него были вовсе не чёрные, а тёмно-тёмно-карие. И это открытие поразило её едва ли не больше, чем всё, что было до этого. Или она уже отучилась удивляться действительно важным вещам.

— Вит! — Петр вышел на порог, на ходу раскрывая чёрный зонт. — Аз ще дойда с теб.

Они вместе спустились с порога, и Виктор напоследок обернулся:

— До свидания, Роуз.

— Довиждане, Виктор, — ответила она, надеясь, что её память и язык её не подводят. Виктор на это только улыбнулся, оставив её гадать, правильно ли она всё сказала или же сморозила глупость.

Когда за ними закрылась калитка, Роуз сделала ещё несколько глубоких вдохов и вернулась в дом. Здесь Лили уже о чём-то препиралась с Цветаной. Выяснилось, что они спорили, сможет ли Лили осушить полный бокал вина одним глотком. Лили упиралась, что могла, Цветана категорически отказывалась в это верить. Её мать, Росица, над этим посмеивалась, а Бойко же не стеснялся и хохотал в голос.

Роуз отказалась занимать чью-либо сторону, но согласилась разбить спор. Спорили на желание, и Роуз искренне желала победы Цветане, потому что фантазия Лили не знала границ.

— Бей! — и Роуз разбила их рукопожатие. Лили налила вина в бокал доверху и стала медленно втягивать его в рот.

— Цвете, — подала голос Роуз, когда Цветана пристально следила за всеми телодвижениями Лили, — Виктор мне только что сказал, что он Крумов потому что его деда звали Крум.

— Ага, — выдохнула Цветана, не сводя с Лили глаз, — а когда у него будут дети, они будут Пламеновы.

— Да, это я поняла.

Лили уже втянула почти весь бокал. Её щеки раздулись, как воздушный шар, и она вся до ушей покраснела. Казалось, что сейчас её лицо лопнет, а глаза вывалятся из глазниц. Наверно, дед Цветаны не потерпел бы такого зрелища за столом, но его здесь не было. Они с Радко успели куда-то уйти, и Роуз по ним не скучала.

— Я хотела сказать, — продолжала она, — Крум — это же почти, как Крам.

Цветана перевела свой внимательный взгляд с Лили на Роуз.

— Ну да, — глухо буркнула она. — В смысле Крам — это и есть Крум. Точнее, Крумов. Потому что, когда он начинал свою карьеру, ему сказали, что «Крумов» — это слишком длинно. Решили, чтобы псевдоним. Порезали фамилию, и стал «Крум». А потом вы, англичане, неправильно прочитали. В Болгарии не бывает имени или фамилии Крам. Можно только Крум.

— Подожди, — голос Лили сел. Она всё-таки совершила невозможное и проглотила весь бокал за один раз, но не из-за спора, а из-за шока, — ну-ка скажи, с какой вероятностью твой крёстный и Чемпион Мира по квиддичу Виктор Крам — это одно и то же лицо?

Цветана пожала плечами:

— Примерно сто процентов.

— Н-е-е-е-е-т! — воскликнула Лили, вертя головой. — Ты врёшь! Не может этого быть!

— Они с моим отцом были в одной команде. Роуз, — Цветана обеспокоенно на неё посмотрела, — с тобой всё в порядке?

Роуз не знала, что было написано на её лице. Смятение? Ужас? Или, может быть, её лицо перекосило в нервной судороге? Она только чувствовала оцепенение во всём теле, а в голове вертелась лишь одна мысль:

«Я влипла!»

Роуз потянулась за кувшином и слила остатки вина в свой полупустой бокал.

— Мне надо ещё выпить.

Ей хотелось исчезнуть.